§ 4. Консерватизм и масонство. Феномен правого масонства
В первой четверти XIX в. одним из основных своих духовных противников православная церковь стала рассматривать масонство. Оно широко распространилось в России уже в пос ледней четверти XVIII в. При Павле I масонские ложи были на короткое время запрещены1197, однако при Александре I, который «долгое время был масоном по духу»1198, оно пережило свой «золотой век». В тот же период в среде консерваторов широкое хождение получила антимасонская доктрина аббата О. де Бар- рюэля, согласно которой французская революция была результатом заговора против христианства «разрушительной секты», среди участников которой аббат называл философов Вольтера, д’Аламбера, Дидро и прусского короля Фридриха II. Средства, которые использовали заговорщики, были разнообразны: издание «Энциклопедии», борьба с орденом иезуитов, попытка организации особой «колонии» философов, контроль за Французской академией, наводнение Европы антихристианской литературой. Заговорщики, согласно Баррюэлю, действовали и имели большой успех главным образом в высших кругах общества: у королей, императоров, министров и вельмож, проникли в парламенты и начали агитацию за Генеральные штаты. Затем заговор замаскировался, скрываясь под видом религиозных исканий. «Секрет раскрылся при учреждении французской республики. Когда был объявлен декрет о первом годе свободы и равенства, многие якобинцы восклицали: “теперь вся Франция - ложа и все французы - масоны!”»1199. Наиболее опасной разновидностью масонства Баррюэль называл иллюминатство. Орден иллюминатов, основанный в 1776 г. в Баварии профессором Ингольштадтского университета Адамом Вейсгауптом, вынашивал планы реформ уравнительно-социалистического толка, «проповедовал против собственности и законов гражданских и религиозных, признавал Иисуса Христа простым философом, искал истины в учениях древних еретиков, наконец, стал вооружать против государей и священников». Французская революция была проявлением деятельности иллюминатов, стремящихся к уничтожению «алтаря, трона и общества». Баррюэль заявлял, что поскольку члены секты обладают сильной волей и знают чего хотят, то им надо противопоставить такую же твердую волю и решимость уничтожить их. Надо начать с уничтожения литературы секты и не обольщаться фразами о свободе мысли и печати. Баррю- эль призывал государей и министров объединиться против секты, забыть частные интересы во имя общего, оставить ревнивое соперничество, в частности никогда не пользоваться сектами для своих личных целей, потому что их услуги губительны для государей1200. Именно после появления книги Баррюэля масонство начинает ассоциироваться со всемирным заговором. А. Зорин отмечает: «Многообразное, внутренне конфликтное, исполненное непримиримых противоречий явление, которым было масонство в конце XVIII в., превратилось для многих сторонних наблюдателей в зловещий монолит, в котором политический радикализм и оккультные увлечения оказались частью единого плана, а эгалитаризм и иерархичность дополнили друг друга в представлениях о глубоко законспирированном штабе, действующем через многочисленных и часто непосвященных адептов»1201. Взгляды Баррюэля получили широкое распространение в России благодаря влиянию французской роялистской эмиграции. В адресованных Александру I «Четырех неизданных главах о России» Ж. де Местр писал об антимонархическом заговоре, предупреждая монарха о возможных последствиях сотрудничества с тайными обществами: «На протяжении целого века на христианство непрестанно посягала одна отвратительная секта. Правители, которых она соблазнила, не только попустительствовали ей, но даже самым плачевным образом содействовали этому преступному посягательству, своими собственными руками, призванными к охранению, сотрясая колонны храма, который должен обрушиться на них самих. Что же из этого получилось? В мире стало слишком много свободы. Развращенная воля человека, освободившегося от узды, смогла совершить все, о чем мечтали гордыня и порочность. Толпа обретших свободу первым делом обрушилась на страну, которая оказывала самое сильное влияние на все прочие. Не прошло и двадцати лет, как европейский дом рухнул, верховная власть теперь болтается под его обломками, и никто не знает, сумеет ли она когда-нибудь оттуда выбраться»1202. Недоверие к масонству культивировалось большинством