Феномен врага как фактор конфликтов и войн

В политической сфере враг - это не просто конкурент в экономике, противник в спортивных или иных состязаниях или недоброжелатель в частной, обыденной жизни. Здесь враг, говоря словами Шмитта, «борющаяся совокупность людей, проти- 239

востояшая точно такой же совокупности... Враг - это hostes, не inimicus в более широком смысле, polemios, не extros» |Там же]. Если согласиться с этим утверждением, то нельзя не согласиться и с выводом, который Шмитт сделал из данного постулата. Так, часто цитируемое из Нового Завета выражение «любите врагов ваших» означает «diligite inimicos vestros» или по-гречески «agalate tous extrous humon», а не «diligite hostes vestros» (курсив мой. - К.Г.). Если как следует вдуматься, то обнаружится, что под словами inimicos (в латинском варианте) или extrous (в греческом варианте), подразумевается скорее просто противник, соперник, недоброжелатель, ненавистник (назовите как хотите) в чисто бытовом, частном смысле.

Что касается понятия hostes («враг»), то оно пронизано прежде всего политическим, публичным началом, теснейшим образом связано с понятиями «война», «борьба», понимаемыми как столкновение противоборствующих сил, организованных политически. Вспомним здесь тот кардинальный факт, что война представляет собой феномен публичный, политический, происходящий между государствами. Не случайно, греческое слово polemios, означающее враг, происходит от однокорневого слова polemon, означающего войну в собственном смысле слова.

И действительно, ведь даже у первых христиан, не говоря уже о христианах средневековья и Нового времени, речь не могла идти о том, чтобы сдаться на милость врагу, безучастно смотреть на порабощение родины какими-нибудь чужеземными завоевателями, і реагировать непротивлением творимому ими злу.

Q В самой человеческой природе, видимо, коренится потребность го иметь врага - злобного и беспощадного и в силу этого подлежащего го уничтожению. Оппозиционность, неуживчивость, конфликт- го ность, враждебность - такие же естественные формы проявления отношений между людьми, как и взаимная симпатия, солидарность, коллективизм и т.д. Инстинкт самосохранения и инстинкт 240 борьбы составляют две стороны одной медали. Поэтому со

значительной долей уверенности можно сказать, что одним из основополагающих побудительных мотивов человеческой агрессии является образ действительного или воображаемого врага, именем которого люди оправдывают свои действия.

Привычка направлять свою враждебность вовне, на чужаков, привилась человеку вместе со способностью рассуждать, смеяться, удивляться, радоваться и т.д. Б. Паскаль приводил такую притчу: «- За что ты меня убиваешь? - Как за что? Друг, да ведь ты живешь на том берегу реки! Живи ты на этом, я и впрямь совершил бы неправое дело, злодейство, если бы тебя убил. Но ты живешь по ту сторону, значит, дело мое правое, и я совершил подвиг!» [60]

Как установлено антропологическими и этнографическими исследованиями, практика использования посторонних, чужих в качестве козлов отпущения стара как мир. Она уходит своими корнями в родоплеменное прошлое человечества. Общий враг, реальный или воображаемый, нередко служил началом для единства и сплоченности племени или народа. Поэтому, если не было реального врага, который бы угрожал этому единству и сплоченности, то его, естественно, придумывали, конструировали.

При отсутствии реального врага его роль часто выполняет воображаемый враг. На этой основе уже в первобытную эпоху появились антитезы: мы-они, свои-чужие, племя-враг племени. Показательно, что в ту эпоху человек легко убивает и даже съедает инопле- >g менника. В его глазах представитель другого рода, племени - это не ™ человек, а нелюдь. Не случайно, что само название многих народов g переводилось как «люди», противопоставляемые остальным «нелю- | дям», которые подлежали уничтожению. -Є-

