Исторические науки

Собственно, именно этот вековечный рубеж между оседлыми и кочевыми народами, широкое, громадное пограничье, своеобразная зона безопасности, периферия цивилизованного мира и называлась тогда Украиной, т. е. землей у края. В интересующую нас эпоху борьба с кочевниками разгорелась тут с новой силой, а религиозное противостояние христиан и мусульман еще и подливало масла в огонь. Этот вечный бой, бой не на жизнь, а на смерть, волновал, притягивал, манил многих молодых и сильных мужчин из мирных западных районов, оказавшихся в то самое время под гнетом крепостного права. Жизни в рабстве люди предпочитали опасности пограничья и смерть в бою. Так появляется новое сословие — колонисты-каз.аки, первоначальная цель которых состояла в том, чтобы оттеснить татар подальше на юг и таким образом обеспечить. возможность хозяйственного освоения районов пограничья. .

, Но по мере того как оттачивались казацкие сабли и военное мастерство их мобильных, хорошо организованных отрядов, по мере того как наполнялись земли Украины слухами о захватывающих дух казацких победах над ордами татар и оттоманских турок — украинское общество начинало видеть в казаках не только борцов с мусульманской угрозой, но и своих защитников от религиозных домогательств и социально-экономического гнета польской шляхты.

Постепенно казаки выдвигаются в авангард украинского общества и оказываются глубоко вовлеченными в решение его главных проблем.

136

лидера — дворянства, потерянного в результате полонизации, Украина получила руководящую и направляющую силу в лице казачества..

На южных рубежах

Веками оседлое население Украины мечтало раз и навсегда освоить плодородные черноземы Великой степи. В эпоху Киевской Руси была возведена целая система укреплений к югу от Киева, чтобы защитить эти земли от набегов кочевников и способствовать их заселению. Но нашествие монголо-татар смело эти укрепления с лица земли. При литовцах новые колонисты стали продвигаться на юг и новое освоение южных степей увенчалось возведением нескольких крепостей у самого Черного моря, близ устья Днестра. Но в конце XV в., когда укрепившиеся в Крыму татарские ханы стали совершать регулярные набеги на Украину, и эти новые селения были уничтожены, а черноморские крепости пали под ударами оттоманских турок. К середине XVI в. границы земель, населенных украинцами, вновь отодвинулись вплоть до линии укреплений, очерчивающей северный край Степи:

от Каменца через Бар, Винницу, Белую Церковь, Черкассы и Канев до Киева. Южнее этой линии лежало так называемое Дикое поле.

Татары. Именно из-за татар это огромное пространство считалось таким «диким» и опасным. Из года в год изводили они все окрестное население. Как молния налетал татарский отряд, дочиста грабил деревню или город. Старых и слабых татары убивали, а молодых и сильных тысячами угоняли в рабство. Недаром Кафу, порт в Крыму, прозвали в Украине «упирем, що п'є руську кров»...

Для татар набеги на Украину были обыкновенной хозяйственной необходимостью, ибо их собственная экономика, основанная преимущественно на скотоводстве, была слишком примитивна, чтобы удовлетворять их растущие потребности. Лишь в обмен на рабов татары могли получать из Оттоманской империи готовые изделия и предметы роскоши, к которым они пристрастились. Впрочем, такое оправдание татарских набегов вряд ли могло утешить украинцев, в своих песнях изображавших татар как страшное стихийное зло:

Сеї ночі в опівночі Ще кури не піли.

137

Особенно часто татарским нашествиям подвергались Киев-щина и Брацлавщина, хоть не щадили татары и Подолье, Волынь, Галичину. В конце XVI — начале XVII в. от них совсем житья не стало. Так, если с 1450 по 1586 г. документально засвидетельствовано 86 набегов, то только с 1600 по 1647 г.— 70. И после каждого такого набега татары угоняли с собою в Крым в среднем 3 тыс. человек, а иногда могли угнать и 30 тыс. Так или иначе, ущерб, нанесенный Украине татарами, был весьма серьезен: только на Подолье между 1578 и 1583 годами каждое третье село было опустошено или разрушено непрошеными гостями.

Колонизация земель. Но несмотря на татарскую угрозу, богатые неосвоенные черноземы непреодолимо манили к себе хлеборобов, а главное — потенциальных землевладельцев, наживающихся на зерновом буме. Как мы помним, польские и полонизированные магнаты стремились использовать все свои связи при дворе, чтобы получить в законное владение обширные земли на востоке. Чтобы освоить эти земли, они сманивали крестьян, предлагая им право свободного землепользования (слободы) на 10, 20 и даже 30 лет.

Кроме этих законных переселенцев^ было и множество таких, которые просто убегали от мучителей-помещиков. Га-лицкие и волынские крестьяне потянулись за счастьем на восток.

И вот через одно-два поколения эти крестьяне становились уже совсем другими людьми, не похожими на тех, что остались на западе. Смелые, независимые потомки своих отчаянных предков, рискнувших однажды бросить более или менее устроенную жизнь ради неведомого пограничья,— они быстро освоили военное ремесло и пахали землю с мушкетом наизготовке на случай внезапного появления татар. Их дети, никогда не знавшие крепостного права, вырастали в твердой уверенности в том, что они люди свободные и никому ничего не должны. Этой уверенности, собственно, ничто не мешало и по окончании срока слободы, ибо пахари новоосвоенных земель платили, как правило, денежный или натуральный оброк своим магнатам, а не отбывали'изнурительную и унизительную панщину, как на западных землях.

Другая особенность новоосвоенных (или, точнее, вновь освоенных) земель Киевщины и Брацлавщины — быстрый рост городов. В начале XVII в. только на Киевщине возникает

138

200 новых городов — а всего их там было 348, т. е. около трети всех городов Украины. А на некогда полубезлюдной Брац-лавщине к середине XVII в. уже приходился один город на каждые 218 кв. км. Конечно, это не были города в полном смысле слова (хотя к середине века в них и проживало около 60 % всего населения пограничья) — скорее пограничные форты, за деревянным частоколом которых редко можно было насчитать больше 100 дворов. Под защитой этих фортов жили в основном крестьяне, обрабатывавшие земли в городской округе. Большинство таких городов не имело самоуправления:

они принадлежали магнатам, которые и основывали их, и защищали своими войсками.

