§ 9. Крестьянский вопрос в освещении русских консерваторов
Говорить о наличии некой целостной консервативной экономической доктрины в рассматриваемый период можно лишь с известной долей условности, таковая появляется лишь во второй половине XIX в. Кроме того, ранние русские консерваторы не считали главными проблемы экономического развития - в сравнении с проблемами социально-политическими они были в их воззрениях явно не приоритетными, что, вообще говоря, является характерной особенностью большинства направлений русской консервативной мысли. Взгляды ранних консерваторов определялись не исходными абстрактными принципами, почерпнутыми из трудов Э. Бёрка или Ж. де Местра, а необходимостью реагирования на конкретную политическую и экономическую ситуацию первой половины XIX в. В царствования Александра I и Николая I и власть, и общественная мысль, в том числе консервативная, исходили из общепринятого в то время представления о России как об исключительно земледельческой стране1351. Соответственно, в экономических воззрениях русских консерваторов решение аграрного вопроса и отношение к крепостному праву занимали центральное место, что объяснялось чрезвычайной остротою этих проблем1352. Существенной особенностью экономического развития России первой половины XIX в., помимо аграрного характера экономики, была крайняя узость потребительского рынка, вызван ная преобладанием крестьянского и помещичьего натурального хозяйства, обеспечивающего себя почти всем необходимым. Для экономики были также характерны хроническая скудость финансовых средств и материальных ресурсов, при том, что империя постоянно вела тяжелые войны, требующие колоссальных затрат. Естественно, что в этих условиях были неизбежны такие явления, как периодическое возникновение «брешей» в бюджете, нестабильный сбор налогов, жесткая необходимость иностранных заимствований, выпуск быстро обесценивающихся бумажных денег и переход к серебряному обращению1353. Все эти «вызовы времени» требовали от общественных сил страны недвусмысленных четких ответов. Попытки такого рода ответов имелись и у консерваторов. Как уже говорилось, рабство, согласно де Местру, естественным образом вытекает из порочности самой человеческой природы. Человек слишком зол, чтобы быть свободным. Если человека и необходимо освободить, то это должно быть сделано христианством. Именно христианство начало «беспрестанно трудиться над отменой рабства, в то время как никакая другая религия, никакой законодатель, никакой философ не осмеливались не только что-то предпринимать, но даже и мечтать об этом»1354. Иначе говоря, всякой социальной реформе должно предшествовать преобразование сознания. До де Местра мысль о том, что психологическое освобождение раба должно предшествовать освобождению политическому и социальному, отстаивал Ж.-Ж. Руссо1355. Особенность взглядов де Местра на проблему освобождения от крепостной зависимости русских крестьян состояла в том, что этот воинствующий католик крайне низко оценивал русское православие: «У русских нет прочной и надежной религии, которая могла бы в достаточной мере служить нравствен ной уздой для злой природы человека»1356. Но если религия не укоренена в народных массах, то тем самым резко возрастает роль рабства как фактора стабильности: «Рабство существует в России потому, что оно необходимо, и потому, что император не может править без рабства»1357. Поэтому в России освобождение крестьян не может, с его точки зрения, не сопровождаться особо сильным риском: «стоит только дать свободу тридцати шести миллионам человек как тут же вспыхнет всеобщий пожар, который пожрет Россию»1358. Если уж начинать освобождение России от рабства, то надо начинать не с крестьян, а с дворян: «Слава и сохранность империи гораздо в меньшей степени заключается в освобождении той части нации, которая еще находится в рабстве, чем в совершенствовании свободной ее части и в первую очередь дво- рянства»1359. Де Местр считал, что освобождение крестьян ни при каких условиях не должно совершиться сразу, одномоментно, «пусть оно будет бесконечно долгим, пока не останется ни одного крепостного»1360. «Все должно совершиться без шума и бедствий, ибо все великое совершается именно так. Тогда пусть государь содействует этому естественному движению (это его право и долг), но храни нас Бог от того, чтобы он сам вызывал это движение к жизни»1361. Представляется, что некоторые рекомендации де Местра имели принципиальное значение для понимания взглядов русских консерваторов на проблему крепостного права. Долгота и медленность процесса освобождения - то общее, что объединяло всех консерваторов, которые допускали отмену крепостной зависимости крестьян. Из русских консерваторов одним из первых сформулировал свою позицию по крестьянскому вопросу Г. Р. Державин. Он отрицательно оценил такую либеральную меру Александра I, как издание закона о вольных хлебопашцах 1803 г., поскольку считал, что от освобождения крестьян «в нынешнем состоянии народного просвещения не выйдет никакого блага государственного, а напротив того вред чернь об ратит свободу в своевольство и наделает много бед»1362. Державин утверждал, что «хотя по древним законам права владельцев на рабство крестьян нет, но политические виды, укрепив крестьян земле, тем самым ввели рабство в обычай. Обычай сей, утвержденный временем, соделался столько священным, чтобы прикоснуться к нему без вредных последствий великая потребна осторожность»1363. Державин также считал, что указ не вносит в законодательство ничего нового, так как и раньше крестьян отпускать не запрещалось: «Всем владельцам по манифесту 1775 года отпущать людей и крестьян своих позволено, а по указу царствующего государя 1801 году и снабжать отпущенных людей землями можно, следовательно, никакой нужды нет в новом законе. Румянцев (инициатор принятия указа «О свободных хлебопашцах.». - А. М.) может отпустить хотя всех своих людей и крестьян по тем указам (однако же он того ни тогда, ни после не сделал), а на всех особым указом растверживать о мнимой вольности и свободе простому, еще довольно непросвещенному народу опасно, и только такое учреждение наделает много шуму, а пользы никакой ни крестьянам, ни