ГЛАВА VI. Экономические корни империализма.

Но все эти аргументы недостаточно убедительны. Империалисты могут рассуждать так: «Мы должны иметь рынки для нашей растущей промышленности, мы должны дать выход и приложение избыткам нашего капитала и избыточной энергии нашего предприимчивого населения; подобная экспансия является насущной необходимостью для народа, обладающего такой большой и все возрастающей производительной энергией. Все большие круги нашего городского населения посвящают себя фабричному производству и торговым операциям, и потому их жизнь и труд оказываются в зависимости от пищи и сырья, поставляемых чужими странами. Для того, чтобы покупать и платить за эти предметы, мы должны продавать свои товары за границу. В течение первых трех четвертей столетия мы могли делать это без труда, органически расширяя торговлю с континентальными государствами и нашими собственными колониями, вся заводская промышленность и торговля которых далеко отставали от нашей. Пока Англия обладала действительной монополией над мировыми рынками, империализм был ненужен для сбыта целого ряда важных фабрично-заводских товаров.

«Гораздо сильнее и важнее давление, которое оказывает капитал, требуя внешних рынков для своего размещения.

«Как бы дорог, как бы опасен ни был процесс империалистической экспансии, он необходим для дальнейшего существования и развития нации \ и если мы его остановим, мы должны будем примириться с мировым господством других народов, которые всюду будут подкапываться под нашу торговлю и даже ограничивать наши возможности добывать пищу и сырые материалы, необходимые для поддержания жизни націего населения. Таким образом, империализм должен рассматриваться не как альтернатива, а как необходимость».

Практическое значение этого экономического аргумента поразительно ярко вскрыто новейшей историей Соединенных Штатов. За

1 «И действительно, зачем затеваются войны, если не для того, чтобы ?авла- деть колониями, которые дают применение свежему капиталу, открывают возможность приобретать торговые монополии или получить исключительное право на широкую дорогу для торговли?» (Лориа. «Экономические основы общества», стр. 267).

последние десятилетия эта страна внезапно вырвалась из оков консервативной политики, которой держатся обе ее политические партии, связанные народными настроениями и традициями, и бросилась в сторону империализма, не обладая для этого ни материальными, ни моральными предпосылками, ставя на карту принцип свободы и равенства и его практику, вводя у себя милитаризм, насильственно порабощая народы, которым она не может безбоязненно даровать права американских граждан.

Есть ли это просто дикий порыв необузданности, взрыв политического честолюбия со стороны народа, внезапно постигшего свое назначение? Ничуть не бывало.

Эра беспощадного соперничества, за которой последовал быстрый процесс амальгамации капиталов, передала огромные богатства в руки небольшой кучки генералов от промышленности. Самый расточительный образ жизни, какой мог себе позволить этот класс, не мог перегнать роста его доходов, и процесс автоматического накапливания принял небывалые размеры. Помещение этих накопленных капиталов в другие отрасли промышленности подчинило их тому же закону концентрации. Таким образом, огромный рост сбережений, ищущих выгодного помещения, совпадает по времени со строго экономической утилизацией существующих капиталов. Несомненно, быстрый рост населения, при- выкЩего к высокому и постоянно возрастающему уровню житейских удобств, поглощает немалую долю нового капитала на удовлетворение этих потребностей. Но общая масса накопленных сбережений, в связи с более хозяйственной утилизацией уже размещенного капитала, в значительной степени опередила рост национального спроса на фабричные изделия.

Это не только теория. История каждого из многочисленных трестов или комбинатов в Соединенных Штатах с полной очевидностью устанавливает эти факты. Постоянным условием при переходе от свободной конкуренции производства к трестированию является наличность «перепроизводства», т.-е. такого момента, когда все фабрики и заводы могут продолжать свою работу лишь при условии понижения цен до такого уровня, при котором более слабые конкуренты вынуждаются прекратить свое производство, не будучи в состоянии продавать товары по цене, не покрывающей действительных издержек производства. Первым результатом успешного образования треста или комбината является закрытие хуже оборудованных и хуже расположенных фабрик и заводов и заполнение всего рынка продуктами тех из них, которые лучше оборудованы и лучше расположены. Этот процесс может сопровождаться, хотя это и не обязательно, ростом цен и некоторым сокращением потребления: в некоторых случаях тресты получают свои барыши главным образом от повышения цен, в других же — благодаря сокращению издержек производства, что достигается применением только лучших станков и уничтожением бесполезной конкуренции.

