ГЛАВА 3. ПАРЛАМЕНТАРИЙ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ: ПРАВОВОЙ И ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТАТУС
17 октября 1903 г. князь М. С. Волконский на вопрос итальянского короля: «Почему русский царь не дает народу конституцию?», ответил: “Потому что у нас нет людей для образования парламента»199. Князь и не подозревал, что сам воспитал одного из будущих российских парламентариев. Его сын В. М. Волконский не только будет избран в Г осударственную Думу третьего и четвертого созывов, но займет в ней пост старшего товарища председателя и войдет в парламентскую историю России как один из лучших руководителей общих думских собраний. Между тем, ровно через два года император был вынужден согласиться на принципиальное изменение политической системы и вхождение в состав правящего класса общественных деятелей. Неоднозначность представлений высшей бюрократии о статусе и функциях института депутата в законодательном процессе проявилась в ходе Петергофского совещания в июле 1905 г. Наиболее четко возможные варианты были озвучены А. С. Стишин- ским, полагавшим, что Государственную Думу и выборы в нее можно рассматривать, с одной стороны, как «привлечение народа к законодательной власти», с другой, как «возложение на население новой и весьма важной государственной обязанности, тягла - выставить достойнейших, доверием народа облеченных и ими избранных, людей для помощи правительству в деле законодательства»200. До принятия Манифеста 17 октября доминирующим был взгляд на членов будущей Думы как на своеобразных экспертов, призванных помочь императору оптимизировать его законодательную деятельность в условиях регионального разнообразия Российской империи. В рескрипте 18 февраля 1905 г. именно «знание местных потребностей» было поставлено на первое место из тех качеств, которые могли позволить «лучшим выборным людям» «обеспечить плодотворность законодательных работ на истинную пользу народа»201. Это положение, сформулированное министром внутренних дел А. Г. Булыгиным, отражало сомнения самой высшей бюрократии в эффективности устоявшейся системы принятия решений. На Петергофском совещании председатель департамента государственной экономии Государственного Совета Д. М. Сольский заявил, обращаясь к императору: «... в настоящее время дела законодательные восходят на воззрения Вашего Величества чрез Государственный Совет, т.е. через собрание лиц, Вами избранных и назначенных во внимание к служебной их опытности. Но именно то, что создало эту опытность, препятствовало названным лицам близко узнать жизнь народа и всегда быть верными выразителями народных нужд»202. Ему вторил председатель департамента законов Государственного Совета Э. В. Фриш, подчеркнувший, что выборные члены Думы «должны непосредственно доводить до Вашего сведения истинные нужды народа и служить выразителями исходящих от него пожеланий и ходатайств»203. В развитие подобного взгляда в Манифесте 6 августа 1905 г. «Об учреждении Государственной Думы» от имени императора выражалась «уверенность, что избранные доверием всего населения люди, призываемые ныне к совместной законодательной деятельности с Правительством, покажут себя пред всей Россией достойными того Царского доверия, коим они призваны к сему великому делу, и в полном согласии с прочими государственными установлениями и с властями, от Нас поставленными, окажут Нам полезное и ревностное содействие в трудах Наших на благо общей Нашей Матери России»204. За всем этим легко угадывалась традиционная формула Земских соборов: «Народу - мнение, царю - власть». Функция депутатов быть помощниками императора в деле законодательства рассматривалась как почетная обязанность, как новый тип царской службы. Далеко не случайно в первоначальном варианте статьи 27 проекта «Учреждения Государственной Думы», предложенного А. Г. Булыгиным, подчеркивалась обязательность для членов Думы являться «в общие собрания и по отделам», а в статье 24 говорилось о привлечении будущих депутатов к ответственности за возможные преступления «в порядке и на основаниях, установленных для привлечения к ответственности за нарушение долга службы членов государственного совета»205. Служба царю не подразумевала и ответственности членов Думы перед своими избирателями. Манифест 17 октября 1905 г. «Об усовершенствовании государственного порядка» вместе с отказом от системы неограниченной монархии и предоставлением Государственной Думе законодательных полномочий менял и взгляд на статус и функции депутатов. В самом Манифесте определялась новая функция - «действительное участие в надзоре за закономерностью действия властей»206. А Манифестом 20 февраля 1906 г. «Об изменении учреждения Государственного Совета и о пересмотре учреждения Государственной Думы» депутаты уже рассматривались в качестве народных представителей, посредством которых для подданных российского императора открывались «пути к участию, в делах законодательства»207 . Новый статус депутатов потребовал введения гарантий для осуществления ими своих полномочий, что нашло отражение, например, в нормах уголовного законодательства, согласно которым «виновный в недопущении угрозами, насилием над личностью или злоупотреблением властью члена Г осударственного Совета или Г о- сударственной Думы к исполнению обязанностей сего звания наказывается лишением прав состояния и отдачею в исправительные арестантские отделения от четырех до пяти лет». Также предусматривалось уголовное наказание за оскорбление «выборных членов Государственного Совета или членов Государственной Думы, при исполнении или вследствие исполнения ими обязанностей своего звания»208. Практически, данные правовые положения были неработающими. Крестьянские депутаты первого созыва даже предприняли попытку создать «скандальную комиссию» для сбора сведений обо всех оскорблениях, обысках, насилиях, допускавшихся различными административными лицами по отношению к народным представителям209. Показательны в этом отношении скандальные события 13 февраля 1907 г. в Красноуфимске Пермской губернии. В этот день местный