Глава 4 Связи, которые соединяют: Китай идет в Европу
Город Иу и другие похожие на него города являются не более чем маленькими точками на карте Китая, но они отражают явления, лежащие в основе будущих глобальных экономических перемен. Никто, увидев здешние цены и ассортимент предлагаемых товаров, не может не задаться вопросом, что случится с остальными производителями в мире, когда дальнейшее развитие промышленной революции в Китае захлестнет их производственные предприятия и торговые площади. А может, это просто панические настроения? Возможно, Европа и Соединенные Штаты переживут приближающийся китайский тайфун с дискомфортом, значительно меньшим, чем тот, который они неожиданно ощутили в результате японского экономического чуда, потрясшего мир в 1970-х и 1980-х годах. Я решил провести собственное исследование текущих и предстоящих событий, отправившись в Прато, один из старейших промышленных городов Европы в Италии, недалеко от исторического места, известного во всем мире, — Флоренции. Прато имеет все отличительные черты типичного рыночного города в Тоскане. В спокойной тишине каждого утра нельзя не заметить теней, покрывающих красно-коричневые крыши старого города и грубо отесанные камни на центральной площади. Стаи голубей резко падают вниз и, описав несколько кругов вокруг мраморных памятников основателям города, устремляются вдаль, к невысоким зеленым холмам. Размеренно и печально бьет церковный колокол, направляя своими звуками к собору Святого Стефана толпы людей, собравшихся отдать дань памяти папе Иоанну Павлу Второму, который за день до этого скончался в Риме. Процессия состоит из мужчин в строгих пиджаках и женщин в длинных платьях. Достигнув соборной лестницы, все останавливают ся, чтобы поприветствовать родственников или друзей приличествующими к месту фразами или короткими взаимными поцелуями. Дети, опрятно одетые и аккуратно причесанные, терпеливо дожидаются родителей и затем сопровождают их при проходе через тяжелые деревянные врата. В помещении горят возжженные свечи. Ниши для святых, певчие в кружевных воротниках. У алтаря — фотография папы, он стоит на ней во весь рост, пожимая руки соратникам. Здесь на несколько градусов прохладнее, чем на улице, и кто-то издам в топких блузках немного поеживается и крепко сжимает руки, идя между рядами. Практически все здесь выглядит так, как и должно быть в обеспеченном, проникнутом самоуважением городе на севере Италии. За исключением одной детали. В противоположном от процессии верующих католиков направлении было заметно движение людей в сторону западного пригорода. Они выделялись манерой поведения и внешним видом, целеустремленно продвигаясь через толпу поодиночке или по двое. Их взгляды были устремлены вниз — местным жителям не нужно выбирать дорогу в привычных окрестностях. Было очевидно, что это не туристы; при них не было ни фотокамер, ни сумок с вещами. И одеты они были в простую одежду. Как потом оказалось, люди эти — члены большой общины иммигрантов из Китая. С тех пор как они стали прибывать в Прато, примерно пятнадцать лет назад, их присутствие повлияло на атмосферу в одном из старейших промышленных городов Италии и изменило уклад жизни местных граждан. Я пошел следом за одним из мужчин. По мере движения окрестности менялись. Мы проследовали мимо парикмахерской, в окне которой была видна вывеска на китайском языке. Далее на пути встретился супермаркет с лотками, наполненными китайскими грибами и фруктами личжи. Затем попалось несколько палаток, предлагающих услуги телефонной связи для звонков за границу по низким тарифам. Аптека, в которой продают женьшень и другие растительные лекарства. Оздоровительный клуб со сверкающими неоновыми лампами. Книжный магазин, заставленный комиксами на тему боевых искусств. А потом и ресторан под названием «Золотое море». Мне начинало казаться, что я снова вернулся в Китай, в места, подобные Циндао или Вэйхаю, городам, которые в соответствии с договорами с иностранными государствами еще в начале XX века стали открытыми портами и до сих пор хранят черты слияния европейской архитектуры с китайским стилем жизни. Население Прато составляет 180 тысяч человек, из них китайская колония насчитывает около 20 тысяч. Они живут согласно своим культурным традициям в анклаве, который, как представляется, местные жители просто покинули. Единственной уступкой китайцев по отношению к принявшей их стране, которую я смог заметить, было наличие н супермаркете прилавка, заваленного книгами. Эти книги обещали покупателям беглое освоение ходовых фраз на итальянском языке. Мужчина, за которым я шел, остановился у супермаркета «Сяолинь». Здесь еще были люди, мужчины. Они толпились возле стены, разглядывая объявления, написанные по-китайски. Листки чуть заметно теребил ветер. Объявления на стене объясняли, почему здссь собрались люди. Напечатанные или написанные от руки, они содержали приглашения на работу. Так, например, в ближайший городок требовался автомеханик; ресторан, расположенный вниз по улице, искал официанта, а в магазин был нужен кассир. Большинство же объявлений касалось «буигун» — рабочих для пошива одежды. В каждой записке были телефонные номера, бахромой свисавшие с нижнего края листа. Люди вчитывались в каждое объявление, однако никто пока не оторвал ни одной полоски с номером телефона. «Буигун» — это не то, что всем надо, заметил один из них. Тут необходимо иметь соответ ствующие навыки. Нужно уметь аккуратно раскраивать материю по лекалам, а за малейшую ошибку — увольнение. Люди, что стояли напротив «Сяолиня», искали что-нибудь попроще: работу, не требующую особых навыков. Уборщики помещений, перевозчики мусора, чистильщики оборудования, упаковщики готовой одежды, вот кто стоял тут. Один мужчина из города Шэньяна, что на северо-востоке Китая, вдруг завел беседу. Прежде он выращивал овощи в тепличном хозяйстве в пригороде. Но после прибытия в Италию он только и делал, что менял одну малооплачиваемую работу на другую. На последнем месте он вынужден бьш трудиться по восемнадцать часов в сутки. Услышав такие речи, его знакомый, крупный мужчина, который стоял до этого, устало облокотившись на ограду, резко выпрямился от возмущения. На нем были темного цвета брюки, черный пиджак и белая рубашка. Его лицо сплошь испещряли морщины — результат изнурительного труда и недоедания. — Восемнадцать? — уточнил он. — А двадцать не хотите? Четыре часа на сон — и снова двадцать часов работы, и так по кругу. Месяц за месяцем. Мы получаем шестьсот евро в месяц. Этого хватает только на то, чтобы выжить. Если у вас получится сэкономить на еде, то, вероятно, вы сможете отложить от пятидесяти до сотни евро в месяц. Но это невыносимо. Все, о чем вы можете думать, — это хоть немного поспать. Повисла пауза. Все, казалось, обдумывали услышанное. Кто-то закивал в знак согласия. Кто-то продолжал вычитывать объявления. Затем небольшого роста человек с южным акцентом что-то сказал. Я плохо расслышал, но, кажется, он произнес следующее:- • — Вы, с севера, всем известно, ленивые. Прежний оратор уставился на южанина. Сжав кулаки, он подался вперед. Но все вокруг засмеялись, и он моментально сник. Вместо того чтобы начать драку, он выдавил: — Северо-восток Китая всегда был промышленной базой. Да, мы привыкли быть лидерами. И мы делали военное снаряжение, пока вы, ублюдки с юга, скрючившись, копошились на своих рисовых чеках. — Если дело только в этом, — напирал южанин, — то почему бы тебе не вернуться обратно и не заняться снова производством танков? — Уж если я так сделаю, то ты будешь в первых рядах перед ними, — ухмыльнулся здоровяк. Пока они пререкались, к группе подошла женщина. Она тоже была с северо-востока и работала на невысокой должности в аппарате местного руководства. У нее было открытое, энергичное лицо, а речь звучала так, будто она часто выступает с обобщениями. — Вы знаете, это общепринятое мнение. Жители северо- востока, из мест, подобных Шэньяну, имеют лучшее образование, чем выходцы с юга, — заявила она, не обращаясь ни к кому конкретно. Ее слова прозвучали столь убедительно, что перепалка сама собой прекратилась. Эта группа, состоявшая из мужчин и одной женщины, топтавшихся возле супермаркета «Сяолинь» в то апрельское утро, были нелегальными иммигрантами. В Прато они прибыли, образно выражаясь, как «хвост змеи». Была и «голова змеи»2, то есть некие люди в Европе, организовавшие переброску дешевой рабочей силы. Китайцы проделали рискованный путь на поездах, грузовиках, пешком, морем маленькими забитыми группками, доверив судьбу гангстерам, контролирующим крупнейшую в мире сеть контрабанды людскими ресурсами. Обратив взгляд к местам, откуда началось их путешествие, можно увидеть оставшихся там