Для нашей аргументации совершенно не важно, какой случай будеї взят; нам важно, что концентрация промышленности в «трестах», «комбинатах» и т. п. сразу ограничивает то количество капитала, которое может найти фактическое применение, и увеличивает тем самым ту массу доходов, которые вновь будут накапливаться и создавать новые капиталы. Совершенно ясно, что тот самый трест, который порождает беспощадная конкуренция, вызываемая избытком капиталов, не может, по общему правилу, найти в пределах «трестированной» промышленности применения той доли доходов, которую «трестмэ- керы» хотели бы сберечь и поместить. Всякие новые изобретения в области промышленности, всякие улучшения в области производства и распределения могут поглотить часть вновь образовавшихся капиталов, но для такого поглощения существует строго определенная граница.

И, действительно, и беспощадная конкуренция, и образование концернов свидетельствуют о накоплении капитала в промышленности, которая вступила в фазис машинного производства. Мы не касаемся здесь теоретического вопроса относительно того, можно ли при современном машинном способе производства изготовлять больше товаров, чем можно поместить на рынке. Достаточно указать на то, что производительность страны, подобной Соединенным Штатам, может развиваться так быстро, что опередит требования отечественных рынков.

Всякий, знакомый с торговлей, не будет отрицать факта, известного всем американским экономистам, что именно в таком положении находятся Соединенные Штаты за последние несколько лет, особенно если принять во внимание некоторые наиболее развитые отрасли промышленности. Их фабрики и заводы насыщены капиталом и совершенно утратили способность дальнейшего его поглощения. Один за другим они ищут спасения от разорительной конкуренции в «союзах», которые до некоторой степени обеспечивают благодетельный мир, ограничивая количество оборотного капитала. Промышленные и финансовые короли нефтяных, стальных, сахарных, железнодорожных, банковских и других предприятий стоят перед диалеммой — либо тратить больше, чем они могут тратить, либо завладеть рынками за пределами отечественных границ. Два экономические пути открыты перед ними, и оба ведут к нарушению прежней политической изоляции и к усвоению империалистических методов борьбы в будущем. Вместо того, чтобы закрывать более слабые заводы и сокращать производство в строгом сотоветствии с возможностью выгодного размещения товаров на отечественных рынках, они могли бы употребить всю свою производительную энергию и все накопленные сбережения на увеличение оборотного капитала и, регулируя производство и товарные цены на внутреннем рынке, «протолкнуться» на иностранные, выбросив на эти рынки свои избыточные товары по таким ценам, которые были бы невозможны без благоприятной кон'юнктуры внутреннего сбыта. Они могли бы также поместить свои сбережения за пределами своей родины, сперва выплачивая капитал, взятый взаймы у Великобритании и других стран для начального развития железных дорог, рудников и заводов, а затем выступая уже в роли кредиторов по отношению к чужим государствам.

Этот внезапный спрос на иностранные рынки для фабрикатов и денежных капиталов явно повинен в том, что империализм был усвоен, как политический принцип и политическая практика, республиканской партией, к которой принадлежат крупные промышленники и финансисты и которая всецело им принадлежит.

Смелый энтузиазм президента Рузвельта и его партии, говорящей о «предуказанных судьбах» и «просветительных миссиях» народа, не должен вводить нас в заблуждение. Империализм нужен мистеру Рокфеллеру, Пирпбнту Моргану, Ганна и Швабу и их союзникам, и они взваливают его на плечи великой республики Запада. Им нужен империализм потому, что они хотят использовать народные средства для выгодного помещения своих капиталов, которые при других условиях оказались бы праздным избытком.

Конечно, нет необходимости овладевать страной, чтобы торговать с ней или помещать в ней свои капиталы, и, несомненно, Соединенные Штаты могли бы найти выход для своих избыточных денег в европейских государствах. Но большая часть этих государств может снабжаться из собственных ресурсов, многие из t них установили у себя запретительные тарифы против ввоза фабрикатов, и даже

Великобритания, вынужденная защищаться, вернулась к протекционизму. Крупные американские промышленники и финансисты будут принуждены обратить свои взоры в поисках счастья на Китай, Тихий океан и Южную Америку. Будучи протекционистами как в принципе, так и на практике, они стремятся как можно сильнее монополизировать эти рынки, и соперничество Германии, Англии и других промышленных стран поведет к установлению особых политических отношений с теми рынками, которые они стараются захватить. Куба, Филиппины и Гавайи—только «закуска» для возбуждения аппетита к более обильной трапезе. Кроме того, могущественное политическое влияние промышленных и финансовых магнатов образует еще особый стимул, который, как мы показали, действует в Великобритании и повсюду. Государственные расходы при преследовании империалистической карьеры служат в свою очередь богатым источником наживы для этих людей, выступающих в роли финансистов, устроителей займов, судостроителей, маклеров, устраивающих субсидии, подрядчиков, заводчиков, выделывающих вооружение и удовлетворяющих прочие империалистические потребности.

