5.2. Медиакратия в Италии: берлусконизм и неудавшееся сопротивление

Итальянский кейс часто называют уникальным, особенным, имея в виду, что в этой стране, претендующей на статус одной из старых демократий Европы, в последнее 20-летие медиаполитическое взаимодействие оказалось одним из самых значимых факторов и для партийной борьбы, и для принятия решений, и для их реализации.

Медиаполитическая ситуация в Италии на рубеже веков. Многие исследователи итальянской политики сходятся во мнении, что в начале XXI века законодательный процесс в стране (в том числе в сфере СМИ) был в

беспрецедентно отягощен высоким уровнем медиаконцентрации, недолжными практиками медиаполитического взаимодействия и излишней политизацией процесса принятия решений. Применяя ситуационный анализ, мы выделили пять экстраюридических условий, которые определяли развитие

законодательного процесса до принятия Закона Гаспарри.

1. Берлусконизм и конфликт интересов на высшем уровне.

Законодательная некомпетентность или высокие уровни концентрации СМИ сами по себе не создают прямой угрозы демократическим процедурам - до тех пор, пока они не отягощены вмешательством политических игроков в процесс принятия решений в целях влияния на политический выбор граждан. Но в Италии рубежа веков сформировалось специфическое политическое явление, известное под названием «berlusconismo» и связанное, естественно, с фигурой экс-премьера Италии Сильвио Берлускони (Бодрунова 2011а).

В отличие от тэтчеризма, рейганизма, голлизма берлусконизм (который часто берут в кавычки) не является комплексом идей, подтвержденным и укрепленным благодаря харизме их главного политического носителя. Политическая деятельность Берлускони - наследие не очень удачного в государственном смысле перехода Италии от Первой ко Второй послевоенной республике. Как известно, на рубеже 1980-90-х годов в Италии произошел слом государственной системы, который, в частности, сопровождался не только самой известной в мире антикоррупционной кампанией «Город взяток»/«Чистые руки» («TangentopoH»/«Mam Pulite»), но и разрушением более-менее стабильной трехпартийной системы: Демохристианской партии на правом фланге политического спектра, Итальянской социалистической партии как второй силы и Коммунистической партии как третьего полюса.

Но нельзя обвинять в размывании правой идеологии в политике Италии только политических игроков, даже таких изворотливых и непостоянных, как Берлускони. Нужно признать, что коалиция «Дом свобод» (а с 2009 года - еще более аморфное «движение») зеркально отразила тот почти шизофренический разрыв между популярностью размытой и частично дискредитированной правой идеологии, католицизма, традиционных ценностей и патриотизма, с одной стороны, и деполитизации, департизации, атомизации социальной жизни, с которой Италия столкнулась после 1993 года. Не сумев предложить содержательно ничего, кроме правого популизма, «Forza, Italia!», конечно, не была полностью бессодержательна ни в законодательном процессе, ни в выработке policy, но возвращение к более-менее четкой платформе и выработка программ модернизации на ее основе тормозилось отсутствием политического спроса на такую позицию, обилием частных интересов в политике и позицией медиасистемы (см. ниже).

Второй составляющей берлусконизма при этом являлась определенная безальтернативность фигуры Берлускони на политическом пространстве. Во- первых, в силу тесных связей в крупном бизнесе Италии (особенно в объединениях лоббистов Confindustria и Confagricola), наработанных в более ранние годы, Берлускони удавалось согласовывать интересы внутри элиты страны, в которой политический и экономический эстеблишмент в последние десятилетия тесно переплелись. Во-вторых, феноменальная живучесть Берлускони на итальянском политическом олимпе объясняется не тем, что итальянский избиратель консервативен и не любит смены фигур (это не совсем так). По признанию нескольких журналистов, о Берлускони в стране сложился постоянный консенсус избирателей, политиков и общественного мнения: Сильвио нет альтернативы, только он может дать стабильность политической системе. В этом была доля истины: за 60 лет с 1945 года в Италии сменилось 61 правительство, поэтому любая фигура, которая обеспечит бесперебойное течение законодательного и исполнительного процесса (а они в Италии зависят от одной и той же партии) хотя бы на несколько лет, воспринимается как наименьшее зло.

страны, иначе консенсус вокруг подобной фигуры не мог бы существовать так долго (Rusconi 2004).

Третья сторона берлусконизма состоит в том, что лидер «Forza, Italia!» использовал неполитические механизмы для достижения политической популярности. Он владел (и продолжает владеть) футбольным клубом «Милан», священной коровой итальянского футбола, и даже собственную партию он назвал футбольной кричалкой. Он старательно годами поддерживал образ сильного, но нежного мужчины, поющего песни, любящего женщин, справедливого и галантного «кавалера»; итальянцы, симпатизирующие ему, до сих пор зовут его Il Cavaliere, «наездник», оседлавший жизнь, которому всё удается и который не забывает о других.

Четвертый важный элемент берлусконизма, конечно, связан с многосторонним конфликтом интересов Берлускони, особенно в сфере медиасобственности, который существовал в Италии с 1994 года, когда «Forza, Italia!» была создана (Bergamini 2006: 429). Суть конфликта интересов - в двух положениях, каждое из которых может быть и причиной, и следствием второго. Первое: нахождение во власти может дать возможность приобретать для своих компаний выгодные рыночные условия. Второе: наличие в собственности политика медиаканалов может ему помочь прийти к власти, то есть речь идет о возможной инструментализации СМИ. В случае Берлускони конфликт интересов состоит из семи частей.

1. Экономические интересы Берлускони и тесные отношения с лоббистскими промышленными ассоциациями. В начале 2000-х Берлускони - собственник корпорации Fininvest, включающей, помимо футбольного клуба «Милан», активы в строительном бизнесе, нескольких промышленных производствах, но главное - субкорпорацию Mediaset, частичного владельца трех телеканалов национального охвата (Canale 5, Rete 4, Italia 1), полного собственника газеты «Il Giornale» и акционера медиакомпаний за рубежом, а также владельца крупнейшего рекламного агентства Publitalia’80.

2. Избегание Берлускони антимонопольного законодательства вне медиасферы в силу его возможностей изменять законодательство и влиять на судей (см., напр., «дело Медиоланума» и др. (Passigli s.a.)).

