Стюарт Гэмпшир, как мы могли заметить, свел социализм к трем «моральным» заповедям: 1) избавление от бедности должно стать первейшей задачей правительства после национальной обороны; 2) значительное неравенство в богатстве приводит к неравенству в свободе действий — и такое положение должно быть исправлено правительством; 3) удовлетворение основных потребностей должно стать приоритетной задачей правительства, даже в том случае, если это приведет к некоторым потерям в объеме товаров и услуг. На первый взгляд эти заповеди могут показаться «моральными». Но в действительности они подразумевают определенную теорию политики и экономики. Их реализация приведет к повышению уровня жизни бедных и падению уровня жизни богатых. Их цель — установить своего рода средний уровень дохода для всех граждан. Они определяют политику как инструмент, с помощью которого можно силой утвердить желаемое равенство. Эти три моральные заповеди таят серьезную угрозу. Во-первых, — опасность их одностороннего понимания и применения, особенно в том случае, если ограничению власти государства не придается такое же моральное значение. Во-вторых, есть опасность, что «некоторые» потери в объеме товаров и услуг могут быть столь велики, что приведут к стагнации и экономическому краху. У обедневшего народа слишком мало шансов облегчить судьбу своих безработных, стесненных и бедняков; такие потери могут нести опасность самим основам демократического правления, усугубляя недовольство граждан, которым будущее не обещает кардинального улучшения их положения. В-третьих, существует опасность, что мероприятия, направленные на преодоление бедности и основанные на рациональном плане, могут серьезно подорвать источники богатства народов. Самое малое, что можно сказать о заповедях, сформулированных Гэмпширом, так это то, что для них характерна ориентация на создание статичного общества. Они игнорируют источники динамизма экономики. Это очень опасные интеллектуальные заблуждения. Демократический капитализм предполагает, безусловно, отличный от упомянутого способ понимания и достижения общественных целей. Его политическая система позволяет правительству, стремяще муся к преодолению бедности своих граждан, одновременно расширять границы общей свободы и удовлетворять основные потребности людей. Но прежде всего следует заботиться о том, чтобы правительство не превышало своих полномочий и не превратилось тем самым в большую угрозу, чем несправедливость, которую оно призвано исправлять. В действительности пределы компетенции государства трудно определять заранее. Но опасность тирании чрезвычайно возрастает, когда государство, расширяя сферу своей компетенции, оправдывает это, ссылаясь на принципы морали. Угроза свободе действий, как ее понимает профессор Гэмпшир, вытекает прежде всего из «величайшего неравенства в богатстве между разными общественными группами». Но не меньшую опасность несет создание подверженного коррупции, высокомерного и непонятно чем занимающегося правительства. Принцип, согласно которому все общественные группы должны обладать равной степенью власти и свободы действий, не может быть осуществлен путем расширения компетенции государства, — если только это правительство не состоит из ангелов. Приобретение всех видов власти, необходимых для насильственного установления равенства, даст государственным чиновникам неизмеримо большую, по сравнению с остальными гражданами, власть. Кто будет руководить правительством? Утверждать, будто люди, избранные демократическим путем, будут контролировать бюрократов, — значит игнорировать фундаментальные проблемы управления, а также природу бюрократии. Надеяться на достижение свободы, уповая на способность бюрократов предоставлять привилегии в экономической сфере отдельным группам граждан, — значит доверять бюрократам больше, чем позволяет здравый смысл. Принцип равной свободы действий для всех противоречит самой природе. Люди, не обладающие музыкальным слухом, никогда не будут обладать равными возможностями в делах, связанных с музыкой; а тот, кто не способен усвоить элементарную логику, никогда не сможет занять какой-либо должности на кафедре философии. Люди, имеющие степень магистра английского языка, на этом основании обладают способностью яснее выражать свои мысли, которой не достает менее удачливым. Именно по этой причине и в экономической деятельности разные люди обладают различной степенью таланта. Похоже, менее способные (в интеллектуальном плане, в интуиции или энергии) не могут добиться той власти и свободы действий, которых достигают более способные. Можно считать банальным утверждение, что тот, кто работает