Л.Д. Троцкий — прагматик и идеалист

Вся важность задачи скорейшей организации в стране регулярной армии открылась большевистским лидерам только после начала наступления немецких войск, которое и наступлением-то назвать у военного человека не поворачивался язык даже в то смутное время.

Этого, однако, было достаточно, чтобы «революционная» армия на всем протяжении фронта ударилась в паническое бегство. Красногвардейские отряды, наиболее «сознательные» из советских войск, даже при многократном превосходстве в силах также не решались ввязываться в серьезные бои с грозными немцами. Псков был захвачен 25 февраля 1918 г. «небольшими силами немцев». У Ямбурга, против батальона германцев, захватившего Нарву 3 ноября и выставившего в сторону красных всего лишь «жидкую сторожевую цепь», нерешительно топтались 7 красногвардейских отрядов «общей численностью около трех тысяч с пулеметами», которые, по докладу Д.П. Парского[79], проявляли активность только в «организации» то ли своих, то ли дополнительных сил. Причем даже краса и гордость революции - матросы - «оборонять позицию у Ямбурга были несклонны» [52, т.1, С. 93].

Паника обуяла не только войска. Советские военные руководители, судя по всему, также пребывали не в самом спокойном состоянии духа. «Неужели не найдется взводов, отрядов по 30-50 человек, которые бы не пошли на подвиги,.. - отчаянно и сумбурно взывал наркомвоен[80] Н.И. Подвойский. - Нужно, наконец, кликнуть клич на героев (!) и такие, несомненно, найдутся.

Однако агитация, построенная на прежнем «уговаривании» войск уже не срабатывала. Напрасно воззвание от 19 февраля командующего 3-й армией тов. Г.Н. Кудинского обращалось к пролетарской сознательности войск: «Товарищи рабочие, солдаты и крестьяне. Настал последний час борьбы, тяжелой борьбы. Вопрос поставлен ребром: быть ли нам свободными, равноправными гражданами или опять на долгие века заковать себя в цепи рабства и отдаться в жертву неумолимому, жадному зверю - капиталу... Товарищи, кто был хотя бы день свободным, тот не захочет быть рабом. Для русского народа, призванного творить великое дело освобождения - зажечь факел социальной революции, есть один путь: победить или умереть...

Записывайтесь, товарищи, в мои добровольческие отряды. Еще один, может быть последний натиск, и солнце социализма яркими лучами разольется по многострадальной стране. Людям, борющимся за свободу в моих отрядах, предписываю немедленно подать списки и адреса своих семейств, коим мною будет оказана помощь как хлебом, так и всеми предметами первой необходимости. Да здравствует революция! Смерть капиталу!» [37, т.1, С. 244].

Парадоксальность употребления социального пафоса в красной военной риторике лучше всего видна из этой короткой речи. Несмотря на то, что на революционные армии наступали вполне конкретные, хорошо знакомые по трехлетней войне немцы, оратор даже не упоминает имени противника, предпочитая призывать дать отпор безликому «капиталу». Жалкая попытка купить мужество полуголодных войск обещанием хлеба и «предметов первой необходимости» была, естественно, обречена. Единственными местами в речи, еще как-то укладывающимся в схему вдохновляющего речевого воздействия, можно считать упоминание о «последнем, решительном бое», и традиционную цепочку лозунгов-призывов.

«Мы предполагали, - с сарказмом говорил В.И. Ленин о тех днях на VII экстренном съезде РКП(б), проходившем 6-8 марта 1918 г., - что Петроград будет потерян нами в несколько дней, когда подходящие к нам немецкие войска находились на расстоянии нескольких переходов от него, а лучшие матросы и путиловцы, при всем своем великом энтузиазме оказывались одни, когда получился неслыханный хаос, паника, заставившая войска добежать до Гатчины, когда мы переживали то, что брали назад несданное, причем это состояло в том, что телеграфист приезжал на станцию, садился за аппарат и телеграфировал: «Никакого немца нет. Станция занята нами». Через несколько часов телефонный звонок сообщал мне из Комиссариата путей сообщения: «Занята следующая станция. Никакого немца нет. Телеграфист занимает свое место»... Вот вам реальная история одиннадцатидневной войны[82]» [93, С. 242].

Катастрофа революционной армии выдвинула на высший военный пост в республике в мартовские дни 1918 г. человека, имя которого у его современников долгое время устойчиво ассоциировалось с созданием и организацией РККА - Л.Д. Троцкого (1879-1940). Новый наркомвоен уже 19 марта на заседании Московского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов категорично заявил: «Нужна наново и правильно организованная армия!» [173, С. 19].

Вывод этот, как и последующие мероприятия нового главного советского военного руководителя, был в значительной степени очевиден.

Требованиям этим не было числа, мы позволили привести здесь только наиболее характерные. Отсюда, не надо было обладать особой гениальностью, чтобы сделать вывод, который, правда, задним числом был оформлен в воспоминаниях уже упоминавшегося комиссара Рум- черода Л.С. Дегтерева: «Полуторамесячный опыт строительства Красной армии... показал необходимость привлечения более широких масс более опытных военных специалистов, а вместе с этим необходимость разделения военно-оперативной от военно-политической работы, необходимость одновременного существования и института «военруков» и политического аппарата, но взаимоотношения между ними еще не успели вылиться в более или менее определившуюся форму» [48, С. 79].