3. Взаимозависимость Берлускони и главных рекламодателей Mediaset, которые в то же время являются членами крупнейших промышленных ассоциаций. В конце 1990-х - начале 2000-х Fininvest через Publitalia’80 (позже просто Publitalia) контролировал более 40% всего итальянского рынка медиарекламы, что, по одним данным, давало около 50% рынка телерекламы, по другим - уже 62,4%. Если верить второй цифре, то доход «Публиталии» более чем в два раза превышал цифру, предусмотренную Законом Макканико и рекомендациями AGCOM от 2001 года. (При этом никаких штрафов ни на Mediaset, ни на Publitalia наложено не было, что лишний раз четко демонстрирует уровень неформального влияния их владельца.) Поэтому потенциальная потеря таких доходов, грозящая Берлускони в случае ухода рекламодателей с его каналов, заставляла его давить на редакции в целях устранения из программ неугодных материалов;

4. Управление тремя телеканалами национального уровня через близкий по объему к контрольному пакет акций Mediaset. Общая доля зрительской аудитории этих каналов составляла 58% в 1985 году (данные французской «Le Monde») и 53,2% в 2005 году (Comparative study... 2005). Управление осуществлялось в условиях, когда влияние на каналы со стороны собственника не было никак законодательно ограничено. Как отмечают в одной из статей Д. Хэллин и П. Манчини, во время избирательной кампании 2001 г. «данные, собранные AGCOM, ясно свидетельствуют о том, что “Canale5” и “Italia1” уважали критерий плюрализма в освещении предвыборной гонки. [но] “Rete4” был в самом деле явно на стороне Берлускони». Но те же авторы пишут, что все равно «в этой кампании сам Берлускони был главным вопросом повестки дня; не было другого вопроса, который стоял бы в центре предвыборных дебатов» (Hallin&Mancini 2001). Даже если временнЫе пропорции для партий были четко соблюдены,

доминирование образа Берлускони в публичном политическом дискурсе под вопрос не ставилось.

5. Доступ (через парламентское большинство и другие средства) к контролю над наблюдательными и управленческими органами в Радиотелевизионной корпорации Италии (RAI) - самом большом вещателе Италии, общественном телевидении; это еще больше ставило под сомнение баланс интересов в общественном дискурсе. Таким образом, общая аудитория, попадавшая под контроль Берлускони, составляла 90% в 2001 году и 84-85% в 2007 году (Media Landscape... 2010). Система назначения менеджмента RAI от 1994 года поставила корпорацию фактически под контроль парламентского большинства. И даже если директора RAI, как Лючия Аннунциата в 2003 году, не всегда лояльны правящей партии, такие случаи - исключение, а не правило.

6. Отсутствие в Италии до 2004 года эффективного законодательства по доверительному управлению активами (blind trust legislation) (Visit to Italy. 2005). Это не позволяло Берлускони, даже захоти он, передать управленческий контроль над своими медиаактивами независимой организации, поскольку у него все равно оставались возможности принимать важнейшие решения, помимо того чтобы оставаться бенефициаром доверительного управления;

7. Близкие родственники (жена, брат и двое детей), владеющие или управляющие региональной газетой (жена), национальной газетой (брат) и холдингом Mediaset (дети). Это давало Берлускони возможность, даже уйди он от прямого управления медиа-активами, неформально их контролировать.

Попытки устранить конфликт интересов предпринимались депутатами и чиновниками с 1994 года, но успеха не имели. В 1998 году одна такая атака на холдинг Берлускони состоялась со стороны Франко Фраттини, министра иностранных дел Италии, впоследствии комиссара ЕС и вице-президента Еврокомиссии. К этому моменту Берлускони и его партия «Forza, Italia!» пришли к власти в Италии (выборы в парламент 1996 года), но существующее законодательство позволило Берлускони одновременно быть премьер- министром и сохранять частные интересы в медиахолдинге. Несмотря на это 22 апреля 1998 года нижняя палата парламента единогласно одобрила предложенный Фраттини законопроект о конфликте интересов, по которому Берлускони надлежало отказаться от собственности на национальные телеканалы. В ответ на это правительство Берлускони затягивало его принятие, а в 2001 году подготовило и внесло в парламент схожий, но удобный Берлускони законопроект, и в том же месяце Палата депутатов одобрила его в отсутствие покинувшей парламент в знак протеста коалиции «Объединение оливы», противостоящей Берлускони. В январе 2002 года левоцентристская оппозиция внесла в парламент новый вариант; обе версии так и не стали законом (Урина 2003: 27). После согласований между Палатой депутатов и Сенатом 13 июля 2004 года закон все-таки был принят и стал известен как Закон Фраттини (II Partito delle Liberta s.a.). В промежутке состоялся суд, по решению которого Берлускони надлежало продать один из трех его телеканалов. Но даже будучи принят, Закон Фраттини получил негативную оценку и внутри, и вне Италии за беззубость. О ситуации конфликта следует докладывать парламенту и ждать его решения, но можно ли ожидать, что парламентское большинство, будет принимать решение против политика, принадлежащего этой же партии? «Законодательную дыру [на месте закона о конфликте интересов] не закрыл ни один из парламентов» (Visit to Italy... 2005), так как закон был выгоден и оппозиции. Для разрешения споров по конфликту интересов требовалось создание независимого экспертного органа, но этого не произошло. Закон также сильно критиковали за метод, которым он решает конфликт (Freedom of expression in the media. 2003); Венецианская комиссия по демократическому законодательству вообще порекомендовала принять другой. В самой Италии закон в итоге также получил резко негативные отзывы, так как позволил Берлускони сохранить в собственности все телеканалы. Но к 2004 года никакого закона о конфликте интересов, даже Закона Фраттини, еще не существовало, и это повлияло на разработчиков Закона Гаспарри.

2. Дуополия в телевладении на национальном и местном уровне. Выводя Италию едва ли не на первое место по медиаконцентрации в Европе, RAI и Mediaset за 1980-е и 1990-е годы сформировали де-факто «двухпартийный» телерынок с чрезвычайно высокими входными барьерами. За почти тридцать лет только одна аналоговая сеть - компания La7 - и только один спутниковый игрок - Sky Р. Мердока - сумели пробить эти барьеры. Краткая история формирования дуополии изложена в комментариях Венецианской комиссии по вопросу медиаконцентрации в Италии (Opinion on the compatibility of the laws «Gasparri» and «Frattini» of Italy... 2005) и отчету Представителя ОБСЕ по СМИ М. Харашти (Visit to Italy. 2005). Попытки либерализовать рынок были в целом безуспешны: между 1994 и 2003 годами было несколько попыток ввести 20%-ный лимит на концентрацию национального телерынка и сделать, таким образом, «RaiTre» и «Rete4» безрекламными, но в итоге в 2003 году правительство издало для Mediaset и RAI временный документ об отказе от ограничений, заложенных в предыдущем законодательстве, сохранив status quo. Вообще «хотя Закон Макканико ввел более строгие ограничения (например, потолок рекламного дохода), это несущественно изменило конфигурацию системы» (Passigli s.a.). Не были введены в действие и предписания независимого контрольного агентства по коммуникации AGCOM от 2001 года. «Пока Mediaset и RAI охватывали вместе более 90% телеаудитории и более трех четвертей ресурсов сектора, г-н Берлускони осуществлял беспрецедентный контроль над самыми влиятельными СМИ в Италии» (Resolution of the European Parliament. 2004). «RAI и Mediaset были главными игроками и собирали более 75% всех доходов, причем главный частный оператор собирал до 50% всего рекламного дохода ТВ» (Information of the citizen of the EU. 2004: 121). Конкуренция в медиасекторе была еще сильнее искажена тем фактом, что дочерняя рекламная структура Mediaset, компания «Публиталия’80», имела доминирующее положение на рынке телерекламы. Несколько попыток создать «третьего игрока» на телеарене («La7», «Centro Europa 7», каналы компании «Cecchi Gori» и др.) не

увенчались созданием каналов, имеющих хотя бы десятую долю рынка в аудиторном или рекламном измерении.