дворянам»1364. Кроме того, Державин полагал, что помещики в качестве выкупа будут требовать слишком много, а следовательно, крестьяне не смогут заплатить всю сумму сразу («раб за свою свободу будет обещать все, что от него ни потребуют, а помещик, лишаясь крестьян и с ними своего доходу или, лучше сказать, своего существования, захочет иметь такой капитал за сию свободу, чтоб не токмо , но и улучшить свое благосостояние» 1365), и в результате по поводу неустоек в платежах будут вестись тяжбы. При этом крестьяне окажутся в заведомо проигрышном положении, поскольку «правосудие в Российской империи большей частью в руках дворянства», а следовательно, «дворянин, судя дело своего собрата, будет осуждать сам себя; из того другого ничего не выйдет, как подготовленное беззаконие; будут обвиняемы крестьяне и обращены по этому указу в прежнее их крепостное состояние и тягчайшее рабство, потому что помещик за причиненные ему хлопоты и убытки будет мстить» 1366. Помимо всего прочего, крестьяне, получив свободу, перестанут нести повинности, и от этого будут страдать интересы государства: «крестьяне, продав взятую ими у помещиков землю, могут переселиться на другие земли в отдаленнейшие страны империи, где их сыскать скоро невозможно, или по своевольству своему и лености разбрестися, куды глаза глядят, чтоб только не ставить рекрут и не платить никакой повинности, в чем они единственно свободу свою »1367. Лучшей полиции, чем помещики, государству не найти, поскольку они являются наилучшими полицмейстерами в своих селениях: «Нижние земские суды или сельская полиция по пространству в империи мест жилых и мест пустых удержать их от разброду не могут без помещиков, которые суть наилучшие блюстители или полицеймейстеры за благочинием и устройством поселян в их селениях» 1368. Помещики заинтересованы, с точки зрения Державина, в процветании своих крестьян, поэтому именно они и должны заботиться о развитии крестьянских хозяйств: «Поправление крестьянского характера и состояния должно также отнести к попечению владельцев. Им известны их подданных качества, склонности, поведение, хозяйство без урядицы, имущество, недостатки и всякие потребности. Они могут в них злое исправлять, доброе поддерживать благоразумным наставлением, прилежным надзиранием, деятельным в нуждах пособием и должным взысканием»1369. Позиция Державина вызвала недовольство императора, который пригласил его на аудиенцию, во время которой Державин высказал ему все вышеприведенные доводы. За критику указа он получил выговор от императора. Между тем Державин не столько защищал крепостное право как нерушимый принцип, сколько считал вопрос об освобождении крестьян несвоевременным. В одном из вариантов своего завещания, на писанным им уже в отставке, Державин выражал желание, чтобы все его крепостные люди и крестьяне, на основании указа 1803 г., были обращены в вольные хлебопашцы. Впрочем, в окончательном варианте завещания этого пункта не оказалось, он завещал только отпустить на волю после своей смерти нескольких дворовых людей1370. Критически воспринял указ о вольных хлебопашцах и Ф. В. Ростопчин. В марте 1803 г. он писал П. Д. Цицианову: «Откуда взяли, что крестьянин, в состоянии бывший заплатить за себя деньги и купить участок земли, будет принадлежать к землепашеству? Разве так никто не знает, что все богатые мужики для того лишь выходить стараются из первобытного их состояния, чтоб поступать в купцы? И какая деревня может за себя заплатить должную цену? А порознь кто станет продавать уделы из дачи?»1371. Н. М. Карамзин в своей журнальной публицистике начала XIX в. разрабатывал патриархальную утопию, согласно которой помещик являлся отцом-покровителем крестьян, заботящимся об их нравственности и благосостоянии. Подобного рода отношения являются залогом процветания и зажиточности крестьян, если же крестьяне обретают волю, то наступает их разорение1372. Свои взгляды на крестьянский вопрос Карамзин наиболее полно выразил в статье «Письмо сельского жителя». В ней описывалась следующая ситуация. Молодой человек после службы и путешествия сделался господином поместья и решил быть благодетелем своих крестьян: «отдал им всю землю, довольствовался самым умеренным оброком, не хотел иметь в деревне ни управителя, ни прикащика, которые нередко бывают хуже самых худых господ, и с удовольствием искреннего человеколюбия написал к крестьянам: «Добрые земледельцы! Сами изберите себе начальника для порядка, живите мирно, будьте трудолюбивы и считайте меня своим верным заступником во всяком притеснении». В итоге утопист по приезде обнаружил «бедность, поля весьма худо обработанные, житницы пустые, хижины гниющие!»1373. Секрет же былого процветания оказался в том, что покойный отец рассказчика «смотрел не только за своими, но и за крестьянскими полями: хотел, чтобы и те и другие были хорошо обработаны - и в нашей деревне хлеб родился лучше, нежели во многих других; господин богател, и земледельцы не беднели. Воля, мною им данная, обратилась в величайшее зло: то есть в волю лениться и предаваться гнусному пороку пьянства». Даром полученную господскую землю крестьяне сдавали в аренду и брали по 5 рублей за десятину, хотя эта же земля могла приносить до 30 - 40 рублей, если ее самим обраба- тывать1374. Карамзин делает вывод, что крестьяне «ленивы от природы, от навыка, от незнания выгод трудолюбия». Более того, вольность не является панацеей от нищеты. «У нас много вольных крестьян, но лучше ли господских они обрабатывают землю? По большей части напротив. С некоторого времени хлебопашество во всех губерниях приходит в лучшее состояние: от чего же? От старания помещиков: плоды их экономии, их смотрения, наделяют изобилием рынки столиц»1375. Главный рецепт крестьянского процветания Карамзина - всесторонняя опека, жесткий патернализм и детальная, если не мелочная, регламентация со стороны помещика: «Я возобновил господскую пашню, сделался самым усердным экономом, начал входить во все подробности, наделил бедных всем нужным для хозяйства, объявил войну ленивым, но войну не кровопролитную; вместе с ними, на полях, встречал и провожал солнце; хотел, чтобы они и для себя так же старательно трудились, вовремя пахали и