детей, родителей, жен — все они целиком зависели от присылаемых им денег. Здесь же, куда прибыли жители Китая, их ожидали эти вот глухие стены с невнятными объявлениями, своего рода путевками в лучшую жизнь. Я спросил одного из мужчин, не расскажет ли он мне о том, как он оказался в Прато. Он колебался с ответом. Члены группы приняли правило, поклялись перед «головой змеи» хранить в тайне детали путешествия. Я, в свою очередь, дал обещание не раскрывать ни их, ни настоящего имени собеседника и даже заплатить ему некоторую сумму за рассказ. И мы начали встречаться. Так история появления Хуана в Прато стала медленно проясняться. В середине 1990-х годов в Японии резко возрос спрос на мясо кожистых черепах, и крестьяне из уезда Фуцин, расположенного в юго-восточной провинции Фуцзянь, занялись поставками нового деликатеса. Большая часть территории уезда была весьма заболочена и не приспособлена для сельскохозяйственных работ, однако черепах можно было выращивать в пресноводных водоемах, вырытых в болотистой почве. Отец Хуана соответствующим образом вложился в это дело, и все шло прекрасно вплоть до конца 1997 года, когда в Азии разразился финансовый кризис. Блюда из черепах пользовались популярностью. Бизнесмены заказывали их, когда хотели произвести впечатление на партнеров. В связи с кризисом закупочные цены упали. Азии пришлось сократить потребление многих видов продукции. Японский спрос сократился. Бизнес отца Хуана пришел в упадок. К концу 1999 года он обанкротился, и его кредиторы из подпольных банков, которые обслуживали серый сектор экономики в южном Китае, встревожились. Банки, подобные этому, хоть по форме и нелегальные, но фактически управляются местным руководством. Так что, когда отец Хуана больше не смог платить по долгам, чиновники упрятали его в подвал здания уездной управы, который выполнял и функцию местной тюрьмы. Здесь он и должен был пребывать, подобно господину Микоберу3, до тех пор, пока кто-либо не выплатит его долг. Для исправления ситуации по закону не было никаких шансов, ибо долги отца с самого начала были полулегальными. И Хуан решился рассмотреть последний вариант. Отъезд на заработки за границу означал расставание с женой и десятилетним сыном. Но в уезде Фуцин многие обещали страждущим, что рискованные путешествия к иностранным берегам щедро вознаградятся. И тому были подтверждения. Достаточно лишь бросить взгляд на двор, откуда выходят сын или дочь уехавшего на заработки в Европу или Америку: дома у таких людей были самыми высокими в окрестностях, и дополнительная пристройка этажей ускорялась или замедлялась в полном соответствии с приливами и отливами денежных переводов из-за рубежа. Так что Хуан отправился к кредитору, из-за которого его отец оказался в заключении. Последний согласился дать дополнительный заем, но при условии, что, если поездка Хуана за границу не принесет необходимых средств для возвращения долга, кредитор конфискует всю собственность его семьи. Затем, после ряда обсуждений между кредитором и местным представителем «головы змеи», они договорились: через несколько месяцев Хуан отправится в Англию. Когда он мне это рассказывал, мы сидели в углу кафе, глядя на черепичные крыши старого района Прато. Жизнь в Фупине, с его незаконными тюрьмами и фермами кожистых черепах, казалась далекой и почти нереальной. Но каждый раз, когда Хуан упоминал кредитора, его лицо мрачнело. «Эти учреждения не похожи на государственные банки. Там знают про вас все. Вам никогда не вырваться из их рук, — говорил Хуан. — Они знают, сколько бутылок пива стоит у вас в холодильнике и сколько из них наполовину пусты». К июню 2000 года он был готов к поездке. Однако к тому времени по общине разнеслось известие о трагедии. Пятидесятивосьмилетний китаец задохнулся в фуре с помидорами, пытаясь проникнуть в Британию через порт Дувр. Голландский водитель выключил вентилятор, чтобы из грузовика, набитого людьми, не доносилось ни звука. Последовавшие за этим суровые меры привели всех в Фуцине в нервозное состояние. Полицейские из Пекина обходили дом за домом, проводя опросы местных жителей. Одни искали «голову змеи», тех, кто занимался отправкой в Европу рабочей силы — молодых мужчин и женщин. Впрочем, как это ни удивительно, трагедия в Дувре не ослабила желания людей попытать счастья. Как следствие, цены за переправку за рубеж выросли. Представитель «головы змеи» потребовал, чтобы Хуан дополнительно заплатил 3 тысячи долларов США плюс к тем 12 тысячам, что тот уже передал ранее. Выбора у Хуана не было, как только занять у своего дяди — старшего брата отца, — так что он смог завершить приготовления и отправился в путь лишь в сентябре 2000 года. Он уезжал с мыслями об отце, томящемся в заключении, двух заложенных домах и благосклонном расположении дяди. Гангстеры из «головы змеи» выдали Хуану паспорт с отметкой о выезде из Китая, но заявили, что переброска в Северную Европу в данный момент дело слишком рискованное; полиция после трагедии в Дувре усилила бдительность. Он поедет на юг — в Италию, а может, в Испанию, и у него будет несколько попутчиков, таких же, как он, оказавшихся в чрезвычайных обстоятельствах. Одна женщина среди них была на четвертом месяце беременности, и никто из отъезжающих не был старше тридцати лет. В Пекине им сообщили, что из Китая они поедут по Транссибирской железной дороге, а границу с Россией пересекут в Благовещенске, оживленном городе на российско-китайской границе. Российских виз у китайцев не было, поэтому их поместили в тару для пе ревозки грузов. Ящик, в который предстояло залезть Хуану, был наполовину забит голубыми куртками с капюшонами, так что у него получилась достаточно удобная лежанка. Щели между деревянными досками позволяли свободно дышать, а когда ночью похолодало, Хуан глубже закопался в куртки. Через несколько часов руководитель группы, кто-то из представителей «головы змеи» — он говорил по-русски и был связан с охраной поезда, — помог Хуану выбраться из ящика. Затем несколько дней все ехали на товарняке. Незадолго до прибытия в Москву сопровождающему позвонили по мобильному телефону. Переговорив, он обернулся и сообщил, что сойти с поезда в Москве будет слишком рискованно. Им придется спрыгнуть на ходу и двигаться по сельской местности. Хуан озабоченно взглянул на беременную женщину. Но что он мог изменить? Руководитель группы дождался момента, когда поезд замедлил ход на безлюдном месте, и распахнул дверь. Все выпрыгпули из вагона. Поросшая травой полоска земли рядом с железнодорожным полотном смягчила падение, но позже, когда они собрались в канаве возле насыпи, беременная женщина молча плакала. Сопровождающий еще раз поговорил по мобильному телефону, и через несколько часов за ними приехал белый фургон. Они ехали несколько дней, по ночам останавливаясь в каких-то домах в стороне от дороги. Неожиданно, без всякого предупреждения, руководитель группы распорядился, чтобы все вышли из машины и продолжили путь пешком. В наступивших сумерках впереди замаячили силуэты гор. Хуан предположил, что это скорее всего граница с бывшей Югославией. Им предстояло пересечь военную зону. Группа шла ночью; их вел местный проводник сначала через лес, потом горными тропами. Шли молча. Однажды кто-то поинтересовался, где они. Сопровождающий оборвал спросившего: «Мы здесь не туристы. К чему эти вопросы?» По ту сторону горной гряды группу ждал отдых — прямо на склоне маленький белый домик без мебели, только матрасы на голом полу. В тот же вечер за ними прибыл грузовик, и они ехали еще день. Дом, в котором они остановились на этот раз, выглядел более комфортабельным. В нем были водопровод, мебель, кухня и комната, где стояли кровати. Здесь они пробыли неделю, прежде чем были отправлены дальше. Этот заключительный этап путешествия группа совершала на борту грузового судна, направляющегося на Сицилию из маленького порта где-то в Адриатике. Плавание оказалось одним из наиболее опасных моментов переправки. За ту неделю, что был в Прато, на первых страницах местных китайских газет я прочитал о подобной операции, которая провалилась. Итальянская береговая охрана перехватила судно, следовавшее из Мальты на Сицилию. Руководитель же группы, не желая угодить в полицию под дулом пистолета, заставил своих подопечных прыгнуть в воду. Согласно показаниям выживших, несколько членов группы кричали, что не умеют плавать. Однако это ничего не изменило и часть людей утонула. Морское путешествие Хуана обошлось без происшествий, и судно наконец причалило к пристани, но, сидя внутри фургона, перевозившего их в Милан, он все равно не мог расслабиться — столь велико было его нервное напряжение и страх. Четыре последующих года Хуан провел в Болонье, Риме и с недавних пор обосновался в Прато, занимаясь везде работой, не требующей квалификации: он убирал, упаковывал, стирал, переносил грузы. Когда власти узнали, что Хуан начал возвращать долги, они освободили его отца из тюрьмы и тот стал зарабатывать и.