Стремительность этой политической революции соответствует быстроте, с которой проявлялась потребность в ней. В течение десяти лет Соединенные Штаты почти утроили размеры своей промышленной экспортной торговли, и если прогресс последних нескольких лет будет развиваться в том же темпе в течение и этого десятилетия,—она догонит нашу гораздо медленнее развивающуюся экспортную торговлю, и Соединенные Штаты займут первое место в ряду народов, экспортирующих произведения промышленности

Экспортная торговля Соединенных Штатов в 1890—1900 г.г. Год. Продукты Фабричное Разное. земледелия. производство. Фунт, стерл. Фунт, стерл. Фунт, стерл, 1890 . . 125.756 000 31.435 000 13 019 000 1891 .... . . 146.617.000 33 720.000 11.731.000 1892 . . 142 508.000 30 479.000 11.660.000 1893 . . 123.810.000 35.484 000 11 653.000 1894 . . 114.737.000 35.557.000 11.168.000 1895 . . 104.143.000 40.230 000 12 174 000 1896 . . 132.992.000 50.738.000 13.639.000 1897 . . 146.059.000 55.923.000 13.984 000 1898 ... . . 170 383.000 61.585.000 14 743.000 1899 . . 156.427 000 76 157.000 18.002 000 1900 . . 180 931.000 88 281.000 21.389.000 Статистика за 1901 год показывает, однако, явный застой в промышленном вывозе, обнаруживая утечку в 9.200 000 ф. стерл. по сравнению с цифрами 1900 года.

Вот в чем заключаются откровенные и честолюбивые замыслы самых смелых и энергичных американских дельцов. Имея в своем распоряжении естественные богатства, рабочую силу и административные таланты, они,весьма вероятно, легко добьются своей цели Более строгий и непосредственный контроль, осуществляемый в Америке над государственной жизнью, позволяет дельцам направлять ее решительнее и откровеннее по линии своих экономических интересов, чем это возможно в Великобритании. Американский империализм — естественный продукт экономического воздействия внезапно разросшегося капитализма, который не может найти применения у себя дома и нуждается в иностранных рынках для своих товаров и вкладов.

Та же самая необходимость существует и в европейских государствах и, как доказано, ведет их правительства по тому же пути. Перепроизводство в смысле чрезмерного насаждения промышленных предприятий и роста избыточного капитала, который не может найти себе прочного помещения внутри страны, заставляет Великобританию, Германию, Голландию и Францию помещать все большее и большее количество своих экономических ресурсов за пределами- их настоящих политических владений и осуществлять политическую экспансию для открытия новых рынков. Экономические основы этого движения обнаруживаются при периодических кризисах промышленности, вызываемых невозможностью для производителей найти соответственные и выгодные рынки для своих товаров. Отчет большинства комиссий, исследовавших промышленный кризис 1885 года, прекрасно излагает всю суть дела: «Благодаря природе существующих условий, требования на наши товары не увеличиваются в той же мере, как раньше; следовательно, наша производительность последовательно перерастает наше потребление и в короткий срок легко может возрасти еще больше; это явление вызывается отчасти соперничеством капиталов, которые неизменно накоплялись в стране». Отчет меньшинства прямо приписывает такое положение вещей «перепроизводству». Германия в настоящее время сильно страдает от так называемого пресыщения капиталом и производительной энергии: она должна иметь новые рынки; ее консулы толкутся по всему свету в поисках сбыта; в Малой Азии насильственно насаждаются торговые поселения; в Восточной и Западной Африке, в Китае и в разных других местах Германская империя увлекается политикой колонизации и протекторатов, считая ее единственным выходом для своей коммерческой энергии.

1 «Мы держим теперь в своих руках три главных козыря коммерческой игры, а именно—железо, сталь и уголь. Мы долгое время были житницей мира, теперь мы претендуем название его мастерской, а в дальнейшем желаем быть его расчетной палатой^ (Председатель Ассоциации американских банкиров в Денвере в 1898 году).

Всякое улучшение методов производства, всякая концентрация собственности и хозяйственного управления как будто подчеркивает эту тенденцию. Как только один народ, следуя за другим, переходит к машинной индустрии и усваивает усовершенствованные методы производства, его промышленникам, купцам и финансистам становится все труднее выгодно утилизировать свои экономические ресурсы, поэтому им приходится все чаще и чаще обращаться к своим правительствам и требовать от них, чтобы они путем аннексии или протектората обеспечили ради частных их нужд пользование какой- нибудь отдаленной и отсталой страной.

