СПОСОБЫ КОММУНИКАЦИИ

Как представляется, в качестве политического ресурса способны выступать три крупных вида средств передачи информации: образный, устный и письменный. Но средства коммуникации, взятые сами по себе, значат меньше, чем те отношения, которые поддерживают с ними различные социальные группы. Сосредоточены ли такие средства в чьих-то руках или распространены повсеместно? Являются ли они в одинаковой степени предметом присвоения для различных социальных групп или полностью принадлежат аппаратам господства, которые монополизируют также право на насилие? Само по себе средство коммуникации не содержит социального смысла или значения, имеющего всеобщий и непреходящий характер. Конечно, на закате Средневековья и на заре Возрождения образы играли в европейском обществе гораздо большую роль, чем в сегодняшнем мире, где их теснят письменность и всеобщая грамотность. Театр в Англии елизаветинской эпохи не имел того положения, которым он обладал в античной Греции или на Бали (этот индонезийский остров можно было бы назвать государством-театром) (см. гл. XI, с. 340).

Разумеется, следует остерегаться техницистской идеологии, с позиций которой техника решает все.

кино, которое зарождалось в качестве массового искусства, поставили себе

ским формам какую-то функцию выразителей политических и социальных си< тем. Поэтому нельзя ограничиваться изучением пропагандистских методо; следует, подобно Хальбваксу и ДР-, выяснять, не связана ли специфика исполу зования средств коммуникации с особыми формами политических о ций: возможно ли, к примеру, охарактеризовать политический режим

ороганиз?

тру применяемого им письма? Ниже мы обратимся к гипотезам подобног(?ег1Ч Здесь же подчеркнем, что можно было бы целиком поддержать идею о по$$й| независимости форм эстетического выражения от политического режима. л

Было бы заблуждением выводить своеобразие современных политически систем из значения в них средств коммуникации. Только обманчивые предстал

изменения в средствах коммуникации и оказывают воздействие на кие системы, то из этого нельзя сделать вывод о существовании «прогресса«* который ПОЗВОЛИЛ бы перейти ОТ нехватки К изобилию или избытку. ^ -Я вспомнить замечание Бертрана Рассела, придав ему более общий смысл. Учзя

рые людям приходится преодолевать. Отнюдь не пригороды привели к разв* тию железных дорог, напротив, именно последние породили пригороды. Ун ковечив социальную дискриминацию, которая была столь сильной в Парижа

муны и еще сегодня обнаруживаемый в электоральной карте), общественные транспорт позволил раздвинуть городские пределы и изгнать из центра ? «опасные классы».

шенно отличным от европейских, привела жилищная политика в США. Там гб^І родское строительство совпадало в одних местах с развитием железных дороіі (Нью-Йорк), в других — с развитием автомобильного транспорта (Лос-Анд-,1 желес) на общем фоне массовой иммиграции. Можно с равным основанием ут-1 верждать, что мы имеем здесь дело со следствиями сложения индивидуальных! решений (все хотят поселиться в центре города, и цена квадратного метра жилья ] здесь растет) и эффективной государственной политики. (Советский урбанизм, 3 например, изменил облик Москвы.) Но в любом случае нельзя говорить о про-| грессе только потому, что за один час можно приехать в Лилль из Парижа на |

сверхскоростном экспрессе. Ведь именно из-за наличия поезда людям приходится совершать такие поездки.

«Нехватка» того или иного средства коммуникации отнюдь не ограничивает публичное пространство. Так, несмотря на «отсутствие» средств массовой коммуникации в эпоху Карла VI (1368—1422), король и общественное мнение взаимодействуют, влияя друг на друга. Монарх утверждает в своих ордонансах, что услышал «глас» своих подданных и повелевает «объявить» его, чтобы «никто не оставался в неведении». Написанные тексты оглашались в торговых местах, там, где люди преимущественно общались, — на площадях, перекрестках, у церковных папертей. Такой способ распространения информации выглядит ущербным только при нелепом сравнении его, например, с ресурсами, которые предлагает двадцатичасовой телевизионный бюллетень новостей в обществе, где никто не может оправдываться незнанием закона и где все грамотны. Выдвигается предположение о том, что для движения информации необходимы определенные каналы, без которых политическая власть была бы глухой и немой. Но забывают, что размеры политического пространства и его структурированность различны, они не становятся меньшими или искривленными под воздействием имеющихся средств коммуникации.

