Многие недостатки и пороки, о которых шла речь в двух предыдущих главах, являются следствием одного всеобъемлющего противоречия: Китай пытается управлять быстро развивающейся капиталистической экономикой с помощью политической системы, созданной для реализации жестких указаний от единого источника власти, причем указания эти должны неукоснительно выполняться. Чтобы прийти к данному заключению, не надо обладать особой проницательностью, ибо политологи часто обращали на это внимание на протяжении всего времени реформ начиная с 1978 года. В действительности широко распространено мнение, что кризисные явления в Китае, связанные с потерей веры, хроническими проблемами окружающей среды, безудержным пират ством и коррупцией среди должностных лиц, проистекают по крайней мере отчасти из систематических несоответствий требованиям, возникающим в переходный период развития страны. На протяжении большей части периода в два с половиной десятилетия такие проблемы в основном приковывали внимание самих жителей Китая, а также ограниченного круга китаеведов за рубежом. Запутанность взаимоотношений, сопровождающих два противопоставленных одно другому явления — коммунизм и капитализм, — были, по сути, прерогативой политологов из академической среды. Но с тех пор как Китай превратился в глобальную силу, с которой невозможно не считаться, бросающееся в глаза несоответствие между его политической линией и экономической политикой стало проблемой не только для Пекина, но и для Вашингтона, Токио, Брюсселя, Лондона и других мировых столиц. Такая ситуация сложилась в связи с тем, что влияние, оказываемое Китаем на остальной мир, почти полностью является внешним выражением внутренних процессов. Так же как американское правительство решило организовать международное изучение происходящих в Китае событий силами правительств и общественных организаций, испытывающих их воздействие, так и торговые партнеры Китая во все возрастающей степени чувствуют необходимость прояснить суть проблем, с которыми им приходится то и дело сталкиваться. Признаки данной тенденции уже очевидны. Причины, по которым предложение КНМНК, китайской нефтяной компании, по приобретению американской профильной компании «Юнокол» потерпело крах, имели в своей основе американские опасения в отношении политэкономии Китая. Подобным же образом протекционистские настроения, укрепляющиеся в конгрессе, промышленных ассоциациях и профсоюзах, во многом базируются на выводах о том, что китайская система ставит американских конкурентов в невыгодную позицию. В результате всеобщее внимание еще с большей концентрацией обращается на целый ряд щепетильных вопросов, в частности: упорство Пекина в сохранении фиксированного курса юаня — американской стороной это рассматривается как установление неоправданно низкого уровня китайской валюты; правительственный запрет на деятельность независимых профсоюзов для рабочих-мигрантов, в связи с чем у последних почти нет возможностей для борьбы за повышение оплаты их труда; постоянство внутренних цен на воду, электричество и нефть, которые поддерживаются на низком уровне административными постановлениями или правительственными субсидиями; строгие ограничения на финансовые потоки, используемые в качестве механизма для поддержки китайских банков; целый ряд отраслей промышленности, в которых иностранные инвестиции строго ограничены; неспособность государства привлечь производителей контрафактной продукции к ответственности; загрязнение вредными отходами территории своих соседей из-за неэффективно организованной системы охраны окружающей среды; незаконная вырубка влажных тропических лесов за пределами Китая, осуществляемая китайскими синдикатами. Таким образом, подверженность Китая критике со стороны международного сообщества и как следствие рост настроений протекционизма и обструкционизма, угрожающих подорвать его экономический подъем, почти в каждом случае обусловлены неравномерностью развития политической и экономической систем в переходный период развития страны. Но коли так много поставлено на карту, почему же Пекин не ускоряет проведение политических реформ и принятие многопартийной демократической системы, основанной на главенстве законов, системы, доказавшей свою эффективность в качестве регулятора капиталистической экономики во всем мире? Это вопрос большой важности, по которому трудно достичь консенсуса или решить его каким-либо другим путем в обозримом будущем. Как бы то ни было, одним из гипотетических путей прояснения данного вопроса может стать рассмотрение жизни и карьеры господина Цао Сыюаня, одного из наиболее выдающихся и последовательных защитников китайских реформ. Цао невысок, грузноват, его хитрые глаза прячутся за толстыми стеклами очков, а непокорные волосы, мягкие складки лица и ямочки на щеках говорят о его веселом нраве. Когда вы знакомитесь с ним ближе, это впечатление лишь усиливается. Он часто смеется, в том числе над собственными шутками, и при этом использует множество оттенков смеха — от низкого, добродушного хихиканья до более звучных проявлений. Смех его часто переходит к самым высоким нотам искреннего веселья: с присвистом и сотрясающим все его полное тело хохотом. Во время переговоров он может быть как мягким, гак и жестким, однако проявляет исключительную скромность в отношении той роли, которую он играет в решении целого ряда основных вопросов развития Китая. Цао не чужд театральности. Свои выступления он нередко драматизирует, время от времени говоря о себе в третьем лице: «И что, вы думаете, Цао Сыюань сделал потом?» или «Когда Цао Сыюань услышал это, он...» и т.д. И все же он способен держаться в тени, несмотря на то что шесть лет проработал в «Чжуннаньхае» — эксклюзивном компаунде в центре Пекина, где сосредоточена китайская правящая элита. Его собственное положение, по его словам, никогда не значило больше, чем должность «седьмого уровня, размером с кунжутное семечко». А шутки по поводу своего комплекса — его излюбленный способ развлечь аудиторию. «В те дни я мало что собой представлял, не больше, чем просто мешок из кожи с костями», — говорит он и застывает с озорным видом, внимательно наблюдая за реакцией слушателей. И если чувствует малейшее проявление сомнений, мгновенно разражается раскатистым хохотом. Немногим в Китае известно его настоящее имя. Но если вы кого-нибудь спросите, знает ли он Цао Почаня — «Цао по банкротствам», — то заметите одобрительный кивок. Иностранные средства массовой информации, которым Цао иногда дает интервью, часто подчеркивают именно вторую часть этого известного имени и называют его просто «мистер Банкротство»: Цао был создателем первого закона о банкротствах в Китае. Со стороны это, возможно, и не выглядит как выдающееся деяние. Но в конце 1980-х годов вопрос о банкротствах стал поворотным пунктом в идеологическом переходе от коммунизма к капитализму. Эго был своего рода Рубикон — его переход оставил бы голословными все заверения Пекина о том, что он пытается построить свою экономику в рамках коммунистической системы. Коммунизм концентрирует усилия на производстве, но не на прибылях и убытках, в то время как институт банкротства не только отдает должное результатам финансовой деятельности, но и определяет эту деятельность в качестве ключевого критерия для корпоративного существования. Как только понятие банкротства вводится в систему коммерческого законодательства, вслед за этим обязательно появляются и другие производные капиталистического уклада общества. Компании начинают предметно заниматься снижением издержек производства, повышением производительности и увеличением стоимости своих активов. Таким образом, понятие «железная миска с рисом», означавшее, что фабрики существуют только для обеспечения пожизненной занятости пролетариата и производства продукции для масс, обрекается на забвение. Первый раз мне довелось встретиться с Цао, когда мы обедали в «Сент-Реджис» в Пекине вместе с редактором «Файнэншл тайме» и другими коллегами из Лондона. «Сент- Реджис» — «шестизвездный отель*, впрочем, этот уровень присвоен им произвольно, — мы выбрали его ресторан неслучайно, здесь подавались наиболее изысканные блюда китайской кухни. Нас проводили в уютный уголок, за расписную лакированную ширму, где Цао, обосновавшийся в своем кресле и уже успевший подозвать официантку, экспромтом заказывал блюда. Через несколько минут принесли одно из главных угощений — на подложке из льда в символической лодке, сплетенной из ротанга, над которой возвышался вырезанный из белого редиса «парус», искусно размещенный вокруг «мачты», сделанной из моркови. Над носом лодки возвышалась рельефная голова дракона, вырезанная из крупного фрагмента розового турнепса. Мы внимательно наблюдали за тем, как официантка опустила лодку и поставила ее по диагонали в центр нашего стола, а потом принялись разглядывать то, что она принесла. Это оказалось «лун ся» — «креветка-дракон», — но более известное название блюда — лоб- стер. Обед проходил в веселой обстановке, в том числе благодаря полному энтузиазма Цао, который очаровал нас своим остроумием и проницательностью. В конце обеда, когда мы уже произнесли теплые слова прощания в адрес Цао, редактор подозвал официантку и попросил принести чек. Надо было видеть его лицо, когда он увидел обозначенную там сумму, трудно было понять, ухмылка это или гримаса. «Неудивительно, что этого человека называют мистер Банкротство», — сказал наш редактор. Лобстер, которого мы заказали, оказался выращенным в Австралии, в Пекин его доставили самолетом, и стоил он триста долларов! Впрочем, за обедом было и еще кое-что, значительно более ценное, чем лобстер, по крайней мере для меня. Слова Цао. Я помнил их на протяжении всей моей командировки в Китай, длившейся ни много ни мало семь лет. Я воспринял их как базовую формулу для понимания перипетий взлетов и падений китайской политэкономии. По-китайски они зву чали так: «Гайгэ тай куай, цзю луань. Гайгэ тай мань, цзю сы», — что означало следующее: «Если реформы идут слишком быстро, возникает хаос. Если реформы идут слишком медленно, то будет стагнация». Говоря другими словами, это