>>

Актуальность исследования.

Диссертационное исследование посвящено теоретическому и эмпирическому анализу взаимодействия двух социальных подсистем - политики и медиа - в контексте демократического развития современных национальных государств.
Актуальность и самой проблематики исследования, и авторского взгляда на нее обусловливается несколькими аспектами как в историко-политическом процессе последних десятилетий, так и в развитии современной науки.

Медиаполитическое взаимодействие как социальный феномен не теряет остроты уже несколько столетий, с момента появления стабильной (в первую очередь элитарной) читательской аудитории СМИ и формирования зачатков феномена публичности[1], создание и поддержание которой в обществе сегодня признается многими авторитетными учеными в качестве первичной, фундаментальной функции (primary function) медиасистемы.[2] Но сегодня взаимодействие СМИ и политики требует актуального переосмысления и переопределения в связи с несколькими факторами.

Во-первых, широкая социальная трансформация, наблюдаемая в последние десятилетия, захватывает в том числе и зону взаимодействия медиа и политики. Складывание в развитых странах в последней четверти ХХ века новой социокультурной формации - постмодерна - породило ряд общемировых и макрорегиональных социальных сдвигов, задающих сегодня общий динамический контекст медиаполитических исследований.[3]

Безусловно, эти сдвиги неодинаковы в их степени и последствиях для разных государств, но их наличие уже не оспаривается современной наукой - по крайней мере для ареала национальных государств, охваченных постмодерной формацией. Это, среди прочего:

- новая интегративно-дезинтегративная социальная динамика

(горизонтализация социальных связей[4], социальнальная атомизация,

десолидаризация,индивидуализация), приводящая к разрушению традиционных иерархий и связей между индивидами и группами[5], размывание границ социальных подсистем;

- глобализационная тенденция.

При всем разнообразии подходов к ее интерпретации[6] и неизменно присутствующем обратном (глокализационном) тренде[7] именно политическое измерение глобализационного контекста после разрушения мирового биполяризма в 1985-1991 годах переориентировало и подстегнуло сравнительные исследования в социальных и гуманитарных науках. Тематика исследований сменилась с анализа идеологически предзаданного биполярного противостояния на анализ действительных сходств и различий в развитии разных аспектов социальности в устойчивых и переходных демократиях. Глобализационный контекст требует сравнительного описания социальных интеракций с целью установления

универсальных (глобальных) и национально-/регионально-особенных характеристик социальных процессов;

- медиатизация социальной сферы8. Осмысление этого феномена породило несколько почти не связанных между собой научных дискурсов, первым по времени из которых, как представляется, стало обсуждение феномена нарождающегося информационного общества; сегодня можно, скорее, говорить о формировании сетевого общества - в первую очередь за счет роста деперсонализированных социальных связей и экспликации «айсберга» социальной коммуникации в технологизированной форме. Новые практики с новой остротой поставили вопрос о качестве журналистского продукта и самоопределении в профессии, нахождении ее границ и границ медиасистемы в системе социальной. Но идея информационного общества оправдывается минимум в одном аспекте: доступ к созданию, распределению и отправлению властных полномочий действительно все больше зависит от взаимодействия с информационными потоками в обществе. О сущностной, а не только формальной («подстройка» политики под ритм жизни медиасистемы, проникновение «медийной логики» в политический процесс9) медиатизации политики , когда СМИ в том или ином качестве влияют на властные практики (в частности, принятие и воплощение решений11), говорят ученые во всем мире. Корпус этой литературы, однако, настолько велик и разнообразен, что [8] [9] [10] [11] требует осмысления самих основ медиатизации политики, поскольку, например, медиасистема рассматривается в этих работах чаще всего не как социальная подсистема или коллективный актор с собственной повесткой дня, целеполаганием, социальной функциональностью и механизмами принятия решений, а как механическая совокупность каналов коммуникации, коммуникативная среда, набор медиапредприятий, внешняя среда для политической системы - и многими другими способами, отрицающими за медиасистемой самоопределение.

Поэтому требуется как можно точнее (вероятно, междисциплинарным путем) определиться в терминологии обсуждения медиатизации политики, а также поставить это обсуждение на рельсы «большого» методологического подхода, что было бы эквивалентно поиску метатеории или теории среднего уровня для анализа накопленных наукой данных о медиатизации властных процессов.

Перечисленные тенденции, наряду с некоторыми менее значимыми, представляют собой широкую рамку для демократических процессов рубежа веков, которые и составляют предмет нашего внимания. В описанных выше условиях в мире наблюдаются продолжающиеся процессы демократизации в разных регионах, обладающие, однако, нелинейной природой. Описанные С. Хантингтоном «волны демократизации» получили продолжение в 2008 - 2011 годах на арабском Востоке в рамках уже нового, сетевого и технологизированного коммуникативного пространства, пролагая путь от «года Африки» до «Арабской весны». Но в то же время те страны, которые пошли по пути демократизации до появления Интернета (в том числе страны постсоветского и постваршавского ареала), довольно часто демонстрируют так называемые «транзиторные откаты»[12] [13], смещая транзитологическую дискуссию в сторону обсуждения не индивидуальных и/или универсальных траекторий демократизации, а условий демократического строительства и критериев качества самой демократии. А поскольку некоторые аспекты работы медиасистем признаны ключевыми для формирования стабильного демократического режима, то развитие медиасистем в транзитивных демократиях должно не только пристально изучаться постфактум, но и моделироваться на основе опыта государств, прошедших по пути демократизации раньше других. Несмотря на значительные различия в нормативном понимании демократии (между ценностно-ориентированным и процедурным пониманием сути демократии[14], либерально-демократической и коммунитаристской парадигмой[15], «элитистами» и «плюралистами»[16] и т.д.), научный консенсус, основанный на структурно-функциональном подходе, сложился вокруг нескольких базовых положений, связывающих медиасистему и качество демократии.