понемногу возвращать долг старшему брату. Когда я встретил Хуана в апреле 2005 года, он уже почти рассчитался с долгами, но вернуться домой еще не мог. Его сыну исполнилось пятнадцать, и плата за обучение в школе была слишком высока. Хуан не видел его с момента огьез- да из Китая, и когда говорил о сыне, его голос прерывался. «Все, что делаю, — я делаю ради моего сына», — сказал он. Для меня не было неожиданностью встретить в Прато китайцев. Фактически они и были причиной моего визита сюда. Их колония привлекала меня тем, что могла помочь получить представление о факторе влияния Китая на конкурентоспособность европейского производства в целом. Прато — европейский центр Европы по производству текстиля, и таковым является уже более семисот лет, его репутация в плане качества товаров проверена историей, что гораздо более ценно, чем любые рекламные кампании. Сотни лет флорентийская знать, включая Макиавелли, одевавшегося наиболее откровенно, щеголяла в платьях, сшитых именно в этом городе. В Прато были свои непревзойденные дизайнеры, и клиенты из гламурного списка почитателей брэндов «Армани», «Прада», «Ферре», «Гуччи», «Макс Мара», «Патриция Пепе», «Банана репаблик», «Валентино» и «Версаче» совершали покупки здесь. Теперь же, с появлением туг китайцев, возникло другое завидное преимущество — доступ к, вероятно, самым дешевым и наиболее легко управляемым трудовым ресурсам в мире. Те, кого я встретил у супермаркета «Сяолинь», готовы были работать почти в два раза больше, чем их итальянские конкуренты, и получать за это в два раза меньше денег. Китайский закройщик может, например, согласиться на зарплату в одну тысячу евро в месяц при шестидневной рабочей неделе по пятнадцать часов в сутки. При этом ему не полагаются ни пенсия, ни медицинская страховка. Мой вопрос заключался в следующем: если даже Прато, город, известный своими качественными товарами, не смог конкурировать с китайскими производителями текстиля, какие перспективы у других промышленных районов Европы, поставляющих текстиль? В этой сфере в двадцати пяти странах Европы в целом занято около 2,7 миллиона рабочих, а товарооборот достигает приблизительно 225 миллиардов евро в год. И, заглядывая дальше, каковы перспективы европейской промышленности в целом? Как мне удалось выяснить, первоначальный опыт использования иностранной рабочей силы в Прато был вполне удачным. Первые партии нелегальных иммигрантов стали прибывать сюда во второй половине 1980-х годов, и, по словам одного художника, который оказался здесь в числе первых, дети на улицах смотрели на них как на инопланетян. Количество иммигрантов было тогда относительно небольшим, и местные текстильные фабрики, как и следовало ожидать, поглотили всю массу приезжих. Но уже к началу 1990-х годов иммигранты стали составлять заметную экономическую силу в количестве около 10 тысяч низкооплачиваемых и зачастую профессионально обученных работников. Сплав особого итальянского стиля и китайской рабочей силы породил мини- бум, и число текстильных компаний возросло с 4 тысяч в начале 1990-х годов до примерно 6 тысяч в середине десятилетия. Вместе с тем местные итальянские руководители еще не до конца осознавали, почему было принято решение впустить в город китайских рабочих. Казалось, для них тогда не имел значения тот факт, что большинство людей, нанятых для уборки помещений, раскройки материала и пришивания лейблов на готовые изделия, приехали из города Вэньчжоу — как считается, известного делового центра Китая. Вэньчжоу, провинция Чжэцзян, — портовый город южнее Шанхая. Окруженный высокими горами, он отделяеттех, кто тут живет, от остального Китая, формируя у местного населения чувство обособленности. В течение веков население Вэньчжоу искало в большей степени благоприятные возможности вне Китая, чем внутри страны, как и жители таких регионов, как Гоа, Малакка или Джибути. Они исповедовали принцип свободной торговли, он определял стиль их жиз ни, и город одним из последних покорился коммунистическому режиму после 1949 года. Коммунизм, как известно, противостоял любым формам предпринимательства. В то же время, в период «культурной революции», когда за одни только разговоры о частных предприятиях можно было попасть в трудовые лагеря, некоторые семьи в Вэньчжоу владели животноводческими фермами, продукцию которых сбывали на черном рынке, или предоставляли различные платные услуги. С началом рыночных реформ город оказался в ряду регионов, которые первыми воспользовались возможностями развития, и сегодня он является национальным центром для целого ряда промышленных секторов, включая производство обуви, трубопроводной арматуры для сельского хозяйства, зажигалок, линз для очков и одежды. С учетом далеко идущих устремлений производителей в этих областях с ними не может соперничать никто. Местные бизнесмены отличаются смелостью, настойчивостью, а иногда и жестокостью. Но то, что их особенно выделяет, так это амбициозность целей, для достижения которых они объединяют свои усилия. Если бизнесмен из Вэньчжоу в каком-либо отдаленном уголке Китая или еще где-нибудь в мире вознамерится реализовать задуманное, он обычно без затруднений получает финансовую помощь от родственников и партнеров по бизнесу, причем на льготных условиях. Вот это и произошло в Прато. После нескольких лет работы на местных фабриках иммигранты из Вэньчжоу один за другим стали организовывать здесь собственный бизнес. Количество фирм, зарегистрированных китайскими предпринимателями в Торговой палате города Прато, выросло с 212 в 1992 году до 1753 в 2003 году. Подобное происходило и в других регионах. В городе Змполи, в области Тоскана, где производятся товары из кожи и одежда, было организовано несколько сот предприятий с участием бизнесменов из Вэнь чжоу. А в районе Эмилия-Романья, включающем Болонью, Модену и Реджио-Эмилию, фабрики, принадлежащие китайкам, вырастали прямо на глазах. Историями о том, как рабочие-мигранты, покинув фабричный цех в ветхой одежонке, через неделю уже конкурировали со своим прежним руководством, создав собственную фабрику, начали пестреть деловые странички местных газет. Конечно, здесь были взлеты и падения, и не всегда успех так просто приходил к новому типу предпринимателей, появившихся в Прато. Например, господин Ван Липин занял 35 тысяч долларов у партнеров и родственников в Вэньчжоу для покупки контейнера с нитками. Однако, когда контейнер прибыл в Прато, обнаружилось, что толщина ниток велика для итальянских прядильных машин. «Я потерял на этой покупке все до цента», — сокрушался Ван Липин. Но через шесть месяцев он повторил попытку, заняв деньги у других своих партнеров. На этот раз он смог организовать бизнес по продаже ниток и принадлежностей для швейных машин с годовым доходом около миллиона долларов. Другой предприниматель, госпожа Ван Ихуа, молодая женщина из компании «Грейтфэшн* («Высокая мода»), приехала в Италию в 1989 году при содействии все той же «головы змеи». Ес первая попытка выехать из Китая успехом не увенчалась: она пряталась в туалете поезда, где и была схвачена полицией. Это произошло в Эрляне — городе на границе с Монголией. Полиция отправила ее домой, сделав строгое предупреждение. Несколько месяцев спустя (ей было тогда всего девятнадцать) она повторила попытку. На этот раз все удалось. Сейчас Ван Ихуа водит «фольксваген» с откидным верхом, под зеркалом которого болтаются игральные кости в виде пушистых кубиков, носит модельные солнечные очки и бегло говорит по-итальянски. На ее фабрике вместе с китайцами работает нанятый ею итальянский дизайнер. Поначалу казалось, что все только выигрывают от укрепления сотрудничества с Китаем. Дешевые нитки и одежда, поставляемые из текстильных центров Китая, включая Вэньчжоу, Наньтун, Ханчжоу, Сучжоу, делали возможным не только запуск новых производств, подобных «Грейт фэшн», но и использование китайской продукции на давно работающих предприятиях Прато. При снижении цен на продукцию бизнес расцвел, и, казалось, этот город в Тоскане открыл заветную формулу экономического взаимодействия, вышел на путь использования энергии возвышающегося Китая в своих собственных интересах. Правительство Прато старалось вссмсрно задействовать такие неожиданно появившиеся возможности. Оно даже создало сервисный центр для иммигрантов, где прибывшим сюда незаконно или еще каким-либо способом помогали освоиться на первых порах в Италии. Правительство признало Торговую палату Вэньчжоу в Прато и закрепило сотрудничество