Глава 3 Парадокс перенаселения: через новаторство и пиратство — к Священному Граалю рынка
Поезд долго стоял на станции, и, когда наконец он медленно тронулся, я не заметил начала движения. То, что покидаю Чунцин, я понял лишь после того, как легкие переливы теней от станционной платформы на сетчатых занавесках моего мягкого спального купе плавно скользнули в сторону. Затем растворились вдали и неясные силуэты торговцев, продающих с лотков куриные ножки и яйца, сваренные в воде с чаем. Их место заняли другие, еще более зыбкие образы, иллюстрирующие жизнь пригорода: болтающееся на веревках белье; мужчина, сгребающий лопатой уголь; ослик на дороге, застывший в ожидании у груды камней в каменоломне. Поезд набирал ход. Картинки за окном стали размываться, а перестук колес постепенно становился громче. Через какое- то время шум движения перестал отзываться в сознании, и купе погрузилось в состояние покоя. Только легкое дрожание воды в чашке на столике возле окна подтверждало то, что мы движемся. Как и во всех продолжительных поездках в Китае, время в вагоне словно остановилось, начались откровенные беседы между пассажирами, навсегда расстававшимися в пунктах назначения. Я сидел, как и много раз прежде, у окна и думал об очевидности известного и запутанности непознанного, сливающихся в истории этой страны воедино. Отъехав от Чунцина, поезд резво пошел в горы и промчался сквозь целый ряд туннелей. Позднее перед нами открылась панорама с видами поймы Янцзы. Менялись ландшафты, но нечто очень важное оставалось неизменным: люди. Дух их присутствия наблюдался повсеместно. Даже в пространствах между городами и деревнями можно было видеть их — они ехали на велосипедах, тракторах, повозках, автобусах и автомашинах. То, что я наблюдал из окна поезда, в подавляющем большинстве случаев можно было назвать проявлением процесса эволюции. Давление населения на каждый клочок земли было таким высоким, что даже мельчайшие клочки пригодной для обработки земли, в том числе и на высоких горных уступах, па обочинах дорог, были задействованы для сельского хозяйства. В ходе этой поездки, как и во время других многочисленных путешествий, я задавался вопросом: в какой мере заполняющее все сферы деятельности в стране присутствие людей отразилось на историческом опыте Китая и сформировало национальное сознание? Я вспомнил одну молодую женщину, с которой познакомился лет 18 назад в Токио. Она была дочерью высокопоставленного пекинского чиновника, о Японию ее послали для изучения языка. Мы встретились на вечерних курсах по подготовке к экзаменам. Как-то вечером после занятий мы коснулись в беседе трехлетнего «Великого скачка» при Мао Цзэдуне, который привел страну к хаосу и голоду и в результате которого, по оценкам наблюдателей, умерло по меньшей мере около тридцати миллионов человек. «То, что произошло, совсем неплохо, — заявила девушка, — ведь в Китае так много народу». Довольно сложно выделить индивидуальности в такой массе населения. И все же очень хочется их найти. Как численность населения в 1,3 миллиарда, самая большая в мире, воздействует на политику, экономику и общественные отношения? Каково это в психологическом плане — жить в окружении угрожающе огромной людской массы? И такое продолжается из века в век! Большинство китайцев, к которым я обращался с подобным вопросом, просто пожимали плечами, как будто вопросы были несерьезными или ответы на них были очевидными. Тем не менее печать тысячелетнего наследия заметна повсюду, она лежит и на поведении людей, и на позиции государства по поддержанию порядка в обществе, и на каждой странице беспокойной истории, и на базовых принципах торговли и коммерции. Числа обладают свойствами, которые выходят за рамки математического аппарата. В далеком прошлом границы мира в китайском понимании обозначали термином «у жэнь чу» («безлюдные места»): это пастбища, степи, горы, пустыни на севере и западе, за которыми все было чужим и враждебным. И наоборот, мир на центральных равнинах был выстроен на числовом подходе и остается таковым поныне. Почти каждый феномен, принцип, направление политики, руководящее указание раскладываются на составные части. Так, говорят, что «младенцы переворачиваются в три (месяца), могут сидеть в шесть, ползать в восемь». Связь между природой и человеческой деятельностью также выражается числовыми закономерностями. Приводимые ниже строчки словно пришли из дымки Средневековья, но по-прежнему звучат в сегодняшнем Пекине. В них запечатлена взаимосвязь между людьми и состоянием погоды в девятидневные промежутки времени (период Нового года по лунному календарю): Первый и второй (промежуток) из девятки — не показывайте своих рук. Третий и четвертый из девятки — люди ходят по льду. Пятый и шестой из девятки — все стоят на берегу реки и наблюдают за ивой (почками на дереве). Седьмой — на реке начинается ледоход. Восьмой — прилетают гуси. Девятый, к тому же добавьте еще девять дней — буйволы, вспахивающие поля, видны повсюду. Занятия людей также подвергаются арифметическому осмыслению. Например, вы можете услышать такие выражения: «один китайский принцип», «два чего бы то ни было», «классика трех иероглифов», «четыре модернизации», «пять элементов», «шесть желаний», «семь эмоций», «восемь пороков», «противная девятая категория» — все эти термины широко используются. По мере развития понятий чаще меняется содержание высказывания, чем форма, в которую они облачены. Когда коммунистическая партия решила, что «диктатура пролетариата» не должна более являться одним из «четырех краеугольных принципов» ее идеологии, то заменила этот принцип другим, вместо того чтобы, к примеру, нарушить симметрию и сократить число принципов с четырех до трех. Должностные лица увлечены магией чисел, потому что их карьерные достижения оцениваются статистическими данными, —такая практика нашла отражение в афоризме «Статистика создает чиновника, ч иновник создает статистику». Способность запоминать и объемно воспроизводить числовые данные и цифровые последовательности является важнейшей составляющей успешного движения по карьерной лестнице. Я вспоминаю один из ежеквартальных брифингов по результатам экономической деятельности, проводившийся господином Ли Дэшуем, ведущим штатным сотрудником Национального бюро по статистике. В ответ на целый град вопросов с мест он, глядя прямо перед собой и не обращаясь к каким-либо записям, прямо-таки извергал поток сложных цифр. Позднее, когда был напечатан официальный статистический бюллетень, я проверил эти данные по записям, которые сделал в ходе брифинга. Господин Ли оказался точен на 100 процентов. Благоговение перед магией чисел усиливается, когда они рассматриваются в математических взаимосвязях, и с этой точки зрения самым притягательным действием является умножение. В отдельных историях, связанных с иностранцами, с симпатией настроенными по отношению к Китаю, на протяжении длительного времени обычно присутствовала перспектива большого скачка. Так, орден иезуитов в XVI веке планировал обратить здесь в свою веру 150 миллионов жителей — считалось, что благоприятных возможностей для этого тут неизмеримо больше, чем в Европе. В глаза бросалась и лихорадочная деятельность иностранных торговцев в середине XIX века. Один из английских купцов как-то заметил: «Если бы мы только сумели убедить китайцев увеличить длину их платья на один фут! Мы могли бы тогда сделать работу своих текстильных фабрик в Ланкашире круглосуточной*. В подобном же стиле писал и Уильям Хоуард Тафт, занимавший сначала пост государственного секретаря США, затем президента. В1905 году он заявил: «Одна из самых больших коммерческих выгод в мире — торговля с четырьмястами миллионами китайцев». С того момента, как в 1978 году стартовал процесс «реформирования и открытости», около 550 миллиардов прямых иностранных инвестиций влилось в китайскую экономику. Значительная их часть подпитывала мечты о потенциальном росте. «Я