3. Упадок политической независимости RAI. В 1975 г. в Законе 103 была перестроена система политических функций RAI. «Это привело к так называемой системе lottizazione в итальянских СМИ. Она означала разделение двух существующих телеканалов («RaiUno» и «RaiDue») между политическими силами (правящей христианско-демократической партией и социалистической партией, соответственно)» (Ibid.). «Считалось, что плюрализм достигнут с так называемой lottizzazione» (Visit to Italy... 2005). «Lottizzazione», или принцип «гнездования», на ТВ была частью более общей системы разделения влияния партий в партократической стране, какой Италия была до 1993 г. (Bull&Newell 2005: 11). Кризис политической системы Первой итальянской республики и исчезновение этих партий с политической арены сильно затронули RAI. Вначале реформа СОВ была нацелена на завершение системы «lottizzazione» и на создание независимого и эффективного общественного вещания. Но в 1994 году начали действовать новые правила игры, и была изменена система назначения директората RAI, что привело к росту влияния Берлускони. Наиболее очевидно влияние Берлускони проявилось в 2001 году в рамках так называемого «дела RAI». Будучи с официальным визитом в Болгарии, премьер крайне резко высказался о нескольких ведущих журналистах RAI, включая Энцо Бьяджи и Микеле Санторо. Журналисты были уволены с работы без объяснения причин (Italy - Annual Report 2003). Под влиянием этого и других нарушений 2003 год стал годом, когда число забастовок журналистов в Италии достигло пика.

4. Поляризация газетной прессы. Состояние газетной прессы к началу XXI века, увы, не способствовало социальному консенсусу (Бодрунова 2014а). Наше исследование политического параллелизма в газетной прессе Италии (Bodrunova 2012; Медиакратия: современные. 2013: Глава 3) показало, что, хотя в стране существовал общий баланс правых/левых пристрастий прессы, но наблюдалась серьезная разница по сегментам: центральную прессу в некоторые электоральные периоды можно было назвать в целом левоцентристской, а плюрирегиональную (например, прессу Севера) и региональную - правоцентристской и даже правой, что создавало не пространство диалога, а, скорее, социальные разломы. Еще сильнее этому способствовали партийные издания и газеты политических течений, поскольку, как выявило наше исследование, спустя 20 лет после падения Первой Республики в политической печати продолжал сохраняться разлом между правоцентризмом и коммунизмом, и тиражи партийной прессы делились почти поровну между этими лагерями, не создавая ни третьего полюса, ни сглаживания противоречий. Естественно, такая ситуация способствовала вбросу в дискуссионное пространство идей несогласия, борьбы, разделения страны на правых и левых, а также сепаратизма. Ярким примером поляризации стал момент отставки Сильвио Берлускони в 2011 году, когда главная левоцентристская газета страны «La Repubblica» вела онлайн-трансляцию левоцентристского победного митинга на площади перед Квириналом и приписала себе большую роль в «свержении Сильвио».

5. Политизация и неравные условия перехода телесектора к цифровому вещанию. В 1997 году, в процессе интеграции принципов Директивы «Телевидение без границ» (TWFD 1997) в национальное законодательство, правительство одобрило программу гармонизации медиазаконодательства страны с нормами ЕС, включая и нормы либерализации рынка. Идеи этой программы впоследствии были инкорпорированы в предвыборную программу Берлускони 2001 года, и Сильвио вдруг стал ярым сторонником европейских норм. Программа Берлускони сосредоточилась на создании инфраструктуры выделенных линий, полной либерализации национального телекома, развитии механизмов электронного правительства и, главное, полной дигитализации аудиовизуального сектора беспрецедентными для Европы темпами - уже к 2006 году (Урина 2002: 47). Хотя в целом это стремление было воспринято европейским обществом как прогрессивное и демократическое, были высказаны и иные взгляды. Так, итальянские редакторы аудиовизуальных

СМИ в один голос утверждали, что скорость перехода на цифру выгодно только Mediaset, а не его конкурентам (включая RAI), поскольку только у Mediaset был финансовый и технический ресурс, позволявший совершить цифровой скачок к 2006 году и захватить в цифровом пространстве доминирующее положение, аналогичное оному в аналоговом ТВ.

6. Персонализация политической коммуникации на базе Закона «Par condicio». Хотя закон о предвыборной коммуникации «Par condicio» (лат. «Равные условия») должен был дать равные шансы всем партиям, он в то же время заложил основу фактическому злоупотреблению принципом равного доступа: он отменил рекламу за 30 дней до выборов и оставил в эфире только разговорные жанры политической коммуникации, что привело к ускоренной персонализации информационно-политического вещания. Во время предвыборной кампании 2001 года «все СМИ и политики говорили главным образом о Берлускони и о конфликте интересов Его оппоненты вели кампанию, ориентированную на максимальную дискредитацию фигуры премьера, и выносившую на свет все противоречия и проблемы, которые могла принести его победа. И они попали в ловушку, расставленную Берлускони: вся кампания оказалась центрирована на нем» (Hallin&Mancini

2001) . Закон был неправ: политическая реклама - эффективное средство выражения собственных идей, а политические дебаты скатываются на обсуждение недостатков противника - чем и воспользовался Берлускони. В итоге стратегия оппозиции резко упростила решение избирателей, подсказав им кратчайший путь принятия решения. К тому же Берлускони смог подать себя как жертву нападок. «В предвыборной кампании 2001 года процесс персонализации поднялся на уровень, до того неизвестный в Италии Все дебаты строились на столкновении двух лидеров, Берлускони и Рутелли, и они стали персонифицировать широкие гетерогенные политические коалиции, которые они возглавляли» (Ibid.). Кампании 2006 и 2008 годов не только не понизили, но и еще повысили градус персонализации, превратившись в «Берлускони против Проди» и «Берлускони против Вельтрони», что привело: 1) к доминированию личных образов политиков в газетном и телевизионном политическом освещении; 2) к деградации информационных жанров - вплоть до «кулинарных Берлускони-шоу» в 2008 году; 3) к осознанию медиасредой нового типа медиаполитики - «политики вельтрусконизма», которая строилась на синусоидном движении сближения и ссор двух персоналий (Verderami 2008).

Таковы были медиаполитические обстоятельства при принятии Закона Г аспарри.

