Имидж государства как инструмент идеологической борьбы
Особенность современного этапа мирового развития состоит в том, что процесс изменений и сдвигов наряду со сферой экономики глубоко затронул политическую, социо-культурную и духовную сферы, идеи и образы мысли, экологию и т.д. Товары, капиталы, люди, знания, образы, оружие, так же как и преступность, культура, наркотики и т.д., стали легко пересекать государственно-территориальные границы. Наблюдается все более четко проявляющаяся тенденция к интенсификации трансграничных экономических, политических, социальных и культурных связей. Транснациональные сети, социальные движения и отношения проникли почти во все сферы человеческой деятельности. Существование глобальных систем торговли, финансов и производства связало воедино процветание и судьбу домохозяйств, коллективов и целых наций и народов по всему миру. Более того, научно-технический прогресс второй половины ХХ в. имеет своим результатом качественную модификацию самих географических факторов функционирования и развития обществ. Наряду с территориальным и воздушным пространствами, обладающими четко осязаемыми физико-географическими характеристиками, можно говорить о мировом экономическом, культурно-цивилизационном, информационном, экологическом и др. пространствах. Глобальные средства массовой информации, особенно Интернет, существенно сокращают значение традиционных промежуточных институтов и субъектов во всех важнейших сферах жизни людей. В этой связи интерес представляет тот факт, что имеют место процессы глобализации не только по горизонтали, но и по вертикали, интеграции и конвергенции. По горизонтали имеет место интеграция на каких-либо общих основаниях, например, рыночной экономики, свободной конкуренции, новейших информационных, телекоммуникационных и иных технологий и т.д. Конвергенция по вертикали предполагает единение на основе синтеза важнейших социо-культурных, этно-национальных, духовных и иных составляющих различных стран, народов, регионов. Здесь имеется в виду конвергенция экономики с политикой, политики с экономикой, а их, в свою очередь, с социо-культурной и политико-культурной сферами. Происходит политизация экономики, экономизация политики, социализация политики и экономики, все они, в свою очередь, во все более растущей степени пронизываются экологическим и, что особенно важнее, информационно-культурно-идеологическим началом. Таким образом, государственно-территориальные границы становятся все более прозрачными, или, как говорят, транспарентными, разворачиваются процессы взаимопроникновения культур, верований, укладов жизни и т.д. Размываются так называемые разломы цивилизаций, цивилизации переходят друг в друга, в результате чего на Западе становится много Востока и на Востоке - много Запада. Эти процессы в буквальном смысле способствуют расширению горизонта самых отсталых общин, коллективов, народов, позволяют отдельно взятому человеку или группе в самых отдаленных уголках земного шара как бы «преодолеть» географические барьеры, получить доступ к социальному или иному опыту других народов, который был для него просто недосягаем в недавнем прошлом. Тем самым они дают людям новые формы видения мира, новые стили жизни, стереотипы поведения и т.д. Проникая в самые сокровенные области жизни каждого человека, они способны аннигилировать расстояния, территориальные границы и физические преграды для осуществления экономической, культурной, экологической, политической или иной деятельности. Несомненно, это затрагивает местные, национальные и региональные образы жизни людей, углубляет эрозию национальной идентичности и приверженности местным, страновым, этническим, национальным началам. Результатом этих трансформаций является культурная и информационная глобализация, которая способствует тому, что французский социолог С. Московичи назвал «глобализацией масс». «Разрыв социальных связей, быстрота передачи информации, беспрерывная миграция населения, ускоренный и раздражающий ритм городской жизни, - писал Московичи, - создают и разрушают человеческие сообщества10. Будучи разрозненными, они воссоздаются в форме непостоянных и разрастающихся толп. Связывая людей в громадные наднациональные сообщества с гигантскими ядрами огромных городов и рынками, они побуждают жить, потреблять и мыслить однотипным образом На этом фоне стали популярными рассуждения о «мак- дональдизации» или гомогенизации культур, которая происходит под флагом модернизации, вестернизации, европеизации, американизации и т.д. И действительно, на протяжении всего ХХ столетия наблюдалась тенденция к возрастанию роли культурного, информационно-идеологического компонента в мировой политике, прежде всего во внешнеполитической стратегии великих держав. Беспрецедентно возросло влияние культуры на общемировые социально-экономические процессы, на характер межгосударственных отношений, она стала одним из действенных инструментов внешней политики и эффективным средством борьбы за национальные интересы, дальнейшего распространения и утверждения во всех уголках земного шара политических институтов, ценностей, установок. Понятия «культурное доминирование», «культурная гегемония», «культурное господство» заняли соответствующее место в геополитическом лексиконе, усиливая идеологическую составляющую глобального информационного пространства. Культурная экспансия стала одним из ключевых атрибутов имперской власти, важнейшим инструментом рекламирования и распространения соответствующих ценностей, институтов, образа и философии жизни. Еще А. Грамши разработал теорию культурной гегемонии, в которой была предпринята попытка обосновать тезис о том, что для победы в борьбе за политическую власть необходимо, прежде всего, завоевать гегемонию на культурном пространстве. Такая постановка вопроса приобрела особую значимость и актуальность в условиях информационно-телекоммуникационной революции, при которой на передний план выходит так называемое «гуманное» или «несмертельное оружие». На смену традиционным формам и методам массированной идеологической пропаганды приходят глубоко разработанные, многоуровневые и диверсифицированные PR-технологии, оказывающие глубокое влияние не только на рациональном, но и, прежде всего, на эмоционально-психологическом, подсознательном, иррациональном уровнях. Речь идет в частности об экономическом, информационном, идеологическом, психотронном и иных средствах защиты и продвижения национальных интересов, обеспечения национальной безопасности, завоевания престижа, влияния государства на международной арене. Информационно-идеологическое оружие базируется на новейших технологиях, способных манипулировать сознанием широчайших слоев населения, разрушать традиционные и создать новые фор мы, средства и механизмы идентификации личности, коллектива, нации. Для отражения этого факта в военно-политической, научной и публицистической литературе появился термин «мягкая сила» (soft power), охватывающая весь комплекс ресурсов и преимуществ государства, не связанных с военной силой, называемой «жесткой силой» (hard power)11. Если «жесткая сила» имеет своей целью наказать и запугать противника с помощью оружия, то «мягкая сила» призвана привлечь его на свою сторону или, во всяком случае, нейтрализовать его мирными, бескровными средствами. В основе «мягкой силы» лежат культура и ценности, идеи, символы, мифы и т.д. Стало очевидно, что в современных условиях важнейшие характеристики и приоритеты мировой политики не всегда формируются, определяются и трансформируются при помощи бомб и штыков, через военные триумфы и капитуляции. Кардинальные перемены порою заявляют о себе безо всяких видимых сенсаций. В этом плане soft power стала одной из ключевых составляющих мощи и возможностей государства. Впрочем, «мягкая сила» в разных формах и сочетаниях отнюдь не является изобретением нашего времени. Пропаганда, обман, дипломатия, разного рода легенды, мифы, подложные документы вроде «Завещания Константина» и т.д. использовались власть имущими для завоевания и защиты своей власти с незапамятных времён. К слову, американцы завоёвывая Средний и Дальний Запад использовали не только винчестер и кольт, но не менее эффективно - также разного рода побрякушки и огненную воду. В реалиях последних десятилетий преобладающую экономическую и военную мощь не всегда и не обязательно можно конвертировать в военно-политический контроль над тем или иным регионом или страной. Большие размеры не всегда и не обязательно гарантируют эффективность, успех или победу. Абсолютная мощь порой оборачивается большой неэффективностью и недееспособностью. Гигант на ногах из ядерного или сверхточного оружия оказывается не более дееспособным, нежели гигант на глиняных ногах. Об этом свидетельствует опыт США во Вьетнаме и Ираке, всего Запада и СССР в Афганистане и т.д. В данной связи уместно напомнить, что СССР, казавшийся могущественной и несокрушимой империей, пал без единого выстрела. Он проиграл Западу холодную войну во многом именно в силу того, что в условиях развертывания информационно-теле коммуникационной революции в руках западных стран оказалось более мощное информационно-идеологическое оружие. Значительную роль в распаде советской системы и социалистического лагеря в целом сыграло постепенное размывание железного занавеса и проникновение западных идей, ценностей, установок, стилей жизни. Этот аспект принимал все более возрастающие масштабы по мере развертывания во второй половине 70-х годов информационно-телекоммуникационной революции, сделавшей неэффективными, несостоятельными и даже контрпродуктивными традиционные методы и средства пропаганды и контрпропаганды. Ныне мировое информационное пространство превращается в поле битвы за влияние, власть, престиж, в арену глобальной войны идей, различных моделей общественного устройства и образов жизни, доктрин, имиджей и авторитетов за передел мировых рынков, за мировое лидерство, за Трон грядущей планетарной власти. Американская идея, европейская идея, азиатская идея; американская, континентально-европейская, скандинавская, японская, китайская модели капитализма - вот некоторые из существующих ныне взаимодействующих, взаимно дополняющих друг друга и одновременно соперничающих между собой векторов развития современно мира. Они оказывают все более возрастающее влияние как на перспективы развития человечества в целом, так и на судьбы отдельно взятого человека, его место и роль в общественно-исторических процессах, в частности. В современном мире культурная экспансия превратилась в один из ключевых атрибутов имперской власти. Культуру, которая содержит в себе значительный идеологический заряд, эффективно можно использовать для рекламирования и продвижения ценностей, институтов, образа жизни. Вместе с культурной продукцией экспортируется не только развлечения, но и философия жизни. Этот факт приобретает особую значимость и актуальность на фоне глобальной информационно-культурной и информационноидеологической экспансии Запада, осуществляемой по мировым телекоммуникационным сетям, через средства массовой информации для утверждения своего финансового и информационно-культурно-идеологического доминирования. Наибольшую активность в этом направлении проявляют США, которые, претендуя на статус непререкаемого лидера современного мира, стремятся установить свое господствующее положение на мировом информацион ном пространстве, да и не только. Как утверждал американский политолог Д. Роткопф, США должны одержать победу в битве за мировые информационные потоки, подобно тому, как некогда Великобритания завоевала господство над морями12. Существует мнение, согласно которому, ключевую роль в глобализации сыграла политика государств, входящих в «Большую восьмерку» и контролируемые ими международные институты - Международный валютный фонд (МВФ), Всемирный банк (ВБ) и Всемирная торговая организация (ВТО)13. Говорят о некоей «неолиберальной», «американской», «европейской» или иной глобализации. Однако, как представляется, глобализация - это объективный процесс, результат глубинных сдвигов в самой инфраструктуре основных направлений и тенденций социально-экономического, информационно-телекоммуникационного, экологического, демографического, социокультурного, политического, мировоззренческого и т.д. развития современного мира. Ее суть и неизбежность, в конечном счете, не зависят от воли, интересов, симпатий или антипатий носителей тех или иных идеологических, идейно-политических, мировоззренческих и иных ценностей, принципов, установок и т.д. Они могут лишь тормозить, ускорить, в той или иной степени изменить какие-нибудь ее аспекты и векторы развития, стремиться поставить ее на службу своих интересов и т.д., но они не способны отменить реальность этого феномена. Поэтому нет и не может быть какой бы то ни было «неолиберальной», «неоконсервативной», «марксистской», «американской», «европейской» или какой-либо иной глобализации. Можно говорить лишь о соответствующих этим понятиям трактовках глобализации. В то же время нельзя отрицать тот факт, что от глобализации и информатизации важнейших сфер общественной жизни в значительно большей степени выигрывают наиболее развитые страны, перед которыми открываются широкие экономические, политические, культурные и иные возможности для расширения и укрепления своей мощи, статуса и влияния в мире. Для менее развитых стран наряду с новыми возможностями они порождают новые трудно разрешимые проблемы. К тому же великие индустриально развитые государства прилагают усилия к тому, чтобы направить основные векторы глобализации на обеспечение собственных интересов. К примеру, в американской печати приводилось следующее характерное высказывание одного высокопоставленного чиновника: «Если Америка хочет, чтобы функционировал глобализм, она не должна стесняться вести себя на мировой арене в качестве всесильной сверхдержавы, каковой она на самом деле и является. Невидимая рука рынка никогда не действует без невидимого кулака. Макдоналдс не может расцветать без Макдоналд-Дуглас, производителя F-15. И невидимый кулак, который поддерживает безопасность технологий Силиконовой долины, называется армия, флот, ВВС США»14. Одним из важнейших инструментов реализации как мягкой силы в целом, так и названных идей и моделей является имидж государства. В эпоху все более совершенствующихся информационнотелекоммуникационных технологий, когда неизмеримо возросло значение так называемой символической коммуникации, сам по себе объект имиджа может не иметь особого значения. Говоря о коммуникации, имеются в виду не только писаное и произносимое слово, но также знак, символ, сигнал, которые служат в качестве не столько зеркального отражения реальной действительности, сколько средств, с помощью которых люди пытаются понять и интерпретировать эту действительность. При этом зачастую значимость приобретают не столько реальные действия, будь то отдельно взятого человека, коллектива, организации, государства, сколько то, как они оцениваются и воспринимаются, в каком контексте они подаются и т.