Открыть шахту или новую жилу нелегко: указать для них место или научить людей разрабатывать их содержимое — прерогатива богов и божественных существ. Эти верования сохранялись в Европе еще до сравнительно недавнего времени. Греческий путешественник Нуциус Никандер, посетивший в XVI в. Льеж, передает легенду об обнаружении угольных месторождений Северной Франции и Бельгии: кузнецу, который до этого разжигал свой горн дровами, явился ангел в облике почтенного старца и показал вход в штольню. В Фи- нистере1* считается, что месторождения среброносного свинца открывает людям фея (groac'k). А первым изобрел плавку металлов св. Перан, покровитель шахт425. Не будем специально останавливаться на мифологических корнях, усвоенных и переработанных агиографией св. Перана. В других традициях у истоков ремесла рудокопа и металлурга также стоит полубог или культурный герой, посланец Бога. Это очень четко отражено в китайских легендах о Великом Юе, «бурильщике гор». Юй «был удачливым рудокопом, который оздоровил землю вместо того, чтобы отравить ее. Он знал обряды Ремесла»426. Не будем говорить о богатом фольклоре рудокопов, еще сохранившемся в Европе, о таинственных существах, таких как «Мастер Хеммерлинг», известный также под именем «Горный монах», или о таких, как «Белая Дама», чье появление предвещает обвалы, или о бесчисленных гениях, призраках и подземных духах427. Достаточно будет напомнить, что открытие шахты или сооружение плавильной печи— ритуальные действия, часто удивительно древние. Ритуалы рудокопов сохранялись в Европе до конца средневековья: открытие новой шахты включало в себя религиозные церемонии (см. Sebillot. Le travaux publics, с. 421). Однако чтобы судить о древности и сложности этих традиций, надо взглянуть на них немного шире. Ведь структура ритуалов, их цель, идеология, которую они представляют, меняются при переходе от одного культурного уровня к другому. Вначале мы замечаем желание умилостивить духов- покровителей или обитателей шахты. «У малайского рудокопа, — пишет А. Хейл, — есть особые представления об олове и его свойствах: прежде всего он верит, что олово находится под покровительством и под началом неких духов, которых необходимо умилостивить; он верит также, что олово — живое существо и обладает многими свойствами живой материи: оно может передвигаться само по себе из одного места в другое, оно может самовоспроизводиться и проявляет особые симпатии или близость (или, напротив, неприязнь) по отношению к некоторым людям или некоторым предметам. Поэтому следует относиться к оловянной руде с уважением, заботиться о ее удобстве и, что может быть еще более любопытно, направлять работы по разработке копей таким образом, чтобы добывать руду как бы без ее ведома»428. Подчеркнем мимоходом «одушевленное» поведение руды: она — живая, передвигается по собственной воле, прячется, проявляет симпатию или антипатию по отношению к людям — поведение, весьма напоминающее поведение добычи по отношению к охотнику. Хотя в Малайзии сильно укоренен ислам, эта «чужая» религия оказывается бессильной обеспечить рудокопу успех. Дело в том, что заботятся о шахтах и распоряжаются рудами древние местные божества. Поэтому совершенно необходимо прибегать к помощи жреца прежней религии, той самой, которая была вытеснена исламом. Призывают малайского паванга (pawang), иногда даже шамана сакаи2* (т. е. принадлежащего к наиболее древнему, домалайскому населению), чтобы руководить рудничными церемониями. Поскольку паванги хранят самые архаичные религиозные традиции, они могут умилостивить богов, стерегущих руды, и знают, как обращаться с духами, бродящими по шахтам429. Их помощь особенно необходима, когда речь идет о золотоносных рудах (которые, наряду с оловянными, составляют основные ископаемые богатства Малайзии). Рабочие-мусульмане должны