означает, что без либерализации контроля над экономикой ее развитие замедлится и в конечном счете остановится. Но если темпы либерализации будут чересчур поспешными, то вызванный данным фактором быстрый рост экономики может привести к нарушению функционирования всего народного хозяйства. На первый взгляд это кажется достаточно откровенным, однако здесь кроется неотъемлемая парадоксальная уловка: законное существование коммунистической партии обусловливается двумя факторами одновременно — необходимостью осуществления развития и организацией контроля. И для того чтобы усилить одно из этих направлений, приходится жертвовать частью другого. Без обеспечения быстрого экономического роста Пекин не сможет добиться решения задач по созданию новых рабочих мест, что может привести к социальной нестабильности в обществе. Но уступка функций административного контроля скрытым силам рыночной стихии подрывает главные устои, на которых зиждется государство с однопартийной системой. Таким образом, партия становится вынужденным реформатором, и в тех областях, где осуществление функций контроля является определяющим для сохранения ее правящей роли, партия склоняется к противодействию либерализации, которая выходит за отведенные ей рамки. Предопределенность действий также подразумевает то, что, когда дела идут хорошо и экономика растет высокими темпами, проведение либеральных реформ, как правило, замедляется, чтобы вновь набрать скорость, когда темпы роста снижаются. Волны активности, вызываемые переплетением опасений и страстных желаний со стороны правительства, и определяют движущие силы китайской экономики. Ряд наблюдателей описывают такую ситуацию как «циклы бизнеса», однако такая формулировка не совсем точно отражает смысл происходящего. На самом деле это явление, подобно многим другим вещам в Китае, в настоящее время представляет собой разновидность взаимных сочетаний, напоминающих взаимодействие инь и ян, в данном случае в отношении бизнеса и политики. И Цао по характеру своей работы в качестве главного защитника реформ оказался втянутым в перипетии неровного движения на пути преобразования экономики. Фактически он был в наибольшей степени востребован на этапе низкого уровня экономического развития, когда правительство было озабочено идеей о том, какими путями можно добиться экономического роста. Однако в период резкого подъема деловой активности спрос на его услуги в официальных кругах значительно снизился. Энтузиазм, проявленный Цао во время обеда в отеле «Сент-Реджис», был частично обусловлен тем фактом, что в 1999 году Китай подвергся влиянию последствий азиатского экономического кризиса, и правительство усердно искало выход из сложившейся ситуации. И его настроение в тот вечер значительно отличалось от тех эмоциональных потрясений, которые ему пришлось пережить в предыдущие годы. Его неприятности начались в 1989 году, когда слишком быстрые темпы развития в первое десятилетие реформ привели к перегреву экономики и вызвали недовольство отдельных слоев населения. Эта ситуация вылилась в антиправительственные демонстрации на площади Тяньаньмэнь. После того как протесты в конце концов были подавлены танками и войсками НОАК (Народно-освободительная армия Китая), Цао и многие другие деятели были задержаны и брошены в тюрьмы. Сам Цао не являлся лидером беспорядков или кем-либо из числа «шайки бандитов», кого китайское правительство обвинило в подстрекании студентов на акции протеста под лозунгами борьбы с кумовством, коррупцией и деспотизмом коммунистической партии, а позже и вообще с требованиями о полном переходе к демократии по западному образцу. Тем не менее он был вовлечен в драматические события по разным направлениям, и одно из них — это мучительное ощущение утраченных возможностей в плане политического реформирования страны. Кроме того, что Цао являлся автором закона о банкротстве, он в то время был также политическим советником Чжао Цзыяна, руководителя Коммунистической партии Китая. Не совсем правильно считать Чжао истинным сторонником демократии, однако он представлял собой меньшинство китайских руководителей, которые, по всей вероятности, полагали, что экономическая и политическая реформы являются двумя сторонами одного общего процесса. Он был инициатором целого ряда мер, в основном технического характера, направленных на формирование большей подотчетности бюрократов перед людьми, которыми они управляют. Однако прежде чем какие-либо из них были введены в жизнь, Чжао был втянут в целую серию событий, которые привели к его, а заодно и Цао, отстранению от дел. Чжао возражал против использования военной силы для подавления выступлений на площади Тяньаньмэнь, вызвав такими действиями яростную критику в свой адрес со стороны сторонников жесткой линии. Когда его оппоненты победили и приняли закон о применении военной силы за две недели до ввода войск, Чжао был помещен под домашний арест и оставался под присмотром до самой своей смерти в начале 2005 года. Цао со своей стороны предпринимал отчаянные попытки по спасению своего босса и предотвращению использования суровых военных акций. Цао бесстрашно работал над тем, чтобы государственные институты власти стали эффективными, как если бы они были частью демократической системы. План заключался в том, чтобы придать Всекитайскому собранию народных пред ставителей (ВСНП), безликому законодательному парламенту, который обычно механически утверждает партийные директивы, статус влиятельной политической силы. Вместе с Ли Шугуаном, другим пекинским академиком, Цао акцентировал внимание на статье 29 Национальной конституции, содержание которой зачастую игнорируется, пытаясь доказать, что введение закона о применении военной силы против мирных народных демонстраций является нарушением принципа, согласно которому НОАК «принадлежит народу». В таком случае, утверждали Цао и Ли, единственным правомерным путем действий для НОАК было предъявление обвинений в правонарушениях премьеру Ли Пэну прежде всего за введение в действие закона о применении военной силы. Принимая во внимание тот факт, что обвинения подобного рода никогда прежде не выдвигались, а ВСНП никогда не предпринимала попыток оспорить влияние партии, оказалось весьма удивительным, что инициатива, выдвинутая Цао, достигла определенного развития. Более того, он вместе с Ли сумел собрать пятьдесят семь подписей среди членов основных комитетов ВСНП в поддержку предложения об импичменте Ли Пэну. Конечно, в конце концов премьер сокрушил попытки отправить его в отставку и отдал распоряжение о военном подавлении демонстраций, которое началось вечером 3 июня. Тогда же был арестован и Цао. Тем не менее если бы его действия по убеждению ВСНП в необходимости выражения импичмента в отношении премьера оказались успешными, то будущее Китая, возможно, оказалось бы совершенно иным. Цао был выпушен из тюрьмы через год после ареста на овошном рынке недалеко от его офиса. Он был освобожден наряду с другими арестованными в количестве 210 человек, которые, по выражению агентства Синьхуа, подвергались «мягкому обращению», но которым будет грозить суровое наказание, если они не раскаются в своей «криминальной деятельности» и вновь начнут творить повсюду свои «темные дела*. Как и большинству лиц, арестованных в связи с жестким подавлением массовых выступлений, Цао не было предъявлено никаких обвинений. Ему также не принесли никаких извинений после выхода на свободу. Сам Цао был убежден, что действовал полностью в соответствии с правами, предоставляемыми гражданину конституцией страны. Так или иначе, в течение большей части периода 1990-х годов степень общественного интереса к Цао значительно упала. Он отклонял предлагаемые средствами массовой информации интервью и сконцентрировался на новом направлении работы в качестве советника своей собственной компании — консультационного агентства по банкротствам и поглощениям «Сыюань». Так что, когда в экономике страны в 1998 и 1999 годах появились отдельные признаки неуверенности, Цао вернулся к своей активной деятельности с определенным чувством удовлетворения. Он излагал свое мнение откровенно, а иногда в ходе дискуссий и весьма остро. Когда я спросил его, что означает понятие «коллективное руководство» — такими выражениями тогда газеты описывали верхушку партийной власти, — ответ Цао заключался в том, что «коллективное руководство подразумевает, что никогда не известно, кто следующий получит по заднему месту». Впоследствии он в следующих тонах выражал критические замечания в адрес правительства: Когда я выступаю с речами, люди часто спрашивают меня: «Цао Сыюань, возможно ли, чтобы центральное правительство приняло вашу точку зрения?» Я отвечаю: «Почему вы всегда залаете вопрос насчет того, хочет ли центральное правительство согласиться с такой точкой зрения или нет?» Что такое центральное правительство? Это служащие. А именно — это слуги народа. Вы не можете использовать понятие «со- гласиы» или нет в качестве эталона для оценки деятельности слуг. Например, если я нанимаю в свой дом служанку, чтобы она готовила еду, я не пытаюсь исполнять все, чего хочет служанка. Это она должна спрашивать у меня, что бы я хотел поесть. В отношениях между гражданами и лицами, находящимися на государственной службе, нельзя ставить телегу впереди лошади. Но несмотря на свое мужество, Цао не являлся диссидентом, и если бы вы поинтересовались, как он описывает свою роль в этой жизни, он сказал бы примерно следующее: Я думаю, на драматической сцене должны присутствовать различные типы актеров. Среди них должны быть и «красные лица», и «белые лица», и клоуны, и красавицы, и мудрецы. Подобным же образом в различные периоды истории также должны действовать герои, исполняющие различные роли. Если кто-то скажет, что «красные лица» являются положительными героями, то, позвольте мне спросить, будет ли хорошо, если вся сцена будет заполнена только «красными лицами»? Никто не может исполнять все роли сразу, поэтому встает вопрос: кем же должен быть Цао Сыюань? Итоги моих размышлений говорят о том, что моя роль — изучение своего народа. В качестве изучающего свой народ как я могу определить свою работу? Я определяю ее характер путем выдвижения различных предложений. Таким образом, я являюсь «инициирующим мысли учеником народа». Я предложил подготовить и ввести в жизнь закон о банкротстве. Я призвал людей больше прислушиваться к мнению ВСНП. Я предложил проведение приватизации и т.