2.1. Информационная Сеть в зеркале аксиологии

Провидение Винера. Еще в 1950 г., когда только что появились сверхскоростные вычислительные машины основоположник кибернетики Норберт Винер начал философские исследования политических и социальных применений информационных технологий.

обращению с ними" (25. С. 120). Информация есть негэнтропия: она не сохраняется и непригодна для того, чтобы быть товаром. Подобно тому как в замкнутой системе энтропия стихийно стремится к увеличению, точно так же информация стремится к уменьшению. Информация не может быть накоплена в изменяющемся мире без понижения ее ценности. Как отмечал Винер, "информация является скорее делом процесса, чем хранения". Поэтому в информационную эру только та страна будет иметь наибольшую безопасность и наибольшие перспективы, "где будет полностью осознано, что информация имеет важное значение в качестве ступени в непрерывном процессе нашего наблюдения над внешним миром и активного воздействия на него" (25. С. 128). Никакой объем научной информации не сможет защитить нас в мире, где уровень исследований постоянно повышается. Для разума нет "линии Мажино". Винер писал: "Мощь человеческого разума сводится на нет, если сам человек ставит какие-то жесткие границы своей пытливости. И все же существуют аспекты автоматизации, которые выходят за рамки узаконенной любознательности и становятся греховными по своей сути. Это можно пояснить на примере технического руководителя обычного типа, которого я бы назвал машинопоклонником. Мне очень хорошо известны машинопоклонники нашего мира с их лозунгами свободного предпринимательства и экономики, основанной на стремлении к наживе" (26.

предпринял героические усилия по защите созданной им науки от злоупотреблений.

Первая опасность, по Винеру, - это опасность, связанная с природой магического, то есть поклонение ЭВМ как новому идолу. Следующих два возможных злоупотребления информационной технологией, на которые указывал Винер, это военное применение и промышленная эксплуатация в целях обесценивания труда рабочих. Винер сделал все, что он мог сделать для сопротивления этим злоупотреблениям, - все, что можно было ожидать от одного человека. Что касается первого злоупотребления, Винер решительно отказался принять любую поддержку из военных источников и агитировал своих коллег поступать так же, хотя и безуспешно. Что касается второго злоупотребления, он предоставил свои услуги в качестве консультанта рабочего движения еще в 1950 году. В том году он написал письмо Уолтеру Рейтеру, главе Объединенного Профсоюза Рабочих Автомобильной Промышленности, в котором он предупреждал о надвигающейся угрозе крупномасштабной замены рабочих машинами. Винер писал, что ни в коей мере не хочет содействовать обесцениванию труда, что любой труд, который вынужден соревноваться с рабским трудом, независимо от того, будут ли рабами люди или механизмы, должен принять условия рабского труда. В этой перспективе Винер четко видел очертания "нового фашизма".

На основе обобщения западной литературы по информационным технологиям мы предлагаем следующий перечень социальных опасностей, связанных с "машинизацией" человеческого интеллекта: "машина наблюдения", "машина

войны", "машина управления", "машина общественного мнения".

"Машина наблюдения". Вторжение в частную жизнь является самым обсуждаемым социальным вопросом в связи с компьютерной революцией. В постиндустриальных странах были приняты соответствующие законодательные акты, регулирующие использование информационных технологий. Однако закон постоянно отстает от технологии: это похоже на соревнование между телегой, запряженной быком, и сверхзвуковым реактивным самолетом. Нигде это различие не выглядит более драматично, как в сфере компьютеров и телекоммуникаций. Менее чем за одно поколение технология передачи информации стала слишком динамичной для того, чтобы быть нормально регулируемой. В системе западной экономики информационная индустрия за последние тридцать лет переросла все мыслимые пропорции. Она состоит не только из электронных фирм, которые производят ЭВМ, но также из многочисленных обслуживающих компаний, чьим предназначением является область применения

информационной технологии и продажа этих технологий существующему бизнесу. Нигде больше культ информации не является таким глубоко укоренившимся как в этой высоко конкурентной предпринимательской среде. В этой сфере, как и во многих других областях капиталистической экономики, использование технологии определяется ценностями и интересами тех, кто имеет деньги и власть.

Самыми крупными потребителями информации являются правительства.

связать, допустим, налоговую информацию с неоплаченными студенческими займами и т.д. Более того, с минимальными ограничениями вся информация в правительственных компьютерах доступна для федеральных служб безопасности и для местных служб закона. Это значит, что водитель один раз привлеченный к ответственности за нарушение правил движения, может всю жизнь проходить через всю батарею интегрированных баз данных, которые будут содержать в себе все, что кто-то когда-то заложил в файл.

Государственные агентства США типа National Security Agency координируют свою деятельность с частными информационными службами (а их около двух тысяч), все чаще обмениваются файлами. Некоторые из этих файлов включают записи под названием "стиль жизни" - персональные привычки пить и есть, свадьбы и разводы, неприятности с полицией, жалобы соседей на шум или необычные действия, - словом, все, что может удовлетворить любопытство будущих работодателей, финансовые институты, домовладельцев и т.д. Такая информация является особо ценной для "block modeling". То есть такой интеграции баз данных, которая позволяет построить обобщенный личностный образ. Подобно computer matching, "block modeling" абсорбирует кусочки информации из множества источников, которые не могли быть схвачены, скоординированы и интегрированы до появления электронных сетей. Но "block modeling" включает новый поворот. Он бегло просматривает всю информацию (через программы), позволяет своим пользователям как бы рентгеновским лучом "засветить всю подноготную людей, которые их интересуют.

С помощью информационных сетей создается электронная "общественная память", по выражению Э. Тоффлера. Но большее из того, что загружает эту "общественную память" оказывается ненужным в повседневной жизни; каждый телефонный звонок, каждое оформление чека, каждая покупка по кредитной карте, каждый штраф за любое дорожное нарушение, каждый билет на самолет - неужели вся эта информация нужна нормальному человеку? Очевидно, не

нужна. Но существуют те, кому нужен именно такой информационный мусор. Это профессиональные информационные службы, которые одержимы навязчивой потребностью следить за всеми мыслями и движениями каждого человека. Информация о человеке, которую содержат банки данных, это жизнь, сведенная к мельчайшим деталям и атомарным фактам, которые требуются для быстрого принятия коммерческих или юридических решений. Давать или не давать заем. Сдавать или не сдавать имущество в аренду. Нанимать или не нанимать. Арестовать или не арестовать. Это человеческое существование на уровне бинарных чисел, четко адаптированное к функционированию "машины наблюдения".