К ним, среди прочих, можно отнести:

- идею о СМИ как создателе феномена публичности - социальной дихотомии «общественное/частное» и постоянной общественной дискуссии о границах частного и публичного (public/private debate)[17]. Влияние публичности на практики в разных подсистемах общества весьма велико. Так, например, это выявление (выведение в сферу публичного) недолжных приватизационных («рефеодализационных», в терминах Ю. Хабермаса) властных/собственнических практик в политике/экономике, что часто концептуализируется как «функция сторожевого пса» (watchdog function) или «функция подателя сигнала» (whistleblower function);

- вопрос о медиаплюрализме, трактуемый с подачи Р. Даля как одна из

семи ключевых предпосылок развития демократии. Даль называет

альтернативность источников информации для каждого члена общества

фундаментальным условием демократического развития, и юридическая база

развития медиасистем, как ожидается, должна не только обеспечивать

демократическое разнообразие СМИ на рынке[18] [19] [20] [21], но и поддерживать разные

20

виды медиаплюрализма на разных уровнях медиасистемы ;

- ориентирующая функция СМИ11, в т.ч. в политическом пространстве. В медиапрактике это предполагает как ориентацию на информирование, так и интерпретативный компонент, а также наличие сильного деонтологического вектора в работе журналиста и редакции (разделение факта и комментария, баланс источников, профессиональное конструирование медиатекста с точки зрения отражения политического спектра и т.д.). Следует также отметить, что в разных деонтологических парадигмах журналистики (например, противостоящих друг другу парадигмах адвокатирования и арбитража[22]) вопрос о политическом функционале медиасистемы решается по-разному;

- базовые демократические функции медиасистемы с «плюралистской» точки зрения - такие, которые способствуют большему плюрализму мнений, большей вовлеченности граждан в процессы обсуждения и принятия политических решений, открытости политического процесса, росту его рациональности и подконтрольности, четкой и быстрой артикуляции социально-групповых запросов и другим характеристикам политического процесса, которые говорят о свободном доступе к нему рядовых граждан.

Политический функционал медиасистем в современных демократиях

23

далеко не исчерпывается этим перечнем ; но выполнение именно этих функций чаще всего ставится под сомнение, когда речь идет о современном кризисе демократической идеи в ее евроатлантическом воплощении. Этот кризис не замедлил проявиться в условиях мировой экономической рецессии 2008-2010 годов, породив по всей Евроатлантике, в том числе в США, гражданские движения и протест - либо лево-ориентированный, либо вовсе вне текущего политического спектра. Одним из важнейших аспектов политического кризиса современных устойчивых демократий является кризис общественной коммуникации24, вызванный системными искажениями в медиаполитическом взаимодействии. Кризисное восприятие политико­коммуникативного режима в «старых» демократиях в последние десятилетия нарастает, что снова приводит нас одновременно к мысли о нарастающей роли медиаполитического взаимодействия в демократическом процессе и к размышлению над демократическими критериями такого взаимодействия.

Таким образом, фокусом внимания большой части современных медиаисследователей является развитие взаимодействия медиа и политики в аспекте качества демократии в силу того, что СМИ вовлекаются в процесс создания, распределения и отправления социально-политической власти в медиатизированном обществе. Растущая роль медиасистемы во властном перераспределении при снижающемся качестве демократии и даже кризисном ее состоянии и создает фокус нашего интереса. В этом фокусе - в первую очередь страны устойчивой демократии, но методология нашего исследования построена таким образом, чтобы она позволяла вовлекать в анализ страны, [23] [24]

идущие по пути демократического транзита, с минимальной адаптацией методики исследования.

Актуальность исследования в неменьшей степени определяется тем, что в 1990-2000-е годы медиаполитические исследования вышли на новый уровень напряженности и интенсивности. В науке наблюдаются:

- выход эмпирического анализа политики и демократического развития на системный уровень25, поиск демократических метатеорий[25] [26] [27], в целом - «компаративный поворот» в демократических исследованиях параллельно развитию самой сравнительной методологии в социальных и политических науках .

Так, если 1950-1990-е привнесли в политологию сравнительно­теоретический аспект[28] (систематизированный сегодня уже на уровне учебников для западных[29] и российских[30] вузов), то затем появились эмпирические сравнительные исследования политических режимов и их важнейших элементов (среди наиболее известных - работы А. Лийпхарта, С. Липсета, Дж. Сартори), а в последние 25 лет получены эмпирические результаты сразу многих общемировых сравнительных исследований демократического развития. Это демократические индексы группы А. Пшеворского, проекта «Polity IV», Economist Intelligence Unit Democracy Index, недавно разработанный Р. Инглхартом и коллегами индекс эффективной демократии, индекс демократического развития от МГИМО(У), проект V-Dem (где автор данного исследования выступила экспертом по России) и др.30 [31] Не менее интересны результаты по анализу партийного спектра

- Международного проекта по сравнению политических партий под руководством К. Джанды (ICPP Project) и оксфордского The Manifesto Project

- или свободам и правам человека (Freedom House Map of Freedom)[32] [33];

- выход анализа развития систем СМИ на системный уровень и

34

«компаративный поворот» в эмпирических медиаисследованиях . Но если в политологических сравнительных исследованиях политическое пространство выступает независимым объектом изучения, то медиасистемы практически во всех работах рассматриваются в связи с контекстом своего развития, поскольку ученые видят свою задачу здесь как поиск корреляции траекторий развития медиасистем и особенностей внешней среды (историко-культурных трансформаций, политической системы, экономики, политической и гражданской культуры) - если не в марксовом духе «базиса - надстройки», то как минимум по логике «отражения» национальной политики, экономики и культуры в структуре и бытовании медиасистемы. Как показывает наш опыт анализа некоторых из этих работ[34] [35], в них присутствуют существенные искажения результата под влиянием либерально-демократического идеала работы медиасистемы, принимаемого за точку отсчета при отборе переменных и выборе конкретной методики исследования. Однако сама идея медиакомпаративистики как сравнительного анализа медиасистем в разных контекстах представляется продуктивной, в том числе с точки зрения анализа влияния медиасистем на качество демократии;

- накопленные наукой данные как о позитивном (нормативно - демократическом), так и о негативном (антидемократическом) воздействии элементов медиасистем на демократический процесс - и в то же время отсутствие метатеорий среднего уровня, которые могли бы в едином русле интерпретировать накопленные массивы данных. Среди западных ученых распространено мнение о несовместимости двух основных дискурсов - неолиберального (о положительной роли СМИ в демократическом процессе) и медиакритического (о негативных последствиях и медиаэффектах). Также можно констатировать, что мало точек соприкосновения найдено между двумя дискурсами о способе вовлечения и участия СМИ в политическом процессе - дискурсом классической политической коммуникации и дискурсом о публичной сфере. Между тем снять оппозиции между ними представляется все-таки возможным. Снять оппозицию между первыми двумя дискурсами можно через нормативное представление о медиадемократии как идеальном политическом режиме, создаваемом на базе медиатизированной политики (поскольку любое представление о демократии в той или иной степени нормативно). В этом случае позитивные и негативные аспекты могут изучаться в оппозиции «медиадемократия - ее искажения». Вторую оппозицию также можно частично снять в функциональном разрезе: если первичной, первостепенной функцией журналистики является создание в обществе публичности как таковой и предание социальных феноменов гласности, то итог работы журналистики и медийно-формируемую (но не любую другую) публичную сферу можно хотя бы частично воспринимать в парадигме «деятельность - результат».