Нам говорят, что этот процесс неизбежен, и при поверхностном рассмотрении он таким и кажется. Всюду появляются излишки производства и излишки капитала, ищущие помещения. Все деловые люди признают, что рост производительных сил в их стране превосходит рост потребления; что может быть выпущено больше товаров, чем может быть выгодно продано, и что существует больше капиталов, чем может быть выгодно помещено.

Эти экономические условия являются основой империализма. Если потребители данной страны установят определенную норму потребления, которая будет совпадать постоянно с ростом производительности, тогда не сможет оказаться избытка товаров или капитала, с плачем требующего империалистической политики ради захвата новых рынков. Конечно, иностранная торговля существовала бы, но не было бы никакой трудности обменять незначительный излишек нашего производства на те продукты питания и сырые материалы, которые мы ежегодно поглощаем, и таким образом все наши сбережения нашли бы при желании помещение в отечественной промышленности.

По существу в подобном предположении нет ничего иррационального. Все, что произведено или может быть произведено, может быгь и потреблено, так как право на продукт в форме ренты, прибыли или заработной платы составляет часть фактических доходов какого-либо члена общества, и он может потребить данный товар или же обменять его на какой-нибудь другой предмет потребления у того, кому он лично ненужен. На-ряду с производством рождается и потребительная способность. И если, поэтому, появляются товары, которые остаются без потребления или которых не следовало производить, потому что они явно не могли найти потребителя; если имеются капитал и труд, которые не могут найти полного применения, потому что их продукция не может быть потреблена,—то единственное возможное об'яснение подобного парадокса заключается в том, что суб'екты потребительной способности отказываются использовать эту способность.

Конечно, возможно, что, благодаря плохому управлению, в какой- нибудь отрасли промышленности получится перепроизводство, так как, вместо того, чтобы увеличивать производительность земледелия или чего-нибудь другого, увеличили производительность промышлен- ности. Но никто не станет утверждать серьезно, что подобным неумелым управлением можно объяснить периодическую насыщенность рынков, а вслед затем застой современной индустрии, или что при обнаружении перепроизводства в главнейших отраслях промышленности немедленно же открывается широкая возможность для переброски избыточного капитала и труда в другие отрасли. Действительный характер перепроизводства обнаруживается в факте скопления в подобные моменты большого свободного финансового капитала, ищущего выгодного помещения и не находящего его.

Основные вопросы, которые могли бы объяснить это явление, очевидно, таковы: «Почему потребление автоматически отстает от производства?» «Отчего отстает потребление или получаются сверхсбережения?» Ибо очевидно, что потребительная способность, которая при правильной реализации могла бы удерживать производство в определенных границах, частью утаивается или, другими словами, «сберегается» и накапливается для помещения в качестве денежных вкладов. Всякое производительное накопление вовсе не предполагает ослабления производства, скорее даже наоборот. С социальной точки зрения сбережения экономически правомерны, если капитал, в который они вошли, как некоторая материальная доля, находит полное приложение в производстве продуктов, которые будут потреблены. Чрезмерное накопление сбережений приносит вред, принимая форму избыточного капитала, ненужного для поддержания необходимого потребления, и либо лежит без употребления, либо стремится вытеснить существующий капитал из дела, или же под защитой правительства ищет спекулятивных дел за границей.

