IVIaKC Вебер был прав, когда говорил о духе демократического капитализма, поскольку без упоминания этого нового духа определение капитализма становится практически невыполнимой задачей1. Его нельзя определить через особенности его экономической системы, ведь промышленность, торговля, прибыль, частная собственность, экономическая мотивация, разделение труда и международная торговля возникли не вчера. Однако все эти институты приобрели какое-то новое качество, которое даже Вебер не смог определить точно. Этим новым качеством стал плюрализм. Дух плюрализма коренным образом отличает демократический капитализм и от традиционного, и от социалистического общества. Каждое из когда-либо существовавших в мировой истории обществ навязывало своим гражданам единое понимание добра и зла. При любом другом общественном устройстве власть в экономической, политической и моральной областях осуществляется с благословения единого авторитета. Демократический капитализм — это уникальная, по причине господствующего в нем плюрализма, система организации экономической деятельности. Что следует понимать под плюрализмом? Не противоречит ли плюрализм в политической, экономической и культурной сферах порядку? Если над нашими правами не будет распростерт «священный полог» единого мировоззрения, удастся ли избежать анархии? Нет вопросов сложнее, чем те, с которыми мы столкнулись; поэтому нам не обойтись без их краткого пояснения. Во-первых, плюралистический порядок следует отличать от традиционного (и социалистического) порядка. Во-вторых, мы исследуем, как плюрализм проявляется в экономике, политике и религии. 1. ЕДИНЫЙ порядок Человечество в целом склонно к некоторому мистицизму в вопросах, касающихся порядка. Религиозное сознание западного человека, к примеру, имеет глубоко укоренившуюся привычку мыслить об истории как о некоем целом. Оно одержимо неосознанным стремлением отыскать в ней смысл. Традиционное западное общество проявляло это стремление точно так же, как общества социалистического типа демонстрируют его сегодня. В этом отношении серьезное влияние на политическое сознание оказал монотеизм2. Если существует Единый Бог, сотворивший природу и человека, — значит история «должна» иметь смысл, цель и направление своего развития. В религиозной традиции оправданность той или иной общественной системы зависит от того, насколько она соответствует Божественному замыслу. Значит, члены общества, хотя и неосознанно, «причастны» к осуществлению Божественного плана. Огромную роль в распознании того, чего желает Господь, сыграли религиозные проповедники, но отчасти эта проблема заботила и прихожан. Преступление и несправедливость, будучи грехом, лишь подтверждают необходимость порядка и должны способствовать победе праведности. Но существуют и атеистические варианты этого, возникшего благодаря монотеизму, устремления; в некоторых из них утверждается, что история имеет цель. Индивиды приобретают ценность в том случае, если они своими действиями способствуют прогрессу. Будущее, представлявшееся как нечто лучшее, чем настоящее, как бы взывает к людям доброй воли. Сторонники подобных теорий считают, что существуют некоторые тенденции развития и вызывающие их причины, которые воплощаются в определенных событиях, и что посвященные должны действовать в соответствии с ними. Моральность человека определяется не тем, как он поступает в частной жизни, а тем — способствует он прогрессу или нет. Его противники считались непосвященными, консерваторами или грешниками. Марксизм представляет собой такого рода атеизм, с характерным для него монотеистическим пониманием истории. Некоторые теологи легко отождествляют смысл прогресса, которого желает Господь, с диалектикой «освобождения», проповедуемой научными социалистами. Хотя, действуя в согласии с этой диалектикой, они могут ощутить себя частью истории, намного превышающей их собственные краткие, почти незаметные, жизни. Такое видение целесообразности истории имеет моральный оттенок. Его результатом становится призыв к немедленному действию. Демократическому капитализму, напротив, не свойствен морализм. Одно из самых тяжких обвинений, выдвигаемых против него, свидетельствует о том, что в определенном смысле он