Поскольку в руках магнатов находилась большая часть приграничных земель, мало что оставалось на долю мелкой и средней шляхты. И шляхтичи поначалу являлись на днепровские берега не как землевладельцы, а лишь в качестве администраторов, чиновников, управляющих имениями магнатов. Правда, со временем более или менее приличные наделы получали и они. Впрочем, их было не так уж много в пределах пограничья. К середине XVII в. на всю Киевщину с населением 350—400 тыс. приходилось всего 2—2,5 тыс. дворян, т. е. менее 1 %,— в то время как в среднем по Речи Посполитой шляхта составляла 8—10 % населения. Эти цифры свидетельствуют о том, что мелкая шляхта не слишком охотно перебиралась в новоосваиваемые воеводства, не видя здесь для себя особых перспектив. Да и сами землевладельцы-магнаты предпочитали жить в Кракове, Варшаве или Львове, а для управления своими имениями нанимали евреев. Так магнатское землевладение в Центральной и Восточной Украине, не способствуя переселению сюда мелкой шляхты стало одной из причин еврейской миграции в эти регионы Впрочем, большинство евреев селилось во вновь возникающих городах, где начинался буйный расцвет торговли и ремесел и где спрос на еврейских ремесленников, торговцев и ростовщиков был чрезвычайно велик.

Над всем этим разношерстным населением вновь освоенных территорий, как небо над землей, возвышались сказочно богатые магнаты. Самыми могущественными среди них были такие полонизированные украинские династии, как Вишне-вецкие, Острожские, Збаражские и Корецкие, а также чистокровные поляки — Замойские, Конецпольские, Калиновские, Оссолинские и Потоцкие. К началу XVII в. их громадные латифундии охватывали большую часть пограничья. Так, в Брац-лавском воеводстве из общего количества 65 тыс. даоров 60 тыс. принадлежало 18 магнатским семействам. Богатей-

139

ший магнат Ярема (Иеремия) Вишневецкин — внучатый племянник прославленного Байды — только на Киевщине владел 7,5 тыс. имений и вдобавок контролировал почти всю Полтавщину. По некоторым подсчетам, на его землях проживало около 230 тыс. крестьян. Никогда, пожалуй, ни один помещик не только в Речи Пос политой, но и во всей Европе не имел столь обширных владений. Более того, множество суверенных князей и герцогов тогдашней Западной Европы далеко отставали от польско-украинских магнатов по размерам своих государств и числу проживающих в них жителей. Так что недаром магнатов часто называли «корольками».

Собственно говоря, они и жили по-королевски, и поступали как суверенные владыки, процветая в великолепных дворцах, украшенньїх голландской живописью и восточными коврами, окруженные пышным двором, охраняемые собственными армиями, не боясь короля, не считаясь с законами королевства. Так, один магнат, некий Лящ, известный своим жестоким обращением с крестьянами, грубо досаждал и дворянам, за что 236 раз приговаривался к ссылке. Но благодаря поддержке других могущественных магнатов ни один из этих приговоров так и не был приведен в исполнение, а Лящ обнаглел настолько, что приказал сшить себе костюм из постановлений королевского суда и являлся в нем ко двору короля. Этот пример, пусть даже исключительный, показывает, насколько возросли мощь и спесь магнатов и как низко упала королевская власть.

Казаки

И все же символом нового общества, образовавшегося на широких равнинах Приднепровья, стало совершенно необычное сословие, которое могло появиться только на дальнем пограничье,— казачество.

Слово «казак» тюркского происхождения.

140

Первоначальное устройство. Уходя все дальше на юг, где их пока еще не могла достать никакая власть, казаки селились вдоль Днепра и его южных притоков — ниже Канева и Черкасс (в то время это были небольшие пограничные заставы). На этих щедрых, но опасных землях они организовывали так называемые уходы — занятия охотой и рыболовством. Кроме этого, они выпасали лошадей и скот.

Эти-то длительные сезонные экспедиции в степь и стали прообразом будущей казацкой организации. Отправляясь в Дикое поле, казаки выбирали атамана — самого опытного, смелого и находчивого. А чтобы лучше защищаться от татар и дружнее действовать на охоте и в рыбацком промысле, разбивались на ватаги — небольшие тесно сплоченные отряды. Со временем казаки стали устраивать в степи уже не временные, а постоянные укрепленные лагеря — сечи. В каждой такой сечи теперь уже круглый год находился свой маленький военный гарнизон. Так «козакування» становилось для многих постоянным занятием и образом жизни.

Королевские старосты приграничных областей не на шутку взволновались. Еще бы: вдруг откуда ни возьмись являются вооруженные и никому не подчиненные люди, которые к тому же открыто щеголяют презрением к властям предержащим! Впрочем, эти же самые старосты (представители знатных магнатских родов) быстро сообразили, как извлечь свою выгоду и из «вольного» казачества. Ведь казак со своей добычей — будь то всего воз рыбы или шкурка пушного зверька — все равно никуда не денется, а придет в город торговать. Вот тут-то и можно обложить его налогом с продажи (кстати, никакими законами королевства не предусмотренным)...

Но, кроме этой выгоды, была еще другая, более значительная. Ведь до сих пор именно старосты несли на своих плечах безраздельную и, надо сказать, весьма обременительную ответственность за отражение вечных татарских набегов. Теперь они нашли, с кем эту ответственность разделить: казачество оказалось идеально приспособленным для охраны границ. Так что уже в 1520 г. черкасский староста Сенько Полозович завербовал на пограничную службу казацкий отряд. В последующие десятилетия и другие старосты — Евстафий Дашкевич, Пред слав Лянцкоронский и Бернард Претвич — активно пользовались услугами казаков не только в оборонительных, но и в наступательных целях, организуя походы на турок и татар.

Магнаты, которым принадлежала инициатива военного объединения казачества, были выходцами из немногих оставшихся неополяченными православных родов украинской зна-

141

ти. Среди них наиболее знаменит каневский староста Дмитро («Байда») Вишневецкий. Его головокружительная карьера и громкая слава часто мешают историку судить о том, что же в легенде о Байде — чистый вымысел и что — исторический факт. Как бы то ни было, достоверно одно: именно Вишневецкий в 1552—1554 гг. объединил разрозненные казацкие ватаги и построил на о. Малая Хортица, стратегически выгодно расположенном за днепровскими порогами, форт, который должен был стать сильным заслоном против татар. Таким образом и возникла Запорожская Сечь — колыбель украинского казачества.