6

Империализм

Но можно задать вопрос: «Откуда является тенденция делать сверхсбережения? Зачем классам, обладающим потребительной способностью, удерживать у себя сбережения сверх того, что может быть выгодно употреблено?». Возможна и другая постановка этого же вопроса: «Почему насущные потребности не совпадают с возможностью их удовлетворения?». Ответ на этот вполне уместный вопрос выведет нас на широкую дорогу проблемы распределения. Если бы порядок распределения доходов или потребительная способность соответствовали наличности действительных потребностей, тогда, очевидно, потребление возрастало бы с каждым под'емом производительности, так как людские потребности безграничны, и не было бы избыточных сбережений. Но дело обстоит совсем иначе в таком экономическом строе общества, в котором распределение не согласовано с потребностями, а определяется иными условиями; в котором часть людей обладает потребительной способностью, далеко превосходящей их действительные нужды или воз* можные потребности, тогда как другая настолько лишена этой способности, что не может удовлетворить даже основных требований своего физического существа. Следующий пример может иллюстрировать наши выводы: «Производство постоянно возрастало, благо- даря современному усовершенствованию машин. Существует два главных канала для распространения его продуктов — один канал распределяет продукты, предназначенные для потребления рабочих, другой уносит остаток к богачам. Ложе рабочего канала окружейо скалистыми берегами, и расширить его нельзя, потому что система сбивания заработной платы не позволяет увеличивать вознаграждение пропорционально росту производительности. Заработная плата определяется стоимостью средств существования, а не производительностью труда. Рудокоп в бедных рудниках получает ту же самую поденную плату, как и рудокоп, работающим по соседству, в богатом руднике. Выгоду получает не рабочий, а владелец богатого рудника. Канал, по которому идут товары, предназначенные для богачей, в свою очередь разделяется на два протока. Один из них уносит то, что богачи «тратят» на себя для удовлетворения своих нужд и стремлений к роскоши. Другой же—просто «отводный проток», уносящий их «сбережения». «Расходный проток»,—другими словами, сумма, которую тратят богачи на роскошь,—может расширяться, но, вследствие сравнительной малочисленности тех, кто настолько богат, чтобы удовлетворять всякую прихоть, он не может сильно расшириться и всегда будет настолько ничтожен по сравнению с другим каналом, что ни в коем случае не сможет служить средством против наводнения скапливающихся капиталов... Богач никогда не будет так благоразумен, чтобы тратить сколько необходимо для предупреждения перепроизводства. Широкий, предохраняющий от наводнения канал, который постоянно все больше ширился и углублялся, чтобы уносить все увеличивающийся приток новых капиталов, есть именно то ответвление, по которому идут сбережения богачей, и теперь этот канал оказался вдруг не только неподдающимся дальнейшему расширению, но на нем как будто вырастает даже плотина» г.

Хотя это описание слишком резко подчеркивает антагонизм между богатыми и бедными и преувеличивает бессилие трудящихся, оно все же ярко и правдиво выражает весьма важную экономическую истину, в которой далеко не все отдают себе отчет. «Предохранительный» канал, уносящий «избытки сбережений», конечно, не питается исключительно излишком барышей «богатых»; профессиональные и промышленные слои среднего класса, а в незначительной степени и трудящиеся также способствуют его увеличению. Но наводнение рынка излишками сбережений, конечно, происходит потому, что избыточный доход богачей накапливается автоматически. Это, конечно, особенно резко сказывается в Америке, где быстро развиваются многократные миллионеры, которые делаются обладателями доходов, во много раз превышающих требования самой невероятной алчности. Чтобы дополнить нашу метафору, представим себе поток,

1 Г. Д. Вил^шайр. «Значение треста*.

несущий излишки накопления, впадающим снова в поток производства, в котором он старается опорожнить все «сбережения», приносимые с собою. Там, где конкуренция остается свободной, ее результатом является постоянное накопление производительной энергии и рост производства, принудительно понижающего цены внутреннего рынка, тратящего крупные суммы на рекламу, ищущего заказов и периодически вызывающего кризисы, сопутствуемые разорением; в такие периоды большие массы капитала и труда лежат одни неиспользованными, другие неоплаченными. Главной целью трестов или союзов и является устранение этих убытков и потерь путем регулирования производства. Поступая таким образом, они фактически суживают или даже вовсе преграждают старый путь для помещения капитала, так как не допускают переполнения его протоков, удерживая их на уровне, соответствующем нормальной производительности данного момента. Но столь строгое ограничение производства, хотя ц необходимое в экономике каждого отдельного треста, не устраивает трестмэкера, который стремится компенсировать строгое регулирование отечественной промышленности открытием на иностранных рынках новых путей для реализации своей производительной энергии и своих огромных накоплений. Таким образом, мы приходим к заключению, что империализм представляет собой попытку крупных заправил промышленности расширить канал для протока своих избыточных богатств: отыскивая иностранные рынки и помещая за границей свои капиталы, они пускают таким образом в оборот свои товары и капиталы., которых не могут ни продать, ни использовать у себе дома.

Теперь очевидно, что заблуждение—считать империалистическую экспансию неизбежной, как необходимый выход для развивающейся промышленности. Не прогресс промышленности требует открытия новых рынков и новых сфер помещения капитала, а плохое распределение потребительных способностей, мешающее поглощению продуктов и капиталов внутри страны. Избыточные сбережения, являющиеся экономическим корнем империализма, оказываются, при более близком рассмотрении, рентой, монопольной прибылью и вообще нетрудовым и исключительным доходом, который, не являясь продуктом ручного или умственного труда, не имеет законного raison d ?tre. Не имея никакого отношения к процессу производства, эти доходы не побуждают тех, кто их получает, к соответствующему расширению их потребления: они образуют излишек благ, который, не имея надлежащего места в нормальной экономике производства и потребления, принуждает к чрезмерному накоплению. Пусть какое - нибудь изменение политико-экономических сил отвлечет от этих собственников излишек их доходов и передаст его или рабочим—в форме повышенной заработной платы их—или же государству—в форме налогов; тогда этот излишек будет расходоваться, а не сберегаться и способствовать тем или иным путем повышению потребления,—а в таком случае не нужно будет сражаться из-за иностранных рынков или иностранных территорий ради выгодного размещения капиталов.