аморален; именно это приводит к аномии2 и бесцельности человеческого существования. Так, в своем выступлении в Гарварде в 1978 г. Александр Солженицын указал на то, что в самом сердце демократического капитализма кроется «моральная убогость, какую никто не мог себе представить еще даже в XIX в.» Эта новая система не ставит во главу угла духовность: она оставляет свободу пустотелой. Совершенно очевидно, что выдающийся писатель нашел демократический капитализм неудовлетворительным: «Все, что не связано с физическим существованием и накоплением материальных благ, все устремления и особенности природы человека, более тонкого и неуловимого порядка, остаются без внимания со стороны государства и общества, как будто в человеческой жизни не заключено никакого высшего смысла»3. По мнению Солженицына, общество должно опираться на традиционное понимание социального порядка. Это явно религиозное, возможно теократическое, видение. Православное общество он рассматривает как общество, которое обязано дисциплинировать свободу и воспитывать граждан в духе такого видения. Папы, начиная с Льва XIII (1891) и до Пия XI (1931), также неодобрительно относились к либерально-демократическому обществу британского и американского типов4. Они считали это общество примером беспорядка; с их точки зрения оно не может быть проникнуто духом любви и справедливости, поскольку его судьба зависит исключительно от выбора его граждан, не ограниченного какими-либо социальными императивами. Оно должно прийти к полному моральному хаосу. Понтифики настолько опасались индивидуализма, что пророчили, будто он неминуемо приведет к тирании. Демократический капитализм — антипод и традиционного, и социалистического понимания порядка. Но если система допускает существование плюрализма, почему мы обязаны считать, что ей недостает единого видения? Неужели цели ее граждан не пересекаются? Неужели то, что кто-то считает проступком, не имеет права на существование? Неужели тот моральный laissez-faire, который характерен для демократического капитализма, нельзя назвать просто толерантностью, удивительной терпимостью к чужому — пусть и ошибочно му — мнению? Как полагают критики, некоторое время общие ценности имплицитно все же могут сохраняться в таком обществе. Но если сознание индивида и далее будет развиваться в этом направлении, то морали данного общества угрожает, по-видимому, наступление полного хаоса. Солженицын объясняет это следующим образом: «Еще двести или даже пятьдесят лет назад в Америке трудно было представить, что человек может воспринимать неограниченную свободу как нечто само собой разумеющееся, вне связи с какой-либо целью, только лишь как условие удовлетворения собственных прихотей. Но впоследствии ограничения такого рода повсеместно исчезли на Западе; произошло всеобщее освобождение от морального наследия столетий христианства с его огромными запасами милосердия и жертвенности»5. Даже исследователи общества, положение которых обязывает к непредвзятости, часто оценивают демократический капитализм, исходя из тех ностальгических воспоминаний, которые они испытывают по порядку. Многие считают изъяном отсутствие в самом сердце плюрализма какой-либо системы ценностей. По их мнению, последствиями такого положения для индивидов становятся своего рода болезни общества: аномия, отчуждение, одиночество, отчаяние, утрата смысла существования и т.д. Однако все это примеры оценок плюрализма по стандартам, более подходящим традиционному пониманию порядка. «Новый порядок» стремится быть совершенно иным. Его основатели боялись абсолютизма больше, чем плюрализма. Они предпочитали произвести эксперимент, даже несмотря на то, что его окончательный результат мог стать очевидным уже после их смерти. И то, что многие описывают как отчуждение, аномию, бесцельность и т.