сеяли; требовал от них строгого отчета и в нерабочих днях; перестроил деревню самым удобнейшим образом; ввел по возможности опрятность, чистоту в их избах, не столько приятную для глаз, сколько нужную для сохранения жизни и здоровья»1376. Карамзин заключал: «Для истинного благополучия земледельцев наших желаю единственно того, чтобы они имели добрых господ и средство просвещения, которое одно, одно сделает все хорошее возможным»1377. Что имел в виду Карамзин под просвещением? Элементарную грамотность и религиозное воспитание: «Я в нынешнюю зиму по собственному движению завел у себя школу для крестьянских детей, с намерением учить их не только грамоте, но и правилам сельской морали, и на досуге сочинил катехизис, самый простой и незатейливый, в котором объясняются должности поселянина, необходимые для его счастия. Умный священник деревни нашей был в этом деле моим критиком, советником и помощником»1378. Распространению веры для крестьян Карамзин придавал исключительное значение: «Крестьяне мои уважают и любят священника, как отца, и сделались при нем гораздо набожнее. Я со своей стороны помогаю сему счастливому их расположению усердным примером своим и всякое воскресенье являюсь в церкви. Человек с умом образованным имеет тысячу побуждений быть добрым»1379. В статье «О новом образовании народного просвещения в России» (1803 г.) Карамзин повторяет мысль о необходимости не только научить крестьян чтению и письму, но и преподать «начальное основание морали», изложенной в «нравственном катехизисе» для приходских училищ. «Всего же более ответствует за успех то, что мудрое наше правительство соединяет уважаемый народом сан духовных пастырей с должностью сельских учителей»1380. Для Карамзина положительным героем крестьянской жизни выступал зажиточный крестьянин, т.е. крестьянин трудолюбивый, заботливо обрабатывающий землю. В дискурсе Карамзина трудолюбие, по наблюдению Р. Б. Казакова, «помогает крестьянину, то есть «рабу» по своему социальному статусу, встать вровень с представителями других сословий, пользуясь одинаковым доверием и неся одинаковую ответственность за сделанное»1381. Самым серьезным злом, мешающим крестьянам достичь процветания, Карамзин считал пьянство: «Они все мог ли бы разбогатеть, если бы гибельная страсть к вину не разоряла многих, страсть, которая в России, особливо вокруг Москвы, делает, по крайней мере, столько же зла, как в Северной Америке между дикими народами»1382. Богатейшими из подмосковных крестьян являются старообрядцы: «они не пьянствуют!»1383. Выход из нищеты и невежества для крепостных крестьян Карамзин видел в просвещении вместе с другими сословиями. Еще в 1793 г. он мечтал о некой малоосуществимой даже в куда более позднее время идилии: «Просвещенный земледелец! Быть просвещенным есть быть здравомыслящим, не ученым, не полиглотом, не педантом. Я поставлю в пример многих швейцарских, английских и немецких поселян, которые пашут землю и собирают библиотеки; пашут землю и читают Гомера и живут так чисто, так хорошо, что музам и грациям не стыдно посещать их»1384. Р. Б. Казаков следующим образом воссоздает схему рассуждений Карамзина: «зажиточный (то есть работящий и трезвый крестьянин) благоденствует при добром попечении своего хозяина, освобождение же от этой зависимости приведет только к падению нравов и - в конечном счете - к падению благосостояния крестьян и дворян, а значит - самого государства»1385. В начале XIX в. среди помещиков Центральной России возникла мода на «англинских фармеров», на современные по тому времени земледельческую технику и технологии. Однако мода на эксперимент быстро прошла, и вскоре земельные собственники «возвратились на старый, но проверенный путь - к усилению эксплуатации крестьян»1386. Осмысление итогов этого «эксперимента» дало серьезный толчок русской консервативной мысли. В порядке «самокритики» Ф. В. Ростопчин (в 18031806 гг. он также увлекся опытом английского земледелия) опубликовал довольно объемистую брошюру «Плуг и соха», в которой были изложены представления о способах ведения сельского хозяйства в России и о возможности применения в русских условиях западноевропейской сельскохозяйственной агрокультуры. Ростопчин сурово осуждал некоторых помещиков за стремление ввести в своих поместьях модные нововведения: то, что «соделалось в других землях веками и от нужды, мы хотим посреди изобилия у себя завести за год по склонности к новостям, и в подражание чужестранным, по множеству перемен в одежде, в строении, в воспитании, даже и в образе мыслей»1387. «Русские англичане» полагали, что эксперимент должен был привести к товарному изобилию и обогащению как их самих, так и крестьян, через «удобрение полей, содержание большого скотоводства, превосходные семена, обширные поля, превращенные в огороды»1388. Однако действительность оказалась иной. Помещики, втянувшиеся в эксперимент, столкнулись с рядом непредвиденных трудностей. Таковыми оказались прежде всего непомерно большие затраты на обзаведение хозяйством нового типа1389. По подсчетам Ростопчина, рентабельность даже образцовых хозяйств была крайне невелика: «едва получают два процента на сто за сию модную перемену Сохи на Плуг»1390. Английское зерно быстро утрачивало свои свойства в русских климатических условиях: «Превосходство семян иностранных есть заманка от сильного жара, короткого лета и скороспелости, через два посева делаются зерном не крупней наших»1391. Ростопчин считал, что «самая большая ферма не что иное, как большой огород»1392. Размеры земельных участков в России чрезвычайно велики в сравнении с площадями английских ферм, что также порождает определенные трудности с их обработкой: «В Англии отделение земли, называемое фермою, очень велико, когда в 50 десятин, а многие есть и в 10. Как возможно все оное число успеть обработать, посеять, убрать и свозить? Любовники Англинского земледелия забывают всег да одно, что у нас и Соха действует с конца Апреля до конца Августа»1393. Немаловажное значение имел и «кадровый вопрос», который на практике оказался еще одним непреодолимым препятствием для успешного развития эксперимента: «При Анг- линском земледелии должно непременно иметь Англичанина и для смотрения. Сколь не