Многие зашли в своей критике так далеко, что показали воочию, как бессмысленно расходовать половину финансовых ресурсов страны на борьбу за обладание иностранными рынками в. такие времена, когда голодные рты, рубищем покрытые спины, жалкие домишки указывают на бесчисленное множество неудовлетворенных материальных потребностей нашего собственного населения. Если мы будем руководствоваться точной статистикой м-ра Роунтри мы увидим, что больше четверти городского населения живет у нас в условиях, не соответствующих элементарным физическим, требованиям. Если бы, благодаря какому-нибудь случайному экономическому новшеству, поток продуктов, затопляющих рынки, вследствие чрезмерного накопления капиталов богатыми мог быть направлен на увеличение доходов и потребительной способности этой нуждающейся четверти нашего населения, тогда задорный империализм оказался бы ненужным, и дело социальных реформ одержало бы самую блестящую победу.

Вовсе не в природе вещей—тратить естественные богатства страны на милитаризм, войны и рискованную и беспринципную дипломатию ради отыскания рынков для товаров и избыточных капиталов. Разумное передовое общество, которое правильно сочетает хозяйственные и воспитательные методы, уравновешивая одни другими, будет регулировать свое потребление в соответствии с увеличивающейся производительностью и сможет найти полное применение для неограниченного количества капитала и труда в пределах государства, в котором оно живет. Там, где распределение доходов дает возможность всем классам претворять свои малейшие потребности в действительный спрос на продукты, не может быть ни перепроизводства, ни недобора капитала и труда, а вместе с тем и необходимости сражаться за чужие рынки.

Убедительнее всего выступают недостатки современного хозяйства в тех затруднениях, которые постоянно испытывают производители, не находя потребителей для своих товаров. Этот факт подтверждается чрезвычайным ростом класса комиссионеров и посредников, распространением всякого рода об'явлений и вообще развитием классов, занимающихся размещением продукции. При правильно поставленном хозяйстве затруднения были бы как раз обратного свойства: растущие потребности в передовых обществах служили бы постоянным стимулов для изобретательной и действенной энергии производителей и непрерывно подгоняли бы производительность. Чрезмерный рост всех факторов производства сразу, выражающийся в периодическом повторении промышленных кризисов, есть наиболее драматическое проявление неправильной экономики распределения. Он является не только результатом простой ошибки

* «Бедность. Этюд городской жизни».

в исчислении потребной производительной энергии или временным избытком этой энергии, он в резкой форме указывает на хозяйственный из'ян хронический и общий у всех передовых промышленных народов, из'ян, заключающийся в расхождении желания потреблять с возможностью потребления.

Если бы распределение доходов совершалось в таком соответствие что не допускало бы чрезмерного накопления, всегда нашлась-бы возможность полностью использовать капитал и труд у себя дома. Это, конечно, не значит, что иностранная торговля не существовала бы. Товары, которые не могут производиться дома или не могут производиться столь же дешево и хорошо, приобретались бы, конечно, обычным способом международного обмена, но тогда воздействие, оказываемое на торговлю, было бы здоровым воздействием потребителя, желающего купить за границей то, чего он не может купить дома. Здесь нет слепой готовности производителя, пустить в ход всякую коммерческую уловку или политическую хитрость, чтобы найти рынок для «излишков» своего товара.

Борьба за рынки, в которой страстное рвение производителя продать преобладает над желанием потребителя купить,—самое веское доказательство ложной экономики распределения. Империализм есть плод этой ложной экономики; «социальные реформы»—лекарства против нее. Ближайшей целью социальных реформ, употребляя данный термин в его экономическом значении, является поднятие в стране здорового частного и общественного потребления с тем, чтобы довести эту страну до высшей степени производительности. ДажЬ те социальное реформаторы, которые стремятся к уничтожению или уменьшению некоторых вредных форм потребления, например, ведя борьбу против пьянства (движение трезвенников), всегда признают необходимость замены их более здоровыми формами потребления, имеющими облагораживающее влияние и развивающими в народе другие вкусы, и отстаивают необходимость поднятия общего уровня потребления.