русских консерваторов. При этом масонофобия зачастую была органической частью галлофобии. Она усилилась в 18051807 гг. из-за войн с наполеоновской Францией и благодаря публикации на русском языке двух ключевых антимасонских текстов: «Волтерианцы, или История о якобинцах, открывающая все противухристианские злоумышления и таинства масонских лож, имеющих влияние на все европейские державы» Баррюэля (дважды печатался отдельными изданиями в Москве в период с 1805 по 1809 г.) и «Доказательства заговора против всех религий и правительств» Д. Робайсона («Московские ученые ведомости» 1806 г.)1203. Тогда же «была закрыта популярная ложа «Народ Божий» или «Новый Израиль», а ее основатель, Тадеуш Грабянка, польский граф и последователь радикальной авиньонской системы «масонства в католическом духе», был арестован и заключен в крепость. Был запрещен журнал А. Ф. Лабзина «Сионский вестник», пострадали и некоторые члены вышеупомянутой ложи: Ф. П. Лубяновский едва не был сослан в Якутск за перевод мистической книги Г. Юнга-Штил- линга «Тоска по отчизне»1204. Антимасонские представления стали прочной частью консервативного мировоззрения. В 1811 г. Ф. В. Ростопчин подготовил и через великую княгиню Екатерину Павловну передал императору Александру I «Записку о мартинистах». Коротко изложив в ней историю русского масонства, Ростопчин утверждал, что рядовые члены масонских лож являлись жертвами обмана: они «надеялись приобрести царствие небесное, куда их прямо введут их руководители, которые проповедывали им пост, молитву, милостыню и смирение, присваивая себе их богатства, с целью очищения душ и отрешения их от земных благ»1205. В царствование Екатерины II масоны якобы планировали убийство императрицы, о чем Рос топчин сообщил Павлу I, нанеся тем самым, говоря его словами, «смертельный удар» мартинистам, после чего их руководители подверглись преследованиям. Ростопчин ничего не преувеличивает, в историографии русского масонства прочно утвердилось мнение, что он был причастен к опале московских мартинистов при Павле I1206. Покровителем масонов в царствование Александра I, по утверждению Ростопчина, стал М. М. Сперанский, который «не придерживаясь в душе никакой секты, может быть и никакой религии, пользуется их услугами для направления дел и держит их в зависимости от себя»1207. Начиная с 1806 г., после поражений русской армии от Наполеона, масоны «возбудили мысль о необходимости изменить образ правления и о праве нации избрать себе нового государя»1208. Ростопчин высказывал уверенность в том, что «Наполеон, который всё направляет к достижению своих целей, покровительствует им и когда-нибудь найдет сильную опору в этом обществе, столь же достойном презрения, сколько опасном»1209. Более того, руководители русских масонов «поставили себе целью произвести революцию, чтоб играть в ней видную роль, подобно негодяям, которые погубили Францию и поплатились собственной жизнью за возбужденные ими смуты»1210. Исходя из вышесказанного, Ростопчин настаивал на необходимости принятия «строгих мер против общества, которое таинственностью своею должно привлечь внимание правительства и побудить к новому его распущению»1211. Историк консервативного толка И. Н. Божерянов считал, что «значение этой записки несомненно, так как гр. Ростопчин имел возможность знать многое такое, что было скрыто от современников. Он, как известно, прибирал бумаги в рабочем кабинете Екатерины II, после ее кончины, и многие документы успел списать»1212. С его мнением, с некоторыми оговорками, фактически соглашался марксист А. В. Предтеченский: «Ростопчин по своему обыкновению сгустил краски. Тем не менее его записка красноречива: не может подлежать сомнению, что между 1807 и 1812 гг. складывалась группа, настроенная настолько оппозиционно по отношению к правительству, что для нее исключались попытки воздействовать на Александра либо путем непосредственного обращения к нему, либо каким-либо схожим образом»1213. Предтеченский ссылался на «Исповедание веры франкмасонов» (1811 г.), документ, копия которого сохранилась в бумагах великого князя Константина Павловича. В этой прокламации «говорится о том, что бог создал людей равными и свободными, что стремиться к власти - значит наносить оскорбление богу. Великим предприятием, угодным богу, было бы восстание против узурпаторов и умерщвление их. Эта единая цель должна