трудно сыскать способных, знающих свое дело, не ветреных, деятельных и не падких на деньги; но полагая и сие возможным, всякое заведение сего рода не пойдет в ход, если Господин сам не станет жить в том месте по крайней мере семь месяцев в году, дабы охранить иностранцев от насмешек, от происков, от хитростей, а иногда и от побоев. Но со всем тем первые два года пользы ждать не можно, потому что смотрители, не зная языка, не в состоянии ни толковать, ни приказывать порядочно; а когда они начнут хорошо говорить по Руски, работники привыкнут к новой пашне, поля начнут приходить в порядок: тогда-то, заведший Англинскую пашню, сделается совершенно сам из Господина прикащиком Англин- ского своего фармера и должен будет непременно решиться или ему угождать, или спустя видеть разрушение целого заведения с потерею времени и знатной суммы денег»1394. Словом, приглашение иностранных специалистов порождало, с точки зрения Ростопчина, массу неразрешимых проблем. Ф. В. Ростопчин весьма рельефно сформулировал ряд признаков, которые отличали русского крепостного и государственного крестьянина от западноевропейского фермера: «Фармер в Англии не что иное, как содержатель некоторой части земли, кою он нанимает, обрабатывает, и тем содержит себя и всю семью. Следственно, фармер не есть крестьянин, а временный хозяин участка земли. Русской же мужик имеет казенной собственную землю, а помещичий определенную, с коей они платят повинности и достают себе содержание, обрабатывая все своею семьею»1395. Положение крепостного крестьянина имело, с точки зрения Ростопчина, целый ряд непреходящих достоинств. Так, он утверждал, что «Россия еще не знает, что такое настоящий голод; а под сим названием разумеет иногда неурожай в некоторых губерниях, где в недородной год поселяна семь месяцов нуждаются продовольствием, но отнюдь не гибнут от голоду; ибо Правительство и помещики всегда поспевают на помощь к страждущим»1396, и уверял, что крепостной крестьянин почти идеально защищен от разного рода невзгод благодаря постоянному попечению со стороны помещиков и общинной взаимопомощи. Если же в России нищета и существовала, то исключительно в силу порочности человеческой натуры: «в Англии множество людей без пропитания у нас же во всяком крестьянском доме есть скот, птица, овощ и хлеб, в коем от старшего в семье до малого ребенка всякой имеет равное участие. Если в казенном селении обедняет мужик, то ему помогают миром. Помещичий же столь уверен в помощи барской, что многие ленятся от сего работать на себя, а чаще, пропив хлеб, идут на господский двор просить оного. В таком случае и во всех тех, где крестьянин имеет нужду в помощи, он всегда оную находит, и помещики точно делаются для них отцами, большая часть по человечеству, некоторая по ращету; но из сего равно выходит то, что с голоду у нас люди не мрут»1397. Ф. В. Ростопчин даже посчитал нужным привести аргументы в защиту черных изб и черного хлеба как исконных атрибутов русской крестьянской жизни: «Иностранные маратели бумаг с ужасом кричат 200 лет в один голос, что народ наш живет в черных избах и ест черной хлеб; а того ни один еще не заметил, сколь нужно топить избу в зимнее время, что дым чистит воздух, истребляя испарения; что наши солдаты в походах, где они имели белой пшеничной хлеб, иногда приходили просить у начальников черного ржаного»1398. Главный довод Ростопчина против введения западноевропейских новшеств заключался в том, что они, по сути, отторгались всей системой крепостного хозяйства. Так, сложившаяся структура крайне низких цен на сельскохозяйственную продукцию и ее повсеместный избыток в крестьянской стране сами по себе исключали широкое внедрение фермерского хозяйства, делали его ненужной и дорогой помещичьей забавой: «Ежегодный ее (России. - А. М.) хлебный урожай достаточен не только на собственное продовольствие, но и на содержание других земель в половине почти России ржи, овсу, ячменю и сену нет совсем цены. Рожь сеется для собственного продовольствия, овес для своих лошадей, сено косится сколько нужно для скота, ячмень для птиц, свиней и для дурного к празднику пива»1399. В этих условиях, если и имело смысл заводить фермерское хозяйство, то исключительно вблизи столиц, для удобства их снабжения овощами, да и то со значительными оговорками: «два или три подобных Англинских заведений унизят на овощь до того цену, что не будет хозяину никакой прибыли»1400. На более же далеком от столиц расстоянии подобные хозяйства будут не просто нерентабельными, но и разорительными для помещиков и крайне обременительными для крепостных крестьян, резко увеличивая уровень их эксплуатации: «Что там делать с дятлиной (клевером. - А. М.), где изобильно сена с овощами, коих никто не купит, и с большим урожаем, коего убрать некогда и продать негде? На что искать излишнего при большом изобилии? Какая надобность сеять хлеб для птиц, для мышей и чтоб он гнил в поле? Какой ращет в издержках, когда на хлеб и на мясо нет цен? Можно ли, не показав крестьянину очевидной пользы, решить его переменить вдруг образ его жизни и работу? Когда у него земля без удобрения родит во многих местах в 10 раз, и он выработывает в 24 дни годовое свое содержание: на что и так трудную крестьянскую работу обращать в Египетскую? Какая нужда переображать Руского пахаря в Англинские и делать новое прибавление к Овидие- вым превращениям?»1401. Ф. В. Ростопчин, будучи для своего времени вполне эффективным хозяином, отмечал, что однозначно положительным в русских условиях может быть внедрение лишь некоторых западноевропейских сельскохозяйственных орудий, например молотилки и плуга1402. В целом же, по мнению Ростопчина, западноевропейские новшества были скорее вредны, чем полез ны, и являлись легкомысленной модой русских помещиков, которую он поместил «в число забав, свойственных богатству и роскоши, потому что от нее не более пользы, чем от роговой музыки, Англинского сада, скаковых лошадей, коллонад с фронтонами, псовой охоты и крепостного театра»1403. Надо полагать, что подобные оценки были в той или иной мере убедительны для сознания значительной части консервативно настроенных помещиков вплоть до 1861 г. Факторы, которые их обусловили: относительная