городской голова пригласил для чествования избранных депутатами Думы второго созыва В. Е. Ершова и П. С. Сигова в здание городской думы. Явившийся помощник уездного исправника потребовал, чтобы собравшиеся покинули здание. По дороге группа конных стражников с криками: «Вот вам ваши депутаты!», начали избивать толпу и депутатов. Сигов едва ли не лишился глаза. Один из горожан прикрыл Ершова со словами: «Я умру, но не отдам Вам нашего члена Государственной Думы». На что стражник заявил: «Вот когда он приедет из Думы, то мы ему еще не так покажем, какой он член Государственной Думы». В Думе Сигов внес запрос, зарегистрированный под № 1 «По поводу насилия над членом Государственной Думы Сиговым и другими при проводах его в Красноуфимске». В своей речи 16 марта он, в частности, заявил: «Русский народ послал нас сюда, в Государственную Думу, с грозным требованием отчета за пролитые потоки крови, за разорение страны, за попрание прав народа, за все те ужасы, которые переживает Россия. Русский народ облек нас своим доверием. Вот почему я настаиваю на удовлетворении; именем народа призываю министров к ответу, именем народа я прошу Государственную Думу назначить следственную комиссию для привлечения к суду всех лиц, причастных к преступному посягательству на нас, избранников, не исключая и главы министерства»210. 11 декабря 1907 г., уже после сложения депутатских полномочий досрочно распущенной Думы, Ершов и Сигов за участие в «красноуфимских беспорядках» были приговорены к одному году крепости, позднее замененной месяцем тюрьмы, что автоматически лишило их избирательных прав211. В новой версии депутатского статуса присутствовала определенная двойственность, в которой отразилась противоречивость политической системы дуалистической монархии. Будучи представителями народа в системе государственной власти, депутаты вместе с тем наделялись некоторыми атрибутами чиновничества, в частности, за преступления, связанные с деятельностью в качестве членов Государственной Думы, они подлежали суду Верховного уголовного суда с санкции императора. Если «Учреждением Государственной Думы» от 6 августа 1905 г. запрещалось совмещение министерских должностей с членством в Думе, то редакция 1906 г. такую возможность предусматривала. Большие надежды, по словам начальника канцелярии министра императорского двора генерала А. А. Мосолова, возлагались на то, что Г осударственная Дума сможет «выделять из своего состава наиболее энергичных и способных людей для постепенного обновления высшего состава бюрокра- тии»212. Практика назначения думцев на министерские должности начала складываться только в годы первой мировой войны213. Первым из них получил должность товарища министра В. В. Мусин-Пушкин, 9 февраля 1915 г. назначенный в главное управление землеустройства и земледелия. 8 февраля он написал заявление об отказе от звания члена Думы. Но формальное рассмотрение этого заявления на думском заседании состоялось только 10 июля. Отказался от членства в Думе и В. М. Волконский, назначенный 27 июля 1915 г. товарищем министра внутренних дел. Дума удовлетворила его заявление несколькими днями позже - 1 августа. Вероятно, рваный график работы Государственной Думы в годы войны позволил сохранить депутатство А. Н. Хвостову. Он официально уведомил председателя Думы о своем назначении уже после вступления в должность министра внутренних дел. Четвертая сессия IV Думы, прерванная 3 сентября 1915 г., возобновилась с 9 февраля и продолжалась до 15 марта 1916 г. Хвостов же был министром с 29 сентября 1915 г. по 3 марта 1916 г. 2 мая 1916 г. он представил в канцелярию Думы заявление, в котором объяснял свое отсутствие на думских заседаниях болезнью. В приложенном к заявлению свидетельстве от врача указывалось, что «член Государственной Думы А. Н. Хвостов с начала марта и по сие время болеет фурункуле зом»214. Будучи министром, Хвостов «изначально взял на себя сношение с Государственной Думой и выступления в бюджетной комиссии, а также, руководительство правыми организациями и сношения с Марковым 2-м и Г. Замысловским по вопросам общепартийного направления»215. Посещая заседания бюджетной комиссии, он входил в Таврический дворец из общего депутатского, а не служебного подъезда, как обычно поступали министры. В следующую думскую сессию Хвостов был избран в комиссию о народном здравии. А. Д. Протопопов при своем назначении министром внутренних дел также только уведомил об этом председателя Думы М. В. Родзянко. Сохранение Протопоповым за собой звание члена Думы вызвало негативную реакцию со стороны думцев, прежде всего из-за его связи с Г. Е. Распутиным. Уже в самом начале пятой сессии после сообщения председателя о том, что от него заявления об отказе не последовало, в зале раздались крики: «Из Думы совсем, довольно». 15 декабря председатель думской комиссии по личному составу В. А. Маклаков вынужден был заявить «о невозможности исключить из состава членов Государственной Думы по формальным основаниям»216. Из членов Государственного Совета по выборам первым правительственную должность занял В. И. Тимирязев, возглавлявший с 14 января по 5 ноября 1909 г. министерство торговли и промышленности. 