Тогда основным вопросом становится уже не вопрос о позитивном или деструктивном влиянии СМИ на политический процесс. Уже доказано, что в разных демократиях происходят сходные процессы, связанные с медийно- обусловленными искажениями, снижающими качество демократического развития. Основной вопрос в этих условиях - предсказание путей развития вовлеченности медиа в процесс принятия и реализации политических решений и последствий дальнейшей «негативной медиатизации» политики. Этот вопрос распадается на несколько других, из которых наиболее важными могут оказаться два: предсказание развития медиаполитики в транзитивных демократиях и моделирование связи медиа и политики в условиях разных социальных систем. Оба эти вопроса предполагают сравнительный анализ. Сегодня медиаполитические исследования за рубежом проходят фазу поиска ответа на них. В 2004-2012 годах вышли книги методологического характера, пытающиеся выстроить и апробировать методики сравнительного анализа на основе универсальных переменных и переменных для учета национального контекста. Проблема учета вариативности национального контекста сегодня стоит перед учеными наиболее остро; но следует подчеркнуть наличие общих тенденций в том, как вовлечение медиасистемы в политический процесс искажает его и снижает его демократическое качество.

Из множества концепций, предложенных для обобщенного анализа этих искажений, мы избрали в качестве опорной концепцию медиакратии. Из некоторых теоретических работ можно сделать вывод о недооцененной глубине данной концепции: на наш взгляд, она обладает потенциалом для собирания медийно-обусловленных искажений демократии под единый концептуальный «зонтик». Если медиакратией называется особым образом искаженная медиадемократия, то медиакратизацией следует называть процесс нарастания указанных искажений. Но чтобы доказать это, требуется пройти «полный научный цикл» - от обоснования выбора (и вообще теоретического наличия) зоны исследования и операционализации терминологии до критики результатов сравнительного анализа в «модельных» странах.

Исходя из всего вышесказанного, объектом исследования стало медиаполитическое взаимодействие в современных медиатизированных демократических политиях36. Предмет исследования - медиакратизация демократических политий и способы ее оценки в сравнительной перспективе.

Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы предложить и апробировать аналитическую концепцию медиакратии, которая охватила и объяснила бы антидемократические искажения в медиаполитическом взаимодействии в современных демократических политиях.

36 Мы здесь и в дальнейшем используем термин «полития» не в значении «общественный строй», «форма правления» или «определенное состояние политического режима, которое характеризуется соотношением автократических и демократических черт» (Мельвиль А. Ю., Ильин М. В., Мелешкина Е. Ю., Миронюк М. Г., Полунин Ю. А., Тимофеев И. Н. Указ. соч. С. 32), в котором она используется, например, в знаменитом сравнительно-политическом исследовании «Polity». Мы используем термин «полития» во втором значении, синонимичном понятиям «национальное государство», «суб-/наднациональное образование» в смысле организации властного распределения и наличия территориальных границ, но не обязательно основанном на национально-государственном принципе. Т.е. политией может быть назван регион внутри страны, государство, надгосударственное или конфедеративное образование.

Поставленная цель может быть достигнута путем решения следующих задач.

1. Описать предметную область, исследующую взаимодействие СМИ и политики в современных демократических обществах.

2. Функционально описать медиаполитическое взаимодействие на основе прикладного системного анализа.

3. Выбрать теоретические основания сравнительного анализа медиаполитического взаимодействия, разработать и операционализировать его базовую схему.

4. Проанализировать альтернативные подходы к анализу медиаполитического взаимодействия, в частности дискурс о публичной сфере, и выявить точки пересечения между первым и вторым подходами.

5. Выбрать и описать релевантные методы эмпирического сравнительного анализа медиаполитического взаимодействия.

6. Показать на примерах, что медиаполитическое взаимодействие в последние десятилетия проходило фазу медиакратизации.

7. Предложить методику сравнительного анализа искажений медиадемократии в рамках избранной концепции, в том числе: выбрать ряд «модельных» политий для анализа, разработать аналитическую матрицу, предложить, выбрать и описать параметры (переменные) анализа.

8. Провести сравнительный анализ «модельных» политий по избранным параметрам, сопоставить результаты с итогами предыдущих исследований, сделать выводы о возможном моделировании медиаполитического взаимодействия в устойчивых демократиях.

При условии, что перечисленные выше задачи выполнены, новизна исследования может рассматриваться в двух аспектах: теоретико­методологическом и эмпирическом. Новизна работы теоретико­

методологического характера заключается в следующем:

1. Обоснован вариант преодоления терминологического разнообразия в медиаполитических исследованиях, преодолена дискурсивная разница между несколькими подходами к изучению взаимодействия СМИ и политики, что подразумевает возможность использовать результаты разных исследований для формирования концепций/теорий среднего уровня.

2. На основе прикладной теории систем проведено разграничение предметных областей в исследовании взаимодействия СМИ и политики. Обоснована концепция медиаполитического взаимодействия как предмета исследования в медиаполитологии, в отличие от политической коммуникации (для политической коммуникативистики) и политической журналистики (для политической медиалогии / политологии журналистики).

3. Предложены основания для российской школы сравнительно­критической медиаполитологии. Разработана концепция медиакратии, обладающая объяснительным потенциалом теории среднего уровня в сфере интерпретации причин и следствий искажений медиадемократического идеала через механизмы медиакратизации - сращивания политической и медийной социальных подсистем.