И правительства, и частные компании действительно нуждаются в увеличении объема и разнообразия информации. С другой стороны, необходимо защищать и право людей на частную жизнь. Во многих европейских странах и в Соединенных Штатах Америки приняты законы о защите личной жизни. Например, согласно законодательству США, все агентства обязаны по требованию любого клиента высылать ему копию ведущихся на него записей, а также список мест, куда такие копии рассылались за последние шесть месяцев. Защита права на личную жизнь представляется вполне обоснованной с точки зрения свободы личности, однако она должна сопоставляться с общественным благом, которому служат допустимые формы использования личной информации. Иен Барбур пишет: "Личная информация в банках данных будет усиливать власть организаций над людьми, если не защищать их право на личную жизнь - и в интересах справедливости, и для того, чтобы обеспечить большую индивидуальную автономию и более адекватные межличностные отношения, без которых невозможно самоосуществление личности" (4.

компьютерах социальная концепция философов-утилитаристов. Последняя творит мир теней, секретов или тайн, где все становится обнаженным количеством" (245. Р.186-187).

"Машина войны". Информационная технология - это детище военной индустрии; она всегда была частью военной машины, но сегодня интеграция информационной технологии и военной силы приняла беспрецедентные масштабы. Компьютерные профессионалы единодушно признают тот факт, что информационная технология играет такую же большую роль в наращивании ядерных сил, как и технология ядерной физики или технология изготовления ракет. Американская военная стратегия, инициированная компьютерщиками, гласит: война должна быть мгновенной, хирургической, с разумной величиной разрушений и скрытой от взгляда общества настолько, насколько это возможно, что приводит к тесной связи обработки информации, создания образов и ведения войны. Впечатляющие прорывы в области информационных и телекоммуникационных технологий, произошедшие за последние два десятилетия, дают возможность реализовать на практике эту стратегию. Война в Заливе была генеральной репетицией нового типа войны. "Массированное уничтожение или быстрая демонстрация возможности осуществить его за минимальное время, по- видимому, являются, - пишет М. Кастельс, - общепринятой стратегией ведения войны современного типа в информационную эпоху" (53. С.425). Но важнее всего то, что информационная технология позволяет наносить упреждающий удар. Стратегия "упреждающего удара" предполагает заранее запрограммированный запуск ядерных боеголовок после того, как компьютеры дадут информацию (сигнал), указывающую на возможную со стороны противника атаку. Если такая атака предпринята, то ответная реакция со стороны США должна быть незамедлительной: снаряды должны быть выпущены в максимально короткий срок, исчисляемый минутами и секундами. Вполне возможно не будет даже времени, чтобы получить разрешение президента и конгресса США, как это предусмотрено конституцией США. Складывается такая ситуация, что инициатива и ход ведения войны могут быть отданы на откуп машинам. "Все больше

и больше контроль над мировым термоядерным арсеналом возлагается на компьютерные системы с их запрограммированным сценариями, - пишет Теодор Росзак, которые определяют как, когда и где этот арсенал может быть использован. Это не что иное, как власть машин над нашей коллективной жизнью и смертью" (245. Р. 193).

Вышеупомянутая стратегия включает в себя создание полностью компьютеризированных "систем управления боем", функционирующих в автономном режиме без вмешательства человека. Применение оружия будет полностью предоставлено компетенции машины, чей "искусственный интеллект" будет некой бесчувственной, одномерной карикатурой на военную волю солдата. Мужество, смелость, личный героизм, которые являются имманентными качествами военного призвания, исчезнут. Будут устранены такие остатки жалости и сострадания, самомнения, которые еще остались в душах военных людей. В конце концов ход военных действий будет определяться сухой и холодной логикой цифр, быстро отработанных посредством таинственных силиконовых элементов машины. Электронные средства массовой информации будут переводить эту логику компьютерной войны на понятный язык занимательных видеоигр, ублажающих шовинистическую психологию населения воюющих сверхдержав. Но правда в том, что эта военная видеоигра с использованием высоких технологий ("искусственного интеллекта") может завершиться уничтожением всех форм жизни на планете Земля, в том числе и естественного интеллекта (человеческого разума). Как тут не вспомнить великого и мудрого Винера, который предупредил нас о том, что новая информационная революция может быть использована для уничтожения человечества. "Мы в самом прямом смысле являемся терпящими кораблекрушение пассажирами на обреченной планете, - писал Винер. - Все же даже во время кораблекрушения человеческая порядочность и человеческие ценности не обязательно исчезают, и мы должны создать их как можно больше. Мы пойдем ко дну, однако и в минуту гибели мы должны сохранять чувство собственного

достоинства" (25. С.52). В США успешно раскручиваются стратегические компьютерные инициативы, предполагающие использование "искусственного интеллекта" для создания принципиально новых систем вооружения. По мнению военных экспертов, эти инициативы приведут к безграничному экономическому взлету.

Как показал опыт, военное и промышленное применения информационной технологии тесно связаны между собой. Еще Д. Нобль в своей работе "Силы Производства" показал, что военные инвестиции в компьютеры, электронику и информационную теорию всегда были направлены на то, чтобы радикально изменить Американскую промышленную систему. Так например, технологии, развивавшиеся главным образом в оборонной промышленности в целях компенсации в период войны недостатка квалифицированных рабочих, были использованы для того, чтобы создать "фабрику будущего", которая не будет нуждаться в рабочих. Промышленность, заменив рабочую силу на силу машин, одновременно расширила систему менеджмента и таким способом ей удалось дисциплинировать ряды рабочих. Этот альянс военных и промышленников еще больше укрепился в эпоху высоких технологий. Например, Министерство Обороны США остается главным инвестором научных исследований и внедрения изобретений не только для специфических систем оружия, но и для продвижения информационных технологий, автоматизированных методов управления и т.д. Роль военных в высокотехнологичной автоматизации остается определяющей и сегодня. Столь же велик вклад военных и в дегуманизацию производства. "Продолжающийся военно-промышленный драйв навстречу рационализации, дисциплинизации и в, конечном счете, дегуманизации рабочего места является одним из краеугольных камней информационной технологии, - пишет Т. Росзак, - ...чтобы спасти информационную технологию в целях ее наиболее гуманного использования, мы должны сначала признать неприятный факт, что компьютер представляет собой слишком удобное средство для ниспровержения демократических ценностей. Эта угрожающая возможность возникает именно от того, что было разрекламировано как

величайшая сила технологии - это возможность концентрировать и контролировать информацию. Именно здесь лежат все обещанные выгоды и эффективность компьютеризированных систем" (245. Р. 199). Этот вывод Росзака мы подтверждаем всякий раз, когда восхваляем компьютер за скорость и эффективность предоставляемых им информационных услуг. Это подтверждаем мы и тогда, когда признаем, что компьютеры оказывают огромное влияние на процесс принятия решений, на создание иерархических схем централизованного управления.