3 апреля 1915 г. товарищем министра народного просвещения стал А. П. Рачинский. А. Н. Наумов управлял министерством земледелия с 10 ноября 1915 г. по 21 июля 1916 г. В. П. Эн- гельгардт 15 июля 1916 г. был назначен председателем Особого совещания по беженцам с правами товарища министра. За исключением В. П. Энгельгардта все другие члены Государственного Совета по выборам, получив правительственные должности, прекращали свою парламентскую деятельность, правда, В. И. Тимирязев выбыл в 1909 г. из верхней палаты по жребию в связи с законодательно установленным порядком обновления состава выборных членов Совета. В конце 1909 г. он вновь был избран членом Государственного Совета. Намного шире использовался для назначения на правительственные должности кадровый резерв членов Государственного Совета по назначению. По подсчетам А. П. Бородина, подобные назначения в 1906-1917 гг. получили 29 человек217. Следует отметить, что для политической практики дуалистической монархии было характерно назначение министров, не входивших в состав Государственного Совета, одновременно и членами верхней палаты. Число министров, являвшихся присутствовавшими членами Совета по назначению, варьировало в различные сессии от 9 до 14. Членам Думы гарантировалась свобода суждений и мнений по делам, подлежащим ведению Думы, они не были обязаны отчетами перед своими избирателями218. Для лишения свободы депутата во время сессии требовалось предварительное согласие Думы, если только он не был задержан на месте преступления или на следующий день. Не подлежали члены Думы и задержанию за долги. Депутат выбывал из состава Думы, если он утрачивал русское подданство или ценз, дававший право на участие в выборах; поступал на действительную военную или гражданскую службу, связанную с определенным окладом содержания, за исключением министерских должностей; признавался виновным за преступные деяния, повлекшие за собой лишение или ограничение прав состояния; отказы вался от звания члена Думы или принесения торжественного обещания при вступлении в Думу. Член Думы мог быть временно устранен от участия в ее работах, если он привлекался к суду или следствию по делам, влекущим ограничение или лишение прав состояния, отрешение от должности, а также при объявлении его несостоятельным должником. Члены Совета по выборам фактически уравнивались по своему правовому положению с думцами, за исключением того, что могли после своего избрания продолжать занимать «другие должности, коим присвоено содержание», правда, получая его «лишь в случае отказа от суточного довольствия»219. При вступлении в Государственный Совет или Думу депутаты обязаны были принести торжественное обещание. Заслушав в начале первого заседания прочитанную секретарем формулу: «Мы, нижепоименованные, обещаем перед Всемогущим Богом исполнять возложенные на нас обязанности Членов Г осударственной Думы (Государственного Совета) по крайнему нашему разумению и силам, храня верность Его Императорскому Величеству Государю императору и Самодержцу Всероссийскому и памятуя лишь о благе и пользе России, в удостоверение чего своеручно подписуемся», депутаты подписывали листы с текстом обещания220. Для значительной части думцев, особенно первого и второго созывов, данный акт представлял морально-политическую проблему. Тема «торжественного обещания» весьма активно эксплуатировалась в бойкотист- ской агитации социалистических партий в период первой избирательной кампании. Выход из создавшегося положения предложили кадеты. На состоявшемся накануне открытия Государственной Думы первого созыва объединенном заседании депутатов от оппозиции П. Н. Милюков уведомил собравшихся, что 27 апреля в редактируемой им газете «Речь» будет опубликовано разъяснение по поводу того, что члены Думы под термином «самодержавие» не подразумевают неограниченную власть монарха и, подписывая текст торжественного обещания, не признают последнюю восстановленной. С такой позицией согласились участники совещания, а на следующий день и большая часть депутатского корпуса. Впоследствии вопрос о торжественном обещании существенной роли для оппозиции не играл, этот акт для нее приобрел исключительно ритуальный характер. Например, социал-демократы при открытии заседаний Думы второго созыва отсутствовали в зале общих собраний, появившись в нем только тогда, когда надо было подписывать при- сягу1. Аналогичным образом члены данной фракции поступали и при открытии заседаний последующих созывов. Согласно статье 14 «Учреждения Государственной Думы» и статье 26 «Учреждения Государственного Совета» депутатам предоставлялась полная свобода суждений и мнений по рассматривавшимся в палатах вопросам. Свобода парламентского слова в соответствии с европейскими традициями, уходившими корнями в английский опыт, подразумевала, что члены парламента не могут быть привлечены к ответственности вне парламента ни в уголовном, ни в гражданском, ни в дисциплинарном порядке за голосования, мнения и суждения, высказанные при исполнении депутатских обязанностей. Однако статья 22 «Учреждения Государственной Думы» вводила норму о порядке привлечения членов Думы «за преступные деяния, совершенные при исполнении или по поводу исполнения обязанностей, лежащих на них по сему званию», автоматически распространявшуюся, согласно «Учреждению Государственного Совета», на выборных членов Совета. Откровенное противоречие между указанными статьями являлось наглядным примером попыток самодержавия соединить несоединимое в рамках одной системы и приспособить европейские формы к российскому содержанию. Впервые вопрос о внепарламентской безответственности депутата возник в связи с выступлением в Думе 29 июня 1906 г. И. Л. Шрага. В своей речи по поводу белостокского погрома он заявил, что главным организатором погрома в Нежине бы местный городской голова Лилеев. Последний подал жалобу на имя императора, обвиняя депутата в диффамации. Первый департамент Государственного Совета оставил жалобу без последствий, но отметил, что Лилеев может возбудить преследование против Шрага за кле вету. При этом департамент разъяснил, что «принадлежащее членам Государственной Думы право полной свободы суждений и мнений по делам, подлежащим ведению Думы, не исключает ответственности ни за оклеветание частных лиц, признающих себя оскорбленными оглашенными обстоятельствами, могущими повредить их чести и доброму имени, ни за оклеветание должностных лиц оглашением заведомо ложных обстоятельств, хотя бы оно последовало в произнесении речи в Государственной Думе ее чле- ном»221. В 1909 г. в связи с нашумевшим делом Петерсона- Пуришкевича ходили слухи, что правительство разрабатывает законопроект о порядке привлечения к ответственности должностными лицами депутатов за речи, произнесенные в стенах Думы. В. М. Пуришкевич в одном из своих выступлений назвал Н. Петерсона, директора канцелярии наместника на Кавказе, «взяточником». Совет министров принял «соломоново» решение: оставить жалобу без последствий, но