могу предвидеть день, когда более половины автомобилей, проданных в мире, будут реализованы в Азии и, возможно, в одном лишь Китае, — высказался как-то Джозеф Горман, бывший руководитель ком пании «ТРВ», крупнейшего американского производителя запасных частей для автомобилей. — Если Китай к 2010 или 2020 году будет иметь такое же количество автомобилей на душу населения, какое в настоящее время существует в Германии, то общее их число составит S00 миллионов». Китайским официальным лицам, находящимся под обаянием числовых комбинаций, нравится в ходе зарубежных поездок поражать воображение иностранцев. Господин Бо Силай, министр торговли, в 2005 году сообщил на встрече с европейскими деятелями: «Китай — это большая семья. У нас в стране 200 миллионов учеников в средних школах. Каждый день 22 тысячи девушек выходят замуж и рождается 44 тысячи детей. С начала политики «открытых дверей» мы стали питаться лучше. Ежедневно в стране съедается 1,6 миллиона свиней и 24 миллиона кур. Наш премьер-министр думает не только о том, чтобы молодые люди имели шанс к продолжению образования и последующему трудоустройству, но он также должен заботиться о 20 миллионах детей в детских садах и 12 миллионах людей старше восьмидесяти лет». Однако если иностранные бизнесмены прибывают в Китай, проникнутые впечатлениями о размерах и масштабах страны, то многие из них уезжают обратно с размышлениями о концепции локальной замкнутости. Они обдумывают возможности продать свою продукцию многочисленным китайцам, а затем изумленно наблюдают, как надежды на массовые продажи стремительно тают и практически сходят на нет. В Китае лишь определенные слои общества являются покупателями большинства предлагаемых продуктов и изделий, и выйти непосредственно на них — задача довольно трудная из-за препятствий, чинимых местным протекционизмом. И когда нужный рынок все же находится, местные конкуренты, проводящие свою агрессивную политику, выходят на эту площадку первыми. Необъятный рынок миллиарда покупа телей порой сжимается до отдельных небольших сегментов, разбивая пустые мечтания. Так было всегда. В китайской истории вы найдете гораздо меньше примеров естественного развития, чем поэтапного планирования. Опыт необходимого распределения скудных ресурсов среди многочисленного населения предполагал известные издержки, а временами и жесткие меры. Все это наложило отпечаток не только на умы (вспомним молодую женщину, встреченную мной в Токио), но и на сам китайский язык. Например, слово, обозначающее единицу измерения количества человек, — «рот». И вместо того чтобы спросить, сколько членов в вашей семье, вас чаще всего спросят, сколько у вас в семье ртов. Нехватка земель для проживания сделала вопрос обеспечения населения продовольствием тяжким бременем, которое ощущала на себе каждая правящая династия. Н аступление голода для императоров было не только бедствием, которое могло и зачастую вызывало восстание населения, но и наивысшим оскорблением. Императоров называли «тянь цзы», что означает «сын неба», и как таковые они являлись связующим звеном между землей и небесными существами, которые управляют дождями, ветрами и климатом. Поэтому засухи, наводнения, голод и другие бедствия часто воспринимались простыми людьми как свидетельство лишения небесами привилегий, даруемых своему сыну, а следовательно, и утрату императором «тянь ли» («небесной силы») — полномочий, «делегированных» свыше. Так, согласно одной из легенд, император Шантан из династии Шан (1766—1122 гг. до н.э.) решил принести себя в жертву, после того как на протяжении семи лет страна страдала от постоянных засух. В качестве способа самопожертвования он выбрал смерть на погребальном костре, однако в тот самый момент, когда костер вспыхнул, небесные силы сжалились над ним и послали на землю дождь, погасивший пламя. В одно мгновение период засух закончился. Хоть эта история, безусловно, миф, в ключевых взаимоотношениях между землями, населением и небесными силами за прошедшие три-четыре тысячи лет ничего не изменилось, они такие же. Якобы потерей властителями небесного «мандата» объяснялись и оправдывались мятежи и восстания, и многие лидеры бунтовщиков, включая Мао Цзэдуна, были вознесены к вершинам власти на гребне выступлений крестьянских армий, возбужденных голодом и обещаниями раздачи земель. Ключевые вопросы, решения по которым принимались такого рода лидерами восстаний, после того как они захватывали власть, всегда касались следующих тем — сколько земли надо перераспределить от крупных землевладельцев к крестьянам и какой нужно установить уровень сельскохозяйственного налога. Эти, в общем, небогатые альтернативы в действительности во многом определяли экономическое будущее и социальную структуру империи, так же как и принципиальные положения власти, которыми она руководствовалась. Если земли раздавались слишком свободно, император рисковал потерять лояльность элиты страны. Если же земли было перераспределено недостаточно, крестьяне оставались в нищете и сохранялась вероятность новых волнений. Если налоги были незначительными, имперская казна испытывала затруднения и власть императора ослабевала. Однако если налоги были слишком высоки, раздражение масс нарастало и угрожало самому существованию династии. Сталкиваясь с необходимостью выравнивания столь хрупкого баланса между обеспечением достаточных объемов продовольствия и все большим количеством едоков, новые правители обычно решались лишь на косметические меры. Мао, создатель современного Китая, в этом плане сильно отличался от других. Его подход был не только революционным, но и беспрецедентным. Базовой своей опорой он сделал крестьянство и бедные городские массы и распорядился начать преследования землевладельцев, капиталистов и любых неугодных элементов с позиций губительного классового подхода. Не было сделано никаких послаблений, не было задействовано никаких противовесов; в течение трех лет после взятия власти Мао обезглавил сельскую элиту, под его руководством истребили примерно два миллиона землевладельцев. Он не признавал никаких авторитетов, так что исторические традиции «небесных полномочий» его не коснулись. Но наиболее значимым фактом для китайской экономики явилось то, что он относился с пренебрежением к мнению, согласно которому недостаток земельных угодий в стране должен стать фактором, сдерживающим рост населения. Каждый «рот», по его заявлению, имел две руки. Поэтому люди всегда могут производить больше, чем потребляют. Демографический взрыв в Китае, который приветствовал Председатель Мао, имел далеко идущие последствия. Количество людей, проживающих на территории континентального Китая, скакнуло вверх с 582,6 миллиона, по переписи 1953 года, до 1,295 миллиарда человек, согласно официальным данным ка сегодняшний день. (Реальные цифры почти наверняка выше, хотя никто не знает насколько.) Каждый, кто имел опрометчивость предупредить Великого Кормчего о его недальновидности, например, глава Пекинского университета господин Ма Иньчу, был без промедления подвергнут остракизму. «Новая теория народонаселения», которую сформулировал господин Ма, предупреждала о катастрофе. Она была резко осуждена, а сам профессор уволен. Только после смерти Председателя Мао и изменения Коммунистической партией Китая отношения к вопросу о народонаселении политбюро склонилось к мнению о реабилитации Ма, который к тому времени почти достиг ста лет. За 22 года, когда его рекомендации отвергались, население Китая возросло на 325 миллионов человек. Но за этот произвол пришлось платить не Мао, а массам, которые, по его заявлениям, стали свободными. В 1980-х голах государство вторглось в наиболее интимную сферу человеческого поведения, издав указы о том, что городские семьи могут иметь не больше одного ребенка, в то время как в сельских районах разрешалось заводить двоих и более детей. Убийство новорожденных девочек как резул ьтат отвратится ь- ных последствий