д. Особенно в политике значимость приобретает не только то, о чем говорится, но и то, что и как об этом говорится. Язык - одновременно средство и общения и контроля. С помощью простой замены или перестановки слов один и тот же факт можно изобразить совершенно по-разному. Например, можно сказать об Оресте, убившем свою мать за измену и убийство отца: “Орест - мститель за своего отца”, но можно сказать и иначе: “Орест - убийца своей матери”. Эта особенность языка создает возможность с его помощью не только информировать аудиторию, но и манипулировать ее сознанием, трактовать информацию в пользу заинтересованной стороны. Например, в зависимости от симпатий или антипатий говорящего можно сказать: «Буш - инициатор борьбы с международным терроризмом» или же, наоборот, «Буш - агрессор и виновник ничем не оправданной агрессии против суверенного Ирака». Поэтому важно не только то, какова та или иная страна на самом деле, но и то, как ее изображают, и какое она производит впечатление в окружающем мире. Здесь широко используется тот факт, что в современном мире для множества людей реальный мир заменяется виртуальным миром, где определяющую роль играют разного рода образы, изображения, комментарии, комментарии на комментарии и т.д. Именно в этом контексте используется имидж государства, созданного на потребу политической стратегии для «продажи» внутри страны и за рубежом. Для внутреннего пользования имидж служит средством политической мобилизации, идейного, психологического единения и сплочения нации, укрепления или смены базовых социальных ценностей и т.д. Вовне главное его предназначение состоит в обеспечении легитимности внешней политики государства в глазах как своих граждан, так и мирового сообщества. Особенно настойчиво имиджи используются для экспорта превратно понимаемой демократии и империализма прав человека. Стремление в лучшем свете выглядеть в глазах окружающих - вполне естественно для людей. Сегодня существуют целые отрасли, работающие на удовлетворение желания людей выглядеть красиво и привлекательно - индустрия моды, парфюмерия, косметика, пластическая хирургия и прочее. Такое же желание присуще отдельно взятым группам, коллективам, фирме, корпорации, сообществам людей, народу, нации, государству и т.д. Поэтому, естественно, что на создание, тиражирование, «продажу» соответствующих имиджей, на имиджевую рекламу и т.д. прилагаются огромные усилия и расходуются все более ощутимые средства. Имидж государства определяется множеством факторов, такими как основополагающие экономические, социальные, политические, этно-национальные, демографические, конфессиональные и иные характеристики, геополитический статус, политика на международной арене и многое другое. Вместе с тем, для имиджа первостепенное значение имеет информационно-технологический аспект, при котором речь идет о формах, средствах и путях его распространения. Здесь особо важное значение приобретает учет социо-культурных, политико-культурных и иных характеристик и особенностей страны или региона, на которые предположительно адресован имидж государства. Его внешние данные или, как принято говорить, его упаковка и «товарные характеристики» строят ся на причудливом сочетании реальных характеристик, спонтанно возникающих и/или целенаправленно создаваемых мифах, символах, стереотипах о различных сторонах внутренней и внешнеполитической жизни и деятельности государства и имеет своей целью формирование у мировой общественности положительного или, наоборот, негативного представления о данном государстве. Отдельные составляющие имиджа могут формироваться на основе случайных впечатлений приезжающих, из рассказов друзей, из прочитанного в средствах массовой информации и художественной литературе, увиденного по телевидению и т.д. Но часто они создаются и тиражируются целенаправленными усилиями самого государства, для чего используется комплекс средств, каналов и механизмов информационно-идеологического обеспечения внешнеполитического курса соответствующего государства. Можно выделить ряд обобщенных характеристик международного имиджа государства. Это, во-первых, простота и схематичность, которые достигаются путем отсечения ненужных с точки зрения его создателей граней и признаков, в то же время выпячивания тех характеристик, которые способны или, во всяком случае, призваны оттенить специфичность и уникальность. Во- вторых, насыщенность информацией, несущей большую эмоциональную нагрузку посредством ограниченного набора символов. В-третьих, динамичность, предполагающая способность быстро и оперативно переваривать и подавать в соответствии с предназначением имиджа постоянно изменяющиеся внутренние и внешние реалии. В-четвертых, закамуфлированная идеализация, предусматривающая подачу с помощью определенного комплекса качеств, выдаваемых в выгодном обрамлении, но не противоречащим установкам и меняющимся психологическим ожиданиям целевой аудитории. Немаловажное значение для успешного маркетинга имиджа имеет его информационно-технологическая составляющая. Речь идет о формах, средствах и путях его «продажи» или распространения, где ключевую роль играют рекламные и PR-технологии. Необходим также учет социо-культурных, политико-культурных и иных характеристик и особенностей страны или региона, на которые предположительно адресованы соответствующие имиджи. Неотъемлемой частью формирования, фиксации и воспроизводства идентичности любой нации и государства как социокультурной и политической общности являются национально-го сударственные символы и идеалы. Они выступают своеобразными связующими элементами политической культуры. Символ представляет собой концентрированное зримое выражение основной идеи явления или понятия, основанное на его структурном сходстве с этими последними. В качестве государственных символов выступают эмблемы, гербы, флаги и другие атрибуты, воплощающие прежде всего идею национально-государственного единства и величия. Они являются специфическими средствами общения между людьми, помогающими им узнать их принадлежность к конкретной социальной общности, усвоить пронизывающий эту общность идеал. Они - современные тотемы - знаки, с помощью которых народы отличают себя друг от друга или подтверждают границы своей “идентичности”. Но, тем не менее, сами по себе символы, не связанные с реальной действительностью, с центральной идеей, господствующей в общественном сознании, не могут правильно объяснить подлинные механизмы и мотивы, которые определяют и регулируют поведение отдельных индивидов и социально-политических группировок. Имиджу присущ значительный элемент мифологического. Любой миф, любой имидж рано или поздно теряет свою привлекательность, если он постоянно не подтверждается фактами. Причем, эти факты не обязательно могут быть реальными. Необходимы специально инициируемые имиджевые акции, в том числе и со стороны государства, широко освещаемые в нужном свете всеми вовлеченными информационными службами. Естественно, имидж нужен государству не просто для того, чтобы произвести на остальной мир хорошее впечатление. Благоприятный имидж страны как в глазах ее собственных граждан, так и международной общественности представляет собой важнейший капитал, способствующий укреплению геополитического статуса государства на мировой арене, обеспечению его безопасности от внешних и внутренних угроз, защите и продвижению национальных интересов. На основе имиджа складываются репутация, представление о соответствующем государстве, оценка его внутренней и внешней политики. Позитивный или негативный международный имидж государства играет большую информационно-воспитательную роль для граждан страны, в первую очередь, для подрастающего поколения. От имиджа государства в значительной степени зависят эффективность и успех его внешнеполитического курса. Поэтому совершенствование имиджевых и репутационных характеристик государства занимает немаловажное место в его внешне-политической стратегии. Можно говорить о специальной имиджевой политике, рассматриваемой в качестве важного инструмента достижения политических и экономических целей государства на международной арене. В этом плане имидж приобретает значимость одного из важнейших ресурсов мягкой силы государства, призванной продвигать национальные интересы. Получили распространение понятия «имидж государства», «маркетинг имиджа», «раскрутка имиджа», «национальный брэнд» и др., призванные представлять государство на международной арене как некоего информационно-имиджевого продукта. Чтобы убедиться в этом, достаточно отметить, что США вкладывают огромные силы и средства в создание и распространение своего позитивного имиджа за рубежом. В этих целях широко используются сложившиеся в национальном сознании США на протяжении всей их истории идеи об американской исключительности, предопределения судьбы (manifest destiny), Америки как «Града на холме» в пример всем другим народам мира и т.д. С самого начала формирования американского национального самосознания, казалось, что сама природа и мировоззрение эпохи предназначили английские колонии в Северной Америке для “великого эксперимента”. Подобно ранним утопиям в воображении европейцев XVII-XVIII вв. Америка представлялась сказочным островом, отделенным от остального мира недоступными морями и океанами. Пуритане и другие ранние поселенцы как бы надеялись найти здесь “землю обетованную” для практического осуществления истинного закона Божия, для повторения истории Ветхого завета. Пуританские историки и духовные вожди представляли дело таким образом, будто первые поселенцы пересекли океан, боролись против индейцев, осваивали дикую природу и т.д., преследуя цель претворить в жизнь принципы, предписанные колонистам самим Проведением. Они проводили прямую аналогию между своим собственным переселением в Северную Америку и легендарным переселением избранного народа из “падшего Египта” и изображали Америку как “землю обетованную”, якобы специально избранную самим богом для воссоздания “нового Сиона”, “Града на Холме” в пример всем другим народам мира. “Никогда на земле, - утверждал, например, Т. Принс, - не было народа, который по своей истории так напоминал бы древних израильтян, как народ Новой Англии”15. От успеха этого предприятия, утверждали колонисты, зависело ни больше ни меньше как выполнение самой божественной воли. Взоры всего мира, говорил один из руководителей пуритан Дж. Уинтроп, будут обращены на них. Их примеру последует весь христианский мир. С завоеванием независимости вера в особую судьбу и миссию Америки стала важнейшим компонентом формирующегося американского национализма и национального самосознания. В народной мифологии война за независимость оценивалась не иначе как кульминационный пункт библейского “исхода”. Новая республика рассматривалась как эксперимент, призванный создать новые институты для коренной перестройки и переделки мировой истории. Обосновывая тезис о том, что Америка занимает исключительное место в мировой истории, автор Декларации независимости США и третий президент Т. Джефферсон в 1785 г. предлагал изобразить на государственной печати США сынов Израиля, идущих вслед за лучом солнца. В середине XIX в. попытка обосновать идею об особой миссии и избранности Америки, была предпринята в так называемой доктрине “предопределения судьбы” или “явного предначертания” (manifest destiny). В определенном смысле эта доктрина была интегральной частью американской разновидности национализма, который в тот период и в Европе стремительно набирал силу. В ней были синтезированы специфические американские религиозные, социо-культурные, политико-культурные, социально-психологические, экономические и иные идеи и концепции, а также библейские легенды и мифы о новом земном рае, под которым, разумеется, подразумевалась Америка. Главный смысл этой идеи состоял в обещании свободы, демократии, материального достатка и прочее. не только самим американцам, но и представителям других народов в самых отдаленных уголках земного шара, если только они согласны принять американские ценности. Эту установку четко и ясно сформулировал талантливый американский писатель того периода Герман Мелвилл, который писал: «Мы, американцы особые, избранные люди, мы — Израиль нашего времени; мы несем ковчег свобод миру... Бог предопределил, а человечество ожидает, что мы свершим нечто великое; и это великое мы ощущаем в своих ду шах. Остальные нации должны вскоре оказаться позади нас... Мы достаточно долго скептически относились к себе и сомневались, действительно ли пришел политический мессия. Но он пришел в нас»16. В дальнейшем сама мысль о том, что Америка рано или поздно может разделить судьбу прежних великих держав и стать равной среди других наций, для нее была неприемлема. В учебниках по географии середины XIX в. с пренебрежением говорилось о “ленивых и никчемных” народах Востока, о “неполноценных” латиноамериканцах и народах Европы, неспособных сбросить бремя своего прошлого и следовать американскому примеру. Для развития и обоснования этих устремлений широко применялись лозунги, заимствованные из миссионерской мифологии. В частности, многие говорили о необходимости усиления американской мощи на том основании, будто она служит делу расширения границ “свободного рынка” и, стало быть, самой свободы. Как справедливо отмечал известный американский историк так называемой ревизионистской школы У. Уильямс, идея американской экспансии как средства распространения принципов свободы и демократии не только объединяла “экономические и философские силы, создавшие империю, но также породила психологический настрой, который сами участники движения быстро окрестили как “явное предначертание” Америки вести и реформировать мир”17. Это в конечном итоге подготовило почву для превращения концепции “града на холме” первых поселенцев-пуритан XVII в. в концепцию особой миссии Америки стать мировым лидером. Само за себя говорило, например, название книги “Новый Рим, или Соединенные Штаты мира”, опубликованной в 1853 г. некими Т. Пеше и Ч. Генном. Они утверждали, что в ближайшем будущем США станут центром, вокруг которого все нации объединятся в единый народ Разумеется, подобные доводы являлись крайним выражением американской национальной идеологии. Но фактом является то, что в тех или иных формах они оказывали влияние как на внешне-политическую стратегию, так и внешнеполитическую мысль США. В новейшее время универсалистские, миссионерские, а также экспансионистские, гегемонистские компоненты доктрины амери-канской миссии отчетливо прослеживаются как в убежденности американцев в превосходстве общественно-политических институ-тов и морально-этических ценностей США, в совершенс тве амери-канской системы и непогрешимости американской внешней политики, в многочисленных общественно-исторических концепциях, изображающих США в качестве образца для всех других народов, так и в программных документах и конкретных политических действиях, правящих кругов страны. Попытки научного обосно-вания этих установок были предприняты профессором Колум-бийского университета, президентом США В. Вильсоном в начале ХХ века. Он в частности считал долгом Америки сеять семена свободы, демократии и справедливости (разумеется, в американском их понимании) по всему миру. Наиболее концентрированное выражение подобные установки нашли в лозунге “американского века”, сформулированном в 1943 г. газетным магнатом Г. Льюсом. В статье под тем же названием он утверждал, что “ХХ в. должен стать в значительной степени американским веком”. Преследуя свои частные интересы и интересы всего человечества, утверждал Льюис, легионы американских капиталистов, учителей, врачей, агрономов, и инженеров, поддерживаемых американской мощью, должны взять на себя бремя белого человека, неся с собой повсюду “стабильность” и “прогресс” американского образца”18. Звучали призывы о том, что принципы Нового курса Ф. Рузвельта должны быть перенесены на вес остальной мир, предлагалось превратить Новый курс, предназначенный для реформирования Америки в Новый курс для всего мира. После второй мировой войны, из которой США вышли в статусе самой могущественной державы капиталистического мира, правящие круги этой страны по сути дела претендовали на то, чтобы претворить в жизнь лозунг “американского века”, перестроить мир по американскому образцу. Оправдывая имперско-гегемонистские устремления уже в декабре 1945 г. в своем выступлении в Белом доме тогдашний президент США Г. Трумэн заявил: “Хотим мы этого или нет, но мы должны признать, что одержанная нами победа возложила на американский народ бремя ответственности за дальнейшее руководство миром”. Характерно, что “доктрина Трумэна” рассматривалась многими как “всемирный эквивалент Доктрины Монро”. Определяя задачи американской внешней политики, Д.