И еще одна иллюзия того же типа: измерять расстояния на основе чисто метрических критериев, представляя древние сообщества как мертвенно неподвижные. Действительно, если за меру брать скорость современных средств коммуникации, то в прошлом индивиды, потоки информации, товары передвигались медленно, на небольшие расстояния. Но размеры политических, административных, экономических единиц есть функция связи специфического типа и зависят от частоты вынужденных передвижений. Отдаленное есть социальное отношение, горизонт — это коллективный мираж. Представляя «выстроенный пейзаж», в котором живет берберское племя сексава в Атласских горах Марокко, Жак Берк предупреждает: «Ничто не отстояло бы такдалеко от истины, как оценка массы страны по нашей метрической системе. Рассказывая о том, как путешествуют пешком или на муле, этот автор различает меру пастуха, меру воина и меру гражданина. И он показывает контраст между горой бербера, идущего пешком, и равниной араба, скачущего на лошади, чтобы предостеречь от «видения, основанного на равнинных понятиях», свойственного Ибн Хальдуну. Беркже призывает смотреть на общество берберов сексава так, как оно само на себя смотрит. А оно на недосягаемую высоту ставит свое неприступное убежище, в лежащей же внизу долине видит лишь путь, ведущий к равнине, от которой необходимо себя обезопасить48. ОБРАЗЫ ВЛАСТИ И ВЛАСТЬ ОБРАЗА

Мы уже затрагивали политические аспекты проблемы образа, исходя из ? роли, которую Фрейд придает идентификации в социальной организации. Всл за Лаканом можно отличать воображаемое от символического и воображаем< от реального.

Образование представлений, мышление, духовное общение людей являются ^ еще непосредственным порождением материального отношения людей, во всей идеологии люди и их отношения оказываются поставленными на над словно в камере-обскуре, то это явление точнотакже проистекает из историческ процесса ихжизни — подобно тому, как обратное изображение предметов на сет ке глаза проистекает из непосредственного физического процесса ихжизни49..

Идеология, или ложное сознание, выдает за реальность ее мнимый о$ ибо перевертывает эту реальность. Примером является философия ГегеЖи возглашающая первичность идеи, сознания. Сравнение идеологии с отсц|[ ским устройством (которое, вообще, очень полезно для живописи и фото!; фии) усиливает в целом Марксову критику той «фантасмагории», которой яюД является представление. Таким образом, следует расстаться с небесами щ ститься на землю, покончить с представительным государством и обеспё! триумф гражданского общества.

Вместо того чтобы рассматривать очень многочисленные вопросы, отнс щиеся к проблеме воображаемого в политике, ограничимся кратким ана двух примеров: взаимосвязью иконоборчества и фанатизма на заре протес тизма и связью между властью и представлением в елизаветинские времена ФАНАТИКИ И ИКОНОБОРЦЫ

Во время протестантской Реформы Лютер и Меланхтон выступили против тех, кого они клеймили как «фанатиков». Так эти деятели называли миллена- ристские группы, стремившиеся уничтожить «расстояние» между градом Божьим и градом земным, разрушить во имя Иерусалима небесного гражданское общество, осуждавшееся ими как Вавилон. По мнению же Лютера и Меланхто- на, нельзя оспаривать законность политической власти (ср. гл. III, с. 58). И они отвергали спорный тезис (первоначально направленный в основном против Римской церкви) о том, что любое изображение якобы означает идолопоклонство. Этот вопрос был связан со статусом таинства евхаристии. Правоверные католики верили в пресуществление (хлеб и вино пресуществляются при совершении таинства литургии в истинные тело и кровь Христовы), поэтому в определенном отношении изображение Христа было для них делом совершенно законным (и Контрреформация полностью включит пластические искусства в свой пропагандистский арсенал). «Фанатики» же (анабаптисты, сторонники француза Кальвина и швейцарца Цвингли) считали, что благодаря мессе происходитлишь «символическое» воспроизведение тела и крови Христовых, происходящее в душах присутствующих. В их храмах нет никаких изображений. Для Лютера евхаристия является соприсутствием (хлеб и вино остаются самими собой, сосуществуют с телом и кровью Христовыми), он осуждает иконоборцев. В политическом плане в особой обстановке Ренессанса и возникновения протестантизма иконоборцы появляются из групп, которые отвергают сам принцип существования какого-то земного политического тела. Отказ от живописного представления сочетается у фанатиков с непризнанием легитимности политической власти. Дело не в том, что они отказывают в признании определенному виду государственного устройства, ибо предпочитают ему какой-либо другой, а в том, что ставится задача упразднения политической власти как таковой — во имя учреждения града Божия, здесь и сейчас. Напротив, Лютер исходит из абсолютной необходимости «гражданского общества» и предоставления образам прав земного гражданства.

