Исторические науки

В 1768 г. кровавое восстание украинских крестьян против шляхты разразилось на Правобережье, где социальные конфликты обострялись еще и в результате религиозной дискриминации. Но восстание провалилось, и снова шляхта получила эти земли в свою безраздельную власть. И казалось, ничто не могло разрушить этот веками неизменный строй.

Зато в области культуры в начале и середине XVIII в. наступает некоторое оживление, особенно в Гетманщине. Впрочем, уже к концу того же столетия Украина становится вполне провинциальной во всех ее регионах и во всех сферах жизни — культурной, общественной и хозяйственной.

Экономика

Основным источником существования населения Гетманщины продолжало оставаться сельское хозяйство.

предпринимая попытки стимулировать хозяйственное разви-

230

тие окраин, в то же время не позволяли им превзойти в экономическом отношении центр державы, т. е. в данном случае собственно Россию. Результаты такой политики сильно сказались на экономическом положении Украины XVIII в.

Сельское хозяйство и связанные с ним промыслы. Важнейшие перемены в сельском хозяйстве Украины были связаны с расширением зоны его распространения на юг. Но несмотря на огромное количество и отменное качество новых земель, существенного увеличения урожаев не произошло. Виной тому были устаревшие орудия и методы ведения сельского хозяйства в Украине. По-прежнему применяя расточительную экстенсивную систему трехпольного севооборота, колонисты предпочитали осваивать все новые и новые земли (благо, недостатка в них не было) вместо того, чтобы интенсивно использовать уже освоенные. Средние урожаи пшеницы лишь в три — четыре раза превышали количество посеянного зерна, что по европейским меркам даже того времени было чудовищно мало. Закрепощение крестьян лишь способствовало отсталости: имея в избытке даровую рабочую силу, Землевладельцы не ощущали потребности в нововведениях.

К тому же крепостное право в том виде, в каком оно получило развитие в Украине, тормозило специализацию и профессионализацию населения. В России, где почвы беднее, помещики поощряли стремление крестьян зарабатывать деньги на оброк различными ремеслами и промыслами, причем, как правило, в городах. В плодородной же Украине помещик любому оброку предпочитал панщину. Отсюда, кстати, и особая привязанность типичного украинского крестьянина к традиционному образу жизни в деревне и в поле — черта, которая решительно отличает его от типичного русского крестьянина и стоит того, чтоб ее подчеркнуть.

При общей консервативности сельского хозяйства в Украине все же и в нем к концу XVIII в.

231

Были и такие землевладельцы, которые занимались разведением знаменитых украинских волов, овец, а также лошадей. Так, Кирило Розумовский имел табун из 5 тыс. коней, из них 800 чистокровных. По-прежнему сохранялись и такие традиционные промыслы, как пчеловодство: некоторые пасеки Правобережья насчитывали до 15 тыс. ульев.

Торговля. Плохие дороги, недостаток денег, чрезмерные ироценты по займу (от 20 до 50 за год) — все это по-прежнему тормозило развитие торговли в Украине. И все же рост ее был налицо. Основным стимулом развития торговли был рост сельскохозяйственного производства (справедливо, впрочем, и обратное утверждение: с развитием торговли появлялся смысл больше производить сельхозпродукции). Трудности передвижения заставляли людей собираться для купли-продажи в тех или иных городах в строго определенные дни месяца или года. Впрочем, торговые ярмарки в таких городах, как Нежин,. Ромны, Киев, Переяслав, Полтава, Харьков, продолжались неделями, и купить там можно было все, чего душа пожелает. Левобережье в торгово-экономическом смысле было динамичнее Правобережья. Здесь в 1780-е годы насчитывалось уже около 400 ярмарок да еще 700 местных базаров, где велась мелкая торговля.

Другой формой мелкой торговли, особенно популярной у казаков и крестьян, была продажа соли и рыбы. Те, у кого хватало денег на воз да воловью упряжь, большими ватагами отправлялись в опасный путь к Черному морю.

Внешняя торговля почти не развивалась до той поры, пока в конце XVIII в. не были основаны портовые города на побережье Черного моря. Как и следовало ожидать, основной статьей экспорта стали продукты сельскохозяйственного производства. Впрочем, еще задолго до этого украинские купцы ноддерживали широкие связи с балтийскими портами и западными рынками, но имперская политика привела к тому, что вся эта торговля переместилась на север. С 1714 г. Петр I вынуждал украинских купцов везти пшеницу в российские порты — Архангельск, Ригу и Санкт-Петербург, а в 1719 г. •жспорт украинского зерна на Запад был полностью запрещен. На польско-украинской границе вводились строгие пошлины также и на импортные товары, чтобы затруднить их конку-

232

ренцию с изделиями недавно основанных российских мануфактур. К тому же, как мы помним, торговавшие на Левобережье российские купцы пользовались льготами, в то время как украинцы за готовые товары, ввозимые в Россию, должны были платить пошлину в размере от 10 до 40 % стоимости товара. Российские купцы не преминули воспользоваться этим и стали глубоко проникать в украинскую торговлю, так что ко времени отмены торговых барьеров между Левобережьем и Россией в 1754 г. вся оптовая торговля была уже в их руках.

Мануфактуры. Промышленность в Украине развивалась медленнее, чем в России, и причин тому было несколько. С одной стороны, выгодные условия земледелия отвлекали внимание и энергию украинцев от всех других производственных сфер. С другой стороны, имперские политики подталкивали промышленное развитие России, рассматривая Украину как сырьевой придаток. Не случайно некоторые советские историки досталинского периода рассматривали хозяйственные взаимосвязи России и Украины как пример экономических отношений колониального типа.

Все это, впрочем, не означало полного отсутствия мануфактурного производства в Украине.

Развитие мануфактурного производства в России и Украине имело некоторые особые черты по сравнению со странами Западной Европы. Там оно возникало, как правило, сразу в больших индустриальных центрах, здесь же — по селам и имениям, где жили предприниматели-помещики. Еще одно отличие — ведущая роль правительства в развитии мануфактур. Так, например, в Слободской Украине гигантские текстильные фабрики на тысячи рабочих мест были устроены именно правительством. Рабочие таких мануфактур набирались из крепостных. Крепостными они и оставались, отрабатывая на фабрике свою «панщинуо точно так же, как они делали бы это на помещичьем поле.

233

Социальные изменения в Гетманщине

Новая элита. К началу XVIII в. новая знать уже вскарабкалась на вершину социальной пирамиды Гетманщины и неплохо там себя чувствовала. Дух казацкого товарищества и братства более не смущал ее. К тому же ни одно восточноевропейское общество до сей поры не знало иного способа управления политической и социально-экономической жизнью, кроме такого, при котором всю ответственность за порядок в стране и защиту ее от внешних врагов берет на себя дворянство, пользуясь взамен неограниченной властью над землями и крестьянами. И соответственно, по мере того как жизнь Левобережья входила в нормальное русло, она естественным образом порождала такие общественные отношения, которые существовали во всех соседних странах, где знать занимала господствующее положение.