Эйзенхауэр в таком же духе говорил: “Постоянной базой руководства миром ради достижения человеческих устремлений - мира и справедливости в условиях свободы должны быть Соединенные Штаты”19. «История и наши собственные достижения, - провозгласил пре зидент Л. Джонсон в 1965 году, - возложили прежде всего на нас ответственность за защиту свободы на Земле»20. А вице-президент при администрации демократа Л. Джонсона Г. Хэмфри патетически заявлял: “В завтрашней Америке я вижу истинную столицу мира”. Идея “американской исключительности” и особой миссии Америки в мировой истории и сопутствующий ей постулат о советской угрозе в качестве важнейших компонентов идеологического обоснования внешнеполитического курса в той или иной степени и масштабах использовался всеми администрациями США. В частности они нашли отражение в важнейших внешнеполитических доктринах и программах Вашингтона - от “доктрины Трумэна” и “Плана Маршалла” до “доктрины массированного возмездия” и “отбрасывания коммунизма”, “реальной политики” Никсона-Киссинджера и риторики Дж. Картера относительно “защиты прав человека”. Но в силу целого комплекса причин использование этих установок приобрело беспрецедентные масштабы в первый срок пребывания у власти Р. Рейгана. Показательно, что Рейган с самого начал претендовал на некое “моральное перевооружение мира”, утверждая, что Америке предназначено руководить миром и даже спасти “больное человечество” от грозящих ему опасностей. «Я всегда считал, - говорил он в 1982 г. - что эта благословенная земля была необыкновенным образом отделена от других, что божий промысел поместил этот великий континент между океанами для того, чтобы его обнаружили люди со всех концов Земли, наделенные особой любовью к вере и свободе»21. Оценивая эти доводы относительно лидирующей роли США, необходимо учесть следующее обстоятельство. Весь исторический опыт США свидетельствует о сложности, двойственности и противоречивости американского национального характера и сознания, нашедших свое наиболее адекватное выражение в феномене американизма, составляющего основу, субстрат американского национального сознания. Здесь мы находим в тесном переплетении и взаимопроникновении такие, казалось бы, взаимоисключающие друг друга элементы как экспериментализм, реализм, прагматизм, ориентация на посюсторонний мир, даже заземлен- ность, приверженность истории и т.д., и в то же время религиозный энтузиазм, морализм, мессианство, стремление «преодолеть» историю. Причем, при всех претензиях на мессианизм и богоиз бранность у американцев здравый смысл и реализм в конечном счете одерживали верх. Американская идея формировалась и реализовывалась в специфических условиях евро-центристского (или, точнее, евро- американо-центристского) мира. Америка с самого начала была одновременно и результатом, и инструментом, и мощным стимулятором расширения и утверждения западной рационалистической цивилизации. Более того, как бы встав на её острие, она вобрала в себя и довела до логического завершения важнейшие системообразующие компоненты, ценности, нормы и мировоззренческие установки этой цивилизации. Не случайно, для многих поколений людей во всех уголках земного шара Америка служила в качестве притягательного маяка, указывающего путь к освобождению от материальных тягот и политической несвободы. Быстрые успехи в освоении громадного североамериканского континента, стремительное развитие передовой индустрии и сельского хозяйства, невиданное в истории повышение материального благосостояния большинства населения, быстрое достижение статуса мировой державы усиливали убеждение в особой судьбе Америки, отличной от судеб других стран и народов. В течение определенного времени Америка более или менее успешно выполняла эту миссию. Однако, как и всякая идея в форме то ли идеала, то ли миссии, американская идея также имеет свои периоды восхождения и апогея (или звездного часа), после прохождения которых она не может не клониться к закату. Таким звёздным часом для нее стал период холодной войны. В биполярном мире США приобрели значимость своего рода фирменного знака качества западного мира. Более того, в условиях не прекращавшейся военно-политической конфронтации, не раз достигавшей грани перехода в горячую войну, знаменитая статуя свободы в нью-йоркской гавани служила как бы символом свободного мира. Чем плотнее сгущались тучи холодной войны на небосклоне двухполюсного мира, тем ярче становилось сияние этого символа для множества людей во всех уголках земного шара. Казалось бы, с распадом СССР и так называемого социалистического лагеря наступил звездный час американского века. Получило широкую популярность (не только в США, но и среди части пишущей братии на всех континентах, в том числе и в России) убеждение в окончательном утверждении во всемирном масштабе Pax Americana. Разумеется, для претензий на мировое лидерство у американцев есть, на первый взгляд, веские и достаточные основания экономического, военно-политического, геополитического, идеологического, психологического характера. Былой главный противник потерпел крах и пребывает на пепелище истории. Америка же осталась самой мощной экономической и военно-политической державой мира, способной диктовать свою волю всем без исключения государствам, регионам, народам. Справедливости ради следует напомнить, что еще до окончания двухполюсного миропорядка часть американского интеллектуального и политического истеблишмента стала сознавать, что в современном мире США уже не способны - да им это и не нужно - играть роль единственной сверхдержавы, призванной единолично определять основные направления развития современного мира. Об этом свидетельствует, в частности, появление в последние два-три десятилетия целой серии работ, в которых в разных формах и аспектах обосновывался тезис о восхождении и неизбежности упадка великих империй, в том числе и Соединенных Штатов Америки, которые многими авторами рассматриваются именно как империя. Немалый интерес представляют работы Р. Мида, Д. Каллео, П.Кеннеди, П. Бьюкенена и др., в которых в той или иной форме обосновывается тезис о том, что Америка, достигнув апогея своего восхождения в период холодной войны, примерно к 80-м годам прошлого столетия начала движение по наклонной, ведущей в конечном счете к упадку. Разумеется, это дискуссионный вопрос, требующий самостоятельного исследования, но здесь отметим реальность тенденции к постепенному сокращению относительного веса и влияния США в современном мире в пользу других стран и регионов, прежде всего Западной Европы, Японии, Китая и Восточной Азии в целом. Нельзя сказать, что эти реальности не осознаются во властных структурах страны. «Мы, американцы, - говорил, например, бывший Государственный секретарь США Л. Иглбергер, - должны понять, что не можем продолжать стоять у руля мировых событий, как это делали до недавнего времени». Ему вторил другой бывшие Государственный секретарь Г. Киссинджер, по мнению которого «крушение советского коммунизма знаменовало интеллектуальную победу американских идеалов, но, по иронии судьбы, поставило Америку лицом к лицу с таким миром, появления которого она на протяжении всей своей истории стремилась избежать»22. Здесь маститый автор и искушенный в международных делах го сударственный и политический деятель прежде всего имел в виду новый всплеск национализма, который интенсифицировал противоречия и конфликты на международной арене. Это, по мнению Киссинджера, ставит под сомнение реализацию американского идеала мирового порядка, в частности вильсоновскую идею коллективной безопасности, обеспечиваемой, разумеется, по руководством Соединенных Штатов. С этой точки зрения можно согласиться с Киссинджером в том, что, хотя Америка останется великой и могущественной державой, но державой, с которой уже будет кому конкурировать. Однако другая, значительно большая, часть американской интеллектуальной и политической элиты из создавшейся после распада СССР ситуации не преминула сделать вывод о наступлении однополярного мирового порядка, где на вершине мировой власти в гордом одиночестве пребывает одна единственная сверхдержава в лице США. Так, бывший президент США республиканец Дж. Буш-ст по мере распада СССР не переставал повторять, что «и сегодня в быстро меняющемся мире лидерство Америки незаменимо». Стоя на пороге нового столетия, утверждал бывший государственный секретарь США при президенте-демократе Б. Клинтоне У. Кристофер, дальновидная приверженность принципу американского лидерства и вовлеченности в мировые дела должна служить руководством внешней политики США. «Если мы не будем руководить, то никто не будет», - утверждал он. Еще более определенно эту мысль выразил бывший лидер республиканского большинства в сенате Р. Доул, который, в частности, сказал, что никогда раньше «Америка не была в таком одиночестве на вершине глобального лидерства». В этом направлении значительные место отводится идео- лого-информационно-культурной экспансии, где ключевую роль призван играть позитивный имидж Америки. О значимости этого фактора во внешнеполитической стратегии Вашингтона свидетельствует существование широкого комплекса учреждений и организаций, ответственных за реализацию внешней культурной политики. Среди них ключевое место занимает Бюро по делам образования и культуры (Bureau of Educational and Cultural Affairs) в структуре Госдепартамента, которое инициирует и способствует осуществлению множества программ, таких как Фулбрайтовская программа, предоставляющая гранты аспирантам, исследователям, преподавателям и руководителям; программы для России, стран СНГ, восточноевропейских и балканских государств, которые предусматривают предоставление стипендий; программы по изучению США, призванные улучшить знания о Соединенных Штатах зарубежных студентов посредством организации летних семинаров, форумов и т.д.; образовательные партнерские программы, нацеленные на поддержание контактов между американскими и зарубежными учреждениями в сфере среднего и высшего образования и многие другие. Для интенсификации и совершенствования деятельности в этом направлении специальным законом 1998 г. осуществлена реорганизация знаменитой ЮСИА, которая переведена в состав Государственного департамента. Немаловажную роль в этом направлении выполняет Голливуд, по сути дела превратившийся в один из важнейших институтов формирования и экспорта имиджа США и американского образа жизни. О той роли, которую руководство США придает «мягкой силе», свидетельствует открытое письмо 163 сенаторов и конгрессменов, направленного в связи с подготовкой бюджетного запроса на 2008 финансовый год, который начался 1 октября 2007 года, президенту США Дж. Бушу. Американские законодатели предложили значительно повысить расходы на внешнеполитическую пропаганду, «продвижение демократии» и другие виды внешнеполитической деятельности. Как отмечалось в письме законодателей, «многие из этих программ, включая гуманитарное и экономическое содействие, публичную дипломатию, международное вещание и программы поддержки экспорта, являются основными инструментами, при помощи которых американские дипломаты, бизнес и неправительственные организации продвигают фундаментальные американские ценности - свободу, демократию и свободные рын- ки».23 По данным Конгресса, бюджет 2007 г. на эти цели составил 35 млрд. долл. При этом сравнительно небольшую часть названной суммы составляют собственно расходы на содержание 30 тыс. сотрудников Госдепа и 250 дипломатических миссий в 180 странах мира. Основная же часть средств предназначалась на разработку и продвижение благоприятного имиджа США за рубежом, содействие демократии, проведение в жизнь программ помощи. За счет федерального бюджета содержится пропагандистский аппарат - от «Голоса Америки» до «Радио и ТВ Марти», а также многочислен ные центры информационных ресурсов за границей. Продвижение демократии - это помощь некоммерческим организациям, образовательные, культурные обмены, работа с иностранными СМИ.24 В качестве одного из средств повышения эффективности использования мягкой силы администрация президента Дж. Буша-младшего приступила к реализации амбициозного проекта: добиться прорыва в изучении иностранных языков в школах и университетах страны. Программа нацелена главным образом на стимулирование интереса к таким языкам, как китайский, арабский, хинди, в том числе русский. По имеющимся данным, для достижения поставленной цели правительство США выделило на изучение названных языков из бюджета 2007 финансового года 114 млн. долл. Это свидетельствует о растущем осознании необходимости умения вести диалог в многоликом и разноцветном мире на понятном каждому конкретному народу языке. Трудно оспорить тот факт, что влияние западной, прежде всего, американской культуры прослеживается во всех уголках земного шара. Так, по имеющимся данным, более половины показываемых по европейскому телевидению фильмов сделаны в США, а американские медиа-корпорации владеют примерно 60% каналов распространения видео продукции в Европе. В португалоязычной Бразилии по-английски звучат три четверти транслируемых по радио музыкальных произведений. Даже в Японии на английском языке исполняются до 50% передаваемых по радио песен25. В итоге для многих людей во всех уголках земного шара Америка превратилась в буквальном смысле в объект вожделения, в своеобразный мираж, мечту, а американский образ жизни - в пример для подражания. Несомненное преимущество американской культуры с точки зрения возможностей распространения и популяризации состоит в том, что английский язык стал языком международных научных связей, коммерции, авиации, Интернета, по сути дела языком межнационального общения. С его помощью осуществляется мощная экспансия американской культурной продукции - кинофильмов, теле- и радио-программ, поп-музыки, шоу-бизнеса и т.