Таким образом, первой задачей, вставшей перед наркомвоеном Троцким, была задача обеспечения Красной армии квалифицированным командными кадрами и разграничения полномочий между ними и политическим руководством. Приступая к решению этой двуединой задачи, в выступлении на заседании ЦИК 22 апреля 1918 г., Троцкий решительно заявил: «В вопросах чисто военных, в вопросах оперативных, тем более чисто боевого характера, военные специалисты во всех учреждениях имеют решающее слово... Комиссар своею подписью только ручается перед солдатскими и рабочими массами в том, что данный приказ продиктован военным замыслом, а не контрреволюционным подвохом. Это все, что говорит комиссар, подписываясь под тем или иным оперативным приказом. Ответственность за целесообразность приказа целиком падает на военного руководителя (выделено нами.

Приказ № 617 от 5 августа 1918 г. подтверждал то же самое, только более ярко: «1. Комиссар не командует, а наблюдает, но наблюдает зорко и твердо. 2. Комиссар относится с уважением к военным специалистам, добросовестно работающим, и всеми средствами Советской власти ограждает их право и человеческое достоинство. 3. Комиссар не перекоряется[86] [87] по пустякам, но когда бьет, то бьет наверняка...5. За перелет тушинских вороваз на театре военных действии комиссар отвечает головой» [34, С. 32].

Для того, чтобы придать такую форму взаимоотношениям «военруков» и комиссаров в условиях господства ультрареволюционных, «левацких» взглядов на привлечение в РККА военных специалистов старой русской армии надо было обладать немалым политическим мужеством, несгибаемой волей, решительностью и способностью к убеждению оппонентов, позиции которых в большевистском руководстве вплоть до 1920 г. были очень сильны. Об упорной непримиримости ряда коммунистов в вопросе о «военспецах» косвенно свидетельствует факт введения в партийную программу (!) РКП(б) на VIII съезде (18-23 марта 1919 г.) строк, продиктованных велением момента: «... необходимо широкое привлечение к делу организации армии и ее оперативного руководства военных специалистов, прошедших школу старой армии» [152, С. 80]. Потребовалось решение партии, чтобы, включив рычаги партийной дисциплины, обязать ортодоксальных коммунистов подчиняться бывшим «слугам капитала». В этой связи любопытно, что под целым рядом военных документов, датированных 1918 годом, подпись военного руководителя следовала после подписи комиссара.

Вторая задача заключалась в немедленном наведении в частях не «революционного», а настоящего воинского порядка и дисциплины, поэтому на том же заседании ЦИК утвердил текст военной присяги РККА, известной также под названиями «Социалистической клятвы» и «Формулы торжественного обещания».

«1. Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина Рабочей и Крестьянской армии.

Текст этот, набросанный Л.Д. Троцким, по выражению И. Дойчера, «на одном дыхании», с одной стороны, ярко выражает господствовавшие в большевистском сознании романтические идеи о цели русской пролетарской революции - социальном освобождении всего человечества и достижении братства народов, создании «земшарной Республики Советов», как позже писал П.Коган. Но вместе с тем в присяге ясно слышится практический голос государственного пафоса: защита интересов Советской России, ее суверенитета и территориальной целостности выводится Троцким на первое место в ряду задач армии. Правда, присяга принималась перед лицом трудящихся всего мира (!), но это сегодня воспринимается лишь данью революционной фразеологии и теории «перманентной революции».

Отражением полной экономической разрухи революционного времени, нехватки самого необходимого, предвестием хронического «дефицита» служило требование охранять военное и народное имущество «от порчи и расхищения», ставшее своеобразным рефреном всех текстов присяг советского периода. Навеян этот пассаж был, очевидно, наблюдением за тем, как в ходе недавнего «триумфального шествия немецкого империализма» «деморализованная масса солдат... бросала и распродавала многомиллионное разное военное имущество» [52, С. 110].

Глубокое классовое расслоение общества и неуклонно возраставшее ожесточение гражданского противостояния впервые проявлялись в призывании военнослужащими на себя кары закона за возможную измену клятве, что являлось, безусловно, новым явлением в истории развития жанра российской военной присяги, сообщая ей репрессивнокарательный дух. Мало того, угроза карательных мер со стороны закона подкреплялась в тексте обещанием сильнейших морально-нравственных санкций со стороны общества, что отражало складывавшийся тоталитарный характер нового строя. Именование военнослужащего, принимавшего присягу, «сыном трудового народа», еще вносило некую патриархальность в отношениях с властью, но в последующих редакциях окончательно трансформировалось в обезличенного «гражданина».

Большевистский опыт разложения старой армии нашел отражение в категорическом требовании выполнять уже все приказы командиров, а не только когда этого требовал «долг офицера (солдата) и гражданина перед Отечеством», как звучало в присяге Временного Правительства. Последняя формулировка оставляла нежелательную свободу в трактовке военнослужащими своего долга перед Отечеством.

Очевидно, Троцкий с самого начала предполагал, что на одном добровольческом принципе и революционном энтузиазме боеспособную армию в советской России не построить, поэтому на этом же заседании 22 апреля 1918г. ЦИК для начала принял декрет об обязательном обучении военному делу рабочих и беднейшего крестьянства. Однако и силу революционного энтузиазма гибкий, прагматичный политик Троцкий брал на учет и стремился полностью использовать, заключая его в соответствующие организационные рамки.

В связи с этим значительно оживилась деятельность организационноагитационного отдела (ОАО) Всероссийской коллегии по организации Красной армии. Уже 28 марта 1918 г. в Москве были открыты Агитаторские курсы, на которые допускались все желающие, снабженные рекомендациями организаций, стоявших на «платформе Советской власти». Ниже приводится типичный образец пропагандистской продукции этого ведомства.