Вскоре после этого Вишневецкий возглавил целый ряд казацких походов на Крым и даже осмелился напасть на оттоманских турок. Когда же Речь Посполита отказалась поддержать этот антимусульманский «крестовый поход», Вишневецкий подался в Московию, откуда продолжал свои набеги на Крым. Впрочем, и там что-то ему не понравилось, и, вернувшись в Украину, он занялся Молдавией. Это была роковая ошибка Вишневецкого: молодаване его предали, он оказался в руках турок и был казнен в Константинополе в 1563 г. Доныне сохранились народные песни, прославляющие подвиги Банды.

Запорожская Сечь. Расположенная в недосягаемости для правительственной власти. Запорожская Сечь и после смерти своего основателя продолжала процветать. Любой христианин мужского пола, независимо от его общественного положения, мог прийти сюда и здесь остаться, чтобы стать жителем одного из грубо сколоченных деревянных «куреней», крытых соломой, и приобщиться к казацкому братству. Так же просто он мог и уйти восвояси. Женщины и дети — лишняя обуза в кочевой казацкой жизни — на Сечь не допускались.

Запорожцы заявляли, что не подчиняются никому и ничему, кроме своих собственных законов, которые передавались и совершенствовались от поколения к поколению. Все имели равные права, все участвовали в общих советах — «радах». Эти рады собирались по любому поводу и протекали весьма бурно: обычно из всех дебатирующих сторон побеждала та, что громче крикнет. Точно так же проходили выборы и перевыборы казацких вожаков — атамана, или гетмана, есаулов, писаря, обозного и судьи. По этому же образцу каждый курень (это слово обозначало не только само жилище, но и занимавший его казацкий отряд) выбирал и себе «старшину». Во время военных походов старшина обладала абсолютной властью, правом казнить и миловать. Но в мирное время ее компетенции были весьма ограниченными.

Всего запорожцев насчитывалось 5—б тыс. Сменяя друг

142

друга, они держали на Сечи постоянный гарнизон, составлявший примерно десятую часть общей их численности. Остальные отправлялись в военные походы или на мирные промыслы. Сечевое хозяйство в основном основывалось на охоте, рыболовстве, бортничестве, солеварении в устье Днепра. Поскольку Сечь лежала на торговом пути из Речи Посполитой на берега Черного моря, торговля также играла немалую роль в жизни запорожцев. Постепенно вопреки декларируемому равенству "и братству на Сечи возникают социально-экономические отличия и противоречия между старшиной и рядовыми казаками (чернью), время от времени разряжающиеся бунтами и переворотами.

Городовые (реестровые) казаки. В городах пограничья также проживало много казаков. Так, например, в 1600 г. население Канева состояло из 960 мещан и 1300 казаков с семьями. Точно так же, как и сечевики, так называемые городовые (т. е. городские) казаки игнорировали какие-либо власти, признавая только своих старшин. И все же польское правительство, вполне понимая, что всякая попытка подчинить далекую непокорную Сечь оказалась бы тщетной, не оставляло надежды превратить в своих надежных служак хотя бы городовых казаков, для начала пусть малую их часть.

И вот в 1572 г. король Сигизмунд Август санкционировал создание отряда из 300 оплачиваемых казаков с польским шляхтичем Бадовским .во главе. Этот отряд был выведен из подчинения местных правительственных чиновников. Впрочем, его вскоре расформировали, но прецедент был создан:

впервые польское правительство официально признало существование казаков, по крайней мере 300 из них, как отдельного сословия, имеющего те же права самоуправления, что и все иные сословия.

Другая, более удачная попытка сформировать санкционированное правительством казацкое войско была предпринята в 1578 г., при короле Стефане Батории. Король установил плату шести сотням казаков и разрешил им разместить в г. Трахтемирове свой госпиталь и арсенал. За это казаки согласились подчиняться назначенным королем офицерам-дворянам и воздерживаться от самовольных нападений на татар, весьма затруднявших ведение внешней политики Речи Посполитой. По заведенным правилам все 600 казаков были занесены в специальный список — реестр. И теперь уже эти зарегистрированные, «реестровые», казаки использовались не только для охраны границ от татар, но и для контроля за «нереестровыми».

143

К 1589 г. количество реестровых казаков^ достигло уже 3 тыс. В основном это были оседлые, семейные, хорошо устроенные казаки, часто обладавшие значительной собственностью. К примеру, завещание некоего Тишки Воловича включало дом в Чигирине, два имения с рыбными прудами, леса и пастбища. 120 ульев и 3 тыс. золотых слитков (из них тысяча в закладе под большие проценты). Так что относительно состоятельные реестровые казаки резко отличались от своих нереестровых собратьев, чей скарб скорее напоминал пожитки простого крестьянина. Вот почему отношения между 3 тыс. реестровых и 40—50 тыс. нереестровых казаков часто достигали точки кипения (что, впрочем, не мешало ни сыновьям реестровых убегать на Сечь, ни разбогатевшим нереестровым записываться в реестр).

Таким образом, к началу XVII в. существовало три (хоть и частично перекрывающиеся) категории казаков. Первая — это состоятельные реестровые казаки, завербованные на службу королю и правительству. Вторая — запорожцы, жившие вне официальных пределов Речи Посполитой. И третья — это огромное большинство казачества, нереестровые казаки, жившие в городах пограничья: они вели вполне казацкий образ жизни, но не имели официально признанного статуса.

Борьба против турок и татар. На ранней фазе своего развития нереестровое казачество и особенно Сечь в глазах всего остального общества были просто сбродом разбойников. Так думали не только магнаты и королевские чиновники, но и большинство украинцев. Но к концу XVI в. образ казачества меняется. Во всяком случае, о казаках начинает лучше думать масса простого народа, ободренная их отчаянной смелостью и успехами в борьбе с татарами и их могущественными покровителями — турками.

От турок страдали не одни украинцы. Вся Европа XVI в. дрожала от одной мысли о турецком нашествии. В 1529 г. оттоманцы опустошили Венгрию и едва не захватили Вену. А огромная часть Восточной Европы оставалась под прямой угрозой набегов татар. Так что всякий, кто осмеливался бросить вызов «бусурманам» (так называли в Украине всех мусульман), твердо мог рассчитывать как на симпатии своих земляков, так и на славу за границей.

Но как бы ни дорожили запорожцы своей славой, добытой в походах на турок и татар, пускались они в эти походы отнюдь не ради нее одной — были и цели более практические. Нужно было оттеснить татар подальше от украинских поселений. Да и можно было поживиться добром в захваченных оттоман-

144

ских городах: ведь регулярная военная добыча составляла приличную часть казацкого дохода.

