Всеобщность и проверяемость. Критика

После введения в научный оборот теория отвердения являлась, вне всякого сомнения, наиболее часто обсуждаемой теорией в сфере партийных исследований: «Ин- цллектуальное воздействие этой модели может быть определено как весьма значительное.

Юхан Любек придерживается точки зрения, согласно которой, используя термин «отражать», формулировка подразумевает, что партийные системы представляют сочни одновременно зависимые (социальные расколы соз- laioT партии/партийные системы) и независимые переменные (партии допускают существование расколов для го го, чтобы «подогнать» общественную осведомленность о них к соответствующим аспектам своей деятельности) но отношению к социальным расколам: «Липсет и Роккан в действительности не задавались вопросом о том, не пы- 1нк)тся ли сами партии использовать долгое время существующие в обществе расколы или создавать новые измерения расколов (либо сохранять видимость существования расколов, утративших свою актуальность) для того, что- бы продлить свое существование и поддержать внимание к себе» [Lybeck 1985: 106].

Одним из способов эффективной постановки проблемы, которая возникает в ходе дискуссии по поводу теории отвердения, является устранение неясности термина -партийная система». Представления о «партийной типологии» и о партиях «как системе» — две разные вещи.

В литературе было разработано несколько партийных классификаций. Современная традиция сравнительного анализа партийных организаций началась с М. Дювер- же (1952), который различал в качестве главных типов «кокус-партии», «кадровые партии», «партии элиты» и «массовые партии». Позже к этому списку были добавлены «всеохватные партии», «картельные партии», «партии электоральные машины» и т. д. Основными критериями для типологии были лидерство, состав, идеология, способы финансирования партии и тип проведения выборной кампании.

Классификация партийных систем (как «систем взаимодействия, возникающих в результате межпартийной кон- куренции» [Sartori 1976: 44]) возникла на основании разнообразных критериев. Первоначально при разграничении учитывалась всего одна характеристика демократического государственного устройства, а именно количественный признак: выделялись двухпартийные и многопартийные системы. На одном конце шкалы также делалось различие между «подлинными» однопартийными режимами, системами, включающими партию-гегемона, и системами с доминирующими партиями [Sartori 1984: 125, 217-238]. Затем количественная классификация была расширена в направлении более детального количественного деления между системами с двумя партиями, двумя с половиной партиями, тремя-пятью партиями, многопартийными и сверхмногопартийными системами, которые, в свою очередь, разделялись по принципу наличия или отсутствия в них доминирующей партии [Ware 1996: 147-175]. Еще одним направлением развития стала разработка классификации в зависимости от межпартийной конкуренции: центростремительные (по направлению к центру — умеренные избиратели) или центробежные (по направлению к идеологическим крайностям — поляризация) [Sartori 1984: 342—351].

пил индекс поляризации (процентную поляризацию) для иорнсжской партийной системы: (Партия труда + Коммунисты) + Консерваторы/Все избиратели. Сравним индекс поляризации Сигельмана и Ю [Sigelman, Yough SyngNam l!)78|:

где х. — это идеологическая позиция партии г, pt — ее доля голосов, х — среднее значение идеологической позиции и системе, ап — число партий в электорате.

Соответственно в литературе о партийных системах , gt;ыло разработано много понятий и инструментов измерения, которые можно использовать для проверки теории, подобной теории отвердения, даже если изначально они создавались с другой целью. Например, логически возможно представить появление других (новых) партий осз изменения «партийной системы» как таковой. Изменения в степени фракционализации и центростремительное™ не обязательно означают то, что «система» изменилась. Сходным образом Любек утверждает, что «система» может продолжать функционировать так же, как она делала это до сих пор, по-прежнему «отражая» разделительные социальные линии, несмотря на рост или сокращение числа партий.

Тесно связана с важным различием между партиями и партийными системами проблема определения понятия « стабильности» (метафорически «отвердения»). Будет чрезмерным упрощением предполагать, что партийная система во всех отношениях остается неизменной на протяжении двух фаз, изученных Липсетом и Рокканом. Здесь возможны многочисленные интерпретации стабильно- сти/равновесия: что партии могут принимать на себя «ту же функцию» внутри политической системы или что перераспределение избирателей остается таким же в отношении партий.

Не следует настаивать на семантической, лингвистической интерпретации оригинальной цитаты.

должны сосредоточиться на теоретическом аспекте, который имеет первостепенное значение для работ по политологии, а именно — на стабильности отношений между социальными разделительными линиями и партийной системой.

Концепция социальной структуры и социального рас- кола/конфликта связана с проблемой объективных и субъективных критериев. Разработанная Карлом Марксом классовая концепция была основана на «объективных» критериях: классы развиваются и способствуют возникновению «объективной» социальной структуры, внутри которой они постоянно находятся в конфликте друг с другом («классовая война»). Линия раскола проходит между теми, кто владеет средствами производства, и теми, кто ими не владеет. Это соответствует двум партиям, разделенным одним расколом и защищающим свои классовые интересы. Принципиальная задача «партии несобственников» (марксистов/социалистов) состоит в том, чтобы пробудить в рабочих осознание себя как класса. Эта партия стремится победить «партию собственников» и, таким образом, изначально старается изменить («волюнтаризм») объективную классовую систему (социальную структуру/расслоение). Современные концепции двух четко различающихся партий — «социалистов» и «буржуазии» — происходят из этой классической формулировки.