остерегаться обнаружить свою религию по внешним ли признакам или по молитвам. «Считается, что золото находится под юрисдикцией и во владении дэва3* или бога, следовательно, добыча золота неблагочесгива, и рудокопы должны молитвами и дарами привлечь дэва на свою сторону, обращая особое внимание на то, чтобы не произносить имя Бога (=Аллаха) или не совершать исламских культовых церемоний. Всякое объявление верховенства Аллаха оскорбляет дэва, который тут же «прячет золото» или делает его невидимым»430. Это хорошо известный в истории религий феномен — противостояние между принесенными извне верованиями и местной религией. Как и повсюду в мире, «местные хозяева» Малайзии обнаруживают себя в культах, связанных с землей. Сокровища Земли — ее творения, ее «дети» — принадлежат автохтонам, и только их религия позволяет к этим творениям приблизиться. В Африке у байеке4* в момент открытия новой штольни начальник в окружении жреца и рабочих произносит молитву, обращенную к древним «духам меди», которые властвуют над шахтой. Только начальник определяет, где надо начать бурить, чтобы не обеспокоить и не раздражить духов горы. И рудокопы бакитара также должны умилостивлять духов — «хозяев места», а во время работ соблюдать многочисленные табу, особенно сексуальные431. Важную роль играет ритуальная чистота. Аборигены Гаити считают, что, для того чтобы найти золото, надо быть целомудренным, и начинают поиск руды только после долгого поста и многодневного полового воздержания432. Они убеждены, что если поиски остаются тщетными, то только из-за несоблюдения ритуальной чистоты. Скоро мы увидим важность сексуальных табу во время работ по выплавке металла. Мы находим у рудокопов обряды, включающие чистоту, пост, медитацию, молитвы и культовые действия. Как мы видим, эти условия ставит сама специфика соответствующей деятельности, поскольку человек входит в сакральную область, дотоле неприкосновенную, смущает подземную жизнь и духов, которые ею управляют, входит в контакт с сакральным, не принадлежащим к привычному религиозному миру, с сакральностыо более глубокой, но и более опасной. Создается ощущение вторжения в область, на которую у человека нет права, в подземный мир с тайнами его медленной минералогической «беременности», протекающей в недрах Матери-Земли. Кроме того, создается ощущение вмешательства в естественный порядок, управляемый высшим законом, ощущение внедрения в тайный и сакральный процесс. Соблюдаются и все предосторожности, необходимые для обрядов перехода5* [rites de passage). Смутно чувствуется, что речь идет о таинстве, которое подчиняет себе человеческое жизни: действительно, человек, будучи «отмечен» открытием металлов, почти сменил образ жизни, дав вовлечь себя в деятельность рудокопа и металлурга. Все мифологии шахт и гор, все эти бесчисленные феи, гении, эльфы, призраки и духи суть многочисленные эпифании присутствия сакрального, которое оскорбляют, проникая на геологические уровни Жизни. Отягченные еще и этой мрачной сакральностью, руды отправляются в плавильные печи. Тогда-то начинается наиболее трудная и наиболее рискованная операция. Мастер подменяет собой Мать- Землю, чтобы ускорить и улучшить «рост». Плавильные печи — это как бы новое, искусственное лоно, в котором руда завершает свое созревание. Отсюда — бесконечное число предосторожностей, табу и ритуалов, сопровождающих плавку. У шахт разбивают лагеря и живут в них целомудренной жизнью в течение всего сезона (в Африке несколько месяцев, в общей сложности от \&я до ноября)433. Литейщики ашева6* все это время соблюдают самое строгое воздержание (см. Cline, с. 119). Байеке не подпускают к печам женщин (Cline, с. 120). Баила7*, которые весь металлургический сезон живут в изоляции, еще более строги: рабочий, у которого ночью была поллюция, должен очиститься (Cline, с. 121). Те