ВЛАСТЬ И ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ВЛАСТИ В ЕЛИЗАВЕТИНСКУЮ ЭПОХУ

Чтобы показать сложность и разнообразие вопросов, связанных с вообража- емым (которые столь часто сводятся к бесплодным спорам о телевидении), можно остановиться на одном особом типе связки образа власти и власти образа, представления власти и власти представления, который мог бы характеризовать и ^временное государство. Пример такого переплетения можно найти в Англии вРемен Якова I, преемника Елизаветы Английской (ср. гл. V, с. 146).

«Буря», последняя пьеса Шекспира, была сыграна в присутствии этого госу- Даря, поборника идеи монархии, которая зиждется на божественном законе, — Государя, написавшего несколько политических сочинений, в том числе поэму,

в которой утверждалось, что «Господь не напрасно даровал королям божестве ный стиль». В замечательном произведении Шекспира, изображающего экс^ мальную ситуацию, выделим рассказ его героя Просперо, обращенный к св дочери Миранде. Оба они оказываются на пустынном острове, с ними остал лишь слуга Калибан и дух Ариэль. Просперо раскрывает дочери причину з3 счастия. Он был когда-то королем Милана, но вверил брату «правление своиЦ сударством», чтобы предаться наукам тайным. Вскоре библиотека стала этому сударю «достаточной для власти», он все больше отходит от государственных.^’ Его брат, подобно плющу, обвивающему дуб, постепенно овладел всеми ключа королевства и поверил собственной лжи о том, что он не просто наместник, кор рый делает видимым «скрытое лицо королевской власти», «земной власти». «т варный» брат убеждает себя в том, что он и есть подлинный король, ищет союз" ка, чтобы избавиться от Просперо, истинного государя, которого он бросае~ среди моря в лодку вместе с его дочерью. Так король лишается власти, потом; погрузился в науку. Волны выбрасывают изгнанников на остров, где король о&, ется всего-навсего наставником своей дочери и хозяином грубого, неотесан, раба Калибана (анаграмма слова каннибал). Однако благодаря своим знан Просперо обладает также секретами магии, колдовства, чародейства. Но эта стоящая харизматическая власть позволяет ему лишь приказывать духу Ариэ Тот оказывает своему господину королевские почести. Когда брат-узурпатор ^ сообщник отправляются в морское плавание, Просперо вызывает бурю, в г рой корабль миланского лжекороля терпит крушение. «Какое дело ревущим' нам до королевского имени?!» — восклицает один из матросов на палубе кора короля-узурпатора, которого через миг поглотит пучина.

Ответ на этот вопрос не так прост, ибо Просперо утратил политическую вла доверив ее представительство другому, чтобы овладеть сокровенным знант И именно это знание дает ему власть над волнами, над громами и молни Просперо возвратит себе королевство, прибегнув к чарам, которые усыпят врагов и позволят их обмануть. Таким образом, король, лишившись власти тому что доверил ее отправление наместнику, затем возвращает ее благодар нию. Но одного знания недостаточно для государственного управления. На тив, «коварный» брат теряет власть потому, что он не научен «тайному знани которое позволило бы совладать с низвергнутым братом.

В шекспировской пьесе многократно повторяется слово «регГогте» рать свою роль. В качестве актера король должен выступить в некоем спекта —

«перформансе»: представить власть, носителем которой он является. Вл без «перформера» власти исчезает (ср. гл. XI, с. 337, цитату из трагедии «ЮЛ! Цезарь»),

ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ

Тип отношений между представлением и властью, который рисует Шексп в «Буре», нельзя было бы отделить от исторического и идеологического кон текста елизаветинской монархии. Классификация политических режимов-г

месту, которое они отводят эстетическим представлениям, или по жанру и стилю представления является рационально обоснованным замыслом, даже если он вызывает некоторые опасения, в частности, при необходимости выявлять социальную и политическую ценность различных жанров (понятие само по себе спорное).

Примеры взаимосвязи эстетических форм и социальной организации даны в творчестве Токвиля.