д. Я специализируюсь на выработке предложений, и я не привык жаловаться. Но разве у меня не бывает жалоб на свой желудок? Как бы не так! Весь мой живот полон недугов. Но проблема заключается в том, что жалобы не помогают решению никаких проблем. В своих статьях я никогда не критикую народ и никогда не жалуюсь, я только выписываю рецепты. Если кто-то заболел, то я никогда не скажу, что «они умрут, что они должны были умереть еще раньше». Я говорю, что они все еще могут быть спасены, и предлагаю для этого свои рецепты. В течение 1999 года, когда по всей стране в городах отмечался всплеск безработицы и нарастание интенсивности социальных волнений, рецепт Цао, который созрел у него в голове, назывался «приватизация». Он мог правильно оценить тот факт, что частные компании являются гораздо более динамичными, чем их государственные «родственники», и что они способны обеспечивать создание рабочих мест, в которых крайне заинтересована вся страна. Он понимал также, что центральное правительство вовсе не расположено давать свободу частным предприятиям, поскольку по самой своей природе, самим своим существованием они олицетворяют ослабление государственного контроля. Хотя ВСНП в 1998 году одобрило поправки к конституции, гласящие, что частные предприятия должны рассматриваться как «составная часть* экономики страны, не оставалось сомнений в том, что государственные предприятия останутся господствующими. Другой пример того, что отношение Пекина к росту частного сектора носило противоречивый характер: президент Цзян Цзэ- минь в ходе своих поездок по стране произносил речи, в которых заверял, что правительство никогда не допустит приватизации государственных предприятий. Тем временем Цао также совершал поездки по стране, призывая к действиям в полностью противоположном направлении. Было просто невероятным, если бы их пути могли пересечься; как говорят китайцы, проще залезть на дерево и поймать рыбу, чем для простого гражданина добиться аудиенции у генерального секретаря Коммунистической партии Китая. Но тогда благоприятная возможность представилась сама как гром среди ясного неба. Цао был приглашен с выступлением на форум, организованный в Шанхае журналом «Фор- чун». Просмотрев программу мероприятия, он обнаружил, что будет выступать перед аудиторией всего за несколько часов до выхода самого Цзян Цзэминя. Перед отъездом из Пекина взволнованный Цао позвонил мне по телефону и предупредил, чтобы я был готов к кое-каким новостям. Я поинтересовался, что это могут быть за новости, но Цао только заметил, что это будет сногсшибательное событие. Позднее в своей речи перед китайцами в Нью-Йорке Цао так описывал то, что случилось на шанхайской встрече: Где, как вы полагаете, был Цао Сыюань, когда Цзян произносил свою речь? Сидел всего в тридцати метрах от него! Когда он закончил и вернулся на свое место, я взял в каждую руку по своей книге и радостно провальсировал прямиком к нему. Кое-кто может сказать, что глава государства плотно защищен своей охраной и что невозможно подойти к нему близко. Когда я выступал с речью в Колумбийском университете, один из слушателей даже спросил, а не могли ли меня застрелить при приближении к генсеку. Как же могло случиться, что мне удалось подойти к Цзян Цзэминю и остаться целым и невредимым? Так вот, скажу: проработав шесть лет в «Чжуннаньхае», я мог глубоко изучить систему работы секретной службы. Больше, к сожалению, я ничего сказать не могу. Как бы то ни было, Цзян просто сидел на своем месте, устремив взгляд перед собой, когда «толстый колобок» справа вкатился в поле его зрения. Он повернулся в мою сторону, чтобы посмотреть на визитера, и неожиданно наши взгляды встретились. Он внимательно разглядывал меня, а я смотрел иа него. Я выдержал его пристальный взгляд и подошел к нему поближе. Я обнаружил, что глаза Цзян Цзэминя блестели. Возможно, он задумался. Кто же этот человек? Я поступил не так, как принято, и даже не представился, а просто вложил свои книги ему в руки. Он прочитал название одной из книг — «Исследование явлений банкротства», а внизу увидел подпись — «автор Цао Сыюань». «Значит, вы и есть Цао Сыюань?» — заметил Цзян. «К вашим услугам», — сказал я. Затем на полминуты я занял его внимание, напомнив, как однажды наши пути пересеклись. В частности, я сказал: «Спасибо вам, Председатель Цзян, за вашу великодушную поддержку моих усилий, когда вы еще были мэром Шанхая, а я приехал в этот город для изучения материалов, связанных с законом о банкротствах. Я написал о вашей поддержке м своей книге ка странице 111». Услышав мои слова, он, без сомнения, обрадовался. На его лице появилась улыбка, и в этот самый момент я предложил ему свою вторую книгу. Она называлась «Справедливый путь общества к приватизации». А ведь Цзян только что заявлял на трибуне: «Мы абсолютно не намерены проводить приватизацию». Здесь же я не только предлагал осуществлять процесс приватизации, но выступал с таким предложением прямо перед его носом. Если бы Цзян откинул сомнения и, хлопнув кулаком по столу, крикнул бы «Уберите его отсюда!», моя песенка была бы спета. Но я рассчитывал на другой исход. Может быть, он будет не только сдерживать свой нрав, но одновременно задумается, «почему Цао Сыюань действует так смело? Что представляет собой упомянутый им «Справедливый путь общества к приватизации»? Может быть, я найду для себя ответы, прочитав эту книгу». Но возможности расширить эту тему не представилось. Мне осталось лишь передать ему свои книги и возвратиться обратно. Так что я достал свою визитную карточку и вручил ее Цзяну со словами: «Если вам что-либо потребуется, я к вашим услугам. * * * Цзян не позвонил Цао, и неизвестно вообще, оказали ли подобные активные действия Цао какое-либо влияние на курс приватизации. Хотя является реальным фактом то, что на XVI съезде Коммунистической партии Китая, состоявшемся в конце 2002 года, в конституцию были внесены поправки, предоставляющие частному бизнесу такой же статус, как и государственным корпорациям. Кроме того, частным предпринимателям было разрешено вступать в партию, а небольшая группа лиц из их числа даже получила приглашения участвовать в работе самого съезда, который проходил в Народном дворце собраний. После этого экономика вступила в новый период развития, что сказалось неблагоприятным образом наделе приватизации и благосостоянии самого Цао. В 2003 году наблюдался значительный рост, и давление па правительство п плане создания новых рабочих мест снизилось. Коммунистическая партия была также вынуждена отказаться от значительной части своих контрольных функций, чтобы обеспечить рост экономики, который являлся ключевым фактором развития страны. Так, с 1998 года был приватизирован почти весь городской жилищный фонд в стране, уволены с работы более двадцати пяти миллионов рабочих из государственных компаний, сотням тысяч государственных предприятий было разрешено отказаться от обязанностей по обеспечению рабочей силы медицинским обслуживанием и предоставлению образования их детям. Кроме того, были провозглашены «новые свободы», согласно которым десятки миллионов людей получили право переезжать из сельских районов в города в поисках мест работы. Но поскольку в стране произошел резкий подъем деловой активности, вызванный последствиями ряда мероприятий по либерализации общественной жизни, Пекин решил использовать благоприятную возможность для консолидации своих сил. Очевидными неудачами закончились попытки еле- довать обещанию XVI съезда партии предоставить частным предприятиям такие же права, как и государственным корпорациям. Частные компании по-прежнему лишены возможности действовать в «стратегических секторах экономики» — таких как банковское обслуживание мелкой клиентуры, банковские инвестиции, основные телекоммуникационные услуги, издание газет, телевизионное вешание, издательское дело, добыча нефти и газа, выработка энергии, железные дороги, порты и нефтехимические производства. Кроме того, частным компаниям до сих пор довольно трудно получить разрешение на работу на фондовых биржах, и только сорок из 1600 официально зарегистрированных на биржах компаний являются частными. Они также часто сталкиваются с преградами, когда пытаются получить финансовые средства из банковской системы страны, состоящей в подавляющем числе из государственных организаций. Суммы получаемых ими кредитов составляют не более десяти процентов от общих объемов кредитования в год. Как отмечал господин Яшэн Хуан из Гарвардской школы бизнеса, частные компании в Китае, которые в реальности еще далеки от получения ими статуса одинакового со своими государственными «собратьями», в действительности сталкиваются с еще более суровыми условиями работы, чем иностранные компании. Одним из последних примеров такого положения является продажа долевых акций государственных банков Китая в 2005 году на сумму в десятки миллиардов долларов. Иностранные финансовые организации «раскошелились» более чем на 20 миллиардов долларов, чтобы приобрести различные миноритарные активы банков, однако частным китайским компаниям было вообще запрещено участвовать в этих сделках. Практически первые два года пребывания у власти Ху Цзиньтао, который сменил Цзян Цзэминя на посту руководителя партии в 2002 году, были отмечены первоочередным вниманием к ведущей роли крупных, эффективно работаю щих государственных компаний. Китайские корпорации, такие как нефтяные гиганты «Петро Чайна», «Синопек» и КНМНК, которые превратились в крупнейшие мировые компании, рассматриваются в качестве образца для государственного капитализма. Но поскольку Ху и его администрация поддерживают интересы крупных государственных фирм, негосударственная программа по реформированию предприятий постепенно исчезает из виду, и ситуация с Цао также поворачивается к