признать, что ничего предосудительного в действиях истца не усматривается222. В той же речи 10 декабря 1908 г. Пуришкевич обвинил духовенство Грузии в убийстве изарха Грузии, в ответ на это уполномоченный грузинского духовенства священник Чиджавадзе инициировал дело о клевете. Большинство членов Совета министров полагало необходимым дать жалобе законный ход, но император согласился с мнением И. Г. Шегловитова и А. П. Никольского, высказавшихся за то, чтобы оставить инцидент без последствий223. Широкий общественный резонанс вызвал конфликт между правым октябристом Я. Г. Гололобовым и социал-демократом Г. С. Кузнецовым. Последний с думской трибуны обвинил 12 мая 1911 г. Гололобова в том, что он участвовал в собрании екатерино- славского отдела Союза русского народа, на котором планировалось убийство лидера трудовиков во второй Думе А. Л. Караваева. Это же обвинение прозвучало и в запросе 34 депутатов социал- демократической и трудовой фракций. Гололобов подал жалобу на имя императора. 15 декабря 1911 г. Совет министров направил дело в департамент Государственного Совета224. В конце февраля 1912 г. первый департамент Совета при рассмотрении данного дела не удовлетворился ссылкой Кузнецова на статью 14 «Учреждения Государственной Думы». В результате возникших «юридических споров» между департаментом и министерством юстиции дело было приостановлено впредь до разъяснения Сенатом противоречия между статьями 14 и 22. 15 октября 1912 г. Сенат разъяснил, что «члены Государственной Думы подлежат уголовной ответственности за суждения и мнения, выраженные ими в заседаниях Государственной Думы или ее отделов, либо комиссий, хотя бы, в частности, таковые были заявлены в запросах, обращаемых к правительству, если в означенных суждениях и мнениях заключены признаки преступных деяний»225. В 1913 г. Верховный уголовный суд принял это дело к производству, но в условиях начавшейся войны оно так и не было завершено. В 1914 г. за думскую речь 11 марта к судебной ответственности был привлечен социал-демократ Н. С. Чхеидзе, указавший в своем выступлении по поводу реформы Сената на преимущества республиканского строя. Николай II, ознакомившись с делом, 3 июля 1914 г. начертал резолюцию: «Надеюсь, что впредь председатель Государственной Думы не допустит суждений противных закону и присяге. Дело прекратить»226. В том же году киевский губернатор Суковкин подал жалобу на В. М. Пуришкевича, заявившего в речи 2 мая, что губернатор был «в ненадлежащем виде доставлен домой на карете скорой помощи из гостиницы “Днепр”». Император согласился с мнением Совета министров возбудить против депутата уголовное дело, которое из-за начавшейся войны не было доведено до завершения227. Сама Дума дважды за период своего существования инициировала принятие законопроекта о безответственности депутатов за речи, произносимые с парламентской трибуны. В 1906 г. Государственный Совет не принял законопроект к рассмотрению, воспользовавшись досрочным роспуском Думы. 27 июня 1914 г. законопроект, внесенный фракцией прогрессистов, был принят нижней палатой в третьем чтении. Однако начавшаяся война позволила Государственному Совету вновь проигнорировать его. Административные меры, не связанные с парламентской деятельностью и не посягавшие на физическую свободу депутата, применялись достаточно широко. Член Думы мог быть подвергнут штрафу, принадлежавшее ему торговое заведение могло быть закрыто. В случае нарушения депутатом обязательного распоряжения, изданного губернатором, он мог подвергнуться денежному штрафу, но не аресту. Так, 1 января 1911 г. на трудовика А. А. Булата «за неизвещение домовой администрации о прибытии в его квартиру на жительство двух лиц в течение двух суток» петербургским градоначальником был наложен штраф в размере 200 рублей. В связи с неуплатой депутатом штрафа, градоначальник 12 мая 1911 г. распорядился заменить его арестом на шесть недель. Булат в заседании Думы 13 мая оспорил правомерность данного приказа, указывая на его противоречие статье 15 «Учреждения Государственной Думы», согласно которой депутаты не подлежали «личному задержанию за долги». Председатель Думы М. В. Родзянко обратился за разъяснениями к председателю Совета министров, на что 23 мая П. А. Столыпин ответил, что данный приказ «подлежит приведению в исполнение лишь по истечении полномочий» Булата как члена Государственной Думы и «при таких условиях» приказ об аресте не противоречит статье 15228. Прецедент, изменившим представления о депутатской неприкосновенности, был создан Уголовным кассационным департаментом Сената в 1909 г. 10 ноября департамент принял решение по возбужденному министром юстиции И. Г. Щегловитовым вопросу «о пределах применения ст. 16 Учрежд. Государственной Думы», требовавшей предварительного согласия Думы для лишения свободы депутата в период сессии. Обращение министра в Сенат бы ло вызвано приговором, вынесенным В. М. Пуришкевичу по делу об оскорблении им А. П. Философовой, известной общественной деятельницы, одной из руководительниц Первого всероссийского женского съезда. Философова обратилась с жалобой к мировому судье, который приговорил Пуришкевича к месяцу ареста без замены штрафом. По распоряжению императора наказание было смягчено и заменено семидневным домашним арестом. Департамент Сената, рассмотрев вопрос о том, «должно ли для лишения свободы члена Государственной Думы во время ее сессии быть испрошено предварительное разрешение Думы», решил, что «подобный приговор может быть приведен в исполнение и во время сессии Государственной Думы без разрешения ее», так как лишение свободы в данном случае «принимается не как предварительная мера при возбуждении уголовного преследования, а наступает во исполнение состоявшегося судебного приговора»229. Пуришкевич, не желавший парламентского обсуждения этого вопроса в общем заседании Думы, подал 10 марта 1910 г. заявление о предоставлении ему недельного отпуска. Подобный сценарий отбытия наказания получил широкое распространение у депутатов. Пользовались правом на кратковременный отпуск во время сессии или дожидались