«Товарищи рабочие, крестьяне и вся беднота! ...Мы должны стать вооруженным народом.

Всюду, в городах и в селах, по всей стране надо начать немедленно поголовное обучение взрослого населения военному делу... На каждом заводе, при каждой мастерской, в каждом квартале, в каждой деревушке, в каждом селе, при волостных земельных комитетах, при Советах, - всюду надо создавать вербовочные пункты, военные комиссии, военные отделы...

Пусть все насильники, хотящие поработить нас, - пусть все увидят какую силу они разбудили, какую тревогу великую они поселили в трудящихся... Если нам кликнут клич: под ружье! К оружию! Мы ответим: мы здесь, мы готовы бороться дружными рядами за освобождение трудящихся, за землю, за социализм!..

Мы сдались безоружными. На миг мы проявили слабость, усталость овладела нами. С новыми силами поднимаемся мы. Сила эта - вооруженный народ. Этой силе не страшны империалисты, она сломит всякое рабство.

Все за работу. Будем строить эту новую силу - силу вооруженного народа» [37, С. 197-198]

До 16 июня 1918 г. ОАО и курсы подготовили и разослали по всей стране около 300 агитаторов. Было выпущено и отпечатано более 15 изданий общим тиражом 2.406.000 экземпляров. Пропагандистская кампания на результатах набора сказывалась, впрочем, довольно слабо. В Москве, например, на 30 марта 1918 г. насчитывалось всего 11 000 красноармейцев при 2 000 (!) пулеметов.

На первых порах регулярные армейские части сосуществовали с отрядами, которые руководствовались еще не изжитыми фабрично- заводскими принципами организации Красной гвардии. Так от бойцов Особого Петроградского отряда требовалось «всеми силами не щадя своей жизни защищать и поддерживать Советскую власть, ни на минуту не забывая о великих и светлых целях социализма», и «исполнять боевые приказы хотя бы влекущие верную смерть, если таковые исходят от начальствующих лиц», «в боевой обстановке не приносить жалоб на усталость,., на недостаток продовольствия, а в боевое время и на отсутствие такового, помня, что в боевой обстановке возможны случаи, когда совершенно исключена возможность снабжения продуктами», и служить не менее 2-х месяцев, но... об уходе предупреждать за 2 недели [37,

С.              267]. Особенно охотно, по материалам печати, люди записывались в красные партизанские отряды, в которых понятия о дисциплине были более чем символическими, действовавшие исключительно на страх и риск формировавших их командиров.

Состояние боевой подготовки красноармейцев также оставляло желать лучшего. Например, результаты стрельб из винтовок в Петроградском ВО 5 марта 1918 г. были следующими: попадания в щит - 20-30 %, в мишень - 15-20 %.

Вот с такими вооруженными силами встретила Советская республика первый серьезный удар организованных сил контрреволюции - восстание чехословацкого корпуса. Собственно говоря, армии как таковой у большевиков еще не было. Было некоторое количество «вооруженного народа», как метко характеризовала советские войска большевистская прокламация, но не было армии. Эту армию еще предстояло создать боями и кропотливой повседневной работой тысяч рядовых коммунистов, командиров и комиссаров, и она создавалась, можно сказать, до последних сражений Гражданской войны.

После выступления чехословаков, сплочения сил донского казачества, организации Добровольческой армии, сопровождавшихся ростом количества контрреволюционных мятежей в тылу, перед советской властью вставала во весь рост проблема борьбы уже не за отвлеченные идеалы всемирного братства и мировой революции, а за собственное выживание «в отдельно взятой стране», борьбы не на жизнь, а на смерть. Смена целей вооруженной борьбы очень скоро отразилась на содержании военной риторики большевиков, в которой с этого времени зазвучал в полную силу страстный и грозный голос Л.Д. Троцкого.

Риторика наркомвоена очень оперативно реагировала на изменения в военно-политической обстановки. Через 5 дней после падения Самары, 13 июня 1918 г. вышел приказ всем частям РККА, сражавшимся против мятежников и чехословаков, из которого ясно виден личный риторический стиль Троцкого, который почти четыре года олицетворял собой военную риторику революции.

«Солдаты Красной Армии! Враги рабочих и крестьян подняли восстание. Бывший генерал Краснов восстанавливает на Дону царские порядки и открывает дорогу чужестранному вторжению. Преступный мятежник Дутов двигает против рабочих и крестьян темные банды на Урале.

Агенты чужестранных капиталистов путем подкупа, лжи и клеветы подняли наших военнопленных чехословаков на восстание против русских рабочих и крестьян. На Дону, на Волге, на Урале, в Сибири помещики, капиталисты, реакционные генералы поднимают голову...

Вам, солдаты Красной Армии, Совет Народных Комиссаров приказывает раздавить контрреволюционные банды и стереть врагов народа с лица земли!

Во всех частях должны царить порядок и дисциплина. Все приказания лиц командного состава должны выполняться беспрекословно. Приказываю начальником докладывать мне обо всех подвигах революционного героизма и воинской доблести. Я буду их поименно публиковать для сведения всей страны. Пусть каждый город, каждая деревня рабочей и крестьянской России знает, кто отщепенец, а кто верный и честный сын народа.

Трусы и изменники должны быть отброшены и раздавлены. На помощь храбрым придут все честные рабочие и крестьяне России. Да здравствует Рабоче-Крестьянская Красная Армия!» [37, С. 217].