4. Впервые в российской медиаполитологии пройден «полный научный цикл» - от разработки системных основ медиаполитического взаимодействия до эмпирического доказательства медиакратизации демократических политических режимов и ее вариативности.

5. Проанализирован опыт кейсовых и сравнительных исследований медиаполитического взаимодействия в России и за рубежом, сделаны выводы о границах применимости количественных и качественных методов для анализа медиакратизации демократических политий.

6. Впервые к анализу медиасистем и медиаполитического взаимодействия применен индексный метод. Предложена и прошла первичную апробацию индексная методика сравнительного анализа медиакратизации в шести «модельных» политиях. Предложены рекомендации для совершенствования индексной методики анализа медиакратизации национального государства.

7. Разработаны основания для медиакратического моделирования в демократических и транзитивных политиях.

8. В российскую медиалогию и политологию введено большое количество научных источников, не использовавшихся ранее.

Новизна работы эмпирического характера заключается в следующем:

1. Получены результаты сравнительного анализа медиакратизации шести «модельных» политий в 2000-е годы, доказана вариативность медиакратизации.

2. Интерпретация результатов позволяет утверждать наличие не только индивидуальных сценариев медиакратизации, но и медиакратических моделей. Проанализированы две предполагаемые модели и два индивидуально-страновых сценария медиакратизации.

3. Предложены пулы демократических государств, на которые в дальнейшем может быть распространена методика сравнительного эмпирического исследования медиакратизации демократии.

Хронологические рамки исследования. Общий период рассмотрения охватывает 1960-2000-е годы - время наступления и развития основных тенденций социальной постмодерности. Эмпирическое исследование (индекс медиакратизации) строится на сочетании параметров, анализируемых по вторичным и первичным данным. Вторичные данные рассматриваются на временном периоде 2000-2011 годов. Первичные данные (исследование журналистского сообщества) получены в 2012-2013 годах.

Теоретическая база исследования. В избранном нами академическом формате невозможно осветить дискурсивную историю и современное состояние каждого из направлений научной работы, затронутых в нашем исследовании. Упомянем ведущие труды в наиболее значимых зонах социогуманитарного знания, разбив их на (условно) теоретические, методологические и эмпирические.

Теоретические труды включают работы по следующим направлениям:

- прикладные аспекты общей теории систем для гуманитарных наук, в первую очередь для политологии (работы Н. Лумана, Р. Мюнха, Ф.

Марцинковского, А. И. Уёмова, Л. В. Сморгунова, Е. В. Безвиконной, В. Череватого);

- социологическая теория: теория социальной интеграции и интеракции социальных подсистем (труды Н. Лумана, Р. Мюнха, Т. Парсонса);

- политическая теория: бихевиоральный (системно-структурный) подход в системно-политической теории (работы Г. А. Алмонда и коллег, Д. Истона, М. Котты и Л. Вердзикелли); теория политического спектра (труды И. Баджа и соавторов, Х.-Д. Клингеманна и соавторов, К. Бенуа и М. Лейвера, М. Брайсона и У. МакДилла и др.); теория политического маркетинга (работы Э. Даунза, П. Батлера и Н. Коллинза, Р. Катца и П. Мейра, Ф. Котлера и С. Леви, Д. Лиллекера, Дж. Лис-Маршмент, Ф. Маарека, И. Недяк); демократическая перспектива в изучении медиаполитического взаимодействия (работы Р. Даля, Б. Добек-Островской, Ш. Иенгара и коллег, Дж. Кина, Б. МакНейра, Ф. Марцинковского и Б. Пфетш, К. Ньютона, М. Шадсона и др.); теории публичной сферы и структурно-функциональный подход к ее описанию (работы Ю. Хабермаса, а также Ю. Герхардса и коллег, Л. Дальберга, П. Дальгрена, Дж. Дрыжека и коллег, Дж. Фоссума и П. Шлезингера, Ю. Красина и др.); критика теории публичной сферы и альтернативные подходы к ее концептуализации (труды Ю. Герхардса, Л. Дальберга, П. Дальгрена, К. Карппинена и коллег, Дж. Каррена, М. Кастельса, К. Колхауна, М. Ферри и коллег, Н. Фрейзер, Л. Фридленда и коллег, П. Хогендаля и др.);

- теория медиа: современная философия медиа в социальной системе (работы М. Кастельса, Д. Маккуэйла, М. Маклюэна); некоторые работы классической теории коммуникации (труды Э. Катца, П. Лазарсфельда и коллег, Г. Лассуэлла); теория медиаэффектов и ее критика (работы У. Беннетта, К. де Вреезе, П. Д’Энджело, Э. Лэнг, М. Маккоумза и Дж. Шоу, Р. Перлоффа, Э. Пёрс, Дж. Стрёмбека, Д. Шойфеле и мн. др.); критика трансформации журналистики в современных условиях (работы Б. Фрэнклина, Д. Хэллина, С. Смита); российская школа анализа и моделирования зарубежных медиасистем (работы Е. Л. Вартановой, Г. Ф. Вороненковой, М.

Ю. Галкиной, С. А. Михайлова, А. В. Одеговой, А. С. Пую и коллег, Ю. Ю. Соломонова); системно-типологическая перспектива в российских исследованиях СМИ (работы А. И. Акопова, Я. Н. Засурского, С. Г. Корконосенко, Р. П. Овсепяна, П. В. Сухова, О. А. Вороновой и коллег, М. В. Шкондина и др.); «пространственная» перспектива в российских медиаисследованиях (работы И. М. Дзялошинского, Е. Н. Юдиной); журналистская деонтология и либерально-демократический идеал работы СМИ (работы Г. Тушман, С. Уорда, К. Хафеза, В. И. Сидорова и коллег);

- медиаполитическая теория: труды о медиадемократии и участии СМИ во властной конфигурации в медиатизированном обществе (работы К. Бибера,

