Версии маршала Г. К. Жукова об игнорировании угрозы большой беды

В мемуарной литературе крупных военачальников, в том числе маршала Г. К. Жукова, можно встретить навязчивый домысел о том, что будто бы Сталин игнорировал явную угрозу военного нападения Германии, не считался с аргументами военных руководителей, вследствие чего наши Вооруженные Силы не были своевременно приведены в боевую готовность, к моменту удара противника не были развернуты, не имели боевых задач на отражение агрессии, поэтому были застигнуты врасплох и понесли тяжелые потери в первые дни войны.

Вслед за мемуарами подобные версии начали повторяться в учебниках по истории и других официозах. Словом, непроверенные факты вплетаются в историю как само собой разумеющиеся, без обстоятельной проверки. Попытаемся разобраться в истинности таких утверждений на основе имеющихся фактических материалов.

Ни для кого не было секретом, что установки Гитлера на подготовку войны против СССР были сформулированы кратко в его политическом кредо: «Мы, национал-социалисты, кладем конец вечному стремлению Германии

на юг и юго-запад Европы и обращаем свой взор на земли на Востоке... Говоря ныне о новых землях в Европе, мы должны иметь в виду в первую очередь Россию. Кажется сама судьба пожелала нам путь в этом направлении». В ноябре 1939 г., то есть через три месяца после подписания договора с Советским Союзом о ненападении, Гитлер заявил: «У нас есть договор с Россией. Однако договоры соблюдаются лишь до тех пор, пока они выгодны»*.

Прямая подготовка Гитлера к войне против СССР началась почти одновременно с подписанием советско- германского договора о ненападении. Только с октября г. по декабрь 1940 г. советские пограничники на территории западных военных округов задержали около тыс. немецких агентов и уничтожили большое число вооруженных банд. В период с сентября 1939 г. по март г. немецкие самолеты нарушили воздушное пространство СССР 140 раз.

Подготовка Германии к войне в стратегическом плане происходила целенаправленно. К осени 1940 г. гитлеровцы захватили Францию, Бельгию, Голландию, Данию, Норвегию и, выйдя к Ла-Маншу, изолировали Англию от Европейского материка и обезопасили свой западный тыл от возможных серьезных ударов англичан. Тем самым западное побережье немцы могли оборонять сравнительно небольшими силами.

Оккупировав Югославию, Болгарию и Грецию, Гитлер обеспечил безопасность юго-восточного фланга Германии от возможных ударов десантных сил со стороны Средиземноморья. Северный фланг обеспечивался Скандинавскими странами.

Только слепой мог не видеть, что уже в начале 1941 г. гитлеровское командование сумело создать себе благоприятные условия, чтобы высвободить свои главные группировки войск с других направлений и сосредоточить их против СССР — на территории Финляндии, Восточной

Пруссии, Польши, Румынии. При наличии достаточно развитой сети шоссейных и железных дорог в Западной Европе задачу сосредоточения ударных группировок войск, по расчетам гитлеровского командования, можно было решить за пять-шесть месяцев. Аэродромная сеть в странах Восточной Европы давала возможность разместить несколько тысяч самолетов всех типов.

Что касается оружия и боевой техники, то в этом вопросе проблем не было. Германия захватила на Западе громадные запасы вооружения, сырья, военные и металлургические заводы. На военную машину Германии работала промышленность всей Европы. Кроме того, в руки гитлеровцев попало вооружение 92 французских, бельгийских, 18 голландских, 12 английских, 6 норвежских и 30 чехославацких дивизий. Было захвачено свыше 5000 танков и 3000 самолетов.

Покорив почти всю Европу, располагая мощной во- енно-экономической базой и огромной, полностью отмобилизованной армией, имеющей большой боевой опыт, Гитлер к 22 июня 1941г. имел немецкие вооруженные силы численностью 7234 тыс. человек[‡‡‡]. Полевые сухопутные войска имели 214 дивизий и 7 бригад.

Какова была реакция на происходящее в Советском Союзе? Руководство страны в основном верно оценива-

до нарастание опасности для СССР и приближение войны к нашим границам. Оно понимало, что советско-германский договор о ненападении всего лишь временное сожительство, поэтому стремилось использовать отпущенное время для подготовки обороны государства и отражения нападения в случае агрессии. Об этом достаточно подробно изложено в первом разделе.

К 22 июня 1941 г. войска западных военных округов и силы флотов насчитывали в своем составе 170 дивизий (2,9 млн человек), 1540 самолетов новых типов и значительное количество самолетов устаревших конструкций, 34 695 орудий и минометов, 1800 тяжелых и средних танков, в том числе 1475 новых типов, 269 надводных кораблей и 127 подводных лодок.

В связи с возрастающей угрозой агрессии со стороны фашистской Германии по указанию Сталина и с его разрешения проводится целый ряд мероприятий по оперативному и мобилизационному планам, направленных на усиление западных приграничных военных округов: с середины мая 1941 г. из глубины страны на запад выдвигались семь общевойсковых армий: 16, 19, 20, 21, 22, 24, 28 (всего 28 дивизий). Это было начало выполнения плана сосредоточения и развертывания советских войск на западных границах;

к началу июня 1941 г. на учебные сборы было призвано из запаса 800 тыс. человек (затем еще 300 тыс. человек), и все они были направлены на пополнение войск приграничных западных военных округов и их укрепленных районов; 14 мая был проведен досрочный выпуск курсантов военных училищ;

с апреля 1941 г.

в мае западным округам было приказано строить в срочном порядке полевые, фронтовые (армейские) командные пункты и 19 июня вывести на них фронтовые (армейские) управления ПрибОВО, ЗапОВО и КОВО. Управление Одесского округа добилось такого разрешения ранее;

12—15 июня западным приграничным округам было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине, ближе к государственной границе*; июня все округа получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, склады и базы, срочно рассредоточить самолеты на аэродромах;

в Генштабе шла усиленная работа по уточнению плана прикрытия западных границ и мобплана на случай войны;

14 мая командующему ЗапОВО генералу армии Д. Г. Павлову было направлено распоряжение № 503859/СС/ОВ, написанное от руки генерал-майором А. Василевским в двух экземплярах. В нем было приказано: к 20 мая 1941 г. разработать детальный план обороны госграницы; детальный план противовоздушной обороны. Ставились задачи на оборону — не допустить вторжения... предусмотреть нанесение контрударов механизированными корпусами... цодготовить тыловые рубежи на всю глубину обороны, включая р. Березина. На случай вынужденного отхода разработать план... Иметь план подъема войск по тревоге.

Подписи: Тимошенко, Жуков

«В начале мая командование КОВО получило оперативную директиву из Москвы, которая определяла задачи войск округа на случай внезапного нападения гитлеровцев на нашу страну. Задачи ставились конкретные: своевременно выявить сосредоточение войск вероятного противника, группировку его сил; не допустить вторжения войск агрессора на территорию СССР; быть готовыми упорной обороной надежно прикрыть мобилизацию, сосредоточение и развертывание войск округа; спешно подготовить в 30—35 км от границы тыловой оборонительный рубеж; авиацию держать в готовности к передислокации на полевые аэродромы*.

Велики были мероприятия по перевооружению обороны страны.

числе 3719 самолетов новых типов, 29 637 полевых орудий, 32 407 минометов. За всеми этими цифрами — огромная работа советского народа по подготовке к отпору врага.

К середине 1941 г. общая численность армии и флота достигла более 5 млн человек и была в 2,8 раза больше, чем в 1939 г.

Поручалось в случае войны общее руководство: Северным фронтом — генералу К. А. Мерецкову; Северо- Западным и Западным — маршалу С. К. Тимошенко; Юго-Западным и Южным — генералу Г. К. Жукову; объединениями резерва Главного Командования — маршалу С. М. Буденному.

Дивизиям первого эшелона было приказано содержать в снаряженном виде весь запас боеприпасов НЗ и привести УРы в состояние повышенной боевой готовности.

Прочитайте еще раз указанные выше оперативно-мобилизационные мероприятия, вдумайтесь в них и вы убедитесь — все они свидетельствуют о том, что в основном по указанию Сталина Наркомат обороны и Генеральный штаб провели весной и летом 1941 г. ряд крупных и очень важных мер, направленных на усиление обороноспособности наших западных границ, на повышение боеготовности и боеспособности войск. При этом Сталину постоянно докладывали, что приграничные военные округа находятся начеку и готовы к отражению агрессии. Сталин доверял докладам военных руководителей и в их правдивости не сомневался. Иначе и быть не могло.

Но вот в связи с этим невольно вызывают глубокое недоумение два факта в действиях Генерального штаба. Первый из них состоит в том, что 17 мая была издана директива «О результатах проверки боевой подготовки за зимний период 1941 г. и указаниях на летний период», подписанная Тимошенко, Ждановым и Жуковым. Казалось бы, после указаний Сталина 5 мая в Кремле о возможной войне

с Германией в ближайшее время и все более угрожающей обстановке на западных границах в этой директиве должны быть отражены, хотя бы в общем виде, какие-то напоминания по усилению бдительности и боеготовности войск.

К сожалению-, ничего подобного в директиве не было: ни о повышении бдительности, ни о боеготовности войск к возможному отражению массированных ударов авиации и танков противника. Перечислялись лишь рутинные «недостатки в одиночной подготовке бойца». Конечно, указанный документ не был оперативной директивой, имел другое предназначение. Но все равно диву даешься: война на пороге, стучится в дверь. Гигантская военная машина Гитлера изготовилась на старте к нанесению мощных ударов на Востоке, наша разведка докладывает самые тревожные донесения, а Наркомат обороны и Генштаб в официальном документе об этом молчат, словно ничего не происходит. Печально, что об этой директиве никто из генштабистов в своих мемуарах не вспоминает, будто ее не было.

Вторым фактом, на мой взгляд, является заявление маршала Г. К. Жукова о том, что введение в действие мероприятий, предусмотренных оперативным и мобилизационным планами, могло быть осуществлено только по особому решению правительства. Это особое решение последовало лишь в ночь на 22 июня 1941 г. Имелось в виду приведение всех вооруженных сил в полную боевую готовность; немедленное проведение в стране войсковой мобилизации; развертывание войск до штатов военного времени согласно мобплану; сосредоточение и развертывание всех отмобилизованных войск в районах западных границ согласно планам военных округов и Главного командования.

Все это, конечно, серьезно. Слов нет, если бы все Вооруженные Силы были приведены в полную боевую готовность, отмобилизованы и развернуты на боевых рубежах по планам, если бы танковые и механизированные корпуса были полностью оснащены новейшей боевой

техникой, то, может быть, тогда?..

Но ведь приведение всех Вооруженных Сил в полную боевую готовность и объявление мобилизации являются чрезвычайными событиями не только в стране, но и в международном плане. Это, по существу, перевод армии и страны на полный режим военного времени, то есть — это война. Для того чтобы пойти на эти меры, надо уловить момент для принятия такого решения, ибо преждевременная боевая готовность всех Вооруженных Сил может принести не меньше вреда, чем запоздание с ней.

Думаю, что даже сегодня никто однозначно не скажет, а когда же все-таки надо было отдавать приказ (директиву) на приведение Вооруженных Сил в полную боевую готовность? Сейчас ясно, что в 00.30 22 июня было уже поздно, а когда?