яростной борьбы за ресурсы в течение длительного времени стало широко распространенным явлением. Гораздо чаще делали аборты плодов женского пола после ультразвукового сканирования. Главным следствием такого подхода стал поразительный дисбаланс в численности мальчиков и девочек в отдельных срезах общества и расцветшая пышным цветом нелегальная торговля невестами. С экономической точки зрения население Китая парадоксальным образом составляет, с одной стороны, главную силу страны, с другой — угрожающую серьезными последствиями ее же слабость. Наличие крупных разноплановых групп трудовых ресурсов по всей стране позволяет представить Китай как «несколько стран в одной». Огромный список низкооплачиваемых, исполнительных рабочих вызывает зависть в развивающемся мире, и все же Китай является не только потогонной мастерской. Университеты страны каждый год готовят выпускников больше, чем вузы США. И хотя в настоящее время лишь отдельные слои населения могут быть отнесены к понятию «потребители», перспективы роста огромного внутреннего рынка станут более реальными, когда будет происходить расширение среднего класса (по оценкам 2004 года, составившего от 100 до 150 миллионов человек). В любом случае недавняя история доказывает, что реальные перспективы развития крупномасштабного рынка в стране, более значимые, чем существующие, имеются, и они притягивают иностранных инвесторов. Это своего рода вознаграждение за длительную привязанность к числовым понятиям. Хотя Китай уже готов обогнать Великобританию и стать четвертой крупнейшей экономикой мира, его рейтинг из расчета дохода на душу населения едва превышает уровень беднейших стран мира со средним показателем чуть выше 1 тысячи долларов в год. Даже если валовой внутренний продукт страны когда-то и сравняется с американским, простые математические расчеты показывают: население Китая в среднем на тот момент будет иметь благосостояние, состаапяюшее только одну шестую от уровня, который имеют жители США. При сохранении текущих относительных темпов роста китайская экономика сравняется с экономикой США за несколько лет до 2040 года. Однако надо иметь в виду, что к тому времени дети демографического взрыва, организованного Мао, и родившиеся в 1960-х, 1970-х и в начале 1980-х годов, уже будут уходить на пенсию. Фактически к 2040 году около одной трети населения страны — примерно 400 миллионов человек — будет старше шестидесяти лет. Может случиться так, что Китай постареет, прежде чем достигнет богатства. Впрочем, наиболее значимой преградой, сдерживающей рост населения, являлся вариант выбора, который с незапамятных времен приходилось делать императорам (и от которого отказался Мао). В прошлом каждая династия старалась выравнивать баланс между обеспечением продовольствием и числом населения, однако темпы развития страны в последней четверти прошлого века, казалось бы, способны устранить эту проблему навсегда. Ключевым моментом в этом равновесии является правильное соотношение численности населения и количества рабочих мест, что пока оказывается труднодостижимым. Но даже когда экономика растет на 9 или 10 процентов в год, она не способна создавать 24 миллиона новых рабочих мест, а именно столько требуется ежегодно. Отставание составляет несколько миллионов. Так что, пока Китай, по мнению остального мира, наслаждается удивительным ростом, ведущим к процветанию, чиновники, корпящие hi высокими стенами своих правительственных резиденций м Пекине, чувствуют себя заложниками непрекращающего- си кризиса с занятостью населения. Такое положение тормозит развитие страны, затрагивая |скущие планы в области экономики и экономическую стра- кч ию в целом, и может оставить Пекину лишь небольшую свободу выбора для достижения компромиссов в отношениях с торговыми партнерами. Редкая неделя обходится без инцидентов в сфере трудовых отношений или без социальных конфликтов, и некоторые из этих вспышек достаточно серьезны. Если темпы роста ощутимо сократятся, подобные явления неизбежно усилятся. Экономисты в Пекине любят поговорку: «Китай — это слон на велосипеде. Замедлив движение, он упадет, и земля тогда содрогнется». Огромное население, давящее на экономику, в сочетании с другими чертами китайской жизни формируют прелюбопытнейшую специфику корпоративного Китая. Начальник в этой среде олицетворяет собой стремление компании выпускать продукцию и даже наращивать ее выпуск, в том числе и в случаях, когда в течение длительного времени какие бы то ни было явные следы прибыли не обнаруживаются. Этот образ действия можно было бы приписать бессознательному стремлению действовать еще более твердо в целях завоевания возможно большей доли рынка «миллиарда потребителей*. Однако все не так просто, как кажется. Вопрос этот имеет особую важность, ибо помогает прояснить ситуацию, почему в Китае наблюдается перепроизводство большинства видов продукции и, как продолжение, почему значительная ее часть столь дешева. Практически каждый производитель, выбранный наугад, может пролить свет на причины, скрывающиеся за этим непростым феноменом, и я рад, что, до того ка паокинул город Чунцин, сумел пообщаться с сотрудниками» J Пифань моторсайкл», компании, за которой я наблюдал нексолько лет. Чем больше я узнавал о ней и деяниях ее вы- датсцегося основателя Инь Миншаня, тем чаше наведывался iBix офис с целью понять, как китайским производителям удг'йгся снижать свои цены по сравнению с зарубежными кокнурентами иной раз на треть, если не больше. К карьера Иня, как и карьера многих других самостоятельной родвинувшихся предпринимателей, была далека от клсасической. Она началась с выхода героя из тюрьмы. По епсэ ловам, он чувствовал себя подобно Сунь У Куну, Царю Обз^еьян. В классическом романе XVI века «Путешествие на завда», автором которого был У Чэн-энь, Царь Обезьян был свиэми врагами заброшен в плавильную печь. Однако вместо ого чтобы умереть мучительной смертью, он, закалив- шкиь, предстал сияюшим, как металл, глаза его сверкали, муксулы стали прочными, как металл. «Все произошло так, бугошцудает, что работа трудна и тяжела, не может быть сотруд- ниокм компании “Лифань”», — утверждал один. «Если вы cev доня не работали упорно, вы будете упорно искать работу завргга», — предупреждал другой. И 1нь не похож ни на бывшего осужденного, ни на Царя Обзгсэян. Высокий, немного сутуловатый, добродушный. Массивные очки в черной оправе придают его облику что-то профессорское. Под стражу он был заключен в 1961 году за «контрреволюционную деятельность» — весьма расплывчато и в то же время серьезное обвинение. Его родители были ныходцами из семьи капиталистов-землевладельцев, так что Имь воспринимался как член общества, принадлежащий к «пяти черным классам»: лицам, от которых нельзя ожидать ничего хорошего. Его подруга (ей исполнился 21 год) обратилась с заявлением на выезд из Китая — в США у нее был дядя. Мстительные партийные чиновники пришли в бешенство. «Америка считалась нашим врагом. Мне было тогда 23, мы хорошо дружили. Это означало, что она предатель, а я представитель «дезертирующей-в-стан-врага» предательской клики», — вспоминал Инь. Однако даже в тюрьме Инь ни к кому не питал злобы. Его мысли постоянно возвращались к тому, что он причинил вред Председателю Мао, и он желал, чтобы партия простила его. Когда заключенным приказывали кормить свиней, он хватал самое большое ведро с помоями. Когда они должны были чистить общественные туалеты, он старался наполнить свою тачку быстрее, чем другие. «Я мечтал только о том, чтобы вновь стать полноправным членом общества», — говорил Инь. Но классовые враги и предатели не могли рассчитывать на снисходительность, и не важно, как они себя проявляли. Инь провел в заключении почти двадцать ле г. В 1979 году он был освобожден. На освобождение Иня никак не повлияло его хорошее поведение. Однажды он получил письмо, в котором говорилось об ошибке в отношении его приговора. Партия его реабилитировала. Это