Чаще всего казаки нападали с моря. Для морских походов у них были заведены целые флотилии, состоявшие из 40— 80 чаек — длинных, узких, неглубоких лодок, в каждой из которых могло поместиться до 60 человек. Как-то ухитряясь проскользнуть мимо оттоманских крепостей в устье Днепра, казаки на чайках атаковали татарские и турецкие укрепления на Черноморском побережье. Впервые подобный набег упоминается под 1538 г., еще до основания Сечи, когда казацкая флотилия частично разрушила турецкую крепость Очаков. После этого казаки все чаще пускались в подобные предприятия, и слава их ширилась по свету — ведь Оттоманская империя была в то время самой могущественной в мире державой! И вот уже главные ее враги, австрийские Габсбурги, в 1595 г. посылают на Сечь своего посла Эриха фон Лясоту для заключения пакта о совместных действиях против отто-манцев в Молдавии. И даже римский папа спешит установить контакты с запорожцами. Как видим. Сечь вела себя как вполне суверенная держава: объявляла войны, проводила собственную внешнюю политику.

Крупнейшего размаха казацкие рейды против турок достигают между 1600 и 1620 годами. В 1606 г. казаки опустошили Варну — сильнейшую турецкую крепость на побережье. В 1608 г. взяли Перекоп, в 1609 — Килию, Измаил и Аккерман. В 1614 г. запорожцы впервые достигли побережья Малой Азии и атаковали Трапезунд. Но самая ошеломляющая акция имела место в 1615 г., когда под носом у самого султана и 30-тысячного гарнизона его столицы около 80 казацких чаек проникли в константинопольскую гавань, подожгли ее и безнаказанно отправились восвояси,—причем пять лет спустя все это было проделано вновь! Наконец, в 1616 г. казаки захватили ненавистную Кафу — рынок рабов в Крыму — и освободили тысячи невольников. Живописуя деяния казаков, турецкий историк XVII в. Найма замечал: «Можно утверждать наверняка, что в мире нет людей, которые меньше дорожили бы своею жизнью и меньше боялись смерти, чем эти... Даже знатоки военного дела заявляют, что этот сброд благодаря своей смелости и находчивости не знает себе равных в морском бою».

Впрочем, и на суше казаки немало досаждали туркам. На грозные призывы султана Османа II к полякам — приструнить казаков — те только разводили руками. Тогда взбешенный султан собрал невиданной силы войско — 160 тыс-человек — и, присоединив к нему еще тысячи своих крымских вассалов, выступил против Речи Посполитой. В 1620 г. поляки

145

потерпели сокрушительное поражение от войска султана под Цецорой. Год спустя всего 35-тысячное польское войско пыталось удержать турок под Хотином и неминуемо было бы уничтожено, если бы вовремя не^іодошла 40-тысячная казацкая подмога во главе с гетманом Сагайдачным.

С ростом военных успехов росла и уверенность казаков в собственных силах. И вот они уже дерзят полякам, а самих себя начинают называть защитниками веры, рыцарским братством, сражающимся за дело народа. Цель всей этой риторики в общем ясна: приобрести те же права и привилегии, что полагались сословию воинов. Интересно, однако, что, за редкими исключениями, сами казаки, по-видимому, совершенно серьезно входили в этот ими же самими созданный возвышенный образ. Это новое сознание своей высокой миссии заставляло казаков близко к сердцу .принимать животрепещущие внутренние проблемы украинского общества.

Первые восстания

Быстрый рост казачества немало смутил польское правительство и шляхту, поставив их в двусмысленное положение. С точки зрения шляхтича, казак — всего лишь беглый крепостной. Каким образом он превратился в некую новую и вполне организованную общественную силу — это выше понимания дворянина. Но презрение презрением, а. интересы Речи Посполитой превыше всего. И если эти интересы требуют каких-то казаков — что ж, шляхта не прочь использовать и их.

Нечто подобное переживали и правительственные чиновники. Местные власти, которые в мирное время призывали безжалостно уничтожать «этот своевольный сброд», как только требовалась казацкая подмога против московитов или оттоманцев, охотно шли на расширение реестра, обещая казакам вдобавок к щедрой плате все права и привилегии. Но вот наступает затишье — и все обещания напрочь забыты, а казаки опять вне закона.

Всю эту неопределенность еще более усиливали различия в подходе к «казацкому вопросу» местных магнатов и старост пограничных областей, с одной стороны, и польских королей, с другой. Первые конфликтовали с казаками почти ежедневно — вторые же видели в казачестве искусную в бою и к тому же сравнительно дешевую военную силу, которую можно использовать против внешнего врага, а при случае — и против растущей самостоятельности и мощи тех же самых восточных магнатов. Доведение всех этих противоречий до крайней точки было лишь делом времени.

146

Первое казацкое восстание вспыхнуло в 1591 г. Именно в этом году Криштоф Косинский — украинский шляхтич и гетман реестровых казаков — получил от короля земли за службу короне. Но не успел он вступить во владение ими, как белоцерковский староста Януш Острожский (полонизированный потомок славного рода) самовольно присвоил их. Не было никакого смысла апеллировать к королю и закону, ибо, как мы помним, против магнатов власть и закон оказывались бессильны. И Косинский выбрал иной путь мести: его казаки предприняли серию набегов на имения Острожского. Пример оказался заразительным, и скоро уже по всей Волыни, Брац-лавщине и Киевщине казаки, крестьяне, солдаты стали мстить своим обидчикам. Наконец перепуганная шляхта собрала свое войско, которое возглавил и повел против 2-тысячного отряда Косинского старший в роду князей Острожских — Константин Константинович. В битве на р. Пятке Косинский был разбит. Уцелевшие в бою отделались легким испугом: реестровых казаков, принявших участие в восстании, заставили всего лишь еще раз присягнуть королю, а самого Косинского — трижды поклониться специально для этого собранным членам клана Острожского и попросить у них прощения, і Впрочем, вскоре он был убит в случайной стычке при невыясненных обстоятельствах.

Не успело еще утихнуть эхо одного восстания, как разразилось другое, еще более широкое. Возглавил его Северин Наливайко,^— как можно судить по польскому источнику, «человек приятной наружности и выдающихся способностей», к тому же «знаменитый артиллерист». Сын галицкого портного, умершего от магнатских побоев, Северин в юности вместе с братом Демьяном нашел прибежище у князя Острожского в Остроге. Демьян стал священником и известным писателем -^ Северин же предпочел «казацкий способ» добывания хлеба насущного, t В 1595 г. Северин Наливайко во главе 2,5-тысячного войска возвращается из успешного похода против турок в Брацлавское воеводство и здесь вступает в конфликт с местной шляхтой. И вновь казаки восстали против ненавистной знати, и вновь к ним примкнули крестьяне. Более того, на помощь ' восставшим поспешили запорожцы. Заговорили, пока еще смутно и неопределенно, о том, что если восстание победит, то нужно на отвоеванных землях Украины установить власть самих казаков...