Нет необходимости открывать новые иностранные рынки; отечественные рынки способны бесконечно расширяться. Все, что производится в Англии, может потребляться в Англии же, при условии что «доходы» или покупательная способность будут правильно распределены. Это кажется неверным только потому, что в нашей стране господствует неестественная и нездоровая специализация производства, как результат плохого распределения экономических благ, которое способствует чрезмерному разрастанию некоторых отраслей промышленной торговли, исключительно ради заграничного сбыта. Если бы промышленная революция Англии сделала доступной всем классам в одинаковой мере землю, образование и управление страной, специализация промышленности не зашла бы так далеко (хотя более разумный прогресс и был бы достигнут расширением сферы подбора изобретательных и организаторских талантов); иностранная торговля играла бы значительно меньшую роль, но вместе с тем она была бы более солидной; уровень жизненных потребностей всех слоев населения был бы высок, и действительный размер народного потребления давал бы, вероятно, постоянное и выгодное применение гораздо большей массе частных и государственных капиталов, чем теперь

Чрезмерное накапливание или более широкое потребление богачей, обусловленное их чрезмерными доходами, есть самоубийственная экономика даже с точки зрения самого капитала; ибо только потребление дает жизнь капиталу и делает его способным давать барыши. Экономическая политика, наделяющая «имущие» классы чрезмерной потребительной способностью, которую они не в состоянии использовать и не могут обратить в производительный капитал,—напоминает образ действий собаки, лежащей на сене. Поэтому социальные реформы, которыми хотят лишить имущие классы их излишков, не принесут им в действительности того вреда, которого они так боятся; они могут использовать эти излишки, только навязав своей стране гибельную политику империализма. Единственное спасение народов—в отнятии у имущих классов излишков их нетрудового дохода и увеличении этими излишками либо заработной платы трудящихся, либо государственных доходов, в целях поднятия уровня потребления.

Социальные реформы выступают в двоякой форме в зависимости от того, каким способом реформаторы хотят достичь своей цели: путем ли поднятия заработной платы, или увеличения государственных налогов и расходов. Оба эти пути по существу не противоречат, а скорее дополняют друг друга. Рабочее движение стремится—или путем частной кооперации, или путем политического давления на законодательную и административную власть—увеличить ту часть национальных доходов, которая падает на долю труда в форме заработной платы, пенсий, вознаграждений за увечье и т. д. Государственный социализм стремится предоставить всему обществу максимум «социальных благ», что достигается более дружным, главным образом кооперативным сотрудничеством всего промышленного общества, обложением собственности и доходов, притоком в государственное казначейство на нужды народа «нетрудовых элементов» дохода, оставлением за отдельными производителями только тех прибылей,

1 Классические экономисты Англии, связанные своей теорией предусмотрительной бережливости и выращивания капитала, необходимой им для доказательства беспредельной расширяемости внутреннего рынка, очень скоро вынуждены были отстаивать и теорию необходимости внешних рынков для размещения капиталов. Так Д. С. Милль говорил: «Капиталы, разрастаясь все больше, достигли бы в конце концов предельной черты, если бы зта предельная черта не отодвигалась сама постоянно и не расчищала бы им таким образом место» («Политическая экономия»). До него Рикардо (в письме к Мальтусу) писал: «Если бы с каждым накоплением капиталов мы могли прибавить к нашему острову кусок свежей плодородной земли, доходы никогда бы не уменьшались».

которые необходимы для поощрения их хозяйственной энергии, а за частными предприятиями только тех дел, которые не требуют монополизирования, или не нужны для общества, или не могут быть им осуществлены. Это, конечно, не единственные и не наиболее популярные цели социально-реформистского движения. Но для целей настоящего исследования они являются его основным ядром.

Таким образом, трэд-юнионизм и социализм—естественные враги империализма, так как они отнимают у «империалистических» классов излишек доходов, который является экономическим стимулом империализма.

Это положение, однако, не есть еще окончательная оценка действительного соотношения этих сил. Когда мы обратимся к анализу их взаимоотношений с политической точки зрения, мы заметим, что империализм стремится раздавить трэд-юнионизм и «обглодать» или паразитически эксплуатировать государственный социализм в своих интересах. Но, ограничиваясь сейчас строго экономической точкой зрения, можно рассматривать трэд-юнионизм и государственный социализм, как об'единенные, помогающие друг другу силы, ведущие совместную борьбу с империализмом: они обращают нэ пользу рабочего класса или на общественные нужды те элементы доходов, которые при иных условиях образовали бы излишки капиталистических сбережений; они поднимают общий уровень отечественного потребления и умеряют погоню за иностранными рынками. Конечно, если бы увеличившийся доход рабочего класса был весь целиком или в большей своей части «отложен», а не истрачен, или если бы налоги на нетрудовые доходы шли за счет уменьшения других налогов, падающих на имущие классы, не произошло бы того, что мы описываем сейчас. Однако, нет причины ожидать подобных результатов от трэд-юнионов или социалистических мероприятий. Для имущих классов нет таких естественных стимулов, которые заставили бы их тратить излишек накопляемых ими доходов на дальнейшее увеличение роскоши, всякая же семья, принадлежащая к рабочему классу, подчинена могущественному стимулу насущных потребностей, и потому правильно управляемое государство должно считать своей главнейшей обязанностью смягчение общественной нищеты посредством новых, социально-полезных затрат.