В 1950 году Н. Винер поставил проблему, которую можно было принять за научную фантастику. Он писал: "Может ли кто-нибудь создать Государственный аппарат, охватывающий все системы политических решений...? Мы можем мечтать о том времени, когда машина управления может стать заменой - хорошо это или плохо - современной очевидной неадекватности человеческих мозгов, когда последние заняты обычной политической механикой" (274. Р.179-180). После тщательного исследования этой перспективы с нескольких точек зрения, Винер сделал следующее предостережение: "Горе нам, если мы позволим машине руководить нашими действиями, до того как заранее не изучим законы, по которым действует эта машина, и не будем полностью знать, что ее руководство нами будет проводиться на принципах, приемлемых для нас!" (25. 179-180). Но сдержанность Винера не была разделена всеми его коллегами, особенно теми, кто открывали сферы деятельности искусственного интеллекта и когнитивных наук. В 1960 г. кибернетик Г. Саймон самоуверенно заявлял, что меньше, чем через 25 лет "мы будем располагать техническими возможностями машин, заменяющими любую и все человеческие функции и организации", включая те, которые требуют эмоций, гражданских позиций и моральных ценностей" (Цит. по 271. Р.244). Это предсказание, как и многое из амбициозной саморекламы, которая исходила от сообщества ученых, занимающихся искусственным интеллектом, к счастью, не сбылось; и его осуществление нигде в поле зрения науки не просматривается. Человеческий разум (во всех его аспектах) не

может быть полностью и точно описан моделью информационных процессов.

"Машина управления". С. Нора и А. Минк выдвинули идеал такого информационного общества, где организация основана на добровольности (233). Это совершенное рыночное общество, информационная политика которого дает возможность каждому человеку осознать коллективные ограничения; это общество совершенного планирования, где центр получает от каждой подсистемы достоверные сообщения о ее целях и предпочтениях и в соответствии с этим формирует коллективную стратегию. В информационном обществе, по их мнению, коллективные планы в большей мере, чем ранее, выражают социальные и культурные устремления, управление обществом основывается на прозрачности власти, всеобщем доступе к информации, демократическом принятии социально значимых решений. Э. Тоффлер считает, что нам следует выбрать не путь "революции сверху", осуществляемый, как правило, технобюрократией (аппаратом власти) в корпоративных интересах, но путь "сознательных децентрализованных экспериментов, которые позволят проверить новые модели политического принятия решений на местном и региональном уровнях до их применения на национальном и транснациональном уровнях" (145. С.696). Информационные и телекоммуникационные технологии, действительно, открывают множество путей для прямого участия граждан в принятии политических решений. Но нам трудно согласиться с эйфорической оценкой гуманистического потенциала информации. Навряд ли "общество с большей информацией" окажется более демократичным, чем индустриальное общество. Перефразируя И. А. Гончарова, можно сказать: "Демократия у него была сама по себе, а информация сама по себе".

Сегодня количество информации, проходящей через компьютерные сети, увеличивается по экспоненте. Это похоже на информационный голод, который никогда не может быть удовлетворен. Количество данных, которые концентрируются в правительственных компьютерах, находится за пределами того, что один отдельно взятый человеческий мозг может обработать.

Лидеры, использующие компьютерную информацию, могут не иметь никакого представления о том, почему собрана именно такая информация или почему ей придано такое-то значение. Этого часто не знают и те узкие специалисты, которые сидят перед сверкающими видеоэкранами, поглаживая клавиатуру, вызывая на дисплей различные схемы, графики и модели. Все машины, перед которыми они сидят, работают согласно программам, основанным на неких предположениях и условных величинах. Компьютерные данные, которые эти технари выдают своему руководству по первому требованию как "объективную информацию", таковой на самом деле не является; она отражает ценности идеологического порядка, а также вкусы, приоритеты, мнения создателей программ на протяжении длительного времени. Компьютерная система является не только техническим, но и историческим артефактом, созданным при помощи огромного количества программистов, вклад каждого из которых невозможно идентифицировать. Следовательно, каждый из них по отдельности не способен представить и восстановить концептуальный каркас всей системы.

Д. Вайзенбаум еще в 1972 году поднял вопрос, о том, что многие сверхмощные компьютерные системы управляются "непонятными программами", электронными палимпсестами, за которые никто не несет ответственности. "Эти гигантские системы, - писал он, - создаются командами программистов, часто работающих вместе в течение многих лет. Ко времени, когда системы входят в употребление, большинство из тех, кто начинал над ними работать, уходят из команды или переключаются на другие занятия. Именно тогда, когда гигантские системы начинают использоваться, их внутренние процессы больше не могут быть поняты одним человеком или небольшой командой индивидуалов" (272). Оперирование такого рода "непонятными программами", как правило, приводит к катастрофе. Сейчас созданы

самопрограммирующиеся машины - а что, если они "сойдут с ума"? некоторые эксперты в области программирования предупреждают, что такие автоматически

самопрограммирующиеся системы могут привести к "технологической черной дыре", когда люди окажутся не

способны понять логический ход компьютерного мышления, приводящего к принятию ключевых решений. Машины, управляемые электронными палимпсестами, одержимы, по выражению Т. Росзака, "технологическим сумасшествием". Они разрушают, фрагментируют интеллект и порождают психотическое корпение. Однако настоящим сумасшествием было бы, если те, кто принимает решения добровольно решили бы стать зависимыми от механических систем. Надо признать, что попытка передачи всей ответственности безошибочному компьютеру может стать настоящим искушением, ибо она глубоко коренится в западной культуре. Т. Росзак пишет: "Усилия по созданию машины управления происходят из догматов веры западной научной традиции: веры в то, что все секреты природы могут быть полностью поняты с помощью редуктивного анализа и механистического моделирования" (245. Р.207).