Медиакратия в капле воды: принятие Закона Гаспарри. В истории принятия Закона Гаспарри о регулировании телевидения, как в капле воды, отразилась специфика медиаполитического взаимодействия в Италии времен Берлускони. Суть интриги состояла в том, что благодаря своей ключевой позиции как в законодательном процессе, так и в правительстве Берлускони воспользовался принципами законодательства ЕС в сфере ТВ, чтобы еще сильнее упрочить информационное доминирование (в том числе в сфере цифрового ТВ), отменить ограничения, наложенные на «Rete 4» Законом Макканико, а попутно снять антимонопольные барьеры и для других своих СМИ, что впоследствии привело к выкупу 50% крупнейшего в стране издательства Arnoldo Mondadori Editore s.p.a. По оценкам экспертов ЕС, подъем рыночных барьеров для возможных новых игроков на рынке цифрового телевидения в стране оказался критическим (что привело к процедуре мониторинга по данному вопросу со стороны Еврокомиссии), а Берлускони дополнительно заработал почти миллиард долларов США. Еще одним важным аспектом стало то, что Берлускони необходимо было оставаться во властных структурах, чтобы избегать преследований по многочисленным судебным делам, заведенным на него по обвинениям в коррупции, коммерческом сговоре и развращении несовершеннолетних. А поскольку в медиадемократии получение власти критически зависит от доступа к медиаресурсу, борьба за доминантное место твоего собственного СМИ становится едва ли не естественным желанием политика.

Европейские принципы регулирования ТВ. Ранее мы выделяли принципы, положенные в основу европейского регулирования телесектора (Бодрунова, Курышева 2010). Приведем их кратко, так как комментарии к ним уже даны в указанной работе (и других, более ранних):

(1) Обеспечение свободы выражения как одной из базовых свобод;

(2) Обеспечение перехода телесектора на стандарты информационного общества;

(3) Защита демократии средствами телевидения;

(4) Благоприятствование европейскому телеконтенту;

(5) Обеспечение рыночного многообразия в телесекторе;

(6) Защита общественного вещания;

(7) Поддержание культурного многообразия в ЕС средствами ТВ.

Из анализа принципов регулирования телесектора мы можем сделать выводы о том, какие проблемы в сфере регулирования телевещания могут возникнуть на национальном уровне при воплощении целей, заложенных ЕС в программы развития коммуникационной сферы. По нашему мнению, главным вопросом повестки дня для регулирования медиа в 1990-е годы, когда базовая конфигурация медиазаконодательства уже сложилась, стали форма и цели либерализации рынка, что включало вопросы национальной концентрации СМИ, форм перехода к информационному обществу, защиты проевропейской ориентации контента, региональной конкурентоспособности телепредприятий. Но решение этого вопроса на основе максимальной либерализации рынка привело к тому, что принцип (5) обеспечение рыночного многообразия в телесекторе потенциально противоречит принципу (3) защита демократии средствами телевидения, особенно на уровне страны. ЕС одновременно стимулирует развитие крупных фирм на наднациональном уровне, чтобы противостоять американизации контента, - и борется за развитие плюрализма, которое обеспечивается в том числе через наличие большого числа мелких и средних медиакомпаний. На практике же такая позиция законодателей благоволит к крупным компаниям. Эта точка зрения, высказываемая и законодателями, и экспертами, доказывается значительным ростом скорости и объемов сделок слияния и поглощения во второй половине 1990-х; эти сделки постепенно привели к созданию «евровещательных» телекорпораций.

Регулирование телесектора в Италии до 2004 года. До 2004 года регулирование итальянского телесектора прошло несколько стадий, разных по интенсивности, тенденциям и намерениям законодателей. На первом, довоенном этапе регулирование вещания отделилось от регулирования прессы, а радио и ТВ стали регулироваться совместно (принцип, впервые введенный в 1910 году, когда госмонополия, существовавшая в радиосекторе, была распространена и на трансляцию видеосигнала). На втором этапе, в 1970­е, была разрушена монополия государства на вещание, когда в 1976 году Конституционный суд страны после длительных общественных дебатов объявил о «свободе антенны» для местных станций. Фактически этот принцип означал перенесение принципа свободы печати с прессы на аудиовизуальный сектор; с тех пор телевидение в Италии существует в фазе частно­государственной собственности.

Третий этап, начавшийся во второй половине 1980-х, называют временем «оговоренного отпущения грехов» (assoluzione condizionata) в итальянском аудиовизуальном секторе. Всеми участниками процесса признавалась необходимость реформы ТВ, и с 1990-х годов сектор привлек серьезное внимание законодателей. После провала законопроекта Макканико в 1997 году, когда первая его часть была принята под именем Закона 249 (Закон Макканико (Legge n 249 1997), а вторая (по вопросам рекламы в СМИ, общественного ТВ, национального частотного плана и соотношения эфиров общественных и коммерческих станций и др.) не была принята в силу парламентских разногласий, стало понятно, что в правовой базе журналистики назрели серьезные перемены.

Параллельно в 1997 году была создана правительственная программа, предусматривающая приведение итальянского законодательства о СМИ в соответствие с европейскими и либерализацию рынка телекоммуникаций.

Некоторые идеи этой программы впоследствии нашли отражение в программе правительства Берлускони; она предусматривала создание инфраструктуры линий широкополосного доступа, либерализацию телекоммуникаций, информатизацию органов управления, полный переход радио и ТВ в цифровой формат к 2006 г. и др. (Урина 2002: 47). В итоге изменения коснулись законов, регламентирующих владение медиапредприятиями, то есть принципа (5) обеспечение рыночного многообразия в телесекторе, соблюдаемого через антимонопольное право.

История введения антимонопольного права такова. В 1981 году Постановление 148 Конституционного суда сохранило государственную монополию на национальном рынке до полноценного введения антимонопольного медиаправа. Установившийся правовой вакуум позволил Сильвио Берлускони начать концентрацию региональных телеканалов, и вся дальнейшая борьба вокруг антимонопольных законов велась по преимуществу ради ограничения роста его холдинга Fininvest (в лице Mediaset). Суть проекта Берлускони заключалась в том, что он постепенно получал лицензии на вещание на одной и той же частоте в разных регионах; де-юре национального канала у него не было, но де-факто у него в руках постепенно оказались три национальные телесети, каждая из которых вещала на одной и той же частоте во всех регионах страны, что делало ее полным аналогом национального телеканала, особенно в условиях объединенного производства новостных программ. Попытки ограничить рост холдинга законом предпринимались с 1980-х по 2010 год, но сперва связи, а потом и собственная позиция премьера всегда выручали Берлускони. Так, в 1980-е Беттино Кракси, премьер Италии, лидер социалистов и личный друг Берлускони, подписал указ, разрешающий Mediaset оставаться в эфире на всей территории Италии, хотя было известно, что компания нелегально получает не облагающиеся налогами рекламные прибыли. Следующей неудачной попыткой стал Закон МаммИ (Legge 223 1990), специально спроектированный, по словам комиссаров Международной федерации журналистов, под нужды Берлускони при поддержке Кракси. В законе были определены три зоны антимонопольного медиаправа: отношения между вещателями, между ними и печатью, между ними и рекламными концессиями. Ст. 15 Закона Мамми ввела ограничения на мультимедийную концентрацию, конгломерацию, национальные сделки в телесекторе и максимальную рекламную прибыль; ст. 19 установила схожие ограничения для местного телерынка. Закон установил «потолок владения» в 25% от числа национальных телеканалов, что на тот момент как раз и составляло три канала Mediaset («Canale5», «Italia1», «Rete4») и три канала RAI («RaiUno», «RaiDue», «RaiTre») из 12 каналов национального охвата, не ограничив, однако, объем аудитории. Телевизионная «дуополия» была легитимирована.