путем подписания договора об установлении отношений городов-побратимов. В качестве демонстрации искренности руководство Прато даже финансировало работы по реставрации храма династии Мин в Вэньчжоу, отправив туда квалифицированных итальянских специалистов. Однако внешнее благополучие не было стабильным. Нелегальные иммигранты-предприниматели начали выдавливать своих бывших итальянских боссов из бизнеса. Из приблизительно 6 тысяч текстильных компаний, насчитывавшихся в Прато в 2000 году, к середине 2005 года осталось менее половины. Из них несколько компаний с более чем столетней историей едва влачили существование. Главная причина подобных изменений заключалась в том, что если в прошлом лишь часть процесса изготовления одежды по условиям договоров переносилась в Китай, то теперь почти все этапы производства были перенесены в офшорные зоны. Так, к примеру, прядение, ткацкие операции, раскрой и пошив осуществлялись в Вэньчжоу. Это свидетельствует о том, что руководители китайских предприятий в Прато оказались лучше подготовлены к сделкам, нежели их итальянские коллеги. Схема работы текстильных предприятий Прато очень похожа нату, по которой работает компания «Грейтфэшн», возглавляемая Ван Ихуа. Они производят готовую одежду для известных итальянских брэндов. Однако единственная из функций, оставшаяся итальянской стороне в случае партнерства с Китаем,— это разработка дизайна и пришивание лейблов владельцев брэндов на готовую одежду, поступающую из офшорных зон. Фабрики Вэньчжоу настолько крупные и работают так эффективно, что им хватает недели, чтобы после получения по электронной почте очередного варианта дизайна, разработанного в Прато, отправить в Италию партию готовой одежды. Даже при наличии в Прато исключительного источника дешевой рабочей силы разница в стоимости китайской продукции и итальянской остается весьма значительной. «Курс евро в настоящее время очень высок, — говорит Ван. — Китайские рабочие в Прато зарабатывают примерно в десять раз больше, чем получали бы в Вэньчжоу». Нет слов, городские власти Прато в растерянности. Что делать в этой ситуации? Бум, спровоцированный наступлением китайской рабочей силы, не замедлил обернуться тенденцией к банкротству предприятий Прато. Семьсот лет традиций итальянского текстильного производства сейчас под угрозой исчезновения, к их гибели может привести утрата связей жителей Прато со своим прошлым. Понимание происходящего пришло ко мне во время разговора с господином Франческо Дельфино, главой области Прато. Мы беседовали в его офисе, расположенном во дворце Буонамичи. Его фраза о том, что все здесь основано на производстве одежды, поразила меня. Из окна я увидел памятник Франческо ди Марко Датини, филантропу, торговцу одеждой, он жил в XIV веке. Здание, в котором мы разговаривали, было знаменитым прежде Дворцом текстиля — с потолочными барельефами в виде соцветий и гипсовыми статуями римских императоров, расставленными в нишах главного холла. Господин Дельфи- но философски рассуждал об испытаниях, постигших его город в результате появления выходцев из Китая. Да, работники из Вэньчжоу усердны и ловки. Однако, упрочивая свои позиции, они угрожают самим основам местной культуры. Трудно сказать, как все сложится дальше, но есть уверенность, что жители Прато найдут выход из создавшегося положения. Наблюдаемое в Прато типично для текстильного бизнеса во всей Европе, а в Италии подобные процессы отмечаются и в других смежных областях промышленности. В городе Бьелла, недалеко от Пьедмонта (здесь производятся шерстяные изделия), конкуренция с китайцами привела к закрытию части предприятий, расположенных вдоль реки, функционировавших здесь с XIII века. Другие компании (среди них можно отметить фирму Фрателли Пьяченцы, занимающуюся выпуском изделий из кашемира) переместили производство в другие страны, где стоимость рабочей силы ниже. В Мон- тебеллуне целая группа компаний, специализирующихся на выпуске спортивной обуви, перевела производства в парк технического развития в Румынии. И даже на юге страны обувной центр Барлетга, объединяющий около 2300 компаний, отступает перед неумолимым натиском иностранных конкурентов. Города и промышленные регионы, подобные названным, сталкивались с отдельными примерами натиска конкурентов из-за рубежа и раньше, и всегда они умели находить пути для того, чтобы обойти соперников. Например, выходя на рынок с более совершенными моделями, или акцентируя внимание на превосходстве собственных брэндов, или бросая силы на создание изделий на базе новейшего дизайна. Но it настоящее время для них уже не существует поля для ма- мсира. Китай конкурирует с другими компаниями в каждой области, связанной с производством текстиля. Это же каса- 1'гс» и остальных секторов промышленного производства и реме сел. Обеспечивая низкую стоимость продукции, крупные китайские фабрики, как известно, пользуются неоспоримыми преимуществами. Нодаже в области высокой моды, где господствуют такие брэнды, как «Живанши», «Ив Сен- Лоран», «Версаче», «Валентино», «Унгаро» и «Шанель», китайское влияние весьма ощутимо. Это не значит, что китайские брэнды начали конкурировать с известными торговыми марками; до этого еще далеко. Но целый ряд владельцев известных мировых брэндов заключили масштабные договоры на выполнение работ в Китае, стремясь получить высококачественную модную продукцию по сравнительно низким ценам. В результате сфера производства эксклюзивных изделий стала уже, а Европа встала перед выбором — стоит ли поддерживать тенденцию открытия предприятий за рубежом ценой возможного риска девальвации известных брэндов? Некоторые владельцы брэндов полагают, что им удастся удерживать в своих руках обе составляющие: и производство продукции под своими торговыми марками за рубежом, и репутацию самих торговых марок. В качестве иллюстрации можно обратиться к практике. Например, некий портной с Сэвил-Роу в Лондоне, занимающийся пошивом мужской одежды, производит примерку в своем прекрасном ателье на известной всему миру улице и тут же заказывает пошив по снятым меркам в Китае. Когда через пару недель клиент приходит за готовым изделием, у него даже и мысли не возникает, что его костюм был сшит в каком-то подвале в далеком Вэньчжоу швеей, получающей за такую работу жалованье времен промышленной революции. По вполне очевидным причинам портной с Сэвил-Роу не будет стремиться раскрывать данный аспект своей работы. Но со временем это всплы- 5 Китай. когорыП потряс мир вет наружу, и Сэвил-Роу, безусловно, потеряет часть своей притягательности. Подобное происходит во многих крупных домах высокой моды, и в основе процесса лежит логика неизбежности. Если подавляющая часть одежды, предлагаемая в настоящее время в Прато, своим происхождением обязана Китаю, то почему бы домам моды не обращаться непосредственно в Китай и не приобретать те же вещи за меньшие деньги? Однако существует одна проблема, с которой они не могут не столкнуться, — привлекательность значительной части предлагаемых брэндов для клиента базируется на его убеждении, что приобретенные им веши произведены компаниями, существующими сотни лет. Другая проблема, связанная с производством продукции в Китае, заключается в том, что, когда производство размешается там, качество продукции обеспечивается передачей и использованием в Китае оригинальных технологий и ноу-хау. Но, как мы уже видели, передача технологий ведет к созданию питательной среды для конкурентов, и когда эти конкуренты достигают определенной ступени развития, возрастает давление на всю промышленность в плане перебазирования производства в самые малозатратные, наиболее эффективные производственные центры. Такова динамика глобального капитализма; похожие явления наблюдаются независимо от того, связано ли это с производством текстиля, или автомобилей, или судов, или любого другого вида продукции. Разнится лишь реакция потребителей. Часть их без сентиментальности относится к тому, что социальные устои разрушаются, когда целая отрасль промышленности закрывается или перемещается в другое место. Но некоторые граждане чувствуют себя обкраденными, когда социальная среда, которая их окружала, прекращает существование и постепенно исчезает. Город Комо на берегу прекрасного озера в северной части Италии — типичный тому пример. Еще с римских времен Комо занимал ключевые позиции в области производства шелка. Эту великолепную ткань, которая переливается в плавной гармонии с движениями тела, предпочитала Клеопатра, возлюбленная Юлия Цезаря и Марка Антония. Ученый Плиний-старший описал шелк как «пряди морских волн». Этот материал в то время импортировался из Китая по суше или по морю. К IV веку н.