Нарком С. К. Тимошенко в присутствии Г. К. Жукова 14 июня доложил Сталину о необходимости приведения войск в полную боевую готовность. Сталин не согласился, заявив при этом:

«Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете вы это оба или нет?!»

Тимошенко и Жуков промолчали, ответа не было. Значит, в тот момент у них не было твердой позиции на этот счет и, видимо, они не знати, что делается на германской стороне.

Представляется уместным поставить такой вопрос: допускал ли сам Сташн возможность нападения Германии в 1941 году? Мой ответ однозначный: да, допуска!. мая 1941 г. Сташн выступая в Кремле на приеме выпускников военных академий, сказал, что война с Германией начнется «вскоре» и «если Молотов и его аппарат наркомата иностранных дел сумеют оттянуть начало войны на два-три месяца — это наше счастье». На расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) в конце мая 41-го, то есть менее чем за месяц до войны, Сталин предупреж- дал: «Обстановка обостряется с каждым днем. Очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападе

нию со стороны фашистской Германии... От таких авантюристов, как гитлеровская клика, всего можно ожидать, тем более что нам известно, что нападение фашистской Германии на Советский Союз готовится при прямой поддержке монополистов США и Англии».

Сказано четко и ясно. Какие-либо другие толкования на этот счет (будет — не будет нападение) бессмысленны. Это значит, что если следовать только правде, то у нас нет никаких оснований утверждать, что будто бы Сталин «игнорировал явную угрозу военного нападения Германии».

Только перечисленных практически выполненных мероприятий достаточно, чтобы сделать вывод о том, что Сталин не только не «игнорировал угрозу большой беды», но он и не исключал ее возникновения в 41-м году. Ведь это по его указанию страна и армия форсированно готовились к отражению агрессии; войска приграничных округов имели боевые задачи, значительная часть из них была приведена в боевую готовность; фактически была проведена скрытая мобилизация с призывом в войска более 1 млн 100 тыс. человек; дополнительно усиливались приграничные округа, создавался второй стратегический эшелон (резерв Главного командования) за счет войск, перебрасываемых из глубины страны, и др. Как же можно забывать об этом?

Другое дело, что из-за недостатка времени ему не удалось решить все возникшие перед страной и армией задачи. Поэтому он надеялся принятием соответствующих других мер оттянуть начало войны хотя бы на полгода и полагал, что это ему удастся.

Сталин видел приближающуюся войну и принимал максимум усилий, чтобы оттянуть сроки вступления в нее Советского Союза. Это был мудрый и реалистичный курс. Вся проблема состояла в том, что он не уловил момента перевода армии и страны на полный режим военного времени, понадеявшись на то, что Вооруженные Силы находятся начеку и в любой момент по команде готовы к военным действиям.

Однако такими способностями армия не обладала по причине крупных ошибок и просчетов со стороны Нар

комата обороны и Генерального штаба. В отечественной историографии отведено мало места этим ошибкам. А между тем в результате их Красная Армия, понеся поражения и огромные потери в начале войны, была поставлена на грань катастрофы.

Главной ошибкой, на мой взгляд, является игнорирование Наркоматом обороны и Генеральным штабом начального периода войны. Современные историки вряд ли будут на высоте, если среди множества ошибок не признают главной ту, которую военные руководители допустили тогда, когда отбросили отвечающий тому времени начальный период войны и продолжали придерживаться архаичной формулы Первой мировой войны, полагая, что и вермахт будет воевать по правилам генерала Людендорфа.

Что подразумевали тогда Наркомат обороны и Генеральный штаб под начальным периодом войны?

Вот слова маршала Жукова по этому поводу, сказанные им в 1965 г.: «В основном он понимался нами так, как и перед Первой мировой войной, что, конечно, было явной недоработкой. Предполагалось, что после начала военных действий войсками прикрытия последует период полного отмобилизования и сосредоточения вооруженных сил, хотя опыт войны на Западе показал целесообразность заблаговременного развертывания войск. В решении этой проблемы была допущена двойственность, которая отрицательно сказалась в начале войны»[§§§].

Как видим, маршал называет тогдашнее понимание начального периода войны «недоработкой», «двойственностью», то есть вроде бы безобидным упущением, которое можно толковать по-разному. Но если перевести эту формулу на язык современной военной науки и брать за критерий стратегию, то мы обнаружим, что страна вступила в войну по сценарию Первой мировой войны. Между тем опыт войны на Западе опрокинул подобный сценарий как устаревший, вредный, губительный и показал новую войну. У нас на словах было одно, а на деле другое.

В наших недоработках — в замысле войны и стратегическом развертывании войск — изначально закладывались устаревшие и вредные сценарии. Другими словами, катастрофа начала войны содержалась в самом оперативном планировании и была неотвратима.

Не внезапность нападения гитлеровской Германии явилась причиной неудач Красной Армии в начале войны, а грубые просчеты в оперативном искусстве командиров и штабов высших степеней поставили войска на грань разгрома. Допустим, что Гитлер заранее объявил бы «Иду на Вы!». Что-нибудь изменилось бы от этого? Практически маловероятно!

Или, например, какие кардинальные изменения произошли бы, если 14 июня войска приграничных округов были приведены в боевую готовность, как того требовали Тимошенко и Жуков? И эта мера не остановила бы наступление противника. Катастрофа была бы меньшей, но неизбежной. Рок судьбы скрывался в серьезных военных преимуществах вермахта и в игнорировании начального периода войны нашим военным руководством.

Конечно, ничего нет проще, чем, когда уже известны все последствия, начать рассматривать события заново и давать им различного рода оценки. Но все-таки приходится поражаться другим. В теории и на стратегических военных играх высшие военные руководители говорили о маневренной войне моторов, танковых таранах, о массированных ударах авиации на большую глубину, а на практике все делали по старинке — эшелоны прикрытия, приграничное сражение, отмобилизование, вступление в сражение главных сил и т. д.

Создается впечатление, как будто не было сражений гитлеровцев за Францию и Польшу, в Арденнах и вообще уже длившейся два года Второй мировой войны. Война на Западе шла по современному сценарию, а мы это игнорировали. То, что у нас было заложено в структуре расположения войск перед войной, сразу же ущербно сказалось на соотношении сил и средств сторон в приграничной полосе и по направлениям./>

В соответствии с пониманием начального периода войны, наши войска располагались на большом протяжении по фронту и на большую глубину: 56 дивизий первого эшелона узкой лентой прикрывали фронт протяженностью около 4000 км — от Белого до Черного моря (на дивизию приходилось в среднем более 60 км фронта обороны). 51 дивизия (вторые эшелоны армий) находилась в 50—100 км от границы. 63 дивизии (резерв военных округов) располагались еще глубже — в 100—400 километрах от границы. К 22 июня 1941 г. Наркомат обороны и Генеральный штаб не сумели создать исходную стратегическую группировку войск у западных границ в том ее виде, которого требовала реально складывающаяся обстановка. Получалось так, что с началом войны противник имел возможность громить наши дивизии по частям.

Этот недостаток всецело относится к Генштабу При уточнении оперативного плана в феврале—апреле 1941 г. в Генштаб вызывались командующие войсками, начальники штабов и оперативных отделов приграничных военных округов. Вместе с ними намечались оперативное построение войск, порядок прикрытия гранииы, выделение дчя этого сил и формы их использования, порядок развертывания на оборонительных рубежах вдоль границы и вместе с укрепленными районами и пограничными войсками — расчет де- лштся на то, что все эти войска эшелонов прикрытия обеспечат отмобилизование войск второго эшелона приграничных военных округов, которым по мобплану отводилось для этого от нескольких часов до одних суток[****].

После войны маршал Жуков в мемуарах писат, что он не берется утвержцать, что получилось бы в том случае, если бы наши основные силы подтянулись к границе для встречи и отражения удара врага. Вместе с тем он считал, что «никакой равномерной разбросанности вдоль всей нашей границы войск перед вражеским нападением у нас не было» и причины поражения наших войск в начале войны состояли в том, что они не были

приведены в полную боевую готовность и не развернуты по всем правилам оперативного искусства для ведения активной стратегической обороны.

Между прочим, были другие предложения относительно создания исходной группировки войск западных военных округов. Например, опытнейший маршал Б. М. Шапошников предлагал основные силы этих округов сосредоточить на рубеже старой государственной границы за линией мощных укрепленных районов, которые не были ликвидированы и полностью разоружены. А в районе новой госграницы (в освобожденных областях Западной Белоруссии и Украины, а также в Прибалтике) содержать лишь части прикрытия, способные обеспечить развертывание главных сил в случае внезапного нападения германских войск.

В Генеральном штабе не вникли глубоко в смысл предложения Шапошникова и отнеслись к нему отрицательно. В этой ситуации Сталин все-таки потребовал от Наркомата обороны не подводить к новой госграни- це основные кадровые соединения, которые находились еще в стадии формирования. Более того, располагая данными о концентрации германских войск по ту сторону границы, он высказал опасение, что в случае нападения гитлеровцев наши войска могут оказаться окруженными и разгромленными в приграничной зоне. «Мы не будем подводить войска к границам, потому что тогда Гитлер действительно при этом раскладе выиграет молниеносную войну. Блицкриг. Любым путем. Хотя Жуков настаивает, Тимошенко настаивает, другие маршалы настаивают, а я сказал: подводить не будем». Однако эти указания Сталина были выполнены не полностью. Тимошенко и Жуков об этом умалчивают. Но так было.

Высказывались другие предложения: а) Основные силы военных округов сосредоточить в районе новой госграницы в готовности отразить удары противника, остановить его наступление, затем самим перейти в контрнаступление на избранных направлениях; б) На новой госгранице иметь только части прикрытия,

а главными силами военных округов организовать глу- бокоэшелонированную оборону, используя для этого труднодоступные естественные преграды.

Наркомат обороны и Генеральный штаб, как известно, приняли свой вариант создания исходной группировки войск западных приграничных военных округов, хотя предложение Б. М. Шапошникова и упомянутые указания Сталина на этот счет были весьма ценными. Если бы они были приняты и реализованы, то события, возможно, приняли бы иной оборот. Однако случилось то, что случилось. Маршал Г. К. Жуков в своих мемуарах не рассматривает названные варианты и не дает им оценки, считая принятое Генштабом решение по этому вопросу оптимальным.

Конечно, у полководца Г. К. Жукова, обладающего талантом предвидения, имелись все основания, к тому же спустя более 30 лет после окончания войны, делать подобные оценки исходной группировки советских войск. Но ведь и на солнце пятна бывают.

Приведенное в таблице 5 реальное соотношение сил сторон на направлениях главных ударов противника, где действовали танковые группы (Тгр) немецко-фашистских войск (22 июня 1941г.), никак не оправдывает «оптимальность» решения Генштаба, согласно которому советские дивизии были рассредоточены на значительных пространствах (2/3 войск размещалось вдоль границы на глубину 100—150 км, остальные — в 500 км от границы).

Таблица 5*

* История Великой Отечественной войны. Т. 1. С. 474.

При указанном в таблице соотношении сил сторон печальный исход сражения был очевиден. Поражает, однако, другое. В своих воспоминаниях маршал Г. К. Жуков говорит о том, что в декабре 1940 г. на военно-стратегиче- ской игре, командуя «синими», он «...развил операции именно на тех направлениях, на которых потом развивали их немцы. Наносил свои главные удары там, где они потом наносили. Группировки сложились примерно так. как потом они сложились во время войны».