Запорожцы, с Григорием Лободой и Матвием Шаулой во главе, действовали на Киевщине и Брацлавщине. А тем временем Наливайко прошел победным маршем через всю Галичину, Волынь и Белоруссию, подбивая крестьян к бунту и сея ужас в сердцах шляхты. Не слишком надеясь, однако, что

147

им удастся противостоять превосходящим силам поляков, восставшие весной 1596 г. объединились и стали отходить на восток, рассчитывая в случае неблагоприятного исхода найти защиту в пределах Московии. До самого мая они успешно отбивали атаки поляков, но понесли большие потери не только в боях, но и от голода и болезней. В конце концов в изможденных войсках Наливайко возник раскол. Склонявшийся к примирению и переговорам с поляками Лобода бьіл обвинен в тайньїх сношениях с врагом и убит. Однако его сообщники (в основном старшина и богатые казаки) вскоре без лишнего шума выдали Наливайко полякам и убедили повстанцев сложить оружие. Тогда, воспользовавшись смятением в лагере восставших, поляки ворвались в него и вырезали большую часть находившихся там людей. Сам Наливайко был казнен в Варшаве.

В поисках компромисса. Разгромив отряды Наливайко, поляки посчитали «казацкий вопрос» решенным — тем более что и внутренние проблемы казачества к тому времени были уже налицо.

Реестровые казаки, эти весьма состоятельные горожане, в основном склонялись к переговорам и сотрудничеству с Речью Посполитой. Как собственники, они нуждались в твердом общественном статусе и гражданском мире, чтобы и дальше безопасно пользоваться уже имеющейся собственностью и обрастать новой.

Однако большинство казачества — запорожское и нереестровое — не только не имело почти никакой собственности, но и существовало под дамокловым мечом страха: в один прекрасный день снова стать крепостными. Не удивительно, что это большинство связывало улучшение своего положения только с решительными переменами и постоянно конфликтовало с меньшинством. А поляки, естественно, знали об этих трекиях и действовали по испытанной формуле: разделяй и властвуй.

Но в этот критический для казаков момент фортуна вновь повернулась к ним лицом. К началу XVII в. Речь Посполита опять безнадежно увязла в непрекращающиеся войны — и опять ей понадобилась военная сила казачества. В 1601 г. 2-тысячный украинский отряд принял участие в трудной для поляков Ливонской кампании. А в 1604 и 1609 годах, когда, воспользовавшись так называемой Смутой в Московии, поляки пустились в интервенцию, на их стороне выступили и запорожцы. В то время редкое заседание сейма Проходило без резолюции или проекта относительно использования военного потенциала казачества — и без недопущения при этом усту-

148

пок казацким требованиям увеличения реестра и расширения автономии.

В этой сложной политической обстановке казакам нужен был лидер, способный к маневру. По счастью такой лидер явился.

Гетман Петро Сагайдачный. Историки единодушны в том, что Петро Сагайдачный был одним из двух самых выдающихся казацких гетманов (вторым по хронологии был, разумеется, Богдан Хмельницкий).

Сагайдачный родился в Галичино, в г. Самборе, по происхождению — мелкий шляхтич. Получив образование в Острожской академии, он отправился на Сечь. Оттуда Сагайдачный возглавил знаменитый морской поход на Кафу в 1616 г. и, вернувшись в ореоле воинской славы на Запорожье, был избран гетманом.

Краеугольным камнем политики нового гетмана стало примирение с поляками: Сагайдачный был убежден, что казаки еще недостаточно сильны для того, чтобы меряться с Речью Посполитой, Напротив, он мобилизовал большие казацкие отряды, которые под его руководством в составе регулярных польских войск участвовали в длительных кампаниях против Москвы и Оттоманской империи. Поборник суровой дисциплины, «щедро проливающий кровь непокорных ему», Сагайдачный быстро преобразовал вольные казацкие ватаги в строевые войска, безоговорочно подчиненные своим командирам. Чтобы избежать конфликта с поляками, гетман в 1619г. пошел даже на сокращение реестра до 3 тыс., на отказ от несанкционированных морских походов, а также признал право короля утверждать назначение казацких старшин.

Но самым большим достижением Сагайдачного было то, что он по сути превратил казаков из узкой социальной группы, преследовавшей в основном лишь собственные сословные интересы, в потенциально ведущую силу украинского общества в целом. Ведь именно Сагайдачному принадлежала идея союза между казачеством с его грубой военной мощью и утонченной, ко политически маломощной украинской культурно-религиозной элитой. Более того, гетман изыскал достаточно убедительную и наглядную форму, в которой могла бы воплотиться идея такого союза. В 1620 г. Сагайдачный вместе со всем Запорожским Кошем вступает в Киевское братство. Этот шаг должен был ясно продемонстрировать намерение запорожцев стоять отныне на страже культурно-религиозньіх интересов украинского общества и защищать все его требования в духовной сфере.

149

В том же году запорожский гетман и православное духовенство приглашают в Киев иерусалимского патриарха Феофана, дабы он собственноручно посвятил в сан нового митрополита и епископов. Поляки объявили Феофана шпионом и грозились схватить его, но Сагайдачный твердо обещал своему высокому гостю полную безопасность. После торжественной церемонии в Киеве 3-тысячный казацкий эскорт с самим гетманом во главе проводил патриарха до турецкой границы.

Сагайдачный умер в 1622 г. На похороны его вышел буквально весь Киев. Ректор Киевской братской школы Касиян Сакович в прочувствованных «виршах на жалосный погреб» гетмана прославил Сагайдачного как мудрого правителя и беззаветного защитника православия, связав его деятельность с традициями киевских князей. Так казачество со всей очевидностью вошло в плоть и кровь украинского общества.

И снова восстания. После смерти Сагайдачного в отношениях казаков с поляками вновь стал назревать крупный конфликт.

Поначалу казалось, что нового противостояния можно избежать. Ведь ближайшие наследники покойного гетмана, Олифер Голуб и Михайло Дорошенко, разделяли взгляды и ценили миротворческие усилия Сагайдачного. Но им приходилось считаться и с недовольством казачества, особенно нереестрового, своим официальным статусом, вернее сказать — его отсутствием.