было все — никаких извинений, никаких компенсаций. Но Иню это казалось чудом. Дэн Сяопин пришел к власти и начал исправлять некоторые грубейшие нарушения закона во время правления Мао. И вот через двадцать лет Инь стал одним из самых успешных предпринимателей Китая. Но он до сих пор встряхивает головой, вспоминая, как отважный Дэн пересматривал наследство Мао Цзэдуна: «В тс дни еще многие чиновники верили в полную правоту Мао». Это было совсем не легким делом для бывшего заключенного — в возрасте за сорок, без какого-либо профессионального опыта найти работу, хоть он и чувствовал себя Сунь У Куном. Однако, как и для многих других предпринимателей в 1980-е годы, смутные виды на работу стали для Иня благом. Ему удалось получить разрешение заняться частным бизнесом. Он попытался продавать книги. К концу десятилетия его личное благосостояние было намного выше, чем у тех, кто оставался на государственном финансировании. Но что было еще более важным, так это возможность сделать главный выбор. Он обратил внимание на то, что люди испытывают безумную любовь к своим велосипедам, дорожа самыми незначительными отличиями: накидкой из клетчатой шерстяной ткани на сиденье, новым типом звонка, помпоном из кроличьей шерсти на кольце для ключей от замка велосипеда. Он почувствовал, что общество уже пресытилось принудительным равноправием. Мотоциклы должны стать следующим рубежом, подобным тому, чем они стали для Японии в дни начала ее промышленного взлета. В 1992 году Инь продал склад с книгами и собрал 15 тысяч долларов США для создания компании под названием Исследовательский институт по сборке мотоциклов «Чунцин-Хонда*. В компании насчитывалось восемь сотрудников, включая его жену и сына. Слово «Хонда» в название компании закралось не случайно. Это было заявлением о намерении. Инь жаждал построить компанию мирового уровня. Он хотел добиться такого же успеха, какого добились известные японские корпорации «Хонда» и «Ямаха», и заменить их продукцию на китайском рынке своей. После этого Инь готовился выйти к покупателям дальнего зарубежья. Но сначала он должен был выбраться из своего цеха со скользкими масляными полами в скром ном заштатном городишке туда, где он могбы бросить вызов конкурентам. Времени у него было немного. Корпорации «Хонда» и •Я маха» успешно реализовывали продукцию в Китае, укрел- ияя репутацию и положение на рынке. Инь выбрал путь, ко- »орьгй он определил как единственно верный: копирование моделей и кража технологий. Моторы марки «Ямаха» стали доступны на местном рынке недавно. Японская компания включила соглашение с китайским партнером «Цзяныиэ индастриал» — известной фирмой по производству оружия. Все- I о сорок лет назад она изготавливала автоматы и пушки, чтобы противостоять японской военной агрессии. Теперь в Китае были открыты мастерские, получившие доступ к полному набору запасных частей и технологии ремонта продукции «Ямаха». Инь заглядывал в эти мастерские, покупал запчасти, даже получал за это чаевые от механиков. Через несколько месяцев инженерных разработок он скопировал двигатель фирмы «Ямаха». «На начальном этапе мы полностью копировали оборудование других производителей, — вспоминал Инь. — В 1994 году мы впервые произвели собственный двигатель. Это была уже не копия. В 1995 году мы разработали три оригинальных двигателя. Японцы никогда не могли представить, что традиционные китайские производители способны развиваться гак быстро. Они были невозмутимы и снисходительны, как американцы до Пёрл-Харбора». На самом деле японцы мало что могли сделать. Ограничения, наложенные китайским правительством, означали, что «Ямаха», «Мицубиси» и «Хонда» не могли свободно открывать заводы там, где им захочется. Они должны были создавать совместные предприятия с партнерами из государственного сектора, которые подбирались опять же правительством. Им были также предписаны обязательства по передаче китайским партнерам своих технологий в качестве оплаты за право выхода на огромный рынок. Вдобавок к этому им было разрешено осуществлять лишь общий контроль за маркетингом и сетью поставщиков. Но соблазн в виде миллиарда китайцев, меняющих велосипеды на мотоциклы, казалось, успокоил их тревогу. «Ямаха» создала пятьдесят пять совместных предприятий с фирмой «Цзяньшэ», типичным продуктом социалистической системы планирования, которая имела 18 тысяч рабочих на производстве и еше 35 тысяч либо пенсионеров, либо иными способами включенных в систему предприятия людей. Все эти лица должны были получать деньги независимо от наличия доходов от производства, поскольку в начале 1990-х годов системы пенсионных фондов в Китае еще не существовало. Принятие решений на заводе было процессом медленным и неорганизованным, и каждая инициатива оказывалась дорогостоящей. Тем не менее эти проблемы, какими бы нелегкими они ни были, меркли перед вопросом, касающимся интеллектуальной собственности. Технологические секреты утекали с заводов, как сквозь сито. Поставщики комплектующих по вполне понятным причинам должны быть предусмотрительны и лояльны к партнеру. Здесь они активно занялись торговлей, продавая запчасти через задние двери изготовителям контрафактной продукции. «Ямаха» не совсем понимала, насколько трудно овладеть ситуацией и насколько серьезна проблема в этой области, пока не вышла на рынок со своей самой передовой моделью, 100-миллилитровым четырехтактным «цзиньбао». Это произошло в 1995 году после подготовительной работы, занявшей несколько лет. Тогда-то и начался настоящий кошмар. В течение нескольких месяцев после выпуска мотоцикла точная его копия производилась уже на 36 заводах по всей стране. Самое худшее было то, что хоть подделки и были почти идентичны оригиналу, продавались они примерно за 6 тысяч, вто время как предприятие «Цзяньшэ-Ямаха» реализовывало мотоциклы «цзиньбао» по цене в 18 тысяч юаней. * * * К середине 1990-х годов промышленное пиратство стало повсеместно распространенным явлением. Однажды проникнув в производственную среду, оно внедряется на новые участки подобно вирусу, по возрастающей системе стоимости, и быстро передается от компании к компании. В самом начале этого века пиратство имело преимущественно локальный характер и рассматривалось не более как второстепенная помеха при ведении бизнеса, просто как факты из жизни, которые почти каждая компания практически в каждой области своей деятельности должна была учитывать или уметь им противостоять. По различным оценкам, американские, японские и европейские компании теряют, вероятно, более 60 миллиардов долларов в год из-за пиратства того или иного рода на китайском рынке. Оценки эти весьма приблизительные, но если бы они стали более точными, стало бы понятно, что потери западных компаний от воровства интеллектуальной собственности значительно превышают полные годовые объемы прямых иностранных инвестиций в Китай. Представьте объем этих потерь, если, например, в 2004 году иностранные инвестиции составили 56 миллиардов долларов. Некоторые виды воровства приобрели систематический характер. Почти каждый блокбастер, снятый и смонтированный в Голливуде, появляется на DVD в Китае раньше, чем выпускается в том же формате в Америке. Чтобы проводить такие операции, пиратская сеть должна иметь в кинокомпаниях своих людей, занимающихся похищениями произведений. Копии на DVD, доступные любому в Пекине, часто содержат предупреждения, гласящие о том, что «просмотр разрешен только в студии. Копирование материала строго запрещено». Другого рода жертвы наглости — в сфере индустрии книгоиздательства. Шестой том из серии романов о Гарри Поттере появился в Китае за месяц до того, как Дж. К. Роулинг закончила над ним работу. Когда книга только вышла из печати, несколько пиратских фирм соперничали в скорейшем переводе этого издания и продаже его через Интернет. Целый ряд переводчиков, расстроенных концовкой книги, написали свои собственные версии финала. Подобным же образом