худшему. После конференции, организованной им в восточном портовом городе Циндао в середине 2003 года, в ходе которой он призывал к значительным изменениям в конституции, его телефон поставили на прослушивание, за ним стали следить, и кроме того, ему запретили выступать на публике или присутствовать на подобных мероприятиях. Его приверженцам было сделано предупреждение держаться от него подальше. В те дни Цао вернулся к обычной жизни вне какого-либо общественного интереса к своей персоне, какую он хорошо помнил по периоду прошлого экономического бума в середине 1990-х годов. Он поддерживал связи с друзьями, занимался поисками достойной работы в разных местах и продолжал писать эссе и книги. Но нельзя не отметить по крайней мере один существенно новый момент между прошлым и настоящим периодами его жизни: развитие коммуникационных технологий позволило ему обращаться к более широкой аудитории с короткими поэмами. Он создавал их в классической манере и рассылал по своему сотовому телефону. Те, что получил я, были написаны в элегантной манере и носили меланхолический характер. В них было много аллегорических намеков в отношении недооцененной работы — тема не менее древняя, чем сама история Китая. В одной из поэм упоминается имя Цюй Юаня, талантливого и честного советника императора вдревние времена, он повесился, когда не смог больше быть преданным своему монарху и отстаи вать интересы страны. Другая поэма, полученная мной во время праздника середины осени, когда китайцы отдают дань уважения луне и размышляют о реалиях бытия, звучит так: Гол за годом, когда осенний ветер вновь находит к нам дорогу, Мы говорим лету до свидания и с почтением приветствуем наступление холодов. Если вы посадили ароматную дыню, то к этому времени дыни вырастут. Бобы вновь дадут урожай. Сладким он будет или горьким, кто может это решить? Наслаждаясь дыней и пристально глядя на луну, думаешь о вечном. Мир чрезвычайно многообразен и в то же время един. Любовь, живущая в одном сердце, затрагивает каждого. Последнюю строчку можно прочитать и иначе, она могла бы означать следующее: «Мир чрезвычайно многообразен и в то же время един. Милосердие находится в ведении центрального правительства». Главная проблема политической системы Китая заключается в том, что она не разрешает проводить независимые проверки и использовать систему экономических рычагов, необходимых для контроля и регулирования капиталистической экономики наиболее эффективным образом. В рамках демократического развития подобные задачи решаются путем создания такой системы, в которой деятельность каждой правительственной структуры и каждой экономической организации регулируется или контролируется другим внешним, независимым органом. Таким образом, система управления в целом контролируется волей избирателей. Но политическая система коммунистического правления сформирована на основе благоговения перед единственным источником власти и его всемерной поддержки. Поэтому Коммунистическая партия Китая имеет официальное право заниматься всем, включая вопросы законотворчества. При этом отсутствует практика прямых общественных выборов кандидатов на партийные посты (проведение ряда экспериментальных выборов на уровне сельских округов, которые были официально разрешены, предусматривали выборность глав районов вне партийных структур), так что не существует даже механизма для политического обновления способом народного волеизъявления. Каждый уровень бюрократической лестницы отчитывается перед вышестоящими должностными лицами и получает от них руководящие указания, таким образом, реально создана гигантская пирамида власти, в которой директивные распоряжения спускаются строго по вертикали — сверху вниз. Ни одна из организаций, задействованная в системе управления, не имеет права действовать независимо от партийных установок. Даже неправительственные организации, число которых постоянно возрастает, обязаны сотрудничать с партийными органами и поддерживать политику партии. Болес того, даже религиозные конфессии свободны в своих действиях ровно настолько, насколько они принимают — по крайней мере номинально — тот факт, что партия, которая проповедует принципы атеизма, является более авторитетным источником, чем их собственные объекты религиозною поклонения. Подобная система не предполагает существования какого-либо контроля вне собственной среды, поскольку не признает никаких авторитетов, более значимых, чем их собственные. Это не имеет особого значения в условиях центрально управляемой, плановой экономики, где партия является хозяином всего, чем заведует. Но это никак не подходит к капиталистической системе, развивающейся на основе механизма конкуренции. В последние годы стало ясно, что партия полностью осознает такие несоответствия и с невероятной энергией пытается создать невозможное: систему саморегуляции в политической, законодательной и экономической сферах, в которых все партии и участники процесса будут равны, но коммунистическая партия будет «равнее», чем все другие. Ненужные затраты, вызванные этим грандиозным проектом политической реконструкции, наблюдаются во многих местах, но нигде они не выглядят более ярко, чем в самом демократичном из всех капиталистических институтов — на фондовой бирже. В западных странах фондовые биржи функционируют прозрачно, позволяя потенциальным инвесторам наблюдать за действиями принимающих корпоративные решения лиц. Если инвесторы не одобряют стратегию главных руководителей фирм, они могут «проголосовать» против нее путем продажи своих акций. Но в Китае аналогичная система поставлена с ног на голову, так что руководство работающих на публичном рынке компаний никак не ориентируется на мнение миноритарных держателей акций. Практически каждый аспект сложившейся там системы направлен на то, чтобы привлечь как можно больше денег возможных инвесторов, принимая на себя как можно меньше ответственности. Обычно такие компании размещают свои акции на суммы, менее чем одна треть от их акционерного капитала, так что даже если миноритарные владельцы акций объединятся вместе, они никак не смогут повлиять на решения, принимаемые правлением компании. Мягкие правила в отношении предоставления акционерам необходимой информации приводят к тому, что от зарегистрированных компаний требуется обнародовать только минимум финансовой информации, и даже в таких условиях, как стало известно со временем, такие данные зачастую оказываются фальшивыми. Решения по поводу того, какие компании могут быть зарегистрированными в качестве участников биржи, принимаются не на основе финансового состояния компании, а на основе мнения партийных чиновников, что предопределяет конечный результат — только небольшое число зарегистрированных на бирже компаний являются частными, большинство же составляют корпоративные структуры, производные от партийных органов и правительства. С учетом столь высокой ставки, затрагивающей интересы государства, регулятор рынка — китайская комиссия по ценным бумагам и финансовому регулированию (ККЦБ)4 даже не пытается создать видимость своей независимости. Глава ККЦБ Шан Фулинь получает свои распоряжения от «руководящей группы» партийных чиновников, которые указывают ему на то, что должно происходить в финансовом секторе. Он регулярно выступаете публичными заявлениями на тему того, какие он предпринимает шаги для повышения стоимости акций и увеличения биржевого индекса. Когда же уровень стоимости акций понижается, ктеме подсоединяются другие партийные структуры, которые отдают свои голоса в поддержку «быков», то есть отстаивают тенденции роста. Безоговорочным примером такого поведения явились события 1999 года, когда, анализируя последствия азиатского финансового кризиса, китайская газета «Пиплз дейли» («Народная ежедневная газета»), являющаяся официальным рупором партии, попыталась оживить застывший финансовый рынок. В этих целях она опубликовала на первой полосе заявление о том, что рынку ценных бумаг представилась «исключительно благоприятная возможность для роста», и партия от лица инвесторов выражает «твердую уверенность» в таком развитии ситуации. Но со временем Китаю пришлось расплатиться за «неточности» своих регулирующих законов в финансовой сфере, что вылилось в целый ряд корпоративных скандалов, связанных с коррупцией. Один из них коснулся универсального магазина и дистрибьюторской компании, базирующихся в городе Чжэнчжоу, столице'провинции Хэнань, крупнейшей провинции Китая. Компания с названием «Чжэнчжоу байвэнь» работала под руководством Ли Фуцяня, бывшего солдата, который начал свою карьеру продавцом у прилавка в магазине в середине 1970-х годов после демобилизации из армии. В те дни это была работа, о которой можно было только мечтать, поскольку работающие в магазинах имели значительные преимущества в доступе к лимитированным товарам по сравнению с обычными покупателями. Компания «Байвэнь» принадлежала горкому партии города Чжэнчжоу, поэтому неудивительно, что она оказалась в числе первых отобранных для регистрации в качестве участника фондовой биржи, хотя у нее не было необходимых предпосылок, свидетельствующих о ее рентабельности. Совсем немного было нужно для того, чтобы приукрасить ситуацию, но Ли и его помощники прибегли к большой лжи: они заявили, что прибыль компании возросла в тридцать шесть раз за десять лет до момента выпуска предприятием своих акций в 1996 году. Когда были названы такие цифры, инвесторы обратили на это серьезное внимание, и стоимость акций компании «Байвэнь» резко подскочила. В 1997 году компания была номинирована в категорию «красное знамя» — достаточно редкое официальное признание того, что данное предприятие является образцом, у которого должны учиться другие. Ли был поощрен также званием «образцовый работник» на партийной церемонии в Пекине. Вернувшись домой, с помощью некоторой поддержки он сумел добиться для себя еще поста председателя и партийного секретаря компании «Байвэнь» в дополнение к своей должности президента компании, которую он уже занимал. С тех пор все решения принимались им единолично. Через несколько месяцев Ли отдал распоряжение о том, что