же сексуальные табу у бакитара: если, изготовляя кузнечные мехи, мастер имел половые сношения, мехи будут постоянно наполняться водой и откажутся служить434. Пангве воздерживаются от половых сношений за два месяца до и в течение всего времени, пока ведется плавка (Cline, с. 125). Верование, что половой акт может помешать успеху работ, является общим для всей черной Африки. Запрет на сношения появляется даже в ритуальных песнях, исполняемых во время работ. Так, б аила поют: «Конгве (clitoris) и Черная Малаба (labiae feminae) внушают мне ужас! Я нашел Конгве, раздувая огонь. Конгве внушает мне ужас. Уходи от меня, уходи прочь ты, с кем у нас были многократные сношения, прочь от меня!» (Cline, с. 121). Возможно, эти песни сохраняют смутные следы отождествления огня и плавки с половым актом. В этом случае некоторые металлургические сексуальные табу как раз объяснялись бы тем, что плавка представляется как сакральный сексуальный союз, иерогамия (ср. смесь «мужских» и «женских» руд), и, следовательно, вся сексуальная энергия рабочих должна быть сохранена для магического обеспечения успеха этого союза в процессе плавления. Ведь все эти традиции крайне сложны и слиты с самой разной символикой. К концепту руд-эмбрионов, завершающих свое созревание в печах, прибавлен концепт плавки как «творения», которое обязательно требует предварительного союза мужских и женских элементов. Вскоре мы встретим подобную символику в Китае. К тому же кругу значений принадлежат африканские металлургические церемонии, содержащие элементы свадебной символики. Кузнец бакитара обращается с наковальней, как с новобрачной. Когда мужчины переносят ее в дом, они поют, как участники свадебной процессии. Принимая наковальню, кузнец окропляет ее водой, «чтобы она родила много детей», и говорит жене, что привел в дом вторую супругу (Cline, с. 118). У баила, когда сооружают печь, внутрь влезают мальчик и девочка и давят бобы (производимый при этом треск символизирует шум огня). Дети, исполнившие эту важную роль, впоследствии должны будут пожениться (Cline, с. 120). Поскольку в нашем распоряжении имеются и более точные, и более разработанные данные, можно еще полнее представить ритуальный характер металлургических работ в Африке. Р.-П. Викерт, который изучал «вблизи» кузнецов Танганьики, сообщает важные подробности. Перед тем как направиться в лагерь, главный кузнец призывает богов-покровителей: «Вы, предки, научившие нас этим работам, идите впереди нас (т. е.: «будьте перед нами, чтобы показать нам, как мы должны работать»). Ты, милосердный, неизвестно где живущий, прости нас. Ты, мое солнце, мой свет, позаботься обо мне. Я благодарю вас всех»435. Накануне ухода к плавильным печам все должны соблюдать воздержание. Утром главный кузнец достает свою шкатулку для лекарственных снадобий, отдает ей почести, затем все проходят мимо шкатулки, преклоняя колени, и на лоб им наносится тонкий слой белой глины. В то время как процессия движется к печам, один ребенок несет шкатулку со снадобьями, другой — пару цыплят. В лагере самое важное действие — введение снадобий в горн и сопровождающее его жертвоприношение. Дети приносят цыплят, закалывают их перед главным кузнецом и окропляют их кровью огонь, руду, уголь. Затем «один из них входит внутрь печи, а другой остается снаружи; они продолжают окропление, многократно повторяя (очевидно, в адрес божества): «Зажги огонь сам, чтобы он хорошо горел» (Wickaert, с. 375). По знаку главного кузнеца ребенок, находившийся внутри, помещает лекарственные снадобья в вырытую на дне печи канавку и засыпает все это землей. Таким же образом освящается и кузница — в жертву приносят петуха. Кузнец входит внутрь, закалывает жертву и поливает ее кровью камень-наковальню, говоря: «Пусть эта кузня не портит моего железа! Пусть она принесет мне богатство и