серия книг о бизнесе, написанная Полом Томасом, профессором Гарвардской школы бизнеса, стала небольшой издательской сенсацией в Пекине в 2004 году. Когда известность Томаса возросла, он помог продвижению на рынке других книг, написав к ним предисловия, и каждый из участников проекта, как казалось, остался от этого в выигрыше. Затем выяснилось, что в Гарварде нет такого профессора, а «его» книги были написаны студентами, которым платили по одной третьей цента за слово. Выпуск фальшивых книг, как оказалось, — большой бизнес. Несколько издательств, включая ряд государственных, имели в своем списке более ста фиктивных печатных изданий на китайском рынке в 2005 году. Прочие подделки относятся к разряду как прискорбных, так и комических или одновременно и к тем и к другим. Гольф-клубы в значительной степепи являются пиратскими, с переменной степенью успеха. Комплект для гольфа в ряде производящих вполне приличное впечатление клубов может стоить менее чем одна десятая от своей цены в США или Европе. В то же время некоторые подачи на средние расстояния заставляют главу клуба нестись изо всех сил за мячом по проходу. Другие подделки даже более опасны. Чайники взрываются, электрические трансформаторы подвержены коротким замыканиям, медицинские препараты не имеют лечебного эффекта, тормозные колодки выходят из строя, алкогольные напитки отравляют тех, кто их употребляет, а использование некачественного порошкового молока довело нескольких детей до смерти. Однако для многих иностранных компаний проблема заключается не в том, что выпускаются некондиционные подделки. Проблема в основном кроется именно втех видах продукции, которые точно копируют оригинал. Помимо мотоциклов автомобильная индустрия продемонстрировала яркий пример подобного рода злоупотреблений. Автомобильной фирмы «Чери» еще не существовало, когда «Фольксваген», лидер на китайском рынке, выпустил популярную модель под названием китайцев, по его словам, имеют мотоциклы. Однажды рынок взметнется ввысь и принесет поразительные прибыли. «Ямаха» сейчас просто не может себе позволить сдать позиции местным конкурентам. Но и через семь лет надежды на бум продаж не оправдались, проблема перепроизводства стала даже более острой, чем прежде. Инь был разочарован. Почти все реальные рыночные цены были спутаны производителями, и он решил привлечь покупателей тем, что — наполовину в шутку — предложил вскоре начать продавать свои мотоциклы на вес, как поросят. «Цена нашей самой дешевой модели со склада составляет 25 юаней за килограмм. Это чуть дороже килограмма свинины в живом весе», — заявлял его заместитель Ян Чжоу во время одного из моих последующих визитов на завод. Здесь уместно сравнить стоимость металла и комплектующих, используемых при производстве. С учетом цены около 2500 юаней выходит, что сам мотоцикл стоит немного дороже кучи металлолома с таким же весом; прочие составляющие производства, такие как инженерное обеспечение, рабочая сила, расходы на развитие, торговая марка, система дистрибуции, а также опыт компании и ее перспективы глазами управленцев и вовсе ничего не стоят. «Конечно же, развитию это не способствует. Это результат неправильной конкуренции*, — отметил Ян. В условиях нормально функционирующей рыночной экономики компании не могут продавать свою продукцию по заниженным ценам годами. Банки начинают беспокоиться о возможностях своих клиентов отдавать долги и в конце концов требуют заемные средства назад. Но в Китае отсутствует нормальная рыночная экономика. Здесь нет даже работающего закона о банкротствах, в связи с чем ликвидация несостоятельных компаний весьма и весьма затруднительна. К тому же банки обладают значительной ликвидностью; население Китая кладет на счета в среднем около 40 процентов своего дохода, и приток денег в экономику таким образом более чем в два раза превосходит объем валового национального продукта за год. Это означает, что банки имеют больше депозитных средств, чем могут найти под них заемщиков, и, следовательно, не слишком бдительны в отношении возврата сомнительных займов. Кроме названных моментов есть и иные проблемы. Банкир из провинции, представляющий Торгово-промышлен ный банк Китая — самый крупный банк страны, пояснил мне, что ускорение банкротств несостоятельных компаний путем взимания с них заемных средств может неблагоприятно сказаться на интересах банка. Возникнет эффект домино, поскольку поставщики неплатежеспособных компаний ощутят эти санкции на себе. Возрастет безработица, что повлечет за собой падение потребительских расходов и скажется на социальной стабильности в обществе. «Уж лучше дождаться следующего этапа развития рынка, чем спровоцировать аврал на борту», — констатировал банкир. Чрезвычайно низкий процент банкротств китайских корпораций в сравнении с международными стандартами демонстрирует, сколь распространена в Китае подобная практика. Эта особенность тесно связана с другим фактором, который отчасти обусловлен соблазном охватить продажами пресловутый «миллиард покупателей». В условиях рыночной экономики, когда компания сталкивается с перепроизводством группы товаров, которые она выпускает, она, как правило, останавливает производство. Но в Китае такое случается крайне редко. Чаще всего компания продолжает производство в прежних объемах и в это время ищет другие сектора производственной деятельности в целях изменения профиля выпускаемой продукции. В ходе одной из поездок я дельту Жемчужной реки я посетил крупнейшего в мире производителя микроволновых печей — компанию «Галанц». Оттуда я проделал путь в несколько миль вверх по дороге в компанию «Мидеа* — одного из крупнейших в мире производителей кондиционеров. Обе компании являли собой классические примеры в плане развития. Каждая начинала деятельность в первой половине 1980-х годов в качестве скромной мастерской, производя продукцию, скорее напоминавшую изделия времен промышленной революции. В случае «Мидеа» это были небольшие электрические вентиляторы (один такой в настоящее время хра- •I Кит,и1. коюриЛ пи1|»«с чир нится в стеклянном шкафу в музее компании). Впрочем, когда я снова приехал сюда в 2001 году, период процветания под прежним руководством был уже позади, и обе компании находились в затруднительном положении из-за перепроизводства продукции. Размеры прибыли стремительно падали, и управленческий персонал обоих предприятий оценивал работу как убыточную. Но их действия в ответ на прискорбный факт весьма удивили меня. «Галанц», производитель микроволновых печей, решила выпускать кондиционеры. А «Ми- деа», известный производитель кондиционеров, взялась за выпуск микроволновых печей. И никого не смущало, что спрос на кондиционеры по всей стране в том году отставал от предложения на десять миллионов единиц. В отношении микроволновых печей также наблюдалось явное перепроизводство. Я поинтересовался у Юй Яочана, вице-президента компании «Галанц», почему банки не возражают против подобной диверсификации производства. «Да банки только рады видеть нас своими клиентами, которые становятся все крупнее и сильнее. Если вы расширяете предприятие, вы увеличиваете масштабы производства и сокращаете стоимость продукции. Компания укрепляется. И как бы то ни было, мы являемся здесь самой большой фирмой. Если банки не будут давать нам заемы, то кому еще они собираются их предоставлять?» Такая мотивировка помогает понять бросающиеся в глаза характерные особенности китайской экономики: в стране хронически перепроизводится почти все (на конец 2005 года около 90 процентов продукции). Например, «Мидеа» в дополнение к своей основной продукции — кондиционерам воздуха — выпускает также кофейники, холодильники, посудомоечные машины, мини-печки для хлеба, очистители воздуха, а также микроволновые печи. Компания «Хайер», один из самых известных производителей бытовой электро техники в стране, занимается также другими видами бизнеса, такими, например, как страхование, фармацевтика, персональные