Спрашивается, почему же Наркомат обороны и Генштаб на практике не сделали необходимых выводов из довоенной стратегической игры? Ответ поистине шокирующий: никто из военных руководителей не рассчитывал, что немцы сосредоточат такую массу танков на всех стратегических направлениях в первый день войны. А почему не рассчитывали? Ответа нет.

Сегодня мы можем только сказать, глядя на таблицу, что нельзя не видеть скрытую в ней гибельную угрозу нашим войскам западных военных округов: Советские дивизии, находясь непосредственно вдоль границы, располагались «узкой лентой» на фрон

те 40—50 км каждая. Они должны были, по замыслу Наркомата обороны и Генерального штаба, в разыгравшемся приграничном сражении прикрыть завершения отмобилизования и развертывания основных сил западных военных округов. Но это для них была заведомо не выполнимая задача, так как на направлениях «танковых клийьев» (главных ударов) гитлеровцы создали шести-восьмикратное превосходство в силах и средствах. Складывалась ситуация, при которой немецкие войска имели возможность наносить поражение нашим войскам по частям: сначала всеми силами обрушиться на немногочисленные соединения и части, расположенные вдоль границы; затем преодолеть сопротивление главных сил прикрытия приграничных округов и, прорвавшись в оперативную глубину, напасть на войска вторых эшелонов и резервов этих округов (фронтов). В этом была роковая ошибка нашего Генштаба. Крупный просчет в создании исходной группировки войск состоял в несоблюдении одного из основных принципов военного искусства — решительного сосредоточения (массирования) сил и средств на избранных направлениях. Это обнаружилось сразу же в первых сражениях. Например, войска Западного фронта в Белоруссии вынуждены были сражаться в каждый момент времени с превосходящими силами противника из-за стремления прикрыть войсками всю полосу обороны. Вторые эшелоны (резервы), предназначенные для нанесения контрударов и для усиления, во многих случаях выдвигались по частям, с запозданием и использовались для затыкания «дыр».

Раздробленность исходной группировки войск приграничных округов была обусловлена, конечно, не политикой, а военным искусством. Результатом ее стала трагедия для наших войск: многочисленные «котлы» (Белостокский, Сломинский, Новогрудский), фланговые удары, охваты, прорывы в глубину, огромные поте

ри в живой силе и технике[††††]. То есть немцы, используя наши ошибки, повторили в основном те же приемы военных действий, что были в германо-польской войне, только в более крупных масштабах.

Реальная картина получилась такова, что главной причиной успеха гитлеровцев в первые часы и дни войны явилось вступление в сражение советских войск, как и польской армии, по устаревшему «сценарию» Первой мировой войны.

Можно ли было выправить положение дел в группировке сил и средств, начиная, скажем, с 13—14 июня, когда Тимошенко и Жуков требовали разрешения у Сталина о приведении войск приграничных округов в полную боевую готовность?

Для этого, очевидно, надо знать, что делалось на той стороне границы. По данным гитлеровских материалов, в мае — июне 1941 г. шла интенсивная подготовка к вторжению:

в мае Гитлер отдал приказ о начале передислокации войск и подготовке плацдарма для нападения на СССР в Западной Польше;

6—19 июня — развертывание вооруженных сил в Финляндии, Венгрии, Румынии;

8 июня — доведение боевых задач до командующих группами войск (армиями) о непосредственной подготовке к вторжению;

14 июня Гитлер провел последнее перед нападением на СССР совещание с высшим командным составом, заслушал доклады о готовности войск;

16 июня главные группировки немецких войск завершили сосредоточение и развертывание в исходных районах для наступления. Был отдан приказ о готовности вторжения через госграницу. Час «Ч» был назначен на 3 часа 30 минут 22 июня;

18 июня главнокомандующий сухопутными войсками фельдмаршал Браухич объявил приказ Гитлера о нападении вермахта на СССР 22 июня; июня было зачитано войскам воззвание Гитлера по поводу предстоящего вторжения в СССР. В этой связи Геббельс в своем дневнике записал: «Фюрер заявил, что мы должны добиться победы, не важно, правы мы или нет. Мы должны любым путем достичь победы, в противном случае немецкий народ будет сметен с лица земли».

В ночь на 22 июня Гитлер прибыл в свою новую ставку «Волчье логово» — Вольфшанце (сосновый лес Мау- эрвальд в Восточной Пруссии). Отсюда он решил управлять восточной кампанией по уничтожению России.

Здесь, в «Волчьем логове», в 2 часа 30 минут 22 июня Гитлер, находясь в нервном экстазе, сказал своим ближайшим помощникам: «Не пройдет и трех месяцев и мы увидим крах России, такой, которого мир не видел за всю свою историю. После разгрома России никто не сможет победить Германию, она будет в состоянии вести войну с целыми континентами».

Следует особо отметить, что согласно директиве главного командования вермахта (ОКВ) военные приготовления маскировались в основном до 18 июня, после чего камуфляж отменялся.

Сопоставляя проведенные сторонами мероприятия на пороге войны, можно считать, что Наркомат обороны и Генеральный штаб начиная с 14 июня теоретически еще могли кое-что сделать для активного отражения агрессии. Но практически ликвидировать имеющиеся

недочеты в создании группировки своих войск, соответствующей условиям складывающейся обстановки, было невозможно.

Не имея разработанной и систематизированной теории характера начатьного периода современной войны, располагая лишь высказываниями отдельных военных руководителей на этот счет, Наркомат обороны и Генеральный штаб были не в состоянии в считанные дни и в полном объеме перестроить порядок вступления вооруженных сил в войну, особенно в части, касающейся вопросов ведения первых сражений и операций. Например, как можно было организовать оборону или отступление (отход) по всем правилам военного искусства, если ъги виды боевых действий военным руководством глубоко не изучались, а оперативно-тактические соединения и объединения им не обучались. Безусловно, это отрицательно сказалось на создании исходной группировки наших войск и определило неблагоприятное для нас соотношение сил в приграничной зоне к началу войны.

Реальность такова: устаревший «сценарий» вступления в войну остался без изменений. Будучи заложенным в оперативные документы, а также в мышление командующих войсками военных округов, он обусловил все прочие просчеты и привел к трагедии. Именно в силу этой первопричины поражение Красной Армии в начаче войны было неизбежным. Почему? Потому, что созданная по ошибочной схеме начала войны группировка войск приграничных округов не отвечала ни наступательным, ни оборонительным требованиям, не соответствовала складывающейся обстановке. Изменить в короткий срок группировку войск фронтов, отвечающей обстановке, было невозможно, так как большинство командного состава, включая высшее руководство Красной Армии, в то время практически не было готово к изменениям, происшедшим в характере и способах начала ведения второй мировой войны.

Оценивая, спустя много лет после войны, эту глобальную ошибку нашего поражения в первых сражениях, Жуков определенную долю ответственности за нее возложил на наркома обороны, работников Наркомата обороны и на себя, как бывшего начальника Генерального штаба и ближайшего помощника наркома.

Некоторые историки при оценке группировки войск западных военных округов ссылаются на то, что в том виде, как она была создана, имелись якобы лучшие возможности организовать глубокоэшелонированную оборону, организовать сопротивление агрессору и избежать запланированные немцами «котлы» окружения. Однако при детальном рассмотрении проблемы выясняется, что нет ничего далее от истины, чем подобные утверждения.

Все дело в том, что войска округов (фронтов) готовились к наступлению, к наступательным операциям и должны были иметь наступательные группировки. К активной стратегической обороне войска не готовились ни с точки зрения их оперативного расположения, ни в инженерном отношении. Об этом свидетельствуют оперативные директивы (боевые приказы).

В то же время для ведения наступательных действий сил было мало. Если проанализировать по всем правилам оперативного искусства исходные группировки войск сторон перед началом войны, то соотношение сил было далеко не в нашу пользу. Противник превосходил наши войска по количеству личного состава в 1,8 раза, по средним и тяжелым танкам — в 1,5 раза, по боевым самолетам новых типов — в 3,2 раза, по орудиям и минометам — в 1,25 раза. Поскольку наши резервные соединения из-за удаленности не могли принять участия в отражении первого удара врага, превосходство противника в первый день войны на главных направлениях оказалось шести-восьмикратным!

Знающие эту проблему военные специалисты могут сказать, что в составе военных округов не учтены механизированные корпуса, которые успешно могли использоваться для контрударов и в наступательных целях.

Правильно, мехкорпуса были, но только номинально.

В западных военных округах числилось около 20 механизированных корпусов, в том числе в Западном — 6 (6, 11, 13, 14, 17, 20), в Киевском — 8 (4, 8, 9, 15, 16, 19, 22, 24). Большинство из них начали формироваться лишь в марте 1941 г. К началу войны ни один из этих корпусов не был полностью укомплектован ни личным составом, ни боевой техникой. Укомплектованность материальной частью (с учетом танков устаревших конструкций) в среднем составляла 53%. Ряд корпусов (13, 17, 20 и 24) из-за ограниченного количества танков вообще не представлял собой механизированных соединений[‡‡‡‡].

Так вот, считаю возможным еще раз подчеркнуть, что исходное расположение войск западных приграничных военных округов не отвечало требованиям боевого положения, оно не было ни наступательным, ни оборонительным. Оно было рассчитано на первоначальное приграничное сражение, под прикрытием которого необходимо было в сжатые сроки провести отмобилизование вторых эшелонов и резервов военных округов (фронтов) и ввод в сражение главных сил. Такой расчет был ошибочным, устаревшим и явился главной причиной наших поражений и больших потерь в первых операциях начального периода войны[§§§§].

Гитлер считал, что русские, возможно, осознав оперативные цели вермахта, после первого поражения начнут отходить на широком фронте на восток и где-то в глубине за какими-либо естественными препятствиями перейдут к обороне. Поэтому задача: уничтожать крупные части противника, а не заставлять его 'бежать. Для этого необходимо подвижными группировками овладевать флангами, приостановив временно атаку

в центре, наносить удары по флангам, окружать и истреблять его, стремительно продвигаться при этом в глубину.

Советское военное руководство мыслило иначе. В марте 1941г. состоялось совещание Главного военного совета. Проблема начального периода войны фактически не рассматривалась. Организация оборонительных операций почти не обсуждалась. Основное внимание уделялось вопросам повышения боевой готовности, ведения наступательных операций, концентрации сил и средств на решающих направлениях (КОВО и ЗапВО).

«В первые дни войны, — вспоминал маршал Жуков, — мы с наркомом полагали, что Красная Армия сможет отразить вторжение противника в западные районы страны, а затем, измотав его ударные группировки, перейдет в контрнаступление в соответствии с оперативным планом».

Однако война началась по другим «рецептам», требующим перехода к обороне, а наши войска действовали по устаревшему сценарию начального периода войны и в соответствии с теоретическими взглядами проводили контрудары танковыми и механизированными корпусами с решительными целями, неся при этом тяжелые потери.

Только через неделю кровопролитных военных действий и с выходом противника к Днепру военное руководство Красной Армии «отрезвело» и в душе признало ошибочность всего «сценария» запланированного начального периода войны как одной из главной причин катастрофического поражения войск западных приграничных фронтов.

Забегая вперед, отмечу, что другой главной причиной поражения наших войск в первые месяцы войны явилось игнорирование военным руководством Красной Армии «ведения активной стратегической обороны по всем правилам оперативного искусства».