уничтожить различие религий вернуть всех к единому богу»1214. А. В. Предтеченский утверждал: «Некоторые масонские ложи, существовавшие в рассматриваемое время, теряли свою религиозно-мистическую специфику и приобретали черты общественно-политических организаций с довольно явственно выраженной политической окраской»1215. Это обстоятельство осознавалось и верховной властью, именно поэтому в 1820 г., по утверждению Т. О. Соколовской, «государь относился к масонам уже с явной недоверчивостью; так, фон Визин не был назначен губернатором только оттого, что был масоном», а в 1821 г. «последовало запрещение печатания масонских песен»1216. Рескрипт о запрете масонства вряд ли был неожиданным для активной части масонства. В апреле 1824 г. М. Л. Магницкий направил царю записку, в которой говорилось о том, что мало было запретить масонские ложи, необходимо вести целенаправленную работу по их окончательной дискредитации и ликвидации: «Точно так как не можно уничтожить готового подкопа, заткнув его, а надобно сделать контрмину, нельзя и обществ тайных уничтожить ничем кроме других обществ, кои бы их в течение некоторого времени поглотили. Обществами сими разумею я Церковь и воспитание»1217. В той или иной степени рекомендации Магницкого учитывались властью вплоть до революции 1905-1907 гг., когда масонство в России вновь легализовалось. Однако нельзя не упомянуть о том, что существовало русское правое масонство, которое являлось частью русского консерватизма того времени и было вполне лояльно по отношению к православию. Сама постановка вопроса о связи и взаимодействии между определенными течениями в масонстве и русским консерватизмом пока еще непривычна, но проблема не надуманна и нуждается в серьезном изучении1218. Масонство обычно ассоциируется исключительно с идеями вольности, свободы, равенства и братства, либерализмом, конституционализмом, рационализмом, антиклерикализмом, космополитизмом, т.е. с теми идейно-политическими феноменами, которые являются антагонистичными по отношению к основополагающим консервативным ценностям. Один из наиболее компетентных историков русского масонства XVIII-XIX вв. В. И. Сахаров следующим образом описывает основополагающие положения масонства: «Самодержцы, верховные правители, жрецы, священники любой церкви - всего лишь узурпаторы, которые преступно посягнули на общую для всех людей политическую и духовную свободу. Их (масонов. - А. М.) псевдоинтернационализм основывался на необходимости объединения народов во всемирной империи, руководимой просвещенным, «конституционным» вождем-масоном. Любое национальное государство с масонской точки зрения является незаконным образованием, посягающим на целостность мира, ибо Бог дал человеку божественную свободу; те же, кто так или иначе ограничил ее, являются врагами божественного порядка. Золотой век Астреи предстает у масонов веком, в котором не будет законов, власти, наций, границ и собственности, т.е. это знакомая всем нам по коммунистической мифологии картина социального рая на земле, но в масонской интерпретации она выглядит иначе, ибо в ней есть существенный момент, для марксистов неприемлемый - идея свободы человеческой воли»1219. Приведем суждение еще одного современного историка масонства: «Никем не оспаривается факт несомненной идеологической подготовки масонами французской революции в духе «естественных прав человека», свободы, равенства и братства»1220. Если же говорить о русской истории конца XVIII - начала XX в., то о масонстве обычно вспоминают в связи с деятельностью Н. И. Новикова, М. М. Сперанского, декабристов, далее, после большого перерыва, - министров Временного правительства, включая А. Ф. Керенского, т.е. представителей либерального и леволиберального, но уж никак не консервативного «лагеря». Насколько соответствовало русское масонство конца XVIII - начала XIX в. системе ценностей, которая была характерна для консерватизма того же периода? Сразу отметим, что значительная часть русских масонов совершенно определенно ей не соответствовала и тяготела к ценностям противоположного порядка. Именно поэтому, как считают либеральные историки русского масонства, в 1820-е гг. «оппозиция, представляемая масонством, стала угрожающею, и его закрытие, как института не только тайного, но наоборот, принявшего слишком явный характер, стало для правительства настоятельною необходимостью