компьютеры, мобильные телефоны, и вдобавок содержит целую сеть ресторанов традиционной китайской лапши. Всего она выпускает восемьдесят шесть видов продукции различных товарных групп. «Де Лун», скандально известная компания, занесенная в черный список на Шанхайской фондовой бирже, производит огромный ряд товаров — от кетчупа до запчастей к автомобилям. Так что, когда прибыль компании от торговли мотоциклами «Лифань» уменьшилась до предела, ответ господина Иня был лаконичен: не отступать, а атаковать. Начитавшись книг по управлению (автор Джек Уэлч, в то время руководитель компании «Дженерал электрик»; пиратские переводы написанной им книги с фотографиями автора на обложках продавались тогда по всей стране), он открыл новые отделения по производству автобусов, выпуску минеральной воды, растворителей для красок, занялся импортом вин, газетным бизнесом, пошивом изделий и даже приобрел успешно выступившую на китайском чемпионате футбольную команду, которая стала носить имя его компании. По словам Иня, диверсификация производства помогла его фирме пережить период спада деловой активности. Тем не менее ему было ясно, что если он хочет сохранить свой основной бизнес по производству мотоциклов, то необходимо искать новые источники доходов и расширять продажи. Выход из ситуации представлялся очевидным: делать ставку на экспорт. Любая компания, которая смогла выжить в кипящем котле китайской конкуренции, наверняка имеет шанс за границей. Для своих дальнейших действий Инь выбрал Вьетнам. Здесь «Лифань» нос к носу столкнулась с «Хондой». Доля японских компаний на вьетнамском рынке на тот момент, когда «Лифань» предприняла свою первую вылазку, составляла около 70 процентов. Но у Иня имелся козырь — цена. Она была явно предпочтительнее. Его маневр заключался в том, чтобы выбросить на рынок мотоциклы, внешне неотличимые от «хонды», только в три раза дешевле. Покупатель клюнул. Еще бы! И в течение трех лет «Лифань» опередила своего старого соперника. Раннее детство Иня прошло под звуки японских бомбежек в городе Чунцине, где он наблюдал дым пожарищ — горели дома, бушевало пламя. Однако его противоборство с «Хондой» и «Ямахой» было лишено видимого налета национализма или признаков торжества от реванша. Он всегда восхищался компанией «Хонда». «Как говорил Исаак Ньютон, я стою на плечах гигантов», — замечал он, причем без всякой иронии. Более того, многие продолжительные беседы с Инем привели меня к мысли, что Соичиро Хонда, ныне покойный основатель этой японской компании, — родственная душа для него. Оба начинали карьеру, ковыряясь в моторах в гаражах со скользкими от масла полами. От образования мало что зависит, и оба предпринимателя хорошо знали, как это тяжело— подвергнуться остракизму со стороны влиятельных кругов. (Карьера господина Хонды была одной из самых выдающихся; он действовал вне сложившейся системы, а иногда и в противовес тесному союзу между своим правительством и крупными корпорациями.) Парадокс заключается в том, что, пока «Лифань» выруливала на рынок, маскируясь под «Хонду», японский прототип пришел к выводу о целесообразности повторить маневр китайских конкурентов. Потеря значительной доли рынка во Вьетнаме озадачила «Хонду», и в ответ она спешно создала производственную базу на острове Хайнань — территории Китая как раз напротив Вьетнама. Там японцы почти полностью скопировали китайскую модель бизнеса: ориентировались на преимущества местной дешевой рабочей силы и использовали детали почти исключительно от внутренних производителей — в основном это были массово выпускаемые производные третьего или четвертого поколения с образцов оригинальных японских запасных частей. Тактика оправдалась. «Хонде» удалось снизить цены на свою продукцию во Вьетнаме примерно вполовину и вернуть часть рынка на основе превосходства своей торговой марки. Компания добилась также успеха и на другом фронте. Длительный судебный иск против фирмы «Лифань» за использование названия «Хонда» в названии принес определенные плоды — «Лифань» была вынуждена выплатить истцу 98 тысяч юаней. Схватки за рынок еше далеко не закончились. Японские компании, как известно, обеспечивают финансирование своих вторжений на экспортные рынки за счет более высокой цены на продукцию дома, чем за рубежом. Китайские корпорации действуют прямо противоположно. Многие из них, включая фирму «Лифань», продвигают продукцию на экспорт, пытаясь оставаться на плаву и на внутреннем рынке. Ян Чжоу, заместитель господина Иня, отмечал, что величина прибыли от продаж мотоциклов в Африке, Иране и Латинской Америке в некоторых случаях составляет 10 процентов, в то время как прибыль от продаж в самом Китае очень незначительна, а иногда торговля идет в убыток. Например, в Нигерии компания продает свои мотоциклы по 6 тысяч юаней, в Китае аналогичные модели стоят вполовину дешевле. Хотя продажи компании в Великобритании и минимальны, Инь думает над тем, как ему продвинуть свою торговую марку среди британцев. Внезапно он затрагивает тему футбола, перебирая названия практически всех английских команд и оперируя суммами, уплаченными за трансферы игроков (деньги вносятся в качестве выкупа контракта игрока, так что он может выступать уже за другую команду). Инь интересовался, что я думаю относительно того, чтобы ему стать владельцем британского клуба для продвижения своей марки. Я спрашивал, на каком клубе он хочет остановить выбор. «Лань-че-сы-тэ*. Это название мне ни о чем не говорило. Во всяком случае, это не «Манчестер юнайтед», ибо по-китайски это звучало бы как «Мань-лянь». Но, продолжил Инь, Руперт Мэрдок вроде бы однажды был отстранен от покупки «Манчестер юнайтед». Наверное, и ему будут чинить препятствия на пути приобретения британского «национального достояния». Я уклончиво перевел наш разговор на мастерство игроков. Достаточно ли высок его уровень, чтобы представлять марку «Лифань»? «Это как посмотреть. Возможно, они и не лучшие игроки, но весьма недороги, — задумчиво произнес Инь. — Миллионов десять, максимум двадцать...» Возвращение из Чунцина привело меня в город Иу, центр китайской промышленной революции, где сотни тысяч товаров, произведенных на предприятиях, подобных компании господина Иня, завершают свой путь. Всего пятнадцать лет назад этот небольшой городок в глубине провинции Чжэцзян, что на восточном побережье Китая, привлекал внимание лишь своим коротким, но весьма необычным названием. Иу по-китайски — «верная ворона». Но когда вы спрашиваете местных жителей, откуда такое название, то получаете сразу несколько вариантов ответа. Никто, по-видимому, сильно не озабочен знать доподлинно, что такое Иу. Здесь есть вещи и поинтереснее. Менее чем за два десятилетия из сонного захолустья Иу превратился в одно из самых оживленных мест в стране. И хоть город этот остается малоизвестным за пределами Китая, он стал крупнейшим оптовым рынком в мире. Размах активности здесь вызывает головокружение. Около 34 тысяч продавцов в палатках и павильонах предлагают примерно 320 тысяч наименований продукции. Почти все произведено на предприятиях, сосредоточенных в дельтах рек Жемчужная и Янцзы. Выставочная площадь занимает 3700 акров. Китайские друзья давно предлагали мне посетить И у и подивиться здешним ценам: половина стоимости того же товара с самого дешевого пекинского рынка, и это не предел дешевизны. Держа путь утром в выставочный ангар, я прошел мимо гостиницы «Хайят». Внимание привлекли запыленный василькового цвета стеклянный фасад здания, улыбающийся позолоченный Будда у главного входа, пластиковый Санта- Клаус в холле — он выглядел так, будто вот-вот перевернется. Я поинтересовался, почему это гостиничная компания, владеющая в Китае фешенебельным отелем — восьмидесятивосьмиэтажной башней «Цзиньмао* в Шанхае, — возвела этого уродца с двумя звездами в городе Иу. Присмотревшись повнимательнее, я еще раз прочитал название. Этот «Хайят», конечно же, не имел ничего