Эти краткие пояснения призваны показать, каким образом «объективная» социальная структура — представленная в форме политических расколов — часто вынуждена иметь дело с идеей об «осведомлении людей» («сделаем людей осведомленными о...») или «политизации» структурных разделений и принятия этого в качестве основы для идеологических программ. Условия, которые убеждают партийные элиты принять заданные структурные ограничения, остаются неясными, и поэтому всегда будет вестись открытое соревнование за то. кому будет позволено определять, что является наиболее важным для данной социальной структуры. Таким образом, «объективные» социальные расколы одновременно являются и вопросом о том, насколько изби- |м голи «социально разнородны», и о том, насколько хорошо илртии/элиты способны политизировать этих избирателей ради собственной выгоды.

Как бы то ни было, статья Липсета и Роккана, наряду lt;• другими работами Роккана, доказывает существование фугих расколов — также основанных на «объективной» социальной структуре — в дополнение к тому, что выде- 1нл Маркс. Эти расколы перекрывают и перерезают раскол, возникший по вопросу о собственности на средства производства («поперечные расколы») [Party Systems and Voter Alignments 1967: 10-11]. Как отметил Мэйр, раскол по линии рабочий-собственник также породил боте двух партий, поскольку интересы «несобственников» одновременно представляют коммунисты и социалисты | Mair 1997: 65].

В своей статье Липсет и Роккан говорят, что две революции оказали особое влияние на формирование четырех четких расколов, каждый из которых связан, по крайней мере в принципе, как минимум с двумя партиями; иными словами, в состав любой партийной системы, в той или иной степени испытавшей воздействие этих революций, будет входить восемь партий.

Национальная революция:

а)              Раскол № 1: интересы центра vs интересы периферии (стандартизирующий контроль против региональных особенностей, например в языке/контркультуре): две партии.

б)              Раскол № 2: автономная церковь vs государство в образовании (католическое образование против светского): две партии.

Промышленная революция:

в)              Раскол № 3: аграрные интересы vs интересы промышленной буржуазии: две партии.

г)              Раскол № 4: рабочие vs собственники: две партии.

Липсет и Роккан перечислили причины того, почему, за исключением нескольких партий, представляющих специфические интересы (религиозные и крестьянские партии), эти революции имели различные последствия в разных государствах. Они представили [Party Systems

and Voter Alignments 1967: 37-38] обзор восьми различных партийных систем, но сохранили «основной набор» неизменным, объясняя разницу между ними посредством анализа исторических и институциональных обстоятельств, на фоне которых шел процесс «отвердения» в 1920-е гг.:

«...              затраты и бонусы за объединения, альянсы и коалиции.

сокий репрезентативный порог и правила принятия основных решений могут увеличивать или уменьшать чистый “доход” от совместного действия, но интенсивность унаследованных враждебных отношений и открытость связей по линии расколов определят, работоспособны ли по-настоящему объединения или альянсы. Среди лидеров должен существовать определенный минимум доверия, а также должно существовать основание, оправдывающее ожидания, что доступ к “властям предержащим” будет сохраняться открытым вне зависимости от того, кто побеждает на выборах» [Party Systems and Voter Alignments 1967:32].

Делая эту оговорку, авторы показывают, что «гипотеза зеркала/отражения» в своей «чистой» форме не применяется и что «объективно существующие» расколы и партийную систему нельзя увязывать механически. Фоном здесь является общий закон/теория, изложенный в классической статье, в свете которого следует понимать часто упоминаемую «теорию отвердения». Этот закон/теория подразумевает, что в разных государствах партийная система «отражает» «объективные социальные расколы» на фоне исторически сложившихся/совре- менных институциональных условий, а также действий элиты (политических акторов). В существующей лите- ратуре эти «предпосылки»/«условия» чаще всего упускаются из виду, поскольку интерес преимущественно сосредоточен на двух вариантах «гипотезы зеркала» или на тезисе о неустойчивости. Другими словами, мы имеем закон/теорию, который объединяет три фактора: участников, институты и социальную структуру. Элиты/партии должны избирать стратегии, укладывающиеся в рамки существующих институциональных возможностей. В то же

самое время социальная структура накладывает разнообразные ограничения на то, что элиты могут политизировать, и на то, как они могут политическими способами выразить линии конфликта.

Общую теорию подобного типа непросто проверить на опыте, но она обладает собственной очевидной силой, которая спровоцировала различные формы дискуссии и проверки. Одним из исследователей, который, вероятно, активнее всех настаивал на более четком логически- эмпирическом уточнении содержания этого тезиса, является Питер Мэйр. Он работал одновременно в двух направлениях: пытался сделать так, чтобы содержание теории звучало убедительнее, например посредством использования более емкой формулировки: «герметизация электорального рынка и стабилизация современной партийной системы» [Understanding Party System Change in Western Europe 1990:180], и превратить тезис в действенный теоретический инструмент для будущих исследований партий [Mair 1997: 23 ff.].