и естественным концом для масонства», которое «в своей массе подготовило почву для развития конституционных и даже республиканских идей и в этом отношении явилось предтечей декабристов»1221. Однако в то же самое время в русском масонстве было течение, о котором известный мемуарист М. А. Дмитриев с видимым сожалением писал: «Напрасно уничтожили у нас масонство; это не иезуиты, не status in statu, а элемент охранительный. Если б оно существовало и было в силе, вероятно, не было бы бунта, ознаменовавшего кончину Александра Первого, потому что, вероятно, многие из недовольных принадлежали к масонству: их бы удержали и не допустили»1222. Это были московские розенкрейцеры, объединенные в ложи «Нептун» и «К мертвой голове», достопочтенным мастером которых являлся П. И. Голенищев-Кутузов, а духовным лидером - И. А. Поздеев. Умеренно-консервативная и либерально-консервативная часть розенкрейцеров входила в петербургскую ложу «Умирающий сфинкс», руководителем которой был А. Ф. Лабзин. Деятельность розенкрейцеров во многом представляла реакцию на французское просвещение XVIII в. с характерными для него атеизмом, материализмом и культом разума. Скепсис правых масонов в отношении возможностей человеческого разума сказывался в их отношении к науке и университетам и предопределил те черты их взглядов, которые иначе как «обскурантистскими» в либеральном дискурсе назвать невозможно. Сказать, что науке и разуму розенкрейцеры противопоставили интуицию и веру, явно недостаточно. Позиция их была более радикальной. Для видного масона Александровской эпохи М. И. Невзорова, взгляды которого в некоторых случаях были идентичны со взглядами правых масонов, немецкие университеты 1790-1791 гг. - «далее других забежавшее в новом безумии дитя Германии, были первейшими орудиями, рассадниками и распространителями всякого разврата и безбожия и последовавшего от того несчастья своего отечества»1223. Он предлагал заменить в университетах преподавание классической литературы чтением Библии, обвиняя Гёте и Шиллера в безнравственности, а в современном ему общественно-литературном и политическом движении Германии видел признаки разложения. Вместе с тем он не хотел, чтобы его считали врагом науки, заявляя, что стремится исключительно к тому, чтобы наука была просветлена христианством1224. Московские розенкрейцеры особое внимание уделяли «образованию юношества», стремились к административному контролю за этим процессом. Именно поэтому, считает историк масонства А. И. Серков, к началу 1820-х гг. масоны «заняли многие ключевые посты в системе управления народным просвещением» (Д. П. Рунич, З. Я. Карнеев)1225. «Правые» русские масоны резко критиковали идеи «энциклопедистов», возлагая на них интеллектуальную и моральную ответственность за Великую французскую революцию, которую оценивали крайне враждебно, стремясь противостоять «мнимому равенству и своеволию». В 1789 г. И. А. Поздеев, лидер «правых» масонов, которого иногда называли «русским де Местром», пережил в своем имении выступление крестьян, после чего он «решительно осуждал любые, даже малейшие, проявления вольнодумства, объявляя их происками иллюминатов»1226. Масонство в целом воспринимается как объединение «вне- исповедное», а «члены его не могли, конечно, быть добрыми сынами какой-либо церкви с ее раз установленным ритуалом и точно указанной догматикой»1227. Подавляющее большинство русских масонов выступало за отмену расходов на возведение церквей, подвергало критике образ жизни духовных особ, отрицало необходимость монашества, посты1228. Т. О. Соколовская писала: «Духовенство обвиняло масонов в ереси, и оно было в этом отношении совершенно право: с точки зрения всех христианских вер масоны являлись сектантами, вводившими новые образы служения Богу»1229. Однако ряд московских розенкрейцеров не вполне соответствует этому жесткому определению, например, П. И. Голенищев-Кутузов, председатель ложи «Нептун», созданной в 1803 г. в Москве. По словам А. И. Серкова, «любые проявления инакомыслии в масонстве он спешил заклеймить ярлыком иллюминатства; по его приказанию члены ложи скупали «опасные» книги и сжигали их»1230. «Правые» масоны признавали господствующее положение православной церкви, поскольку она являлась государствен ным институтом, а, с их точки зрения, лояльный подданный, стремящийся к стабильности и порядку, должен быть членом «внешней церкви». Более того, на словах «правые» масоны отвергали противопоставление «внутренней» церкви «внешней». «Внешней» они, согласно масонской традиции, называли православную церковь, а «внутренней церковью» - масонские ложи и масонские мистические практики. Еще более экстравагантной, с точки зрения большинства масонов, была позиция Д. П. Рунича, который объявлял Россию единственной носительницей «истинного христианства», «православного Царства», от которой должно будет зависеть возрождение человечества. При этом он причислял себя к некоему «православному масонству»1231. Представляется, что «правых» масонов раскалывало на враждующие группировки отношение к православию и православной церкви. И. А. Поздеев был подчеркнуто лоялен к церкви и отрицательно относился к экуменическому курсу А. Н. Голицына. Р. Фаджионнато обратила внимание на то, что одно из первых серьезных выступлений православной оппозиции против мистиков в 1817 г., когда «настоятель Симонова монастыря Герасим Князев направил донос к Санкт-Петербургскому митрополиту Амвросию с резкими нападками на еретические идеи, содержащиеся в «Сионском вестнике» и в других мистических сочинениях, изданных Лабзиным с разрешения министра духовных дел (Голицына. - А. М.)», произошло «именно по внушению Поздеева»1232. На основе этого доноса и бесед А. С. Стурдзы с Голицыным журнал был запрещен цензурой. Сообразно со своими религиозными взглядами, «правые» масоны признавали и основополагающий принцип консерватизма - иерархию, как естественное подчинение установленному божественным провидением порядку вещей. Так, Поздеев писал о том, что каждый должен оставаться «в своей сфере», т. е. в том сословном состоянии, в котором родился, чтобы «оставить благие примеры честных нравов и деяниев потомкам»1233. В наиболее концентрированной форме его отношение к либеральным свободам и правам было выражено в его сочинении, опубликованном в 1814 г. - «Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы». «Правые» масоны ратовали за точное соблюдение существующих законов: «неизменное управляющее властию наблюдение законов и прилежное, точное их исполнение подчиненными суть душа общественного благоустройства»1234. По мнению М. В. Довнар-Запольского, под подобными заявлениями «скрывается требование неизменности существующего порядка вещей»1235. Масоны-консерваторы отстаивали приоритет монархии, выступали против конституционализма, представительного правления, называли демократию «нелепым порядком вещей». Монархия, с их точки зрения, «наиболее служит образцом небесного правления Царя Царей»1236. С точки зрения правых масонов, конституция, представительное правление и демократия в принципе несовместимы с самодержавием, которое они объявляли идеальной системой государственного устройства. Отношение масонов к крепостному праву «не имело характера горячего протеста против него как против института. Они придерживались тех воззрений, что общественный строй изменится сам собою с развитием просвещения»1237. Т. О. Соколовская следующим образом характеризовала позицию Поздеева, являвшегося наиболее ярым приверженцем крепостного права: «Он не считал Россию дозревшею до дарования вольности крестьянам и даже подавал по этому вопросу записку под заглавием «Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы». Он проповедует необходимость покорности своей судьбе, а дворян призывает к мягкому, сердечному обращению с крепостными, не желая отнятия у дворян людей, без которых обесценивается земля»1238. Такова была позиция подавляющего большинства масонов, причем показательно, что позицию «антикрепостника» С. И. Гамалеи Соколовская называла «исключением»1239 в масонской среде. История России как наука создавалась в конце XVIII - начале XIX в. либо членами масонских лож, либо людьми, к ним близкими: Н. И. Новиковым, И. Н. Болтиным, М. М. Щербатовым, Н. М. Карамзиным и С. Н. Глинкой. Вряд ли это можно объяснить только тем, что в то время «все были масонами». Приведем мнение В. С. Брачева: «Интерес Н. И. Новикова к русской истории не был случаен, так как именно в ней или, вернее, в ее самобытности и добродетели наших далеких предков искал он противоядие против усиленно насаждавшейся в то время галломании и бездумного подражания всему западному, евро- пейскому»1240. В противоположность довольно плоскому, если не сказать, нигилистическому