э. Комо стал всеобщим центром по обеспечению снаряжением практически всех аванпостов римлян в западном мире, и денежные средства, затрачиваемые на эти цели, истощали казну слабеющей империи. По имеющимся данным, впервые в истории применений метода промышленного шпионажа, император Юстиниан в 550 году направил персидских священников в Китай с заданием похитить яйца Bombyx mori — шелковичного червя и семена тутового дерева и доставить их в Константинополь. К концу VI века загадка шелководства была раскрыта во многих регионах Европы, и Комо стал процветать как район, где производят шелковые коконы, пряжу и выпускают готовую одежду. В 1840 году в окрестностях города произрастало более трех миллионов тутовых деревьев, листья которых скармливались шелковичным червям, которые питаются лишь ими. Когда около двух десятилетий назад стало ясно, что шелковичное сырье и произведенная в Китае на его основе пряжа дешевле, а качество не хуже, чем в Комо, был сделан первый шаг по переносу производства пряжи и выполнения ткацких операций в Китай. Многие производители перенесли также в Китай и производство готовой одежды. Позднее ряд местных компаний в небольшом городке Шэнчжоу, в провинции Чжэцзян, стали использовать и соответствующие компьютеризированные ткацкие станки, которые обеспечивали высокое качество продукции в Комо. Втечение нескольких лет китайские компании, работая круглосуточно, вытеснили с рынка производителей из Комо. За семь лет число ткацких станков, управляемых компьютерами, возросло в Шэнчжоу с 8 до 670. Этот китайский город производит почти половину общего мирового объема выпуска шелковых галстуков, в то время как промышленность Комо находится в стадии окончательного упадка. Таким образом, изменения очевидны. Л ведь во многих итальянских городах еще помнят, словно это было вчера, как по телевизору показывали Билла Клинтона во время инаугурации. На нем был шелковый галстук из Комо. В известном смысле можно говорить об исторической симметрии между подъемом Шэнчжоу и одновременном падении Комо. Будто бабочка шелковичного червя решила после 1500-летнего пребывания в Европе вернуться наконец обратно домой. Но Морицу Мантеро, чья компания производит шелк для галстуков, реализуемых под такими брэндами, как «Ральф Лорен», «Брукс бразерс», и другими, подобными им, такие аналогии не кажутся уместными. Он был в Шэнчжоу и видел там дым и копоть, панельные здания из бетона и ужасающую грязь повсюду. А дома он был свидетелем того, как с 2001 года исчезло около 20 тысяч рабочих мест в сфере производства изделий из шелка и как разорились десятки созданных еще в давние времена фирм. Он убежден: его компания сможет выжить, если все ее силы будут брошены на производство продукции высочайшего качества с превосходным дизайном. Обходя каменное здание, которое является штаб-квартирой компании со времен его деда, Мантеро указывает на помещение, в котором спрятаны ключи к будущему фирмы. Там хранятся десять тысяч томов со старинными образцами дизайна, многие из которых были приобретены у обанкротившихся текстильных компаний. Он достает том в кожаном переплете. Здесь собрана весенняя коллекция 1893 года. Ее автор — давно ушедший из жизни французский модельер. Образцы коллекции по-прежнему смотрятся очень оригинально. Взять хоть вот этот рисунок — повторяющиеся линии с геометрической последовательностью эллипсов производят впечатление мистического узора. Но китайские конкуренты быстро учатся даже дизайну. Когда находящийся в Комо корпоративный клиент китайской фирмы «Бабей», крупнейшего производителя галстуков среди 1100 аналогичных компаний Вэньчжоу, столкнулся с трудностями в оплате за шелк, импортированный им из Китая, господин ЦзиньЯо, президент «Бабей», компенсировал недоплату приобретением дизайнерского бюро итальянской компании, получив таким образом доступ к единственному оставшемуся сегменту шелкового производства, в котором китайцы пока не доминируют. Теперь у него есть возможность соединить в Вэньчжоу вековые традиции итальянского дизайна с возможностями его фабрики, способной выпускать 20 миллионов галстуков в год. Все это может добить промышленность Комо. Из Прато на поезде я добрался до Кьяссо, города в Швейцарии как раз на границе с Италией. Случайно я оказался рядом с двумя китайцами. Один из них, тот, что старше, был коренаст, в обычной одежде. Его более юный попутчик, очень живой и скептически настроенный, был одет в европейский костюм. Старший являлся руководителем текстильной компании, находящейся в провинции Чжэцзян, а его компаньон был представителем компании во Франции, где они приобрели фабрику по производству льняного белья «Тер де лен*. Молодой человек, видимо, по своей инициативе взял на себя обязанность быть глазами, ушами и гидом своего босса в этих чужих для последнего местах, он буквально извергал поток собственных суждений обо всем. Делал он это с видом знатока здешней жизни. Так что, когда босс спросил молодого представителя, почему тот не смог организовать ни одной деловой встречи на следующий день, он ударился в пространные рассуждения о лени итальянцев. Они якобы часто отказываются от встреч, потому что много отдыхают. И постоянно играют в гольф или сидят в кафе, оставляя дела без внимания. Заметил ли босс, сколько парикмахерских закрыто в понедельник? Только представьте себе: закрыты в понедельник. Да вся Европа поражена праздностью! Еще бы... Если у людей есть деньги, они теряют тягу к работе. «Их жизнь слишком комфортна», — заключил молодой оратор и скривил губы так, будто мысль об этом была горька. Босс молча кивнул и стал смотреть на сельские виды Тосканы. Казалось, затронутая тема интересовала обоих. Вскоре босс обратил внимание на то, что за полтора часа поездки им не попалось ни одной фабрики. «Иностранцы любят наслаждаться пейзажами», — заметил молодой человек. Босс на некоторое время задумался, затем спросил: «Красивый пейзаж или производственная база, что важнее?» И приступил к просмотру факсов. Он попросил компаньона связаться с кем-то по телефону и назначить встречу на ближайшее время по маршруту их следования. Тот встал и, извинившись небольшим поклоном, стал объяснять боссу, что в Европе только люди «низкого сорта» пользуются своими телефонами в вагонах поезда. Босс пробормотал что-то, однако молодой человек, чтобы сделать звонок, направился в сторону прохода между вагонами. Через некоторое время после его возвращения зазвонил мой мобильный. Я ответил. «Обратите внимание, отдельные иностранцы тоже бывают лицами «низкого сорта», — заявил молодой сотрудник своему боссу. — И посмотрите на его телефон. Такой старый! Ваш телефон намного лучше, чем у этого иностранца». С этим можно было согласиться. Мой телефон с потертым корпусом и тусклым серым дисплеем наверняка был хуже, чем переливающийся трелями, сверкающий огоньками телефон босса. Тем не менее я не смог смолчать после тирады, которую я хорошо понял. «Так ли это?» — спросил я по-китайски. К моему разочарованию, молодой «эксперт» ничуть не смутился. «Да. Я как раз говорил своему боссу, что ваш телефон не выдерживает сравнения с его. Сколько вы платили за нашу модель?» — спросил он как ни в чем не бывало. Поездка продолжалась. Мы разговорились. Китайского руководителя интересовало многое. Почему иностранцы такие ленивые? Что будет делать Европа, когда у нее не останется серьезной промышленной базы? Может ли реально функционировать экономика, опираясь только на сферу услуг? Действительно ли на каждую корову в Европе расходуется два доллара вдень из средств сельскохозяйственных субсидий? Имеются ли какие-либо реальные причины для существования Европейского Союза? Не держится ли этот союз лишь на политических интригах, которые разыгрываются немногочисленными французскими и немецкими политическими деятелями? В числе задаваемых мне вопросов были и утверждения. В частности, Китай, по словам босса, будет повержен, если сместит акценты с экономики на политику. Крен в сторону политики будет самым худшим из всего, что может случиться со страной. Во времена «культурной революции» политические кампании стоили миллионам людей нормального образования, и мой собеседник был одним из них. Объективной правдой являются только действия, направленные на зарабатывание денег, заявил он. В то же время иностранцы уже имеют достаточно денег, потому сейчас они и занимаются политическими игрищами. Для начала следует отметить, что я не совсем понял, какой смысл китайский босс вкладывал в понятие «иностранцы». Как ни крути, мы все же ехали по Италии, и поэтому с точки зрения банальной логики и босс, и его молодой сотрудник должны были восприниматься как иностранцы, а и таль- янцы, наоборот, как местные жители. Но тут я вспомнил одну статью в газете китайской