перерыва в заседаниях думские дуэлянты. Именно так в июле 1910 г. поступил А. И. Гучков, по приговору суда обязанный отбыть заключение в Петропавловской крепости за дуэль с А. А. Уваровым. Правда, Гучков в крепости пробыл недолго - был помилован императо- ром230. Членам законодательных палат полагалось казенное денежное довольствие. В первоначальном варианте, предложенном А. Г. Булыгиным, подчеркивалась справедливость возмещения членам Государственной Думы тех расходов, которые «они понесут вследствие необходимости проживания в столице, назначив им для сего некоторое умеренное содержание, например, по расчету 200-300 рублей за каждый месяц проживания в столице». Отсутствие по- добного вознаграждения, по мнению министра, «имело бы следствием уклонение людей среднего достатка от избрания в члены Г ос. Думы и необходимость для избирателей сообразовываться, прежде всего, со степенью имущественной состоятельности и досугов, а не с личными качествами и степенью знакомства избираемого с нуждами и потребностями населения»231. В проекте «Учреждения Государственной Думы» Булыгин уже предлагал установить депутатам годовое содержание в размере 2400 рублей. Помимо того, проектом предусматривалась выплата «прогонных денег» членам Думы не из Петербурга «по расчету стоимости билета первого класса по железной дороге и на пароходе и десяти копеек на версту по гужевым дорогам»232. Рассматривая этот вопрос, Совет министров «признал наиболее удобным облечь это вознаграждение в форму суточных денег, определив размер выдачи в 10 рублей в сутки за все время продолжения занятий и независимо от того, сколько именно раз каждый Член Думы являлся в ее заседания, в виду затруднительности и неудобства установления какого-либо за этим контроля. Несомненно, что подобное назначение окажется для некоторых Членов Думы совершенно недостаточным для возмещения всех их расходов, - для других же оно может быть и чрезмерным, но делать разницу в сем отношении представляется очевидно невозможным»233. На Петергофском совещании Николай II выразил сомнение по поводу одинакового вознаграждения всем членам Думы: «... равенство хорошо, но оно не всегда справедливо. не следовало ли бы увеличить это вознаграждение для не-крестьян», но не стал настаивать на своем после возражения Д. М. Сольского: «Мне кажется, Ваше Величество, что делать различие в вознаграждении между членами Думы неудобно»234. В окончательном варианте статья 23 «Учреждения Государственной Думы» от 6 августа 1905 г. устанавливала, что «Члены Государственной Думы на время ее занятий получают суточное из казны довольствие в размере десяти рублей в день. Сверх того членам Думы возмещаются из казны раз в год путевые издержки по расчету пяти копеек на версту от места жительства до С.-Петербурга и обратно»235. Статья 28 «Учреждения Государственного Совета» в свою очередь устанавливала, что «Членам Государственного Совета по выборам в течение его сессии производится суточное из казны довольствие в размере двадцати пяти рублей каждому. Сверх того означенным Членам Совета возмещаются из казны раз в год путевые издержки по расчету пяти копеек на версту от места жительства до С.-Петербурга и обратно»236. Денежное содержание членов Государственного Совета по назначению, определявшихся к присутствию, законом не регламентировалось, а устанавливалось императором в каждом отдельном случае237. По подсчетам А. П. Бородина, примерно четвертая часть членов Государственного Совета по назначению, при определении их к присутствию в 1906-1917 гг., получила минимальные 10 тысяч рублей годового содержания, максимальный же оклад, установленный в 1917 г. одному из новых членов Совета по назначению, составил 30 тысяч рублей238. Денежное довольствие депутатов было по меркам тогдашней России весьма высоким. Это спровоцировало особенности электорального поведения крестьян, что отмечалось многими губернаторами в их отчетах о первой избирательной кампании. Преобладающее большинство крестьян, по мнению губернаторов, стремилось в Думу ради денежных выгод, которые были связаны со званием члена Государственной Думы. Так, калужский губернатор подчеркивал, что «выборщики крестьяне все желали попасть в Думу, и отсюда явилась забаллотировка всех при первых выборах». О том же сообщал могилевский губернатор: «Общая идея у выборщиков- крестьян почти отсутствовала, и каждый из них считал необходимым выставить свою кандидатуру в члены Государственной Думы по чисто экономическим соображениям (10 р. суточное вознаграж дение), отчего выборщики разбились на мелкие группы»239. Нередкими были случаи, когда избранные обязывались передавать часть своего денежного вознаграждения тому или иному крестьянскому обществу240. В ходе кампании 1912 г., как правило, не избирались выборщиками бывшие депутаты третьего созыва из крестьян и священников. Чиновники, наблюдавшие за ходом выборов, отмечали, что это было принципиальной позицией избирателей, выражавшейся формулой: «Покормился и довольно»241. Между тем, досрочный роспуск первых двух думских созывов и репрессии, которым подверглись оппозиционно настроенные экс- депутаты, существенно осложнил их материальное положение. В марте 1907 г. трудовая группа Государственной Думы второго созыва выступила с инициативой организации помощи «всем жертвам разгона первой Государственной Думы без различия партий и направлений»242. Комиссия по содействию бывшим депутатам, первоначально состоявшая из одних трудовиков, за первые десять дней своей работы оказала поддержку в различных формах 20 лицам на сумму 2882 руб. 36 коп. На своем заседании 26 марта комиссия постановила разработать опросные листы ко всем бывшим депутатам и организовать сбор средств по подписке. В апреле в состав комиссии вошел Н. А. Гредескул, и были получены первые пожертвования от его коллег по кадетской партии. В мае ряды комиссии пополнили представители эсеров и эсдеков. К концу октября 1907 г. комиссия смогла собрать 9564 руб. 47 коп. Полученные средства были израсходованы на следующие виды помощи нуждавшимся экс-депутатам Государственной Думы первого и