компания должна достигнуть уровня «двойной восьмерки» — добиться объема продаж в 8 миллиардов юаней и чистой прибыли в размере 80 миллионов юаней, хотя он прекрасно знал, что указанные цифры не имеют отношения к реальной деятельности фирмы. Фактически они в два раза превышали дан ные, обнародованные компанией позже по результатам своей работы. И это при том, что последние также были значительно преувеличены. На самом деле убытки «Байвэнь» составляли миллионы юаней. Однако, опираясь на эффект завышенных данных, компания сумела «отхватить» еше один большой куш от повышения курса своих акций на фондовой бирже, который Ли вложил в запутанную сеть финансовых схем, разработанных теми, кому он был обязан за политическую поддержку. Когда компания обвалилась, Ли был оштрафован и заключен в тюрьму. Но самый неожиданный поворот в данной истории произошел позднее. ККЦБ, или, по сути, остающиеся в тени партийные функционеры, которые отдают распоряжения этому органу, вынесла определение, согласно которому даже если «Байвэнь» оказалась многократно несостоятельной, она не должна признаваться банкротом и ее регистрация на фондовой бирже не должна быть аннулирована. Правительство, которое продолжает владеть большинством акций компании «Байвэнь», дало государственным подразделениям указание оказать финансовую помощь компании, и после проведения реструктуризации компания «Байвэнь» вновь займется торговыми операциями на рынке. Пагубная тенденция, которую отразил случай с компанией «Байвэнь», распространялась все шире, и фондовый рынок страны испытывал потрясения от одного скандала за другим. В 2001 году ККЦБ привела сорок примеров компаний, которые подделывали данные о своей эффективности. В их число вошла и компания под названием «Иньгуанся», которая сфальсифицировала размер своей прибыли, указав сумму более 100 миллионов долларов. Приблизительно в то же время несколько скандалов, связанных с махинациями по поводу стоимости акций, также появились на первых полосах китайских газет. Самый громкий был связан с научнотехнологической компанией «Йоркпойнт», базирующейся в 10 k’tll.llt К'»14>рмГ| H.UpHi VIIIр быстро растущем южном пригороде Шэньчжэня, которая сумела заручиться поддержкой примерно 120 финансовых организаций в основном со стороны компаний, занимающихся обращением ценных бумаг. «Йоркпойнт» развернула свою деятельность в двадцати провинциях и муниципальных образованиях, потратив более 500 миллионов долларов собранных средств для повышения стоимости собственных акций. Все это происходило до появления у компании какой-либо прибыли и последовавшего затем ее банкротства. В 2004 году одна из самых уважаемых китайских компаний — промышленный концерн «Де Лун», производящий широкую гамму продукции от запасных частей для автомобилей до продуктов питания, — была также замешана в мошеннических сделках примерной стоимостью в 3,6 миллиарда долларов. Позднее, в том же году, «Хуаинь траст» и «Далянь секьюритиз», компании, занимающиеся операциями с ценными бумагами, потерпели значительные убытки, после того как выяснился факт, что председатель правления обеих компаний был замешан в мошенничестве в размере 3,1 миллиарда долларов. «Южная компания по ценным бумагам» — промышленный первопроходец с надежными связями в коммунистической партии — тоже закончила свое существование в результате скандала «стоимостью» в 2,4 миллиарда долларов, вызванного главным образом воровством со стороны управленческого персонала. В 2005 году председатель компании под названием «Или», которая занимается производством молочных продуктов и известна по всей стране, вместе с финансовым директором были арестованы по подозрению в присвоении средств компании в размере 50 миллионов долларов. Подобные и другие похожие проблемы причиняют беспокойство также и банковскому сектору страны, при этом источником неприятностей является прежде всего отсутствие независимого подхода в плане регулирования их деятельно сти. «Четыре больших» банка, которые вместе контролируют более половины вкладов и займов в стране, полностью принадлежат государству. Их президенты одеты и ведут себя как настоящие банкиры, но они фактически являются высокопоставленными партийными чиновниками, которые назначены на свои посты партийным отделом кадров. По истечении сроков своей работы эти исполнители возвращаются обратно на руководящие посты в Народный банк Китая — центральный банк страны. Однако во время исполнения своих обязанностей в «четырех больших» банках все президенты настаивают натом, что их банки являются «коммерческими». При этом они имеют в виду только то, что решение, принимаемое банком в отношении предоставления займа какой- либо компании, целиком основывается на заключении, способна ли эта компания вернуть заемные средства и выплатить соответствующие проценты по кредиту. По прошествии нескольких лет реформ это требование представляется даже более верным, чем в обычной практике, однако реальность по-прежнему такова, что, если влиятельные государственные компании хотят взять кредит или если необходимо организовать финансирование крупного государственного проекта, «большая четверка» должна поддержать эти обращения, несмотря на коммерческие аспекты сделок. В свою очередь, эти банки могут чувствовать себя очень уверенно, поскольку знают, что им никогда не придется столкнуться с банкротством независимо оттого, насколько большие долговые обязательства накопились на их балансовых счетах. Центральный банк, который занимается управлением банковской индустрией вместе с недавно созданной китайской Комиссией по регулированию банковского дела, контролирует послужной список каждого из «четырех больших» банков и оказывает им поддержку в любое время, когда возникает такая необходимость. Во что обходится Китаю эта система, можно оценить через денежные средства, которые центральный банк страны тратит на поддержку «большой четверки» и других финансовых организаций. Если сложить вместе различные финансовые вливания в эти институты и средства на покрытие значительных долгой государственных банков за последние пять лет, то выяснится, что Китай ассигновал почти двести пятьдесят миллиардов долларов на поддержку своей банковской системы. Но главная цель до сих пор еще не достигнута. Рейтинговое агентство «Стандард энд Пуарс* считает, что государству потребуется еще сто девяносто миллиардов долларов для приведения в порядок балансовых ведомостей двух наиболее проблемных банков из «большой четверки» — «Промышленно-коммерческого банка Китая» и «Сельскохозяйственного банка». Необходимо также выделить дополнительные средства для восстановления десятков тысяч сельских кредитных кооперативов, которые, по оценочным данным, в своем большинстве являются несостоятельными должниками, и погашения задолженностей «Городского коммерческого банка» — еще одного слабого звена в системе финансовой архитектуры страны. Все это в целом возможно, однако общие затраты на приведение финансовой системы в здоровое состояние могут составить более пятисот миллиардов долларов — или, выражаясь другими словами, сумму, достаточную для постройки двадцати гидроэнергетических комплексов, подобных «Трем ущельям» на реке Янцзы. Даже после вложения этих огромных средств недостаток эффективного управления, что является основной причиной возникновения долговых проблем, может остаться неизменным. Аналитические оценки говорят о том, что до тех пор, пока государственные банки не избавятся от правительственного влияния и не будут придерживаться строгих правил, подразумевающих возможный крах финансового учреждения вследствие неправильной политики, по-прежнему будут про исходить случаи безответственных действий, коррупции и предоставления кредитных средств по указаниям правительственных органов. В области охраны природной среды также наблюдаются сходные проблемы. Согласно откровенным заявлениям Пань Юе, заместителя главы Государственного агентства по охране окружающей среды (ГАООО)5, продолжающаяся деградация в этой области обостряется из-за отсутствия независимой системы контроля. Очень часто местные власти фактически являются истинными владельцами компаний и управляют их деятельностью, поэтому зачастую они весьма неохотно идут на выполнение дорогостоящих мероприятий по защите окружающей среды. В то же время отделения ГАООО на местах финансово зависят от расположения местных властей, вследствие чего они не имеют достаточно сил для проведения в жизнь каких-либо мер, которые не встречают поддержки у руководителей районов. С другой.стороны, что тоже немаловажно, им приходится решать вопросы с находящимися в этих регионах государственными компаниями, которые также имеют прочные связи с местными властями. Таким образом, судебная система, контролирующая окружающую среду, блокируется конфликтами интересов. Местные правительства финансируют региональные суды и назначают судей и других участников судопроизводства, поэтому руководители местного уровня уверены, что любые ключевые решения не будут противоречить их интересам. Целый ряд судов следуют указаниям сверху. В то же время по сравнению с другими регионами в Пекине, Шанхае и других крупных городах в судебном секторе работают высококвалифицированные специалисты, и исполняемое ими судопроизводство относительно независимо. Но большинство судов провинциального и муниципального уровня не имеют достаточно подготовленных, следующих букве закона специалистов. Когда второй категории местных работников задаются соответствующие вопросы, большинство из них прямо отвечают, что их судопроизводство независимо и объективно, но время от времени проявляется истинная суть принятия решений по судебным делам. Вице-мэр города Уху, второго по величине города в провинции Аньхой — этот город известен прежде всего тем, что там работает крупная компания, производящая автомобили марки «Чери», и эта компания также принадлежит городскому правительству, — однажды сообщил мне, что если корпорация «Фольксваген» считает компанию «Чери» виновной в нарушении прав их интеллектуальной собственности, то пусть она обращается в суд города Уху для отстаивания своей позиции. «Давайте