счастье!» (Wickaert, с. 378). Запомним ритуальную роль двоих детей и жертвоприношение плавильным печам. Головы цыплят, закопанные под горном, символизируют подменное жертвоприношение. Китайская традиция дает нам на этот предмет существенные разъяснения. Напомним, что Великий Юй, удачливый рудокоп, известен тем, что выплавил девять котлов хиау которые обеспечивали союз Верха и Низа436. Котлы были чудесными: они передвигались сами собой, могли кипеть без нагревания и умели распознавать Добродетель (одна из великих казней состояла в том, чтобы сварить виновного; Granet, с. 491, примеч. 2). Пять котлов Юя были связаны с ян, четыре — с инь (Granet, с. 496). Таким образом, они составляли пару, союз противоположностей (Небо — Земля, мужское — женское и т. д.) и в то же время — образ космической целостности. Как мы видим, руды и металлы тоже были разделены на мужские и женские. В процессе литья принимали участие целомудренные юноши и девушки: именно они поливали водой раскаленный докрасна металл (Granet, с. 497). И если закалка меча рассматривалась как союз воды и огня (Granet, с. 498), если плавление — это свадебный ритуал (с. 499), то та же символика обязательно включалась в процесс выплавки металла. В прямой связи с сексуальной и брачной символикой находится кровавое жертвоприношение. Mo Е и Гань Цзян, «мужское» и «женское», пара мечей: они же — муж и жена, семья кузнецов. Муж, Гань Цзян, получив приказ выковать два меча, принялся за дело, но после трехмесячных усилий не смог расплавить металл. Своей жене, Mo Е, спрашивавшей о причине неудачи, он сначала отвечал уклончиво. Она настаивала, помня правило, что превращение сакральной субстанции (каковой является металл) требует человеческого жертвоприношения. Тогда Гань Цзян рассказал, что его учителю удалось расплавить металл, только бросившись в топку вместе с женой. Mo Е объявила, что готова отдать свое тело, если муж расплавит свое (Granet, с. 500). Они остригли себе воЛосы и ногти. «Вместе они бросили в печь обрезки ногтей и волосы. Они отдали часть, вместо того чтобы отдать все» (Granet, с. 501). По другой версии, когда «Мо Е спросила мужа, почему металл не плавится, тот ответил: “Нье Ю — литейщик, мой покойный учитель (или старый учитель), желая выковать меч и потерпев неудачу, взял девушку и выдал ее замуж за духа печи”. Mo Е при этих словах бросилась в огонь, и литье удалось» (Granet, с. 501, примеч. 3). У Юэ Чжуань (гл. 4), описывая изготовление двух «крюков или ножей в виде серпа», сообщает, что мастер освятил их кровью своих сыновей (Granet, с. 502, примеч. 2). Когда Гоуцзянь, царь Юэ10*, приказал изготовить восемь чудесных мечей, то прежде чем выбрать металл, он пожертвовал духу Гуань-у белых быков и коней. Гуань-у — имя меча» (Granet, с. 493)7. Тема жертвоприношения или самопожертвования во время плавки — мифо-ритуальный мотив, так или иначе соотносящийся с идеей мистического брака между человеком (или человеческой четой) и металлами, — особенно важна. Морфологически эта тема вписывается в большой класс жертвоприношений, связанных с Творением; мы только что извлекли образец такой модели из космогонического мифа. Чтобы обеспечить плавку, «бракосочетание металлов», надо, чтобы живое существо «одушевило» эту операцию, и лучшим способом остается жертвоприношение, передача жизни. Душа жертвы меняет плотскую оболочку: она обменивает свое человеческое тело на новое «тело» — изделие, предмет, даже сам процесс, который она «одушевляет», делает «живым». Только что приведенные нами китайские источники, как оказалось, сохраняют память о человеческом жертвоприношении для успеха металлургического производства. Продолжим разыскания в других культурных сферах. Мы увидим, в какой мере жертвоприношение плавильным печам соотносится с космогоническими мифами, какие новые значения оно принимает. 6.