пониманию прошлого, отрицанию ценности Средневековья, характерному для просветительской идеологии, масонство несло интерес к традиции, уходящей в древность, неважно, подлинной или сконструированной, а это объективно стимулировало интерес к историческому прошлому. Обращение к истории позволяло масонам и консерваторам конструировать собственную традицию, селективно интерпретируя исторические факты. Примеры из идеализированной версии русского прошлого первоначально призваны были «излечить» галломанию русского дворянского общества. Критику галломании в конце XVIII в. начали русские масоны из окружения Н. И. Новикова. Причем, с нашей точки зрения, эта критика мало чем отличалась от аналогичной критики А. С. Шишкова и Ф. В. Ростопчина, а видные масоны П. И. Голенищев-Кутузов и А. Ф. Лабзин были членами шиш- ковской «Беседы любителей русского слова». Адекватно оценить подобного рода идейный национализм и антизападничество правых русских масонов можно, лишь памятуя о том, что масонство «в сущности отрицало национальные идеи, и масонское братство было вне национальных тенденций»1241. Д. П. Рунич осуждал прозападную политику Романовых, начиная с Петра I, за отказ от народных традиций и привычек, «разрушение» русской национальности, объявлял исторический путь России отличным от европейского. Более того, «изуродованная» Россия, с точки зрения Рунича, сохранившая свою самобытность, должна была преобразовать Ев ропу, разложившуюся под воздействием рационалистической философии и вольнодумства, спасти и возродить человечество, так как русский национальный дух отличается от духа всех других народов1242. М. И. Невзоров предостерегал русское юношество от слепого перенимания того, «что водится, делается и славится в чужих краях», и советовал следовать «простодушным своим предкам», подражая им «особливо в том, что надлежит до Богопочи- тания», и быть по примеру их приверженными «к вере, закону и религии»1243. В издаваемом им журнале «Друг юношества» он отстаивал право самобытности каждого народа и настаивал на том, что благополучие россиян заключалось не в том, чтобы быть непременно похожими на какой-либо из народов Западной Европы1244. В «правом» масонстве существовал и культ нравственности, типичный для консервативных доктрин. «Сионский вестник», в духе более поздних рекомендаций Карамзина, утверждал, что никакие законы, никакие реформы не смогут сделать государство прочным, если в гражданах не будет укоренена добродетель. Древние «не заботились о составлении законов, говоря, что добродетельные и благоразумные мужи суть живые законы»1245. Следует отметить еще одну немаловажную деталь: на разных этапах своей биографии, преимущественно на раннем, членами масонских лож были такие знаковые для раннего русского консерватизма деятели, как Н. М. Карамзин, А. С. Шишков, Ф. В. Ростопчин, М. Л. Магницкий, всю сознательную жизнь активным масоном был Д. П. Рунич; близкими к масонам по родственным и дружеским связям были С. Н. Глинка и А. С. Стурдза. По масонскому преданию, с масонами одно время были тесно связаны митрополит Новгородский и Петербургский Михаил (Десницкий)1246 и митрополит Филарет (Дроздов)1247. Из крупных представителей русских консерваторов первой четверти XIX в. никогда не принадлежали к масонству лишь А. А. Аракчеев и архимандрит Фотий (Спасский). Однако всё вышесказанное не свидетельствует о полном тождестве московского розенкрейцерства и консерватизма Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина, А. С. Шишкова и Ф. В. Ростопчина и др. Речь идет лишь о несомненной идейной близости между этими течениями по ряду принципиальных мировоззренческих и политических позиций, близости, которая на практике не исключала разногласий, конфликтов и даже взаимной ненависти. Следует подчеркнуть, что в самой масонской среде существовали острые противоречия (в масонстве первой четверти XIX в. А. И. Серков выделяет в 1816-1822 гг. три течения, остро конкурирующих друг с другом1248). Очевидно, что вопрос об идейном параллелизме «правого» масонства с классическим русским консерватизмом нуждается в серьезном изучении. Прояснить его могут изучение связей московских розенкрейцеров с консерваторами начала XIX в. и детальный анализ идейного влияния их друг на друга. Без подобного исследования общая картина становления русского консерватизма в первой четверти XIX в. будет неполной.