д. - во все уголки земного шара. “Мак-Дональдс”, «Кока-кола», «Пепси», “Пицца Хат”, рок, рэп, фильмы, сникерсы, блю-джинсы и многое другое, ставшие по сути дела мировыми брэндами, используются для экспорта американского образа жизни. Голливуд - одно из важнейших средств формирования имиджа этого госу дарства на мировой арене. «Во благо ли, во зло ли, - писал Э. Тоф- флер, - но несметное множество людей по всему земному шару жаждет приобщиться к Западу, а особенно к его американскому варианту — образу жизни, социальным установкам, модам, идеям и новшествам. Высказывалось предположение, что всемирная притягательность американской массовой культуры исходит из ее многонациональных истоков, питаемых еврейским обаянием Вуди Аллена, негритянской уморительностью Билла Косби, своеобычностью итальянских характеров вроде Коломбо или кинорежиссера Мартина Скорсезе, японским самообладанием «Пэта» Мориты в «Каратисте», кубинским темпераментом Десы Арнас и воплощением истинного американца Клинтом Иствудом»26. Все это дает основание согласиться с мнением об американском доминировании в мировом культурном пространстве и «культурном империализме» США. Необходимо отметить, что они довольно эффективно использует свой имидж для экспорта превратно понимаемой демократии и инструмента империализма прав человека. Здесь культура и искусство стали важнейшим инструментом политики. В этом контексте, например, «300 спартанцев», «Рэмбо» и другие широкомасштабные блокбастеры можно рассматривать как продукты, созданные по лекалам вывернутого наизнанку социалистического реализма и поставленные на службу внешнеполитической стратегии США. Их успеху способствует тот факт, что в них символический мир киберпространства органически сливается с миром реальным. Более того, для мирового общественного мнения виртуальная картина оказывается более реальной, чем действительная реальность. Ведь нельзя отрицать, что рэмбоизация национального самосознания Америки была достигнута именно благодаря замене позорных поражений на реальных полях сражений, например, в Юго-Восточной Азии грандиозными псевдо-победами виртуальных героев-одиночек на кино- и телеэкранах над «плохими парнями» не только в пределах земной ойкумены, но и на бесконечных просторах вселенной. Разумеется, фильм «300 спартанцев» - это, прежде всего, очередной блокбастер Голливуда, главная цель которого заработать большие деньги. Но в то же время нельзя не согласиться с членом Палаты лордов британского парламента, профессором Уорвикс- кого университета Р. Скидельским, который, обосновывая мысль о знаковом предназначении фильма как некоего послания, писал: «Царь Леонид готов противостоять армиям всей Азии, которые при шли уничтожить “надежду всего мира на разум и справедливость”. Посланник с поля битвы, обращаясь к сенаторам Спарты, говорит, что три сотни умрут, чтобы спасти мир от “холодного, мрачного и безысходного будущего”. Но и сейчас Западу угрожают темные силы родом из той же части мира, и сейчас, как и тогда, есть героические лидеры, готовые встать на защиту свободы. Не так ли?»27. Здесь курьезность ситуации состоит в том, что в качестве оплота «разума и справедливости» выбрана Спарта, которая была построена на муштре и рабстве, и государственному устройству которой в чем-то не были чужды черты и атрибуты гитлеровского режима. Согласно закону противоречия и по аналогии с противопоставлением «мы-они», «свои-чужие», «друг-враг», имидж обязательно должен быть подкреплен контр-имиджем противника, поскольку образ внешнего врага служит мощным стимулятором достижения его консолидации и эффективности. Суть и предназначение имиджа, как и любой идеологической конструкции, частью которой он является, проявляются с помощью образа или образов врагов. Как и любая такая конструкция, он, естественно, содержит в себе представление об антиподе. В данной связи уместно напомнить, что в течение почти полувека антисоветизм и антикоммунизм служили в качестве осевых установок не только во внешнеполитической стратегии Вашингтона, но и в сфере внутриполитической борьбы. Антикоммунизм и антисоветизм играли роль стимулирующего, мобилизующего фактора консолидации как американской нации, так и западного мира вокруг США. Любое государство, использующее имидж в качестве идеологического средства укрепления своих позиций на геополитической арене, в том числе и в сфере культуры, неизбежно склонно предпринимать все возможные усилия для противодействия попыткам конкурентов или партнеров формировать собственные позитивные образы. Очевидно, что предъявляемые Вашингтоном претензии на роль единственного центра принятия решений по всем сколько-нибудь важным вопросам мировой политики, единоличного вершителя судьбами всего мира, мирового полицейского и т.д. невозможно обосновать и, как говорится, успешно «продать» остальному миру без наличия общего врага, якобы представляющего угрозу безопасности всего мира. И действительно, если Америка перестанет быть защитницей свободы и демократии против всевозможных врагов, то, что будет с идеей американской миссии и особой роли США в мировой истории? Если признать, что Россия или какое-либо иное государство может быть таким же «хорошим» как и США, то, естественно, отпадает необходимость в единственно правильном моральном компасе для всего остального мира. Поэтому, в условиях, создавшихся после исчезновения с геополитической авансцены главных врагов в лице СССР и коммунизма, руководители США ищут новых достойных их врагов по всему земному шару. Другой вопрос, какому именно государству или группе стран или каким социально-политическим силам эта роль будет отведена. 11 сентября 2001 года Америка получила разом цель, смысл и мечту и, наконец, так необходимого ей врага, способного объединить нацию. Президент США Дж. Буш-мл назвал американскому конгрессу и народу имена врагов. Это У. бин Ладен, талибы и международный терроризм. Поскольку и бин Ладен и талибы ассоциируются с международным терроризмом, борьба именно с этим последним объявлена главным приоритетом американской внешнеполитической стратегии, а за ним внимание сфокусировано на так называемых странах «оси зла» или «странах изгоев», в число которых включены Ирак (во всяком случае до американоанглийской агрессии в эту страну), Иран и Северная Корея, а также Сирия (Ливия в самое последнее время выпала из этой колоды, возможно, вскоре к ней присоединится Северная Корея), которых США обвиняют в поддержке международного терроризма и попытках создать оружие массового уничтожения. Правда, в зависимости от конкретной ситуации на международной арене к этой категории может быть включена любая страна, режим которой по той или иной причине не нравится Вашингтону. Создается впечатление, что руководство Соединенных Штатов прилагает все усилия для максимального использования борьбы с терроризмом не только для его искоренения, но и для реализации своих далеко идущих геостратегических целей, не всегда имеющих с ним какой-либо связи. По сути дела была поставлена задача на полную катушку использовать сами по себе действительно чудовищные преступления 11 сентября как весьма удобный повод для осуществления новой глобальной стратегии США, точно так же как был использован так называемый инцидент в Тонкинском заливе для эскалации войны во Вьетнаме. Не случайно, у многих, не ангажированных, наблюдателей складывается впечатление, что США нуждаются в международных террористах, Ираке, «государствах-изгоях» для оправдания своей геополитической стратегии. Об обоснованности этого тезиса в какой-то степени свидетельствует глобальный характер начатого после этих событий фронтального идеологического и военно-стратегического давления США практически во всех регионах земного шара. Предусматривается, что эта борьба будет вестись всеми доступными средствами - политическими, экономическими, военными и диверсионными. О серьезности и реальных последствиях этой стратегии для отдельных стран, да и всего мирового сообщества воочию свидетельствует агрессия против Ирака. Впрочем, в зависимости от конкретной ситуации на международной арене к этой категории может быть включена любая страна, режим которой по той или иной причине не признает американские ценности и идеалы или американскую модель миропорядка. Для США на данном этапе в силу целого комплекса факторов речь не в последнюю очередь идет о России. Особенность сегодняшней ситуации состоит в том, что Россия, развиваясь в условиях постсоветского общества, потеряла имидж мирового лидера, сверхдержавы, который внезапно сменился на некий неопределенный имидж государства, которое имеет высокий потенциал, но не имеет возможности его реализации. Важно учесть и то, что Россия на протяжении практически всей своей истории не могла похвастаться наличием привлекательного имиджа в глазах остального мира. Чаще всего она внушала окружающему миру страх, обеспокоенность и недоверие своими невероятными размерами, непредсказуемостью векторов, содержательных характеристик общественно-исторического развития. Не случайно говорят о загадочной русской душе, непредсказуемости политических шагов руководства России. Столетиями слова-символы, ассоциирующиеся с Россией, оставались и остаются неизменными - «водка», «мороз», «медведь», «балалайка», «Ванька-встанька» и т.д. Об этом наглядное представление можно составить на основе результатов одного социологического опроса, проведённого в 2003 г. по заказу российских властей в ряде западных стран. На поставленный перед респондентами вопрос назвать десять понятий, с которыми у них ассоциируется Россия, перечень их ответов располагался в следующем порядке: коммунизм, КГБ, снег и мафия... Единственная позитивная ассоциация - культура и искусство - оказалась на последнем месте. Согласно результатам другого опроса, проведенного в августе 2005 года, единственными «брэндами», приходившими на ум иностранным респондентам, когда их просили назвать какие у них возникают ассоциации, когда говорят о России, оказались автомат Калашникова и «коктейль Молотова»28. Очевидно, что современное восприятие России в мире во многом носит на себе следы того подхода, который на Западе сложился в отношении к СССР еще в период “холодной войны”. Название фильма Н. Джюисона 60-х годов “Русские идут!”, отражающий реалии холодной войны, став нарицательным, превратилось в символ враждебности и угрозы вторжения СССР на территорию США. Как известно, Р. Рейган назвал СССР «империей зла», а канцлер ФРГ Г. Шмидт — «Верхней Вольтой с атомными ракетами». Всплеск благожелательного интереса к России пришелся на конец 80-х годов прошлого столетия и был связан с началом перестроечных процессов в стране и, в первую очередь, с именем М.С. Горбачева и его внутренней и внешней политикой, основанной на так называемом «нового мышления». Эйфория по поводу демократических преобразований, царящая в то время внутри страны, выплескивалась далеко за ее пределы и способствовала формированию нового имиджа России в целом. Именно в тот период интерес к России, русскому языку и вообще всему русскому возрос многократно. Однако романтический образ России довольно быстро начал тускнеть, чему есть множество весьма серьезных причин. Даже в тех случаях, когда признается наличие демократических преобразований в России, многие все же склонны рассматривать ее как некую “паршивую овцу в порядочном стаде” развитых демократических стран, куда ее вынужденно взяли в надежде на перевоспитание. Поэтому каждый новый шаг в плане повышения международного статуса России дается ей с большим трудом. Зачастую бессознательно, а порой и вполне осознанно, Россия рассматривается и представляется как угроза безопасности Запада в целом и США в особенности. В своем докладе для Конгресса США «Современные и будущие угрозы США» глава Национальной разведки США Дж. Негропонте утверждал, что растущее экономическое и политическое могущество России становится угрозой интересам Америки и Запада в целом. «Развивающаяся экономика и видимые политические успехи внутри страны и за рубежом повысили уверенность России, позволили увеличить расходы на оборону и придали Кремлю смелости в преследовании политических целей, не всегда соответствующих целям западных институтов», - заявил Негропонте в письменном отчете сенатскому Комитету по развед- ке29. Министр обороны Р. Гейтс и глава комитета начальников штабов П. Пейс на одном из слушаний в комитете по вооруженным силам палаты представителей конгресса США впервые открыто заявили, что Россия представляют несомненную военную угрозу для Соединенных Штатов. После распада двухполюсного миропорядка и развала СССР перед ведущими странами Запада встал императивный вопрос о том, какое место занимает Россия в современном мире в целом и в отношениях с западными странами, в частности: союзник, партнер, клиент, противник или просто враг, потерпевший поражение в холодной войне? Из содержания ответа на него вытекает другой не менее важный вопрос о том, какими именно должны быть отношения Запада с Россией. В целом, было бы ошибкой считать, что США и Запад стремятся к развалу, дезинтеграции России, утрате Москвой контроля за нынешней российской территорией. Да это и не стыкуется с реальностями ядерно-космического века, века транснационализации и глобализации. К тому же у Запада и России целый комплекс совпадающих жизненно важных интересов, которые подробно проанализированы в отечественной и зарубежной политической науке. Здраво и реалистически мыслящие руководители Запада не могут не понимать, что Россия самим своим существованием обеспечивает некий баланс сил и тем самым играет позитивную геополитическую функцию обеспечения стабильности на мировой арене. Верность этого тезиса подтвердился тем фактом, что после террористической атаки 11 сентября 2001 года, когда почти вес мир незамедлительно осудил террористическую атаку на здания- «близнецы» в Нью-Йорке и Пентагон в Вашингтоне и заявил о своей безоговорочной солидарности с Америкой, на государственном уровне первой это сделала Россия, выразив поддержку и соболезнование российского народа народу Соединенных Штатов и продемонстрировав свою заинтересованность в добрых отношениях с Западом в целом и США в частности. Она предоставила афганскому Северному альянсу оружие для борьбы с талибами и дала согласие на присутствие американских военных контин гентов в ряде стран СНГ. Примерно так же были восприняты в России взрывы в мадридских поездах 11 марта 2004 года. Со своей стороны, трагедия Беслана 1 сентября 2004 года значительной частью политического и интеллектуального истеблишмента, а также общественностью Запада была воспринята как своя собственная. Не случайно распад СССР, приведший к долговременным непредсказуемым последствиям для всего мирового сообщества, тогдашний государственный секретарь США Дж. Бейкер назвал «величайшим вызовом», перед которым оказалась Америка на исходе XX столетия. Озабоченность судьбами России и возможными последствиями тех или иных перспектив ее развития со всей определенностью высказывали и представители администраций Б. Клинтона и Дж. Буша-мл. Мы не знаем, писал в одной из своих статей бывший государственный секретарь США У. Кристофер, какой именно страной станет Россия в XXI в., «но мы знаем, что будущее России будет оказывать глубокое влияние на нашу безопасность и безопасность наших европейских союзников». Поэтому, естественно, что правящие круги великих держав безопасность своих стран теснейшим образом увязывают с перспективами России, как важнейшего игрока на геополитической арене. Как утверждал, например, тот же У. Кристофер, если русский эксперимент потерпит неудачу и Россия вновь погрузится в анархию или деспотизм, Америка также не сможет добиться своих целей. Как бы признавая обоснованность этих доводов, бывший президент США Б. Клинтон декларировал необходимость «стратегического союза» или «нового демократического партнерства» с посткоммунистической Россией. При оценке положения России на международной арене значительная часть западных исследователей исходят из признания того факта, что, хотя русские и переживали в 90-е годы большие трудности, они, как говорится, не вышли из игры и более того, в последние годы подтвердили свой статус великой военно-политической державы. П Лавалль не без оснований подчеркивал: «Смотреть на Россию свысока и демонстрировать ей пренебрежение кон- тропродуктивно». Поэтому продолжал он, «Запад должен оставить пустые надежды в отношении России. Россия выбрала свой собственный путь развития»30. В этом же духе рассуждала газета The Christian science monitor: «ни одна из сторон не должна упускать из виду: предпочтительнее, чтобы Россия была в одном лагере с Западом и сотрудничала с ним, а не пребывала в изоляции от него»31. Интерес представляют рассуждения бывшего помощника госсекретаря США Э. Джоунс, которая, выступая перед подкомитетом конгресса США по отношениям с Европой 3 марта 2004 года подчеркивала, что Америка и Россия по ряду вопросов разделяют «единые жизненно важные интересы: это война с терроризмом, противодействие распространению опасного оружия в Северной Корее и Иране, борьба с торговлей людьми, борьба с эпидемией ВИЧ/СПИДа» и т.