Самым ярким проявлением победы элитаризма над эгалитаризмом явилось создание в Гетманщине так называемого «значкового військового товариства».

Титул дворянина был не только приятен, но и весьма полезен, ибо давал право получать в «вечное» наследственное пользование огромные земельные наделы, которые гетманы и цари налево и направо раздавали своей многочисленной и преданной старшине. На худой конец, можно было, дожидаясь дарованого, перебиться пока ворованым, т. е. попросту присвоить себе те общественные, казенные земли, к управлению которыми приставлен по службе... Так или иначе, к 1735 г. в частную собственность новой элиты перешло уже 35 % всех пахотных земель Гетманщины, а служба давала ей возмож-

234

ность во всяком случае полностью контролировать (если не использовать в личных целях) еще 11 %.

Как и повсюду в Европе, богатства распределялись среди знати неравномерно. Некоторые семьи, особенно те, члены которых выбивались в гетманы, полковники и генеральную старшину, благодаря влиянию и связям получали громадные латифундии. Например, Мазепа владел 19 654 поместьями, Скоропадский — 18 882, Апостол — 9103. Однако средний представитель старшины обладал и довольно средним достатком даже по сравнению со среднерусским помещиком. Поместье украинского дворянина, обычно единственное, включало около 30 крестьянских душ, поместье русского — в среднем втрое больше. Эти цифры показывают, что помещиков в Гетманщине было больше, чем в России, а крепостных крестьян — меньше.

И все эти многочисленные помещики, бывшая старшина, ныне предпочитающая именовать себя шляхтой,— крупная и мелкая, богатая и бедная — высасывала все соки из крестьян, равно как из казаков. От крестьян новая шляхта требовала все того же, чего и старая,— растущего как снежный ком оброка, изнурительной барщины, дворовой службы. А у множества обнищавших казаков она скупала или силой отнимала землю, пытаясь обложить их теми же повинностями, что и крестьян.

Внутренний антагонизм старшины и черни в украинском обществе имел далеко идущие политические последствия, ибо давал возможность царскому правительству натравливать украинцев друг на друга. Еще в XVII в. Москва активно поддерживала выступления украинских масс против казацкой элиты, когда та предпринимала попытки отказаться от власти царей. Зато в XVIII в., укротив сепаратистские порывы старшины, цари помогали ей эксплуатировать крестьянство — и эта монаршая помощь постепенно становится жизненно необходимой украинским помещикам. И хотя некоторые из них по-прежнему вздыхали по «обычаям» и «вольностям» Гетманщины, жизнь заставляла больше думать о выгодах империи и всероссийских самодержцев.

«Жалованная грамота дворянству» 1785 г., в которой Екатерина II уравняла украинскую знать во всех правах с российской, еще более усилила проимперскую ориентацию новой шляхты. Отныне любой мелкий шляхтич в набирающей силу империи мог сделать самую головокружительную карьеру на ее громадных завоеванных просторах. Относительно образованные, имеющие административный опыт украинские дворяне добивались высоких постов не только в имперской админи-

235

страции бывшей Гетманщины, но и в Крыму, на Правобережье, в далекой Грузии — словом, во всех новых землях Российской империи.

К концу XVIII в. украинцы уже занимали и целый ряд высших правительственных постов в Санкт-Петербурге. Без-бородьки, Завадовские, Кочубеи и Трощинские, став имперскими министрами и даже канцлерами еще в 70—80-е годы, помогают и многим своим землякам сделать карьеру в столице. Имперская служба открывала множество личных возможностей и преимуществ, и этим, между прочим, объясняется столь вялое сопротивление украинской элиты ликвидации Гетманщины. Успехов по службе добивался лишь тот, кто так или иначе приобщался к современному образованию и «имперской» культуре. Так что бывшей старшине пришлось сменить роскошные казацкие шаровары на европейские камзолы и фраки, родную украинскую речь — на русскую и французскую. И лишь самые отъявленные романтики оплакивали гибель Гетманщины, тоскуя по казацкой славе.

Упадок казачества. После восстания 1648 г. казачество пользовалось широкими привилегиями, получая за воинскую службу земли и освобождение от налогов. Казакам разрешалось иметь самоуправление, заниматься торговлей и гнать «горілку» — привилегия, ранее принадлежавшая исключительно шляхте. Таким образом, если по своему имущественному положению большинство казаков мало отличались от крестьян, то прав у них было теперь примерно столько же, сколько было их до этого у изгнанной ими польской шляхты. Если чем они от нее и отличались, так только тем, что не могли заставить крестьян работать на себя,— этим правом по-прежнему пользовались одни лишь помещики.

Однако при всем при том отнюдь не бесправное казачество с конца XVII в. живет все хуже и хуже — если говорить о рядовых казаках — «сіромахах». Давно уже не собирались казацкие рады, и старшина лишь числилась выборной, на самом деле прибирая к рукам все больше власти над простыми казаками. А тут еще и экономические проблемы. Да и как им не быть, когда казак — он и воин, и пахарь, един в двух лицах. И если до 1648 г. такое раздвоение было казаку в общем нипочем (войны были коротки, добыча велика, да и короли польские щедро оплачивали «накладные расходы»), то нынче, при царях, можно было ни за что ни про что загреметь на двадцатилетнюю Северную войну, а то и на работы на болотах и каналах. Кроме того, снаряжаться на долгую изнурительную службу казак должен на свой кошт. Делать нечего:

залезаешь в долги и снаряжаешься. А потом кредиторы-стар-

236

шины заберут в счет уплаты всю казацкую землю, и живи как знаешь — чаще всего «арендатором» на своей же земле, батрача на старшину-помещика как простой крестьянин... Говорят: «Терпи, казак, атаманом будешь», но выбиться простому казаку в старшины стало все труднее, а попросту сказать — невозможно. Да и самих-то казаков при такой жизни становилось все меньше: в 1650 г. было 50 тысяч, в 1669 — ЗО, а в 1730 осталось лишь 20 тысяч.

Тут уж падением численности казацкого войска обеспокоились цари: дешевое пушечное мясо им требовалось по-прежнему. Чтобы каким-то образом сохранить казачество, царское правительство запретило продажу казацких земель указом от 1723 г. и еще'раз — указом от 1728 г., предпочитая бороться со следствием и не замечать причины. Наконец, местные власти в Гетманщине попытались провести более глубокие реформы, в 1735 г. разделив всех казаков на две категории. Те, кто побогаче (стало быть, более боеспособные), названные «виборними», по-прежнему должны были воевать. А те, кто был слишком беден, чтобы снаряжаться на войну («підпомічники»), должны были, пока «виборні» воевали, обеспечивать их провизией, быть у них на посылках и даже обрабатывать их земли. Кроме того, «підпомічники», в отличие от «виборних», облагались налогом (правда, он был вдвое меньше того, что платили крестьяне). Так бедные казаки стали слугами богатых и старшины.