К. Деттербека, Ш. Иенгара и Р. Ривза, П. Массинга, Н. Джоунза, Дж. Сартори, Б. Фрэнклина), медиации (работы Д. Альтхайде и Р. Сноу, У. Беннетта и Р. Энтмана, Д. Грейбер, С. Коулмэна, П. Шумейкера и С. Ризе) и медиатизации политики (работы Х. Кепплингера, Н. Коулдри и Э. Хеппа, Ф. Кротца, К. Ландби, Дж. Маццолени, Дж. Стрёмбека, У. Шульца, Ф. Эссера); концепции демократической репрезентации, медиаплюрализма и политического параллелизма в СМИ (работы Ч. Сеймур-Юра, К. Фольтмер, Х. ван Кемпен, Т. Паттерсона и У. Донсбаха, П. Иосифидеса, К. Айдльдерс, А. Саркоглу и Г. Явуза, А. И. Прохорова); критика кризиса общественной и политической коммуникации и управляемости демократических государств в связи с ним (работы С. Барнетта и А. Гейбера, Дж. Бламлера и М. Гуревича, М. Крозье и коллег, Р. Ларокки, Д. Миллера, П. Старра); российская медиаполитологическая школа (работы С. Г. Корконосенко и коллег, Л. Л. Реснянской, А. В. Скобелиной и др.);

- медиакратическая теория: западная теория медиакратии: ранние

работы (Ф. де Вирьё, К. Филипс, И. Кристол); «этимологический» подход (работы Дж. Кина, Й. Клейнниенхёйса и Е. М. Ритберга, Т. Мейера, А. ван Далена и А. ван Эльста и др.), «системный/маркетинговый» подход (работы Л. Биелиниса, Дж. Бламлера и Д. Каванаха, М. Кастельса, Дж. Лис-Маршмент, Т. Паттерсона), геополитический подход (работы К. Грюбер, М. О’Нила);

российская теория медиакратии: «этимологический» подход (работы Г. С. Ковалева, Л. Н. Тимофеевой), «системный/маркетинговый» подход (работы В. Г. Иванова, А. А. Литвиненко, С. П. Поцелуева, А. С. Пую и коллег, А. И. Соловьева, Н. В. Юханова), геополитический подход (работы А. К. Идаятова, Ю. В. Маркиной, С. Б. Никонова).

Методологические работы включают следующие зоны:

- методология межстранового сравнительного анализа в социальных науках - в целом (работы Р. Бенсона, П. Мейра, Ю. Плотинского, Р. Роуза и У. МакКензи и мн. др.), в сравнительной политологии (работы С. Бира и Э. Улэма, Ж. Блонделя, К. Боллена, К. Буа и С. Стоукс, П. Келлстеда и Г. Уиттена, А. Лийпхарта, С. Файнера, Дж. Паскуино); сравнительной медиалогии (работы Дж. Алекзэндера, Р. Бенсона, Р. Блума, Э. Катца и коллег, Дж. Дауни и Дж. Стэньера, С. Ливингстон, Б. Пфетш и коллег, Ф. С. Сиберта, Т. Петерсона и У. Шрамма, Т. Харди, Д. Хэллина и П. Манчини, Ф. Эссера), в т.ч. де-вестернизации макро-медиаисследований (работы Б. Добек-Островской и коллег, Дж. Даунинга, Дж. Куррана и коллег, К. Спаркса, С. Сплихаля, Д. Туссу, К. Фольтмер, Х. Хардта, Д. Хэллина и П. Манчини, К. Якубовича), гибридизации СМИ и сравнительному анализу гибридных медиасистем (работы Р. Бенсона и коллег, А. Чэдвика, С. Адам и Б. Пфетш, А. А. Литвиненко и др.); сравнительный анализ политической коммуникации (работы Дж. Бламлера и М. Г уревича, Дж. Маццолени и коллег, Д. Свэнсона и Д. Ниммо, П. Норрис, Ф. Эссера и Б. Пфетш);

- иные методологические зоны: методология общего анализа СМИ и коммуникации (работы Дж. Андерсона, Э. Бергера, Г. Дашманна, К. Йенсена, С. Приста); спектрального анализа в политических исследованиях (работы P. Баккера, М. Лейвера, С. Францманна и А. Кайзера, С. С. Сулакшина и коллег и мн. др.); анализа риторической ситуации и ситуационного фрейм-анализа (работы Л. Битцера, К.-Х. Джеймисон и Дж. Капеллы).

Практико-ориентированные исследования:

- в политологии: сравнительные демократические исследования (работы и проекты Г. А. Алмонда и С. Вербы, М. Гасёровского, Т. Гурра, К. Джанды, Р. Инглхарта и К. Вельцеля, М. Коппеджа и У. Райнике, А. Лийпхарта, А. Пшеворского и коллег, А. Ю. Мельвиля и коллег); кейсовые и сравнительные исследования политического процесса в «модельных» политиях (работы М. Булла и Дж. Ньюэла, Э. Бэнкса и коллег, Д. Денвера, Г. Кларка и коллег, О. Кирххаймера, М. Лейвера и К. Шепсле, П. Уэбба);

- в медиалогии: эмпирические сравнительные исследования медиасистем (работы Б. Добек-Островской и М. Гловацкого, Г. Уэсслера и коллег, К. Якубовича и М. Сюкёзда) и коммуникативных культур (работы Т. Ханитцша и коллег, А. ван Далена и коллег, Г. Найгрена и коллег, Х. де Бурга, П. Я. Рыкованова); работы по журналистике в «модельных» политиях (работы Г. Ф. Вороненковой и А. А. Чесанова, А. А. Литвиненко, Б. И. Любимова, А. С. Пую и коллег, В. С. Соколова и коллег, Н. В. Уриной, Л. В. Шарончиковой, В. Параскеви, П. Димитраса, Б. Макнейра, Г. Мейна, Й. Тсфари и мн. др.);

- в медиаполитологии: сравнительный анализ работы СМИ в

политическом контексте, в т.ч. институциональный подход (работы К. Айльдерс, П. Дальгрена, Н. Коулдри, Т. Кука); кейсовые исследования медиаполитического взаимодействия в национальных государствах (работы Р. Негрина, Л. Л. Реснянской, Н. В. Уриной, Дж. Томаса, К. Циммерманна); (сравнительный) анализ медиаполитического взаимодействия в отдельных элементах национального политического процесса: выборном процессе (работы Дж. Бламлера, Дж. Стрёмбека и Л. Кайд, М. Суонсона и П. Манчини, С. Энсолэбиэра и коллег и др.), партийной деятельности (работы У. фон Алеманна и С. Маршалла, Й. Зайссельберга), политическом кампанинге (работы С. Блюменталя, Х. Семетко и коллег и др.), политических конфликтов (работы Ш. Буркхарда, С. Коттла); анализ медиакратических кейсов (работы А. С. Пую и коллег, Н. В. Юханова, А. Делигиаури, Ф. Кретсу, Г. Линстоуна, И. Мантоните, Дж. Макэнтира, Л. Наварро, М. Рамиреса, Л.Розумека, Х. Тюрка, Дж. Уилдона и Э.Макбрайера, И. Эредюса).