В 1621 г. из битвы под Хотином вышла закаленная 40-тысячная казацкая армия, спасшая Речь Посполиту от позора оттоманской оккупации. Но, сделав свое дело, огромное казацкое войско оказалось ненужным, да и опасным для поляков. По реестру, который правительство вовсе не собиралось расширять, казаков должно было быть всего 3 тыс.— остальным предписывалось вернуться в крепостное состояние. Но ни у тех казаков, что после Хотина ушли на Сечь, ни даже у тех, кто все же вернулся в свои города и села, не было ни малейшего желания вновь стать рабами. Вся эта взрывоопасная масса бурлила и лишь ждала повода для нового бунта.

Дорошенко попытался найти выход этой никем не востребованной энергии. Вскоре изумленный турецкий султан был извещен запорожцами, что, оказывается, он заключил мир только с польским королем, но отнюдь не с казаками. В середине 1620-х годов на турецкие берега вновь обрушились морские силы запорожцев под предводительством Дорошенко. Как нельзя кстати подвернулась и династическая распря в Крыму, в которую впервые были втянуты казаки: они оказали поддержку одному из претендентов на ханский трон, обещав-

150

шему добиваться независимости Крыма от Оттоманской

империи.

Поляков начинало сильно раздражать упрямое желание казаков быть «государством в государстве». Король жаловался в сейме, что «внутренняя анархия на окраинах» порождает новые внешние осложнения, втягивая Речь Посполиту в. очередной конфликт с могущественными соседями; что казаки вместо того, чтобы «исполнять королевскую службу», устанавливают свои порядки, «угрожая жизни и имуществу невинных людей». «Более того,— восклицал король,— им покоряется вся Украина!» Приняв решение о необходимости придерживаться твердой линии по отношению к казачеству, польское правительство отправило в Украину специального эмиссара Станислава Конецпольского. Суровый, закаленный в боях полководец, Конецпольский имел к тому же обширные владения в украинских землях.

В 1625 г. Конецпольский двинулся в Украину во главе 8-тысячного войска. Навстречу ему из Запорожской Сечи вышло 6-тысячное казацкое войско под предводительством Марка Жмайла.

Как только новый реестр был составлен, Дорошенко взялся за усовершенствование организации 6 тыс. «законных» казаков. Все казачество было разбито на шесть полков, постоянно приписанных к шести городам — Киеву, Каневу, Корсуню, Белой Церкви, Переяславу и Черкассам. Каждый полк состоял из сотен, каждой из которых тоже находилось постоянное место в одном из небольших городов в районе расквартирования полка. На всей этой территории гражданская и военная власть принадлежала исключительно казацкой старшине, которая в свою очередь подчинялась гетману и его канцелярии, избираемым казаками, но утверждаемым королем. Так реестровые казаки получили самоуправление, хоть и под пристальньш польским присмотром. Зато Запорожская Сечь — этот бастион воинственных, «незаконных», никем не признанных казаков,— будучи формально подчинена гетману, фактически продолжала пользоваться самой широкой .автономией.^/

—Соглашаясь на расширение реестра, поляки надеялись, что реестровые казаки возьмут под свой контроль нереестро-

151

вых. Нашелся, казалось бы, и нужный человек для такого дела. Грицько Черный, избранный в 1629 г. гетманом, пользовался любым случаем, чтобы демонстрировать свою лояльность и преданность Речи Посполитой. Тем самым он прогневал запорожцев, которые в начале 1630 г. выкрали его, привезли на Сечь, судили и казнили.

После этого запорожцы и нереестровые выбрали своим гетманом отчаянного казака Тараса Федоровича, прозванного Трясилом. Он и повел огромное войско повстанцев. И снова Конецпольский во главе армии, состоявшей теперь уже не только из королевских сил, но и из реестровых полков, должен был отстаивать свою «твердую линию» в нелегкой военной кампании. Но на сей раз военная удача оставила его — ив авіусте 1630 г. в Переяславе ему пришлось заключить договор с бунтовщиками, идя на неслыханные уступки:

реестр расширялся до 8 тыс., Трясило оставался безнаказанным и всем восставшим даровалась амнистия. Но коренная проблема тысяч нереестровцев так и осталась нерешенной.

Дабы раз и навсегда покончить с казацкой вольницей, в 1635 г. поляки попытались возвести мощную крепость Кодак на берегу Днепра, чуть выше Сечи. Предполагалось, что новая крепость закроет неуправляемым запорожцам доступ в пределы Речи Посполитой, но не тут-то было: всего за несколько месяцев до окончания строительства Иван Сулима с отрядом казаков до основания разрушил построенное и вырезал новоприбывший гарнизон. Но и Судиме не поздоровилось: реестровые казаки, желая выслужиться перед поляками, схватили его и выдали на казнь королевским властям.

Вскоре после этих событий, в августе 1637 г., в борьбу с поляками вступила новая повстанческая армия казаков во главе с Павлом Павлюком. По мере продвижения Павлюко-вого войска из Сечи на север к нему присоединялось множество крестьян, причем не только с правого берега Днепра, но, кажется, впервые — и с новоосвоенных земель Левобережья. В декабре 1637 г., навязав повстанцам бой в открытой местности под Кумеиками близ Чигирина, польская армия нанесла им сокрушительное поражение. Однако восстание на этом не закончилось. Оно продолжилось на Левобережье под водительством Якова Острянина и Дмитра Гуни, пока не было окончательно подавлено летом 1638 г.

Поляки, окрыленные своими победами и исполненные жаждой мести, больше не собирались торговаться с казаками. По новой «ординации», т. е. закону, принятому сеймом, реестр ограничивался цифрой 6000 и даже реестровые казаки-утрачивали право самоуправления. Пост гетмана вообще ликвидировался, вместо него король назначал старосту из поляков.

152

Казацкие полковники и есаулы отныне должны были выбираться из числа шляхты. Территория казацких поселений строго ограничивалась; каждый, кто попробовал бы без разрешения бежать на Сечь, должен был караться смертной казнью. Тысячи не внесенных в реестр казаков объявлялись крепостными. В довершение этих драконовских мер магнаты, и особенно Ярема Вишневецкий, ввели в стране жесточайший террор, без разбора хватая, пытая и убивая каждого, кто хоть отдаленно подозревался в неповиновении. Циничные шляхтичи решали «казацкий вопрос» по-своему: «Казаки,— говорили они,— это ногти на руках нашей политики: они быстро отрастают, и их нужно часто подстригать». Наступившее затем десятилетие было и впрямь настолько спокойным и стабильным (время мирное, время золотое — так говорят о нем польские историки), что казалось: репрессивное решение «казацкого вопроса» и есть единственно эффективное.