дешевизна сельскохозяйственной продукции в крестьянской стране, распространенность натурального хозяйства, узость внутреннего рынка, - сохранялись очень длительное время. Фактически Ростопчин одним из первых заговорил о русской самобытности с точки зрения хозяйственного развития, настаивая на том, что русское сельское хозяйство должно развиваться с учетом геоклиматических и исторических особенностей России. В 1811 г. консерваторы получили весомый повод уточнить и публично высказать свои представления по крестьянскому вопросу. В этом году была опубликована работа польского графа В. Стройновского «О условиях помещиков с крестьянами», которая вышла на русском языке. В ней он предлагал произвести личное безземельное освобождение крестьян на основе добровольных договоров по взаимному согласию обеих сторон с соблюдением интересов государства, землевладельцев и крес- тьян1404. Это было первое публичное обращение к проблеме крепостничества. Книга вызвала острую реакцию, тем более год ее выхода в свет был предвоенным, Стройновский был поляком, а поляки были союзниками Наполеона. Откликом на книгу Стройновского в консервативном стане были «Замечания» на эту работу Ростопчина. Во многом повторив, а в чем-то и дополнив свои соображения о «благоденствии» русских крепостных крестьян под «отеческой» властью помещиков, высказанные в «Плуге и сохе», Ростопчин ввел в свою новую работу философскую аргументацию, направленную в защиту крепостного права, построенного на «принципе несвободы». Главной мишенью критики Ростопчина стала «вольность» или «свобода», которые он определял как «лестное, но не естественное для человека состояние, ибо жизнь наша есть беспрестанная зависимость от всего»1405. Вольность приводит к самовольству, непослушанию и восстанию против власти. Свобода «есть слово, пленяющее наши чувства обещанием независимости, и столько же опасно для человека и для общества, как прекрасные на взгляд плоды, содержащие в себе жестокий яд»1406. Ф. В. Ростопчин доказывал, что крепостное право в России сложилось исторически, что русские цари вынуждены были ликвидировать крестьянскую вольность, т.е. право переходить от одного хозяина к другому, поскольку «вольность обращалась в своевольство, производила расстройство имуществ помещичьих и разорение самих крестьян вред ее - истина, доказанная опытами»1407. Крепостной крестьянин, по словам Ростопчина, «всё имеет, пользуется собственностью, оставляет ее своим детям и располагает имением по своей воле». На вопрос о возможности помещичьего произвола в отношении личности и собственности крестьянина Ростопчин отвечал следующим образом: «Сим превращениям препятствует человеколюбие, рассудок и закон; ибо разорять крестьянина есть самый верный способ разорить себя». Кроме того, Ростопчин указывал на екатерининское законодательство, согласно которому губернаторы получили право «отнимать власть у бесчеловечных помещиков, отдавая их имение в правление Дворянской Опеки»1408. Число жестоких помещиков в России поэтому крайне мало. Тезис об эффективности свободного труда, составляющий главную идею труда Стройновского, «опровергался» Ростопчиным весьма своеобразно. Он утверждал, что «земледелие воль- ностию крестьян в России процвести не может, потому что Русской крестьянин не любит хлебопашества и пренебрегает своим состоянием, не видя в нем для себя пользы». Даже свободные государственные крестьяне, по утверждению Ростопчина, «едва имеют хлеб на пропитание от лени и дурного порядка в обрабатывании полей, истощая их безрассудно». Поэтому свободный труд в России неэффективен. В итоге Ростопчин фактически пришел к апологии крепостного подневольного труда: «Крестьянин к обработыванию земли и к приуготовлению чистого и хорошего хлеба должен быть доведен принуждением»1409. По мнению Ростопчина, безземельное освобождение крестьян будет иметь многочисленные негативные последствия. Крестьяне захотят заниматься ремеслами и станут покидать свои хозяйства и семьи. Вдовые и бедные крестьяне останутся неженатыми, лишившись попечения помещиков. Все заведения, фабрики и заводы остановятся за отсутствием рабочей силы и не имея возможности платить запрашиваемую работниками плату. Разорятся винные заводы, которые все почти помещичьи, что лишит казну существенного дохода. Нарушатся и сборы подушной подати. Дворовые люди, ничего не умеющие делать, будут обречены на голодную смерть. Суды, состоящие из помещиков, в случае конфликтов между крестьянами и помещиками, будут решать дела в пользу помещиков. При этом Ростопчин довольно точно предугадал социальные последствия крестьянского освобождения, утверждая, что крестьяне скоро впадут в новое рабство: «У них найдутся богатые мужики, которые неприметным образом сделаются новыми помещиками, и станут заставлять работать бедных, давая им взаймы деньги и выговаривая, вместо процентов, работу, чем совершенно их закабалят»1410. Этапным произведением русской консервативной мысли этого периода, в котором разрабатывался крестьянский вопрос, была записка «О древней и новой России» Н. М. Карамзина. Значение этого произведения особо подчеркнул в своем исследовании об аграрном вопросе в России С. А. Козлов: «Николай I старался на практике осуществить основные положения системы, рекомендованной в записке «О древней и новой России» его домашним наставником Н. М. Карамзиным»1411. В записке в наиболее концентрированной форме были выражены взгляды Карамзина по крестьянскому вопросу. Н. М. Карамзин исходил из того, что отмена крепостного права в момент написания записки была невозможна. Эта позиция подкреплялась аргументами правового, экономического и морального характера, которые Карамзин едва ли не буквально заимствовал у Ростопчина. Исторически возникшее на Руси крепостное право представляло, по его мнению, «гордиев узел», ибо только «одни вольные, Годуновым укрепленные за господами, земледельцы могут, по справедливости, требовать прежней свободы», но выяснить, кто из них происходил от холопов, а кто от вольных, было невозможно. В плане исторической доказательности подобная аргументация Карамзина, естественно, была более подробной, нежели у Ростопчина, но логика, по сути, была одной и той же: крестьян