Но все эти реформы не остановили обнищания основной массы казачества. Хотя в реестре 1764 г. значилось 175 тыс. «виборних» казаков (и еще 198 тыс. «підпомічників»), боеспособными на деле были всего 10 тыс. Все меньше оставалось свободных от долгов казацких хозяйств. К концу XVIII в. большинство беднейших казаков фактически превратились в государственных крестьян, а все их былые вольности и права присвоила себе кучка богатеев и старшин, превратившихся в помещиков-дворян. Задавленное экономическими тяготами, эксплуатируемое своей же бывшей старшиной, утратившее военные навыки, равно как и свое стратегическое назначение ввиду исчезновения сухопутной границы на юге,— украинское казачество прекратило свое существование.

Повторное закрепощение крестьянства. В описываемую апоху незакрепощенные крестьяне в Восточной Европе были большой редкостью. Значительная часть таких крестьян, чудом оставшихся свободными, проживала на украинском Левобережье, однако положение их постоянно ухудшалось.

Пиком~крестьянской свободы явилось восстание 1648 г.— хотя уже и сам Богдан Хмельницкий разрешил монастырям

237

собирать оброк с крестьянства, проживавшего на монастырских землях, а стало быть сделал первый шаг к возвращению старых порядков. Но подлинная лавина бедствий накатилась на крестьян в XVIII в. В это время все свободные, самоуправляемые «военные поселения» постепенно переходят из общественного земельного фонда Гетманщины в руки частных землевладельцев из числа старшины.

Новые помещики поначалу лишь собирали с крестьян скромную арендную плату или вменяли им в обязанность такие работы в поместье, как перевозка дров или заготовка сена. При Мазепе максимальная трудовая повинность выросла до двух дней в неделю: хуже, конечно, чем полная свобода, но лучше, чем четырех — шестидневная барщина в Польше и в России. Но всего через одно поколение средняя продолжительность барщины на Левобережье выросла до трех, а кое-где и до четырех — пяти дней в неделю. Кроме того, в военное время на крестьян возлагалась обязанность обеспечивать императорскую армию провизией и постоем, они должны были содержать дороги, возводить мосты и выполнять другие вспомогательные работы. А когда изнуренные украинские крестьяне взывали о помощи ко всероссийским самодержцам, то находили мало сочувствия, ибо доля крестьян в самой России была много хуже, и все, что могли сделать имперские власти, так это «уравнять в правах» всех крепостных — конечно, не за счет послаблений крестьянам в России, а за счет еще большей эксплуатации их в Украине.

И все же до тех пор пока крестьянин имел право переходить с места на место, он мог перебраться к более «доброму» помещику, переселиться в другую деревню или, на худой конец, уйти куда глаза глядят, в открытую степь... Но старшина, поддерживаемая имперским правительством, постепенно ограничивала и эту крестьянскую «привилегию». По закону 1727 г. крестьянин, уходя от помещика, терял право на все имущество, принадлежавшее ему на старом месте. С 1760 г. от крестьянина, желавшего уйти от своего помещика, требовалось сперва заручиться на это его же, помещика, письменным согласием.

Поскольку законный уход становился почти невозможным, крестьянину, недовольному своим положением, оставался лишь один выход — незаконный побег. Излюбленным пристанищем тысяч беглецов с Гетманщины стали запорожские степи — и это давало Екатерине II лишний повод для ликвидации Сечи. Наконец, в 1783 г. императрица поставила точку в истории повторного закрепощения крестьян Левобережной Украины: отныне и при любых обстоятельствах им полностью запрещалось уходить от своих помещиков. Всего-то и пополь-

238

зовался украинский хлебороб им же самим в 1648 г. завоеванной «свободой» — 135 лет...

Положение городов и горожан. В аграрной Гетманщине с ее подчеркнуто сельским укладом горожане были совершенно бесправными. Казацкая администрация (за исключением Мазепы и Апостола) в лучшем случае игнорировала само существование в Гетманщине такого сословия, как мещане, в худшем — открыто ущемляла их права. Не говоря уж о том, что сам мещанин не мог претендовать на административную должность вне своего города, а городское самоуправление не имело никакой административной и судебной власти над многочисленными представителями живущей в городах старшины, казачества и крестьянства,— все они подчинялись лишь казацким властям. Более того, во многих случаях именно выходцы из казацкого и крестьянского сословий и составляли большинство жителей того или иного города, но не признавали его законов и порядков. А иногда старшина вообще ликвидировала самоуправление городов, в особенности малых и слабых, переводя их под свою прямую юрисдикцию. В результате за 60 лет, с 1723 по 1783 г., количество городов в Гетманщине уменьшилось с 200 до 122.

Горожане были унижены не только политически, но и экономически. Казаки освобождались от всех налогов и свободно торговали в городах, не платя при этом ни гроша в городскую казну. Коммунальные расходы, содержание городской казны — все это ложилось на плечи мещан, которые должны были платить большие налоги с продажи. Вот почему большинство магазинов и лавок в городах содержали казаки, солдаты российских гарнизонов и даже монахи — но только не коренные жители. При таких условиях большинство городов Левобережья постоянно населяло небольшое количество людей — в среднем 3—5 тыс. (см. также табл. 2).

Таблица 2

Социальная структура Левобережной Украины (1795 г.) Социальное положение Количество, тыс. чел. Процент к общей численности

населения Шляхта 36 1,6 Духовенство '5 0,7 Мещане 92 4,0 Казака 920 4(10 Крестьяне •WfU

1240 53,7 Итого 2300 ЮО

239

Но и среди всеобщего застоя существовали оазисы благосостояния. Киев, например, и в это время не потерял значения административного, военного, торгового и культурного центра, его население выросло с 11 тыс. в 1723 г. до почти 43 тыс. в 1780-е годы. Неплохо шли дела у нежинцев, стародубцев и жителей других городов, расположенных на севере Украины, близ торговых центров России. Статистические данные по Нежину помогут составить представление о характере его экономики: в 1786 г. мещане содержали 387 магазинов, шесть кофеен, 29 кузниц, 73 кабака («шинка»), 124 корчмы, восемь кирпичных производств, два сахарных завода и 15 ветряных мельниц.

В целом, однако, хозяйственное развитие украинских городов на протяжении всего XVIII в. шло очень медленно. Зато в некогда безлюдных степях на юге начинался экономический бум.