Закон также ввел кроссмедиальные ограничения, запретив издателям с тиражом более 16% от национального владеть телестанциями, а с тиражом более 8% - владеть более чем одной станцией. Это устраивало Берлускони, который к тому моменту прямо не владел печатными мощностями. В том же году был создан антимонопольный орган (L’Antitrust); он работает в связке с государственным агентством по контролю рыночной конкуренции.

Конституционный суд, однако, объявил, что Закон Мамми частично противоречит Конституции, поскольку не гарантирует отказа существующих крупных игроков от доминантных позиций. Это решение сделало невозможным планировавшееся добавление трех новых телесетей к RAI и девяти(!) каналов к Mediaset. Попытки внести изменения в Закон Мамми в парламенте были безуспешны, и когда стало ясно, что ограничить действия Берлускони законодательно не удастся (особенно после создания им партии «Вперед, Италия!», первой «медиапартии» Италии), парламент принял решение вынести вопрос о медиасобственности в телесекторе на всенародное голосование. Но 11 июня 1995 года итальянцы проголосовали за приватизацию RAI и одновременно сохранили в собственности Берлускони три канала (57% против запрета владеть более чем одним каналом).

В итоге в новом Законе Макканико 1997 года были введены новые антимонопольные правила: ответственность за плюрализм в обоих секторах

передавалась только что созданному AGCOM. Согласно Закону Макканико, один субъект рынка не мог владеть более чем 20% телерадиосетей (понижая, таким образом, планку Закона Мамми в 25%), включая DTT. Вещатели национального уровня не могли перешагивать порог дохода в 30% от всех доходов данного сектора (радио или ТВ). Поэтому трансформации должны подвергнуться два общенациональных канала тех корпораций, которые превышали планку дохода в 30%, то есть RAI и Medsiaset: «RaiTre» должен стать безрекламным, а «Rete4» - цифровым. Но сроки этой трансформации не были окончательно оговорены. Этот закон тоже был объявлен неконституционным: Конституционный суд настаивал, что нужен «еще один переходный раздел права» для разрешения текущей ситуации с доминантными игроками рынка, так как «переход на цифру» рассматривается теперь как путь к ослаблению регулирования и либерализации рынка - но путь, не имевший еще законодательного оформления (Elementi... 2008). Таким образом,

несмотря на все попытки решить вопрос с дуополией де-юре, де-факто положение дел сохранялось без изменений до введения Закона Гаспарри.

Не был решен демократически и вопрос защиты общественного телевидения. Будучи государственным вещателем с 1954 года, но не удержав ни местной, ни национальной монополии в 1970-е, в 1980-е RAI была законодательно наделена общественно значимыми функциями. В 1995 году по результатам референдума корпорация начала проходить приватизацию и превратилась в RAI Holding s.p.a. Но до 2004 года ее мажоритарным акционером было министерство экономики и финансов Италии, так что де­факто компания оставалась в госсобственности. Некоторые наблюдатели утверждают, что референдум затевался вовсе не для повышения эффективности менеджмента RAI или избавления рынка от доминантной позиции. Дело, скорее, в том, что как частная организация RAI подпала под ограничение 30% дохода со всего телесектора, что было крайне выгодно остальным игрокам (Mediaset) и что противоречило принципу (6), поскольку по принципу ЕС рыночные ограничения на сектор общественного ТВ не распространяются. Однако Италия воспользовалась шансом самостоятельно определить форму и объем финансирования общественного телевидения, фактически поставив RAI в равные условия с частными компаниями и вынудив соревноваться на все более конкурентном рынке, что не могло не вызвать тревоги, связанной и с коммерциализацией RAI (и, следовательно, неизбежной ориентацией на уровень телезрителя и все большей «таблоидизацией» телевидения), и с тем, что коммерческие каналы Mediaset имеют больше степеней свободы, так как не зависят от госфинансирования.

Закон 249, начав приватизацию RAI, разделил корпорацию на пять отдельных субкомпаний («дивизионов») и передал их пакеты акций в RAI Holding. Закон также несколько урезал финансирование RAI: «RaiTre» перешел на безрекламный показ. В силу объявленной неконституционности этого закона норма не была применена, и «промежуточный» Закон 122 оставил все как есть. Чтобы ускорить исполнение Закона 249, 7 августа 2001 года AGCOM опубликовал решение в поддержку этой нормы и перехода «Rete4» на DTT, что так же неизбежно урезало бы доходы Mediaset (The Regulation of the Media In Italy s.a.). Но тут вмешались политические силы, и норма не исполнялась до 2004 г.

Может показаться, что законодательные инициативы 1975-2003 гг. в целом соответствовали европейским целям и стандартам. Однако на самом деле узел проблем стягивался все сильнее и достиг кульминации в 2004 году.

Кризис телезаконодательства: Закон Гаспарри. Закон Гаспарри стал тем пунктом, в котором «сложность [регулирования аудиовизуального сектора] достигла кульминации»; ни один итальянский закон в сфере радио и ТВ «никогда не достигал такого уровня запутанности» (Bianco 2007: 6-7). Одним из инициаторов принятия нового закона был президент Италии Карло Адзельо Чампи, которого сложно было назвать сторонником Берлускони. В июле 2002 года он издал послание Парламенту о плюрализме и беспристрастности информации (Messaggio alle Camere... 2002). В нем, в частности, говорилось о необходимости принять меры для соблюдения плюрализма СМИ в стране, в течение года инкорпорировать европейское законодательство в сфере плюрализма СМИ в национальное право и систематически контролировать ТВ со стороны государства. В ответ техническое правительство, сформированное проберлускониевской коалицией, предложило реформу системы СМИ; этот законопроект и был представлен парламенту министром коммуникаций Маурицио Гаспарри. После затяжных баталий в парламенте этот закон был принят в октябре 2003 года; перед его подписанием состоялась широкая общественная дискуссия; закон был принят крайне негативно профсоюзами, руководством RAI, международными комментаторами. В итоге президент в декабре отказался подписывать закон, направив его на доработку (Crisis in Italian Media... 2003); для решения проблем с «Rete4» и «RaiTre» был принят промежуточный декрет (Урина 2004: 83). После возврата законопроекта в парламент Представитель ОБСЕ по вопросам свободы СМИ Фраймут Дуве с удовлетворением отметил, что «Италия вернулась к традиционной для европейской культуры независимости СМИ от прямого вмешательства властей» (Лабецкая, Кулябина 2003). После возврата закона цена акций Mediaset сразу упала на 2,5%. Но по итальянскому праву вторичное принятие закона парламентом уже не требует подписи президента, поэтому после повторного прохождения в нижней палате Закон Гаспарри все же вступил в силу под именем Закона 112 от 3 мая 2004 года.