Думается, следует остановиться на основных причинах, которые привели к поражению все пять главных казацко-крестьянских восстаний, происшедших за рассмотренные 45 лет.

Прежде всего, хотя казаки и играли во всех этих восстаниях ведущую роль, в рядах восставших было множество крестьян, и потому многие основные слабости крестьянских бунтов были здесь налицо. Все эти, как правило, спонтанные бунты не имели ни согласованного плана, ни долговременных целей. Главное — отплатить за сегодняшние обиды: ни о чем другом ни казаки, ни крестьяне и не мечтали. Обладая незаурядной смелостью, восставшие, однако, допускали многочисленные ошибки в военной стратегии и тактике и были ограничены в своих действиях, поскольку крестьяне не хотели сражаться ни в чужих местах, ни во время сева и жатвы. Несогласованность между восставшими объяснялась и социально-экономическими различиями в их собственной среде. Рядовые и нереестровые казаки, которым нечего было терять, бунтовали легко и охотно. А вот благополучные и состоятельные представители старшины обычно предпочитали переговоры, компромиссы и даже капитуляцию.

Несмотря на все сказанное, каждое новое восстание прибавляло восставшим военной силы и опыта. Росла их численность, совершенствовалась тактика. Казачество все глубже проникалось идеями зашиты угнетенного крестьянства и попранного православия. «Мирное золотое время» оказалось обманчивым: если на поверхности и стоял штиль, то на глубине кипели страсти, ища выхода.

153

Церковь и культура

Вслед за перемещением центра хозяйственной и политической жизни на восток туда же к началу XVII в. смещается и центр жизни духовной. Галичина и Волынь находились в непосредственной близости от Польши, где бушевала католическая Контрреформация, наступившая на горло и православной украинской культуре западных областей. Как мы помним, князь Константин Константинович Острожский, последний «столп православия» на Волыни, скончался в 1608 г., а его внучка, новообращенная фанатичная католичка, передала Острожскую академию в руки иезуитов. Пришла в упадок и Львовская братская школа, ибо православные горожане, разоренные дискриминационной, прокатолической политикой польского правительства, больше не могли поддерживать ее в надлежащем виде.

А в это же самое время восточные воеводства не только переживают хозяйственный бум, но и оказываются практически недоступными для польского католического влияния. Киев снова богатеет, быстро заселяется и возвращает себе былую славу центра украинского православия. Вновь приходящие сюда украинцы прежде всего припадали к святыням Киево-Печерской лавры, с которой и началось православное возрождение.

В 1610-е годы киево-печерский архимандрит Елисей Пле-тенецкий, родом галицкий шляхтич, объединил вокруг себя просвещенных священнослужителей, в основном тоже галичан. Среди них были Иов Борецкий, Тарасий Земка, Захария Копыстенский, Памва Беринда и Лаврентий Зизаний. Приобретя печатный станок, Плетенецкий пустился в осуществление грандиозной по тем временам программы книгоиздания и в течение 15 лет выпустил в свет около 30 книг (в основном религиозного содержания), т. е. больше, чем было издано за все предшествовавшие годы существования книгопечатания в Украине. Вдохновленные этим примером, киевские православные шляхтичи, мещане и духовенство в 1615 г. основали братство при Богоявленской церкви на деньги, которые были завещаны им на духовные цели богатой православной дворянкой Елизаветой (Галшкой) Гулевич.

Уникальной особенностью этого братства было то, что оно с самого начала поддерживало тесные связи с запорожцами. Связи эти были установлены, вероятно, при помощи Иосифа Курцевича, настоятеля монастыря в Трахтемирове — городе, где размещались казацкий госпиталь, арсенал и казна. Собственно ^казаки четко осознали себя защитниками веры уже к 1610 г., когда заявили, что стоят за православие и за тех

154

духовных лиц, которые «не предали древней веры нашей». Как мы помним, при Сагайдачном, в 1620 г., запорожцы всем Кошем вступили в Киевское братство и, что не менее важно, обеспечили безопасность иерусалимского патриарха Феофана, возводившего в сан новых православных иерарховГВедь после Брестской унии 1596 г. православная община Украины оставалась обезглавленной, ибо большинство ее бывших епископов стали униатами. И когда Феофан посвятил Иова Борец-кого в сан митрополита киевского и рукоположил нескольких епископов, украинская церковь вновь обрела своих собственных владык. «/Католики и греко-католики, разумеется, были взбешены этим актом, который они поспешили объявить незаконным." И все же польское правительство, нуждавшееся в военной помощи казаков, на сей раз предпочло уклониться от вмешательства в церковные дела украинцев, а со временем и было вынуждено признать новых православных иерархов.

•«'События 1620 г. до крайности обострили вражду между православными и греко-католиками. Впридачу к разногласиям по вопросам догмата и религиозных обрядов между ними завязался неразрешимый спор о разделе некогда общих церковных владений./Вокруг церквей, монастырей с прилегающими к ним землями часто разворачивались не просто дискуссии или тяжбы, но настоящие баталии по всем правилам военного искусства, в которых с обеих сторон сражались и погибали сотни священников и монах ов.'/А. в 1623 г. в Полоцке местный греко-католический архиепископ Иосафат Кунцевич, попытавшийся отнять у православных две их церкви, сам стал жертвой разъяренной толпы. ^

Между тем некоторые видные представители православного духовенства — полоцкий архиепископ Мелетий Смотриц-кий, ректор Киевской братской школы Касиян Сакович и другие, будучи обеспокоены нарастающей братоубийственной распрей, попытались достичь компромисса, который «сплотил бы обе Руси». В 1628 г. они дважды скликали православных и греко-католиков на общие соборы в Киеве и Львове, однако их попытки ни к чему не привели. Тогда, обвинив своих православных собратьев в воинствующей непримиримости, Смот-рицкий и Сакович стали склоняться к переходу в греко-католичество, что в конце концов и сделали.

Другой выход из положения нашел митрополит киевский Иов Борецкий. Не видя для украинского православия никакого будущего под властью Польши, он в 1625 г. обратился к московскому царю с просьбой принять Украину под свое покровительство. И, надо сказать, в таком обращении не было ничего неожиданного. Еще в 1570-е годы Львовское братство поддерживало тесные связи с православной Москвой. В на-

155

чале XVII в. множество православных монахов с Украины находили в Москве убежище от преследования католиков. Однако на прямой призыв киевского митрополита Москва реагировала с осторожностью, ограничившись денежной и моральной поддержкой украинцев, но не беря на себя никаких обязательств перед ними, дабы не вызвать раздражения Польши.