Приказ должен был продемонстрировать всем, что шутки в деле обороны республики закончились. Начать с того, что излюбленная форма обращения к войскам «эпохи красногвардейской атаки на капитал» «товарищи» или даже «дорогие товарищи» была решительно отброшена и заменена почти наполеоновской «солдаты Красной Армии», которая и употреблена по-наполеоновски - дважды. Стиль командный, сдержанный, полный внутренней силы. Фразы короткие, емкие, легкие для восприятия: 80 % предложений содержат менее 11 слов, самое длинное предложение - всего 16. Оттого никакой революционной восторженной велеречивости, стилистические фигуры практически отсутствуют. Зато используются весьма экспрессивные глаголы, составляющие не менее 16% слов текста. В речи нет и намека на былую практику «уговаривания» войск; преобладают жесткие императивные формулы «должны», «приказываю».

Троцкий очень любил экспрессивные выражения, особенно словечко «раздавить»; не только враги, но и трусы, дезертиры, изменники у него должны быть «раздавлены», «уничтожены», «стерты с лица земли», «стерты в порошок». Явное его пристрастие к такого рода языковым средствам можно объяснить двояко. Во-первых, подавляющим численным перевесом Красной Армии над своими противниками, что Троцкий неустанно подчеркивал в своих приказах. Слово «раздавить» вызывает ассоциацию «навалиться всей тяжестью, массой, числом». Кроме того, «раздавить» это глагол, который не только передает решительность действия, но и относительную беспомощность и, мы бы сказали, неодушевленность объекта воздействия. Раздавить можно жука, таракана, вошь, наконец, «белую гадину» - все эти представители фауны у человека обыкновенно вызывают отвращение. Когда Троцкий требовал: «Трусы и изменники должны быть отброшены и раздавлены» - он, тем самым, недвусмысленно низводил своих противников до уровня упомянуты насекомых и пресмыкающихся, освобождая сознание красноармейца от мыслей о возможной не то чтобы ответственности за убийство (на шестом году непрерывной бойни о ней никто уже и не помышлял), но и от естественного чувства гуманности по отношению к соотечественникам.

Человек, фанатически преданный коммунистической идее, Троцкий, скорее всего, не только не принимал право на существование иных взглядов, иного мировоззрения, но и воспринимал их как досадные помехи социальному прогрессу, которые коммунистическая партия не только была вправе, но и обязана была устранять со своего пути. Интеллектуал до мозга костей, он, например, просто и абсолютно искренне не замечал ничего вокруг, что выходило за рамки его любимых идей. Ни красоты природы, ни культурные памятники России не производили на него ни малейшего впечатления. Последние, если они выступали атрибутами враждебного пролетарской идее строя, вызывали у него еще и агрессивное неприятие. «Тяжелое московское варварство глядело из бреши колокола и из жерла пушки», - так описывал он впечатления от лицезрения Царь-колокола и Царь-пушки после переезда советского правительства в Кремль. Если «варварство» в лице смотрителя Большого Московского дворца старичка Ступишина заботливо выравнивало перед семьей нар- комвоена тарелки с царскими двуглавыми орлами, это еще вызывало снисходительную улыбку, но если оно с оружием в руках дерзало посягать на Идею, тогда все средства против него были хороши.

Впрочем, Троцкий в этом своем пристрастии не был одинок. Единственный человек, которого он признавал вождем и учителем, - В.И. Ленин - при всем своем умении владеть собой примерно в это же время, 6 августа 1918 г., в статье «Товарищи рабочие! Идем в последний, решительный бой!», неудержимо изливал яростный гнев на тех, кто им воспринимался как угроза распространению советской власти в деревне - на крепких крестьянских хозяев: «Беспощадная война против этих кулаков! Смерть им! Ненависть и презрение защищающим их партиям...!

Рабочие должны железной рукой раздавить (выделено нами. - авт.) восстания кулаков...» [103, С. 220].

«Раздавить» контрреволюционеров, однако, было проще на бумаге. На деле наспех формирующиеся советские войска мало что могли противопоставить опыту и порыву офицерских рот В.О. Каппеля. Поэтому пружина репрессий продолжала закручиваться. На следующий день после потери красными Казани вышел приказ Троцкого № 10 от 8 августа.

«Борьба с чехо-белогвардейцами тянется слишком долго. Неряшливость, медлительность и малодушие в наших собственных рядах являются лучшими союзниками наших врагов... Этому должен быть положен конец.

Страна нуждается в спокойствии и хлебе. Чехо-белогвардейцы лишают ее того и другого. Они должны быть уничтожены. Прямые и косвенные союзники чехословаков - контрреволюционеры, агитаторы и саботажники должны быть стерты в порошок...

Предупреждаю ответственных советских работников в области военных действий и в полосе военных передвижений, что с них будет спрашиваться вдвойне. Со своими нерадивыми и преступными слугами Советская Республика будет расправляться не менее сурово, чем со своими врагами. Грозное положение страны обязывает применение грозных мер. Советская Республика в опасности. Горе тем, которые прямо или косвенно увеличивают эту опасность» [174, С. 133-134].

Кроме приказа снискавший широкую известность на фронтах Гражданской войны поезд наркомвоенмора вез войскам Восточного фронта революционный трибунал, облеченный широкими полномочиями, и решение о создании «концентрационных лагерей, куда будут заключаться темные агитаторы, контрреволюционные офицеры, саботажники, паразиты, спекулянты, кроме тех, которые будут расстреливаться на месте преступления и приговариваться к военно-революционным и др.карам» [там же].