невозможно освободить сразу, поскольку в силу различных исторических обстоятельств они являются собственностью своих владельцев. В своих рассуждениях Карамзин исходил только из возможности безземельного варианта освобождения крестьян: земля - «в чем не может быть и спора - есть собственность дворян- ская»1412. Как и почти все русские консерваторы той поры, Карамзин сосредоточился исключительно на просчитывании негативных последствий отмены крепостного права. И в этом случае аргументация Карамзина повторяла ростопчинскую. Так, он утверждал, что свобода принесет крестьянам значительное увеличение эксплуатации, поскольку «корыстолюбивые владельцы захотят взять с них все возможное для сил физических». Из-за полученной свободы передвижения сократятся налоговые поступления в бюджет государства: «Буде крестьянин ныне здесь, а завтра там, казна не потерпит ли убытка в сборе подушных денег и других податей?» «Не останутся ли многие поля не обработанными, многие житницы пустыми?». Упразднение вотчинной власти помещиков приведет к тому, что «крестьяне начнут ссориться между собой и судиться в городе станут пьянствовать, злодействовать»1413. Н. М. Карамзин, похоже, вообще сомневается в целесообразности наделения крестьян свободой: император «желает сделать земледельцев счастливее свободою; но ежели сия свобода вредна для государства? И будут ли земледельцы счастливее, освобожденные от власти господской, но преданные в жертву их собственным порокам, откупщикам и судьям бес совестным?»1414. Положение лично свободных государственных крестьян может быть и хуже крепостных: «Нет сомнения, что крестьяне благоразумного помещика, который довольствуется умеренным оброком или десятиною пашни на тягло, счастливее казенных, имея в нем бдительного попечителя и заступни- ка»1415. Скептически оценивает Карамзин и уже действующий указ о вольных хлебопашцах: «Не осуждаю Александрова закона, дающего право селениям откупаться от господ с их согласия, но многие ли столь богаты, многие ли захотят отдать последнее за вольность? Крестьяне человеколюбивых владельцев довольны своею участью; крестьяне худых - бедны: то и другое мешает успеху сего закона»1416. В целом крестьянство, по мнению Карамзина, морально не готово к освобождению: «Для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели не дать им вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным, а система наших винных откупов и страшные успехи пьянства служат ли к тому спасительным приготовлением»1417. Идея о «нравственном исправлении», безусловно, отличала фразеологию Карамзина от ростопчинской, и, как представляется, именно она впоследствии была развита А. С. Стурдзой и С. С. Уваровым в их представлениях о решении крестьянского вопроса. С точки зрения Карамзина, русские крестьяне «благоденствуют» под властью «добродетельных» помещиков: «Нет сомнения, что крестьяне благоразумного помещика, который довольствуется умеренным оброком или десятиною пашни на тягло, счастливее казенных, имея в нем бдительного попечителя и заступника»1418. Карамзин был солидарен с позицией Ростопчина, считавшего, что проблема пресечения произвола помещиков уже была в основном решена в России при Екатерине Великой: «Не лучше ли под рукою взять меры для обуздания господ жестоких?»1419. Кроме того, дворянство, располагая вотчинною властью, выполняет полицейские функции, и госу дарству некем его заменить: «Теперь дворяне, рассеянные по всему государству, содействуют монарху в хранении тишины и благоустройства: отняв у них сию власть блюстительную, он, как Атлас, возьмет себе Россию на рамена. Удержит ли? Падение страшно»1420. Вся система аргументации Карамзина указывает на то, что он предполагал возможность процветания крестьян в крепостном состоянии при соблюдении определенных условий: трудолюбия, отвращения к пьянству, просвещения, помощи со стороны помещиков1421. Позиция Карамзина однозначно свидетельствует о том, что он не был и против практики купли-продажи людей. «Слыхали мы о дворянах-извергах, которые торговали людьми бесчеловечно: купив деревню, выбирали крестьян, годных в солдаты, и продавали их порознь. Положим, что такие звери были в наши времена: надлежало бы грозным указом запретить сей промысл и сказать, что имение дворян, столь недостойных, будет отдаваемо в опеку. Губернаторы могли бы наблюдать за исполнением. Вместо сего запрещают продажу и куплю рекрут. Дотоле лучшие земледельцы охотно трудились 10-20 лет, чтобы скопить 700 или 800 рублей на покупку рекрута и тем сохранить целость семьи своей; ныне отнято от них сильнейшее побуждение благодетельного трудолюбия, промышленности, жизни трезвой. На что богатство родителю, когда оно не спасет любезного его сына? Чем теперь владелец мелкопоместный, коему нет очереди рекрутской, устрашит крестьян распутных? Палкою? Изнурительным трудом? Не полезнее ли им страшиться палки в роте?»1422. Позиция Карамзина оставалась неизменной и в более позднее время. В письме от 30 октября 1818 г. П. А. Вяземскому, горячему стороннику освобождения крестьян, Карамзин писал: «Желаю знать, каким образом вы намерены через или в 10 лет сделать ваших крестьян свободными, научите меня: я готов следовать хорошему примеру, если овцы будут целы и волки сыты»1423. Категорическим противником освобождения крестьян был правый масон И. А. Поздеев. Если крестьян освободить, то они не захотят более заниматься тяжелейшей «потовой работой», что приведет к разрушению всех сословий, всеобщей продажности и ослаблению государства, считал он1424. По его глубокому убеждению, «крестьяне тогда благополучны, когда они имеют правилом в поте лица приготовлять их хлеб для себя и других, говорю: для других, принуждены будучи, а без принуждения кто захочет добровольно ворочать камни? Ибо хлебопа- шественное дело таково же трудно, а легче всего торговать, умничать, воевать, грабить под видом правды и пользы народной. А если бы попустить всякому чаять, что он может доходить до всяких государственных чинов и состояний, то это вливать в них желание быть своим состоянием недовольными и желать перейти в другое; то такая позволимость станет мучить умы и желания людей, кои должны каждый оставаться в своей сфере и в ней