колонии в Прато. В материале, помешенном на первую страницу, рассказывалось о том, как «три иностранных вора» украли что-то из Чайнатауна. При этом не было упомянуто ни одного имени. И только в последней строке указывались имена воров. Они были... итальянские. Я позвонил редактору газеты и поинтересовался, не является ли такое толкование понятия «иностранный» ошибочным. Или, возможно, это опечатка? Женщина-редактор, в свою очередь, заявила мне, что неправильное представление сложилось как раз у меня: любой, кто не является китайцем, и есть иностранец, где бы он ни находился. То же самое я наблюдал во всех газетах на китайском языке, которые мне попадались: итальянцы всегда упоминались в них как иностранцы. Имея это в виду, я спросил босса, как он оценивает ведение своего бизнеса во всех чуждых для него культурных регионах, таких, например, как Европа. «Сейчас лучше, чем было раньше, — ответил он. — Пять лет назад почти никто в кругах, связанных с текстильной промышленностью, не хотел даже разговаривать с нами. Некоторые не отвечали на наши звонки. А сейчас, куда бы мы ни приехали, встречаемся с главными администраторами. Как вы думаете, почему так изменилось отношение к нам? Деньги.' Это единственное, что уважают иностранцы». Когда поезд остановился у перрона в Кьяссо, я попрощался с попутчиками, вышел из вагона и далее отправился пешком. В конце длинной полупустой платформы, позади сонных представителей погранохраны, стоял господин Эмилио Кампоново, человек, для встречи с которым я, собственно, и приехал сюда. Последний раз мы виделись в Шанхае, на большой конференции по драгоценным металлам, в пятизвездном отеле. Участники конференции рассуждали на тему повышения цен, о чем кто-то из китайских официальных лиц произнес с трибуны речь. Линии графиков в его программе для презентации поднимались в самое небо, спрос стремительно возрастал, так что Китай вскоре могстать крупнейшим рынком драгоценных металлов на планете. В перерыве все потянулись на ленч. Я нашел Эмилио недалеко от подносов с рисом в ряду самообслуживания, в длинной очереди желающих пообедать. Выглядел он усталым. Китайские официальные лица могут заявлять псе, что им вздумается, сказал он, но факт остается фактом: расходы на золото на душу населения в Китае составляют лишь крупицу по сравнению с аналогичными в развитых странах. Даже в Индии население тратит на золотые украшения гораздо больше, чем в Китае. Это верно, что китайцы имеют определенное преимущество по платине — правда, данный аспект не представлял для Эмилио особого интереса. Он был основателем и являлся совладельцем одного из крупнейших золотодобывающих предприятий в Европе. «Все, что нам нужно, — это чтобы каждый китаец купил золотую цепочку», — сказал он. И закатал манжету на рукаве, обнажив цепочку с такими тяжелыми и крупными золотыми звеньями, подобных которым мне раньше видеть не доводилось. Мне показалось, он шутит, но я не рассмеялся, и его глаза заблестели. «Вы думаете, это возможно? Случится ли это однажды?» Я сказал, что не могу ответить на такой вопрос. «Нет, скорее всего нет, мне так кажется», — подвел итог Эмилио. Сейчас, стоя в самом конце платформы, Эмилио выглядел более спокойно и уверенно. Это был крупный мужчина шестидесяти с небольшим лет, одетый в спортивную шелковую куртку и рубашку с расстегнутым воротом. Ткань куртки переливалась на солнце. Мы отправились перекусить, и он рассказал мне одну колоритную историю. Граница с Италией проходила как раз посередине, собственно говоря, едино го города; южной его частью был итальянский Комо, северной — швейцарский Кьяссо. При этом подавляющую часть местного населения по обе стороны границы составляли итальянцы. Разъединение, по словам Эмилио, было произведено в связи с представляющими интерес возможностями в плане товарообмена и использования сопутствующих ценных бумаг. В 1970-х годах итальянское правительство субсидировало поставки бензина, но поддерживать цены на сахар было весьма затруднительно. Бензин в Швейцарии был дорогим, сахара же, наоборот, было изобилие. «Так что здесь каждый день, — Эмилио указал на вереницу пустых машин у контрольно-пропускного пункта, — вы можете заниматься прибыльной торговлей. Сахар туда — бензин сюда. Так и повелось». Беседа за ленчем была довольно грустной. Золотой бизнес переживап не лучшие времена. В Северной Италии ведут свои дела более 10 тысяч производителей ювелирных украшений. По большей части это владельцы мелких мастерских, которые в совокупности образуют самый большой сектор по производству ювелирных украшений в мире. Но конкуренты из Китая и Турции угрожают полностью смести их с позиций на рынке. Следует обратить внимание на изменения, уже происшедшие со спросом в Италии на чистое золото: за минувшие четыре-пять лет объем используемого металла резко снизился с более чем 600 метрических тонн до приблизительно 350 тонн в год. И господин Кампоново питает весьма слабые надежды на улучшение ситуации в будущем. Каждый год, по его словам, китайские предприниматели и дизайнеры массово высаживаются на крупных ярмарках ювелирных украшений в городах северной Италии, таких, например, как Виченца, скупают образцы, увозят в Китай и воспроизводят там по цене менее чем одна десятая от их первоначальной стоимости в Италии. Кампоново казался человеком, смирившимся с тем, что подобное будет происходить и в дальнейшем и итальянская кшслирная промышленность придет к коллапсу. Нет, он не оГшиннл в сложившемся положении китайцев. Они целеуст- рсмленны и весьма расторопны. Но что действительно выбывало у него тревогу (я чувствовал ее во время нашего ленча и когда мы потом беседовали в его офисе), так это степень невежества итальянского и швейцарского правительств в отношении существа китайской конкуренции. С его точки зре- иия, угроза в меньшей степени вызвана подъемом Китая, нежели неспособностью европейских правительств понять суть происходящего и выработать соответствующую политику противостояния угрозе. Так, по его словам, налог на корпоративную деятельность в его швейцарском кантоне реально составляет более чем 50 процентов от прибыли. Но несмотря на такие высокие налоги, правительство кантона каждый год сталкивается со все большим дефицитом местного бюджета. Причины подобного не в заметном увеличении расходов на объекты инфраструктуры; Кьяссо является одним из самых благополучных городов Европы, местные дороги, железнодорожное сообщение, школы и больницы в нем в прекрасном состоянии. Основная причина роста дефицита заключается в государственных выплатах населению по медицинскому обслуживанию. Из примерно 300 тысяч жителей кантона около 90 тысяч через различные социальные фонды получили право на помощь в оплате стоимости расходов на лечение. «Мы просто убиваем себя комфортом», — заявил Кампоново. Здравоохранение съедает значительную часть расходов. На другую часть посягают профсоюзы: только среди персонала предприятия господина Кампоново по очистке золота есть представители от десяти различных профсоюзных организаций. Бюрократические выходки этих организаций просто не дают свободно дышать. А различные льготы работни кам? В каждой компании и в каждой профессии наблюдается одна и та же картина: стремления поддержать высокий уровень социального обеспечения из блага превращаются в бремя. По словам Кампоново, два года назад в кантоне имела место акция, направленная на увеличение на час продолжительности рабочей недели школьных учителей, которая составляла на тот момент 25 часов. Однако многие учителя воспротивились этому предложению. Для разрешения вопроса пришлось проводить публичный общекантонский референдум. Кампоново покачал головой, вспоминая. А я вспомнил своих попутчиков в поезде — китайского босса и его помощника — и задался вопросом: как бы они восприняли проведение общекантонского референдума по поводу двадиатипятичасовой рабочей недели для учителей? Принято считать, что в дипломатических отношениях между государствами ни о какой истинной дружбе не может идти речи. Бывают лишь периоды, когда совпадают взаимные интересы. Так что, когда президент Франции Жак Ширак завязал дружбу со своим китайским коллегой, Председателем Цзян Цзэминем, это было настолько трогательно, что походило на ухаживания, и некоторые наблюдатели испытали замешательство, не зная, как это воспринимать. Оба лидера нашли время для того, чтобы поддерживать переписку по таким темам, как искусство, поэзия и культура. Цзян слышал, что Ширак восхищается произведениями Ли Бо, поэта периода эпохи Тан, и послал французскому лидеру исполненное тушью и кистью собственноручное каллиграфическое творение. Ширак отдавал долг вежливости, демонстрируя свиток с каллиграфией Цзяна своим высоким гостям и восхищаясь красотой почерка китайского президента. Позднее Цзян прокомментировал знания Ширака в области китайской культуры, заявив, что «тот более сведущ в этом, нежели и. 13 Шанхае он даже правильно определил возраст бронзовой статуи». Когда Цзян и его жена Ван Епин совершали визит во Францию, Ширак пригласил их на уик-энд в Шато Бити, в сной замок, построенный в XVI веке в районе Корез в центральной Франции, который Ширак и его жена Бернадетт обычно не охватывали своими политическими планами. В самом деле, когда Хиллари Клинтон посещала с визитом город Сарран, где Бернадетт была вице-мэром, ей организовали тур по любимым Шираком и часто посещаемым им местам в городе, но даже тогда они не зашли так далеко, чтобы пригласить ее в семейный замок. Особое отношение к Цзяну позже было распространено на отношение к Китаю в целом. 