Создание "машины управления" предполагает низведение любого сложного социального феномена к чему-то очень простому, что укладывается в рамки механической модели. Мышление человека отождествляется с совокупностью алгоритмических действий по обработке информации. Политика превращается в утилитарный менеджеризм; она становится "машиной подсчета" данных опроса и торговлей мнениями. Экономика представляется ничем иным, как переплетением потоков информации. Однако важно ясно осознать, что все эти упрощения очень выгодны тем социальным силам в обществе, которые владеют источниками информации, как например, технобюрократия, корпоративная элита, различные спецслужбы слежения и контроля. Именно от них исходит предельно упрощенная политическая программа: "концентрировать еще больше прибыли и власти в руках тех, кто уже имеет прибыль и власть". А для этого необходимо закачать огромный массив информации в банки данных и обработать их через глобальные сети. Это простой технологический императив информационной эры.

Как мы знаем, посулы информационной эры очень заманчивы; но и цена за те технологические выгоды, которые она обещает, тоже высока. Нарушение тайны частной жизни -

это потеря свободы личности. Деградация избирательной системы - это потеря демократии. Создание компьютеризированной военной машины - это прямая угроза выживанию человечества. Было бы весьма утешительно заключить, что все эти диспозиции проистекают из злоупотребления компьютерами. Правда состоит в том, что они являются целями, давно избранными теми, кто направляет и финансирует развитие информационных технологий, то есть технологической элитой. "Компьютер - это их машина, - пишет Т. Росзак, - мистика - это оправдание их силы... культ информации придает некую мистику их господству" (245. Р.208). Таким образом, "машина управления", порожденная компьютерной революцией, суть новая форма господства технократической элиты в информационном обществе.

Поскольку доступ к компьютерной коммуникации экономически ограничен и останется таковым на долгое время, ее самым важным сознательным последствием может оказаться укрепление сплоченности и развитие чувства космополитизма предпринимателей и технократической элиты во всех странах мира. "Компьютерная коммуникация, - пишет М. Кастельс, - все больше приобретает критическую важность в формировании будущей культуры. Элиты, которые дали ей форму, получат структурные преимущества в возникающем теперь обществе" (53. С.341). Г. Шиллер и А. Шиллер также подчеркивают, что скоростные линии передачи данных открыты для предпринимательской элиты, а не для всех граждан. По их мнению, информацию все чаще рассматривают как товар для продажи, а не как общественную службу (249). Хотя компьютеры поистине революционизировали процесс обработки информации и коммуникации людей, эта революция оказывается неспособной охватить необразованные массы и бедные страны. Для демократизации информационной культуры необходимо прежде всего отказаться от мистификации компьютерных технологий. "Мы - рабы наших технических улучшений", - сокрушался в свое время Н. Винер. И мы останемся рабами машин до тех пор, пока не пересмотрим цели нашей деятельности, а это требует мудрости, выходящей за пределы технических знаний. Винер говорил, что у нас есть

"знание, как делать", но есть еще одна вещь - более важная, чем "знание, как делать": это знание, что делать... Под "знанием, что делать" мы имеем в виду не только то, каким образом достичь наших целей, но и каковы должны быть наши цели (25. С. 187). Мы должны учитывать, что одной технологии недостаточно для прогресса, что необходим мудрый выбор целей и ценностей общества.

Оценки информационной Сети. Оценки внедрения информационных технологий, как правило, носят эмоциально- тенденциозный характер (103. С.47). Перед нами стоит задача объективного анализа информационной Сети в цивилизационном контексте.

В данной работе мы хотели бы остановиться на философской критике информационной Сети с позиции ценностной парадигмы - парадигмы, где духовность и нравственность являются "осевыми" концептами. Является ли всемирная компьютерная сеть "железной клеткой" (М. Вебер) или через информационные технологии может быть создана планетарная духовная цивилизация? Ответить на этот и другие вопросы станет возможным, только когда мы выйдем на новый уровень анализа за пределами общепринятого культа информации и информационного общества. Информационный подход к анализу общественных процессов, хотя он и претендует на всеобщность, игнорирует социокультурные проблемы и духовные перспективы цивилизации. Информационные технологии формируют глобальную интерактивную сеть, где и худшее в нас (зло), и лучшее в нас (добро) распространяются со световой скоростью. Но это означает также, что исчезают трансцендентальные границы между добром и злом. В таком обществе наиболее важным ингредиентом жизненного успеха становится умножение идентичностей. Иначе говоря, наиболее приспособленными к жизни в обществе окажутся много-мерные люди - роботы, "добру и злу внимающие равнодушно". Информационные технологии создают не только богатство и бедность, но и иное измерение времени: это мир быстрых денег и быстрого времени, - мир, где данные и информация являются гораздо более важными, чем знание и нравственность. "Здесь капитал, - по

выражению М. Кастельса, - не только сжимает время, он вбирает его в себя и живет (то есть приносит ренту) за счет переваренных секунд" (53. С.405). Это виртуальный мир, где история развивается по экспоненте, по сравнению с естественным миром, который является все-таки циклическим.

Пространство Интернета не является физической материей; скорее всего, это некоторая форма воплощения платоновского мира идей, или "детерриториализованная зона свободы", по выражению Ж. Делеза. Базисный процесс, на котором зиждется пространство Интернета, это - языковая игра. Общность, формируемая посредством Интернета, представляет собой некоторую совокупность носителей и потребителей информации. Здесь нет ни подлинного знания, нет реального творчества. Благодаря Интернету происходит постепенное отчуждение человека от теоретического мышления и проектного действия. В условиях тотальной информатизации общества способность к творческому мышлению ослабевает и становится практически ненужной. "Интернет в том его виде, как он сложился и используется сейчас, - пишет Н. В. Громыко, - вполне в силах уничтожить теоретическое мышление и классическое образование. Это вполне реальная перспектива" (38. С. 179). Противостоять это тенденции можно используя эпистемологические возможности самого Интернета и нравственный потенциал самого общества. "В неподдающейся администрированию ризоморфной среде глобальной сети, - пишет Ю.И. Шелестов, - единственными регуляторами характера взаимодействий и правил общения являются нравственные законы" (168. С.67).