усовершенствоваться, ибо вся наша жизнь весьма невелика; то довольно и в своей сфере отличиться, быть почтенным, уваженным, любимым и оставить благие примеры честных нравов и деяниев своим потомкам»1425. Убежденным сторонником незыблемости крепостного права традиционно считают, и это справедливо, А. С. Шишкова. В составленном им проекте манифеста от 30 августа 1814 г. он писал по поводу ожиданий свободы крепостными крестьянами: «Крестьяне, верный наш народ, да получит мзду свою от Бога»1426. А. С. Шишков был искренне убежден, что крепостные отношения являются разумной и оптимальной формой социальных отношений, в которых помещики выступают отцами-благодете- лями для своих детей - крестьян. В проекте манифеста он утверждал от имени самодержца: «Мы уверены, что забота наша о их (помещичьих крестьян. - А. М.) благосостоянии предуп- редится попечением о них господ их. Существующая издавна между ими, на обоюдной пользе основанная, русским нравом и добродетелем свойственная связь, прежде и ныне многими опытами взаимного их друг к другу усердия и общей к отечест ву любви ознаменованная, не оставляет в нас не малого сомнения, что, с одной стороны, помещики отеческою о них, яко о чадах своих, заботою, а с другой - они, яко усердные домочадцы, исполнением сыновней обязанности и долга, приведут себя в то счастливое состояние, в каком процветают добронравные и благополучные семейства»1427. Именно эта часть текста вынудила Александра I категорически заявить: «Я не могу подписать того, что противно моей совести, и с чем я не мало не согласен». Либерального самодержца возмутила фраза, характеризовавшая отношения между крепостными крестьянами и помещиками как основанные «на обоюдной пользе». В своих позднейших записках Шишков писал, что исходил в своих рассуждениях из того, что «всякая связь между людьми, из которых одни повелевают, а другие повинуются, на сем токмо основании нравственна и благотворна; что самая вера и законы предписывают сие правило, и что помещики, не наблюдающие оного, лишаются власти управлять своими подчиненными»1428. Характерно, что Шишков объяснял негативную реакцию императора на этот пассаж тлетворным французским влиянием: «Сие несчастное государя предубеждение против крепостного в России права, против дворянства и против всего прежнего устройства и порядка внушено в него было находившемся при нем французом Лагарпом и другими окружавшими его молодыми людьми, воспитанникам французов, отвращавшим глаза и сердце свое от одежды, от языка, от нравов и, словом, от всего русского»1429. В октябре 1820 г. Шишков резко выступил против проекта закона о пресечении продажи дворовых людей и крестьян порознь и без земли, представленного комиссией составления законов1430. В своих возражениях на этот законопроект Шишков заявлял, что «данное в России над людьми право не есть ни беспредельное, ни насильственное, но огражденное законами, требующими, чтоб помещик сочетавал пользу свою с пользою своих подвластных, и купно с государственным благом, на блюдая между ими, как отец между детьми, благосостояние, порядок и устройство, в противном случае законы приемлют на него жалобы, отнимают от него власть и его самого наказу- ют»1431. Иначе говоря, если помещики и допускают какие-либо злоупотребления против крестьян, то и наказывать их нужно за эти злоупотребления, но не ставить под сомнение сам принцип крепостного права. Ослабление власти помещика над крестьянами может привести к самым тяжелым последствиям: «Народ есть река, текущая мирно в брегах своих; но умножь в ней воду, она выступит из пределов, и ничто не удержит ея свирепства. Благоденствие народа состоит в обузданности и повиновении. Божественное писание говорит: «Повинуйтесь властям, начало премудрости страх Господень»1432. Именно незыблемость крепостного права, по мысли Шишкова, является залогом стабильности и безопасности Российской империи, в отличие от сотрясаемых революциями и войнами стран Западной Европы: «В то время, когда мы слышим и видим, что почти все европейские державы вокруг нас метутся и волнуются, наше благословенное отечество пребыло всегда и пребудет спокойно. Единодушный гром на восставшего врага, далеко простертые победы и внутренняя, среди неустройств Европы тишина не показывают ли, что оно больше благополучно, больше благоденствует, нежели все другие народы? Не есть ли это признак добродушия и не зараженной еще ни чем чистоты нравов? На что ж перемены в законах, перемены в обычаях, перемены в образе мыслей? Мы явно видим над собой благодать Божию. Десница Вышнего хранит нас. Чего нам лучшего желать?»1433. Поэтому всякое публичное обсуждение возможности отмены крепостного права может привести и приводит к вредоносным последствиям: «во многих местах крестьяне отлагались от повиновения своим помещикам, и тогда посылались воинские отряды для усмирения их. Отселе происходило, что, с одной стороны, слухами и разными внушениями поощрялись они к возставанию против господ, а с другой - обуздывались силой оружия, наказаниями и ссылкой в Сибирь. Таким образом, новомыслие, вступаясь за человечество, отягощало оное бедствиями и обагряло кровью!»1434. Единственным проектом освобождения крестьян, созданным представителем консервативного лагеря, был известный проект А. А. Аракчеева 1818 г. Согласно этому проекту, «меры к уничтожению крепостного состояния людей в России единственно могли заключаться в приобретении и покупкою помещичьих крестьян и дворовых людей в казну, по добровольному на то помещиков согласию»1435. Для этого Аракчеев предлагал учредить постоянную комиссию, которая бы производила покупку или «по добровольно-условленным ценам с помещиками, если бы пожелали они продать имения свои в полном их составе, без отделения излишних земель и разных угодий в свою пользу», или «на особых правилах, постановленных для приобретения крестьян с некоторым только количеством земли и угодий, к продаваемым имениям принадлежащих»1436. Ценность имений должна определяться по количеству получаемого с крестьян оброка, «долженствовавшего представлять капитал, приносящий 5 процентов; так, например, оброчное имение, дающее 1000 руб. дохода, должно было цениться в 20 тыс. рублей и т.