второго созывов: единовременными пособиями обеспечивались 33 лица, ежемесячные пособия получали 23 лица, чрезвычайные выплаты были выделены 7 лицам, субсидиями на переезд воспользовались 11 лиц, ссуды получили 8 лиц, за троих бывших депутатов были внесены судебные залоги, для двоих - были наняты адвокаты. В декабре 1907 г. комиссия приняла решение о снабжении осужденных по делу социал-демократической фракции одеждой и обувью. И в последующем помощь, как самим ссыльным, так и их семьям продолжала оказываться. В 1908 г. пользовались пособиями от комиссии 38 бывших депутатов, находившихся в тюрьме, 15 ссыльных и трое высланных за пределы губерний243. Наряду с комиссией и в тесном контакте с ней должно было действовать «Общество воспомоществования бывшим депутатам первой и второй Государственной Думы», учредительное собрание которого должно было состояться в сентябре 1907 г. в Москве. Инициатива по созданию общества принадлежала перводумцу кадету Ф. И. Иваницкому. Тогда же предполагалось создать отделение общества под руководством М. М. Ковалевского в Петербурге244. Однако по данным полиции, данная инициатива так и не нашла своего практического воплощения245. В 1907-1909 гг. определенную активность проявляло «Бюро по приисканию занятий и мест бывшим депутатам 1й и 2й Государственной Думы», возникшее по инициативе В. А. Кугушева, В. А. Харламова, В. Д. Кузьмин-Караваева. В обращении этой организации, рассылаемом по почте разным лицам указывалось: «Принимая во внимание, что административными преследованиями многие из бывших депутатов 1й и 2й Государственной Думы оказались лишенными их обычного заработка и в приискании такового на месте своего жительства им часто ставят препятствия, группа лиц из бывших членов 1й Думы решила организовать бюро по приисканию занятий и мест оставшимся без подходящего заработка своим товарищам». В своей благотворительной деятельности бюро рассчи тывало не только на корпоративную помощь со стороны депутатов, но и на поддержку «широких слоев русского общества»246. Вместе с тем для лиц с высокими додумскими доходами депутатство могло оказаться убыточным. Уже в первую сессию Государственной Думы третьего созыва последовали отказы от звания депутата в силу материальных соображений247. О материальных трудностях члена Думы, оторванного от своего дома и своих традиционных занятий, вспоминал член фракции октябристов Е. В. Сапи- лов: «Жизнь в столице вдвое дороже, чем в провинции, поэтому доходы от земли перестали быть накоплением и растрачивались на возросшие семейные надобности - жизнь на два дома»248. Данное обстоятельство встревожило председателя Совета министров П. А. Столыпина, избранный состав Думы третьего созыва его устраивал, и он не желал распада самой большой парламентской фракции - фракции октябристов. В составленной им 1 июня 1908 г. записке, адресованной коллегам-министрам, Столыпин, отмечая «недостаточность вознаграждения» и признавая «необходимым предоставить членам Государственной Думы более прочное материальное обеспечение», предложил заменить суточное довольствие годовым содержанием в размере 4200 рублей249. В самом конце первой сессии Думы третьего созыва в ускоренном режиме было внесено изменение в «Учреждение Государственной Думы», утвержденное императором 6 июля 1908 г., согласно которому устанавливалось ежегодное довольствие в размере 4200 рублей, которое выплачивалось ежемесячно по 350 рублей, считая со дня избрания. Депутат, избранный на место выбывшего, получал денежное довольствие с момента прекращения предшественником своих полномочий. Отказавшимся от звания члена Думы возмещались путевые издержки на возвращение к месту жительства. Тогда же в приложении к статье 23 «Учреждения Государственной Думы» появилось положение о производстве вычетов из до вольствия у депутатов, пропускавших заседания без уважительной причины, в размере, который должен был быть определен Наказом Государственной Думы250. Регистрация заседаний, пропущенных депутатами без уважительных причин, началась с третьей сессии Думы третьего созыва после введения в действие Наказа Государственной Думы, утвержденного Думой 2 июня 1909 г. В третью сессию общая сумма штрафов за пропущенные заседания и поименные голосования составила 9125 рублей, в четвертую - 6375, в пятую - 131 50251. Пока депутаты получали суточное довольствие, то из него, как из временного, командировочного, вычетов по казенным и судебным требованиям и взысканиям не производилось. С переходом на ежегодное довольствие депутаты обязаны были платить из своего жалования установленные налоги252. Однако реализация этого положения столкнулась с неожиданными трудностями. Попытки президиума Государственной Думы четвертого созыва упорядочить процедуру подобных взысканий вызвали сопротивление у части дум- цев253. Возросшее депутатское жалование сразу же стало дополнительной претензией к Думе у противников парламентского учреждения. 31 июля 1908 г. в закрытом заседании отдела Союза русского народа в Ростове-на-Дону А. И. Дубровин заявил: «Я таки порядком потерся около Таврического дворца и скажу вам откровенно, что члены Думы - холуи и мошенники, они ничего не делают, только сидят в буфете и “прохаживаются по рюмочке”, а вечером разъезжают по театрам; в комиссиях работают один - два, остальные и не заглядывают,. выхлопотали себе прибавку содержания до 4-х тысяч рублей в год, а ведь это больше генеральского жалования, так генералы-то до старости служили Царю и родине, проливали свою кровь, а эти ничего не делают и будут пользовать генераль ские оклады». Заключив, что «нам такой Думы не надо», председатель Главного совета СРН заговорил о необходимости перехода к сословному совещательному органу, и «чтобы выборные не получали жалованья, а если уж придется послать умного, но бедного человека, то местное население должно содержать его семью и посылать ему помощь на прожитие, это и удобнее: чуть что не так заговорил там выборный, так и прекратить посылать ему пособие, - он и одумается, а то можно и другого послать»254. В отличие от депутатов Государственной Думы казенное содержание членов Государственного Совета по выборам оставалось неизменным, они по-прежнему получали суточное довольствие только в дни сессии по 25 рублей. Положение осложнилось с началом первой мировой войны, когда нарушился привычный график работы законодательных палат. Так, за период с 26 июля 1914 г. по 19 июля 1915 г. было проведено всего 14 заседаний, за которые выборные члены Совета получили по 350 рублей. В январскую сессию 1915 г. группа членов Государственного Совета обратилась к председателю Совета министров с просьбой поддержать перед императором ходатайство о разрешении возникших финансовых проблем. И.