В философской оценке информационных технологий можно четко выделить, по крайней мере, две противоположные позиции: апологетическую (технооптимистическую) и критическую (анти-западную). Для сторонников апологетической позиции (Н. Негропонте, Д. Шпендер и др.) информационные технологии являются "великими позитивностями", которые не только ускоряют информационные процессы, но и предоставляют больший выбор жизненных возможностей; они расширяют пространство для развития творческих способностей людей. Как считает Д.

Шпендер, киберпространство имеет потенциал эгалитаризма, оно может ввести каждого в структуру network. Оно имеет возможность создавать новые сообщества, обеспечивать их невиданными возможностями для коммуникации, обмена и поддержания контактов. Киберэнтузиасты полагают, что информационные интерактивные сети формируют глобальную ойкумену с аутентичной глобальной коммуникацией. По мнению И. Серагельдина, эти новые технологии предвозвещают трансформационное общество, где будущее всегда манит и завораживает, новые открытия происходят каждый год, а сами люди становятся материалом для новых кибернетических видов (253). Люди вырвутся из своих узких социокультурных клеток на широкие просторы киберпространства - все измерения идентичности (то есть все человеческие привязанности к роду, деревне, нации и т.д.) мигом испарятся и исчезнут навсегда. И тогда история начнет свое движение по экспоненте и всякие там циклы и коллапсы останутся в прошлом, полагают киберэнтузиасты. Н. Негропонти даже верит в то, что наши дети будут жить в мире без силы тяготения. В своей работе "Being Digital" он пишет: "Вычислительная технология станет мощной натуральной силой, вовлекающей людей в великую мировую гармонию, где исчезнут все социальные различия и разделения" (231. Р.230). Б. Гейтс пишет: "Мы наблюдаем что-то историческое и оно будет воздействовать на мир так же сейсмически, как это сделали открытие научного метода, изобретение печатания и наступление индустриального века" (201. Р.273). М. Пеше идет еще дальше, чем Негропонти и Гейтс. Он пишет: "Веб является инновацией такой же важной, как печатный станок - она, может быть, так же важна, как и само рождение языка... в его власти полностью перестроить структуру цивилизации" (239. Р.6-9).

Компьютерная сеть - это конец эпохи индустрии порабощения и начало эпохи "свободной информации", говорят апологеты информационного общества. Демаркационной линией, обозначившей этот переход в западном мире, по их мнению, явилось начало XXI века. Со временем выгоды новых технологий станут глобальными, - считают технооптимисты, - с бедностью, бездомностью и аномией будет покончено. В конце

концов все - даже беднейшие - получат доступ к Сети, то есть к "миллиардам мозгов", которые однажды соединившись, решат множество проблем, в том числе и проблему войны. "Мир находится на раннем этапе новой военной революции, - пишет С. Стаф. - Новые военные технологии включают вычислительные коммуникации, позволяющие сжимать данные, "глобальные поисковые системы" (GPS) спутников, которые осуществляют более точное руководство и возможную навигацию, невидимые на радарах "стелсы", и, конечно, компьютерную обработку... и информационные средства войны" (257. Р.21). Словом, для технооптимистов компьютерная революция - это самый подходящий момент для планетарного прыжка на новый уровень общественного сознания и общественного бытия. Но как тут не вспомнить русскую пословицу: "Свежо предание, а верится с трудом". Компьютерная революция не решила на сегодня ни одной из глобальных проблем человечества, в том числе и проблему войны. Более того, в связи с развертывающейся информационной революцией угрозы существованию цивилизации нарастают: усиливается зависимость самого бытия человека в мире от машинных систем управления и контроля. Спрашивается, как можно быть уверенным в завтрашнем дне, когда ты полностью зависим от "интеллекта" машин? А вдруг машина получит ложный сигнал или произойдет сбой в системе обработки информации? Компьютерные технологии автоматизируют и ускоряют процессы обработки информации, но одновременно они дегуманизируют все процессы принятия решений - превосходство в одном отношении оборачивается фатальным недостатком в другом. Но самое главное - компьютерные сети - по крайней мере на сегодня - способствуют жесткому разделению человечества на богатых и бедных, на сильных и слабых. Технически возможными становятся лишение слаборазвитых стран всякой самостоятельности и подавление их воли к идентичности (вплоть до вооруженного вмешательства в их внутренние дела). Новые технологии творят мир "расколотой цивилизации", находящийся в перманентной войне с самим собой. Реальность сегодня конструируется информационной Сетью, но вполне

возможно и то, что эта Сеть обернется "железной клеткой" для человечества.

"Всемирная паутина" интенсифицирует процесс глобальной стандартизации; интернет англизирует мир в такой степени, что другие языки теряют свою роль и способности участвовать в глобальном дискурсе. Е- mail ускоряет процесс передачи информации, но одновременно она приводит к потере смысла, глубины и аутентичности информации. В случае фетишизации Е- mail может стать не столько "великим связным", о чем твердят технооптимисты, сколько "великим разъединителем" человеческой популяции и привести "к горькому недопониманию" (206. Р.64-66). И в самом деле: информация и коммуникация - это вещи разные. Простое наличие веб- страницы не означает, что один человек общается с другими, исключая примитивный уровень коммерческих сделок. Надо всегда иметь в виду и фактор дезинформации. То, что не отправлено и не высказано, может иметь большое значение, чем то, что официально представлено на веб-сайте. Прав С. Инаятуллах, когда он пишет: "Коммуникация происходит в медленном времени, благодаря травме и трансценденции. В травме коммуникация имеет место, когда страдание одного человека разделяется с другим. В трансценденции коммуникация имеет место, когда различия сняты и взаимопонимание достигнуто" (211. Р.238). Информационные технооптимисты убеждают нас в том, что чем больше информации, тем лучше и что больший объем информации о других мирах автоматически приведет к более лучшему устройству всех сообществ. Однако связь между информацией и событием не такая уж простая вещь, какой она представляется в утопическом сознании информационных технооптимистов. Полагать, что простое увеличение количества информации ведет к изменению ценностей сознания людей, значит отождествлять информацию и мировоззрение, значит упускать что-то очень важное, а именно моменты трансценденции в герменевтике сознания.