- работы, посвященные анализу медиазаконодательства в «модельных» политиях (работы И. А. Близнец и коллег, А. С. Быковой, Р. Бьянко и др.).

Методологическая база исследования. Мы выстроили исследование классическим образом - от общего к частному, от теории к практике. Теоретические фрагменты работы базируются на следующих методах:

- общенаучные методы (анализ, синтез, сопоставление, сравнение);

- методы системного анализа для гуманитарных наук.

Эмпирическая часть работы разбита на два сегмента, которым

соответствуют:

- в части анализа медиакратических кейсов - качественные методы (ситуационный анализ, реконструкция, фрейм-анализ, кейс-стади, процессное трассировании (process tracing));

- в части сравнительного анализа медиакратизации - качественно­количественные методы (параметрический анализ, индексный анализ на основании как полевого социологического исследования, так и вторичных данных).

При оценке результатов эмпирического исследования используются методы моделирования. На уровне оценки отдельных параметров медиакратизации используются методики, позволяющие оценить каждый из параметров отдельно (количественные метрики, разработанные специально для анализа каждого из параметров) - см. Приложение 2. Так, в частности, при оценке медиаполитического параллелизма в печатной журналистике используются математические методы интерпретации статистических данных в сфере спектрального анализа; при оценке медиаполитического параллелизма в журналистском сообществе - социологические методы сбора данных (анкетирование и обработка анкет).

Методика выбора «модельных» политий и индексного исследования медиакратизации в них подробно изложена в тексте работы.

Основные положения, выносимые на защиту. В исследовании мы приходим к следующим основным выводам.

1. До сих пор в медиаисследованиях не сформировалось разделяемое большинством исследователей понятие «медиасистема». Из двух возможных подходов - системного и социально-системного (лумановского) - мы выбрали второй, в котором медиасистема может интерпретироваться как крупная функциональная подсистема общества (Teilsystem), имеющая собственные границы, логику развития, степени открытости и характер взаимодействия с остальной социальной системой.

2. В медиаполитических исследованиях могут быть разграничены

политология журналистики (изучающая политическую журналистику), политическая коммуникативистика (изучающая коммуникацию в обществе о политике и коммуникацию политических акторов) и медиаполитология (изучающая медиаполитическое взаимодействие). Медиаполитическое взаимодействие может быть интерпретировано в социально-системном ключе - как взаимодействие двух крупных функциональных социальных подсистем, политической и медийной. При этом явления, подлежащие изучению, лежат не только в зоне процедур и практик такого взаимодействия, но и в зоне интенций, стратегий, оценки результатов. В работах Ф. Марцинковского и К. Мейера механизмы такого взаимодействия объясняются наличием в каждой из подсистем системных дефицитов, заставляющих СМИ и политику взаимодействовать; однако в науке пока не было показано, как именно системные дефициты заставляют две социальные подсистемы

взаимодействовать и сближаться.

3. Базовая схема медиаполитического взаимодействия в нашей работе включает ядро политической системы, медиасистему (в ее релевантных структурных элементах) и политико-медийную аудиторию как коллективного актора. Взаимодействие этих элементов рассматривается в нормативно­демократической перспективе и в перспективе социальных отношений власти. Демократический политический режим (как оперативное выражение политической системы), в котором медиа играют большую роль в создании, распределении и отправлении политической власти, называют

медиадемократией (медиатизированной демократией). При этом медиатизация политического процесса и распределения власти в обществе может как способствовать демократизации политики (создавая условия для ее прозрачности, подотчетности, рациональности, инклюзивности и т.д.), так и снижать уровень демократичности путем искажений, вносимых

медиасистемой в политический процесс.

4. Для обсуждения совокупности антидемократических результатов медиаполитического взаимодействия удобно использовать концепт

медиакратии, обладающий «зонтичным» потенциалом. Ученые не сходятся в оценке природы медиакратии как феномена; в российских и зарубежных работах по всему миру можно проследить три подхода к интерпретации концепта «медиакратия»: «этимологический», «маркетинговый» и

глобалистский, или геополитический. Говоря упрощенно, в первом случае «медиакратия» интерпретируется как «власть СМИ», что означает, однако, не передачу СМИ властных полномочий per se, но подчинение политического процесса медийной логике и нарастание конкуренции между медийной и политической системами за установку публичной повестки дня. Во втором случае «медиакратия» означает «власть посредством СМИ»; речь идет о сращивании журналистики и политики до степени политико-медийного симбиоза и о формировании в стране медиаполитических элитарных комплексов, непроницаемых для социального контроля и рационального выбора представителей. В третьем случае чаще всего речь идет о переносе концепта на глобальный уровень; обсуждается роль коммуникации в межнациональных конфликтах и в управлении международными отношениями со стороны групп стран. Мы являемся сторонниками «маркетингового» подхода как обладающего большим интерпретативным и «зонтичным» потенциалом, но признаем, что сочетание «этимологического» и «маркетингового» подходов может быть продуктивным для понимания природы медиакратии.

5. Мы трактуем медиакратию, с одной стороны, как негативную ипостась медиадемократии, основанную на искажении нормативно понимаемого медиаполитического взаимодействия и охватывающую всю совокупность антидемократических феноменов в нем; с другой стороны - как особый тип политического режима, основанный на сращивании журналистики и публичной политики. Причинами такого сращивания, мы считаем, являются объективные и субъективные факторы; среди первых - указанные выше системные дефициты, ведущие к поиску наиболее эффективных форм использования ресурсов другой подсистемы, и процессуальная логика, лежащая в основе работы каждой из подсистем; среди вторых - частные текущие интересы политических и медийных акторов. Мы также вводим понятие медиакратизации как нарастания объема и влияния антидемократических искажений политического процесса на качество демократических процедур (в первую очередь политический выбор и социальный контроль политики); эти искажения, как уже сказано, обусловлены вовлечением в публичную политику медиасистемы. При этом в предшествующей литературе не установлены и даже не обсуждены «медиакратические пороги», после прохождения которых режим может считаться медиакратическим. Поэтому на практике следует говорить о медиакратизации и ее параметрах (скорости и степени), а не о медиакратии как таковой. Следует также учитывать, что концепт «медиакратия» исторически принадлежит к критической теории; он обладает оценочными коннотациями с точки зрения качества демократии; поэтому, говоря «медиакратический политический режим», мы подразумеваем не просто форму организации публичной политики, но также ее (низкое) демократическое качество.