Наконец, в 1632 г. само польское правительство решило положить конец разрушительной междоусобице между православными и греко-католиками и навязало им компромиссное решение. Православная иерархия получала официальное признание, а спорная собственность делилась между двумя церквами.

4 Одним из «архитекторов» этого компромисса был новый киевский митрополит Петро Могила. Многие историки называют его самым выдающимся церковным деятелем Украины XVII в. Потомок знатного молдавского рода. Могила, как и многие его соотечественники, получил образование во Львовской братской школе. Завершив образование в Париже, он вернулся в Украину и быстро сделал духовную карьеру. В 1627 г. 31-летний Могила стал архимандритом Киево-Пе-черской лавры, а всего пять лет спустя — митрополитом киевским.

Теперь, когда духовенство и паства немного успокоились после десятилетий яростной борьбы с униатами, Могила мог провести давно назревшие реформы как самой православной церкви, так и ее культурно-образовательных учреждений. Собрав вокруг себя группу образованных богословов и церковных писателей, так называемый Могилянский Атенеум, новый митрополит попытался систематизировать православные ритуалы и догматы и подготовил к изданию первый православный Катехизис. Еще будучи архимандритом Киево-Печерской лавры, Могила основал Лаврскую школу. Став митрополитом, он объединил эту школу с Братской, заложив основы так называемой Могилянской коллегии, которой суждено было стать одним из важнейших православньїх образовательных центров славянского мира.

Коллегия, устроенная по образцу иезуитских, была нацелена на то, чтобы дать учащимся классическое образование. Особое внимание уделялось латыни, польскому языку. В то же время изучение древнегреческого, которому отдавалось предпочтение в братских школах, отошло на второй план. Вообще вся программа Мс""ляяской коллегии отражала характерную для этого вре^н;., тенденцию — взять все лучшее и из восточной правое'іаьно-ілавянской учености, и из западной, латннско-католической. Однако в своем увлечения куль-

156

турным наследием Запада Могила и его окружение подчас забывали, что философские трактаты, исторические труды и поэтические произведения латинских авторов доступны и интересны лишь кучке специально подготовленных ученых-схоластов, но не найдут ни отклика, ни понимания в украинском обществе. Так постепенно образовывалась культурная пропасть между киевской духовной элитой и остальными украинцами, -

""""'—'Культура рафинированных верхов оставалась по преимуществу церковной. Книги писались и издавались для того, чтобы доказать истинность православного пути спасения души. Среди этих книг были и такие сложные богословские труды, как «Палинодия» Захарии Копыстенского или «Зерцало богословия» Кирила Ставровецкого. Но и, так сказать, бестселлеры той эпохи, т. е. книги, предназначенные для всех или почти всех грамотных людей, трактовали такие предметы, как жития святых или история чудес Киево-Печерской лавры. Большинство этих книг было написано на церковнославянском языке, по-прежнему служившем основным литературным языком Украины. Появлялись, однако, и первые попытки писать более простым языком. А Памва Беринда на протяжении 30 лет составлял свой «Лексикон», пытаясь подобрать украинские эквиваленты церковнославянских слов.

Другой новостью тогдашней литературной жизни становится растущая популярность поэзии и особенно стихотворных панегириков. Среди наиболее известных образцов этого жанра приведем еще раз «Вирши» Саковича на смерть Сагайдачного, а также опусы студентов Могилянской коллегии в честь их патрона Петра Могилы. В учебных заведениях сочинялись также и пьесы, так называемые «школьные драмы», часто включавшие в себя элементы украинского фольклора. Вообще по мере того как школы выпускали все новые сотни студентов, а типографии, которых было уже около 20,— десятки книг, грамотность все шире распространялась по Украине.

Если киевская элитарная культура развивалась в русле религиозных проблем и не без влияния западных образцов, то культура масс продолжала зависеть от аграрного календаря и образа жизни хлебороба в суровых условиях погра-ничья. Старинные крестьянские песни повествуют об отношениях человека с природой, о работе в поле, о личных переживаниях. Те, кто пел эти песни, ценили простые человеческие достоинства — трудолюбие, скромность и честность — и смеялись над теми, кто всего этого лишен. Высшим достижением украинского устного народного творчества XVI— XVII вв. считается фольклорный эпос — думы. Их исполняли

157

под собственный аккомпанемент странствующие кобзари. В дни ярмарок или церковных праздников, на деревенских майданах, в казацких лагерях люди сходились послушать кобзаря, поющего о буйной жизни казацкой вольницы, о борьбе с турками и татарами, о том достойном отпоре, который отчаянный казак всегда готов дать гордой и высокомерной шляхте...

Многие страны Восточной Европы в начале своей Новой истории столкнулись с таким явлением, как вольная жизнь на пограничье. Не только по украинскому Днепру, но и по русскому Дону селились казаки. Было нечто подобное и в истории Венгрии, Хорватии и других христианских стран, где на незаселенных границах с Оттоманской империей возникали в чем-то сходные с казачеством социальные группы. Но нигде это «периферийное» сословие не сыграло такой важной роли в развитии общества, как в Украине. Этого, конечно, можно было ожидать: ведь в те времена пограничьем была, пожалуй, вся Украина, а полонизация украинской элиты привела к тому, что казакам здесь пришлось взять на себя ту роль, которая в других странах принадлежала дворянству. Соответственно казак становится ключевой фигурой не только украинской истории, но и национального сознания — примерно так, как ковбой у американцев или викинг у скандинавов.

Возрастание роли казачества сопровождалось мощным обновлением украинской религиозной и культурной жизни. Киев снова становится центром православия в Украине. Для культурно-религиозной элиты, группировавшейся вокруг Киево-Могилянской коллегии, это было время расширения кругозора и парения духа. С одной стороны, православное возрождение способствовало ослаблению полонизации, с другой — оно ввело в украинскую культуру те западные элементы, которые впоследствии будут ' удерживать ее от русификации.

Так, в опасной близости от той черты, за которой — полная ассимиляция в чужом общественном укладе и чужой культуре, вступала Украина в свою Новую историю. Но именно это ощущение опасности способствовало тому, что в украинской истории, в национальном характере украинцев появляются такие особенности, которые отличают этот народ от его соседей.