д.»32. Даже те исследователи и политические деятели, которых ни при каких обстоятельствах нельзя причислить к доброжелателям России, вынуждены признать незаменимую роль России в обеспечении баланса сил на международной арене. Можно сказать, что с началом перестройки отношения СССР как с остальным мирам в целом, так и Западом в частности, при всех возможных здесь оговорках, развивались по восходящей, в позитивном ключе. Более того, у широких слоев западной общественности наблюдалась в буквальном смысле эйфория относительно перспектив демократии, прав человека, свободы слова и т.д. в России. И сегодня в Европе существует множество политических деятелей, экспертов и журналистов, которые считают, что дружественные, партнёрские отношения с Россией - это судьба сегодняшней Европы и стремятся объективно поднести своей аудитории происходящие в нашей стране процессы. К примеру, если Париж и Берлин считают, что противоречия между Западом и Россией преодолимы, то Вильнюс и Варшава так не уверены. Поэтому хотел бы отметить, что было бы не совсем корректно изобразить оценки и отношение западных СМИ и общественности к России в исключительно черно-белых тонах. В рассматриваемом контексте затрагивается лишь тот их пласт, который вносит существенную лепту в формирование негативного имиджа нашей страны. При всем том, для правильного понимания реального положения вещей необходимо не забывать тот факт, что распад СССР и окончание холодной войны отвечают жизненным интересам этих стран и что любая политика России или какого-либо иного государства, направленная на экономическую, политическую и военную консолидацию постсоветского пространства, этим интересам противоречит. Иначе и быть не может, поскольку обратное не стыкуется со всеми канонами взаимоотношений между великими державами, конкурирующими между собой за власть, влияние и статус на геополитической арене. Перед западом открылись беспрецедентные с геополитической точки зрения возможности для проникновения в важные для него, но ранее практически закрытые регионы Восточной Европы и постсоветской Центральной Азии и Закавказья. Поэтому вполне естественно, что Запад в целом и США в особенности прилагают все усилия к тому, чтобы сделать изменения, происшедшие в России и СНГ, необратимыми. Именно интересы этих сил представляют те круги, которые, начиная с конца 90-х годов, развязали в западных средствах массовой информации неуклонно набирающую накал и масштабы информационную войну против России. Об обоснованности этого тезиса свидетельствуют в частности заголовки статей о России в ряде зарубежных изданий: «Политика потемкинских деревень в России» (Christian Science Monitor); «Нераспространение по-русски — потемкинская деревня» (National Review,); «Экономический рост потемкинского пошиба» (Welt am Sonntag); «Потемкинский валовой внутренний продукта» (The Wall Street Journal); «Потемкинская демократия» (The Washington Post); «Потемкинская Россия» (Le Monde); «Григорий Явлинский: „Россия построила потемкинскую деревню”» (Die Welt); «Елена Боннер: Владимир Потемкин» (The Wall Street Journal). Здесь нет надобности сколько-нибудь подробно останавливаться на серии всем известных пиар-кампаний от злополучного эпизода с ЮКОС до так называемого «дела Литвиненко». Достаточно напомнить, что разного рода организации, называющие себя защитницами прав и свобод человека, свободы слова, демократии и т.д. отводят России место среди десятка самых отсталых африканских стран или же ближе к Северной Корее, Туркмении и Эритрее. Известная своими крайне ангажированными оценками американская организация Freedom House в 2005 году переместила Россию из группы «частично свободных» в категорию «несвободных». Тем самым, она оказалась единственной страной с отрицательной динамикой демократизации и попадает в разряд одиозных режимов, известных злоупотреблениями в области прав человека, таких, как Пакистан и раздираемый войной Ирак. Ее положение в рейтинге всего на несколько позиций выше наиболее репрессивных политических систем Китая, Кубы и Северной Кореи. В данной связи можно согласиться с известным французским писателем русского происхождения М. Дрюоном, который отмечал, что «во французской прессе, и вообще в западной, существует своего рода ментальный ревматизм во всем, что касается России»33. Такой же «ментальный ревматизм» характерен и для многих представителей СМИ других западных стран. Постепенно миф о советской угрозе плавно преобразовался в миф об угрозе, исходящей от России. Россию во все более растущей степени стали обвинять в недостаточной активности в проведении демократических преобразований в стране, а то и в полном отходе от демократических норм и установлении авторитарных принципов государственного управления и даже восстановлении советской формы власти. Начиная с середины 90-х годов минувшего века постепенно на передний план стали выходить мотивы относительно формирования в России преступного и коррумпированного государства. На теле- и киноэкранах не прекращаются фильмы, в которых Россия изображается в уничижительных, черно-белых мрачных тонах, как царство вечной мерзлоты и полярной ночи, откуда исходит угроза миру, прежде всего Соединенным Штатам, а её народ как сборище голодных оборванцев, слоняющихся по улицам с факелами и плакатами “Дайте нам хлеба!” (“Святой”, “Полицейская академия-7”, “Назад в СССР”). Русские спецназовцы, одержимые стремлением к мировому господству, только и занимаются захватом самолетов, ядерных кнопок, убийствами неугодных политиков и их родных (“Самолет президента”, “Миротворец”, “Честная игра”). В фильме “Москва на Гудзоне” тема дефицита туалетной бумаги в России вылезает семь раз. Как пишет Д. Горелов, «туалетную бумагу русские скрипачи дарили русским писателям на день рождения, за нею стояли длинными очередями на морозе, отогреваясь у костров, ее добычу праздновали на студеных кухнях плюшками и хороводами». Поэтому естественно, что Россия не имеет права не заботиться о своем внешнем облике. Можно утверждать, что задача создания позитивного образа для России не менее важна, чем продвижение российского оружия на мировом рынке или удержание на высоком уровне цен на углеводородные ресурсы. Частью процесса глобализации и информационно-культурной агрессии является подспудная и явная эрозия, а то и разрушение национальной идентичности. В данном контексте центральным для России является вопрос о самоидентификации, определении ее роли и места в мировом сообществе. Признав это, необходимо исходить из того очевидного факта, что для граждан России, так и для отечественной науки и интеллектуального сообщества особую значимость приобрела проблема национальной идентичности. Возникла острая потребность, прежде всего, в имидже, ориентированном на внутреннего потребителя. Ибо залогом успеха имиджа России за рубежом является вера самих россиян в ее судьбу, предназначение, миссию. Для внутреннего пользования имидж служит средством политической мобилизации, идейного, психологического единения и сплочения нации, укрепления или смены базовых социальных ценностей. Из вышеизложенного можно убедиться в том, что в условиях, когда для множества людей реальный мир заменяется виртуальным миром, зачастую важнее и значимее оказываются не столько сами реальности той или иной страны, сколько то, что граждане и не граждане, как говорится, «твердо знают» о ней. Причем, убежденность в верности этого «знания» заставляет окружающих поверить, будто дело обстоит именно так. К примеру, как правильно подметил А. Горянин, у нас люди «твердо знают», что Иван Грозный был кровавым тираном, что Петербург «построен на костях», что в России для показа иностранцам всегда были и есть «потемкинские деревни» и т.д. и т.п. На поверку оказывается, что в этих, казалось бы, само собой разумеющихся «истинах» много мифологического, в смысле надуманного. К примеру, по подсчетам известного историка Р. Г. Скрынникова, при Иване Грозном было казнено и убито от трех до четырех тысяч человек. Однако по числу убиенных русского царя значительно превзошли такие европейские правители как Людовик XI, Ричард III, Генрих VIII, Филипп II, герцог Альба, Мария Кровавая и др. Имя английской королевы Елизаветы I, которая умертвила 89 тыс. человек, носит американский штат Вирджиния (на том основании, что она, будто, была целомудренной), а среди 109 фигур на памятнике Тысячелетию России в Новгороде, не нашлось места для Ивана Грозного, но зато выгравированы имена князей Литовской Руси Кейстута и Витовта34. Убежденность граждан страны в правильности такой оценки так или иначе убеждает и окружающий мир в том, что дело обстоит именно так. Здесь прав И.Р. Метке, по мнению которого создание и популяризацию негативного имиджа России едва ли можно объяснить «тупостью, а то и злонамеренностью иностранных наблюдателей, хотя это и не исключено. Российские пропаган дисты забывают о том, что этот имидж все-таки в первую очередь создается у них дома»35. Парадоксом является тот факт, что при всех разговорах о чуть ли не полном подчинении властями средств массовой информации, наибольшее количество материалов, в той или иной степени дискредитирующих Россию, ее деловые и промышленные круги, появляется в самой России. Как справедливо отмечал Ж. Сапир, реальность двойных стандартов западных СМИ «умаляет тот факт, что нынешний имидж России отражает и двойственные представления о стране, сложившиеся у самих россиян. Вот уже почти два века русский взгляд на Россию колеблется между ханжеской самовлюбленностью и ярой самокритикой. Нередко именно в российской прессе западные коллеги черпают элементы для поддержания мрачного имиджа страны»36. Дополнительную лепту и нюансы в эту кампанию вносят бывшие российские граждане, тем или иным путем оказавшиеся за океаном и зарабатывающие хлеб насущный всякого рода инсинуациями в адрес своей исторической родины. Как правило, они выступают как соавторы и главные источники информации для составления всякого рода страшилок о России. Весьма показательны в этом отношении выступления нашего соотечественника, бывшего шахматиста, ныне члена редколлегии Wall Street Journal Г. Каспарова, который в одной из статей в том же журнале писал: «Одно из ужасающих сходств путинской России и Германии 30-х годов как раз и заключается в этих двуличных речах в стиле Оруэлла... Сегодня мы должны сказать «нет» Владимиру Путину, и мы должны сказать «нет» фашизму. Если Соединенные Штаты и европейские державы не желают помочь нам в этой новой борьбе, пусть хотя бы остаются в стороне от схватки и прекратят помощь силам фа- шизма»37. Для людей, хоть понаслышке знакомых с реальным положением веще, но не ангажированных абсолютно, такие оценки настолько абсурдны, что не нуждаются в комментариях. Нельзя отрицать тот очевидный факт, что за пореформенный период в России произошло много безобразного и заслуживающего всякого порицания. Так же нельзя представить дело таким образом, что родина должна быть вне критики и, поэтому ее нужно освещать только в светло-голубых тонах. Как говорится, критика критике рознь. Объективный анализ невозможен без выявления и критики действительных изъянов, недостатков, ошибок, провалов, повальной коррупции и т.д. Но здесь важно соблюдать меру, чтобы не превращать критику в самоцель и найти пути, формы, средс тва их преодоления. Невозможно эффективно решать стоящие перед Россией грандиозные задачи просто ура-патриотическими лозунгами и подачей ее образа в глянцевом обрамлении. Но все же нельзя выводить за скобки тот факт, что за менее чем два десятилетия Россия прошла путь в направлении формирования рыночной экономики, ценностей, отношений, институтов гражданского общества и политической демократии (хотя, признаем, в несовершенной, а то и зачаточной форме), который западные страны преодолели в течение нескольких поколений. В самый благополучный период российского государства, когда делаются реальные шаги для решения социальных, экономических и политических проблем, для большей части пишущей братии стало своего рода mauvais ton освещение тех позитивных перемен, которые происходят в стране в последние годы. До недавнего времени, во всем огромном потоке информации, исходящем с экранов телевизоров, страниц газет, интернетовских сайтов трудно было отыскать хоть малую толику действительно объективного, непредвзятого, позитивного материала о российских реальностях. И по сей день не прекращаются стенания относительно умирания России, ее неизбежном обезлюдении, заселении российских земель чужеземцами, духовном перерождении и т.д., постоянно воспроизводя в сознании людей чувство саморазрушительного кризиса. Как писал Ю. Олещук, «из разных источников в общественное сознание мощно закачиваются потоки негативной оценки собственной страны, словно гигантские и систематические отравляющие инъекции. Эти «закачки» разнятся между собой содержательно. Но дают общий, синтезированный эффект: страна никуда не годилась и не годится. Бездна плохого - куда ни глянь, о чём ни говори. Вот почему нам так присуще не видеть недостатки такими, как есть, а обязательно драматически их преувеличивать. Не считать судьбу страны трудной, тяжёлой и т.п., а безнадёжно трагической. И по любому поводу впадать в беспросветное отчаяние»38. И действительно, если мы сами безустанно заявляем, что построили криминальное государство, то с какой стати западники должны убеждать нас в обратном. На первый взгляд, парадокс состоит в том, что вал негативной информации России набирал силу и обороты по мере ее выхода из системного кризиса, наращивания темпов роста экономики, восстановления властной вертикали внутри страны и ее статуса великой военно-политической державы на международной аре не. Вполне естественно, что Россия, как любая уважающее себя крупное, тем более, обладающее ядерным оружием государство стремится к восстановлению своего статуса великой державы (не буду говорить о статусе сверхдержавы, поскольку убеждён в том, что сам феномен сверхдержавности в современном мире неуместен). Это вполне естественно и в порядке вещей. Обратное противоречило бы принципу мировой политики, согласно которой сила рождает контрсилу, действие - контрдействие, агрессия - сопротивление агрессии и т.