общего с престижным брэндом «Хайатт*. Я шел до тех пор, пока не попал в торговую галерею, где торговали модными аксессуарами. Первый магазин рекламировал кожаные сумки «произведено в Италии» под известным торговым брэндом «Гуччи». Каждое изделие стоило порядка одиннадцати долларов, и при этом продавец заявлял, что вы можете рассчитывать на небольшую скидку. Рядом располагались вытянувшиеся в ряд три других магазина. Один из них назывался «Ви-эс-эл» («VSL>), другой — «Эл-уай-эс» («LYS»), третий — «Эс-уай-эл» («SYL»). В каждом висела большая фотография молодого Ива Сен-Лорана, на которой он был запечатлен в своих «фирменных» очках в роговой оправе. В другом углу павильона также один за другим располагались магазины, предлагающие «продукцию» марки «Лако- ста». Первый назывался «Новый крокодил», второй — «Крокодил из Янцзы», третий — « Крокодильчик» и, наконец, четвертый — «Крок-крок». Я зашел в один и задал продавщице вопрос, где же все-таки продается настоящая продукция марки «Лакоста» — у нее или во Франции? — Французская марка «Крокодил» и китайская марка «Крокодил» — это один и тот же брэнд. Они слились, — заявила продавщица. И, непринужденно махнув рукой в сторону магазина-конкурента, добавила: — Подделка — вот у них. Посмотрите сами! Немного поодаль меня привлекли вывески трех магазинов, выполненные высокими узкими буквами в манере фирмы «Данхилл». Один магазин назывался «Дэнхаоли», другой — «Дуньбаолу», третий — «Докторто». С этими все ясно. Они маскировались под «Данхилл». А вот две другие торговые точки в противоположной стороне поначалу меня озадачили. «Воэршаци». Что это? Неужели «Версаче»? Так и есть. Второй магазин назывался проще — «Веаресатчи». А один из магазинов воспользовался брэндом мороженого для продаж изделий «от кутюр». Вывеска над ним читалась как «Хааген- дес», однако мороженым здесь и не пахло. Здесь торговали кожаными сумками. Покидая торговые ряды, я наткнулся на группу полицейских. И спросил у них, как вообще возможно, что такое огромное количество «липовых» брэндов представляют продукцию на этом рынке в открытую. Когда Китай присоединился к ВТО (Всемирная торговая организация) в 2001 году, он принял на себя обязательства бороться с пиратством. Полицейские переглянулись и удивленно воззрились на меня. Один из них, вынув изо рта сигарету, ткнул ею в сторону ближайшей вывески «Крокодил из Янцзы»: «Видите вот ту табличку? Там есть номер телефона. Если у вас имеется жалоба, звоните туда». Это все, что я от него услышал. На указанной им табличке значилось: «“Горячая линия” борьбы с поддел ками. Телефон — 32-157*. Я позвонил по этому номеру. Ответил мне женский голос. Женщина сказала, что я набрал номер другого города. «Это город Цзинхуа, а вам нужен Иу, — пояснила она. — Попробуйте набрать 555-88-53». Я так и сделал. Мне ответил мужчина, однако он разъяснил, что «горячая линия», на которую я дозвонился, не занимается поддельной продукцией, а отвечает за потребительскую тематику. «Вам нужно обратиться в инспекционную группу борьбы с подделками, — сказал мужчина. — Попробуйте позвонить по номеру 532-47-16», — скороговоркой произнес он и повесил трубку. Зажав мобильный телефон между ухом и плечом и положив записную книжку на колено, я записал номер, но позвонить не успел — у меня закончились деньги. Когда я вновь позвонил, мне ответил мужской голос. Мужчина уведомил меня, что я действительно дозвонился до «горячей линии» борьбы с подделками, но добавил, что сейчас он очень занят и ему не до бесед. «Я составляю отчет», — пояснил он. Со своей стороны я принялся объяснять, что хочу проинформировать китайского представителя о нарушениях авторских прав на брэнды, но мужчина снова сослался на занятость. «Позвоните на 321-57», — посоветовал он, отсылая меня к первоначальному номеру, по которому я уже пытался дозвониться. У меня не было желания совершать еше один круг, так что я покинул торговые ряды и дошел до главного выставочного комплекса. В фойе мне бросилась в глаза огромная вывеска рядом с эскалатором. «Цените качество. Уважайте доверие», — гласила надпись, выполненная гигантскими золотыми иероглифами на красном вельветовом фоне. Она была подписана от имени правительства города Иу, то есть лиц, которые, если следовать логике, и должны отвечать за «горячую линию» по борьбе с подделками. Внутри выставочного комплекса я наконец увидел то, о чем мне раньше твердили друзья, — цены. Они были просто невероятными. Точно такая же кружка, из какой я дома пью чай и которая в «ИКЕА» ил и других подобных магазинах стоит не меньше доллара, здесь, в Иу, продавалась за пять центов. Теннисные ракетки из комбинированного материала на ос нове графита и титана, качеством выше среднего уровня, стоили здесь примерно столько же, сколько упаковка теннисных мячей в США, — 7—8 долларов за штуку. Знаменитые своей дешевизной тостеры марки «Уол-март» обычно стоят около 11 долларов. Для Иу это безумно дорого, ибо здесь их предлагают за половину этой цены. DVD-плейер китайского производства, который в свое время вызвал в США своего рода сенсацию, когда был выставлен в магазинах всего за 29 долларов, на рынке в Иу продается еше дешевле. Дрель без торговой марки, однако в работе напоминающая аппарат фирмы «Блэк энд декер», стоит здесь 12 долларов, причем с полным набором сверл. Трамбовка стоит ! ,4 доллара, топор для древесины — 1,2 доллара. И так далее, по всем бесконечным рядам. Почти все, что тут есть, продается по цене вполовину, в одну треть или даже в одну десятую от самой низкой цены, которую можно встретить в наиболее дешевых магазинах с максимальной скидкой в Европе и Америке. Но еще более примечательно то, что качество китайских товаров, насколько можно о нем судить, никак не ниже качества аналогичной продукции в торговых точках по всему миру. В большинстве случаев это практически одни и те же товары. Рынок Иу, по сути, предлагает обзорное знакомство с источниками наполнения магазинов уцененных товаров, явлением, распространившимся по всем развитым странам. Получаса прогулки по петляющим проходам выставочного комплекса оказывается достаточно для прояснения ситуации, как «Уол-март», «Таргет», «Хоум дипо», «Лоуэс», «Бест бай* и другие реализаторы товаров по сниженным ценам могут предлагать вещи так дешево. Значительно большее впечатление я получил не от наличия возможностей у этих поставщиков предлагать столь недорогие товары, а от их способности выходить сухими из воды и избегать нападок со стороны потребителей: ведь наценка на товары в их магазинах изрядная. Все крупные универмаги, торгующие по сниженным ценам, за купают продукцию в Китае, и своим высоким рейтингом в списке пятисот крупнейших корпораций мира все они отчасти обязаны той огромной прибыли, которую получают от поставок из Китая. Официальные китайские источники считают, что совокупная сумма оптовых закупок в Китае иностранными реализаторами должна составить в 2005 году 60 миллиардов долларов. Если сделать самое скромное допущение, что все эти товары будут реализованы в развитых странах по цене, превышающей оптовую лишь в два раза, то и тогда общая стоимость продукции, привезенной из Китая и проданной в Европе и Америке через системы магазинов, торгующих товарами по сниженным ценам, составит ошеломляющую сумму — 120 миллиардов долларов США. Сети крупных фирменных магазинов, торгующих недорогими товарами, не единственные игроки на местном рынке. Город Иу переполнен независимыми покупателями. Част- 11ые торговцы со всего света деловито бродят от одной палатки к другой, размещая оптовые заказы на пуговицы, ювелирные изделия, праздничные украшения, кухонную утварь, электронику, наборы ножей, посуду, спортивный инвентарь, автомобильные запчасти, сельскохозяйственное оборудование и сотни тысяч других товаров. Несколько лет назад число иностранных трейдеров, проживающих в Иу, было меньше сотни. В настоящее время их насчитывается уже более пяти тысяч. Бизнес расцвел