Такое положение несколько изменилось лишь в период неолита ° и в последующие эпохи, когда взаимоотношения сначала различ- g- ных племен, а потом народов были заключены в рамки определен- * ных норм и правил. Принцип поисков и конструирования врага сохранился у всех народов. Когда в семье, коллективе, стране дела 2 идут плохо, слишком часто появляется искушение найти виновни- fe ков всех бед вовне. В их качестве, как правило, выступают разные m религиозные, национальные и иные меньшинства, а на междуна- | родном уровне — иностранное государство, которое будто вынаши- § вает планы завоевания или порабощения страны. Внешний враг в в данном случае часто служит фактором, объединяющим расколотую нацию. 241

В античной Греции внешний враг в лице Персии служил в качестве важного пропагандистского аргумента одних полисов против других. По свидетельству Фукидида, в Пелопонесской войне афиняне ссылались на свою роль защитников свободы Эллады в греко- персидских войнах, чтобы показать свое моральное превосходство над лакедемонянами. На это Гермократ Сиракузский возражал им, заявляя, что они боролись за свою независимость, а не за свободу всей Греции. Для Демосфена, Исократа и Ксенофонта также была характерна склонность объяснять распри между различными полисами вмешательством и кознями врагов всей Эллады. Если первый обвинял в этом македонского царя Филиппа, то Исократ и Ксено- фонт - Персию.

С тех пор образ врага и комплекс вражеского заговора служили в качестве излюбленного аргумента всех, кто вступал на тропу войны.

Картине мира, разделенного на три части: монгольско-японскую империю, которая правит Востоком, отсталую в культурном отношении Российскую империю, стремящуюся к экспансии на Запад, и механическую капиталистическую Америку в качестве наследницы утилитарной Англии - Шелер противопоставлял духовно объединенную Европу под военным руководством Германии.

Свое наиболее законченное, я бы сказал, абсурдное выражение этот подход, как выше указывалось, получил в период холодной войны.

Еще в 30-е годы председатель комиссии по разоружению Лиги Наций С. де Мадаряга пришел к выводу о ложности самой постановки вопроса о разоружении как средства достижения взаимопонимания между народами. Это, считал Мадаряга, является миражом, поскольку оно переворачивает проблему войны с ног на голову. Обосновывая свою мысль, он писал: «Народы не доверяют друг другу не потому, что они вооружены, они вооружены потому, что не доверяют друг другу. Поэтому желать разоружения до достижения минимума общего согласия по фундаментальным про- >g блемам так же абсурдно, как и желать, чтобы люди ходили зимой ™ голышом». §

В значительной степени гонка вооружений обусловлена поли- g тическими и идеологическими конфликтами и противоречиями, -§- питающими недоверие и неприязнь народов друг к другу. И дей- ° ствительно, прав психолог и публицист С. Кин, который, развивая §? зафиксированное в уставе ЮНЕСКО положение о том, что войны ? начинаются в умах людей, писал: «Сначала мы создаем образ врага. ^ Образ предваряет оружие. Мы убиваем других мысленно, а затем 2 изобретаем палицу или баллистические ракеты, чтобы убить их ? физически. Пропаганда опережает технологию». m

Архетип врага при этом имеет много ипостасей: чужака, агрес- % сора, иноверца, варвара, захватчика, преступника, насильника. По- | казав несостоятельность рационалистических доводов в пользу © уменьшения риска войны, Кин утверждал, что суть дела не в рационализме и технологии, а в «ожесточении наших 243

сердец». В период холодной войны, писал он, американцы и советские люди поколение за поколением культивировали ненависть и дегуманизировали друг друга, в результате «мы, люди, стали homo hostilis, враждующим видом, животными, изобретающими врагов» [122, р.

С окончанием холодной войны и биполярного миропорядка этот комплекс отнюдь не исчез и не может исчезнуть. В частности, в несколько модифицированной форме возродилась концепция конфликта цивилизаций. В 1993 г. известный американский политолог С. Хантингтон выступил с нашумевшей работой «Столкновение цивилизаций», лейтмотивом которой был тезис о том, что, если XX столетие было веком столкновения идеологий, то XXI столетие станет веком столкновения цивилизаций или религий, поскольку противоречия, сложившиеся столетиями, «более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами». Из этих рассуждений выводился сакраментальный вывод: «Следующая мировая война, если она разразится, будет войной между цивилизациями».

