«ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС» В РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ I ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА А.А. Тесля
В истории русской социально-политической мысли XIX - начала XX века «польский вопрос» традиционно выступал в качестве одного из основных и наиболее сложных для осмысления. Причина последнего - переплетение в нем целого ряда достаточно разнородных проблем: начиная от исторической памяти, присущей польскому и русскому обществам (и достаточно разнородно сконструированной в разных группах этих обществ - причем для русского общества характерно наличие диаметрально противоположных моделей «исторической памяти» в отношении Польши) и вплоть до ключевых вопросов национального самосознания и соотношения национальных и имперских проектов в осмыслении социально-политических перспектив.
Если сузить поле исследования только до русского общества, то на протяжении XIX - начала XX вв. менялись не только взгляды на «польский вопрос», но и сам «объем» русского общества, т. е. количество и характеристики групп, его образующих. В связи с последним моментом приобретает особенное значение контекстуальное изучение конкретных позиций по «польскому вопросу», поскольку их внешняя близость зачастую оказывается обманчивой в силу изменчивости контекста или групп, которые данные позиции провозглашают и (или) поддерживают.Впервые в центре внимания русского общества «польский вопрос» оказался после окончания наполеоновских войн, когда по результатам Венского конгресса на основе Великого герцогства Варшавского было образовано Царство Польское, которое вошло в состав Российской империи на правах конституционного государства, пользующегося весьма значительной автономией от центрального правительства. Первоначальная реакция западноевропейских либералов была восторженная - Б. Констан был, например, в высшей степени увлечен провозглашенной Александром I Польской конституцией и использовал пример российского монарха как способ косвенной критики европейских правительств.
Однако уже к 1818-1819 гг. недовольными оказываются практически все - от французских «идеологов» до образованных русских гвардейских офицеров (см.: [1]). Причины недовольства польского общества достаточно очевидны - провозглашенная конституция с самого начала оказалась весьма далека от реальной практики управления, неосторожно вызванный образ «Царства Польского», с одной стороны, пробуждал внутриполитические реставраторские надежды (в частности, планы присоединения западных губерний Российской империи, на тот момент в официальных бумагах еще как правило именовавшихся «бывшими Польскими»), с другой - надежду на то, что «Царство Польское» выступит зародышем восстановления польской государственности и на территориях, отошедших к Австрии (Галиция) и Пруссии (Великое герцогство Познанское).Общеизвестна негативная реакция Н.М. Карамзина и кн. П.А. Вяземского: опубликованная переписка 1819-1820 годов кн. П.А. Вяземского с А.И. Тургеневым давала основания советским историкам, опираясь на сильные протестные настроения князя, в тот момент находившегося в Варшаве с графом Новосильцевым, говорить о «декабристских» настроениях. Среди участников декабристских обществ «польский вопрос» был одним из основных «факторов раздражения» - М.Ф. Орлов переходит к активным размышлениям о заговоре и тайном обществе под влиянием впечатления от польских событий. Стоит отметить, что негативный вектор оценки правительственной политики в отношении Польши объединяет сторонников самых разных идеологических позиций - начиная от Карамзина, которому присуща своеобразная консервативная философия истории, включая Вигеля, выражающего позицию «официального патриотизма» и на тот момент вошедшего в противоречие с экуменической политикой Александра I, и вплоть до отмеченных выше либеральных и радикальных групп. Если для одних неприемлемым было дарование конституции как таковой, то для других оскорблением являлось дарование конституции Польше, в то время как Россия признавалась (пока) неготовой к конституционному правлению - и практически все группы оказались едины в отстаивании сохранения в составе Империи провинций, до XVIII века входивших в состав Речи Посполитой.
После 1820 г.
угроза территориального расширения Царства Польского сходит на нет: в политике Российской империи на передний план выходя иные, более актуальные задачи по поддержанию политической и идеологической системы, созданной Венским конгрессом. Следующим моментом обострения «польского вопроса» становится восстание 1830-1831 гг., вызвавшего достаточно единодушную реакцию русского общества. Основным результатом восстания для имперской политики стало осознание до некоторой степени глубины и сложности «польского вопроса», непосредственно затрагивающего территории Западных губерний империи (см.: [2, гл. 12]). Данный процесс может быть отмечен уже на уроне лексических изменений: губернии начинают именоваться либо «от Польши возвращенными», либо внешне нейтрально «Западными» или «Западными и Юго-Западными губерниями». В последнем случае внешне нейтральная лексика несет еще более конфликтный по отношению к польскому обществу потенциал, поскольку территории, так обозначаемые, лексически осмысляются как само собой разумеющаяся часть России, через геогра- фически-нейтральное уточнение (в отличие от окраин, имеющих признаваемый особый статус - напр., Остзейские губернии, не говоря уже о Великом княжестве Финляндском или Царстве Польском).Однако для русского общества «польский вопрос» в период с 30-х до середины 50-х годов XIX века перестает быть актуальным и выпадает из активной полемики: цензурные условия не позволяют обсуждать его печатно, а отсутствие ярких общественно-значимых событий не дает условий для превращения его в существенный предмет «салонных» споров. Проблема воспринимается как существующая (см.: [3, 394-397]), но на данный момент либо не актуальная, либо закрытая для обсуждения. Ситуация в корне меняется со второй половины 1850-х годов, когда в условиях быстрой фактической либерализации режима радикально расширяются возможности выражения общественных позиций, что приводит как к артикуляции существующих (и нарастающей полемике между ними), так и быстрому возникновению новых.
«Польский вопрос» на протяжении I половины XIX века выступал точкой консолидации общественных взглядов, оставляя за пределами общественного консенсуса только наиболее радикальные взгляды и позиции (напр., М.А. Бакунина). Характерно, что южные декабристские организации так и не смогли наладить продуктивного взаимодействия с польскими тайными обществами. Расхождение во взглядах на «польский вопрос» оказалось существеннее наличия общего врага в лице существующего имперского правительства. Вместе с тем, непроговоренность, подспудность польской проблематики на протяжении большей части николаевского царствования привела к разрыву между видением проблем с точки зрения правительства и общества. Характерно, что если большая часть мер, примененных в Западных губерниях после январского восстания 1863 г. давно обсуждалась и прорабатывалась в правительстве, то для общества данный комплекс мер был воспринят как радикальное новшество и коренной поворот в политике.
Исследование выполнено в рамках гранта от Совета по грантам Президента Российской Федерации (2011 г.). Тема «Национальное самосознание в публицистике поздних славянофилов»; № гранта МК-1649.2011.6.
Литература:
- Парсамов, В.С. Декабристы и Франция. - М., 2010.
- Долбилов, М. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II. - М., 2010.
- Хомяков, А.С. Собрание сочинений. Т. VIII. - М., 1904.