над совершенствованием своего таланта (в музыке, философии или экономической деятельности), делает это для того, чтобы увеличить свою власть и расширить сферу своей свободы. Принцип равенства в изложении профессора Гэмпшира невозможно применить ни к одной из областей вне экономики. Так почему же он должен быть применим в этой области? В свою очередь приверженцы демократического капитализма считают: каждый талантливый человек должен иметь возможность реализовать свой талант и совершенствовать его. Они полагают, что унаследованное и приобретенное неравенство служит общему благу. Общество без художественных гениев будет беднее — то же можно сказать и о гениях предпринимательства. В традиционном обществе, где отсутствует равенство возможностей, а социальная мобильность чрезвычайно замедленна, существующее неравенство в богатстве и общественном положении преграждает новым талантливым людям путь наверх. В обществах традиционного и социалистического типа сторонники демократического капитализма видят реальную угрозу достижению общего блага. Сторонники демократического социализма и демократического капитализма по-разному смотрят на проблему неравенства богатства. Социал-демократы желают как можно скорее уничтожить это неравенство: поскольку оно, по их мнению, противоречит природе и морали. Сторонники же демократического капитализма относятся к нему как к чему-то естественному и считают согласующимся с моралью на том основании, что оно приносит пользу всему обществу (это выражается, в том числе, и в уменьшении насилия). Убежденные в том, что раскрытие таланта требует времени, сторонники демократического капитализма полагают, что при условии равенства возможностей и интенсивной социальной мобильности (условиях, которые нередко отсутствуют, например в странах Латинской Америки) члены разбогатевших фамилий либо мудро распорядятся своим капиталом, либо растратят его, — и элита пополнится новыми семьями, которые разбогатеют, потеснив таким образом своих предшественников. Тем самым «концентрация власти в экономической сфере» в некоторой степени ограничена. С другой стороны, существует реальная возможность ее потери, спровоцированной развитием экономики. К тому же богатство находится в большей безопасности в условиях свободного, переживающего постоянный экономический рост общества и подвергается наибольшему риску в обществе, переживающем экономический спад. Следовательно, богатый человек серьезно заинтересован в экономическом, политическом и социальном здоровье общества, гражданином которого он является. При демократическом капитализме богатый человек имеет реальные основания заботиться об общественном мнении, думать о проблемах общества, быть филантропом. Это относится не только к членам таких семей, как Карнеги, Меллоуны, Рокфеллеры или Форды — с их знаменитыми библиотеками, художественными галереями и фондами, — но и к представителям менее известных фамилий в местности, где они живут, с их пожертвованиями больницам, колледжам, городским оркестрам и т.п. Их собственные интересы удерживают их от ограниченного только экономикой использования своего богатства. Если же они не осознают этого интереса, то свободное общество располагает достаточным количеством средств, помогающих изменить их представления. Впрочем, взлеты и падения переживают не только богатые семьи, но и крупные корпорации, и даже целые отрасли — китобойный промысел, железные дороги, даже атомная энергетика, — подчиняясь совершенно естественным ритмам развития, зависящим от проницательности своих лидеров и состояния общества. Таким образом, само неразумное распоряжение богатством приводит к наказанию; и стороннику демократического капитализма не надо претендовать на роль Бога. Западная цивилизация оказалась способной к развитию, потому что победила зависть. Ей это удалось во многом благодаря изобретению и реализации на практике рыночной системы экономики. Обмен на рынке требует веры — веры в будущее общества, в надежность валюты, в возвращение кредита и получение товара. Он также требует информации о потребностях других людей: ведь каждая сделка включает и удовлетворение потребностей другого лица, и достижение собственных интересов. Там, где существует рынок, информация поступает мгновенно и без посредников. Там, где рынок отсутствует, удаленные от проблем конкретного человека власти вынуждены спекулировать насчет этих потребностей и ранжировать их. Отношения обмена, следовательно, человечнее тех, которые построены на личной зависимости. По этой причине рынок принимает как должное (и поощряет) равенство людей в элементарных вещах, а там, где это равенство отсутствует, медленно, но верно утверждает его. На том основании, что рынок делает это медленно, социал-демократы заключают, что здесь рынку следует предпочесть прямое государственное вмешательство в экономику. В свою очередь сторонники демократического капитализма в целом не против деятельности правительства, но оценивают ее по результатам — приведет ли она к увеличению числа участников рынка, или создаст отношения личной зависимости. Они полагают, что в первом случае правительство будет способствовать произвольности человеческих отношений, т.