6. Медиакратизация влечет за собой ряд негативных последствий для всех трех элементов медиаполитического взаимодействия, а также постепенно выхолащивает и лишает смысла весь процесс интеракции между политикой, СМИ и аудиторией, поскольку каждая из двух функциональных подсистем лишается субъектности, вовлекаясь в медиакратизацию и подчиняясь логике другой подсистемы, а аудитории изначально отказано в рациональном и влиятельном взаимодействии с политическими и медийными акторами. Тем не менее симулятивное взаимодействие рано или поздно идентифицируется аудиторией и постепенно ведет к чувству отторжения, возникающему в целом к институтам репрезентативной демократии и к СМИ, аффилированным с ними; возрастает популярность «обходных» форм репрезентации интересов (в том числе прямой демократии, уличного протеста и др.). Медиакратический политический процесс, таким образом, становится менее прогнозируемым и несет больший потенциал риска не только для текущего политического истэблишмента, но и для политического режима в целом, несмотря на очевидные кратко- и среднесрочные выгоды для участников медиаполитического комплекса.

7. «Этимологическая» трактовка медиакратии сближается с теорией медийно-конструируемой публичной сферы: в обоих подходах медиасистема теряет свои идеальные свойства и становится проводником и причиной искажения медиатизированной демократии. В будущем следует сопоставить переменные анализа медиакратизации и разработанные нами индикаторы демократичности публичной сферы (делиберативная вовлеченность, рациональность дискуссии, гомогенность и равноправие акторов).

8. Кейсовый анализ показывает, что на рубеже XX - XXI веков развитые демократии (Великобритания, США, Германия, Италия, Канада и др.), как и многие страны демократического транзита, подвергались медиакратизации по сходной траектории, но степень интенсивности медиакратизации, время ее начала и ее скорость были различной. Это подтверждает, что возможны сравнительный анализ медиакратизации по ее степени и скорости (а возможно, и по иным параметрам), медиакратическое моделирование (поиск медиакратических моделей - траекторий развития медиакратизации в сходных социополитических контекстах), а также учет медиакратизации в качестве параметра при сравнительном анализе демократических режимов и прогнозирование развития медиакратизации в развивающихся демократиях.

9. Кейсовые исследования проводились в том числе для того, чтобы выявить переменные для межстранового анализа медиакратизации. Было выявлено, что переменные могут быть универсальными (общими для многих стран) и национально-особенными (обусловленными типом политической системы, медиасистемы, аудитории в этих странах или в той модели демократии / медиасистемы, которой страна принадлежит). Таким образом, при сравнительном анализе медиакратизации следует учитывать и компенсировать специфику национального социополитического контекста.

10. Среди выявленных признаков медиакратизации оказались

феномены, которые могут быть отнесены к четырем различным доменам в зоне исследования: это «состояние публичной политики»,

«медиаполитическое взаимодействие», «состояние медиасистемы», «состояние аудитории». Таким образом, можно изучить, какой именно домен в данной политии отвечает за ее медиакратизацию в наибольшей степени. Подоменная комбинация показателей дает национальный медиакратический сценарий; при наличии схожих сценариев для разных политий можно говорить о медиакратических моделях, а значит, и о потенциале прогнозирования в медиакратических исследованиях.

11. Проверка возможности сравнительного анализа медиакратизации по

степени и скорости проводилась нами на шести «модельных» политиях. Выбор политий был обусловлен тремя факторами: принадлежностью

политического режима к демократиям на достаточном промежутке времени (в разных системах измерения), принадлежностью медиасистемы страны к ареалу, где журналисты в целом разделяют либерально-демократический идеал работы СМИ (по Д. Хэллину и П. Манчини), а также наличием достаточного объема вторичных данных для анализа медиакратизации. Были выбраны Великобритания, Германия, Франция, Италия, Греция и Израиль. Попутно выработаны рекомендации для расширения круга исследуемых политий, составлены перечни стран и регионов, которые могут быть включены в новые исследования, подобные нашему.

12. Апробирован индексный подход в исследовании медиакратизации демократий. Рабочая группа под руководством автора диссертационного исследования подготовила перечень из более чем 60 возможных переменных на основе кейсовых исследований; 50 переменных вошли в финальный перечень, 46 были обработаны до конца за время исследования. Параметры медиакратизации были разбиты на универсальные (характерные для многих стран), национальные (имеющиеся в данной стране / группе стран) и компенсационные (введены для возможной компенсации национально - особенных переменных). Также они были разбиты на статические (для измерения степени медиакратизации) и динамические (для измерения ее скорости). Каждой переменной присваивался ряд значений (0; 1) или (0; 1; 2). Максимальный индекс медиакратизации составил 88 баллов. Каждой переменной была придана собственная методика измерения; некоторые методики потребовали отдельных исследований и апробации (см. Приложение 2).

13. Результаты, полученные для «модельных» политий, показали, что сравнительный анализ медиакратизации, медиакратический мэппинг и моделирование медиакратий возможны. Для каждой из стран были получены индексы медиакратизации по 46 переменным; по четырем переменным еще продолжается полевое исследование. В целом индексы медиакратизации едва достигли половины шкалы (из 88: Великобритания - 47, Греция - 46, Италия - 44, Израиль - 41, Германия и Франция - 32). Это может свидетельствовать либо о несовершенстве методики, либо о том, что устойчивые демократии сопротивляются медиакратизации достаточно сильно. С учетом того, что только три переменные из 46 имели одинаковые значения для всех стран (и в дальнейшем должны быть исключены из анализа), мы склоняемся к тому мнению, что методика валидна и демократический опыт «модельных» политий все-таки сказался положительно на их способности сопротивляться медиакратизации.