Как известно, с первых дней войны войска отступали, цепляясь за каждый рубеж, проводили контрудары

и контратаки, несли тяжелейшие потери, однако выгодных рубежей для обороны в глубине (р. Западная Двина, Днепр и др.) не готовили. В результате чего нарушенная стратегическая устойчивость фронта долгое время не позволяла ликвидировать опасные прорывы ударных группировок противника на важнейших направлениях. К 10 июля, то есть через 18 дней войны, немцы прорвались на северо-западном направлении до 500 км, на западном — до 600 км, на юго-западном — до 350 км.

Однако спланированной стратегической обороны «по всем правилам оперативного искусства» не было. Планомерного отступления.также не получалось. Были тяжелейшие бои и сражения за удержание отдельных рубежей и разрозненный ввод в сражение выдвигающихся к фронту резервов. Такая стратегия «заманивания» противника в глубину страны ставила войска в еще более тяжелое положение, вынуждая их к беспорядочному отступлению.

Только к середине июля удалось противопоставить противнику более или менее устойчивый почти сплошной фронт[*****]. Сама обстановка заставила главнокомандование Красной Армии пересмотреть негодный прежний план войны и перейти постепенно к заново спланированной стратегической обороне.

Все указанные выше ошибки оперативно-стратегического характера были допущены военной элитой — Наркоматом обороны, Генеральным штабом и командованием округов (фронтов) — накануне и в начале войны.

Что касается вопроса о несвоевременном приведении в боевую готовность Вооруженных Сил, то здесь, видимо, также не все однозначно. Сошлюсь на конкретные факты.

Во-первых, в канун войны три флота (Балтийский, Черноморский, Северный) получили распоряжение Главного морского штаба «перейти на готовность

№ 1 и в случае нападения применить оружие». Например, командующий Северным флотом контр-адмирал

А.              Г. Головко в книге «Вместе с флотом» пишет: «19 июня. Получена директива Главного морского штаба — готовить к выходу в море подводные лодки... Приказал рассредоточить лодки по разным бухтам и губам». ВМФ встретил войну во всеоружии.

Во-вторых, 18 июня 1941 г. командующий Прибалтийским Особым военным округом генерал-полковник Ф. И. Кузнецов издал приказ № 00229 управлению и войскам округа о проведении мероприятий с целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа. Совершенно секретно. Приказом предусматривалось:

lt;*1. Начальнику юны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 г. привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа.

2. Начальнику связи округа привести в полную готовность все средства связи на территории округа, для чего: а) не позднее утра 20.6.41 г. на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи... б) организовать и систематически проверять работу радиостанций согласно утвержденному мною графику...»

3—19. Ставились конкретные задачи командующим армий (8, 11. 27) и всем начальникам служб округа.

Войска ПрибОВО выполнили точно и в срок задачи, поставленные указанным приказом Ф. И. Кузнецова.

Так, командир 12-го механизированного корпуса ге- нерал-майор Шестапалов своим приказом № 0038 от 18.6.41 г. о приведении частей корпуса в боевую готовность требовал:

«1. С получением настоящего приказа привести в боевую готовность все части. Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой боевой тревоги не объявлять. Всю работу проводить быстро, но без шума, без паники и болтливости, имея

положенные нормы носимых и возимых запасов продовольствия, горюче-смазочных материалов, боеприпасов и остальных видов военно-технического обеспечения... Пополнить личным составом каждое подразделение. Отозвать немедленно личный состав из командировок... В 23.00 18.6.41 г. выступить из занимаемых зимних квартир и сосредоточиться в районах... Марши совершать только в ночное время. В районах сосредоточения тщательно замаскироваться и организовать круговое охранение и наблюдение. Вырыть щели, войска рассредоточить до роты с удалением роты от роты 300—400 м».

П. П. Полубояров (начальник автобронетанковых войск ПрибОВО): «16 июня в 23 часа командование 12 механизированного корпуса получило директиву о приведении соединений в боевую готовность... 18 июня командир корпуса поднял соединения и части по боевой тревоге и приказал вывести их в запланированные районы. В течение 19 и 20 июня это было сделано... 16 июня распоряжением штаба округа приводился в боевую готовность 3-й механизированный корпус, который в такие же сроки сосредоточился в указанном районе».

Во исполнение приказа командира 12-го мехкорпуса командир 28-й танковой дивизии полковник И.Д. Черняховский во второй половине дня 18 июня поднял части дивизии по боевой тревоге. Приведенная в боевую готовность, дивизия в 23.00 18 июня выступила с зимних квартир (г. Рига) и, пройдя за два ночных перехода свыше 400 км, к утру 20 июня сосредоточилась в указанном районе Груджяй — Межкуйчяй — Буйвони (15—20 км севернее г. Шяуляй), в 130 км от государственной границы с Восточной Пруссией, в готовности к боевым действиям. Состав дивизии: 9300 человек, 250 боевых танков Т-26 и БТ-7.

П. А. Пуркаев (начальник штаба КОВО): «13 или 14 июня на Военном совете я внес предложение вывести

стрелковые дивизии на рубеж Владимир-Волынского укрепрайона, не имеющего в оборонительных сооружениях вооружения... Тут же из кабинета я позвонил начальнику Генерального штаба. Г. К. Жуков приказал выводить войска на рубеж УРа, соблюдая меры маскировки».

И. X. Баграмян: «15 июня мы получили приказ (из Москвы. — Н. Ч.) начать с 17 июня выдвижение всех пяти стрелковых корпусов второго эшелона к границе. У нас уже все было подготовлено к этому... оставалось лишь дать команду исполнителям. Мы не замедлили это сделать».

Можно привести еще много примеров на этот счет, которые проводились по команде Москвы. Они свидетельствуют о том, что все флоты, большая часть войск ПрибОВО и КОВО были приведены в боевую готовность 18—20 июня 1941 г., своевременно подтянуты и развернуты к границе. Эти мероприятия проводились активно и организованно наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым, командующими войсками ПрибОВО Ф. И. Кузнецовым и KOBO М. П. Кирпоносом. Неудовлетворительно и бесконтрольно со стороны командующего и штаба округа эти меры прошли в ЗапОВО (генерал армии Д. Г. Павлов).

После всего вышесказанного скудоумными выглядят утверждения ряда историков о том, что якобы из-за упрямства Сталина запоздало приведение пограничных войск в боевую готовность. Рассекреченные и опубликованные ныне документы опровергают любые авторитеты на эту тему. Опровергаются они и практикой первых дней сражений Великой Отечественной войны.

На северном направлении, по оценке командующего 3-й танковой группой немецкого генерала Г. Гота, дивизии 5-го и 6-го танковых корпусов «сразу же после перехода границы натолкнулись восточнее г. Сейны на окопавшееся охранение противника, которое, несмотря на отсутствие артиллерийской поддержки, удерживало

свои позиции до последнего. На пути дальнейшего продвижения к Неману наши войска все время встречали упорное сопротивление русских».

Немецкая группа армий «Юг», действующая против КОВО (Юго-Западный фронт), не сумела обеспечить достаточной свободы маневра для моторизованных соединений. Поражало упорство противника в обороне и при контратаках.

Только немецкая группа армий «Центр», по оценке генерала Блюментрита, не встретила никакого сопротивления. «В 3 часа 30 минут вся наша артиллерия открыла огонь. И затем случилось то, что показалось чудом: русская артиллерия не ответила... Через несколько часов дивизии первого эшелона были на том берегу р. Буг. Переправлялись танки, наводились понтонные мосты, и все это почти без сопротивления со стороны противника. Не было никакого сомнения, что застали русских врасплох... Наши танки почти сразу же прорвали полосу приграничных укреплений русских и по ровной местности устремились на Восток». Через неделю обнаружилась катастрофа Западного фронта.

Итак, первые часы и дни приграничного сражения показали, что наши Вооруженные Силы, несмотря на проделанную работу по подготовке к отражению агрессии, вступили в войну недостаточно подготовленными.

Ни на минуту не сомневаясь в неизбежности войны с гитлеровской Германией, советское военное руководство, на мой взгляд, не уделило достаточного внимания начальному периоду войны и не сумело перестроиться на новые формы и способы вступления в войну. Цепляясь за формы начального периода Первой мировой войны, оно было уверено в том, что сил и средств на границе достаточно для отражения первых ударов противника, а с вводом в сражение отмобилизованных вторых эшелонов и резервов — для его полного разгрома. Такая уверенность стала главной причиной катастрофы Западного и Юго-Западного фронтов, которую

фактически вряд ли можно было предотвратить, например, такмми мерами, как приведение войск в полную боевую готовность, своевременное отмобилизование и т. д.

Что касается Сталина, то авторитетное мнение о нем в данном вопросе высказал Адмирал Флота СССР Н. Г. Кузнецов: «Анализируя события последних мирных дней, я предполагаю: И. В. Сталин представлял боевую готовность наших вооруженных сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах».

Переоценка Сталиным боеготовности Советских Вооруженных Сил, по-видимому, объясняется тем, что он в предвоенные годы усиленно занимался вопросами технического перевооружения Красной Армии, переводом промышленности на массовый выпуск новых образцов оружия и боевой техники, реорганизацией и переоснащением всех видов и родов войск. Поэтому из-за отсутствия времени редко инспектировал войска на предмет их боевой готовности, полагаясь в этом деле на Наркомат обороны и Генеральный штаб. Он знал многие слабости Красной Армии по результатам советско-финляндской войны, по докладу Тимошенко после приема Наркомата обороны в мае 1940 г., но надеялся, что новое военное руководство выправит положение дел. Ведь у Сталина были еще другие заботы: громадное хозяйство страны, военно-промышленный комплекс, сложнейшие вопросы дипломатии, создание государственных резервов и мобзапасов и т. д.

Без преувеличения можно сказать, что только благодаря Сталину созданный накануне войны достаточно прочный фундамент экономического и военного потен

циалов позволил Советскому Союзу избежать полного разгрома в начальный период войны и обеспечить себе будущую Победу. * *

Теперь рассмотрим другую ошибку того времени — о просчете в определении сроков вероятности нападения фашистской Германии. Почему, зная о неизбежности войны, гитлеровцы застали нас недостаточно подготовленными к отражению ударов? О какой внезапности нападения можно говорить, если войну ждали со дня на день?

Вопросы сложнейшие, требующие сопоставления множества фактов, мнений, сведений.

Например, маршал Жуков считал, что ошибка Сталина состояла в том, что он отрицал неизбежность скорой войны с немцами и это явилось основной первопричиной тяжелой обстановки, сложившейся в первый период войны. Аналогичная мысль на страницах печати повторяется и поныне.

Более того, в 10-м издании мемуаров Жукова, дополненном по рукописи автора, высказывается почти научная, но далекая от истины следующая версия: «И. В. Сталин убеждал нас в том, что гитлеровская Германия надолго связала себя, ввязавшись в войну с Францией и Англией, и выйдет из нее настолько ослабленной, что ей потребуются многие годы, чтобы рискнуть развязать большую войну с Советским Союзом. Тем временем наша страна значительно окрепнет экономически, освоит воссоединенные с Советским Союзом районы Прибалтики, Западной Белоруссии, Западной Украины и Молдавии и закончит строительство укрепленных рубежей на новых государственных границах. Когда же все это нами будет сделано, — говорил И. В. Сталин, — тогда Гитлер не посмеет напасть на Советский Союз.