д. Нужно признать, что Россия при всех пережитых и продолжающихся пертурбациях в течение сравнительно короткого времени вернулась на мировую авансцену в качестве равного великим державам актора. По всем важнейшим параметрам она сохраняет способность ответить на угрозы, исходящие ее безопасности, как от США, так и любой другой ядерной державы. Как говорится, политики и правительства приходят и уходят, а ядерные бомбы и ракеты, а также их носители остаются. В этом контексте можно согласиться с директором программ по России и Евразии Фонда Карнеги в Вашингтоне Э. Качинсом, по мнению которого важнейшей причиной возвращения к холодной войне является выход России на мировую арену с самостоятельной политической линией: «Стремительно укрепляется российская экономика, Москва защищает свои интересы в Европе, в Азии, на постсоветском пространстве, и это стало неожиданностью для всех ее партнеров, включая США. Кто мог предвидеть нынешнюю российскую ситуацию шесть лет назад, в 1999 году? Неготовность к такой ситуации стала причиной расхождений во мнениях руководства американской администрации по поводу того, как вести дела с Россией»39.) Оставаясь великой ядерной державой, она к тому же приобрела статус энергетической сверхдержавы. Одно это вполне достаточно, чтобы положение дел в ней не могло бы не затронуть интересы большинства стран современного мира. Естественно, западники, прежде всего американцы, не хотели бы, чтобы передача власти в России была осуществлена без их участия. Этот аспект приобретает все более растущую значимость, если учесть, что мировая политика вступила в полосу системного кризиса и наступила эпоха обострения борьбы за перераспределение все сокращающихся ресурсов, когда она во всевозрастающей степени определяется вопросами энергетической безопасности. Этим во многом объясняется тот факт, что тема энергетической безопасности с 2005 года становится направлением идеологического «главного удара» по России. В своем известном выступлении в Вильнюсе Р. Чейни открыто обвинил Россию в том, что она «использует нефть и газ для запугивания и шантажа соседей», заявив, что такую политику нельзя ничем оправдать. Совершенно справедливое требование России платить за газ по общепринятым в Европе рыночным ценам подается как «газовый шантаж», «перекрытия трубы» Украине и т.д. «Россия размахивает газовой дубинкой, угрожая Европе отключить ее от топлива, если она не будет плясать под дудку Москвы». «Россия преследует “оранжевый” режим в Украине, повышая для этой страны цены на газ». «Русский медведь осуществил свою угрозу: со злобным рычанием он перекрыл огромными лапищами газовый вентиль бедной, свободолюбивой маленькой Украине, оставив 39 миллионов человек без тепла и горячей пищи морозной зимой» и т.д. Такими измышлениями пестрели многие западные СМИ в период украинско-российского газового кризиса. Россию стали обвинять в «энергетическом империализме», «энергетическом шантаже», использовании поставок энергоносителей в качестве инструмента давления на независимое государство. Раздувая в буквальном смысле истерику вокруг газового кризиса, ее вдохновители и исполнители не считали нужным говорить или говорили очень редко о том, сколько Украина платила за российский газ. И это игнорируя тот очевидный факт, что, несмотря на щедро финансируемую США и другими западными странами так называемую «оранжевую» революцию, Россия продавала Украине газ за цены, составляющие четверть от мировых. Впрочем, на страницах Washington Post обозреватель Ч. Краутхаммер (Charles Krauthammer) раскрыл смысл позиции Запада в украинской ситуации. «Это прежде всего, - утверждал он, - связано с Россией, а потом уже с демократией: Запад хочет закончить то, что что начал с падением Берлинской стены, и продолжить марш Европы на Восток: главный приз здесь - Украина»40. Р. Холбрук, некогда выдвигавшийся администрацией демократов кандидатом в госсекретари, вернувшись из Киева, чуть ли не с ликованием говорил об «окончательном разрыве Украины с Москвой, и призывал Вашингтон «ускорить её принятие в НАТО, которая определяет ключевые зоны безопасности Америки в половине мира»41.) При всем сказанном было бы не совсем корректно делать вывод о каком бы то ни было едином антироссийском энергетическом или ином едином антироссийском блоке на Западе, особенно в Европе. Хотя нельзя отрицать, что такие попытки прослеживаются, о чем свидетельствует, например, призывы о создании так называемого «Энергетического НАТО», призванного, как утверждал сенатор-республиканец Р. Лугар на саммите НАТО в Риге в конце 2006 года, рассматривать применение пресловутого «энергетического оружия» против какой-либо из стран альянса как агрессию. Как справедливо отмечали П. Быков и А. Громов, «подобные идеи на Западе разделяют далеко не все, но для целого ряда политиков ненавистна сама мысль об открытой, демократической, самостоятельно развивающейся России. Им гораздо удобнее было бы иметь дело с авторитарным, изолированным от Европы режимом»42. Мощную информационную атаку западные СМИ приурочили к саммиту «Большой Восьмерки» в Санкт-Петербурге летом 2006 года, которую, кстати, Россия смогла более или менее успешно отразить. Еще в начале 2005 года в конгресс США сенатором-рес- публиканцем Дж. Маккейном и сенатором-демократом Дж. Ли- берманом был внесен проект резолюции, призывающей Дж. Буша добиться приостановки членства России в «восьмерке», пока «российские власти не прекратят наступление на демократию и политическую свободу»43. Примечательна в этом отношении антироссийская истерия (иначе не назовешь), разразившаяся на Западе в результате так называемого «дела Литвиненко». По свидетельству прессы, в Лондоне обыватели, напуганные версией о том, что Литвиненко причастен к созданию так называемой «грязной» атомной бомбы, всерьез опасались, что она вот-вот взорвется прямо посреди британской столицы44. Истерия сопровождалась своего рода «полони- ефобией» - по горячей линии местной службы здравоохранения за короткое время позвонили около четырех тысяч человек, уверенных, что стали жертвами злополучного изотопа. Сенаторы Р. Лугар и Дж. Маккейн обозначили еще одно направление пропагандистского наступления на Москву - противодействие российским усилиям по урегулированию конфликтов на постсоветском пространстве. Во время своего визита в Грузию в августе 2006 года они открыто призвали к выводу российских миротворцев из зоны конфликта в Абхазии и Южной Осетии. Особенно большую активность в распространении негативного имиджа России проявляют левые интеллектуалы Запада. Одной из причин такого поворота на 180 градусов в отношении нашей страны видится в отходе большей части российской элиты и правящего класса от идей марксизма и социализма на рельсы рыночной экономики и выборе собственного пути построения политической демократии и правового государства. Иначе говоря, они рассержены на Россию за то, что она будто предала социализм и превратилась в «капиталистическую» страну. Впрочем, сегодня неприязнь к России, нередко перетекающую в форменную русофобию, по идейным или идеологическим соображениям характерна как для правых, так и для левых. Правым - в силу исторической инерции, левым - за ее предполагаемое «предательство» Впрочем, в чем-то надо гордиться тем, что России предъявляют высокий счет. В противном случае можно было бы предполагать, что ее не воспринимают всерьез. Даже развернутая в западных средствах массовой информации антироссийской кампания в духе новой холодной войны служит косвенным доказательством того, что с точки зрения продвижения вперед и вверх по статусной лестнице рангов на геополитической арене у России в общем и целом все в порядке. Как правило, нет надобности развертывать такие кампании, тем более широкомасштабные, против периферийных государств и народов. «Если бы Россия не была так важна, - писал английский The Observer, - мы осудили бы ее как “государство-изгой”. Если бы русские не были так богаты, мы натравили бы на них наше МВД, чтобы “окружить Ruskies и выслать домой”. Русские еще противнее в роли капиталистов, чем в роли коммунистов. Когда же закончится эта русская зима?”45. Вполне естественно, что Россия рассчитывает, что ее будут воспринимать на мировой арене как равноправного партнера, без привлечения которого сегодня нельзя решить ни одну более или менее серьезную мировую проблему. Однако фактом является то, что, хотя срок годности принципов и методов времен холодной войны давно истек, ее стереотипы оказались весьма живучими. При всех позитивных переменах, происшедших в пореформенный период в России, ее негативный имидж, сложившийся на Западе в течение многих поколений, никак не поддается положительной коррекции. После развала СССР Запад решил, что Россия надолго останется слабой и не будет способна играть сколько-нибудь весомую роль в мировой политике. Создается впечатление, что Запад все еще не готов и не хочет принять и понять Россию такой, какой она есть, во всяком случае, такой, какой она снова стала за последние годы. Одна из важных причин такой ситуации состоит в том, что, как известно, в вопросах, касающихся места и роли в мировом сообществе тех или иных стран, особенно великих и имперских, немаловажную роль играет фактор исторической инерции. Этим фактором определяются в частности многие шаги, политические пристрастия, симпатии и антипатии людей, как граждан конкретного государства, так и его руководства. Исчезла Советская империя и, соответственно, советская угроза, но весьма трудно изживаются сформировавшиеся в течение нескольких поколений стереотипы, страхи, синдромы. Запад в целом, а США в особенности, настолько привыкли рассматривать Россию слабой и потерявшей способность встать с колен и отстаивать свои национальные интересы, что им весьма трудно осознать новое положение вещей и приспосабливаться к ним. Исходят из, как бы, само собой подразумевающегося постулата, согласно которому, поскольку Россия является государством, потерпевшим поражение в холодной войне, она должна признать себя таковым и, соответственно, вести себя как подобает побежденной державе. США не устраивают такие действия руководства России как неодобрение силовой акции НАТО против Югославии, осуждение американо-британской агрессии против Ирака, геополитическая независимость в важнейших вопросах мировой политики и т.д. Камнем преткновения для обвинений России во всех смертных грехах стала политика российского руководства по укреплению российской государственности, ограничению возможностей западного влияния на внутреннюю политику страны, а также возвращения России к независимой и активной внешней политике. В этом контексте обращает внимание тот факт, что многие западные аналитики и журналисты убеждены в том, что Россия по самому определению не способна проводить реформы без помощи и руководства, во всяком случае, без контроля со стороны Запада. Утверждается, что просто по определению не может быть по-российски «одетого» демократа. Подводится «научное обоснование» идеи, согласно которой Россия в силу авторитарной исторической традиции не способна найти свое место в сообществе демократических государств. Как утверждал, например, небезызвестный американский специалист по России Р. Пайпс, «россияне не хотят демократии, а усилия по продвижению демократии в России - пустая трата времени и денег»46. Сформулировав такую позицию более резко и, прямо скажем, в откровенно русофобском духе, другой американский автор С. Вакнин писал: «Русские - неуправляемая толпа, подверженная пьянству и склонная к мелким преступлениям. Они становятся легкой добычей организованной преступности - этакого домашнего варианта Коза Ностра, пронизывающей все и вся снизу доверху. Они неорганизованны и легко поддаются эмоциям. Им крайне нужен поводырь и жестокое и страшное руководство»47. По мнению этого, с позволения сказать, «русоведа», В России демократия и закон противоречат интересам всех и каждого: «Продажные политики, бандиты в золотых цепях, агенты ФСБ с квадратными челюстями и в темных очках, грузинские и чеченские сутенеры и контрабандисты, отмывающие деньги банки, импортно-экспортные предприятия (которые незаконно импортируют товары, а экспортируют твердую валюту и украденные предметы искусства) - у всех у них схожие взгляды на эту дикую первобытную территорию»48. Разумеется, таких крайних позиций придерживается лишь определенная часть западной общественности. Но они существуют. Другие аналитики, журналисты, политики, государственные деятели во все более растущей степени обвиняют российское руководство в недостаточной активности в проведении демократических преобразований в стране, а то и в полном отходе от демократических норм и установлении авторитарных принципов государственного управления и даже восстановлении советской формы власти. Как констатировал французский исследователь Ж. Сапир, «обвинение в «ресоветизации» России всплывает всякий раз, как только российское руководство пытается проводить политику, не отвечающую непосредственно интересам финансового мира»49. Поэтому неудивительно, что на Западе срабатывает двойные стандарты в оценке позиций по одинаковым по своей сути действиям правительств самих стран Запада, с одной стороны, и России, с другой. Как не без оснований отмечал посол США в СССР в период перестройки Дж. Мэтлок, «большинство американских ученых, аналитиков и журналистов применяют к России абстрактные стандарты, которые не применяются ни к одной другой стране мира. К тому же США постоянно меняют правила игры в отношениях с Россией»50. К примеру, считается само собой разумеющимся фактом в судебном порядке преследовать таких гигантов бизнеса как Энрон и Пармалат, а России никак нельзя в таком же порядке преследо вать ЮКОС. Или же Запад за предоставление независимости Косово, но категорически против самоопределения абхазов и южных осетин. Доводы же в обоснование такой позиции приводятся самые экзотические. Меры и шаги России в направлении восстановления и укрепления своего статуса великой державы и защиты национальных интересов на Западе оценивают как неоимперскую стратегию, которая де ведет к гонке вооружений и возрождению холодной войны. Более того, в разворачивающейся тенденции к ремилитаризации политики западные СМИ склонны винить Россию. При этом как бы за скобки выводится тот факт, что в настоящее время США тратят на оборону в 20 раз больше, чем Российская Федерация. Военные ассигнования государств - членов НАТО в 40 раз больше российских. Если в ремилитаризации виновна Россия, то в таком случае как объяснить целенаправленную политику стран Запада, прежде всего США, которую в ряде случаев нельзя назвать иначе как провокационную. Речь идет, например, об отказе Вашингтона от договора об ограничении систем ПРО в декабре 2001 года, американо-британской агрессии в Ирак в марте 2003 года, беспрецедентном росте бюджета Пентагона (583 млрд. долл. в 2007 году, а Россия - на те же цели всего 85 млрд. долл.), безудержном расширении НАТО на Восток, все плотнее подбираясь к границам России, планах размещения элементов ПРО в Польше и Чехии и т.