Любовь — это страсть, интимное чувство, и как таковая она не социальна и не коммуникативна. И вместе с тем ни о чем так много не говорят, как о любви. Возможно, благодаря дискурсивизации обретается власть над непокорной, антиобщественной страстью. Дискурс о любви не просто выражает интимные сердечные чувства, а представляет собой символический код, посредством которого информируют о том, о чем, кажется, невозможно сообщить. Здесь возникают две проблемы. Во-первых, если слепая страсть осуждается в любой культуре, то как кодифицируются чувства, чтобы обрести общезначимое и общепринятое выражение? Во-вторых, как сами чувства, точнее, их выражение в некой общепринятой форме, становятся коммуникативными медиумами? Знаки страсти так же необходимы для жизни, как и мудрые слова. Коды образуют, производят социально одобряемые чувства. Без них, строго говоря, невозможны и переживания, ибо большинство из них являются реактивными. Они связаны не столько с внутренними потребностями организма, сколько с переживаниями, обусловленными и даже навязанными социальными нормами. Да, есть чувство голода, и все переживают потребность в пище. Большинство людей едят, занимаются любовью, работают и отдыхают. При этом они испытывают определенные и, вероятно, похожие чувства, вызванные удовлетворением или невозможностью реализации этих основных человеческих потребностей. Возможно, таким же образом обстоит дело и с «высшими» потребностями, которые порождены культурой. Но в каждую эпоху, даже в рамках одного общества, люди по-разному удовлетворяют свои потребности и по-разному оценивают те или иные способы их удовлетворения. В итоге получается достаточно пестрая, но упорядоченная картина мира чувств. Если подойти к этому чисто философски, то такое, хотя и пестрое, единообразие должно вызывать удивление. Действительно, интимные внутренние переживания даже одинаковых событий должны быть, во-первых, совершенно уникальными, а во-вторых, неповторимыми даже в жизни самого индивида, который по-разному переживает свои завтраки, обеды, ужины и, тем более, сексуальные контакты даже с одним и тем же партнером. Как удается нормализовать не только проявление, но и переживание слепых страстей. Ведь они капризны, и даже цивилизованные люди испытывают такие желания, которые направлены не только на реализацию социально одобренных ценностей, но и на их отрицание. «А не послать ли к черту весь этот порядок, господа?» Такими словами Достоевского можно выразить основной закон чувства, которое не желает укладываться в прокрустово ложе цивилизованного поведения. В традиционном обществе пространство проявления интимных чувств было чрезвычайно узким, и общество ограничивало и тщательно контролировало всяческие попытки его расширить. Например, запрещались до- и внебрачные интимные связи. Поскольку осуждалось проявление интимных чувств, то ни о каком глубоком познании душевных переживаний другого не могло быть и речи. Автономизация интимных отношений, социальная регрессия страсти происходит в условиях кризиса буржуазного общества, когда стабильность порядка обеспечивается личными средствами. В начале XVIII века французы считали постоянство бессмысленным, а англичане культивировали брак, хотя там имела место не только любовь, но и ненависть. Любовь разворачивалась как конфликтная коммуникация, однако по-прежнему оставалась идеалом человеческих отношений. Начиная с XVII столетия, когда появляются журналы, а в них печатаются романы, страсти становятся предметом внимания и культивирования. Их манифестируют, они становятся условием браков и иных социальных действий. Роман в письмах становится формой сообщения об интимных человеческих чувствах. Вопрос в том, являются они ответом или, наоборот, вызовом? Рассматривая страсти с коммуникативной точки зрения, мы должны различать знаки и коды, с одной стороны, и реальные чувства — с другой. Пожалуй, самой первой попыткой кодификации чувств является аристократическое искусство страсти, которое отличалось от вульгарных проявлений сексуальности. На место грубых форм ухаживания приходит тонкое искусство амурной страсти, которое отличается возвышенным идеализмом. Совершенно очевидно, что рыцарская любовь культивировалась не только с целью облагораживания высших сословий, которые обучались контролировать свои страсти, но и с целью сублимации страсти на ниве войны. На