п., можно оценивать совершенно иначе, если избрать другую точку зрения. Их можно считать обязательными спутниками истинной свободы. Если я свободен задавать вопросы о ценностях и символах, значимых для моей семьи, конфессии или культуры — что делает меня им «чуждым», — из этого еще не следует, что я болен, плохо обращаюсь с ними или сошел с ума. Наша способность задавать вопросы — свидетельство того, что нас интересует не только преходящее. «Наши сердца беспокойны, Господь, — читаем мы в молитве св. Августина, — пока не упокоятся в Тебе». Люди, находящие все происходящее чем-то незначимым и суетным, не порывают тем самым с западной традицией. Способность выходить за пределы повседневной жизни, кажущиеся иногда непреодолимыми, и возможность посмотреть на них однажды как на тени, танцующие на стене, как писал Платон, практикуют издревле. Человечес кий дух не заточен в темницу реалий своей культуры, просто иногда он кажется спящим и неспособным взглянуть на все происходящее со стороны. В каждом свободном обществе гражданам внушается, что они должны быть внимательны к любым проблемам и что такого рода опыт будет умножаться. Часто приходится слышать голоса представителей отверженных слоев общества, свидетельствующие об абсурде, отвращении, тщетности, отчуждении. Эти чувства настолько часто возникают у человека в действительно свободном обществе, что могут показаться чем-то давно и хорошо известным. Сообразительные молодые люди легко изображают их. Тот, кто не переживал «кризис само- тождественности», может прийти к мысли, что с ним, должно быть, что-то не так. Нет ничего удивительного в том, что свободные личности чувствуют отчуждение! В противном случае они находились бы в зависимости, которая не позволяла бы им быть по-настоящему свободными. Свободе нужно учиться — иногда против собственной воли, — чтобы стать самостоятельной, независимой ни от кого личностьюб. Некоторые писатели говорят как о «священном пологе» о тех способах определения возможного, которые вырабатывает каждая культура, а именно: что человеку следует считать реальным, истинным, добрым, прекрасным7. Именно различия этих способов и отличают культуры друг от друга. Нет ничего удивительного, что практически все люди, переходя от одной культуры к другой, переживают то, что обычно называют «культурным шоком», — ожидания человека оказываются обманутыми, а его понимание реальности слишком ограниченным. Жить в динамичном и свободном обществе — значит нередко переживать такой культурный шок. Несомненно, в небольших группах людей, близких по мировоззрению, человек может ощущать себя под «священным пологом», ведь здесь все воспитаны в одном и том же духе, имеют схожую мораль и эстетические вкусы, смеются над одними и теми же шутками. В такой группе человек может расслабиться и отдохнуть в кругу друзей. Однако за пределами этой тихой, но временной пристани бушует плюрализм, где столько систем мировоззрения, сколько душе угодно; и то, что одна группа считает святым, может быть предметом насмешек в другой. В связи с этим жизнь в условиях плюрализма учит человека избегать нарушения чужих границ. Всегда, когда мы покидаем круг своих приятелей, нам дают почувствовать ограниченность наших представлений. В условиях действительного плюрализма не существует единого «священного полога» — его не может быть в принципе. Сама духовная сердцевина плюрализма пуста, он похож на покинутую гробницу. Гробница оставлена пустой в понимании того, что ни одно слово, образ или символ не подходят для выражения того, что все ищут в ней. Эта пустота свидетельствует о существовании сверхъестественного, к которому сознание каждого человека следует своей собственной дорогой. (Аквинат однажды написал, что люди созданы по образу и подобию Божьему, но Бог вечен, и, следовательно, Его образ может быть выражен лишь действительно бесконечным числом людей. Ни одна из попыток выразить Его не будет адекватна). Верующий и атеист, эгоист и альтруист, безобразный и прекрасный, наивный и умудренный опытом — все они живут в условиях порядка, главная ценность которого не навязана им обществом. Действительно ли у плюрализма, утвердившегося в Соединенных Штатах, отсутствует сердцевина? Согласно Декларации Независимости, люди от Бога наделены неотчуждаемыми правами. Авраам Линкольн и другие президенты открыто поклонялись Всевышнему. На наших монетах и банкнотах можно прочесть: «Мы верим в Бога». Так разве не Бог — духовное средоточие этого плюрализма? Для тех, кто верит, да; для атеистов — нет. Открытая хвала Господу не ставит своей целью смутить или заставить согласиться с этим людей, которые не верят в Бога. В них заключен