д. Список можно продолжить. Здесь уместно проводить аналогию с большегрузным судном, которому, чтобы сделать крутой разворот необходимы, достаточно большое пространство и время. В разработке и реализации внешней политики задействовано большое количество людей и ресурсов, которые весьма трудно перестраивать и направлять в нужное русло. Нельзя забывать также о множестве сталкивающихся друг с другом интересов, которые также не просто удовлетворить или перестроить. Великая держава привыкает к своей роли вершить дела по своему усмотрению. Это, в свою очередь, способствует выработке привычек закрывать глаза на происходящие в мире изменения, или же делать вид, что в мире ничего не изменилось. К тому же не совсем по американскому сценарию развивается положение дел в мире. Фактический провал иракской авантюры, неудача казавшейся победившей оранжевой революции в Украине, неспособность остановить Иран на пути обладания ядерным оружием. Сближение Китая и России становится весьма значимой проблемой для США и Запада в целом. Россия вместе с Китаем и другими восходящими государствами все активнее действуют - не без заметного успеха - в направлении формирования и институционализации полицентрического миропорядка, в которой для американской гегемонии по определению не остается места. При таком положении вещей на Западе все происходящее в России нередко склонны рассматривать через призму недоверия и скептицизма. Более того, существует своего рода комплекс подспудного страха в отношении России. Об этом свидетельствуют постоянно повторяющиеся предупреждения относительно «чрезмерной энергозависимости» от России и необходимости поиска альтернативных источников энергии. Беспрецедентные золотовалютные накопления России воспринимаются как угроза «скупки ключевых отраслей немецкой и европейской промышленности». В этом контексте можно согласиться с Т. Грэмом, по мнению которого «страх перед нынешней Россией вызван не столько ее силой, сколько слабостью Запада и его неуверенностью в себе», снижающейся уверенностью Запада в своих способностях51. Здесь интерес представляет парадоксальное, на первый взгляд, утверждение французского исследователя Э. Тодда. По его мнению, тайну внешней политики Америки «надо искать в сфере ее слабости, а не могущества. Блуждающая и агрессивная, напоминающая походку пьяницы стратегическая траектория «одинокой сверхдержавы» может быть удовлетворительно объяснена только на пути выявления нерешенных или неразрешимых противоречий и вытекающих отсюда чувств неудовлетворенности и страха»52. Такая трактовка может показаться парадоксальной, неуместной и даже смешной, но только на первый взгляд. Конечно, в ней есть изрядная доля преувеличения, но в то же время есть и некоторая доля рационального зерна. Произошли кардинальные сдвиги в системе распределения и геополитического баланса сил, сложившейся в период холодной войны. Суть этих сдвигов состоит в перераспределении геополитической мощи и энергии между государствами. Имеет место постоянно набирающая темпы во всемирном масштабе диффузия относительной и абсолютной мощи государств. Применительно к военной мощи такая диффузия проявляется в том, что при всей важности и приоритетности мер по предотвращению распространения ядерного, химического и биологического оружия, число их обладателей расширяется. Своего рода олигополия пяти ядерных держав, несмотря на все их усилия, к настоящему времени уже расшатана. Уже в период двухполюсного миропорядка в условиях противоборства двух блоков рядом с ними и в значительной степени с их благословения и при их материальной, финансовой и идеологической поддержке сформировался своеобразный параллельный анонимный субъект мировой политики, способный оказывать существенное влияние на магистральные тенденции геополитического развития. Сила и опасность этого своеобразного агрессивного «мирового подполья» состоит в том, что оно, действуя на стыке принципов рационализма и иррационализма, не признает какие бы то ни было установившиеся на государственном и надгосударственном уровнях общепринятые морально-этические и правовые нормы и ограничения. В войне классического типа все более или менее ясно: кто свой и кто враг, кто наступает и кто обороняется, кто одержал победу, а кто потерпел поражение, какие именно силы стоят за каждой из воюющих сторон. Иное дело с войной против терроризма. В ней нет очевидных фронтов и строго очерченного круга участников, нет линии фронта, поскольку она идет чуть ли не повсеместно. В результате война с терроризмом оказывается войной с призрачным фронтом. В условиях, когда во все более растущей степени возрастают активность, роль и значение этого «мирового подполья» в ипостасях разного рода субнациональных и наднациональных террористических, криминальных и иных группировок и организаций, традиционные формы и средства сдерживания теряют в ряде случаев действенность и эффективность или просто перестают срабатывать. В результате этих и связанных с ними процессов и тенденций уже в 70-80-х годах стало обнаруживаться, что сами принципы держав- ности и сверхдержавности с точки зрения реальных возможностей одних государств навязывать свою волю другим постепенно претерпевают существенные изменения. Говоря словами Дж. Розе- нау, становился очевидным тот факт, что сверхдержавы не столь сверхдержавны, а малые страны не столь малы и слабы, какими они некогда были. Несмотря на колоссальные успехи за последние годы в социальной, экономической, технологической, военно-технической и иных сферах силы и возможности Америки становятся все более рассредоточенными. Здесь нет надобности приводть множест во других общеизвестных фактов, которые свидетельствуют о неуклонном сокращении удельного веса экономической мощи США при одновременном восхождении других экономических держав. Отметим лишь то, что это один из множества аспектов происходящих в мире сдвигов. В итоге, ныне, как не без оснований заметил Г. Киссинджер, «бросать вызов Соединенным Штатам стало более безопасно»53. Не могут США выполнить функции мирового полицейского и в силу стремительно растущего антиамериканизма в мировом сообществе. Постепенно обнаруживается, что геополитический триумф, достигнутый в непримиримой битве гигантов, постепенно теряет блеск и великолепие. Прежде всего, обращает на себя внимание, что бравада об однополярном миропорядке, на вершине которого якобы в гордом одиночестве восседает Дядя Сэм, во все более растущей степени не стыкуется с реальностями формирующегося нового миропорядка. В современных условиях было бы сущей фантазией полагать что, скажем, Россия, Китай, Индия, Япония и другие страны просто откажутся от самоопределения и позволит кому бы то ни было решать за себя жизненно важные для себя вопросы. Оборотной стороной попыток установления гегемонии станет противодействие гегемонии. Верно, что обеспечение международной безопасности и решение сколько-нибудь значимых для всего мирового сообщества проблем немыслимо без США. Но ведь то же самое можно сказать и о России, Китае, Европейском союзе, террористах и т.д. При всей обоснованности приведенных выше фактов повсеместного распространения западной культуры, имеет место широкое распространение по всему миру антизападных, прежде всего антиамериканских настроений. Это свидетельствует об ослаблении позиций Запада на идеологическом фронте. В этом плане можно согласиться с теми аналитиками, по мнению которых, самый ощутимый результат 11 сентября 2001 года - это потеря Западом не экономического и военного могущества, а утрата глобального идеологического лидерства. Косвенно эту реальность вынужден признать ни кто иной как З. Бжезинский, по мнению которого ныне возврат к началу 1990-х невозможен, прежде всего, в силу того, что процесс «политического пробуждения» развивающихся стран носит антизападный характер. «Антизападничество», констатировал он, стало «неотъемлемой частью меняющегося демографического, экономического и политического баланса в мире». Этот аспект Бжезинский оценивает как результат и показатель того, что «американское лидерство во многом утратило легитимность, доверие в мире к институту президентства в США подорвано, нравственная репутация Америки запятнана»54. Многие представители западных стран, посещающие Россию, на собственном опыте убеждаются в том, насколько имидж нашей страны, муссируемый на Западе, расходится с реальным положением вещей. Посол Швейцарии в России Вальтер Фечерин как-то заметил: «Я еще никогда не был в стране, имидж которой расходился бы в такой степени с действительностью. Репутация России значительно хуже, чем она есть на самом деле». Побывавший летом 2006 года в России Президент университета Virginia Commonwealth University Ю.П. Трейни счёл нужным заявить, что то, что он здесь увидел, «разительно отличается от той России, которую нам в Соединенных Штатах рисуют наши СМИ и политики. Приехав в Россию, я увидел растущее благосостояние, дух новаторства, прогрессивное образование и силу экономики, которая зиждется отнюдь не только на нефти и газе»55. Примерно то же самое читается в брошюре Союза немецкой экономики в России, к которой в частности говорилось: «Если вы действительно начнете работать в России, вы забудете все, что когда-либо читали про Россию в немецких СМИ»56. В аналогичном духе А. Стросс писал: «Несомненно, передовицы или материалы из рубрики «авторские статьи», публикуемые в ‘Washington Post’, из-за своей упорной, иррациональной враждебности к России выглядят просто скандально; то же самое можно сказать и об «авторских статьях» Wall Street Journal»57. При этом обращает на себя внимание тот факт, что население западных стран имеет весьма ограниченное и смутное представление о происходящих в России событиях и процессах. Еще Ф.М. Достоевский, возмущаясь тем, что даже в самых образованных государствах про Россию распространяют «сущую нелепицу», удивлялся, что они проявляют так мало желания познакомиться с теми, кого все они испокон века ненавидят и боятся. Так, согласно опросу, проведенному в 2004 году в Германии, 43% немцев не знают ни одного российского писателя, а 67% — ни одного композитора58. В целом можно констатировать, что пока что не прослеживаются соответствующие современным реальностям имиджи России, ориентированные на мировую общественность. Здесь можно согласиться с профессором Колумбийского университета С. Сес- тановичем, который писал: «Когда на обложке журнала Economist появляется Путин, похожий на Аль Капоне, с газовой горелкой, странно напоминающей пулемет, понимаешь, что кремлевским пиарщикам предстоит много работы»59. В последние годы принимаются определенные меры для исправления данной ситуации. Речь идет в частности об открытии в 2005 году англоязычного телеканала Russia Today, ориентированного на Северную Америку, Азию, Африку и Австралию; запуск «Российской газетой» масштабного проекта подготовки специальных российские вкладок Trendline's Russia (“Российские тренды”) для ведущих газет мира: американского Washington Post, британского Daily Telegraph и китайского “Жэньминь жибао” в которых предполагается включить статьи об экономической, социальной, культурной и спортивной жизни России; издании журнала “Russia Profile”, который выпускается в Америке и т.д. В феврале 2005 года в России было создано Управление по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами при Администрации Президента Российской Федерации. При МИД РФ существует Российский центр международного научно-культурного сотрудничества (Росзарубежцентр), научными обменами занимается Российская Академия Наук, международные культурные проекты курирует Федеральное агентство по культуре и кинематографии. В 2006-м группу этих структур пополнила Комиссия Общественной палаты Российской Федерации по международному сотрудничеству и общественной дипломатии. Для выполнения задачи улучшения зарубежного имиджа нашей страны разработано и предложено множество проектов. За прошедший с того времени период в США и Европе были организованы множество художественных выставок российского искусства, международных форумов (как, например, («Валдайский клуб», «Диалог цивилизаций», «Петербургский диалог»), культурных проектов, запущен спутниковый канал, который вещает на английском языке для зарубежной аудитории и т.д. При этом важно учесть, что в весьма насыщенном и характеризующемся высокой конкуренцией мировом информационном рынке весьма трудно завоевать свою нишу. Трудности усугубляют ся необходимостью пробиваться через клишированное представление о России, которое доминирует в ведущих западных СМИ. Необходимо выявить, что именно в России представляет интерес для зарубежной аудитории. Не менее важен вопрос об имидже самого телеканала и других СМИ, ориентированных на зарубежную аудиторию. Опыт телеканала «Аль-джазира» убедительно свидетельствует о том, что при соответствующих усилиях, подкрепленных профессиональными кадрами и средствами, можно завоевать свою нишу на конкурентном информационном рынке и доверие и привлекательность в глазах определенной части западной общественности. “Аль-Джазира” сумела завоевать авторитет благодаря альтернативной версии событий, разительно отличающейся от подхода американских СМИ. В плане выстраивания доверительных отношений с зарубежной общественностью немаловажную роль играет так называемая публичная дипломатия. В ее реализации большую роль играют журналисты, аккредитованные в данном государстве, зарубежные неправительственные организации, она осуществляется через контакты между политическими партиями или организациями, а также через разного рода фонды, такие как фонды имени Конрада Аденауэра, Фридриха Эберта и т.д. «Особую категорию составляют студенты и представители творческих профессий, которым предлагаются обменные программы и стипендии. Классическим примером практики обмена учеными и молодыми лидерами является американская Программа Фулбрайта, которая уже несколько десятилетий играет роль моста между США и мировой интеллектуальной и политической элитой».60 Важно учесть и такой момент. Чтобы борьба за имидж была успешной, нужно знать, с чем и за что бороться. Так, например, предположения о тотальной “русофобии” западного общества сильно преувеличены. В США, по данным Gallup, доля граждан, относящихся к России “благоприятно”, в последние годы вдвое превышает долю относящихся “неблагоприятно” (это соотношение в целом лучше, чем отношение в России к США). В ведущих странах Западной Европы, по данным Harris Interactive, 58% опрошенных считают Россию скорее партнером, лишь 18% - источником угрозы: 56% поддерживали членство России в G8, а 45% - даже в ЕС.61 Это не исключает того, что те или иные конкретные действия нашего государства во внутриполитической и внешнеполи тической сферах та или иная часть населения зарубежных стран может оценивать критически или отрицательно. Так, по данным Knowledge Networks, 68% американцев негативно оценили то, как Россия пользуется военной силой и угрозой ее применения. По данным World Public Opinion, несмотря на благожелательное отношение к России, большинство американцев (53%) считают, что она в целом негативно влияет на ситуацию в мире. По данным мартовского опроса GlobeScan и BBC World Service того же года, такая оценка характерна для 9 из 20 стран мира, в которых проводилось исследование. Позитивно влияние России в мире оценили жители Азии и Африки - нигерийцы, иранцы, индусы и китайцы, а также жители Саудовской Аравии и нескольких африканских стран62. Но, тем не менее, пока что нельзя говорить о системных усилиях российских властных структур, бизнеса, общественных организаций, направленных на доведение на постоянной основе объективной информации о реальном положении дел в стране, на более или менее привлекательную ее упаковку и маркетинг на западном информационном рынке, на нейтрализацию поток негативного имиджа России. Следует отметить, что объективная оценка эффективности имиджевых кампаний в силу расплывчатости и неопределенности самого имиджа и его предназначения, представляет собой весьма трудную задачу. Немаловажным фактором, затрудняющим сколько-нибудь эффективное выполнение задачи создания позитивного имиджа является отсутствие сколько-нибудь четких сформулированных и более или менее общепринятых приоритетов и критериев его оценки. Эта задача тем более трудна в силу того, что пока что не проглядываются сколько-нибудь ясные контуры национальной идентичности России. Сами россияне все еще в должной мере не определили собственную национальную самоидентификацию. Мы слишком легко усваиваем отрицательные мифы о себе, не всегда конструируемые не нами самими. Российская интеллигенция смотрит на свою родину, сами того не замечая, как бы сквозь чужие, изначально затуманенные очки. Ныне только обозначаются контуры основных векторов формирования и утверждения облика и фундамента российской государственности, административно-политического и национально-территориального устройства России. Этот факт с особой остротой ставит вопрос о том, по какому именно пути пойдет Россия, какой именно облик приобретет административно-политическое и национально-территориальное устройство России, окончательно ли определилась ее историческая судьба на путях демократии и федерализма, насколько крепок фундамент формирующейся новой государственности. В этом смысле, необходимо определить и понять, кто мы есть, прежде всего, куда мы хотим идти и куда в действительности идем? Необходимо стремиться формировать положительный международный имидж одновременно с поисками идеала, идейно-политических установок для внутреннего пользования. В этом плане любое уважающее себя государство и его граждане не могут чураться пропаганды здорового национализма. Как говорится, национализм национализму рознь. Если под национализмом понимается любовь к своей Родине, то в таком национализме кроме хорошего ничего плохого нет. Возможно, прав английский журналист и исследователь А. Ливен, который утверждал, что основная проблема России сегодня - не недостаток демократии, а недостаток гражданского национализма63. Такой национализм необходимо решительно различать от шовинизма и национального чванства. Такой национализм необходимо отличать также от этнизма, особенно применительно к многонациональным государствам. К примеру, индийский национализм, который стал знаменем национально-освободительного движения Индии, возник как отношение к этой стране как многонациональному, светскому государству. С данной точки зрения представляются весьма опасными всякого рода фобии в отношении разного рода «азерам», «хачикам», «чехам», «лицам кавказской национальности» и т.