Но здесь мы не касаемся области практического разрешения вопросов государственной и экономической политики. Мы защищаем лишь экономическую теорию, которая, если она правильна, рассеивает распространенное заблуждение, будто расширение иностранной торговли, а тем самым и государства, есть необходимое условие народной жизни.

С точки зрения экономии сил тот же самый вопрос о «выборе образа жизни» стоит перед каждым народом, как и перед каждым отдельным лицом. Человек может тратить все свои силы на приобретение новых владений, присоединяя поле к полю, гумно к гумну, фабрику к фабрике. Он может «растянуться» по огромному пространству своих владений, накапливая материальные блага, которые в известном смысле являются «им самим», так как носят отпечаток его мощи и его интересов. Поступая так, он руководствуется низкими стяжательными побуждениями, пренебрегая развитием в себе высших качеств и интересов, свойственных его природе. Антагонизм здесь, конечно, не абсолютный. Еще Аристотель говорил: «Сначала мы должны обеспечить себе существование, а затем упражняться в добродетелях». Таким образом, самые мудрые люди должны считать стремление к материальным благам, как к основе разумного физического комфорта, правильным хозяйственным принципом; но тратить время, энергию и силы ради количественного увеличения этих благ, за счет истощения высших наклонностей и способностей—надо считать ложным экономическим принципом. Тот же вывод должен быть сделан и относительно хозяйственной кизни индивида: здесь вопрос интенсивного или экстенсивного развития. Грубый и невежественный фермер будет при обилии земли вкладывать свой капитал « труд в громадные земельные участки, занимая все новые пространства и плохо их обрабатывая. Напротив, культурный фермер изучит небольшой клочок земли, тщательно обработает его, использует его различные свойства, применяясь к специальным требованиям наиболее прибыльного спроса. То же самое относится и к другим занятиям: даже там, где необходимо вести хозяйство в самых широких размерах, существует граница, за пределы которой умный деловой человек не пойдет, зная, что, поступая иначе, он рискует ослабить свой надзор и потерять то, что он как будто выиграл, интенсифицировав экономику производства и сбыта.

В результате повсюду возникает проблема количественного или качественного роста. Это—естественный вывод из существования государства. Перед народом, ограниченным численностью, энергией, территорией, которую он занимает, только один выбор: либо усовершенствовать до предельной возможности политическое и экономическое управление своей страны, ограничиваясь только таким увеличением территории, которое может быть оправдано самым экономным расселением возрастающего населения; либо, подобно неряшливому фермеру, распространить свою власть и энергию на весь мир, поддаваясь спекулятивным искушениям, соблазняясь возможностью быстрой наживы на каком-нибудь новом рынке или же попросту жадно гоняясь за территориальными приобретениями; при этом такой народ будет игнорировать политические и экономические бедствия и риск, которые связаны с подобной империалистической карьерой. Необходимо отдать себе ясный отчет, что здесь идет дело о выборе альтернативы; невозможно одновременно применять интенсивную и экстенсивную культуру. Народ может или, следуя примеру Дании и Швейцарии, приложить свои способности к земледелию, развить различ- ные системы народного образования, общего и технического, применить все научные усовершенствования к своей специальной фабрично-заводской промышленности и таким образом на сильно ограниченном пространстве содействовать прогрессу благосостояния значительного населения,—или же, подобно Великобритании, он может пренебречь своим земледелием, допустить, чтобы земли его оставались невозделанными, а население скучивалось в городах, отстать от других народов в области просвещения и применения новейших научных открытий, и все это ради того, чтобы растрачивать денежные и военные ресурсы в погоне за скверными рынками, в поисках нового поприща для помещения спекулятивного капитала в отдаленных уголках земли, ради того, чтобы прибавлять к площади, занимаемой империей, миллионы квадратных миль и миллионы населения, неспособного к ассимиляции.

Мы выяснили те классовые интересы, которые порождают и поддерживают эту ложную экономику. Нет средств против действия этих сил в будущем. Бесполезно нападать на империализм или милитаризм, как на политическое средство или политический принцип, пока не будут уничтожены экономические корни этого дерева и пока те классы, в интересах которых империализм работает, не будут лишены излишков дохода, ищущих себе выхода и помещения.