Этот закон продвигался и широко рекламировался в СМИ как полностью европейски-ориентированный. Берлускони даже заявлял, что Италия станет примером для других стран ЕС. Но на деле закон использовал идею перехода к информационному обществу как основу для ускорения рыночной конвергенции, а идею либерализации рынка через экстенсивное расширение - как основу размывания и скрытия роста существующих доминантных позиций крупных игроков. Кратко опишем противоречивые новшества этого закона и его общее значение и проанализируем, противоречит ли он нормам ЕС и европейским принципам телерегулирования. Наиболее сильно закон затрагивает принципы (2), (5) и (6) и, как следствие, затрагивает принцип (3).

(2) Обеспечение перехода телесектора на стандарты информационного общества. Закон Гаспарри полностью изменил сложившийся и в ЕС, и в Италии подход к рассмотрению структуры медиарынка. Вместо совокупности субсекторов (печатные СМИ, радио, ТВ, новые медиа, телекоммуникации) он ввел понятие «интегрированной системы коммуникаций» (SIC), куда, помимо собственно медиа, включалась вся продукция полиграфического рынка (книги, справочники), Италнет(!), производство музыки и вся рекламная индустрия. Это сделано якобы для того, чтобы: 1) распространить на всю систему единые нормы антимонопольного регулирования и 2) заставить рынок экстенсивно расширяться. Причиной введения такого понимания, по заверениям сторонников закона, стала конвергенция форматов, которая в будущем дойдет до 100%. Так что по всему спектру SIC надо ввести единую антимонопольную норму в 20% - и в области владения СМИ, и в области доходов, в том числе от рекламы.

По заверениям же независимых экспертов, новые рамки рынка не только не разрушали дуополию в ближайшем будущем, но оставляли Mediaset крупнейшим игроком нового рынка с еще большей рыночной долей, позволяли сохранить вещание «Rete4» на прежних частотах, а самое главное - давали Берлускони возможность сколько угодно, хоть бы и до 100%, расширять свои владения в телесекторе (пока это не превысит объем в 20% от всего SIC, что практически нереально). Аналитики оценили, что уже к 2009 году Берлускони смог бы увеличить свою прибыль примерно на 900 млн долларов, поскольку сняты ограничения также на получение рекламы от каждого конкретного сектора. В частности, после принятия закона Mediaset смог приобрести 50% акций крупнейшего издателя страны (в том числе на рынке журналов) - издательство Amoldo Mondadori Editore (а также еще несколько крупных издательств, например Einaudi). Эта сделка имела не только экономический, но и политический смысл: в Италии таблоидная тематика смещена в сектор журналов, а значит, туда же смещена массовая, в том числе электоральная, аудитория.

Эксперты ЕС указали: введение SIC противоречит не только решениям Конституционного суда Италии, но и практике ЕС в разрешении информационных споров, которая базируется на определении отдельных секторов рынка. Размывая идею секторного медиарынка, законодатели странным образом не внесли в SIC сектор телекоммуникаций, а уж мобильное ТВ гораздо ближе к пониманию того, что такое массмедиа, чем музыкальный CD. Отсюда следует вывод: закон включил в SIC только те сектора, где Берлускони имел или планировал получить солидную долю рынка.

(5) Обеспечение рыночного многообразия в телесекторе. Сторонники закона утверждали, что максимальный объем владения в 20% - ниже, чем в предыдущих законах. Но метод расчета 20% неясен. Закон рассчитывает эту цифру по доходу медиапредприятия, но доход не говорит о его аудиторной доле. Потенциально один собственник может владеть, например, 100% рынка газет, если только доход этих 100% не превышает 20% от общего дохода SIC. Это первое. Второе: введение SIC прямо противоречит тексту Рекомендации Еврокомиссии 1 от 1999 года, где сказано: «Компании, достигшие предельно допустимого объема собственности на конкретных рынках, не могут получать новые лицензии на этих рынках». Третье: рыночное многообразие, которое должно выразиться в появлении массы новых каналов, развиваться не будет, так как в силу сохранения дуополии и низкого распространения DTT их рыночная доля будет пренебрежимо мала еще долгое время. А значит, сохранятся доминантные позиции, и угроза плюрализму не устранится. Четвертое: Закон Гаспарри фактически отменил и дату 31 декабря 2003 года как срок продажи «Rete4», и все антимонопольное законодательство для СМИ.

Справедливости ради надо отметить, что закон, хоть и оперируя понятием «SIC», все же вводит кроссмедиальные ограничения. Так, собственники более чем одной национальной телесети не могли бы покупать акции газетных предприятий до конца 2010 года. А вот газетным собственникам был разрешен вход на рынок ТВ с конца 2008 года - в целях стимулирования инвестиций в телесектор. А в итоге получалось, что Берлускони как собственник и того, и другого сможет воспользоваться законом в 2008 году, а остальные (скажем, Gruppo La7) - не ранее 2010 года.

Нормы регулирования телерекламы, прописанные в законе, противоречат Директиве TWF 1997. А если учесть, что телемагазины не включены в новом законе в категорию «телереклама», то между Законом Г аспарри и Директивой пролегает просто финансовая пропасть. И это при том, что телемагазин как жанр телерекламы особо популярен в Италии.

(6) Защита общественного вещания. Самым больным вопросом, который требовалось решить, было рыночное и общественное положение RAI после референдума о приватизации. Сторонники нового закона утверждали: причин реформировать корпорацию масса - и референдум, и наступление цифровой эры, и необходимость снизить политизацию RAI, и реформа управления, которая позволит ввести частных инвесторов в состав совета директоров. Но система приватизации, введенная законом, изначально была неэффективной. Закон разрешил выкупать только по 1% акций RAI. Венецианская комиссия отметила, что интерес к таким объемам акций будет низок, а значит, покупать их будут только близкие к правящей партии бизнесмены или сами члены правящей партии - ведь это никак не запрещается законом.