мгновенно, едва повысилось качество предлагаемой продукции. Господина Бари Бьюмонта из Новой Зеландии я встретил в художествен ном магазинчике. Его компаньон перебирал холсты. Один за другим он вытаскивал их из фуды сложенных на полу полотен. Он бросал оценивающий взгляд на картину, секунду-другую разглядывал ее и затем отставлял в сторону — или в ряд, предназначенный для покупки, или в кучу неподходящих. Иногда он советовался с Бьюмонтом, прежде чем решить участь «шедевра». Большинство холстов представляли собой копии из вестных произведений таких художников, как Ван Гог, Констебл, Дали, Шагал и Моне. Бьюмонт и его друг не питали иллюзий по поводу того, что они становятся обладателями чего-то более ценного, чем «доброкачественная халтура, вещь, которую можно повесить в обычном кафе рядом с туалетом, где она и предстанет перед зрителем». «Эти картины перерисованы местными художниками за двадцать юаней каждая, так что вы можете приобрести их у продавца за двадцать пять юаней, — отметил Бьюмонт. — Когда начинается торг, продавец запросит с вас сто сорок юаней, но вы должны сбить цену. Это требует времени, продавцы весьма настойчивы, поэтому я обычно оставляю добиваться приемлемой цены одну из девушек. — Он указал на трех среднего возраста китаянок с толстым слоем косметики на лицах. Они стояли тут же. Это были его торговые агенты. — Они гораздо жестче ведут торг, чем мы, — добавил он. — Китайские продавцы не возражают против продажи товара задешево своим соотечественникам, но они никогда не согласятся на такую же цену для иностранца». Бьюмонт впервые приехал в Иу семь лет назад, после того как его прежний бизнес в Новой Зеландии потерпел крах. Здесь он начал с закупок сельскохозяйственного оборудования, элементов металлоконструкций и промышленного инструмента для обработки пластика. На первых порах он ничем не хотел рисковать, поэтому заказы были небольшими. Но дела пошли хорошо, и он больше не тревожится при приобретении партий товара стоимостью в 10 тысяч долларов. Если в Иу вы купите порядка сотни единиц какого-либо товара, то можете получить скидку в разумных пределах. Но если вы приобретаете партию в тысячи единиц, вам будет не очень сложно добиться скидки в 50 процентов, отметил Бьюмонт. Китайские производители при продаже товаров рассчитывают на прибыль в размере 2—3 процентов, а агенты по экспорту, как правило, не пытаются зарабатывать на клиен- lax. Основной причиной, привлекающей агентов в бизнес, «пишется получение ими от государства возвратных средств но НДС (налог на добавленную стоимость) в размере 17 процентов от стоимости продукции. Реальная прибыль, по словам Бьюмонта, зарабатывается геми, кто знает, как распределить и продать весь товар сразу, после того как он доставлен на рынок. Некоторые торговцы получают прибыль в 100 процентов, однако сам Бьюмонт пытается повышать цену товара не более чем на 30—40 процентов, дабы сохранять репутацию у своих клиентов. Все же соперничество в последнее время становится более жестким. 11риезжие из всех стран мира уже открыли для себя Иу и другие подобные точки в Китае. С течением времени это будет означать, что неимоверная прибыль, которую магазины дешевых товаров извлекают из торговли с Китаем, будет сокращаться, равно как и комиссионные и наценки посредников и местах, подобных Гонконгу, где агенты добавляют почти 30 процентов к стоимости каждого продукта, произведенного в КНР и проходящего затем через их территорию. Однако пока подобные тенденции коснутся периферии, уникальнейший в мире в плане дешевизны товаров рынок будет выживать. Иу является местом, где сливается в одну точку коллективная энергия индустриальных преобразований в Китае. Низкие цены местного рынка, как заключительный аккорд, отражают сотни различных реалий, результаты реформ и существующие тенденции, которые лежат в основе смелых решений поднимающегося гиганта. Некая таинственная притягательность китайских планов для внешнего мира проистекает главным образом из возможностей, которые сим- ноли зирует Иу. Это происходит потому, что, как показывает история, значительные подвижки в глобальном балансе сил и во взаимоотношениях наций всегда сопровождаются целым набором сигналов о новых ценах или эти новые цены предшествуют изменениям. Во многом подъем Китая напоминает путь Соединенных Штатов во второй половине XIX века. Не только преобразования в Чунцине имеют сходство с некогда происходившим в Чикаго, а создание инфраструктуры в Китае повторяет историю Америки как с точки зрения обшей концепции, так и в конкретных деталях. Общее передвижение сыновей и дочерей фермеров вдоль побережья страны на фабрики и заводы эхом отражает явление массовой миграции молодых людей из Европы в Новый Свет 150 лет назад. Новые технологии — в Соединенных Штатах сто пятьдесят лет назад это были железные дороги, в сегодняшнем Китае это Интернет и другие цифровые системы — создают основу для большого скачка в производительности труда. Приток международных капиталов и проникновение передовых технологий из Великобритании в Соединенные Штаты в XIX веке, а в современный период из индустриальных государств в Китай делает процесс перемен гладким. В те дни, как и сегодня, сдвиги в ценах являлись предвестниками надвигающихся изменений в экономической, политической и социальной сферах. Период с 1873 по 1900 год известен как время «дефляционного бума»: цены на сельскохозяйственную и промышленную продукцию упали почти по всем Соединенным Штатам. Сельскохозяйственное освоение прерий привело к падению цен на зерновые во всех развитых странах, вызвав волнения в аграрных областях в Европе, отток населения из сельских районов этих стран и кризис среди собственников земель в Британии, что впоследствии нашло отражение в распространении тенденций экономического равноправия в XX веке. Подобные изменения затронули и промышленность. Эндрю Карнеги, промышленный магнат, родившийся в Шотландии, внедрил новую технологию выплавки стали в США, использовав так называемые конвертеры Бессемера из Англии, практически тем же путем, каким Шэнь Вэньжун пере местил целый завод «Феникс» из Германии в Китай. С 1872 по 1898 год цена на сталь, выплавленную способом, предложенным Бессемером, упала в США на 80 процентов, и Карнеги произнес пророческие слова: «Нация, которая производит самую дешевую сталь, увидит другие нации у своих ног». И действительно, перед британской промышленностью возникли огромные трудности в плане преодоления бесконечных циклов падения цен на производимыетовары, и многие компании в этой стране обанкротились. С 1875 по 1896 год цены в Британии падали в среднем на 0,8 процента в год. Тем не менее уровень жизни большинства британцев вырос в связи с резким увеличением количества недорогих импортных товаров. К концу века эту ситуацию президент США Теодор Рузвельт прокомментировал следующим образом: Даже если бы Соединенные Штаты были не столь одарены сырьевыми ресурсами, превосходное качество их промышленных товаров гарантирует их доминирование на мировых рынках. Реклама в английских журналах создает впечатление, что типичный англичанин просыпается утром от звонка будильника «Ингерсол», бреется прибором фирмы «Жиллетт», причесывает волосы с использованием тоника на основе вазелина, застегивает свою рубашку фирмы «Арроу», бежит на завтрак, состоящий из овсяной каши фирмы «Квакер», калифорнийского инжира и кофе фирмы «Максвелл хауз», совершает регулярные поездки по делам иа трамвае фирмы «Вестинг хауз», поднимается в офис на лифте фирмы «Отис* и работает целый день с ручкой фирмы «Уолден* в руках под ярким освещением лампочки Эдисона. Столетием позже Китай экспортирует промышленную продукцию на дефляционном уровне, и росту уровня жизни американцев и европейцев также способствует поток произведенных в Китае товаров, льющихся как из рога изобилия. И это первый сигнал о перераспределении геополитических сил в мире, вне всяких сомнений, безошибочный.