Открытие Юга

Извечное продвижение восточных славян на юг, в богатые черноземные области Причерноморья — постоянный фактор истории Украины. И вот к концу XVIII в., в основном благодаря усилиям имперского правительства, цель раз и навсегда была достигнута. Отныне вся южная треть Украины становилась доступной для хозяйственного развития. Освоение столь громадной территории по своему значению может быть сопоставлено разве что с колонизацией американского Запада, и в этом освоении интересы украинского общества и цели российского имперского экспансионизма полностью совпадали.

Колонизация Причерноморья началась еще до разрушения Сечи и покорения Крыма. За счет притока беженцев-крестьян как с Гетманщины, так и с подвластного Польше Правобережья (где эксплуатация крестьянства, как мы помним, резко усилилась) мужское население запорожских земель возросло с 11 тыс. в 1740 г. до более 100 тыс. в 1775 г. Кроме того, имперское правительство всячески поощряло колонизацию этих земель иностранцами. В 1752 г., несмотря на протесты запорожцев, западная часть их земель была отдана православным сербам, несколько тысяч которых оежали сюда от преследований в католической империи Габсбургов. Эта колония получила название Новой Сербии. Год спустя на восток от Сечи была основана еще одна колония — Слаияносербия. Немецкие поселенцы также щедро наделялись землей в этих краях при Екатерине II. В то же время быстро росло рос-

240

сийское административное и военное присутствие, а сопротивление запорожцев лишь ускорило разрушение Сечи в 1775 г. После переселения запорожцев и покорения Крымского ханства на юге начался большой экономический бум 1780-х годов.

Чтобы привлечь дворян на новые земли, имперское правительство позаботилось о предоставлении им всевозможных льгот. Дворяне (в основном русские офицеры и чиновники) получали земельные наделы по 4 тыс. акров при условии заселения каждого из них 25-ю крестьянскими хозяйствами. Но крестьян при избытке земель уже не хватало. Тогда дворяне пошли на уступки. Вместо ставших обычными четырех — пяти дней барщины новоприбывшие крестьяне за право получить в личное пользование 160-акровый земельный участок должны были отрабатывать на помещика всего два дня в неделю. Многие из новонабранных крестьян были родом с Правобережной Украины, однако и многие русские староверы, немцы и молдаване также переселялись на новые земли. Вся эта территория, несмотря на неоднократные реорганизации и переименования, была известна под названием Ново-россии. К 1796 г. только мужское население края достигло впечатляющей цифры 554 тыс. человек, 80 % которых составляли русские и украинцы.

Еще быстрее, чем освоение степей, шел рост причерно-морских городов. На местах древних греческих колоний-полисов или турецких крепостей возникали такие города, как Александровск, Херсон, Николаев, Одесса. Населяли их люди разных национальностей — русские, греки, армяне, евреи. Здесь процветала торговля, основной статьей которой было зерно. Веками Украина давала обильные урожаи пшеницы, но не имела удобных выходов на мировые рынки. Теперь, наконец, новые черноморские порты эти выходы обеспечивали, чем и спешили воспользоваться землевладельцы и купцы. Между 1778 и 1787 гг. урожаи в Новороссии возросли на 500 %, а объем внешней торговли в причерноморских портах и особенно Одессе между 1764 и 1793 гг. подскочил на 2200 %. Землевладельцы, которые прежде взращивали зерно в основном для собственных нужд, теперь производили его на продажу. Отныне Украина из степного пограничья Европы превращалась в ее главную житницу.

Демографическая и территориальная статистика

К концу XVIII в. по всей Европе резко ускорился рост населения. Украинцы в это время насчитывали около 10 млн, а земля их была второй в Европе по величине (после России).

242

Но в политическом отношении украинцы оставались малозаметными, ибо не имели собственного государства, находясь под властью иноземных держав (данные о расселении украинцев см. в табл. 3).

Таблица 3

Земли, населенные украинцами к концу XVIII в. Территория Площадь, тыс. кв. км Население, тыс. чел. (приблизительно) Гетманщина, или Малороссия 92 2300 (Российская империя)

Слободская Украина 70 1000 (Российская империя)

Южная Украина 185 1000 (Российская империя)

Правобережная Украина 170 3400 (Речь Посполита)

Восточная Галичина 55 1800 (Речь Посполита)

Закарпатье (империя Габсбургов) 13 250 Буковина (Оттоманская империя

до 1772 г.) 5 150 Итого 585 10 000

Плотность населения в разных регионах Украины была неодинаковой. Наиболее густозаселенными были земли Восточной Галичины (35 человек на кв. км), за ней шли Левобережье (25 человек), Правобережье (20) и, наконец, недавно захваченные степные земли Южной Украины (5 человек на кв. км). Для сравнения следует учесть, что средняя плотность населения в Западной Европе того времени составляла 50 человек на кв. км.

Различные регионы Украины отличались друг от друга и по этническому составу. Так, на Левобережье украинцы составляли 95 % населения, на Правобережье — около 90, в Восточной Галичино — около 75, в Южной Украине — около 65 %. Значительной была и миграция населения — в основном с Левого берега на Правый и особенно на Юг.

Правобережье под властью Польши

Если на Левобережье Гетманщина, несмотря на постепенную утрату автономии, все же в течение целого столетия оставалась отчетливо украинским политическим, культурным

243

и социально-экономическим образованием, управляемым своею собственной элитой, то почти 50 % украинцев, находившиеся под властью Польши, о таком самоуправлении могли лишь мечтать. Огромное большинство этих украинцев бьіли крестьяне. Они не имели ни своей элиты (которая к тому времени почти полностью полонизировалась), ни собственных политических учреждений и были совершенно беззащитны перед лицом растущего социально-экономического гнета и религиозной дискриминации. Едва теплились некогда ярко горящие украинские культурные очаги в Западной Украине. Страшна была участь Правобережья. Поначалу казалось, что именно эта земля — колыбель казачества, арена первых побед восстания 1.648 г.— должна стать ядром нового казацкого уклада. Но опустошительные войны эпохи Руины превратили ее в безлюдную пустыню. И хотя формально Польша вернула себе этот край уже в 1667 г. (по Андрусовскому договору), фактически восстановить свой шляхетский уклад на Правобережье Речь Посполита сумела лишь к 1713 г.

Вновь разделив Правобережную Украину на Больше кое, Подольское, Брацлавское и Киевское воеводства (хотя сам Киев теперь уже был в составе Российской империи), польское правительство стало продавать или раздавать огромные наделы «ничейной» земли немногим семействам магнатов. Среди них выделялись Любомирские, Потоцкие, Чарторый-ские, Браницкие, Сангушки и Ревуцкие. К середине XVIII в. около 40 магнатских семейств владели 80 % всей территории Правобережья, причем многие «новые» помещики были прямыми потомками «старых», т. е. изгнанных в 1648 г.