смену средневековой рыцарской галантности в Новое время приходит романтическая любовь. При этом меняются: форма кода, основание любви, антропология, упорядочивающая коды. Суть происшедших изменений состоит в ориентации не на идеализацию, как в Средние века, а на рефлексию. При этом основные усилия тратятся не столько на облагораживание объекта любви, сколько на его познание и работу воображения. Прежняя семантика любви формулировалась как идеал и парадокс, и благодаря этому оказывалось возможным единство многообразия. Сегодня происходит тривиализация этой семантики и не ищется никаких новых форм нормализации неожиданного. Коды амурной страсти отличали любовь от супружества, но одновременно исключали эксцесс. И современная психотерапия направлена на поиск путей сохранения любви в супружеской жизни. Трудность состоит в том, как понять и принять своеобразие того, кого любишь, то есть другого, который и сам не знает, каков он есть. Никлас Луман раскрывает противоречия любовной семантики: с одной стороны, интенсификация чувства, с другой стороны, воспитание добродетели81. Но как возможно это гармонизировать? В XVIII веке возникает фривольный дискурс, направленный против морали. Другой дискурс сформировался как выражение принципа наслаждения. Он направлен против разума. Так оказались разбитыми две главные контролирующие инстанции и обозначилась серьезная угроза браку и семье. Чем же ответило общество на эту угрозу? Поскольку на передний план вышло понятие природы, образ которой задавала наука, постольку линия обороны против иррациональности страстей выстраивалась на основе сексуальности. Как кажется, мы и сегодня продолжаем эксплуатировать ее возможности. При этом происходит глубокое изменение семантики любовного дискурса. Главная понятийная пара: «социальное — индивидуальное». Секс не преследует цели продолжения рода, а воспринимается как средство достижения индивидуального наслаждения. Приверженцам романтической любви секс кажется чем-то совершенно животным. Однако проблема вовсе не в редукции к физиологии. В современном обществе преобладают безличные отношения. «Я» стало проблемой. Отсюда не забота о себе и не управление своими страстями, а поиск себя, рефлексия и селекция самости — вот что становится главным. Секс попадает в эту серию поисков себя. То, что раньше искали в любви, в интимных отношениях теперь заменяется поиском самореализации. Конечно, существуют самые разные концепции и средства самореализации. Но в массе преобладает то, что американский социолог Ирвин Гофман называл представлением себя в повседневной жизни. Секс становится средством саморепрезентации. Поскольку в презентации теряется различие истины и видимости, постольку нет проблемы различия истинного и мнимого чувства, так занимающего романтиков. Кодирование страсти с целью ее нормализации и приспособления для социальной и семейной жизни становится ненужным. Что же приходит на смену старому коду, экзальтирующему и нормализующему слепую страсть, в которой видели главную угрозу социальному порядку? Теперь любовь не приходит извне, она — продукт самого индивида, желающего любить. Любовь больше не является долгом и никого ни к чему не провоцирует. Контрольные вопросы и задания 1. Проанализируйте распространенные определения культуры. 2. Какие существуют подходы к изучению культуры, в чем вы видите различие истории и философии культуры? 3. Считаете ли вы необходимым сохранение самобытных национальных культур? 4. В чем состоит различие природы и культуры, культуры и цивилизации, и является ли плодотворным их противопоставление? 5. Что такое массовая и элитарная, повседневная и высокая культура, и как вы мыслите их сосуществование? 6. Что такое «цивилизованный человек»? 7. Как развивается культура общения, какова роль слов, образов, моды \ и т. п. коммуникативных медиумов в ее эволюции? 8. \ В чем вы видите различие России и Европы? Литература 1. Иконникова С.Н. История культурологических теорий. — СПб., 2005. 2. Культурология. — М., 2005. 3. Марков Б. В. Культура повседневности. — СПб., 2008. 4. Ортега-и-Гассет X. Человек и люди. Избранные труды. — М., 1997. 5. Сорокин П. Кризис нашего времени // Человек, цивилизация, общество. — М., 1994. 6. Теннис Ф. Общность и общество. — СПб., 2002. 7. Шпенглер О. Закат Европы. — М., 1993. 8. Элиас Н. О процессе цивилизации. — М., 2001.