В приказе поднималась еще одна очень важная для советского военного руководства проблема - об отношении к репрессиям против провинившихся ответственных работников и коммунистов. Сам Троцкий в своих воспоминаниях признавал, что «коммунисты нелегко входили в военную работу (выделено нами. - авт.). Тут понадобились и отбор и воспитание. Еще из-под Казани я телеграфировал Ленину: «Коммунистов направлять сюда таких, которые умеют подчиняться, готовы переносить лишения и согласны умирать. Легковесных агитаторов тут не нужно» [174, С. 426].

Рис.10. Л.Д. Троцкий перед красноармейцами

Таким образом, в формулу успеха Красной армии наряду с агитацией и суровыми репрессивными мерами вводился третий член - революционный пример, как его называл тов. Троцкий. Дерзнем предположить, что безжалостная требовательность Троцкого к примерности и ответственности коммунистов, за что он и в ходе войны, и после ее окончания подвергался многочисленным нападкам, была главным средством сплочения красноармейских коллективов и формирования боевого духа войск. Чеканная формула Троцкого «коммунисты, уличенные в проступках и преступлениях против революционного воинского долга будут караться вдвойне (выделено нами. - авт.), ибо, что может быть прощено темному несознательному человеку, того нельзя простить члену партии, стоящей во главе рабочего класса всего мира (!)» [там же, С. 427], по сути, спасла большевиков. Троцкий демонстрировал серьезный, нелицеприятный государственный подход к делу; это было то горькое, но спасительное лекарство, применить которое в Белой армии, напомним, так и не решился ген. А.И. Деникин.

К обязанностям армейских коммунистов Троцкий обращался неоднократно. В приказе № 69 от 11 дек. 1918 г. указывалось: «Солдат- коммунист имеет такие же права, как и всякий другой солдат, - ни на волос больше; он имеет только несравненно больше обязанностей. Солдат-коммунист должен быть образцовым воином, он должен в бою всегда находиться в первых рядах, он должен стремиться и других увлекать в самое опасное место, он должен быть образцом дисциплины, добросовестности, мужества... иначе это жалкий самозванец, с которого нужно взыскивать вдвойне» [173, т.1, С. 185].

И партия в этом вопросе решительно поддержала Троцкого. «Принадлежность к коммунистической ячейке, - читаем уже в резолюциях VIII съезда РКП(б), - не дает солдату никаких особых прав, а лишь налагает на него обязанность быть наиболее самоотверженным и мужественным бойцом» [ 150, С. 98]. В циркулярном письме ЦК «Наша работа в Красной армии» от 14 июля 1919 г. это положение было подтверждено и усилено: «Коллективы коммунистов не должны выделяться ничем из общей красноармейской среды, кроме как большей самоотверженностью и стойкостью.... Единственная привилегия коммуниста — это привилегия быть всегда на самом опасном, самом ответственном месте (выделено нами. - авт.)» [93, С. 98].

Еще более жесткие требования предъявлялись к комиссарам. В докладе Троцкого на чрезвычайном объединенном заседании ВЦИК V созыва совместно с Московским Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 29 июня 1918 г., на котором был провозглашен лозунг «Социалистическое отечество в опасности!», прозвучали знаменательные слова: «Кто из комиссаров не чувствует в себе силы, закала и самоотверженности, пусть уйдет прочь, но кто взял на себя звание комиссара, должен отдать свою жизнь! (выделено нами. - авт.)» [171, т.1, С. 227].

Такой суровый подход давал плоды. «Я должен сказать, что в лице наших комиссаров, передовых бойцов-коммунистов мы получили новый коммунистический орден самураев (выделено нами. - авт.), который - без кастовых привилегий - умеет умирать и учит других умирать за дело рабочего класса», - докладывал Троцкий на VII Всероссийском съезде Советов 7 декабря 1919 года [173, т.2, ч. 2, С. 7].

Принцип примерности комиссаров и коммунистов со всей беспощадностью впервые был применен Троцким под Свияжском, когда судьба советов буквально висела на волоске. В своих воспоминаниях Троцкий, правда, ограничился фактом ареста и предания суду командира 4-го латышского полка, позже приговоренного к тюрьме за категорическое требование сменить полк с позиции. В книге Д.А. Волкогонова похожий эпизод освещен несколько иначе. По его сведениям, в отражении атаки каппелевцев на Свияжск участвовали части только что сформированной 5-й советской армии, в том числе необстрелянный 2-й Петроградский рабочий полк, бежавший с поля боя вместе с командиром и комиссаром.

По личному указанию Троцкого военно-полевой суд 5-й армии приговорил к расстрелу каждого десятого из беглецов и первыми из них были расстреляны командир и комиссар полка [23, т.1, С. 230].

На это событие косвенно указывает самый, пожалуй, знаменитый приказ Троцкого № 18 от 8 августа 1918 года.

«Мне доложено, будто Петроградский партизанский отряд покинул позицию. Приказываю комиссару Розенгольцу[88] проверить. Солдаты Рабочей и Крестьянской Красной Армии не трусы и не негодяи. Они хотят сражаться за свободу и счастье рабочего народа. Если они отступают или худо сражаются, то виноваты командиры и комиссары.

Предупреждаю: если какая-либо часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар части, вторым - командир.

Мужественные, храбрые солдаты будут награждены по заслугам и поставлены на командные посты. Трусы, шкурники и предатели не уйдут от суда. За это я ручаюсь перед лицом всей Красной Армии» [173, т.1, С. 235].

Кроме похожего названия части ничто не говорит о том, что командир и комиссар Петроградского полка (или отряда, что вернее) были расстреляны, как нет никаких точных указаний на проведение «децимации» среди солдат. Тем не менее, даже легенда о расстрелах наркомвоеном коммунистов, вероятно, сослужила неплохую службу в деле «подтягивания» войск.