е. свободе; во втором — создаст реальную угрозу обществу, и, значит, его действия аморальны. Здесь необходимо кратко перечислить некоторые скрытые предпосылки социалистического «идеализма». Существует группа людей, обычно наиболее влиятельная в деле формирования общественного мнения, чья жизненная ситуация подталкивает их к принятию убеждений, близких социалистическим идеалам (успехи демократического капитализма, усиливая этот класс, усиливают общее влияние такого рода убеждений). Несколько столетий назад интеллектуалы осознали, что человечество может добиться большей власти и извлечь для себя большую пользу из организованного определенным образом использования природных ресурсов. Отсюда несложно было сделать вывод, что не меньше власти и пользы обещает и организованная определенным образом общественная жизнь. Если умелая реализация простого и последовательного плана увенчалась успехом в виде овладения природой, — значит, такой же простой и последовательный план действий можно будет не менее успешно осуществить, чтобы добиться создания стабильного и предсказуемого общества. В этом скрыта склонность если не к «научному социализму», то по крайней мере к определенной форме социального планирования. Многим кажется, что социальный порядок, спланированный интеллектуалами и реализованный властями, будет обладать более высокой ценностью в интеллектуальном отношении по сравнению с общественной системой, рождающейся как результат многочисленных и весьма разнообразных человеческих поступков, основанных на индивидуальных предпочтениях людей. Наиболее привлекательной для социалистов была карьера в мире идей. «Социализм, — писал Хайек, — с самого начала не был движением рабочего класса. Он не представлял собой очевидного средства против очевидного зла, которого требовали интересы рабочего класса. Он был конструкцией теоретиков, возникшей из определенных тенденций абстрактного мышления, с которым долгое время были знакомы только интеллектуалы...»12. Как идея социализм в свободном обществе имеет в области риторики большое преимущество перед либерализмом. Ведь в то время как либеральные мыслители стремятся быть прагматичными и реалистичными, социалисты тешат себя общими идеями. В любой стране главный корень социализма заключен прежде всего в классе мыслителей, занимающихся общими рассуждениями и в связи с этим испытывающих потребность в общих идеях и видении некого идеального будущего. В уже добившихся свободы обществах социализм борется не с идеалами демократического капитализма, а с существующей системой отношений. Большое число людей, чья функция — передавать новые идеи своим слушателям (священники, министры, директора коллед жей, председатели различного рода фондов, газетные репортеры, авторы журнальных статей, консультанты, короче говоря, любого рода информаторы), находят в социализме прекрасную возможность для демонстрации собственной оригинальности и критичности. В определенном смысле зависимость социализма от идей дает замечательное опровержение его материалистического понимания истории. С другой стороны, это делает идеи источником общественной власти и, таким образом, приравнивает их к материальным интересам. Гордыня социалистически настроенных интеллектуалов имеет значение для экономики, так как и интеллектуалы и общественные деятели имеют собственные классовые интересы. Социалистически мыслящие интеллектуалы приобретают престиж, который вытекает из их весьма отвлеченных, но чрезвычайно логичных теорий будущего, в сравнении с которыми теории либеральных авторов не кажутся такими впечатляющими. В результате социализм приобретает престиж, недоступный идеям демократического капитализма. Он предлагает практически каждому широкую основу для осмысления проблем, выходящих за рамки узкого специалиста, — так что люди, стремящиеся идти в ногу со временем, вынуждены мыслить социалистическими категориями. Тем, кто остается привержен либеральной традиции, приходится нести бремя существующего зла, конфликтов, замешательства, и они могут, особенно в сравнении, легко показаться обороняющейся стороной. 1.