'Эйфелева башня была освещена красными огнями в цвет китайского флага в ознаменование проведения Года Китая во Франции, и как часть взаимной программы по проведению Года французской культуры в Китае восемь реактивных истребителей ВВС Франции пронеслись над Великой Китайской стеной, оставляя за собой след окрашенных шлейфов, символизирующих цвета национального флага. Ширак в своей речи в Шанхае, в университете, который окончил Цзян, утверждал, что отношения между двумя нациями становятся настолько тесными, что приблизились к уровню «братской любви». Можно ли рассматривать это просто как политические ходы, принятые в этой среде, или Ширак действительно питал особые чувства к Цзяну и китайскому народу? Конечно, он не мог не видеть коммерческой выгоды от дружбы с Пекином: в конце 2004 года французские бизнесмены, которые сопровождали его в ходе визита в Китай, получили контракты на закупки аэробусов, поездов типа «Алстом», предприятий по очистке воды, гидроэлектрического оборудования и пшеницы; в совокупности все это было оценено в 5 миллиардов евро. Но с другой стороны, заигрывания Ширака с Пекином во Франции не всегда воспринимались с радостью. Алан Мадлен, президент либерально-демократической партии, сравнивал Цзяна с бывшим чилийским диктатором Аугусто Пиночетом и заявлял, что торжественное обращение, которое Цзян получал во Франции, должно быть ограничено. Подобным же образом Вей Цзиншэн, наиболее известный из числа высланных из Китая диссидентов, насмешливо отозвался о восхищении Ширака каллиграфией Цзяна. «Каждый в Китае знает, что Цзян пишет иероглифы как ребенок, — заявил он. — А Ширак просто подставил себя». Возможно, после всего этого готовность Ширака сносить насмешки и отражать стрелы критики, пущенные в него соотечественниками, доказывает его искренность. Но возможно, все и не так. Через каких-нибудь несколько месяцев после того, как Ширак заверял Пекин в благотворном влиянии подъема Китая в плане создания исключительных возможностей для роста экономики Франции и открытия новых рабочих мест, французский президент полностью изменил тон своих речей. Сидя рядом с Герхардом Шредером, германским канцлером на тот период, в ходе дискуссии по вопросам о будущем Европы Ширак заявил: «Мы имеем реальные проблемы в Европе. Существенный рост экспорта текстильной продукции из Китая в наши страны ставит вопрос о рабочих местах для тысяч наших сограждан. Мы не можем согласиться с сокращением у нас рабочих мест для значительного числа тружеников». Чем же объясняется такой резкий поворот? Торговые отношения между Францией и Китаем объективно не изменились, и состояние «дружбы* между двумя странами по-прежнему формально не нарушено. Изменение проявилосьлишь в осмыслении Шираком его политических интересов. Франция готовилась к проведению референдума, вопросы рабочих мест и конкурентоспособности стали первоочередными. По-видимому, целью данного референдума являлся ответ на вопрос, одобрить ли новую европейскую конституцию, которая откроет путь к расширению Европейского Союза за пределы входящих в него двадцати пяти государств. Но в действительности голосование во Франции было направлено прежде всего на выяснение того, удовлетворено ли население своим положением и, что еще более важно, чувствуют ли люди, что предыдущее расширение Европейского Союза с 15 членов до 25 принесло им ощутимую пользу. Выразительные ответы на оба этих вопроса сначала во Франции, а затем и в Голландии оказались по завершении голосования отрицательными. В отношении того, почему обе страны проголосовали против принятия европейской конституции и дальнейшего расширения состава Евросоюза, были выдвинуты различные теории. Однако доминирующей оказалась озабоченность проблемой безработицы и особенно миграции рабочих в новые страны — члены Европейского Союза в Восточной Европе. Результат референдума, по существу, оказался скрытым протестом против снижения социального благосостояния и упадка уровня и качества жизни. Реакция на референдум была болезненным для Ширака политическим поражением и поставила весь европейский проект на грань кризиса. С этого момента рнд политических деятелей попытались возобновить усилия по созданию более прочного Европейского Союза и указать пути выхода из нынешнего состояния нестабильности. Например, британский премьер-министр Тони Блэр предупредил о возможном «крупномасштабном стратегическом поражении», если среди стран — членов Евросоюза станут преобладать центробежные силы, или если они повернутся спиной к процессам глобализации, или проигнорируют необходимость проведения реформ европейских институтов. По словам Блэра, путь, на котором можно обеспечить развитие и придать энергии европейскому процветанию, предполагает инвестиции в сферу знаний, в политику по активизации рынка трудовых ресурсов, в научные парки и инновационные зоны, в высшее образование, в обновление городов и в помощь малому бизнесу. В речи, посвященной получению Великобританией полномочий по представлению Европейского Союза, он отметил, что социальная модель Евросоюза должна быть прибл ижена к требованиям сегодняшнего дня, а система сельскохозяйственных субсидий, забирающая до 40 процентов бюджета Евросоюза, должна быть постепенно перестроена. В то же время ни Блэр, ни другие политики из влиятельных кругов Евросоюза не дали точных оценок в отношении угрозы, с которой постоянно сталкивается Европа. Сильное влияние поднимающегося Китая не является чем-то, что может быть смягчено рядом запланированных реформ, некоторым перераспределением бюджетных ресурсов и началом реализации отдельных инициатив, направленных на ускорение нововведений. Китайский вызов беспрецедентен в истории глобального капитализма, он является продуктом перемен, которые затрагивают все стороны современной эпохи и которые происходят в жестких условиях развития самой густонаселенной страны мира. События, разворачивающиеся в Прато и Комо, представляют собой лишь начальное проявление того, что с каждым днем все более неотвратимо. В свое время в качестве одного из примеров торговых противоречий рассматривалась так называемая война нижнего белья, вызванная волной поставок по всем европейским странам чрезвычайно конкурентоспособного китайского текстиля в Европу. Завтра это будет касаться электроники, мотоциклов, стальной и химической продукции, автомобилей и даже мультипликационных фильмов. Говоря проще, горькая правда заключается в том, что во многих отраслях производства европейские компании не смогут конкурировать с китайскими поставщиками на протяжении длительного време ни, независимо от того, какие контрмеры они или Евросоюз в целом будут предпринимать. Для иллюстрации сказанного можно привести ряд примеров. Итальянская компания «Севес СПА» имеет в Европе две фабрики по производству изоляторов из стекла высокой прочности — одну в Италии и одну в Сен-Йорре во Франции. Компания вынуждена была решать, которую из этих фабрик придется закрыть, после того как нажим китайских конкурентов убедил руководителей предприятия в том, что производство упомянутого вида продукции в Европе не сможет оставаться устойчивым. Они решили закрыть французскую фабрику, поскольку стоимость рабочей силы там была на пятьдесят семь процентов выше, чем на итальянской, а рабочая неделя у французов было короче на девятнадцать процентов. Руководство компании было крайне удивлено, подсчитав экономию, которой добились, построив новый завод недалеко от Шанхая. Начальная заработная плата рабочего на производственной линии составляла 2600 евро в год по сравнению с 17 тысячами евро в Сен-Йорре. Компания решила пригласить на предприятие уволенных французов, которые изъявят желание поехать на работу в Шанхай, однако добровольцев не нашлось. «Шисс», компания со стосорокалетней историей, производитель мощныхтокарных станков и бурильных машин, расположена в немецком городе Ашерслибен. Она