Как и век тому назад, магнаты приваживали крестьян к новьім землям, соблазняя их свободным от всех повинностей 15—20-летним пользованием земельными наделами. И снова крестьяне, пришедшие из Галичины, Левобережья, а иногда и Центральной Польши, с воодушевлением принимались заново осваивать опустошенный край. И снова жизнь в нем входила в нормальное русло — и снова заканчивался срок «слободы» — и, как легко было предвидеть, шляхта опять предъявляла крестьянам свой жестокий счет. К концу XVIII в. на большинстве северо-западных земель Украины крестьяне были закрепощены и работали на панщине по четыре — пять дней в неделю. Однако чем дальше на юг, тем жизнь крестьян становилась относительно свободнее: в менее населенных южньїх регионах помещики предпочитали получать оброк.

Если село возрождалось достаточно быстро, то восстановление городов Правобережья шло гораздо медленнее: ведь, кроме разрухи, на пути мещан стоял их давний заклятый враг — шляхта. Снова прочно обосновавшись в своих роскош-

244

ных «маєтках», снабжавших их всем необходимым, магнаты весьма мало нуждались в городах, более того — продолжали конкурировать с ними и всячески им вредить. Они ввозили или переманивали к себе превосходных мастеров, составлявших конкуренцию городским ремесленникам. Они добились запрета на размещение в городах таких выгодных промыслов, как мукомольный, ткацкий, производство поташа и особенно «горілки». Да и многие города и городами-то были лишь по названию, ибо находились в полной собственности магнатов а население таких городов процентов на 80 состояло из крестьян, обрабатьшавших землю в округе.

Но несмотря на все эти трудности, некоторые города — такие как Луцк и Дубно на Волыни, Каменец и Бар на Подолье, Бердичев и Умань в Киевском и Брацлавском воеводствах — сумели значительно вырасти, причем в основном за счет местной и внешней торговли. В торговле большая роль принадлежала евреям, которые быстро приспосабливались к жизни в городах. Торговало Правобережье в основном зерном и скотом. Обычно скот перегоняли и зерно везли сухопутными путями на Запад или в балтийские порты, однако к концу XVIII в. польские магнаты постепенно переориентировались на черноморские.

Почти все ценности, создаваемые на Правобережье, оседали в сундуках польских «корольков». Об их богатстве и самодурстве ходили легенды. Одному лишь роду Любо-мирских принадлежало 31 местечко и 738 сел. Один из представителей клана Потоцких имел 120 тыс. крепостных, а «при дворе» его постоянно находилось 400 шляхтичей. Рассказывали, что лишь во время одного из многочисленных магнатских пиров было съедено 60 быков, 300 теяят, 50 овец, 150 свиней, около 20 тыс. тушек дичи и выпито более 32 тыс. литров венгерского вина, не считая еще более впечатляющего количества прочих напитков. И все это на глазах и за счет украинских крестьян!.. Очевидно, из восстания 1648 г. шляхта не извлекла для себя никакого урока.

Видно это было и по тому, с каким усердием поляки вновь принялись за свою прежнюю политику «искоренения» православия. Греко-католические иерархи в своих регулярных кампаниях против православного духовенства беззастенчиво опирались на поддержку польской армии и правительства. В результате столь рьяной деятельности «борцов за веру» в 1760-е годы на всю Киевщину и Подолье осталось всего каких-нибудь 20 православных приходов (парафий). Лишенные своих церквей, православные находили оплот веры в монастырях. В 1761 г. Мельхиседек Значко-Яворский—молодой и энергичный архимандрит Мотронинско-Троицкого

245

монастыря, признанный лидер православных Правобережья — приступил к организации сопротивления католическому и греко-католическому гнету. Его важнейшим шагом было обращение к Екатерине II с просьбой прийти на помощь православным в Польше. С вовлечением православной России в религиозные проблемы украинского Правобережья дело приобретало новый поворот.

Гайдамаччина. К тому времени казачество официально прекратило свое существование на Правобережье, не считая тех немногих казаков, что поступили на службу к польским магнатам. Поэтому, в отличие от 1648 г., не было силы, которая помогла бы крестьянам подняться против шляхты и возглавила их борьбу. И все же широкое, хотя и стихийное, выступление вскоре охватило Правобережье.

Его участников называли гайдамаками — тюркским словом (как и слово «казак»), означающим «бродяга», «разбойник». Поляки употребляли его примерно с начала XVIII в., адресуя беглым крестьянам, которые укрывались глубоко в лесах и время от времени выходили грабить имения шляхты. На ранней стадии европейской Новой истории такие изгои общества, жившие грабежом богатых и часто пользовавшиеся поддержкой народных масс, были распространенным явлением. Анализируя его, английский историк Эрик Хобсбон пользуется термином «социальный разбой». По мнению историка, эти, как он выражается, «социальные разбойники», руководствовались сложной и взрывоопасной смесью мотивов, начиная самым обычным грабительским инстинктом и кончая полубескорыстным желанием отомстить угнетателям своих земляков, экспроприировав их, угнетателей, собственность. Иной идеологии, кроме столь смутных идеалистических мечтаний, «социальные разбойники» не имели, равно как не имели они и какого-либо плана социально-экономического устройства, альтернативного существующему. В общих чертах данное Э. Хобсбоном определение «социального разбоя» применимо и к Гайдамаччине.

Гайдамаки, поначалу вызывавшие у шляхты лишь легкое раздражение, постепенно превратились в главную угрозу ее существованию. Одной из причин резкого роста числа гайдамаков стало окончание 15—20-летнего срока «слобод». После стольких лет действительной свободы многие крестьяне отказывались в один далеко не прекрасный миг превращаться опять в крепостных, предпочитая уходить в гайдамаки. Тем более что гайдамакам-то как раз жилось все вольготнее, и причиной тому была слабость польской армии. Шляхта весьма неохотно тратилась на ее содержание, так что к тому

246

времени армию пришлось сократить до 18 тыс. Из них на Правобережье стояло 4 тыс.— могли ли они поддерживать порядок? Но, пожалуй, самую важную причину растущей силы гайдамаков следовало поискать на соседнем Запорожье, откуда гайдамаки получали и снаряжение, и новых рекрутов, а самое главное — опытных и авторитетных главарей.