плюрализм. Ни одному общественному институту, группе или личности в Соединенных Штатах не дано право определять вместо других значение того, что подразумевают такие слова, как «Бог», «Господь» или «Творец». Эти слова — своеобразные указатели, смысл которых человеку следует определять самому. Их задача — защитить свободу совести для каждого человека, используя символ власти, превосходящей власть государства и любой другой земной власти. Эти символы не пустой звук, хотя кто-то может и не увидеть в них никакого смысла. Они указывают на Высшую власть, защищая таким образом право человека на общение со сверхъестественным. Существуют и другие символы плюрализма. К примеру, такие свободы, как свобода слова, печати, исследования позволяют человеку вести ничем не ограниченные искания. Но любая из этих ценностей требует от каждого соблюдения определенной дисциплины. Любая из них требует выдержки, толерантности и доброй воли, которые необходимы для участия в нелегком демократическом процессе. Эти ценности дают понять каждому, что его собственное понимание блага, которое он так страстно отстаивает, не обязательно тождественно общему благу. Именно Неземной Свет указывает нам путь прогресса и реформ. Никогда не настанет такой момент, когда нам следовало бы остано виться и сказать: ну вот, наконец, мы стали справедливыми; или: свобода теперь обеспечена раз и навсегда. Моральный прогресс, к которому призывает демократический капитализм, не утопия, и он не завершен, пока существует человечество. Тот факт, что в самом сердце демократического капитализма царит пустота, не означает, что ему не хватит силы выжить, а свидетельствует скорее о том, что природу его жизненной силы нельзя адекватно выразить с помощью какого бы то ни было средства. Ценности и обычаи, утверждающие в самом сердце системы сверхъестественное, поощряют людей к сотрудничеству, взаимности, общим усилиям. Такого рода «священный полог» — скорее в практических вопросах, чем в вопросах веры, — способствует единству в действии и различию в вере. Общества традиционного и социалистического типа, наоборот, навязывают своим гражданам единое видение. В них любая деятельность символизирует солидарность в убеждениях. Человеческая душа изголодалась по этой пище; атавистические воспоминания посещают каждого свободного человека. «Пустыня» в сердце демократического капитализма напоминает поле брани; по нему, в смятении, среди многочисленных жертв одиноко блуждают люди. Но все же, как и темнота, которая заполняет душу во время ее погружения в таинственное, это пустынное пространство выполняет определенное предназначение. Оно помогает сохранять уважение к многообразию человеческих убеждений, представлений и устремлений. Оно существует для поклонения чему-то высшему, которого люди достигают самостоятельно, без посредничества общественных институтов. Высшие сферы открываются нам в литературе, религии, семье, в общении с друзьями, но, в конце концов, они скрыты в том безмолвии, которое царит внутри каждого из нас. Демократический капитализм может предложить не только отчуждение, аномию, одиночество и тщету — его все время освежает непередаваемое чувство свободы. Если люди, в самом деле, существа общественные, и реально имеется множество жизненно важных институтов, опосредствующих жизнь человека и его развитие, это совсем не означает, что человечество исчерпывается институтами, в рамках которых протекает его жизнь. Каждый человек осознает свою уникальность и личную ответственность, они делают его еще более одиноким в людской толпе. Самосознание — отличительная черта демократического капитализма. В силу того что личность способна осознавать тщетность жизни (то есть подвергать сомнению все — принципы, на которых основано общество, установленный порядок, общепринятые цели и понимание) и сделать выбор в ситуации полной неопределен ности, она обладает свободой и неотъемлемыми правами. Преклоняясь перед сверхъестественным, демократический капитализм устанавливает собственные пределы. Плюралистическое понимание порядка коренным образом отличается от того единого видения, которое характерно для обществ традиционного и социалистического типа. Плюрализм по определению нарушает старые представления. 1.