д., которые в последние два-три десятилетия получают все большее распространение в общественном сознании в значительной степени благодаря средствам массовой информации и деятельности властных структур. Здесь не могу не согласиться с А. Цыпко, который писал: «Русский национал-изоляционизм - это откровенная национальная измена, предательство по отношению к делу наших предков, которые завоёвывали Крым и Кавказ, прорубили через Балтийское море «окно в Европу». Это откровенное предательство по отношению к героям Полтавы, Измаила, Севастополя и т.д. Сегодня всё тот же национал-изоляционизм пытается вытолкнуть из России татар, чеченцев, башкир. И если дать волю этому самоубийственному стремлению, то от России не останется ровным счётом ничего»64. Можно согласиться также с А. Громовым и И. Давыдовым, которое по этому вопросу высказываются более рез ко, полагая, что «главной чертой русского этнонационализма является его принципиальная и радикальная антинациональность. Можно даже без всякого парадокса сказать: антирусскость»65. Шансы войти в ряды ведущих мировых держав и сохранить такой статус имеют лишь те государства, которые располагают достаточными материальными и интеллектуальными ресурсами, научным потенциалом, общенациональной идеей, а также совпадающей с ней по социально-философской направленности национально-государственной доктриной или национальным идеалом. В таком идеале здоровый национализм не может не занимать одно из центральных мест в национальном идеале или национальном кредо. Возникает вопрос: кем, где, как и на каких основаниях должна разрабатываться такой идеал? На этом пути не окажемся ли мы снова объектами еще одного грандиозного эксперимента? Очевидно, что просто ура-патриотическими лозунгами и подачей образа нашей страны в глянцевом обрамлении проблему также не решить. Государственно-бюрократический подход к формированию имиджевой стратегии дает наихудший результат. Естественно, нужно стремиться к большей свободе и демократии и под этим углом зрения допустима любая критика властей, вести бескомпромиссную и жесткую политическую борьбу за искоренение коррупции, лихоимства, непрофессионализма политиков и т.д. Крайний патриотизм, трансформирующийся в шовинизм, так же опасен, как и ненависть к своей стране. Но без разумного патриотизма невозможно построить тот стержень, который должен служить делу объединения государства. Поэтому представляются ущербными действия, способные разрушить его. Любое государство, в том числе и демократическое должно уметь защищать себя. Необходима политика продуманной, не оторванной от реального положения вещей, стратегии освещения событий и процессов в стране в мировом информационном пространстве. В этом плане проблемой остаётся то, что ключевые политические шаги и меры осуществляются без соответствующего информационноидеологического сопровождения. Это касается как внутристрано- вых, так и внешнеполитических проблем. К примеру, совершенно необходимые и, в конечном счете, неизбежные законодательные меры по монетизации льгот вызвали недовольство определенной части населения, прежде всего, в силу того, что общественное мнение оказалось информационно и идеологически не подготовленным к их принятию. Как российская, так и международная общественность не получила внятного объяснения официальных властей причин и хода процесса по известному делу ЮКОСА. Сам процесс над Ходорковским и ЮКОСом был организован весьма неудачно, как показательный процесс в советском стиле. Большой негативный резонанс, непонимание, критику в западном мире вызвало принятие Государственной Думой в декабре 2005 года закона о неправительственных, общественных объединениях (НПО). Как утверждал американский политолог О. Энкарнасьон, этот закон угрожает «повернуть вспять развитие гражданского общества и политического плюрализма, лишить независимые группы граждан возможности оспаривать действия правительства, реализовывать гражданские проекты в области защиты окружающей среды, прав человека, и в том числе различных меньшинств»66. При этом почему-то фактически игнорировался тот факт, что Россия, как справедливо констатировала британская журналистка М. Дежевски, «далеко не единственная страна, законодательными мерами запрещающая финансирование внутриполитической деятельности из-за рубежа»67. Проблемы не в последнюю очередь возникли из-за того, что должным образом не объяснили, что в других странах - скажем, во Франции, Израиле, США - деятельность НПО давным-давно регулируется законодательством. Не случайно оценка, данная нашему закону о НПО со стороны Совета Европы, была абсолютно корректной и позитивной. В результате, мы сами даем в руки пишущей братии и политическим деятелям определенного уклона пищу для развязывания антироссийских идеолого-информационных кампаний. Как показали так называемые «революция роз» в Грузии и «оранжевая революция» в Украине, а также события в Киргизии, наша политическая наука, множество служб, именующиеся «политическими технологиями», так и политики продемонстрировали свою несостоятельность и неспособность даже в отдаленном приближении прогнозировать развитие ситуации на постсоветском пространстве и объяснить общественности их причины, чтобы как-то преградить Россию от нежелательных последствий подобного рода феноменов. Разумеется, достижение поставленных целей в этом направлении в силу крайней насыщенности мирового информационного пространства и обострении конкуренции весьма трудная задача. Необходимо учесть, что создание, сохранение и «продажа» имиджей государства требуют огромных средств, усилий и времени. России необходимо расширить сферу имиджевой политики за счет инвестирования в долговременные образовательные и культурные программы. Анализ форм, путей и средств решения этой проблемы не входит в задачу данной работы. Но можно привести пример арабского телеканала «Аль-Джазира», который сумел завоевать авторитет благодаря альтернативной версии событий, существенно отличающейся от подхода американских СМИ. На основе проведенного анализа можно утверждать, что имидж государства - представляет собой одно из ключевых составляющих и одновременно эффективный инструмент пропаганды, которая почти всегда представляет собой в той или иной форме «активизированную идеологию». На смену традиционным формам и методам массированной идеологической пропаганды приходят глубоко разработанные, многоуровневые и диверсифицированные PR-технологии, оказывающие глубокое влияние не только на рациональном, но и, прежде всего, на эмоционально-психологическом, подсознательном, иррациональном уровнях. При оценке характера, направленности и эффективности такой идеологии необходимо принять во внимание следующий контекст. При всей примитивности аргументов сторонников концепции конца истории, можно согласиться в том, что мы действительно являемся свидетелями конца истории, в том смысле, что имеет место конец истории евро-центристского (или евро-амери- кано-центристского) мира, созданного европейцами и американцами в их собственных интересах и интерпретируемого с их точки зрения. Да, конец истории евро-американо-центристского мира реальность, от которой никуда не уйти. Однако, признав, что знаменитая киплинговская формула «Бремя белого человека» окончательно стала достоянием архива исторического лексикона, надо признать и то, что на мировую авансцену в качестве равновеликого субъекта истории уже выступил желтый человек. Одновре менно на этот статус все настойчивее претендует смуглый человек, который способен овладеть на Западе вслед за Arcelor много чем другим. Началась новая история полицентрического миропорядка. Западным, прежде всего, американским триумфаторам после первоначальной эйфории 90-х годов постепенно приходится осознать, что “конец истории” и «конец идеологии» так и не успел начаться. Так, что: Идеология умерла! Да здравствует идеология! Истории пришел конец! Да здравствует история! По мере глобализации и появления на международной арене новых мощных акторов, подвергаются постепенной эрозии некоторые ценности, принципы и установки либерализма, в определенной степени служащего идеологической основой западной, прежде всего американской, версии глобализма и нового мирового порядка. Реальность состоит в том, что ни о какой гомогенизации, единении мира и культур, тем более макдональдизации, вестернизации, американизации речи нет и не может быть. Глобализация и информатизация ведут не только к гомогенизации, но одновременно к росту разнообразия, суть которого состоит в стремлении народов, коллективов, сообществ своей этнической, культурной, государственно-политической индивидуальности. Создается информационно-идеологическое многоголосие, в результате чего подрывается монополия Запада в этой сфере, он во все растущей степени ощущает информационно-идеологическое вторжение извне. Само «человечество» представляет собой понятие абстрактное, метафорическое, объединяющее весьма разнородные, противоречивые, конфликтующие, воюющие друг с другом общности, преследующие разные, порой противоположные интересы и цели. У человечества в таком понимании не было, не могло быть, нет и не будет какой бы то ни было единой цели. Даже сугубо биологическое понятие «инстинкта самосохранения» представители разных национально-культурных традиций, народов, конфессий и т.д. трактуют по-разному. Ни о какой гомогенизации, единении культур не может быть и речи. Дело в том, что информационные технологии способствуют, с одной стороны, интенсификации межкультурных взаимодействий, с другой стороны, дальнейшей диверсификации культур, что противоречит доводам относительно поглощения разнообразных культур некоей универсальной «глобальной культурой». Как представляется, ни общество в целом, ни культура не могут гармонично интегрированными и унифицированными. Более того, в силу новых доселе невиданных возможностей и открытости неизменным спутником глобализации, как бы ее оборотной стороной стала фрагментация и дифференциация. Имеет место, с одной стороны, конец евро-центристского мира, в котором доминирующие позиции занимают основополагающие параметры западной рационалистической цивилизации, и формирование единого мирового сообщества во всепланетар- ных масштабах. С другой стороны, мы являемся свидетелями диверсификации и дифференциации, которые составляют оборотную сторону глобализации и результатом чего является выдвижения на передний план национальных, религиозных, социо-культурных, политико-культурных и иных различий. Универсальные ценности и установки сосуществуют с такими фрагментированными элементами как этно-национальные общности и культуры, кланы, корпорации, классы, характерные для них ценности, отношения установки и т.д. Не случайно ныне много говорят о “возвращении в Азию” Японии, “реиндуизации” Индии, “реисламизации” Ближнего Востока и даже о «девестернизации» всего Востока, понимаемого в самом широком смысле слова. Глобализация не ведет к полному разрушению традиционных составляющих современного мира, не элиминирует связи между ними и новыми структурами, а модифицирует и в какой-то степени скрепляет ранее разъединенные элементы единого и взаимосвязанного мира. Поэтому, нельзя не согласиться с, на первый взгляд, парадоксальным утверждением Р. Робертсона и Х. Хондке- ра о том, что глобализация разрушает национальное государство, в то же время она укрепляет позиции национального государства как ведущего игрока в этом вопросе на мировой арене68. И действительно, имеют место обе тенденции: единение мира без границ, с одной стороны, и укрепление национального государства, с другой. Естественно, эти реалии не могут не служить препятствием на пути культурной, тем более, политической гомогенизации и гегемонии какой бы то ни было одной нации, одного государства или группы государств. По аналогии с тем, что первый человек возник в Африке или в Азии, всех людей нельзя назвать африканцами или азиатами, по факту широкого распространения американской культуры и английского языка всех современных людей нельзя считать американцами. Более того, у многих народов она вызывает неприязнь и отторжение. Ее агрессивная экспансия воспринимается многими народами как своеобразный вызов их национально-культурной идентичности. Об обоснованности этого тезиса свидетельствует как бы внезапно вспыхнувший «карикатурный скандал», вызвавший яростную реакцию во всем исламском мире. Интерес представляется то, что повсеместное распространение американской культуры сопровождается стремительным ростом антиамериканизма почти во всем мире. Здесь парадокс состоит в том, что Америка, которая существует в мире всего примерно 300 лет, взялась учить, как и на каких принципах должны жить народы, культуры, цивилизации, которые старше ее на несколько тысячелетий. При всех ее прямо таки потрясающих экономических и технологических достижениях, все же весьма проблематично, а вернее, просто непостижимо, что американская модель, сформировавшаяся в специфических геополитических и общественно исторических условиях примерно последних полтора-двух веков, может быть принята в качестве примера для подражания китайцами, иранцами, индийцами, цивилизации которых существовали на две-три тысячи лет раньше, чем родились Христофор Колумб и Америго Веспуччи, еще во времена похищения Европы - дочери финикийского царя.