Гайдамацкая опасность для шляхты многократно возрастала во времена войн и смут. Так, в 1734 г., когда в очередной раз две враждующие партии бились между собой за избрание нового короля и втянули в войну Россию, сотник надворного войска князя Ежи Любомирского по имени Верлан дезертировал из армии и объявил восстание против «панов». Повсюду распуская слухи о том, будто бы сама российская императрица оказывает ему покровительство, Верлан собрал тысячную гаидамацко-крестьянскую армию и, устроив свои ватаги по образцу казацких полков, терроризировал Брацлавщину, Волынь и Галичину, пока наконец польские войска не заставили его бежать в молдавские степи. Однако безнаказанность Верлана вдохновила гайдамаков, и вскоре у него нашлись подражатели. Тут шляхта, решив, что клин клином вышибают, подкупила запорожца Саву Чалого, одного из гайдамацких главарей, поручив ему вылавливать своих же бывших дружков. И надо сказать, что в течение нескольких лет ему это удавалось, пока на Рождество 1741 г. он не погиб от рук запорожцев. В 1750 г. гайдамацкие бунты разгорелись с новой силой. В одной лишь Брацлавщине было разграблено 27 городов и 111 сел. И только благодаря прибытию армейских подкреплений удалось погасить этот очаг восстания, грозивший вспыхнуть большим пожаром.

«Социальный разбой» широко распространился и в Западной Украине, особенно в Карпатах. Местные гайдамаки, называемые опрышками, собирались в ватаги обычно по ЗО— 40 человек и нападали на шляхтичей, богатых купцов и арендаторов-евреев. Самым знаменитым из опрышков был Олекса Довбуш, который, подобно легендарному Робин Гуду, раздавал награбленное бедным, чем завоевал огромную популярность среди гуцулов — жителей Карпатских гор. После того как в 1745 г. Довбуш был убит мужем его любовницы, на смену ему пришли новые главари — Василь Баюрак и Иван Бойчук. Последний, потерпев ряд неудач в Галичино, бежал на Запорожскую Сечь, откуда пробовал, хотя и неудачно, повести новую ватагу на запад.

247

Колиивщина. В 1768 г. Речь Посполита была охвачена общей смутой. Шляхту все больше раздражало постоянное вмешательство в польские дела российской императрицы Екатерины II. Сперва она добилась того, что ее любовник Станислав Понятовский был избран польским королем. Затем она заставила поляков гарантировать религиозные свободы православным. Взбешенные интригами русских, польские шляхтичи в феврале 1768 г. создали так называемую Барскую конфедерацию, и армия конфедератов напала на российские войска, расположенные на польских землях.

Для православных Речи Посполитой настали тревожные времена. Многие из них были убеждены, что конфедераты не простят им поддержки, которую они получали от России. Другие решили упредить надвигающиеся репрессии и первыми напасть на шляхту.

В мае 1768 г. ватага из 70 гайдамаков, возглавляемая запорожцем Максимом Зализняком, выступила из Мотронин-ского монастыря на север, в заселенные районы Правобережья, подбивая крестьян к бунту против шляхты. Люди Зализняка распространяли грамоты, в которых говорилось, что пора сбросить цепи рабства и отомстить за муки, издевательства и невиданные притеснения. В считаные дни отряд пополнился мощным подкреплением из крестьян и окрестных гайдамаков. Город за городом сдавались повстанцам — Фас-тов, Черкассы, Корсунь, Богуслав, Лысянка. В начале июня более 2 тыс. гайдамаков обложили Умань — хорошо укрепленный город, за стенами которого искали защиты тысячи шляхтичей, католических и греко-католических священников и евреев-арендаторов. Судьбу Умани решил Иван Гонта, сотник надворного казачества уманского магната Стефана Потоцкого, перейдя со всем своим отрядом на сторону повстанцев. Вскоре город пал и началась беспощадная резня, в которой страшной смертью погибли тысячи мужчин, женщин и детей.

К концу июня в руках восставших были уже все Брац-лавское и Киевское воеводства, а также часть Подолья и Волыни. Лишь присутствие польских и российских войск в других западноукраинских землях мешало их присоединению к восстанию. Неожиданно командующий российскими войсками генерал Михаил Кречетников получил приказ императрицы помочь полякам покончить с бунтовщиками:

Екатерина боялась, что восстание переметнется на Левобережье. Вечером б июля 1768 г. Кречетников пригласил к себе в гости ни о чем не подозревавших Зализняка, Гонту и других гайдамацких вожаков и тут же арестовал их; затем его солдаты перехватали и большинство других не успевших

248

опомниться гайдамаков. Гонту и 800 его людей выдали полякам, которые пытали уманского сотника, а затем казнили. Зализняк с остальными гайдамаками был сослан в Сибирь. Польский воевода Юзеф Стемпковский в течение еще нескольких следующих лет мстил украинским крестьянам за восстание 1768 г. и в своей резиденции в Кодне до смерти замучил тысячи человек. Так бесславно закончилось последнее выступление украинского крестьянства против польских феодалов.

Культурная жизнь

XVIII век был парадоксальной эпохой в истории украинской культуры. Он стал свидетелем замечательного расцвета украинской литературы и искусства с его причудливо-витиеватым барочным стилем. В то же самое время создаются условия, при которых украинская культура лишается своих самобытных черт и начинает приспосабливаться к российским имперским образцам.

Церковь. Православная церковь веками выступала центром и движителем культурной жизни в Украине. В борьбе с польским католицизмом именно она стала воплощением украинской самобытности. Однако теперь на авансцену украинской истории выступила Российская империя в роли за-щил-ницы всех православных, в том числе украинцев, и церковь в роли духовной поборницы украинства сразу отошла на второй план. Случилось это примерно в то же самое время, когда украинская церковь перестала существовать как отдельное целое.

Поглощение украинской церкви имперским духовным «истеблишментом» происходило параллельно ликвидации автономии Гетманщины. Переход украинской церкви под юрисдикцию московского патриарха состоялся в 1686 г. Некоторое время после этого православная церковь в Украине процветала. Ее школы были лучшими во всей империи. Прекрасно образованных украинских священников зазывали во все епархии России. Наконец, благодаря покровительству Мазепы, укрепилась экономическая база церкви. Но одновременно появляются признаки, не предвещавшие ничего хорошего. Уже в 1686 г. Черниговская епархия из-под юрисдикции киевского митрополита перешла в прямое подчинение Москвы. Чуть позже то же самое произошло и с Перяслав-ской епархией.

Еще больше авторитет киевского митрополита был подорван между 1690 и 1710 гг., когда такие древние бастионы

249

православия, как Львовская, Перемышльская и Луцкая епархии, в конце концов уступили польскому давлению и одна за другой подались в греко-католики. Но самый болезненный удар всей православной церкви был нанесен в 1721 г., когда Петр I ликвидировал Московский патриархат и основал Святейший Синод — бюрократическое учреждение, состоявшее из правительственных чиновников и церковных иерархов и управлявшее всеми делами церкви. Фактически это превращало православную церковь и в России, и в Украине в бюрократический придаток государства. Украинцы были глубоко вовлечены во все эти преобразования: Феофан Про-копович, ближайший советник Петра по церковным вопросам, поддерживал их, а Стефан Яворский, один из ведущих духовных мыслителей и деятелей империи, порицал.