посмотрим, кто выиграет дело», — заявил вице-мэр. В конце концов компания «Фольксваген» решила не обращаться в суд для решения спорных вопросов. Вдругих местах, например, втаком северо-восточном городе, как Шэньян, иногда наблюдаются явления почти полного развала системы закона. В 2001 году прокуратура города Шэньяна — ключевого органа по контролю за соблюдением закона — была, по сути, в подчинении у главаря местной мафии по имени Лю Юн, который с вызовом разгуливал по городу, отстреливая из своего оружия боссов конкурирующих банд. Он отдавал приказы городской полиции задерживать и истязать тех лиц, которые не желали ему повиноваться. Он также при помощи коррупционных схем вовлек в свои криминальные коммерческие сделки мэра города, налоговые органы и некоторые другие подразделения правительства города Шэньяна. Лю даже пытался использовать свои связи для получения им поста в местном отделении ВСНП. Все закончилось тем, что он сам, мэр и несколько других чиновников были арестованы и заключены под стражу. Довольно сложно определить в цифрах, насколько дорого коррупция обошлась Китаю за последние годы. Но нет никаких сомнений в отношении того, что нарушения законных норм и правил работы, а также приписки и обработки других данных в целях получения наиболее приемлемых результатов, стимулирующих повышение экономической активности в стране — а таковые имели место на первых порах эпохи реформ, — больше не характерны для описания реальных масштабов данной проблемы. Злоупотребления властью в настоящее время стали истощающим экономику фактором, приводящим к ежегодным аферам стоимостью во многие миллиарды долларов. Все это ослабляет эффективность почти каждого партийного или государственного органа. Организация экономического сотрудничества и развития, состоящая в основе из группы развитых стран, указывала в своем отчете, что в 2004 году размеры коррупции в Китае достигли величины от трех до пяти процентов от валового внутреннего продукта за год, то есть примерно от пятидесяти до восьмидесяти миллиардов долларов. Такого рода оценки вынужденно основываются на неполных данных и во многом носят сдержанный характер. В действительности в результате правительственных исследований, которые проводил генеральный аудитор Ли Цжиньхуа, было констатировано, что в 2004 году явления коррупции наблюдались во всей системе правительства. Во всех проверенных им тридцати восьми министерствах и ведомствах центрального правительства были обнаружены сфабрикованные документы или всплыли факты использования служебного влияния для получения незаконных вознаграждений. Другая аудиторская проверка, проведенная в южной провинции Гуандун, одной из экономически самых развитых зон страны, также продемонстрировала высокую степень сходных должностных преступлений. Она выявила коррупционные злоупотребления у более чем четырехсот местных чиновников. Цзян Цзэминь, бывший президент Китая и председатель партии, отметил по случаю истечения срока своих полномочий, что должностная коррупция приобрела такой вредоносный характер, что угрожает «самому существованию партии и государства». Если положение дел именно таково, то почему партия уклоняется от проведения политических реформ, необходимых ей для самозащиты? И почему она продолжает осуществлять систему руководства, которая не соответствует условиям процветания все в большей мере совершенствующейся экономики? Едва ли на это можно найти простой ответ. Одно из объяснений может заключаться в том, что экономические преобразования в стране за прошедшие двадцать восемь лет породили такой рост благосостояния, что Пекин уверен в своих способностях выделять необходимые финансовые средства для компенсации системной неэффективности управления. Другой ответ может отражать тот факт, что, несмотря на усилия по воплощению в жизнь духа уверенности в правоте своих действий, партия настолько нервно воспринимает частичное размывание своей власти, что отвергаются все предложения по проведению политической либерализации жизни в стране. Но, с моей точки зрения, наиболее мощным фактором, препятствующим политическим реформам, является коррупция сама по себе. Деятельность местных правительств во многих частях страны зачастую подавляется синдикатами, преследующими свои специфические интересы. Такие синдикаты обычно состоят из правительственных чиновников и наиболее влиятельных местных бизнесменов. Эти остающиеся в тени структуры работают только на обогащение своих членов, часто за счет местного населения, поэтому они непримиримо относятся к любым попыткам реформ, которые могут разоблачить сложные переплетения их взаимосвязей, нацеленных исключительно на увеличение персональных банковских счетов. Никто точно не знает, насколько широко распространс*- на в стране система подобных синдикатов, однако волны общественных протестов, направленных на неэффективные действия местных правительств, подчеркивают резко обостряющуюся проблему. Число «массовых инцидентов» — под таким термином министерство общественной безопасности регистрирует всевозможные происшествия, такие, например, как сидячие забастовки, стачки, коллективные ходатайства, митинги, демонстрации, марши, создание препятствий транспортному движению, захват зданий и другие формы беспорядков — достигло в 2004 году небывало высокой величины — 74 тысячи случаев. В них приняли участие 3,7 миллиона человек. Для сравнения: в 1994 году насчитывалось примерно 10 тысяч подобных инцидентов, в них участвовали около 730 тысяч человек. В 2005 году число протестующих продолжало расти. Хотя «массовые инциденты» не привели к появлению скоординированных, прозвучавших на всю страну массовых движений, резкий рост местных протестов продемонстрировал, что пока рано говорить об общественной удовлетворенности принимаемыми на местах решениями. Фактически количество общественных проявлений возрастало в последние годы почти такими же темпами, как и экономика, — около девяти процентов в год. В подавляющем большинстве случаев вспышки возмущений были инициированы произвольными действиями чиновников местных правительств, которые захватывали земли или другое имущество простых граждан, но предлагали заниженные компенсации или вовсе отказывались отта- ковых. Можно привести любое количество примеров, которые демонстрируют, как ч'йновники злоупотребляют административной властью для собственного обогащения и поддержки своих близких друзей. В 2003 году я взялся за отслеживание хроники событий, которые разворачивались на целин ных землях северной провинции Шэньси, в городах и деревнях, расположенных на отдаленных пыльных лессовых плато, в малоизвестных местах, но тем не менее обладали значимостью для внешнего мира. Стимулом для исследований явился тот факт, что если инциденты, подобные произошедшим там, определяют образ действий местных китайских правительств, тогда шансы Пекина по приведению в соответствие своей политэкономии с международными правовыми нормами остаются весьма незначительными. С Фэн Бинсянсм я познакомился в Пекине в один из тех редких летних дней, когда расположенные за западными районами столицы холмы хорошо видны под бездонным голубым небом прямо с площади Тяньаньмэнь. Я заметил Фэна сидящим в кафе в холле для высокопоставленных лиц отеля «Пекин», рядом с банкетным залом, где Мао Цзэдун однажды принимал бывшего советского лидера Никиту Хрущева. Фэн оказался худым, жилистым мужчиной с живым энергичным лицом. Он сидел в черном костюме, перед ним стоял стакан с соком киви. Рядом со стаканом лежали сотовый телефон фирмы «Нокиа» и ключи от многокомнатного номера гостиницы стоимостью более ста долларов в сутки. Фэн позвонил мне по телефону и сказал, что подает петицию правительству с просьбой предпринять действия против несправедливости, которой он подвергается. Иностранные журналисты регулярно получают подобные звонки, но часто неохотно развивают предложенную тему, поскольку обычно это связано с торопливыми окутанными тайной встречами с отчаяг'лимися людьми на задней аллее рядом с территорией Государственной канцелярии по прошениям. Этот комплекс остался еще с ччперских времен, когда люди подавали свои прошения императору, который, по общему мнению, был великодушным. Непопулярность подобных обращений объясняется не неудобством самой процедуры, а тем, что дело это обычно безнадежное. Приблизительно лишь две петиции из тысячи реально приводят к решению проблемы, в большинстве же случаев просителям приходится ждать годами любых известий о том, как рассматриваются их жалобы. Однако Фэн, судя по его гостиничному ВИП-номеру и сотовому телефону, определенно являл собой тип приверженца активных мер. Он представлял довольно разношерстную по составу группу частных инвесторов (около 10 тысяч человек), которые вложили средства в шесть тысяч небольших нефтяных скважин. Эти скважины без какой-либо компенсации были конфискованы властями в пятнадцати уездах провинции Шэньси. Некоторые из инвесторов были солидными предпринимателями, большинство же — простыми крестьянами, которых убедили сменить место жительства и переехать с этого сурового лессового плато. По сути, эти пустынные края выполняют роль зашиты центральных районов страны от наступающих песков пустыни Гоби. Многие крестьяне, переехавшие из этих мест, продали свои земли и имущество, чтобы собрать деньги на проведение геологоразведочных работ. После потери своих инвестиций доход этих людей иссяк, и многие стали обращаться к ростовщикам, чтобы занять деньги на обучение своих детей в школах. Целью поданного ими коллективного прощения являлась просьба к представителям государства от их имени вмешаться в решение данной проблемы и добиться возвращения их нефтяных колодцев. Споры между частными лицами и местными «мандаринами» — обычное дело в стране, но в некоторых отношениях упомянутые выше разногласия особенные. Почти безусловно это был самый крупный, совместно организованный вызов со стороны частного сектора интересам местных чиновников, с тех пор как в Китае впервые было разрешено создавать частные предприятия в начале 1980-х годов. Для меня вся история оказалась особенно важной. Это была, по