Характерно, что «Ильич», всю войну надежно поддерживавший Троцкого, был вполне солидарен с ним в этом вопросе: «...Не объявить ли ему (командному составу.- авт.), что мы отныне применим образец Французской революции, и отдать под суд и даже под расстрел Ваце- тиса[89], как и командарма под Казанью и высших командиров, в случае затягивания и неуспеха действий?..», - телеграфировал он Троцкому 30 августа 1918 года. [23, т.1, С. 230].

Принятые жесткие репрессивные меры дали требуемый результат. Боевая устойчивость войск несколько повысилась. Это, вкупе с численным превосходством, и обеспечило первые успехи Красной армии в борьбе на Восточном фронте. Важность этого успеха была настолько велика, что на взятие Казани Троцкий откликнулся особым приказом № 32 от 10 сентября 1918 года.

«День 10 сентября войдет праздником в историю социалистической революции. Частями пятой армии Казань вырвана из рук белогвардейцев и чехословаков. Это поворотный момент. Натиск буржуазной армии встретил, наконец, должный отпор. Дух неприятеля сломлен...

Солдаты и матросы пятой армии! Вы взяли Казань. Это зачтется вам. Те части или отдельные бойцы, которые особенно отличились, будут соответственно вознаграждены рабочей и крестьянской властью. Здесь же я перед лицом страны и международного пролетариата заявляю: пятая армия в целом честно выполнила свой долг. От имени Совета Народных Комиссаров я вам говорю: «товарищи, спасибо!» [173, т.1, С. 246].

Нельзя не заметить, что жанр революционного благодарственного приказа сильно отличается от традиционного его варианта, получившего широкое распространение в русской военной риторике XVIII-XIX веков. Здесь благодарность войскам выражена сурово и очень сдержанно. Подчеркивается, что армия всего лишь выполнила свой долг. Тон приказа, очевидно, сознательно снижался Троцким; он сильно контрастирует с многочисленными восторженными дифирамбами расточавшимися «революционным» войскам в недавнем прошлом «эпохи красногвардейской атаки на капитал». Встречается и откровенно неудачный, какой-то ворчливо-многозначительный пассаж о том, что победа «зачтется» 5-й армии. Возможно, Троцкий, близко наблюдавший поведение своих войск и хорошо осведомленный о численном перевесе красных, был не в восторге от их героизма. Возможно, что наряду с объективным, в принципе, нежеланием слишком уж расхолаживать только что сорганизовавшиеся войска, наркомвоенмору просто лучше удавались приказы, низводящие на головы врагов и ослушников всевозможные «казни египетские».

Принципы военной риторики Троцкого, прошедшие первую проверку на Восточном фронте хорошо прослеживаются и в его приказе № 43 от 5 октября 1918 г. войскам Южного фронта, где к тому времени сложилась тяжелая обстановка на царицынском участке.

«Именем Совета Народных Комиссаров приветствую войска Южного фронта! В течение долгого времени вы ведете здесь, товарищи, борьбу против красновских банд. В этой борьбе было много геройства, много потерь, много жертв. Но до сих пор ваша борьба еще не дала желательных результатов....

Причина тому отчасти та, что отдельные части обнаруживали нередко недостаточную стойкость.... Этого больше не будет. Подавляющее большинство из вас - честные солдаты рабочей, крестьянской и казацкой армии. Вы сами подтянете малодушных. Лучшие полки будут отличены. Храбрые будут награждены перед лицом всей страны. Трусы, шкурники и предатели будут выметены вон и сурово наказаны....

Командиры и комиссары, которые осмелятся нарушать дисциплину, будут, независимо от прошлых заслуг, немедленно преданы суду Революционного Военного Трибунала Южного фронта.

Предупреждаю:

Если часть расшатана, поддается легко панике - виноваты командир и комиссар. Если часть отступает, вместо того, чтобы наступать, - виноваты командир и комиссар. Они ответят за свою часть по законам военного времени.

Солдаты Южного фронта! Для вас пробил час решительных действий. Белогвардейские банды должны быть раздавлены. Теснее сомкнитесь в ряды. Советская республика ждет ваших подвигов и вознаградит вас по заслугам. Вперед к победе! (выделено нами. - авт.)» [173, т.1, С. 348].

В основных чертах приказ, как видим, повторяет приказ № 10 от 8 августа. Только более широко использованы средства выразительности, особенно в части, касающейся ответственности командиров и комиссаров. Вполне возможно, что грозное предупреждение относилось прежде всего к командованию царицынского участка Южного фронта, где, благодаря усилиям председателя РВС фронта И.В. Сталина и члена реввво- енсовета К.Е. Ворошилова, шла тихая междоусобная война между комиссарами и «военспецами», в которую Сталин пытался втянуть и РВС республики.

Не случайно, что приказ Троцкого вышел после откровенно наглого по тону доклада Сталина от 2 октября, направленного помимо РВС, В.И. Ленину, Я.М. Свердлову и И.И. Вацетису, ставшему после удачи под Казанью главнокомандующим силами страны Советов.

Реакция Троцкого последовала незамедлительно. Согласно телеграмме председателя РВС республики за № 1149, в новый состав РВС Южного фронта был введен протеже Троцкого К.А. Мехоношин, подтверждено, что «командующему Южным фронтом принадлежит полная самостоятельность во всех вопросах стратегически-оперативного характера» и дополнительно указано, что «соответствующие приказы командующего скрепляются подписью одного (курсив наш. - авт.) из членов Революционного военного совета Южного фронта» [52, т.1, С. 350]. Нетрудно догадаться, что приказы командующего Южным фронтом стал скреплять тов. Мехоношин, Сталин был отозван, а другой активный участник «вороньей слободки» Ворошилов вынужден был отправиться командовать 10-й армией на не только самый ответственный, но и самый опасный царицынский участок.