14. Подоменный анализ показателей выявил две модели медиакратизации (франко-германскую и итало-израильскую) и два индивидуальных сценария: британский и греческий. Франко-германскую модель характеризует то, что важнейшую роль в медиакратизации играют собственно отношения между медиа и политикой, а вторым по значимости является политическая конфигурация; аудитория же обладает характеристиками (развитая политическая культура в целом, высокий уровень политического просвещения, готовность к политическому участию и др.), которые замедляют медиакратизацию. В целом в этой модели зафиксирован самый низкий уровень медиакратизации (разница между странами этой модели и Великобританией относительно максимума составила 17%); интересно, что обе страны получили одинаковый индекс, хотя конфигурация немецкого сценария гораздо более сглаженная, чем во Франции. Разница между медиакратизацией аудитории Франции и Великобритании составила 10 раз. В итало-израильской модели важнейшую роль также играет медиаполитическая интеракция, но вторым важнейшим фактором является состояние медиасистемы. В этой модели высоки и степень, и скорость развития медиакратических тенденций. Наличие модели, в которую вписывается Италия, говорит о том, что «итальянский кейс», считающийся в Евроатлантике особым случаем развития демократии, может найти параллели за пределами этого ареала. Но наличие общей модели у Италии и Израиля все же вызывает некоторые сомнения - в первую очередь из-за серьезных различий в состоянии аудитории (в два раза). Роднит две страны высокая политическая вовлеченность аудитории и особенно наличие в стране системы политического образования. Два сценария (британский и греческий) также объединяет ведущая роль аудитории (но именно негативная); однако в Британии она намного более высока, чем в Греции, что делает, скорее, британский кейс особым случаем медиакратизации.

15. Результаты замера скорости и степени медиакратизации были ориентированы на поиск «медиакратических порогов», при которых можно назвать режим медиакратическим. Во-первых, средним значением индекса стала цифра в 40 баллов из 88. Но оценка кейсов со стороны научного сообщества показывает, что только Италия и Великобритания, набравшие 44 и 47 баллов, часто признавались государствами с медийно-искаженной демократией (исследований о Греции пока очень мало). Поэтому мы предлагаем считать «медиакратическим порогом» 44 балла (50% от максимального значения индекса). Однако не исключено, что при анализе транзитивных демократий обнаружится, что этот порог может быть гораздо выше. Во-вторых, «медиакратический порог» является национально- и ситуативно-обусловленным; в силу этого медиакратический индекс политии должен регулярно пересчитываться. В-третьих, результаты анализа не подтвердили нашу гипотезу «медиакратической сатурации» (страны высокой степени медиакратизации имеют низкую скорость медиакратизации, поскольку уже достигли «порога насыщения» медиакратического режима). Такой паттерн демонстрирует только Греция, где степень медиакратизации самая высокая, а разница между скоростью и степенью медиакратизации (в %) самая низкая. Пять других стран показали два других паттерна. Так, Великобритания, Италия и Израиль показывают относительно высокую степень и высокую скорость медиакратизации, Германия и Франция - относительно низкую степень и скорость. Против ожидания, процесс медиакратизации в Великобритании и Италии продолжился в начале 2010 -х годов - несмотря на перестройку коммуникативного аппарата в Лондоне в 2005 году и активизации левоцентристской демократической оппозиции в Италии в 2006 году.

16. Сопоставление наших данных с тремя моделями демократических медиасистем (Hallin&Mancini 2004) дает несколько важных результатов для медиаполитологии. Во-первых, высокие медиакратические показатели Великобритании противоречат мнению Хэллина и Манчини о либеральной модели журналистики как о безусловно демократической. Судя по результату Германии, система общественно-государственных сдержек и противовесов играет для сопротивления медиакратизации более важную роль, чем либеральное «броуновское движение» политических и социальных акторов в странах либеральной модели. Во-вторых, с точки зрения медиакратизации средиземноморская модель журналистики не является однородной. Так, Франция показывает паттерн, близкий Г ермании, что может стать аргументом для отнесения ее к корпоративно-демократической, а не к полярно­плюральной модели медиасистем. В то же время Италия и Греция демонстрируют ожидаемо высокие уровни медиакратизации. Однако за медиакратизацией в этих двух странах лежат разные триггеры - традиционный медиаполитический комплекс отношений в Италии и недавний медиакратический детачмент в Греции. В-третьих, Израиль, до сих пор в коммуникации находящийся под влиянием традиций британской журналистики, развивает политику по консенсусному, а не мажоритарному образцу; это позволяет стране сдерживать медиакратизацию на уровне, среднем между Великобританией и Германией. Таким образом, разговор о траекториях медиакратизации в транзитивных демократиях не может сводиться к гипотезе заведомо более высокой медиакратизации в них. В целом индекс показал достаточную методологическую независимость, хотя частично был основан на моделях журналистики по Хэллину и Манчини.

17. Индексная методика обладает особым преимуществом, а именно - гибкостью относительно динамики медиаполитического взаимодействия. Переменные могут выходить из индекса при потере релевантности; новые переменные могут включаться в него по мере возникновения. Но данная методика не позволяет проследить связь между переменными. Если такой анализ будет проводиться, следует разделить переменные на независимые («переменные условия»), к которым нужно отнести переменные состояния трех элементов базовой схемы, и зависимые («переменные результата»), к которым будут отнесены переменные медиаполитического взаимодействия.

При этом, если медиакратизация политического режима войдет как отдельная переменная в сравнительный анализ качества демократии, использовать для этого следует именно «переменные результата». Мы не видим препятствий для подобного развития сравнительно-демократических исследований на современном этапе.

| >>
Источник: Бодрунова Светлана Сергеевна. МЕДИАКРАТИЯ: СМИ И ВЛАСТЬ В СОВРЕМЕННЫХ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ОБЩЕСТВАХ .Том 1. 2015

Еще по теме Актуальность исследования.:

  1. 5. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ БЕЛАРУСИ: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ И АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
  2. Параметры «диссертабельности» исследования
  3. 3.1.1 Народнохозяйственная значимость и актуальность исследования
  4. Актуальность исследования
  5. Актуальность исследования.
  6. Актуальность исследования
  7. Актуальность исследования.
  8. Актуальность исследования.
  9. Актуальность исследования.
  10. Актуальность и степень разработанности проблемы исследования