Желая во что бы то ни стало избежать войны с Германией, Сталин строил свои расчеты на сомнительной основе».

Складная получилась сказочка о «мирном пути ликвидации военной опасности». Но только Сталин никогда в так называемый «мирный путь» не верил. Даже при подписании советско-германского пакта о ненападении он сказал Риббентропу, что Россия не верит в этот пакт, так как Германия все равно пойдет войной на нас и при наличии этого договора. Многочисленные факты опрокидывают так называемый «мирный путь ликвидации опасности войны», которым якобы руководствовался Сталин да еще убеждал в его неизбежности Г. К. Жукова.

Напомню хотя бы момент о том, что, когда Сталин мая в Кремле предложил «выпить за войну» с Германией, которая будет «вскоре», военное руководство в числе первых исполнило это предложение вождя.

Допускал ли Наркомат обороны и Генеральный штаб нападение Германии на СССР в 1941 году? Факты подтверждают: да, допускал и принимал необходимые меры, о чем было сказано выше. Тимошенко и Жуков июня ставили вопрос о приведении Вооруженных Сил в полную боевую готовность и объявлении мобилизации. Но делалось это нерешительно, без глубокого анализа военно-политической обстановки и оценки реального замысла действий гитлеровцев в ближайшее время. Поэтому в разговоре со Сталиным они колебались, боялись идти наперекор его мнению и отстоять свою позицию.

Между тем неуверенность и колебания военного руководства психологически воздействовали на убеждения Сталина в том, что он не ошибается и войну еще можно оттянуть. При этом у него был единственный аргумент, что немцы — не дураки, чтобы одновременно вести войну на Западе и на Востоке. А для того чтобы выйти из войны на Западе й организовать военное нападение на СССР, Гитлеру потребуется зна

чительное время. Странно, что этот зыбкий аргумент не встречал возражений в то время со стороны военных. Почему? Об этом в мемуарной литературе умалчивается.

Лишь много лет спустя Жуков в своих мемуарах раскритиковал Сталина за то, что он «переоценил меру занятости Гитлера на Западе. Положив это в основу всех своих прогнозов, Сталин после разгрома Франции, видимо, не нашел в себе силы по-новому переоценить обстановку». Такая критика полностью относится и к самому Жукову, который, будучи начальником Генерального штаба, к сожалению, также не сумел разобраться в той сложной и запутанной обстановке в Европе, о чем будет сказано ниже.

Высшее политическое руководство страны правильно считало, что войны с Германией не избежать, но пыталось повлиять на ход событий и оттянуть ее до 1942 г. Бывший в ту пору заместителем наркома обороны К. А. Мерецков, излагая свою беседу со Сталиным в начале февраля 1941 г., отмечал: «..М. В. Сталин заметил, что пребывать вне войны до 1943 г. мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 г. мы останемся вне войны».

Далее Мерецков рассуждал: «...Было ли наше руководство убеждено, что летом 1941 г. удастся избежать войны и, значит, выиграть время хотя бы до следующей весны? Мне об этом никогда ничего не говорили. Однако из своих наблюдений я вынес личное впечатление, что наше руководство колебалось. С одной стороны, оно получало тревожную информацию. С другой стороны, видело, что СССР к отпору агрессии еще не вполне готов. Если за последние два года численность наших Вооруженных Сил возросла в два с половиной раза, то боевой техники было недостаточно. К тому же она частично устарела. Все мы стремились повлиять на ход событий, переломить его в нашу пользу и оттянуть конфликт».

Таким образом, представляется вполне достоверной и до определенного времени оправданной версия о том,

что Сталин, с одной стороны, никогда не сомневался и прекрасно понимал неизбежность войны с Германией. Но, с другой стороны, он лучше других видел недостаточную готовность к ней армии и страны в целом. Поэтому он запрещал давать отпор немецко-фашистским провокациям в воздухе, на море и особенно на сухопутье в приграничных районах, считая, что это может спровоцировать большую войну с Германией.

Зная о неизбежности войны — об этом он говорил постоянно, начиная с 1934 г. — и имея в виду это в своем сознании и действиях, Сталин внутренне надеялся, что ему удастся оттянуть ее начало по причине неспособности Германии воевать на два фронта и необходимости для Гитлера сначала разделаться с Англией, а только затем напасть на Советский Союз.

Между тем обстановка того времени развивалась быстро. При этом появлялись факты, которые давали альтернативный вариант развитию военных событий, отличный от того, о котором думал Сталин. Большую роль в этом деле могло сыграть талантливое военное предвидение советских полководцев, стоящих у руля Наркомата обороны и Генерального штаба.

Например, что было достоверно известно Генеральному штабу после разгрома Польши?

Первое. Генштаб знал о том, что около 100 французских и английских дивизий, дислоцирующихся на Западе, во время германо-польской войны пребывали в полном бездействии, хотя им противостояли всего немецкие дивизии. Если бы французы и англичане правильно оценили обстановку и нанесли удар по гитлеровским войскам на Западе, то Германия потерпела бы крах еще в 1939 г. Но на Западном фронте было полное затишье. Англия и Франция не собирались воевать с Германией, бросив союзную Польшу на уничтожение нацистами. Хотя в военном отношении это было самое подходящее время для разгрома Германии. Об этом свидетельствует соотношение сил сторон, показанное в таблице 6.

Общее соотношение сил Германии и западных стран по состоянию на 1 сентября 1939 г.

Бездеятельность Англии и Франции («странная война») послужила тому, что Гитлер внес существенные коррективы в свои планы войны. На совещании 14 августа он говорил своим генералам: «Англия в отличие от 1914 г. не позволит себе участвовать в войне, которая продлится годы... За что будет воевать Англия? За союзника никто умирать не станет... Люди, которых я видел в Мюнхене, не из тех, кто может начать новую мировую войну... Россия ни в коей мере не расположена таскать каштаны из огня».

Решение было принято: разгромить Польшу, затем Францию и без войны блокировать Англию на ее туманном Альбионе. Неужели советский Генеральный штаб не задумался над тем, почему западное союзное командование не захотело воспользоваться ни благоприятной для себя стратегической обстановкой, ни своим превосходством в силах и средствах, чтобы нанести поражение агрессору?

Второе. Генштаб располагал сведениями о том, что Германия не имела военно-морских транспортных возможностей для проведения десантной операции через Ла-Манш и высадки на Британские острова. В составе ВМФ Германии было 2 линейных корабля, 3 броненосца («карманные» линкоры), 2 тяжелых крейсера, 6 легких крейсеров, 22 эскадренных миноносца, 20 миноносцев, 57 подводных лодок.

Кроме того, по приказу Гитлера со всех оккупированных европейских стран было собрано большое число барж, буксиров, катеров. Строились ложные объекты-макеты транспортных судов и барж. -Но сил для проведения крупной десантной операции все равно было недостаточно. Не хватало авиации поддержки и обеспечения.

Английская разведка получила необходимые сведения о подготовке Германии к десантированию, в том числе о ложных объектах. Она определила, что все эти работы немцев — дезинформация для России и Англии не угрожают, так как, чтобы построить десантные транспорты, нужны многие годы.

Советский Генеральный штаб не располагал подобными сведениями и не сумел доказать Сталину, что немецкая операция «Морской лев» блеф, маскировка плана «Барбаросса», то есть доказать возможность нападения Германии (после разгрома Франции) не на Англию, а на Советский Союз. Доказать, что Англия ослаблена, блокирована, ею можно пренебречь. А то, что она находится в состоянии войны с Германией, то это даже на руку Гитлеру, так как, используя этот фактор, можно ввести в заблуждение советское руководство относительно своей подготовки по плану «Барбаросса».

«Англия никуда не уплывет, — рассуждал Гитлер, — после победы над Советами она без войны будет поставлена на колени».

Третье. Форсированная подготовка СССР к отпору германской агрессии, разумеется, была известна Гитлеру. Задумывался ли Генштаб над тем, а что из этого следует? Очевидно, прежде всего то, что Гитлер не будет ждать, когда Красная Армия полностью перевооружится и получит превосходство над вермахтом по всем показателям.

После разгрома Франции (перемирие было подписано 22 июня 1940 г.) немецкий главный штаб доложил Гитлеру расчеты, согласно которым Красная Армия через 1 — 1,5 года будет превосходить вермахт по многим

направлениям. Фюрер пришел к выводу, что войну с Советами надо начинать в 1941 г.

Неужели и на этот раз советский Генштаб и Наркомат обороны не рассматривали такой вариант развития военных событий? Ссылаются обычно на политический авторитет Сталина, его непререкаемое предвидение. Но в заявлениях генштабистов того времени звучит это неубедительно. Дело, представляется, в другом.

«Мозг» армии —- Генеральный штаб — обязан в первую очередь разгадывать военные замыслы и намерения врага. И не только разгадывать, но и делать соответствующие предложения, а также — что очень важно — настойчиво убеждать в згом политическое руководство страны. Видимо, этих качеств нашему Генеральному штабу недоставало: негативно сказывалась слепая вера в прозорливость вождя, стремление угадать его мысли.

В распоряжении Разведывательного управления Генерального штаба находились все данные о плане «Барбаросса», а начальник РУ ГШ генерал Ф. И. Голиков, докладывая о нем Сталину, убеждал его, что «это, товарищ Сталин, дезинформация». Вот выводы Голикова:

«1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весною этого года, считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года (т. е. 1941 г. — И. Ч.) войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки».

Можно привести, например, такой на первый взгляд малозначимый факт. Начиная с конца 1940 г., то есть почти сразу после утверждения плана «Барбаросса» (18 декабря 1940 г.), в вермахте появляются в большом количестве военно-географические и военно-топографические карты российской территории с подробным

описанием рельефа местности: проходимость дорог, мостов, водных преград, заболоченных мест, лесных массивов и т. д.

Сведения о таком факте из различных источников поступали в Москву. Не думаю, что от этой мелочи могли отмахнуться в советском Генеральном штабе, так как эти сведения в общем комплекте разведывательных данных говорили о многом.

Имеется целый ряд подобных примеров. Они известны. Разве можно валить только на Сталина промахи и просчеты в оценке обстановки? Очевидно, Наркомат обороны и Генеральный штаб также должны взять ответственность на себя за то, что они не сумели аргументированно доказать Сталину о нападении Германии на СССР летом 1941 г., поскольку сами верили в фальшивую операцию «Морской лев», не понимали сути «странной войны» англичан и французов, слабо разобрались в замысле действий и группировке германских войск на нашей западной границе.

Надо отдать должное маршалу Г. К. Жукову за его открытое признание: «Я не чувствовал тогда, перед войной, что я умнее и дальновиднее Сталина, что я лучше него оцениваю обстановку и больше него знаю. У меня не было такой собственной оценки, которую я мог бы с уверенностью противопоставить как более правильную оценкам Сталина... Наоборот, у меня была огромная вера в Сталина... В данном случае в его способность уклониться от войны, отодвинуть ее. Тревога грызла душу. Но вера в Сталина... была сильнее. И как ни смотреть на это сейчас — это правда».

Теперь рассмотрим проблему о внезапности нападения — пока неразгаданную.

Выше было показано на конкретных примерах и фактах, что все флоты и войска приграничных военных округов (кроме ЗапОВО) в период 18—20 июня были готовы встретить противника во всеоружии. Поэтому возникает, пожалуй, самый насущный вопрос:

о              какой внезапности нападения противника мы посто

янно говорили и говорим сегодня в нашей исторической литературе?