Еще древние греки говорили, что многознание не научает уму. Мы принимаем решения на основании многих факторов - объективная информация является только одним из

них. Не меньшее значение имеют, например, внутренние драмы и травмы, которые мы переживаем, и моменты трансценденции, когда мы преодолеваем их. Цивилизационные и институциональные факторы являются другими переменными величинами, которые опосредуют не только распространение технологии, но также их изобретение и оформление.

М. Маклюэн говорил, что мы создаем технологии и с этого времени технологии воссоздают нас. К этому следует добавить, что технологии возникают в рамках определенного цивилизационного контекста. Например, информационные технологии действительно создают материальные предпосылки для появления "глобальной деревни", по выражению М. Маклюэна, но только в контексте индустриальной цивилизации, неизбежными атрибутами которой являются загрязненная окружающая среда, отчуждение людей друг от друга, социальные контрасты, то есть сверхбогатство на одном полюсе, бедность и нищета - на другом. С. Инаятуллах вместо метафоры "глобальная деревня" предлагает использовать термин "глобальная колония", и это было бы действительно более подходящей метафорой для выражения всемирной информационной Сети (211).

Технооптимисты правы, когда они говорят о новом единстве мира, созданного новыми технологиями. "Но им нужно напомнить, - справедливо пишет С. Инаятуллах, - что этот единый мир глобализации остается фундаментально капиталистическим, где локальные экономики и местные власти подвергаются фронтальной атаке, усиливающейся со временем" (211. Р.23 9). В качестве примера капитализации можно привести, в частности, интернациональные секс-службы, которые дают огромную часть национального дохода небольших островных государств. "Информационная эра - это поздний капитализм, - подчеркивает также П.Р. Саркар, - система, в которой все varnas (то есть психосоциальные классы интеллектуалов, рабочих, воинов) - вынуждены лизать сапоги торгашей" (248. Р.97). Пока технооптимисты изощряются в изобретении метафор для современного информационного общества (типа "общество знания", "нематериальное общество" и т.д.), именно капитал, то есть всемогущая материальная сила,

завоевывает все новые и новые позиции; можно сказать и так: богатые богатеют, а бедные беднеют. Создается впечатление, что технооптимисты просто не замечают человеческих страданий миллиардов людей, оказавшихся за бортом (глобальной кибермашины). Информационное общество формируется по законам капиталистической экономики; оно не отменяет ни промышленности, ни сельского хозяйства, ни богатства, ни бедности. М. Тераниан напоминает нам о том, что целые империи приходили в упадок, когда господствующие классы исключительно сосредоточивались только на финансово- информационных интересах, забывая о жизненных ресурсах, отказываясь от производства (262). Мы теперь знаем также, что виртуальные экономики, слишком удаленные от реальной экономики товаров и услуг (от сельского хозяйства, от промышленности), и которые становятся слишком зависимыми от кибертрансакций, как правило, терпят фиаско.

Западные технооптимисты в абсолютном своем большинстве идеализируют и футуризируют информационное общество - представляют будущее как настоящее. С. Инаятуллах иронизирует по этому поводу: "Киберпространство и клонирование, постсовременность и глобализм творят миры, где будущее - как место для возможности и как форма для критики настоящего - больше не существует. С виртуальной реальностью, кибермиром и генетикой, которые уже наступили, будущее и история действительно закончились. Наше воображение стало реальностью - фантастика стала действительностью" (211. Р.235). По этому поводу все же следует заметить следующее: наряду с виртуальной (искусственной) реальностью существует мир объективной реальности, где мы "живем природой" (К. Маркс) и дышим воздухом; наряду с будущим, представленным ускорением обращения и обработки информации есть будущее, где пульсирует неуловимо дух "тонкой материи", ощущается тайная мистерия мира. Технооптимисты, обещающие нам райскую жизнь в информационном обществе, забывают о том, что информационная сеть сама по себе не дает нам гарантий ни добра, ни справедливости; она не создает ни новые моральные ценности, ни новое планетарное сознание. Каждая нация войдет

в мировую информационную систему на своих собственных традициях, со своими мировоззренческими категориями, со своим взглядом на историю и власть. Вездесущая сила веба является такой, что ни одно сообщество не сможет избежать ее - каждому следует войти в Сеть и сделать все возможное, чтобы она отражала и его ценности, и его культуру. Но очевидно также и то, что выгоды Интернета ставят одни ценности в привилегированное положение по сравнению с другими. "Нам необходимо спросить, - пишет С. Инаятуллах, - меняют ли веб и обещанный информационный мир гегемонию Запада (под этим подразумевается распространение Западом за пределы своих географических границ своей космологии, метода познания) - то есть роль Запада как детерминирующей силы, решающей, что есть правда, реальность и красота; как темпоральной силы, решающей, какие исторические события составляют календарь мира; как пространственной силы, воображающей пространство как форму урбанизма; как экономической силы, продвигающей богатство снизу вверх, от периферий к центру (211. Р.243). Ответ на вопрос С. Инаятуллаха может быть только один: веб не только не меняет, наоборот, укрепляет гегемонию Запада.

С точки зрения второй (критической) позиции, которая наиболее выпукло выражена 3. Сардаром, С. Инаятуллахом, П. Саркаром, виртуальное киберпространство является темной стороной Запада. 3. Сардар доказывает, что информационная сеть является собственным логовом (темным укрытием) Запада, не пропускающим света, чтобы увидеть то, что находится за пределами его видения. Хотя киберпространство претендует на сообщество, фактически таковым оно не является. Это анонимная сеть, по выражению 3. Сардара, созданная для краткосрочных, немедленных реакций, а не для долговременной совместной деятельности по достижению общих задач и жизненных целей. В этом смысле здесь не существует ни аутентичных ответственных личностей, ни подлинных человеческих отношений. Кстати, об этом писал еще М. Маклюэн: "Чрезмерная скорость изменений изолируют уже фрагментированные индивидуальности. При скорости света у человека нет ни целей, ни объективных, ни частных идентичностей. Он является неким "пунктиком" в банке данных

- только программным обеспечением легко забываемым - и полным негодования" (Цит. по: 232. Р.26). В информационно- компьютерном мире люди теряют опору для рефлексии, прыгая с одного веб-сайта на другой, с одной электронной почты на другую. Это не прозрачный коммуникативный мир личностей, а мир эгоистов, сбрасывающих свой эмоциональный беспорядок друг на друга. 3. Сардар пишет: "Далекие от сотворения общностей, основанных на человеческом согласии, информационные технологии способствуют созданию государства отчужденных и атомизированных

индивидуальностей, - сообщества людей, приклеенных к своим компьютерным терминалам, терроризирующих и терроризируемых всеми теми, чьи ценности конфликтуют с их собственными" (247. Р.847).