Л. Горемыкин пообещал подготовить законопроект, согласно которому их довольствие стало бы аналогичным жалованию членов Думы, но затем было решено выдать выборным членам верхней палаты индивидуальные пособия в зависимости от действительной нужды по 3500 рублей. В мае 1915 г. на эти цели было выделено 300 тысяч рублей, желающие воспользоваться пособием могли подавать заявления. Однако члены оппозиционной академической группы от этого отказались, полагая, что получение подобного пособия поставит их в зависимость от правительства, что, как они полагали, было несовместимым с достоинством членов законодательной палаты255. Многих депутатов с высокими внедумскими доходами, для которых казенное содержание не играло существенной роли, привлекали с точки зрения материальных интересов иные возможности, сопутствовавшие их парламентскому статусу. Аналитики из министерства внутренних дел, оценивая итоги выборов 1912 г., отмечали как особенность обилие кандидатов от городов и землевладельцев: «На местах успели сообразить, к каким практическим выгодам приводит звание члена Думы. Жалованье играет тут сравнительно вторую роль. Ищут влияния, которое дает деньги, куда более значительные, чем всякое жалованье. Провинция полна легенд о местах в банках, о концессиях, о готовности правительства делать по просьбе членов Думы места, награды, даже перерешать судебные дела. Указывают примеры и, несмотря на все уверения, что это - басни, доказывают, что, конечно, петербургские чиновники будут скрывать действия своего начальства, но что “факты всем известны”. Как на пример указывают на харьковского члена Думы Матюнина, который, торгуя своим влиянием, будто бы зарабатывает более 30 тысяч в год. Указывают на г. Аджемова, за деньги проводящего дела. Уверяют, что г. Шубинский влияет на назначения по судебному ведомству. Приводят в пример Крупенского, который “все может сделать” и т.д. Эти вести разожгли аппетиты. Никто не считает себя хуже других»256. Значимость для депутатов быть влиятельными персонами отметил 27 января 1916 г. в своем донесении для правительства заведующий министерским павильоном в Думе Л. К. Куманин: «Есть нечто общее во внутренней психологии политических людей нынешнего состава Гос. думы. Это общее, вульгарно выражаясь, заключается в тоске не по власти,. а в тоске по влиянию. Внезапно разразившаяся война столь же внезапно устранила членов Думы, не имеющих в своей массе никаких прочных связей в правящем классе, от всякого влияния на текущую жизнь страны; вместе с тем она отняла у них и ту долю влияния, которую в нормальное время члены Думы имели, если не по своим личным, так по так называемым “депутатским делам”, заключающимся в удовлетворении просьб их избирателей. Между тем, война затягивается, и психологическое настроение людей, жаждущих активного влияния, но силою вещей остающихся не у дел, все обостряется»257. Депутаты довольно успешно освоили практику лоббирования интересов тех губерний, от которых они были избраны. Так, благодаря настойчивости депутата от Пермской губернии З. М. Благонравова, в 1913 г. на знаменитом Мотовилихинском заводе был размещен заказ морского ведомства на изготовление 600 пушек для крейсеров и броненосцев сроком на 5 лет, другой пермский депутат А. А. Бубликов добился в январе 1917 г. принятия решения об открытии в Екатеринбурге института инженеров путей сообщения. Весьма показательна лоббистская деятельность депутатского корпуса Государственной Думы четвертого созыва, в которой было создано параллельно со сложившей фракционной структурой несколько парламентских групп, призванных защищать специфические социальные интересы. Депутат двух последних созывов С. И. Шидловский в этой связи отмечал в своих воспоминаниях: «В Думе были очень сильны тенденции иной группировки, кроме политических партий. Претендовали постоянно на особое для них представительство как крестьяне, так и священники. Вообще, более рьяных адептов сословности, чем крестьяне, в Думе не было, но являлись они таковыми не по убеждению., а скорее по привычке и уверенности, что таким путем легче добиться чего-нибудь реального для себя»1. К числу лоббистских образований в Думе последнего созыва можно отнести казачью группу, созданную для «защиты казачьих интересов»; городскую группу, видевшую своей задачей «теоретическое обоснование и достижение межпартийных соглашений по вопросам городского самоуправления»; земскую группу, в состав которой могли входить только те депутаты, которые были связаны с земской деятельностью и которые могли профессиональ но «разрабатывать земские, экономические и хозяйственные вопросы», исключая при этом «всякие политические тенденции», предпринявшую попытку объединиться с земцами из состава членов Г осударственного Совета; крестьянскую группу, стремившуюся «отстаивать и выдвинуть на первый план крестьянские интересы, в пределах которых нет серьезных разногласий между правыми и прогрессивными крестьянами» и внесшую в феврале 1914 г. законодательные предположения о понижении продажной стоимости сахара и керосина и о призрении лишившихся трудоспособности крестьян и крестьянских сирот; сибирскую группу, заявившую о наличии «специальных сибирских интересов»; духовную группу, призванную проводить «специальные интересы духовенства»258. Однако далеко не всегда «депутатская помощь» была бескорыстной, и, прежде всего, в тех случаях, когда речь шла о лоббировании интересов тогдашних российских