Забегая вперед, заметим, что И.В. Сталин помимо неугасимой ненависти к Троцкому вынес из огня Гражданской войны некоторые его выражения, которые он с большим или меньшим успехом пытался использовать в собственной военной риторике. В частности, явные признаки влияния риторического стиля Троцкого носил уже сталинский приказ № 14 от 11 августа 1918 г. войскам Северо-Кавказского ВО.

«Завоеваниям Октябрьской революции грозит смертельная опасность. Чехословаки на востоке, англо-французы на севере и на побережье Каспия, красновско-германские банды на юге угрожают низложить Советскую власть, отнять землю у крестьян, раздавить свободный пролетариат и посадить на спину трудящихся буржуазию, помещиков, коннозаводчиков и генералов.

Царицын окружается. Царицын может пасть. Южная армия окажется тогда отрезанной, она может лишиться боевых припасов, и ее могут разбить и раздавить (выделено нами. - авт.) по частям....» [там же, С. 303].

Неумелое эпигонство налицо. Оно проявляется и в начале с краткой ориентировки в военно-политической обстановке, и в «рубленой» форме ключевой фразы, и в использовании любимого словечка наркомвоенмора. Ну а знаменитый лозунг «вперед, к победе!» прозвучит на Красной площади 7 ноября 1941 г., перед войсками, вынужденными спасать Родину после тяжелых военных и политических ошибок «маршала коммунистического движения всего человечества».[90] И эти явные заимствования, как мы убедимся далее, не единственны. Так что, перефразировав известное изречение, про риторический стиль Сталина, несколько утрируя, вполне можно было бы сказать, что «Сталин - это Троцкий вчера».

И все же врагов иметь полезно. Не будь доклада Сталина, в издевательском тоне указывавшего на недостаточность снабжения одеждой, снаряжением, боевыми припасами и вооружением войск Южного фронта, как знать, когда вошел бы в формулу успеха Красной армии четвертый и последний член - организация и снабжение. А так уже в приказе по войскам 8-й армии № 62 от 20 ноября 1918 г. № 62 читаем: «...Если солдат при отступлении бросил винтовку, сапоги, вообще какую-либо часть обмундирования, то стоимость вещей должна быть возмещена вычетами из солдатского жалованья... Одновременно с

этим надо упорядочить органы снабжения...напоминаю, что все служащие военных учреждений являются военнослужащими, и что всякая неряшливость, неаккуратность, беспечность, тем более недобросовестность будут караться по законам военного времени» [173, т.1, С. 356]. Если отбросить в сторону непременные упоминания о суровых репрессиях, будет ясно, что тыл в понимании Троцкого становился тем, что он есть в современном строевом уставе - обратной стороной фронта.

Зорким взглядом талантливого дилетанта Троцкий увидел традиционно больное место русской армии - ее тыл, организация которого находилась в руках военных чиновников (в приказе «служащих военных учреждений») интересы которых, что показывал печальный опыт белых армий, отстояли от запросов войск, как небо от земли. Одной из главных заслуг Троцкого стала решительная организация тыла воюющей Красной армии «на военную ногу». Показателем внимания советского руководства к организации тыла армии может служить факт того, что по временному штату штаба тыла армии, введенному приказом коман- дюгзапа[91] № 950 от 8 июня 1920 г., всего две должности - начальника тыла армии и начальника разведывательного отделения могли занимать только коммунисты. Об этом свидетельствует особая запись в графе «выноски» штатного расписания [155, С.3-4].

«Чтобы обеспечить победу над Деникиным, - говорил Троцкий в беседе с представителями советской печати 26 августа 1919 г., - нужно создать такую комбинацию баз, транспортных средств, учетных и распределительных органов, чтобы красноармеец, наступая, был сыт. Чтобы его не заедала вошь. Чтобы на ноге его были портянки и сапог, чтобы винтовка его была вовремя вычищена и смазана» [173, т.2, С. 67]. Это внимание председателя РВС республики и наркомвоенмора к снабжению солдата не ослабевало до конца войны. «Непременным условием успеха всех и всяких мер (агитационного, воспитательного, организационного, карательного характера (выделено нами. - авт.)) для обеспечения боеспособности частей Западного фронта является правильная постановка дела снабжения», - прозорливо указывал он в приказе № 213 от 9 мая 1920 года [173, т.З, С. 125]. Именно недостатки в снабжении красных войск, из-за чего они вынужденно прибегали к реквизициям среди польских крестьян, по мнению ряда советских воен

ных руководителей, перечеркнули результаты революционной агитации и привели к тому, что поляки «были склонны видеть в нас не братьев- освободителей, а чуть ли не врагов» [145, С. 240].

Сам Троцкий неоднократно указывал, что успехи Красной армии, которые в массовом сознании устойчиво ассоциировались с масштабной революционной агитацией, на самом деле были обусловлены правильной организацией дела. Даже многократно битые войска за две-три недели приходили в себя и восстанавливали боеспособность, если им могли вовремя «дать хороших командиров, несколько десятков опытных бойцов, десяток самоотверженных коммунистов, добыть босым сапоги, устроить баню, провести энергичную агитационную кампанию, накормить, дать белья, табаку и спичек... Красноармеец плотнее поел, сменил белье, переобулся, выслушал речь, встряхнулся, подтянулся и - стал другим» [174, С. 405, 419].