Методы финансирования RAI, прописанные в законе, не гарантировали ей ни финансовой состоятельности, ни политической независимости. Так, корпорация теперь должна была работать на основе договора франшизы с государством, и держатель франшизы имел право принимать экономические решения о деятельности RAI, в том числе и по организационным поводам. С одной стороны, это хорошо: корпорация должна иметь механизмы

саморегулирования, а государство как концессиодатель, главный акционер и донор обладает через франшизу (концессию) возможностью контроля изменений в RAI. Но, с другой стороны, об институциональной независимости RAI в законе нет и речи, хотя это прямо предусмотрено Рекомендацией ПАСЕ 10 от 1996 года. И это еще не все. RAI продолжает находиться под постоянным наблюдением парламентской комиссии по общественному вещанию и обязана предоставлять эфир правительству, но обязанность эта определена так размыто, что даже Венецианская комиссия не нашла способа ее интерпретации. Закон заложил систему назначения гендиректора RAI (по согласованию между главой Наблюдательного совета RAI и министром экономики), которая противоречит Приложению к Рекомендации Совета Министров ЕС 23 от 2000 года о независимости и функциях регулирующих органов в вещательном секторе. В силу трансформации системы правления RAI Наблюдательный совет компании должен был быть временно распущен. В условиях Закона Г аспарри только AGCOM мог как-либо влиять на все новое поле общественной коммуникации, налагая ограничения и штрафы на главных игроков. Но его работа оказалась фактически парализована.

В целом положения Закона Гаспарри о RAI противоречат сразу трем европейским законодательным документам по общественному вещанию.

Таким образом, в оценке европейских экспертов Закон Гаспарри:

1) противоречил одновременно национальному законодательству и праву ЕС, включая Директиву TWF 1997;

2) воспроизводил, скрывал и защищал, а не упразднял «три главных повода для беспокойства» (Visit to Italy... 2005): дуополию, высокие уровни концентрации коммерческого ТВ и доминирование политических сил над RAI;

3) создавал выгодные условия для доминантных игроков рынка и потенциально расширял status quo также на рынок DTT;

4) не предусматривал защиты и независимости общественного ТВ;

5) был неспособен разрешить спорные случаи на рынке.

На наш взгляд, закон противоречит также духу европейского антимонопольного права, поскольку именно государство, согласно этому законодательству, стоит на страже сделок по слиянию и поглощению, в том числе и в сфере СМИ, а в случае Италии государство не только не препятствует монополизации рынка, но и активно ей способствует. Как уже было сказано выше, несколько лет ситуация на итальянском медиарынке подвергалась мониторингу со стороны ЕС, но изменений не последовало.

Сопротивление берлусконизму: взлет и падение публичной контр­сферы в Италии. С 2009 года, после очередной победы Берлускони на выборах, часть журналистского общества в Риме и общественности на местах вышла из «зоны терпения». Эта часть общества настроена леволиберально - левее Демократической партии, но и не социалистически. Но суть их риторики в том, что они не встраиваются в существующий политический дискурс, а критикуют всю дискурсивную палитру за выхолощенность и несоответствие реальной проблематике в стране. Под их прицел попадали и медиа, которые, по мнению этой группы, окончательно вошли в симбиоз с властными акторами, и политические акторы, преследующие частные интересы вместо политической работы. С точки зрения политической поляризации эта группа «перпендикулярна» политическому спектру, поскольку отказывается в нем участвовать и требуя именно системных перемен в характере политики в целом, а не победы одного элемента текущей политической конфигурации. С позиций теории публичной сферы можно назвать эту группу людей и их деятельность публичной контр-сферой, существующей в режиме отталкивания от мейнстримной публичной сферы. В терминах теории систем - в итальянской медиадемократии в последние шесть лет наблюдалась попытка расширить систему за счет нового, содержательно и дискурсивно иного элемента. Мы посмотрим, удалось ли этому элементу расшатать систему.

Контр-сфера складывалась в Италии из трех потоков, почти не связанных между собой. Они находились друг с другом в сложной связи, не всегда разделяя взгляды и убеждения друг друга, но в итоге помогли формированию единого климата для большой группы последователей. Первый элемент - медийно-популистское политическое «Пятизвездочное движение» («Movimento 5 Stelle») и его лидер - комик, телеведущий и один из самых популярных в мире блоггеров Беппе Грилло. «Movimento...» практически выросло из его блога, где он обсуждал текущую повестку дня в сатирическом ключе, в том числе задавая «наивные вопросы», вскрывая изнанку принятия политических течений, что вызывало волны поддержки в среде Интернет- пользователей. Можно назвать еще несколько популярных политических блогов в Италии (например, «Piovono rane», «Byoblu»), придерживающихся разных политических позиций, но ни один из них не занимал позиции, подобной позиции Грилло. Критика Грилло была особого рода - он всей своей деятельностью указывал на то, что комедиант делает ровно то же самое, что и политики, то есть деятельность политиков так же пуста, как клоунада. И уж если шут может ставить «наивные вопросы» так, что его поддерживают тысячи людей, то почему бы ему не стать политиком? При этом практически никогда у «Пятизвездочного движения» не было позитивной программы перемен, основанной на экспертном знании. Выход его на третье место на местных выборах, а затем проход в парламент в начале 2010-х вызвали в политическом истэблишменте сильный шок, поскольку голосование за Г рилло и его движение означало «антиполитику», отказ людей от признания политики важной и серьезной, превращение ее в объект смеховой культуры.

Второй элемент - группа римских журналистов и публицистов, которые сперва много лет поодиночке прикладывали усилия по поддержанию здорового климата в журналистике Италии. Это политический журналист и автор многочисленных книг о СМИ и политике Марко Травальо, известный комментатор и публицист Микеле Санторо, много лет занимавшиеся телерепортажем и расследовательской журналистикой Барбара Спинелли и Милена Габанелли, редактор и писатель Петер Гомес и др. Базовой идеей этой группы стала борьба с «исчезновением факта» (по названию книги М. Травальо 2006 года «La scomparsa dei fatti»), то есть с замещением содержательного политического дискурса симулятивным. Можно сказать, что эта цель была близка цели Грилло, поскольку также базировалась на ощущении пустоты в текущем политическом дискурсе, но журналисты сильно критиковали Грилло за попытку осмеять ситуацию вместо ее исправления.

Журналисты боролись с коррозией смысла в медиатизарованной политике именно с журналистских позиций - в первую очередь через создание медиа, отвечающих их пониманию системных функций медиасистемы. Были,

в частности, созданы газета «Ежедневный факт» («II Fatto Quotidiano»), одной из задач которой стал факт-ориентированный репортаж, расследования злоупотреблений, а также отслеживание медиаполитического взаимодействия и инструментализации СМИ. Стилистика газеты не была расследовательской в классическом смысле; она, скорее, просто отвечала западному стандарту журналистики, отделяющей факт от комментария, хотя уже изначально грешила некоторой сенсационностью. Были также созданы дискуссионные программы на телевидении - «Annozero» («Нулевой год», про проблемы «поколения нулевых», остающиеся за кадром текущей политики) и «Servizio Pubblico» («Общественная служба», с намеком на то, что RAI не выполняет функции организации значимой дискуссии). Интересным опытом стала авторская программа Травальо, передававшаяся по ethernet-каналам, - «Passaparola» («Передай другому»): она транслировалась из редакции

«Ежедневного факта», и обнаруженные злоупотребления обсуждались еще до попадания на страницы газеты. Надо сказать, что спрос на такой тип журналистики оказался довольно высок: за год тираж «Ежедневного факта» вырос до 200 тыс. копий (и это в самый тяжелый год газетного кризиса в стране - 2009-й), а аудитория «Servizio Pubblico» достигала миллиона человек.