бизнес-структур. Например, член Государственного Совета И. Х. Озеров занимался лоббированием «за плату и другие блага». В своих воспоминаниях Озеров отмечал, что «считал это неудобным для себя». Несмотря на «неудобство», он состоял членом правлений и советов директоров многих акционерных обществ, слывя «влиятельным лицом в верхней палате»259. С. И. Шидловский отмечал, что «за членами Государственной Думы не мелкого калибра была большая погоня на должности всяких директоров, членов правления в финансовых мероприятиях, очень охотно их принимали в состав сотрудников редакций газет»260. Между тем, примеров «совестливого поведения» депутатов в связи с их вхождением в советы различных акционерных обществ - крайне мало. Первым решился сложить с себя депутат ские полномочия по этой причине в октябре 1910 г. бывший председатель Государственной Думы второго созыва Ф. А. Головин. Использовали депутаты свое положение и на благо собственного бизнеса. Так, Л. К. Шешминцев, монопольно владевший цементным производством на Дальнем Востоке, добился решения Думы о дополнительном обложении ввоза цемента в этот регион из других частей империи261. Едва ли не нарицательной стала фамилия депутата Думы третьего созыва октябриста Я. Г. Гололобова, по «заказу» сверху расколовшего «родную» фракцию. Парламентский хроникер газеты «Речь» С. Литовцев следующим образом определил феномен «Гололобовых»: «. это скороходы политики, всегда первыми достигающие призового столба. На флагах меняются надписи и девизы, а ноги, проворные, талантливые ноги неизменно делают свое одно и то же платежеспособное дело»262. Сам Гололобов за свои «заслуги» в мае 1912 г. получил назначение полтавским вице-губернатором, а в октябре 1915 г. - енисейским губернатором. Материальная и политическая привлекательность депутатского места подчас провоцировала и готовность нарушить или обойти жесткие нормы избирательного законодательства. В преддверии выборов в Государственную Думу четвертого созыва широкое распространение получила практика приобретения фиктивных цензов. Еще в 1910 г. полиция перехватила письмо бывшего члена Государственной Думы второго созыва А. А. Стаховича, направленное екатеринбургскому кадету А. М. Спасскому, в котором Стахович писал соратнику по партии: «Ужасно томясь от вынужденного без- делия, я был бы счастлив выступить вновь на политическую деятельность. Будучи лишен возможности выставить свою кандидатуру в своей Орл. губернии - крепостническо-дворянской-помещичьей, где меня считают ужасным анархистом-революционером, я был бы счастлив, если бы представилась возможность выставить свою кандидатуру в вашей Пермской губ. Степанов говорил, что вы выразили готовность сами или через ваших друзей устроить мне фиктивный ценз по 1 разряду гор. Екатеринбурга. Фиктивность ценза меня бы очень устроила, так как я избежал бы крупных и может быть непроизводительных расходов»263. В ходе выборов в четвертую Думу пермский губернатор ИМ. Ф. Кошко информировал петербургское начальство, что от кадетской партии в Екатеринбурге выставляет свою кандидатуру московский адвокат М. Л. Мандельштам, который приобрел здесь в 1910 г. «ветхий домишко». Мандельштам в Екатеринбурге «никогда не жил и никаких жизненных связей с Пермской губернией не имеет». Однако, несмотря на очевидность фиктивности ценза, законных оснований для устранения кандидата от выборов не оказалось. Тогда же местная администрация пыталась аннулировать ценз В. А. Степанова. Последний выставлял свою кандидатуру от города Верхотурья на основании владения там домом, который был приобретен им в 1910 г. у местного жителя М. М. Плешко. Полицейское дознание установило, что Степанов приобрел дом для получения фиктивного ценза. Тогда же левыми в Перми предполагалось выставить кандидатуру горного инженера Л. И. Литугина, который приобрел в 1911 г. недвижимость, «состоящую в небольшом клочке пустопорожней усадьбы, но оказалось, что земля не облагалась никакими налогами и поэтому его в списки избирателей не включи- ли»264. Подобные депутатские практики наносили серьезный урон имиджу думцев в общественном мнении. Многие думцы первых двух созывов широкими кругами населения и, прежде всего, крестьянами рассматривались в качестве народных заступников, которые в нелегкой борьбе с ненавистными чиновниками стремились добиться блага для народа, тем более что многие из них пострадали в этой борьбе. По-иному складывалось отношение к депутатам Государственной Думы третьего и четвертого созывов, большинство которых по социальному положению принципиально отличались от основной массы избирателей, по крайней мере, своими они не воспринимались и на роль радетелей за народные нужды не подходили. Между тем, как показало исследование Р. А. Циунчука, депутатский корпус достаточно полно, хотя и крайне непропорциональ но, представлял различные социальные интересы тогдашнего российского общества265. В системе дуалистической монархии традиционная для России гильдейская модель рекрутирования политической элиты оказалась дополненной антрепренерской моделью, что является характерным для обществ, находящихся в начале демократического транзита. Если при отборе в рамках системы гильдий приоритетную роль играют политическая или иная институциональная принадлежность и формальные требования (образование, возраст, национальность, партийность и т.п.), то при отборе в рамках антрепренерской системы - индивидуальные качества кандидата, в том числе и умение нравиться избирателям266. По мнению О. В. Гаман- Голутвиной, совершившийся в начале ХХ в. выход элиты за рамки бюрократии — «результат не столько изменения ее качественных характеристик, .сколько следствие принципиальной невозможности выразить ставшие плюралистическими интересы силами гомогенного образования, каковым, по сути, является бюрократия»267. Всего в 1906-1917 гг. членами Государственного Совета и Государственной Думы становились 2124 человека, в том числе членами Совета были назначены к присутствию или избраны 432 человека, депутатами Думы избирались 1724 человека, при этом 32 человека побывали членами обеих палат.