Окончательный подрыв не только автономии, но и самобытности украинской церкви для торжествующего бюрократического централизма был лишь делом времени. В 1722 г. Синод назначил в Киев нового митрополита, Варлаама Воня-товича. Впервые, в нарушение древней традиции, митрополит был назначен, а не избран на соборе церковных иерархов. Но уже в 1730 г. этого митрополита сослали на далекий север, поскольку он упорно сопротивлялся нововведениям. Многие деятели российского духовенства, исполненные безоглядной ксенофобии, долгое время с подозрением относились к украинцам, считая их «зараженными» латинскими ересями. Теперь они получили возможность стричь всех под одну гребенку. Под предлогом искоренения еретических отклонений Синод вынуждал украинцев печатать книги, писать иконы, строить церкви по общероссийским образцам. В 1786 г. государству были переданы все церковные земли и церковь стала полностью зависеть от правительства в материальном отношении. К концу XVIII в. большинство церковных иерархов Украины были русскими или, во всяком случае, русифицированными. Утрачивались традиции и отличительные черты украинской православной церкви, ее личностная, более «западная» ориентация. Теперь она стала просто еще одним средством распространения имперской культуры.

Образование. Образовательный уровень в Гетманщине был высок — во всяком случае по сравнению с Россией. По данным, собранным в семи из десяти полковых округов, в 1740-е годы здесь существовало 866 школ, в которых за три года обучали основам чтения и письма. Кстати, такая система образования резко отличала Левобережье и от Правобережья, где большинство школ контролировали иезуиты, а польское начальное образование для украинских крестьян было прак-

250

тически недоступным. Это явилось одной из причин той незначительной роли, которую играло Правобережье в культурной жизни Украины той эпохи.

В области среднего образования Левобережье могло похвалиться несколькими коллегиями, такими как Черниговская, Переяславская и Харьковская. Высшим образовательным учреждением в крае была Киево-Могилянская академия, получившая этот титул в 1701 г. Щедро субсидируемая Мазепой, она стала одной из лучших высших школ во всем православном мире. В десятилетие, предшествовавшее Полтавской битве, здесь ежегодно училось 2 тыс. студентов. Среди преподавателей академии были такие светила, как Иосафат Кроковский, Стефан Яворский, Феофан Прокопович. Те, кто осиливал строгую 12-летнюю программу обучения в академии, пользовался уважением во всей империи, и сами императоры охотно вербовали академических преподавателей и выпускников на высшие церковные и правительственные должности.

Впрочем, отношения Киевской академии с царским правительством не всегда были дружественными. После истории с Мазепой количество ее студентов было сокращено до менее 200. В 1740-е годы, когда академией руководил Рафаил Заборовский, здесь уже училось более 1000 студентов, и академия вступила в эпоху своего последнего расцвета. Причины как расцвета, так и последующего упадка академии во многом коренились в ней самой. Тесно связанная с церковью и укомплектованная представителями духовенства, академия, как и прежде, делала акцент на преподавании таких традиционных предметов, как философия, богословие, риторика, логика и т. п. Схоластические методы обучения устарели, а попытки освоить проникающие с Запада новейшие рационалистские научные течения были робкими и малоэффективными. Церковная ориентация и традиционализм академии постепенно начинают отталкивать от нее молодежь, заинтересованную в получении современного европейского образования. В 1790 г. более 90 % из всех 426 студентов академии составляли сыновья священнослужителей. В конце концов знаменитое учебное заведение было преобразовано в обыкновенную духовную семинарию.

А тем временем украинцы, желавшие приобщиться к новейшим знаниям, охотно поступали в учебные заведения, которые начиная с 1750-х годов открывались в России,— такие как Московский университет или Медицинская академия. Понимая, что украинская высшая школа устарела, гетман Розумовский и старшина просили имперское правительство разрешить им устроить университет в Батурине,

251

но получили отказ. Так в течение XVIII в. и в области образования произошел поворот на 180 градусов: ведущие учебные заведения империи находились теперь не в Украине, а в России.

Культурные достижения. Примерно с середины XVII и до конца XVIII в. художественное и интеллектуальное творчество украинцев было так или иначе обусловлено .развитием стиля барокко. Появление этого стиля тесно связано с той удивительной эпохой и ее потрясающими событиями, и сам он помогал лучше выразить и понять дух эпохи. Удовлетворяя вкусы знати, барочный стиль подчеркивал величие и роскошь, подавал жизнь как увлекательное театральное действие, а талантливо разыгранный в пышных декорациях спектакль умел превратить в живую жизнь. Содержанию он предпочитал форму, простоте — сложность, новизне — синтез.

По-видимому, последнее предпочтение и сделало барокко особенно привлекательным для украинцев. Само промежуточное положение между православной восточной и латинизированной западной культурой естественно склоняло их к синтетическому мышлению и требовало синтетического стиля. Барокко не принесло в Украину новых идей — скорее оно предложило новые приемы, такие как парадокс, гипербола, аллегория, контраст, и эти приемы помогали культурной элите четче уяснять, яснее толковать, тщательнее разрабатывать старые истины.

Кстати, многие представители этой элиты не были «украинцами» — в том смысле, что жили зовсе не местными интересами и не национальными проблемами. Они мыслили либо общеправославными, либо общеимперскими категориями. В XX в. некоторые историки культуры задним числом поругивали барочных интеллектуалов за беспочвенность, бесплодность и оторванность от жизни. Но барокко, как бы то ни бьіло, вернуло украинской культуре динамизм, стремление к блеску и совершенству, тяготение к диалогу с Западом. Пройдет немало времени, прежде чем Украина вновь заживет столь кипучей интеллектуальной и культурной жизнью, какой она жила в эпоху барокко.

Литература и искусство. Все эти особенности барочного стиля отразились в творчестве так называемых «перелетньїх птиц» — украинцев, получивших образование в польских или западноевропейских университетах, а затем вернувшихся в Киев и преподававших в академии. Эти «европейские умы» высоко ценил Петр I, который возлагал на них большие надежды, поручая их попечению важнейшие церковные и культурно-образовательные учреждения в России. Особую

252

известность среди них получили Феофан Прокопович, Стефан Яворский, Дмитро Туптало, Симеон Полоцкий, но было и много других, быть может, не столь известных. Во всяком случае, между 17W и 1762 гг. более 70 украинцев и белорусов занимали высшие церковные должности в Российской империи. И хотя русских в империи, естественно, было намного больше, они за то же время сумели выдвинуть на такие должности всего лишь 47 человек.

Достигая вершин карьеры на севере и проводя там большую часть жизни, «перелетные птицы» все же успевали кое-что сделать и за свои киевские годы. Например, Прокопович еще в то время, когда преподавал пиитику в Киевской академии, написал свою знаменитую драму «Владимир» (1705), воспевающую крещение Руси. Интересно, что это патриотическое произведение, где Киев назван «вторым Иерусалимом», Прокопович посвятил одновременно Петру и Мазепе, а любовь к Киеву отнюдь не помешала автору «Владимира» стать главным идеологом петровских реформ, направленных на централизацию и секуляризацию общества. Стефан Яворский, ректор Киевской академии и автор элегантных стихотворений на украинском, польском и латыни, в 1721 г. занял высший пост в русской церкви. Уже в России он написал «Камень веры» — пылкий трактат против протестантизма.