сути, проверка стройной теории, заключающейся в том, что рано или поздно политическая однопартийная система вступит в противоречие с развивающейся свободной рыночной экономикой, и когда это произойдет, партии придется расплачиваться за прошлое. Таким образом, спор по поводу нефтяных колодцев в провинции Шэньси мог оказаться наиболее ярким проявлением критического этапа эволюции политической системы страны. Фэн прямо обозначил, какую роль он отводит мне в своих планах. Первоначально он рассматривал возможность обращения в обычный суд в провинции Шэньси, однако затем отказался от такой идеи, поскольку, как всем известно, местные судьи назначались и получали жалованье от тех же самых чиновников, с которыми инвесторы хотели судиться по поводу захвата их нефтяных колодцев. Он попытался обратиться в Государственную канцелярию по прошениям, но еще не дождался никакого положительного отклика. Местные средства массовой информации восприняли его ходатайство как слишком рискованное дело, чтобы этим заниматься. Поэтому Фэн, устало улыбнувшись, заметил, что остались только мы, иностранная пресса. По крайней мере мы могли рассчитывать на то, что наши статьи, переведенные на китайский язык, появятся в закрытом печатном сборнике иностранных публикаций, а именно в «Большом информационном справочнике», который распространяется только среди высокопоставленных кадров. «Если они прочитают материал по затронутой теме, то, возможно, отнесутся к нему с сочувствием»,— отметил Фэн. Со своей стороны я пояснил, что для написания статьи я должен назвать его имя и процитировать версию правительства провинции Шэньси о произошедших событиях. После того как я привел ряд убедительных аргументов, он согласился с тем, чтобы я назвал в публикации его имя. Через несколько дней после появления материала в печати поздним вечером в его дверь в гостинице неожиданно постучали. Три человека, все в черном, заявили Фэну, что они пришли, чтобы про- нодитьего к важному должностному лицу, которое заинтересовалось данными событиями и хочет его выслушать. Стеклянная кабина лифта, в котором они спускались в холл, скользила по одной из сторон огромного гостиничного атриума. Один из сопровождающих Фэна людей стоял у двери кабины, двое других — по бокам. Они миновали кафетерий, расположенный на уровне общего холла. Официантки там заканчивали убирать столики за посетителями, а фонтан у дальней стены, выполненный в виде большой фигуры животного из специального гипса, бездействовал — на ночь его выключали. Лифт не остановился в холле гостиницы. Он опустился ниже, к подземному гаражу, где Фэна запихнули на заднее сиденье служебного автомобиля. В таком виде его доставили после более чем двадцати часов езды на автомашине в город Юйлинь в северной части провинции Шэньси. Без предъявления каких-либо обвинений он был брошен в тюрьму. Следователь на первом допросе сразу спросил его насчет контактов с журналистом из «Файнэншл тайме», а затем они стали раскручивать дело о якобы имевшей место неуплате Фэ- ном долгов от использования собственной нефтяной скважины. Вскоре после задержания его сын позвонил мне и исключительно вежливо поинтересовался, могу ли я сделать что-нибудь для его отца. Не имея такой возможности, я скромно ответил, что помочь ничем не смогу. Почти через год я вновь встретился с Фэном в Пекине, не выказывая какого-либо осуждения в мой адрес за последствия нашей первой встречи, он начал свой рассказ о похищении, аресте и допросах с того, что громко рассмеялся. Фэн был освобожден примерно через месяц после своего заключения под стражу при условии, что он умерит свою активность. С тех пор ему приходится жить, переезжая с места на место — ночуя или в квартирах своих друзей, или на диванах в офисах своих коллег, — опасаясь, что полиция вновь займется им. Но для Фэна не возникало даже вопроса, следует ли отказаться от отстаивания своих прав. «Вначале дело касалось нефтяных колодцев. Сейчас дело касается наших личных прав, — так он прокомментировал ситуацию. — В этом и заключается проблема. Сейчас именно такой случай». Теперь Фэн придерживается новой стратегии, которая заключается в лоббировании интересов прежних инвесторов. Вместе с растущей группой сторонников он решил добиваться поддержки со стороны центрального правительства в Пекине путем уговоров, просьб и тихих закулисных действий. Для достижения их целей потребуется ни много ни мало осуждение Пекином местных властей в северной части провинции Шэньси. По существу, амбициозность плана заключалась в просьбе к представителям коммунистической партии отстоять интересы частных предпринимателей против наступления на их права государства или по крайней мере одной из ветвей государственной власти. Как ни странно, некоторые из активистов считают, что шанс у них есть. Один из протестующих, Ли Чжиин, выразил свою позицию такими словами: «Они говорят, что «рука» не может скрутить «ногу». Это верно. Но позвольте вас спросить: кто эта «рука», а кто — «нога»?» На самом деле не всегда различия в подходах направлены против интересов инвесторов. В предшествующее время ряд фактов свидетельствовал о периоде благосклонного к ним отношения: в 1994 году министерство нефти и Китайская национальная нефтяная корпорация (КННК)6, нефтяной гигант, принадлежащий государству, решили передать местным властям права по исследованию и разработке месторождений, расположенных на территории в северной части провинции Шэньси. Это был довольно неожиданный шаг: нефть — цен ный актив страны, и им монопольно владеет государство. Тем не менее соглашение было официально подписано и обнародовано. Следует также отметить, что КН НК проводила работы по поиску нефти в северных районах Шэньси и не нашла там ничего заслуживающего внимания. С некоторой отсрочкой местные власти выставили на торги права по проведению разведки нефти в данном регионе по цене примерно в десять тысяч долларов за каждый блок площадью в один квадратный километр. Вначале потенциальные инвесторы колебались, но после того, как были обнаружены первые нефтяные залежи, небольшие группки фермеров, колесящие по лессовому плато и покупающие лицензии на бурение, превратились в массовый поток. На запущенных холмах северных районов провинции появились «нефтяные качалки», их ритмичные движения по откачке нефти вызывали у местных инвесторов гипнотическую тягу к обогащению путем крайне рискованных предприятий. Некоторые из них потеряли все. Но другим, их насчитывалось около десяти тысяч, неожиданно улыбнулась удача, и в результате было создано более тысячи малых нефтяных компаний, которым принадлежало примерно шесть тысяч небольших нефтяных скважин. Вскоре один из беднейших регионов во всем Китае начал превращаться в зажиточный. Многие инвесторы построили для себя новые дома. Другие отправили своих детей в лучшие местные школы пансионного типа. Ряд из них приобрели новые машины. А сам Фэн, который до этого работал на различных постах в бесперспективных государственных компаниях, приобрел привычку снимать в гостиницах лучшие многокомнатные номера. Но к концу 1999 года их лучшие времена закончились. Указание, поступившесиз Государственной комиссии по экономике и торговле в Пекине — правительственном ведомстве с правами министерства, предписывало местным властям национализировать обратно частные нефтяные скважины и подчинить их контролю со стороны нефтепромышленной группы «Шэньси Яньчан», новой компании, которая принадлежала местным чиновникам из провинции Шэньси и управлялась ими. Однако согласно данному указанию, ключевое положение упомянутого документа предусматривало переход к владению собственностью от частного к государственному на основе «приобретения, слияния или покупки акций». Таким образом, становится понятным, что местные администрации в городах Юйлинь и Яньань в северной части провинции Шэньси нарушили полученные указания. Во-первых, по непонятным причинам они не предпринимали никакихдей- ствий по выполнению указаний в течение четырех лет. Затем, когда они взялись за исполнение директивы, а это произошло в начале 2003 года, то просто захватили нефтяные скважины силовыми методами. За несколько лет до этих событий они, возможно, не понесли бы за свои действия никакой ответственности. Однако Китай в 2003 году выглядел готовым к переменам. В марте того же года законодательная власть страны приняла имеющую судьбоносный характер поправку к конституции. Эта поправка давала частной собственности законный статус, равный тому, который долгое время предоставлялся исключительно государственной собственности. Другими словами, впервые частные предприниматели наделялись такими правами по владению собственностью и совершению законных действий, которые, по крайней мере на бумаге, не умалялись по сравнению с их избалованными «родственниками» из предприятий, принадлежащих государству. Примерно в это же время Ху Цзиньтао, вновь выбранный генеральный секретарь коммунистической партии, выступил с идеей повышения'статуса конституции, на которую долго, можно сказать, не обращали внимания, предложив, чтобы политбюро — вершина всей системы власти в Китае — аккуратно ее соблюдало и действовало в соответствии с изложен ными там принципами. Газета «Пиплз дейли» сразу приступила к отражению обозначенного «духа времени», начав печатать передовые редакционные статьи, провозглашающие неприкосновенность основного закона страны. Складывающаяся ситуация давала Фэну и его соратникам благоприятный шанс. Они разработали план по переводу «нефтяного вопроса», возникшего в провинции Шэньси, в конкретное социологическое исследование, стараясь проверить, как лакмусовой бумагой, реальную приверженность партии своим собственным установкам. В этих целях он решил обратиться в, вероятно, самый экономически прогрессивный официальный орган Китая — Всекитайскую федерацию по промышленности и торговле, — партийную структуру, имеющую значительное влияние по всей стране. В федерации он познакомился с Бао Юйцзюнем, бывшим заместителем главного редактора газеты «Пиплз дейли», который также основал в 1993 году Всекитайское общество по исследованиям вопросов частной экономической