В этом деле, на мой взгляд, необходимо серьезно разобраться и приобрести ясное понимание — была ли внезапность нападения? Правильно ли мы считаем, что якобы эта самая внезапность стала чуть ли не главной причиной поражения наших войск горячим летом 1941 г.?

Объективно ответить на эти вопросы значит покуситься на миф о пресловутой «внезапности», который настолько укоренился в нашем сознании и в исторических трудах, что остается непререкаемым до сих пор. А между тем при тщательном анализе событий того времени выясняется, что нападение германского вермахта в июне 1941 г. не было для нас неожиданностью.

На вопрос: что такое внезапность? — исчерпывающий ответ с военной точки зрения дал маршал Г. К. Жуков: «Что значит внезапность, когда мы говорим о действиях такого масштаба? Это ведь не просто внезапный переход границы, не просто внезапное нападение. Внезапность перехода границы сама по себе еще ничего не решала. Главная опасность внезапности заключалась не в том, что немцы внезапно перешли границу, а в том, что для нас оказалась внезапной ударная мощь немецкой армии; для нас оказалось внезапностью их шестикратное и восьмикратное превосходство в силах на решающих направлениях; для нас оказались внезапностью и масштабы сосредоточения их войск, и сила их удара. Это и есть то главное, что предопределило наши потери первого периода войны. А не только и не просто внезапный переход границы»*.

Таким образом, и приведенные факты, и формулировка Г. К. Жукова свидетельствуют о том, что внезапности нападения в обычном понимании не было. Она в свое время была придумана для того, чтобы взвалить вину за поражение в начале войны на Сталина и оправ

дать просчеты высшего военного командования в этот период. Подтверждением такого вывода является также вторая (главная) часть проблемы внезапности — о недооценке ударной мощи немецкой армии. Резонно поставить вопрос: почему удар гитлеровцев оказался для нас столь ошеломляющим и роковым? Почему мы понесли в первый день и в первые месяцы войны тяжелейшие потери?

За эти и многие другие просчеты несут ответственность в первую очередь военные — Наркомат обороны, генштабисты, разведчики. Предоставим слово на этот счет опять же маршалу Жукову: «Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники, ни Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов».

Как видим, Жуков самокритично признал реальную картину случившегося. Однако странным такое признание было потому, что накануне войны, в конце декабря 1940 г., на совещании высшего командного состава Красной Армии и во время стратегической военной игры Жуков аргументированно доказывал то же самое, что немцы сделали практически 22 июня 1941 г.

В своем докладе «Характер современной наступательной операции» генерал армии Жуков убедительно говорил о том, что современные наступательные операции отличают «смелое и решительное применение танковых дивизий и мехкорпусов в тесном взаимодействии с военно-воздушными силами на всю глубину оператив

ной обороны противника... высокие темпы наступления». Ссылался при этом на наступательные операции немцев в Польше, Голландии, Бельгии, во Франции, где темпы наступления танковых и моторизованных сил составляли более 30 километров в сутки, а иногда доходили до 100—120 км/с. Совершенно правильно утверждал, что Красная Армия должна готовиться к боям с сильным противником.

Получается так, что в декабре 1940 г. Жуков доказывал о преимуществе мощных танковых ударов, а после войны в мемуарах писал, что никто не ожидал таких массированных ударов со стороны немцев. А ведь именно просчеты в определении ударной мощи немецкой армии с шести-восьмикратным превосходством сил на решающих направлениях предопределили наши огромные потери в первые дни войны, заставили советские войска вести ожесточенные оборонительные сражения и отступление в глубь страны летом и осенью 1941 г.

Располагало ли советское военно-политическое руководство данными о боевом составе, группировке войск противника и о том, что готовилось на той стороне границы? В основном располагало, хотя далеко не полно.

Начальник Разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Ф. И. Голиков 20 марта доложил лично Сталину весьма ценную информацию, в которой излагались все три варианта плана «Барбаросса». В своей докладной записке о третьем варианте Голиков писал: «Для наступления на СССР создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока наносит удар в направлении Петрограда; 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта — в направлении Москвы и 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба — в направлении Киев. Начало наступления на СССР — ориентировочно 20 мая».

мая тот же Голиков доложил политическому и во- i енному руководству страны о трупп ировке фаш истских i войск по периферии советских границ: их общая численность определялась в 103—107 дивизий. В Восточной Пруссии 23—24 дивизии, против ЗапОВО — 29 дивизий, против КОВО — 31—34 дивизии, в Прикар- I патской Украине — 4 дивизии, в Молдавии и Северной Добрудже — 10—1L Ожидается дальнейшее усиление немецкой группировки против СССР за счет высвободившихся в Югославии войск. Всего с румынской i и венгерской армиями количество войск составит око- i ло 130 дивизий.

Источник Разведуправления Генштаба из Софии июня 1941 г. сообщил: «Военное столкновение i ожидается 21 или 22 июня. В Польше находится 100 не- i мецких дивизий, в Румынии — 40, в Финляндии — 6, . в Венгрии — 10 и в Словакии — 7. Из них — 60 моторизованных дивизий». июня на основе разведданных Голиков доложил Сталину и Тимошенко, что на западных границах | СССР Гитлер сосредоточил 122 дивизии немецких : войск и по 16 дивизий финляндских и румынских. Всего 154 дивизии.

Угроза явно нарастала. Почему ее проигнорировали? i Маршал Жуков объяснял этот просчет так: «Сведениями о дислокации значительных военных сил в Польше мы i располагали, но Сталин в принципе считал само собой i разумеющимся, что немцы держат у наших границ крупные части, считаясь с возможностью нарушения пакта с нашей стороны. Ведь и мы, в свою очередь, держали на i границе немалое количество войск. А непосредственное : сосредоточение ударных немецких группировок было : произведено всего за два-три последних дня перед вой- | ной. И за эти двое-трое суток разведчики не успели передать нам сведения, которые бы составили полную картину готовящегося».

Однако наращивание военной угрозы происходило не в одно мгновение и не в короткие сроки. Совершен- i

но четко обозначилась следующая динамика сосредоточения гитлеровских войск против СССР: в сентябре 1939 г. в Восточной Пруссии и Польше у советских границ было 50 дивизий. К концу 1940 г. их стало 90, к маю 1941 г. — 120, а к июню — 140 (с учетом сателлитов Германии — 190). А всего в сухопутных войсках Германии к июню 1941 г. было 214 дивизий.

Все это лишний раз убеждает только в том, что немцы обрушились внезапно не с точки зрения времени перехода в наступление, а с точки зрения неожиданного для нас массирования сил и средств с шести-восьмикратным превосходством на решающих направлениях. Наши маршалы и генералы не ожидали такой мощи ударов, считали это маловероятным. Поэтому созданная группировка войск западных военных округов (фронтов) была не готова и не в состоянии отразить мощные удары противника, не было создано оборонительных рубежей, да и навыков ведения оборонительных сражений не хватало.

Что касается употребляемого часто термина «внезапность нападения Германии», то он имел место в основном в оперативно-тактическом масштабе и оказал сильное психологическое воздействие на те войска, которые не были готовы к отражению наступления противника, не знали, что делать и как делать. В наибольшей степени это относилось к частям ЗапВО, которые из-за потери бдительности и халатности командования прозевали начало наступления противника. На других направлениях войска вступили в бой с первой минуты организованно.

В стратегическом масштабе временного фактора внезапности фактически не было, так как информации о времени нападения Германии на СССР поступало «громадьё» — от «Красной капеллы», Р. Зорге, К. Филби и многих других источников.

Маршал Г. К. Жуков в своих мемуарах пишет о том, что он не знал ни конкретной даты нападения Германии, ни гитлеровского плана войны; что о нападении немцев

июня ему стало известно лишь из доклада начальника штаба Киевского военного округа генерал-лейтенанта М. А. Пуркаева вечером 21 июня от перебежчика — немецкого фельдфебеля, который заявил о начале наступления немецких войск с утра 22 июня. Немецкий перебежчик, конечно, был и его сообщение о времени нападения было. Но ведь были и другие данные, которые лежали на столе у наркома обороны и начальника Генерального штаба: марта начальник Разведывательного управления генерал Ф. И. Голиков доложил Сталину немецкий план «Барбаросса». С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков не могли не знать об этом документе, содержащем исключительной важности сведения; мая нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов доложил Сталину, что военно-морской атташе в Берлине М. Воронцов доносит о возможном вторжении немцев в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию 14 мая. Об этом тоже было известно в Генштабе;

военный атташе в Берлине В. И. Тупиков доложил в Генеральный штаб (Разведуправление) о том, что «по данным вполне авторитетного источника начало военных действий против СССР следует ожидать между мая и 15 июня 1941 г.»;

вечером 21 июня сотрудник германского посольства в Москве Герхард Кёгель сообщил: «В германском посольстве в Москве считают, что наступающей ночью будет решение, это решение — война»[†††††].

Обширная достоверная информация о начале нападения немцев поступала по линии советских органов государственной безопасности и из других источников, которая немедленно докладывалась ЦК ВКП(б) и Советскому правительству. Трудно себе представить, чтобы эта информация полностью утаивалась от наркома обороны и начальника Генштаба:

июня советский посол в Берлине Деканозов сообщил, что «нападение начнется завтра...»; июня органы КГБ перехватили шифротелеграмму посла Японии в Румынии японскому послу в Москве, в которой сообщалось: «Утром 20 июня германский посланник сказал мне доверительно следующее: «Обстановка вошла в решающую фазу развития. Германия полностью завершила подготовку от Северной Финляндии и до южной части Черного моря и уверена в молниеносной победе. Румыния также по мере возможности ведет подготовку к тому, чтобы можно было сразу выступить...»; июня ПГУ НКГБ направило в Разведуправление Генштаба разведсводку, в которой, в частности, говорилось: «Германская разведка направляет свою агентуру в СССР на короткие сроки — три-четыре дня. Агенты, следующие в СССР на более длительные сроки, — 10—15 суток, инструктируются о том, что в случае перехода германскими войсками границы до их возвращения в Германию они должны явиться в любую германскую часть, находящуюся на советской территории».

Перечисленные выше далеко не полные факты убеждают в том, что нападение Германии на Советский Союз для руководства страны и армии не было внезапным. Нападение было вероломным — это да! Об этом говорил заместитель председателя правительства

В.              М. Молотов в 12.00 22 июня.

В плане выявления сроков начала войны разведка сработала нормально. Маршал Г. К. Жуков обвинял ее в другом. В своих мемуарах он писал: «Наша агентурная разведка, которой перед войной руководил Голиков, работала плохо, и она не сумела вскрыть истинных намерений гитлеровского верховного командования в отношении войск, расположенных в Польше.

Наша агентурная разведка не сумела опровергнуть лживую версию Гитлера о ненамерении воевать с Советским Союзом... Наша разведка также не сумела вскрыть

и подтвердить конкретную подготовку немецких войск к войне против Советского Союза»*.

Такая строгая оценка Г. К. Жукова агентурной разведки трудно объяснима. В ходе войны маршал всегда требовал от начальника разведки докладывать ему только разведданные, а выводы из них он «сам в состоянии сделать». В данном случае маршал почему-то отошел от своего правила и требовал от агентуры оценки замыслов противника, выводов и предложений.