Выходили из Киевской академии и писатели иного рода. Это были не священники и не учителя академии, а те выпускники или недоучившиеся студенты, которые духовной стезе предпочли карьеру казацких хорунжих и писарей. Научившись кое-чему у своих профессоров, они отнюдь не заразились их любовью к богословским диспутам и цветистым панегирикам. Увлеченные проблемами своей современности и ближайшей истории, эти академисты становились казацкими летописцами.

Интереснейшим из них был Самийло Величко. Его четырехтомное «Сказание о войне казацкой с поляками через Зиновия Богдана Хмельницкого», законченное в 1720 г., охватывает события 1648—1700 гг. В предисловии к своему труду этот ученый казак вопрошает: «Ежели может що бьіти любопытствующему нраву человеческому, кроме телесных требований, ласкавый чительнику, так угодное и приятное, яко чтение книжное и ведение прежде бывших деяний и поведений людских?» Затем Величко объясняет, каким образом в годы разорения и запустения родной земли он проникся интересом к ее истории: «Видех же к тому, на розных там местцах, много костей человеческих, сухих и нагмх, тилко небо покров себе имущих, и рекох во уме — кто суть сия. Тех всех, еже рек, пустых и мертвых насмотревшися, поболех

253

сердцем и душею, яко красная и всякими благами прежде изобиловавшая земля и отчизна наша Украиномалоросийская во область пустыне Богом оставленна, и населници ея, славные предки наши, безвестнии явишася. Аще же и вопрошах о том многих людей старинных, почто бысть тако, из яких причин и чрез кого опустошися тая земля наша? — то не единогласно отвещеваху ми, еден тако, а другий инако; и немощно мне было совершенно з их не единогласных повестей информоватися о падении и запустении оноя тогобочныя отчизны нашея».

Другой знаменитый образец того же жанра создал Григорий Грабянка. Его «летопись» посвящена тому же периоду и, согласно прямому указанию автора, преследует цель убедить читателя в том, что украинцы ни в чем не уступают другим народам. Анализируя недавнее прошлое, Грабянка, как и Величко, решительно поддерживает притязания старшины на социально-экономическое и политическое господство в Украине.

Процесс постепенной ликвидации Гетманщины также нашел отклик в литературе. Так, в 1762 г. переводчик генеральной канцелярии Семен Дивович написал длинную полемическую поэму «Разговор Великороссии с Малороссией», в которой отстаивал право Украины на автономию. В том же духе писал свои сочинения Григорий Полетика. Яркое представление о менталитете казацкой элиты дают сохранившиеся дневники и записки Миколы Ханенко, Якова Марковича и Пилипа Орлика.

Высокого уровня достигло в XVIII в. украинское искусство. Особых успехов украинцы, большая часть которых работала в России, добились в музыке. Композиторы Дмитро Борт-нянский, Максим Березовский и Артем Ведель заложили основы знаменитого украинско-русского хорового церковного пения. В своих произведениях они вдохновлялись украинскими народными мелодиями. Широкое признание получили живописец Дмитро Левицкий и архитектор Иван Григорович-Барский. Еще в начале века, благодаря щедрости гетмана Мазепы, по всей Украине было возведено множество храмов в стиле так называемого «казацкого барокко» — одновременно более строгом и более элегантном, чем тогдашние образцы барочного стиля в западноевропейской архитектуре. Шедевры позднего барокко появились в Украине во второй половине XVIII в.— такие как Успенский собор Киево-Печер-ской лавры, Андреевская церковь в Киеве и собор св. Юра во Львове. По городам и селам распространялся народный театр — вертеп, а по праздникам, выходя из церкви, люди останавливались на площади послушать странствующего кобзаря или бандуриста.

254

Григорий Сковорода (1722—1794). Несомненно, наиболее самобытным украинским интеллектуалом того времени был Григорий Сковорода. Сын бедного казака с Левобережья, Сковорода в 12-летнем возрасте поступает в Киево-Могилян-скую академию. Учился он долго и разнообразно — то в академии, то на Западе — и, как утверждает легенда, чередовал лекции со странствиями по всей Центральной Европе, «чтобы лучше познать людей». Выучив латынь, древнегреческий, польский, немецкий и старославянский языки, он прекрасно знал философские труды древних и новых авторов. Между 1751 и 1769 гг. Сковорода с перерывами преподает в Переяславском и Харьковском коллегиумах, однако необычность его философских взглядов и педагогических методов вызвала гонения со стороны духовных иерархов. В конце концов Сковорода был вынужден оставить официальную педагогику и начать жизнь странствующего философа.

Сковороду называют «украинским Сократом». Пешком обходя родное Левобережье и Слобожанщину, встречаясь с самыми разными людьми, он со всеми вступал в диспуты, у всех выпытывал их взгляды на жизнь. Свои беседы философ заводил и на ярмарке, и в дороге, и на отдыхе в деревенском саду. Больше всего его занимал вопрос о человеческом счастье: как люди понимают его, как добиваются, и в чем на самом деле состоит предназначение и счастье человека. По Сковороде, ключ к счастью — в самопознании и следовании тему пути, к какому каждый «по естеству своему» предназначен. Не нужно человеку ни богатства, ни славы, главное — быть независимым от «мира» и мирских забот. Такие убеждения привели философа к открытой критике старшины и духовенства за то, что они угнетали крестьян.

Творческое наследие Сквороды весьма разнообразно: тут и стихи, и басни, и учебники по этике и поэтике, и философские трактаты. Живя в гармонии с тем, что он так активно проповедовал, странствующий философ заслужил любовь простого народа, а многие его высказывания вошли в народные песни и думы. На могиле своей Сковорода завещал написать: «Мир ловил меня, но не поймал».

Вместе с XVIII столетием заканчивалась и бурная, многогранная культурная эпоха. В результате завоеваний Петра I Россия получила доступ к долгожданному «окну в Европу» на Балтике, а роль Украины как посредника животворных культурных влияний постепенно теряла свой смысл. Зато имперские границы резко обрубили контакты Украины с

255

Западом. Отныне Россия, максимально используя и выход в Европу, и «западническую» ориентацию своих монархов, и — не в последнюю очередь — «утечку умов» в центр империи с Украины, обгоняет последнюю в культурном отношении. Изолированная, склонная к традиционализму «Малороссия» все больше напоминает провинцию. После утраты политической автономии ей начинает угрожать и потеря культурной самобытности.