По мнению критиков информационного общества, глобальная компьютерная Сеть является не коммуникативным пространством равных партнеров, но таким дискурсом, где одна сторона завоевала абсолютное превосходство в эпистемологическом, экономическом и военном пространстве. М. Тераниан, например, подчеркивает, что главная проблема глобальной коммуникации - это недостаток значимого, полновесного диалога между Западом и не-Западом. Один не может услышать другого - их парадигмы слишком различны. Запад хочет, чтобы не-Запад меньше производил потомства; не- Запад в ответ говорит, что Запад ограбил весь мир, а сегодня отнимает у будущих поколений мировые ресурсы и не подвергает при этом сомнению структуральные отношения империализма.

Западные страны жаждут свободы информации, не-Запад хотел бы защитить свою идентичность, свою культуру от мощного информационного натиска Запада. Западные ценности доминируют в глобальном информационном пространстве не потому, что они лучше или выше, но потому что Запад имеет технологическое и финансовое преимущество. Однако сам Запад полагает, что он несет универсальную культуру и что он имеет право наказывать другие страны (от имени свободы) в случае выведения национальных барьеров на пути демарша Запада. Еще более негативно оценивает западное информационное

общество С. Инаятуллах. "Центровые нации часто хотят войти в политический дискурс с туземными людьми, - пишет он, - но стиль и структура такого "разговора" почти всегда воспроизводят европейские понятия об индивидуализме и господстве взамен туземных представлений о сообществе и духовности" (211. Р.240). Например, для таких малых народностей, как маори или гавайцы, более важным, чем физическая индивидуальность человека является его духовная сущность ("тапа"). Последняя не может быть передана никакими средствами массовой информации. "Тогда "разговор" является чем-то большим, чем простой доступ к различным вебстраницам других, - заключает С. Инаятуллах. - Глобальная деревня не строится с помощью информационных трансфертов" (211. Р.241). Подлинный "разговор" включает не только материально-знаковые средства выражения, но также неуловимый дух ("тапа") аутентичной коммуникации. Web или E-mail не могут передать, например, онтологию молчания.

Информационно-компьютерная Сеть представляется технооптимистам чем-то вроде новой глобальной библиотеки, где хранится обездушенная информация. Web конструирует такую информационную реальность, где все байты информации имеют равный вес и равную значимость; здесь утеряно иерархическое знание - знание того, что является более важным, что является более глубоким и что является более устойчивым. Непосредственность настоящего, равенство всех категорий приводит к потере богатства эпистемологического пространства. С. Инаятуллах пишет: "Реальное информационное общество не должно быть только техническим, но эмоциональной и духовной общностью и - в конечном счете - таким единственным в своем роде обществом, которое использовало бы знание для того, чтобы создавать более лучшие человеческие условия, чтобы уменьшить dhukka (страдание) и реализовать moksa (духовное освобождение). В таком случае вызов состоит не только в возрастании нашей возможности производить и понимать информацию, но прежде всего в том, чтобы пробудить способность более глубоких слоев разума, особенно в развитии vijinanamaya kosa (где реализуется знание того, что есть вечное и преходящее)" (211. Р.241).

В западных информационных обществах поощряются преимущественно те виды объективного познания, которые приводят к коммерческому успеху, увеличивают количество материальных благ. Прогресс познания здесь измеряется количеством информации. Но знание и информация - это вещи разные. Сакральное знание, например, не может быть адекватно представлено в информационной форме. Наоборот, для незападных цивилизаций именно субъективизация познания гораздо более важна, чем наращивание количества объективной информации. Но возможно ли согласование, примирение этих различных мировоззренческих позиций? Технооптимисты информационного общества возлагают все надежды на новые технологии. Счастливо общаясь через Интернет, - считают они, - мы все будем связаны в киберпространстве друг с другом так, что однажды исчезнут все идейные различия между людьми. Технокритики (антизападники) развивают альтернативный взгляд на информационное общество, в основе которого лежит требование динамического равновесия, при котором внутреннее и внешнее, духовное и материальное были бы сбалансированы.

Технокритики (антизападники) правы, когда они выдвигают требование сбалансированного развития информационного общества; но они все-таки недооценивают гуманистический потенциал новых технологий, в том числе информационно-компьютерной Сети. Надо признать, что Web изменил, в частности, отношения между элитой и массой, властью и народом. Сегодня антиправительственные движения могут войти в глобальную информационную Сеть и получить моральную поддержку от международного сообщества. Делая доступ к огромному массиву информации относительно легким, предоставляя таким образом самим гражданам интерпретировать события и определять, что является истиной и что нет, Сеть демократизирует процессы коммуникации, развивает критическое мышление и чувство собственного достоинства у людей. Возможно это выглядит слишком многообещающим, но информационные (экспертные) системы могли бы способствовать также обновлению и переинтерпретации религиозных форм духовного сознания. Например, 3. Сардар полагает, что исламская культура могла бы

быть освежена, оживлена, возрождена искусным применением новых коммуникационных технологий.