д.»1437. В распоряжение комиссии ежегодно должно было поступать 5 миллионов рублей. Аракчеев предполагал, что средства эти могли быть получены от откупов, кроме того, «в случае непредвидимых затруднений со стороны Министерства Финансов предполагалось выпускать ежегодно по 10 000 билетов Государственного Казначейства, ценностию в 500 руб. каждый. Билеты сии, со времени выдачи их Комис- сиею продавцу имения, долженствовали приносить ему по 5 % и между тем ходить в оборотах как наличные деньги»1438. Таким образом, помещики могли освободиться от долгов и получить капитал. Общие принципы проекта были просты, но хорошо продуманы и практичны, и это было не случайно, поскольку Аракчеев был одним из самых эффективных помещиков Рос сии1439. Кроме того, подобного рода проект показывает, что при определенных условиях консерваторы вполне могли выдвигать проекты, которые трудно интерпретировать как защищавшие своекорыстные дворянские сословные интересы. В консервативном дискурсе того времени часто можно было встретить своего рода апологию земледелия и связанного с ним образа жизни и, наоборот, зафиксировать своеобразные традиционалистские фобии в отношении промышленного развития. К примеру, одно время А. С. Стурдза отвергал развитие мануфактур по нравственным соображениям и опасению за политическую стабильность страны. В 30-е гг. XIX в. он развил целую теорию превосходства сельского образа жизни над городским. По его мнению, промышленность, торговля и города не имели, в отличие от земледелия, «постоянного, спасительного влияния на судьбу, характер и нравственное развитие человечества»1440. Напротив, «земледельческая гражданственность» доминировала над «искусственным бытием, доставляемым одною торговлею»1441. Государства, основанные на земледелии, были, с его точки зрения, долговечнее и прочнее прочих, поскольку на земледелии «утверждается самобытность народов», а торговля и промышленность «могут занять в быту общественном не первое, но второе, подчиненное и, следовательно, условное лишь место»1442. В огромной степени зависящий от климата и погоды, земледелец ближе к Богу, он чувствует над собою «десницу Всевышнего», учится смирению, «страху Божию, покорности, младенческой вере и сыновнему упованию»1443. Земледелец - естественный патриот: «В народах, обреченных землепашеству, любовь к отечеству неискоренима»1444. Россия же, с точки зрения Стурд- зы, была одной из тех стран, которые, будучи преимущественно земледельческими, «приняли на сцене мира венец первенства нравственного, не подверженного быстрому увяданию и упад ку, постигающему Коммерческие Государства»1445. Стурдза считал, что промышленность и торговля необходимы там, где земледелие не может прокормить население, только в этом случае «верховная власть, соображая обстоятельства времени и места, должна прибегнуть к заведению мануфактур, к усилению мореплавания или к правильной, зрело обдуманной системе повременных переселений»1446. Подобного рода взгляды сходны с идеями физиократов, но это лишь внешнее сходство. Для физиократов земледелие является лишь ориентированным на рынок занятием. Для Стурдзы и других консерваторов само существование деревенского уклада имело самодостаточное значение и органично вписывалось в систему консервативного образа мыслей и стиля жизни. Антикапиталистические мотивы превосходства крестьянского, земледельческого, деревенского образа жизни над торгово-промышленным, городским, вплоть до отрицания последнего, вообще говоря, довольно характерные для русского консерватизма, были впервые в столь отчетливой и яркой форме сформулированы именно Стурдзой. Если подытожить представления ранних консерваторов по крестьянскому вопросу, то можно весьма условно выделить несколько позиций. Большая часть консерваторов категорически выступала против отмены крепостного права, мотивируя это тем, что крепостное право представляет собой органически сложившуюся в течение длительного времени часть самодержавной государственности и уклада народной жизни. Оно является, по сути, формой патриархальной семьи, где помещики играют роль добрых и попечительных родителей, а крестьяне, соответственно, послушных и благодарных детей. Помещики не заинтересованы в разорении крестьян, напротив, условие процветания помещиков - благополучие его крестьян. Вообще, русские консерваторы преуспели не в позитивных программах, а в своих объяснениях, почему крестьян в настоящий момент нельзя освобождать, а также в своих оценках негативных последствий освобождения, если оно всё же произойдет. Более сложные представления по крестьянскому вопросу были у консерваторов, которые при становлении своих взглядов прошли известную школу либерального мышления (Н. М. Карамзин). Как правило, они не отрицали того, что крепостное право является социально-экономическим и моральным злом, которое в перспективе должно было постепенно исчезнуть из русской жизни. Однако в тогдашней ситуации они предлагали воздержаться от каких-либо серьезных изменений, поскольку отмена крепостного права должна была привести к обнищанию как крестьянства, так и дворянства и в конечном счете к социальной революции. С их точки зрения, была необходима масштабная программа просвещения крестьянства, которая явилась бы необходимым условием подготовки отмены крепостного права. Перспектива освобождения «непросвещенного» народа, лишенного основ правового сознания и уважения к чужой собственности, пугала консерваторов. Его необходимо было подготовить к освобождению через создание соответствующей системы образования, которая сделала бы крепостных прежде всего законопослушными и просвещенными гражданами. Впрочем, именно эта часть программы консерваторов, реализация которой могла бы способствовать смягчению социальных противоречий и уменьшению «издержек» Великой реформы, не была осуществлена правительством вплоть до начала масштабных преобразований. В целом же можно констатировать, что воззрения русских консерваторов на крестьянский вопрос зачастую были более умеренными и примитивными, чем у правительственных кругов, при Николае I взявших курс на подготовку отмены крепостного права путем частных мер (имеется в виду реформа государственной деревни, указ об «обязанных» крестьянах и т.д.).