В работе таких СМИ, как «Ежедневный факт», резко выявляется тенденция сращивания журналистики и политического активизма. В начале 2010-х Травальо, Санторо и другие журналисты становятся создателями открытых писем и созывают людей на акции протеста. Например, в 2010 году в Италии прошли масштабные манифестации за свободу прессы, поддержанные в более чем десятке других стран. Деятели «новой волны» «либеральной» журналистики были активными участниками манифестаций, их СМИ активно писали об этом.

Но нельзя было бы называть волну волной, если бы речь шла всего о нескольких, пусть и очень известных журналистах. За 2008-2010 годы в Италнете появилось большое количество новых информационных ресурсов, связанных именно с фактологическим освещением событий в духе атлантических СМИ. Они создают альтернативную повестку дня (например, пишут об Афганистане), работают как правозащитные медиа (освещают случаи child abuse), настроены на леволиберальную тематику (скажем, экологическую или местную) - и стараются не критиковать или пышно полемизировать, чем отличаются «старые» газеты, а бороться с умолчанием путем простого описания фактов. Поэтому «Ежедневный факт» - только флагман большого процесса образования альтернативного поля информации. Можно назвать порталы «Другая новость», «Свободная информация», «Италинформ» и «Сичильяинформ», «Иль Пост» и другие. На одном из порталов перечень таких онлайн-СМИ в начале 2011 года составлял 257 наименований. Большинство из них вообще не зарегистрированы как СМИ, однако их самоназвания - «агентство новостей», «информационный портал», «газета». Более того, они объединены перекрестными ссылками, составляют дружественные «кольца», обмениваются контентом. Основная их тематика - «альтернативная социальная», экологическая, международная, политическая, волонтерская. Есть «альтернативные проекты» и в сфере местного ТВ. К ним примыкают еще два вида проектов: откровенно политико-критические (один из них - «Стыдиться собственного Президента Госсовета», то есть Берлускони, vergognarsi.it) и проекты по возрождению публицистики и медиакритики, то есть направленные на трансформацию не политической, а медийной системы.

Третьим элементом контр-сферы стали сообщества в социальной сети Facebook. Нужно подчеркнуть, что в Италии Facebook чрезвычайно популярен: на 60 млн жителей Италии портал соцмедийной аналитики Socialbakers насчитал более 22 млн аккаунтов итальянцев в этой сети. Если набрать в Facebook «informazione libera» («свободная информация»), мы увидим более 530 страниц, в описании которых как-либо упоминается это словосочетание. Даже если предположить, что треть страниц не относится к теме, не имеет последователей или уже закрылась, остается около 350 действующих страниц, из которых большинство местные и региональные.

Конечно, у них не так много пользователей, как у основной страницы- агрегатора «Informazione Libera», на которую подписан почти миллион пользователей, потому что туда попадает огромный массив информации из либеральных медиа в разных странах, но прежде всего из Италии. Почти такой же популярностью пользовался Facebook-журнал «Altra Notizia» («Другая новость»), связанный с одноименным порталом. Агрегация альтернативно - новостного контента, создание нового контекстуального, референтного пространства для всей Италии стали главными задачами этих медиапроектов. Именно эти сообщества стали агрегаторами контента с порталов «новой волны», местных и зарубежных информационных агентств.

Мы называем совокупность этих элементов публичной контр-сферой национального масштаба по двум причинам. О масштабе говорит и объем медиапотребления в этой зоне медиасистемы, и то, что Г рилло смог влиться в политику на национальном уровне, и то, что региональные и локальные порталы включились в создание контр-сферы наравне с римскими СМИ. А контр-сферой этот конгломерат людей и их практик делает не только их «перпендикулярность» системам СМИ и политики в стране, но и то, что мейнстримная сфера почти не заметила появления этого чуждого ей элемента - причем если политика все-таки испытала шок от Г рилло, то наши глубинные интервью с журналистами флорентийских газет (редакторами и ведущими репортерами) показали, что сообщества с миллионным числом подписчиков им... просто неизвестны. Видимо, практики работы в региональных изданиях пока не предполагают поиска новой повестки дня и ориентации на сетевые медиа, где в недавние годы выросло целое поле новой журналистики.

Конец эпохи Берлускони и закат сопротивления. Продолжавшаяся несколько лет упорная работа контр-сферы по возвращению политики Италии в демократическое русло, казалось, принесла плоды. Эпоха Берлускони закончилась, как известно, некрасиво и печально: пощечиной общественных работ и отправкой на пенсию. И в этот момент обнаружилось, что свержение медиакратического тирана обесценивает дальнейшие усилия движения сопротивления. Наши наблюдения позволяют нам сказать, что итальянский кейс подтверждает наш главный теоретический вывод: что втягивание в логику медиакратического взаимодействия вредит всем затронутым сторонам.

Мы также считаем, что попытка «возвращения факта» была необходима, но в целом потерпела неудачу. Нас убеждают в этом пять факторов.

Во-первых, Сильвио Берлускони так и не получил реального тюремного срока, несмотря на большой объем собранных против него улик и свидетельских показаний. На этот раз «спрут» отделался легким испугом. Можно ли считать победой отставку 74-летнего человека? Кто больше в выигрыше - остается открытым. Во-вторых, «Movimento 5 Stelle» влилось в систему и было ею практически поглощено, поскольку Грилло пришлось адаптироваться к правилам административной игры, и «вторую ось» политики, как и в Германии, где похоже развивалась история с Piratenpartei, надолго сохранить не удалось. В-третьих, у Италии снова медовый месяц с ее новым премьером - флорентийцем Маттео Ренци. В 2013 году Флоренция уже жила ожиданием, когда ее мэр станет Президентом Г оссовета; по тому, как с придыханием говорили о Маттео флорентийцы, было ясно, что Италию ждут те же видеократические грабли, что и с Берлускони, - а ведь Ренци намного моложе его, так что очарование избирателей, вероятно, будет длиться долго. В-четвертых, как уже сказано выше, сетевые сообщества (и контр-сфера в целом) остались не оценены журналистикой в тот момент, когда происходил слом берлусконизма, то есть усилия мейнстримных и «альтернативных» журналистов не объединились; штатные журналисты до сих пор относятся и к сетевым, и к «альтернативным» медиа с недоверием и подозрением.

Но самым печальным стало то, что, подобно тому, как логика правой/левой борьбы втянула в себя Беппе Грилло и его веселое, но тоже по- своему пустое движение, логика медиарынка заставила СМИ контр-сферы в «послевоенной» ситуации, когда услуги по свержению Берлускони были больше не нужны, всё больше наращивать сенсационализм в контенте и выживать за счет раздувания мелких нарушений в политике до скандалов, подобных мыльным пузырям. Всего несколько лет содержательной работы, и затем - либо приспособься, либо умри; вот какова судьба «журналистики сопротивления» в медиакратизированном политическом режиме.