Вызов национальным культурам, столкнувшимся с кибермиром, состоит в том, чтобы найти собственные формы участия в глобальном дискурсе, научиться защищать аутентичные пути познания и духовные миры, трансцендентные по отношению к информационной Сети. Это гораздо более трудное задание, чем кросскультурная коммуникация. Это глубокий метадискурс, который включает эйдос духовной цивилизации, или суператтрактор Великого Пути. Здесь не нужно искать совершенного общества как в западном проекте, или совершенной личности, как на Востоке. И то, и другое - это утопия. Решением является коэволюционное сбалансированное развитие высоких технологий и высоких культур. Новые технологии, гармонизированные с утонченным духовным измерением человеческой культуры, могут обеспечить восходящее движение истории. Но это невозможно, считают технокритики (анти-западники), в контексте глубинной несправедливости (и неравенства) мировой капиталистической системы. И с этим трудно не согласиться. "Таким образом, нам надо вообразить, - пишет С. Инаятуллах, - и помочь создать социальное пространство для применения новых технологий и способствовать действительному утверждению реальной планетарной культуры... Тогда Web сможет участвовать в историческом деколонизационном процессе, придавая материальную силу сообществам и индивидуальностям во всеобъемлющем контексте глобальных гуманитарных, экономических, экологических и культурных потенций и прав" (211. Р.244). Речь идет о такой глобальной цивилизации, где господствует глубинный мультикультурализм, и где процветают все древние культуры, о таком обществе знания, где принимаются во внимание эпистемологии различных традиций. Чтобы реализовать этот путь, необходимы открытая коммуникация и информационный трансферт, но они не являются достаточными факторами. Необходимо также взаимодействие между различными культурами как равными субъектами "глобального разговора". И наконец, вместо европоцентристского взгляда на древние культуры как на нечто

неподвижное и застывшее, нам нужно признать, что эти культуры более динамичны, чем это представляют себе технократические элиты развитых стран. Действительно, в исторических цивилизациях культура и идентичность являются феноменами чрезвычайно флюидными. Например, сила индийской, китайской и других исторических цивилизаций состоит в ее способности абсорбировать иностранное, локализовать западные технологии и создавать собственную культурную революцию. В отличие от исторических цивилизаций, современные технократические культуры, как например, американская, достаточно высокомерно относятся к чужим традициям и ценностям и в своем нынешнем виде они не способны к уважительному диалогу с другими культурами. Исторические цивилизации Востока видели много раз восходы и закаты мировых империй, неоднократно сами пережили все эти циклические процессы, и потому они представляются нам более мудрыми, чем постсовременная культура с ее линеарным видением истории. И чему мы также должны научиться у древних культур, - это осторожное отношение к технике и технологии, умение оценивать их в историческом контексте. Мы должны помнить, что новые информационные технологии являются лишь одной из возможных технологий, создающих пространство глобальной духовной цивилизации.

Информация и дезинформация. Информационная революция оказывается, по выражению П. Вирилио, "революцией в виртуальной дезинформации". Он пишет: "Мертвому светилу, прозванному кибермиром или cyberspace (киберпространством), больше подошло бы название cybertime (кибервремени), некоторой туманности, побочного продукта иллюзионизма, который со времен самой ранней античности зарабатывал деньги на ограниченном видении публики, разрушая ее способность отличать реальное от того, что она считает реальным и истинным" (27. С.71). Идеологическая дезинформация является неизбывной акциденцией информационного общества. Возникает вопрос: как отличить информацию от дезинформации? И. Гальтунг предлагает три критерия различения информации и дезинформации: эмпирический, теоретический и прагматический. Первым -

эмпирическим - критерием является буддийская dukkha - cukkha. Другими словами, информация - это такие данные, которые корреспондируют с реальностью. А мы сталкиваемся с эмпирической реальностью, - считает Гальтунг, - когда испытываем страдание (физическое, умственное и духовное). Дезинформация - это то, что выводит нас на уровень виртуальной реальности (например, секс по компьютеру).

Второй критерий - это теоретическая полнота данных о реальности. Чтобы получить объективную информацию, необходимо восстановить упущенные данные. Но чтобы увидеть то, что упущено, нужна некая теория. Например, нам говорят о "развитии экономики", но с точки зрения экономической теории постиндустриального общества - это дезинформация, потому что в данном дискурсе упущено более важное, чем простой количественный рост экономических показателей: экономическое распределение. И. Гальтунг полагает, что информационные технологии имею тенденцию отцеживать, обеднять информацию, представленную в коммуникативном дискурсе.

Третий критерий носит прагматический характер - это равноценность сообщения и для отправителя, и для получателя. Информация имеет место там, где происходит коммуникация между равноправными партнерами, чувствующими ответственность друг перед другом (200. Р.219-220). И. Гальтунг утверждает, что коммуникация возможна только там и тогда, где есть информация, соответствующая данным критериям. "Если вам предложена дезинформация, - пишет Гальтунг, - то это, возможно, потому, что где-то наверху есть властные структуры, которые не считают себя ответственными перед вами" (200. Р. 220). Политические и технологические элиты ежедневно пичкают нас ложью о деидеологизации. На самом деле их взгляды чрезмерно идеологизированы, хотя они, возможно, и не подозревают об этом. СМИ, подчиненные элите, абстрагируют от нашей восхитительно сложной действительности какие-то кусочки информации, которые представляют собой некую карикатуру на реальность. Дезинформация выражается и в том, что СМИ навязывают массам ментальный образ мира, выражающий идеологию правящих (капиталистических) элит. В

частности, СМИ убеждают нас в том, что алчность - это замечательно, что эгоцентризм - это высшее проявление человеческих качеств. Все это не что иное, как примитивная идеология потребительского общества. Правы те исследователи, которые говорят, что потребительское общество - это эгоцентрическое и индивидуалистическое общество и не может быть другим. Канонизированная позиция эгоцентризма - это предельно низкая планка человеческой морали, - тиражируется с помощью высоких технологий. Таков один из парадоксов информационного общества.

Социальные исследователи указывают также на то, что информационные технологии породили упадок, или даже закат способности к логическому мышлению молодежи (200. Р.220). Компьютерные телекоммуникационные технологии формируют лоскутное мировоззрение и синхроническое "блип - мышление". Паттерны такого "мышления" организованы в структуры, напоминающие телевизионную презентацию реальности: проблески и мелькания, бессвязные мимолетные кадры. Нарушается мозговая способность организовывать информацию, делать умозаключения во времени. Это очень серьезная социально-культурная проблема, которую пытаются завуалировать апологеты информационных технологий. В конечном итоге люди оказываются обманутыми, и этот обман будет продолжаться до тех пор, пока не произойдет пробуждение от "виртуального сна" и не воцарится разумно- критическое отношение к технике и технологии, к информационному обществу вообще.