В настоящее время мы наблюдаем отнюдь не тенденцию к консолидации вокруг неких «цивилизаций» или «культурных кругов», а явления прямо противоположные. Имеет место двуединый процесс интернационализации, универсализации и глобализации, с одной стороны, и фрагментации, локализации, ренационализации, с другой. В процессе реализации первой тенденции и происходит размывание культурных и цивилизационных особенностей при одновремен- I ном формировании обших для большинства стран и народов эко- g номических и политических институтов. Суть второй тенденции * состоит в возрождении национальных, этнических, местнических I настроений внутри стран, регионов, «цивилизаций». Q К тому же нередко войны и конфликты оказывались наиболее опу- о стошительными не столько на разломах цивилизаций или между раз- g личными цивилизациями, сколько в пределах одной цивилизации, "6" одной страны, одного народа, между соседними, зачастую близкими о по крови, культуре, языку народами. Справедливо отмечал Г. Зим- Q мель: «На почве родственной общности возникает более сильный ан- со тагонизм, чем между чужими. Взаимная ненависть мельчайших сота седних государств, у которых вся картина мира, локальные связи и га интересы необходимым образом весьма сходны и нередко должны і— даже совпадать, часто намного более страстна и непримирима, чем между большими нациями, пространственно и по существу 244 совершенно чужими друг другу» [31, т. 2, с.505]. Постоянные греко-персидские войны отнюдь не мешали столь частым внутригреческим войнам, одной из которых была Пелопонесская война, блестяще описанная Фукидидом. Как свидетельствуют источники, эти войны велись с не меньшим ожесточением и свирепостью, чем войны с персами. Так было и в последующие периоды.

Как показывает исторический опыт, особой ожесточенностью и жестокостью характеризуются гражданские войны. По некоторым данным, в ходе тайпинского восстания в Китае, начавшегося в 1851 г. и продолжавшегося 13 лет, число погибших достигло 20 млн человек. В ходе гражданской войны в США погибло около 600 тыс. человек, а в Гражданской войне в нашей стране число погибших и умерших от голода, холода, болезней и других лишений составило несколько миллионов человек.

В своем исследовании войн К. Райт пришел к выводу, что из общего числа 278 войн, в период с 1480 по 1941 г., 78 (или 28%) - гражданские. А с 1800 до 1941 г. одна гражданская война приходилась на три межгосударственные. По данным германских исследователей, с 1945 по 1985 г. в мире произошло 160 вооруженных конфликтов, из которых 151 - в странах третьего мира, за этот период только 26 дней мир был свободен от какого-либо конфликта. Общее число погибших в этих конфликтах составило от 25 млн до 35 млн.

Естественно, что феномен врага и отражающее его понятие не может просто так исчезнуть, они принимают лишь новые формы. '§ А война, как отмечал К. Ш митт, есть крайняя реализация вражды, и ° она представляет собой реальную возможность, «покуда смысл имеет § понятие врага» [88, с. 43]. g

Если в период глобального противостояния двух главных враж- -е- дебных лагерей вопрос о взаимных врагах и друзьях считался само g собой разумеющимся, то теперь каждому участнику мирового сооб- §- щества данный вопрос придется решать в каждом случае самостоя- * тельно и конкретно и определять собственные клише и стереотипы врагов и друзей. 2

Это особенно верно, если учитывать, что характерное для со- ^

современного мира возрастание, с одной стороны, закрытости, а, с ш

другой - открытости ведет к дестабилизации, к фрагментации и |

неустойчивости, восхождению толп одиночек, новых пиратов, ТО- т

талитарных сект и банд террористов, мафии и разного рода джен- 6

тльменов удачи.