деятельности. Бао, который был одним из первых должностных лиц, призывавших к конституционной защите частной собственности, увидел в событиях в Шэньси естественное продолжение темы своей работы. «Это представляет собой классический случай незаконного администрировании и неправильного использования административного ресурса», — заявил он по поводу произвола в Шэньси. Бао первым вывел данный вопрос на уровень общественных дебатов. Это произошло вскоре после конференции, где он председательствовал, в городе Тайчжоу — восточном приморском городе, известном тяжелыми испытаниями, выпавшими на долю находящихся там в 1980-х годах частных предприятий. Конференция вызвала такой большой интерес, что Бао согласился организовать еще одно мероприятие, полностью посвященное случаю в Шэньси. Его планировалось провести в Доме собраний народных представителей в Пекине. Академики, присутствовавшие на встрече летом 2004 года, были в реальности видными авторитетами в правовой и экономической областях жизни страны. На экране у подиума, где стоял Бао, аудитория наблюдала видеоматериал, отснятый в уезде АньсаЙ провинции Шэньси. Демонстрировались кадры, как инвестор, отстраненный отдел с нефтедобычей, подвергался жестокому обращению в ходе проведения на улице «общественного митинга в связи с арестом правонарушителей». Их проступки, согласно версии местных чиновников, заснятых на видео скрытыми камерами, заключались в их противостоянии захвату нефтескважин со стороны администрации. После окончания видеофильма в зале заседаний начались дебаты. Один за другим академики подвергали осуждению власти провинции Шэньси. «Вы являетесь представителями народного правительства. Ваша власть дана вам народом, — заявил Ли Чэнсюнь, научный сотрудник Китайской академии социальных наук, признанный научный авторитет страны. — Местное правительство северных районов провинции Шэньси попрало закон. Контракты (по добыче нефти), которые оно предоставило крестьянам, оно само же и разорвало». Ли Ипин, профессор из Народного университета в Пекине, обратил внимание на более широкую значимость данного дела. «Китайская демократия, будущее цивилизации и будущие нормы закона полностью зависят от нашей готовности встать во весь рост и бороться с нарушающими закон местными правительствами, включая возможности сегодняшнего мероприятия, — отметил Ли Ипин. — Отстаивание демократии и соблюдение норм закона представляют собой процесс. Это не те вещи, которые просто дарованы нам государством». Для Фэна заседание в Доме собраний народных представителей стало переломным событием. Оно подчеркнуло моральную правоту его дела и позволило рассматривать проблему конфискованных нефтескважин в более широком контек сте соблюдения конституционных норм. Получение поддержки со стороны выдающихся ученых оказалось важным достижением в его борьбе, поскольку многие из их числа работали в государственных научных центрах, а ряд из них даже были политическими советниками центрального правительства. Вдобавок ко всему произошло другое благоприятное для Фэна и его сторонников событие. Работа заседания была заснята на пленку, и на ее основе был смонтирован документальный фильм, который комментировал профессиональный работник Центрального телевидения Китая. Фильм был переведен в цифровой формат и разослан государственным должностным лицам в Пекине, а также по всем уровням административных структур провинции Шэньси. «Когда адресаты получили фильм, давление на чиновников из Шэньси резко возросло», — отметил активист разбирательства Ли Чжиин. Мои попытки добиться от правительства провинции Шэньси получения их версии произошедших событий почти всегда оказывались безрезультатными. Телефонные звонки в различные офисы в Сиань, столицу провинции, наталкивались на полное отрицание существования каких-то разбирательств. В конце концов директор местного отдела новостей провинции Шэньси, Чжан Линь, согласился ответить на мои вопросы. Он сказал, что нефтескважины возвращены владельцам после передачи по государственному телевидению с критикой действий властей в адрес частных инвесторов. «Какого рода была критика?» — поинтересовался я. «Разносторонняя. Я забыл», — заявил Чжан. Отвечая на вопрос, соответствует ли истине информация о том, что местные чиновники управляют недавно созданными нефтяными компаниями в северных районах провинции Шэньси и материально зарабатывают на этом, Чжан выразил однозначное отрицание. «Это невозможно, чтобы должностные лица были напрямую вовлечены в бизнес. Правительственная полити ка направлена на разделение политической деятельности и бизнеса», — сказал Чжан. Я принял решение совершить поездку в тот регион в октябре 2004 года, чтобы убедиться в истинности подобных утверждений, впрочем, как и в позиции Фэна и его сторонников. Путь из Пекина в северные районы Шэньси лежал через город Яньань, революционную базу Мао и его товарищей во время самых суровых испытаний в годы партизанской войны коммунистов против националистических сил Чан Кай- ши и вторгнувшихся японских войск. То время до сих пор вызывает ностальгию у многих китайцев, а вырытые в холмах пещеры, которые Мао и его генералы когда-то использовали в ходе борьбы, в настоящее время превращены » аттракцион для туристов. Магазинчики возле пещер торгуют пакетами с кормовым зерном и другими предметными «олицетворениями» «духа Яньани» времен Мао, когда лозунги типа «есть горькую еду и терпеливо трудиться» были превращены в возвышенные идеалы. В ту субботу в октябре несколько покупателей в магазинчиках оказались прибывшими из Пекина и Шанхая туристами. Для них память о тех далеких событиях уже несколько померкла. Все же один, среднего возраста мужчина, тихо раскачиваясь, начал подпевать «Наньнивань», известную псс- ню Яньани — она звучала по стереопроигрывателю в магазине: «Повсюду видны поля с зерновыми, кругом бродят коровы и овцы. Местечко «Наньнивань» в прошлом только бесплодные холмы, без намека на присутствие человека. Но сегодня «Наньнивань» преобразился и стал не похож на прежний». В шести часах езды к северу от Яньани расположен Цзин- бянь, уезд, в котором и находятся оспариваемые Фэном нефтяные колодцы. Пока мое такси пробиралось между холмами, огибая видневшиеся тут и там работающие нефтяные вышки, я занимался тем, что изучал лозунги на стенах и придорожных указателях. «Один ребенок в семье — это хорошо», — гласил олин. «Каждый должен беречь подземные кабели», — утверждал другой. В этой связи мой водитель заметил, что для правильного понимания ситуации смысл призывов надо понимать противоположным образом. По его словам, местные жители хотят иметь несколько детей, потому что это означает больше работников в семье. А телекоммуникационные кабели часто выкапывают и относят в пункты сбора цветного металлолома, выручая за это деньги. В уезде Аньсай, где утвердилась яростная конфронтация между местным правительством и инвесторами, вложившими свои средства в нефтескважины, на видном месте возвышается огромный плакат с лозунгом «Прежде всего внимание людям» — призыв Ху Цзиньтао формировать более терпимые, более отзывчивые руководящие органы. Прибыв в Цзинбянь, я сразу направился в офис Гао Чжун- чэна, занимающего пост заместителя мэра и одновременно пост генерального менеджера нефтебуровой компании уезда Цзинбянь. Металлическая пластинка на воротах учреждения позиционировала компанию как имеющую отношение и к местному правительству, и к комитету коммунистической партии. Гао не выразил удовольствия от моего прихода. Наоборот, когда я вошел, он, прервав свои переговоры, вскричал: «Какого рожна вы сюда притащились?» Я представился в своем качестве журналиста, он же заявил, что немедленно вызывает полицию. Я сказал, что прибыл для выяснения версии правительства Цзинбяня о происшедших событиях, но его гнев только усилился. «Это все штучки противоправной репортерской деятельности. Полиция во всем разберется»,— бушевал Гао. Меня проводили вниз по коридору в отдельную комнату, и там я остался один в ожидании дальнейших событий. К своему удивлению, на столе прямо перед собой я обнаружил кипы документов — бухгалтерская отчетность, касающаяся добычи нефти из конфискованных скважин, ле жала прямо перед моим носом. Мог ли я сю не воспользоваться? Согласно моим беглым расчетам, доход компании Гао составлял миллионы юаней вдень. Я не мог знать, что будет делать со мной полиция, когда внезапно появится. Я стал прислушиваться к доносящейся через дверь беседе в коридоре, пытаясь найти ответы на свои вопросы. Через некоторое время ко мне вошел один из помощников Гао с чашкой горячей воды. Когда еще через полчаса прибыла полиция, чашку с водой сменила чашка с чаем. «Жасминовый», — обронил помощник, ставя передо мной напиток. Через час, когда я ответил на все вопросы, мне настоятельно рекомендовали вернуться в Яньань. К моменту начала работы над книгой, приблизительно через три года после того, как Фэн и его соратники начали бороться за свои права, это исключительное дело по-прежне- му еще не было полностью закрыто. Не было ни судебных разбирательств, ни соответствующих решений Пекина по поводу того, распространяются или нет конституционные гарантии на частную собственность, так грубо затронутую в данном случае. Вместо этого продолжается затяжная «война на истощение» между активными представителями инвесторов и властями провинции Шэньси. Но выигрыш, как представляется, скорее будет на стороне местных властей. Ибо даже когда они арестовали Фэна, его адвоката Чжу Цзюху и других активистов, чтобы потом только выпустить без каких- либо обвинений, а затем снова арестовать, — компании, принадлежащие чиновникам, зарабатывали от незаконно захваченных нефтяных скважин миллионы долларов ежемесячно. Между тем сбережения, которые Фэн и остальные инвесторы отложили про запас в те теперь уже далекие времена, когда они считались «местными нефтяными богатеями», стремительно тают. Когда они иссякнут совсем, поиски доказательств, которые могли бы заставить правительство отвечать за свои злоупотребления, могут превратиться в политические права, уже недоступные им для того, чтобы ими воспользоваться.