олицетворяет собой предприятие среднего класса по производству станков и оборудования, которые составляют основу экономики Германии. И хотя «Шисс» находится на территории бывшей ГДР, где заработная плата ниже, чем в западной части страны, разница между оплатой труда в Германии и Китае по- прежнему огромна. Квалифицированный рабочий в Ашерс- либене получает от 2000 до 2600 долларов США в месяц, в то время как китайский рабочий с такой же квалификацией — 400 долларов и менее. Вот почему китайская станкостроитель- пая компания «Шэньян машин тул» приняла решение переместить основное производство «Шисс» в Китай, после того как купила немецкую фирму в начале 2005 года. Компания «АББ», швейцарский машиностроительный гигант, запланировала к 2008 году нанять в Китае 5 тысяч новых сотрудников, причем более половины из них будут инженеры. Они дополнят огромную армию рабочих компаний, насчитывающую сейчас 7 тысяч человек, чьи рабочие места рассредоточат но различным подразделениям в тридцати крупных китайских городах. На этот же период компания не планирует нанимать рабочих на свои предприятия в Европе. «Мы считаем, что уже с избытком инвестировали в европейский сектор и недостаточно вложили в недорогие страны, такие как Китай, — отметил Юрген Дорман, исполнительный директор компании «АББ». — У нас слишком много предприятий в Европе, и мы покупаем слишком много сырья и материалов в странах с высокими издержками производства». Подобным образом компания «Ай-би-эм» также обнародовала план об увольнении тринадцати тысяч своих работников в Европе. Примерам, которые иллюстрируют эти тенденции, нет конца. Столкнувшись с китайской конкуренцией, многие компании зачастую переводят производства в места, подобные районам в дельтах рек Жемчужной или Янцзы, или передислоцируются на территории новых членов Евросоюза в Восточной Европе, таких как Польша, Венгрия или Чешская Республика. Углубление кризиса с занятостью в центре Евросоюза, который проявляется в акциях, отражающих крупнейшую проблему электората этих стран, вызывает обеспокоенность целого ряда европейских политических деятелей, включая Шредера и Ширака. Германия находится в тисках самого серьезного кризиса в области занятости населения со времен, предшествовавших началу Второй мировой войны. Уровень безработицы составляет здесь 12 процентов от тру- лоспособного населения, то есть около S миллионов человек не имеют работы. По всей территории единой Европы уровень безработицы достигает сейчас 9 процентов, а реальные заработные платы в промышленных отраслях заметно снижаются. Трудности усугубляются тем, что относительно небольшое количество уволенных работников способны найти новую работу в секторе услуг. Это отчасти объясняется тем, что рабочие места в сферах бухгалтерии, законодательства, финансовой деятельности и оценке рисков предпринимательства, в здравоохранении, информационных технологиях и ряде других областей также претерпевают процесс миграции в Индию и Китай. Поскольку люди озабочены сохранением рабочих мест, вполне понятны их защитные реакции, подобные тем, что обнаружились в ходе голосования по референдумам во Франции и Голландии — провоцирующие негодование и рост убеждения в необходимости принятия протекционистских мер. В такой ситуации потребуется вся энергия и целеустремленность политических лидеров для предотвращения широкого распространения шовинизма. Проблемы, вызываемые глубиной и масштабностью реформ, которые необходимо осуществить в Европе, могут привести к невосприятию таких реформ со стороны европейских избирателей. Сущность европейского недомогания, столь ярко проявляющаяся на фоне китайских достижений, заключается в том, что трудоспособное население основных европейских стран — по однотипным схемам — зарабатывает слишком много, производя в действительности не так уж и много продукции. Но для политиков достаточно критичными являются посулы относительно оптимизации предприятий, развития офшорных зон, переноса промышленных баз в другие места при невозможности совершить практические шаги по предотвращению падения уровня реальных заработных плат у европейских избирателей, уже обремененных наличием 20 миллионов без работных. С точки зрения разума многие европейцы могут найти неприемлемым факт, что в рамках Евросоюза выплачиваются субсидии, по которым на каждую корову приходится более двух долларов в день — сумма, превышающая ежедневный средний доход 700 миллионов китайцев. Но когда европейцы начинаютразмышлятьо последствиях каких-либо быстрых мер по пересмотру системы субсидий в сельском хозяйстве — они, безусловно, приведут к массовому банкротству мелких хозяйств, падению цен на землю и в целом осложняют положение в сельских районах, — их желание скорых перемен заметно идет на убыль. Китай оказался способным в течение пяти лет после начала финансового кризиса в Азии в 1977 году уволить с работы более 25 миллионов граждан с неэффективных и в значительной мере субсидируемых государственных предприятий. Плоды этой суровой терапии в настоящее время четко прослеживаются в конкурентной борьбе, шокирующие последствия которой захлестывают и Европу, и Америку. Но нельзя забывать, что Китай недемократическая страна. Государство не будет затруднять себя просьбами к народу разрешить ему «расплющить металлическую чашку с рисом», символ социалистического обеспечения, или вернуться назад к идеологии коммунизма. Когда рабочие митингуют, протестуют, обращаются с петициями к руководству или высказывают возражения, оно реагирует хорошо опробованными автократическими мерами. В результате принятых решений ранее финансируемое государством социальное обеспечение перестало существовать в качестве бремени для корпоративного сектора в течение менее чем десяти лет. Обеспечение жильем, образование, здравоохранение, пенсионные выплаты — всем этим от имени рабочих обычно занимались государственные компании, которых в стране насчитывалось более 300 тысяч. Но они исчезли: были сокращены или отданы в частные руки. В Китае сегодня гораздо меньше социалист- ческих атрибутов, чем в любой стране Европы; например, около 120 миллионов рабочих-мигрантов вообще не имеют никаких льгот. Не только стоимость найма рабочего из Китая является весьма незначительной по сравнению с выплатами местным работникам в Германии, Франции и Италии — а в странах — участницах Евросоюза в Восточной Европе она составляет примерно от одной шестой до одной четверти существующих ставок, — но также и государственные расходы Китая оказываются с точки зрения доли валового внутреннего продукта ниже, чем в странах Западной Европы. Это означает, что размеры налогов, взимаемых государством со своих корпораций и своих граждан, также ощутимо ниже. Например, в Германии государственные расходы составляли 47,8 процента от ВВП в 2004 году. Просчитать точные цифры для Китая представляется делом более сложным из-за различных видов проправительственного финансирования, таких как субсидирование государственными банками государственных проектов в области инфраструктуры, суммы по которым обычно не включаются в официальные отчеты. Тем не менее, досконально изучая государственные расходы Китая в плане определения их доли в ВВП страны, можно отметить, что они составляют менее половины от немецкого уровня. Эти несоответствия характеризуют собой вызов, бросаемый Китаем социал-демократической модели устройства государств, которую Европа ценой немалых усилий создавала на руинах послевоенного мира. Но остается до сих пор неясным, смогут ли Германия и Франция, столкнувшись с подобным вызовом — это в меньшей мере касается и других стран Западной Европы, — проявить волю и решимость, чтобы «расплющить» собственную «металлическую чашку с рисом». Иногда рассуждения могут заводить и в противоположную сторону. Как только Маркс и Энгельс «утратили» свое влияние на электорат численностью в 1,3 миллиарда чело век, они восстановили определенные позиции на своей первоначальной родине. Франц Мюнтеферинг, председатель правящей социал-демократической партии, сообщил своим слушателям в Берлине в 2005 году, что возрастающая мощь международного капитала с его необузданной жаждой к наживе представляет угрозу для демократии. Через несколько дней после этого канцлер Шредер коснулся той же темы, обратив внимание на недостатки «неограниченной нелибераль- иой системы». Другие политические деятели стали предостерегать от «хищных капиталистов», а позднее и сам Мюн- тсфсрииг разнес в пух и прах безликих иностранных инвесторов, которые наводнилн территорию Германии, по его словам, подобно саранче. Он, по всей вероятности, указывал пальцем на Великобританию и США. Но он имел право с такой же легкостью упомянуть в этой связи и Китай.