Добывающие источники в силу объективных причин не всегда могли этого сделать. К тому же информация о противнике поступала не только от агентуры. Данные поступали от других многочисленных источников. Возможно, начальник Генштаба не знал о докладах Рихарда Зорге, Кима Филби, источников госбезопасности о подготовке фашистской Германии к нападению на СССР. Однако у него были другие ответственные каналы. Разведданные на этот счет поступали от военных атташе из Берлина, Белграда, Софии, Бухареста, Вены и других стран и своевременно ему докладывались. Их содержание было достоверным и говорило о многом, в том числе о времени нападения Германии, о группировках немецких войск и направлениях основных ударов. При этом военные источники давали информацию о группировке войск противника вплоть до расположения каждой дивизии, то есть более ценную, чем другие источники**.

К сожалению, в силу противоречивости многочисленных разведданных и сложности быстротекущей обстановки многие сведения игнорировались Сталиным, Наркоматом обороны и Генеральным штабом. А нередко В своих воспоминаниях маршал Г К. Жуков, оценивая итоги войны в целом, высоко оценил работу военной разведки, отметив, что она свои задачи решала успешно. Это — пример для нашего времени. Сегодня военная разведка — передовая, преданная и самая надежная застава России.

** Содержание документов разведорганов госбезопасности и Раз- ведуправления Генштаба из архива КПСС опубликованы в «Известиях ЦК КПСС» (1990. № 4. С. 198-223).

юз

просто отвергались как ненадежные или провокационные.

Приведу самый, очевидно, осведомленный источник информации, о котором почему-то история умалчивает. Я имею в виду германского посла в Москве графа фон Шуленбурга[‡‡‡‡‡]. За несколько недель до войны Шуленбург обратился к находившемуся тогда в Москве советскому послу в Германии Деканозову, другу Берии и доверенному лицу Сталина, и пригласил его к себе на обед для доверительной беседы. Присутствовали четверо: Шуленбург, его ближайший сотрудник, советник германского посольства Хильгер (который впоследствии и рассказал

об              этом), Деканозов и Павлов (переводчик Сталина и Молотова). В Берлине об этом ничего не знали.

Уже после войны Хильгер сообщил в своих воспоминаниях, что «Шуленбург очень боялся пойти на этот отчаянный шаг», считал, что дело может кончиться судом в Германии за государственную измену. Тем не менее он себя пересилил. Предчувствуя, что война на два фронта в конце концов ведет Германию к разгрому, опытный немецкий дипломат старой школы, консерватор и националист, но не фашист, решился на все.

Он и Хильгер «открыли глаза» Деканозову. Они предложили передать Сталину, что Гитлер уже в ближайшее время ударит по СССР. Это, безусловно, была государственная измена! И какая! Посол сообщает правительству, при котором аккредитован, что его страна вероломно нападет на их страну. Шуленбургу грозила за это смерть и несмываемый позор[§§§§§].

Но как реагировал на это советский руководитель? «Наши усилия, — пишет Хильгер, — закончились пол

ным провалом». Сталин не поверил Шуленбергу, как не поверил Р. Зорге. Он счел, что сообщение германского посла всего лишь хитрый ход со стороны самого Гитлера с мыслью вынудить у него новые уступки.

Хильгер добавляет: «Чем дальше шло время и чем больше я наблюдал за поведением русских, тем больше я убеждался, что Сталин не сознавал, как близко было угрожающее ему нападение. По-видимому, он думал, что сможет вести переговоры с Гитлером о его требованиях, когда они будут предъявлены. Похоже, что Сталин был готов к новым уступкам Гитлеру».

Конечно, информация посла Шуленбурга была ценной, но в этом деле напрашивался явный шантаж, довериться которому советский лидер не мог.

Подводя итог разговору о развединформации разных источников, я не ошибусь, если скажу, что ключ к разгадке недооценки времени начала войны подсказал нам сам Сталин. В августе 1942 г. Черчилль, будучи в Москве, напомнил Сталину о важном значении своего предупреждения лично им и через посла Криппса о надвигающейся большой войне Германии против России. На что Сталин ответил: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого»*.

В этом ответе, видимо, кроется вся разгадка. Сталин думал, что Гитлер ведет с ним игру обмана и шантажа и допускал возможность оттянуть время нападения на СССР хотя бы на полгода. Он знал, что Красная Армия еще не полностью готова к войне и хотел выиграть время до 1942 г., о чем откровенно высказался К. А. Мерецкову в начале февраля 1941 г. * *

В заключение считаю целесообразным высказать принципиальные положения, касающиеся подготовки к войне страны и армии.

Версия маршала Г. К. Жукова о том, что Сталин «игнорировал явную угрозу нападения фашистской Германии», некорректна. Приведенные в разделе факты говорят об огромной работе страны и армии по подготовке к отражению агрессии. Абсолютное большинство мероприятий на этот счет проводились по решению и под руководством Сталина.

Не соответствуют действительности укоренившиеся в отечественной историографии утверждения, что наши Вооруженные Силы были приведены в боевую готовность только по директиве Генерального штаба в 23.45 21 июня 1941 г. и данная директива была единственным документом на этот счет. На самом деле многие соединения и части приграничных военных округов и флотов по приказу командующих (с разрешения Генштаба) в боевую готовность были приведены 18—20 июня, о чем подтверждают И. Баграмян, П. Полубояров, П. Пуркаев, А. Головко, другие высокие руководители войск военных округов и флотов, а также рассекреченные документы.

При этом в военных округах имелись разработанные планы обороны государственной границы, а войска и флоты имели четкие и конкретные задачи по отражению немецкого удара.

Не хватало лишь правильного понимания современного «сценария» начального периода войны. Между тем если стратегия вступления государства и армии в войну изначально ошибочна, то ничто — ни искусство генерала на поле боя, ни доблесть солдат, ни отдельные одноразовые победы — не могло иметь того решающего эффекта, которого можно было ожидать в противном случае.

Одной из важнейших причин поражения наших войск в начальный период войны явилась недооценка Наркоматом обороны и Генеральным штабом существа самого начального периода войны, условий развязывания войны и ее ведения в первые часы и дни. Это самокритично признавал Г. К. Жуков: «При переработке оператив

ных планов весной 1941 г. практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы, и условия были далеко не равными».

Недооценка военным руководством начального периода войны тянула за собой просчеты в части, касающейся развертывания войск, вопросов отмобилизования, создания соответствующих группировок и т. д., что в конечном счете поставило наши войска в сложнейшие условия вступления в войну. Представляется, что эта одна из первопричин нашего поражения летом и осенью г. требует более серьезной проработки в историческом плане для извлечения из нее уроков Российской армией в настоящее время.

О каких уроках идет речь? Попытаюсь сформулировать их применительно к тому времени, то есть к жаркому лету 1941 г.

Для предотвращения катастрофы 41-го года необходимо было решить перед войной принципиальные проблемы теории и практики современного оперативного искусства:

во-первых, в корне пересмотреть способы и формы вступления государства в войну, а также ведения первых операций начального периода с учетом опыта военных действий гитлеровской армии. Отказаться от установок сдерживания первого удара противника слабыми армиями прикрытия с целью обеспечения отмобилизования и ввода в сражения главных сил. Эти установки времен Первой мировой войны фактически стали основной причиной наших поражений и потерь;

во-вторых, требовалось решительно изменить «слово

и дело» по отношению к обороне. Начиная с «Единой военной доктрины» М. В. Фрунзе, Красная Армия обучалась только наступлению. Оборону как нормальный вид боевых действий, к сожалению, неправомерно забыли, и войска всех категорий не умели обороняться по всем правилам оперативного искусства. В Генштабе и округах был разработан лишь один вариант действий наших войск в начале войны — наступательный. Оборонительного варианта плана не было. «План обороны государственной границы 1941 г.» являлся планом прикрытия отмобилизования и развертывания Красной Армии и его нельзя считать оборонительным планом войны. Танковые и механизированные корпуса оборонительных задач вообще не получали и вести оборону не умели. Приграничные военные округа (фронты) оборонительных рубежей в оперативной глубине заранее не создавали даже на таких естественных преградах, как крупные водные преграды. Между тем организованные действия наши войска начали вести лишь с того момента, как был создан сплошной стратегический фронт обороны;

в-третьих, исходная группировка войск приграничных военных округов строилась без учета возможных действий противника. Основные силы фронтов сразу же оказались под ударами главных моторизованных группировок немцев, на направлении которых соотношение сил было шести-восьмикратным в пользу противника;

в-четвертых, почти вся авиация размещалась на аэродромах вблизи границ и понесла тяжелые потери в первый день. Большая часть окружных мобилизационных запасов вооружения, боеприпасов, ГСМ и другого также была сосредоточена на небольшом удалении от границы и была захвачена немцами в первые дни войны;

в-пятых, игнорирование начального периода войны поставило наши войска в тяжелейшие условия. Вместо затяжных боев война с первых часов началась с сильней

шего удара военной мощи вермахта: авиации, артиллерии, танковых и моторизованных войск, действиями по нашим тылам десантов и разведывательно-диверсионных групп.

Это ошеломило наши войска. Во многих частях и соединениях снизу доверху началась паника, из-за уничтожения средств связи терялось управление[******] возникали оцепенение и растерянность командного состава. Никто не знал истинную обстановку, правдивой информации. Организовать бой в этих условиях было невозможно. Стыдно признать, но просчет в оценке начального периода войны сказался сразу же в первые дни после 22 июня 1941 г.

Удары противника на главных направлениях были настолько мощными и стремительными, что у наркома обороны Тимошенко и начальника Генерального штаба Жукова уже на пятый день войны вкралось сомнение, может ли Красная Армия остановить врага до Москвы?*

Об              этом самокритично вспоминал маршал Тимошенко спустя много лет после войны среди генералов и офицеров Белорусского военного округа. Жаль, что этот опытный, талантливый, много знающий военачальник не оставил после себя своих суждений о событиях того времени, в том числе по поводу начального периода войны. По его мнению, разработанный до войны план

военных действий не отвечал обстановке начала войны и главная ошибка состояла в разработке неграмотного сценария вступления вооруженных сил в войну (по примеру времен Первой мировой: прикрытие — отмобилизование — контрудар; не было оборонительного варианта плана).

Кроме того, противник был опытнее нас, лучше обучен на всех уровнях и технически оснащен. Мы приобретали опыт в тяжелых боях начального периода войны, а когда научились воевать, тогда стали побеждать врага. Начало коренного поворота в ходе Великой Отечественной и всей Второй мировой войны было положено в битве под Москвой.

Перечисленные выше уроки являются не второстепенными моментами, а основными причинами чудовищных промахов, просчетов и ошибок командиров и штабов. В интересах дела сказать правду об этом не является зазорным.

И последнее. Об оценках маршалом Жуковым деятельности Сталина в первый период войны. Указанные в книге ошибки и просчеты Сталина в большинстве своем препарированы. Многие недостатки, допущенные Наркоматом обороны и Генеральным штабом, оказались как бы в тени или переложены опять же на Сталина. Приведу на этот счет некоторые дополнительные размышления маршала. «В начале 1941 г., когда стало известно о сосредоточении крупных немецких сил в Польше, Сталин обратился с личным письмом к Гитлеру, сообщив ему, что нам известно о планах нападения на СССР. В ответ Гитлер прислал Сталину письмо, тоже личное и, как он подчеркнул в тексте, — доверительное, где сообщал, что в Польше действительно сосредоточены крупные войсковые соединения, но это сосредоточение никак не направлено против Советского Союза; что он намерен строго соблюдать заключенный им пакт, в чем ручается честью главы государства. А войска его в Польше сосредоточены в других целях. Территория Западной и Центральной Германии подвергается сильным английским

бомбардировкам и хорошо наблюдается англичанами с воздуха. Поэтому он был вынужден отвести крупные контингенты войск на Восток с тем, чтобы иметь возможность скрытно перевооружить и переформировать их там, в Польше. Сталин поверил этому письму.

Однако в дальнейшем, перед лицом повторяющихся сигналов Наркомату обороны удалось добиться у Сталина разрешения на частичный призыв в кадры полмиллиона запасных и на переброску в западные округа еще четырех армий.

Я как начальник Генерального штаба понимал, что переброска мобилизованных к месту службы не может остаться в секрете от немцев, должна встревожить их и обострить обстановку. А раз так, то одновременно с этими мероприятиями нужно привести в боевую готовность войска приграничных округов. Я докладывал это Сталину, но он после того, как его две недели пришлось убеждать согласиться на первые два мероприятия, теперь на это третье, непосредственно связанное с первыми двумя, согласия так и не дал. Он ответил, что приведение в боевую готовность войск, стоящих в приграничных районах, может привести к войне, а он убежден, что нам удастся славировать, объяснить и частичный призыв и переброску армий таким образом, чтобы это не встревожило Гитлера.

Так получилось, что одни из мер были нами проведены, а другие — нет. По существу, мы остановились на полумерах, что никогда не приводит к добру.

Говоря о предвоенном периоде и о том, что определило наши неудачи в начале войны, нельзя сводить только к персональным ошибкам Сталина или в какой-то мере к персональным ошибкам Тимошенко.

Надо помнить и некоторые объективные данные. Например, что представляла тогда собой наша армия и армия Германии. Насколько выше был ее военный потенциал, уровень промышленности, уровень индустриальной культуры, уровень обшей подготовленности к войне.

После завоевания Европы немцы имели не только сильную, испытанную в боях, развернутую и находившуюся в полной боевой готовности армию, не только идеально налаженную работу штабов и отработанное буквально по часам взаимодействие пехоты, артиллерии, танков, авиации. Немцы имели перед нами огромное преимущество в военно-промышленном потенциале. Почти втрое превосходили нас по углю, в два с половиной раза по чугуну и стали. Правда, у нас оставалось преимущество по нефти — и по запасам и по объему добычи. Но даже несмотря на это, мы, например, к началу войны так и не имели необходимого нам количества высокооктанового бензина для поступавших на наше вооружение современных самолетов, таких, как МиГи.

Наконец, надо добавить, что Гитлер со дня своего прихода к власти абсолютно все подчинил интересам будущей войны, все строилось в расчете на победу в этой войне, все делалось для этого, и только для этого. А мы такой позиции не заняли, остановились на полумерах. Сталкивались друг с другом интересы ведомств, шла бесконечная торговля по каждому вопросу, связанному с вооружением армии и подготовкой к войне. Все это тоже надо класть на чашу весов, объясняя причины наших поражений и неудач первого года войны.

Сталин считал, и считал справедливо, что для того, чтобы подготовиться к войне, нам нужно еще минимум два года. Они нужны были и для военно-стратегического освоения районов, занятых нами в 1939 г., и для реорганизации армии, в том числе технической, с которой мы сильно запоздали. Хотя за год, прошедший между концом финской кампании и началом войны, было немало сделано, но, чтобы оказаться вполне готовыми к войне, нам нужно было действительно еще около двух лет».

Конечно, Сталина можно винить во всем, так как в его руках была вся полнота власти. Но ведь талантли

вые полководцы Жуков и Тимошенко занимали самые высокие военные посты. Их воспоминания вышли в свет, когда Сталина уже не было. А в тяжбе с мертвыми живые всегда правы. Однако величие самого крупного руководителя определяется не только в великом, но и в малом. Этим я хочу сказать, что нельзя открещиваться от своих ошибок и перекладывать их на чужие плечи. Все равно, что скрыто теперь, раскроет время.

Между прочим, уместно отметить, что Сталин всегда, начиная с Халхин-Гола, относился к Жукову с большим доверием, высоко ценил его полководческий талант. Он, Сталин, назначил Жукова в январе 1941 г. начальником Генерального штаба, в критический для Ленинграда момент послал его предотвратить захват немцами города, потом приказал возглавить оборону Москвы. По приказу Сталина Жуков (представитель Ставки ВГК) координировал действия фронтов при подготовке контрнаступления под Сталинградом. Командовал 1-м Белорусским фронтом при штурме Берлина, подписал акт о безоговорочной капитуляции Германии, принимал Парад Победы.

Они вместе готовились к отражению фашистской агрессии в 41-м году, только один отвечал за страну и вооруженные силы, другой — за вооруженные силы. Надвигалась большая беда, и они оба, Сталин и Жуков, хорошо это понимали. Поэтому, на мой взгляд, является не совсем корректным утверждение маршала о том, что сталинское руководство слишком много верило фальшивым заявлениям Гитлера. А разве начальник Генерального штаба и нарком обороны не относились к сталинскому руководству?

Разве Генштаб не отвечал за полумеры в перевооружении армии, создании стратегических резервов, в практическом обучении вооруженных сил всем видам и способам современных военных действий? Разве диагноз неприятельских намерений накануне войны не являлся первостепенной задачей прежде всего Генштаба?

Знал ли Сталин о неизбежности и времени нападения фашистской Германии на Советский Союз? Да, знал. У него были достоверные данные о приближении войны и сроках ее начала. Хотя в большом информационном потоке на этот счет были путаница и противоречивые сведения, что вполне естественно для предвоенной обстановки, Сталин, однако, сумел разобраться в этой неразберихе и его расчеты в главном вопросе были верны: война с Германией начнется «вскоре».

Об              этом он говорил 5 мая 1941 г. на встрече с выпускниками военных академий.

Верил ли Сталин заверениям Гитлера о том, что Германия будет верна пакту о ненападении и не собирается воевать с Советским Союзом? Нет, никогда не верил, о чем свидетельствуют многие факты, в том числе упомянутые в книге.

Принимал ли Сталин необходимые меры по укреплению обороноспособности страны? Да, принимал. Только благодаря ему за короткий срок были созданы мощная военно-экономическая база страны, современная армия, духовно подготовлен народ и все советское общество к будущим военным опасностям.

Правильно ли будет утверждать, что Сталин, зная о признаках готовности Германии к войне с нами, все же не дал согласия военным на своевременное приведение войск приграничных военных округов в боевую готовность? Такой однозначный вывод является неправильным. Нельзя валить ошибки в этом принципиальном вопросе только на Сталина. По его указанию, как сказано выше, был осуществлен ряд важных мер по усилению боеготовности Вооруженных Сил в целом и западных военных округов в особенности. Это, во-первых. Во- вторых, как признавал Жуков, «...на нас — военных — лежит ответственность за то, что мы недостаточно настойчиво требовали приведения армии в боевую готовность и скорейшего принятия ряда необходимых на случай войны мер. Очевидно, мы должны были это делать более решительно, чем делали».

Нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов в мемуарах «Накануне» по вопросу о приведении войск в боевую готовность ответил более определенно: «Некоторые теперь уверяют, что якобы И. В. Сталин не придавал значения повышению боевой готовности Вооруженных Сил. Больше того, будто бы он просто запрещал этим заниматься. С этим я согласиться не могу... мы посылали доклады и оперативные сводки в правительство и Генеральный штаб и никаких возражений оттуда не получали». По решению Кузнецова все флотььс 19 июня находились в готовности № 2, а 21 июня в 23 часа 35 минут им был отдан устный приказ наркома: «Немедленно перейти на готовность № 1 и в случае нападения применить оружие».

К сожалению, ничего подобного нельзя сказать о значительной части нашей авиации, которая по вине командиров авиасоединений оказалась не готовой к отражению воздушных ударов немецкой авиации. Она понесла большие потери, отдала господство в воздухе в первый же день войны, что явилось одной из причин трагедии начального периода.

Попытки так называемых историков приписать Сталину ошибки за взлом советской линии обороны 22 июня являются, мягко говоря, притворством. Эти ошибки принадлежат не политике, а военному искусству, to есть Наркомату обороны и Генеральному штабу. Поставлю несколько вопросов на этот счет.

Почему Тимошенко и Жуков не контролировали должным образом исполнение указанных выше ускоренных мероприятий по приведению в боеготовность войск приграничных военных округов, в том числе собственного приказа от 19 июня о рассредоточении самолетов на аэродромах и их маскировке? Почему так неосмотрительно осуществлялось управление войсками? В чем причина того факта, что высшее военное руководство страны допустило вступление Красной Армии в войну по устаревшему сценарию Первой мировой войны? Как могло случиться, что западные приграничные

округа (фронты) оказались не подготовленными к ведению оборонительных сражений, своевременно не создали в глубине оперативно-тактические рубежи обороны, используя выгодные естественные преграды?

Ответы на эти вопросы, по существу, до сих пор находятся в тени. Неужто так уж трудно разобраться в ответственности должностных лиц за решение указанных вопросов, которые сыграли определяющую роль в нашем поражении в начале войны! Причина, видимо, в другом, а именно — после смерти Сталина, особенно после XX съезда КПСС, Никита Хрущев (умная головушка) подал команду «фас» на «развенчивание культа личности Сталина». Сразу же появились многотомные сочинения, в которых крупные военачальники, политические деятели, ученые, писатели, башковитые историки в «духе времени» повернули свои мозги на 180° и превратились из отъявленных коммунистов в замшелых диссидентов-демократов. Начали переписывать военную историю, подгоняя ее под новую личность (например, шеститомник истории «Великой Отечественной войны», 1961 г.), а ошибки военного искусства того периода неоправданно переложили на политику Сталина. Потом вся эта критика автоматически перешла в учебники и гуляет до сих пор по страницам печати.

Даже в мемуарах маршала Г. К. Жукова, к сожалению, имеется немало субъективных оценок деятельности Сталина, о чем было сказано выше. Добавлю к этому, что не все прозрачно в упреках Жукова относительно заблуждения Сталина о том, что Гитлер «не рискнет начать поход на СССР, пока не закончит войну на Западе». Думаю, что при оценке этого факта целесообразно учитывать два кардинальных обстоятельства. Первое состоит в том, что Сталин в той международной обстановке больше всего опасался объединения крупных империалистических государств — Англии, США и Франции совместно с фашистской Германией — против Советского Союза. Поэтому, как

известно, он внимательно отслеживал все признаки такого возможного альянса.

Второе обстоятельство связано с оценкой военнополитическим руководством страны серьезности вторжения Германии в Англию (операция «Морской лев») и определением способности Англии продолжать войну с Германией. Этот фактор часто ускользает из поля зрения исторических исследований, хотя он, на мой взгляд, играет главную роль в понимании того, почему появилась эта идея «Гитлер завяз на Западе». Почему она стала у Сталина навязчивой и преследующей его мыслью? Какова была точка зрения на этот счет высшего военного руководства страны и прежде всего Генерального штаба? Обо всем этом рассказывается в следующем разделе.