И все же «визитной карточкой» военной риторики Троцкого на протяжении всего 1918 г. оставалась тема репрессий, переходившая вслед за его поездом с фронта на фронт. Самый, пожалуй, драконовский приказ № 65 был издан 24 ноября 1918 г. в дни крупных поражений Красной армии на Дону, Северном Кавказе и Нижнем Поволжье.

«...1. Всякий негодяй, который будет подговаривать к отступлению, дезертирству, невыполнению боевого приказа, будет расстрелян. Всякий солдат Красной Армии, который самовольно покинет боевой пост, будет расстрелян. Всякий солдат, который бросит винтовку или продаст часть обмундирования (выделено нами. - авт.), будет расстрелян. Во всей прифронтовой полосе определены заградительные отряды для ловли дезертиров. Всякий солдат, который попытается оказать этим отрядам сопротивление, должен быть расстрелян на месте. За укрывательство дезертиров виновные подлежат расстрелу. Дома, где будут открыты дезертиры, будут подвергнуты сожжению...» [173, т.1, С. 358].

Из шести пунктов приказа пять содержат слово «расстрел», «расстрелян». В оправдание Троцкого можно сказать, что это был период, когда революция, по его выражению, находилась «в самой низкой точке». Во многом катастрофическое положение, сложившееся в ноябре 1918 г. на Южном фронте, объяснялось низкой организованностью и недисциплинированностью красных войск, из-за чего нередки были случаи невыполнения приказов, мятежей и переходов целых частей на сторону

противника. Например, одна часть Вольской дивизии, прибывшей в район Царицына с Восточного фронта в октябре 1918 г., не доходя до места назначения, самовольно разошлась, а другая под влиянием контрреволюционной агитации отказалась выполнить боевой приказ и самовольно покинула позиции. Разложение частей Вольской дивизии отразилось на соседней с ней Камышинской дивизии. Часть 1-го Камышинского и 1-го Иловлинского полков отказалась выполнить боевой приказ и ушла в тыл, а 2-й Иловлинский полк вообще перешел на сторону белых, чем создалось тяжелое положение на камышинском участке Южного фронта. «Для приведения в христианский вид разных митингующих полков», по выражению командующего 10-й армией К.Е. Ворошилова, вынужденно привлекались отряды кавалерии «особого назначения» штаба армии.

В постановлении ЦК РКП(б) об укреплении Южного фронта, вышедшем 26 ноября, указывалось, что «никогда опасность самому существованию Советской республики не была так грозна и близка, как в настоящий момент», в связи с чем подчеркивалось, что «красный террор сейчас обязательнее, чем где бы то ни было и когда бы то ни было, на Южном фронте - не только против прямых изменников и саботажников, но и против всех трусов, шкурников, попустителей и укрывателей». Ну а многострадальный командный состав вообще должен был быть «поставлен перед единственным выбором: победа или смерть» [96, С. 34]. Красный террор в конце 1918 г., как видим, обратился не только против «наемников капитала», но и против своих же собственных войск. Так что приказы председателя РВС республики только в наиболее яркой и доходчивой форме воплощали в жизнь решения партии.

И все же «жесткие меры тов. Троцкого для этой эпохи партизанщины, самовольщины, недисциплинированности и кустарнической самовлюбленности были[92]... целесообразны и необходимы, - писал уже после окончания Гражданской войны С.И. Гусев, которого никак нельзя назвать поклонником сурового наркомвоенмора. - Уговором ничего нельзя было сделать, да и времени для этого не было» [44, С. 14].

По мере наведения порядка в армии, по мере формирования стойких воинских частей, сплоченных не только страхом суда и расправы, но и боевыми традициями, опиравшимися на чувство локтя у бойцов, вкусивших радость победы после первых мало-мальски удачных боев, постепенно менялся и тон военной риторики Троцкого. Она начинала больше

апеллировать к чувству воинской гордости, опыту победных боев, чувству долга и ответственности за судьбы страны, осторожно переходя от политики кнута и пряника к воспитанию «идеальных» ценностей в сознании красноармейца.

Новые веяния воплощались, например, в приказе № 87 от 26 марта 1919 г. войскам 2-й армии Восточного фронта, который опять становился важнейшим фронтом республики.

«Сейчас белогвардейские полки нового самодержца Колчака поставили себе задачу разбить вашу армию и открыть себе дорогу на Казань. Этим самым на вашу армию возлагается великая и почетная задача: дать врагу трудовой России, наемнику американских капиталистов беспощадный отпор. Ваша армия имеет уже в прошлом великие заслуги перед Советской Республикой. Не сомневаюсь, что и на этот раз каждый из вас и все вы вместе окажетесь на высоте. Вся Рабочая и Крестьянская Россия с надеждой и уверенностью глядит на вас.

2-я армия, теснее ряды!

Смерть и гибель буржуазным и помещичьим бандам!

Смерть и гибель колчаковскому самодержавию!

Смерть и гибель чужестранным империалистам!

Да здравствует красная II армия!

Да здравствует Рабочая и Крестьянская Россия!» [173, т.1, С. 316].

Обращаясь к знакомым и известным своей доблестью войскам, Троцкий совершенно не склонен был расточать своих знаменитых «предупреждений» и не сулил «горя» недостаточно ретивым исполнителям его приказов. Наоборот, старался в определенной степени «авансировать доверием», выражая уверенность в способности войск успешно решить поставленные задачи, важность каковых усиленно подчеркивались «превосходными» эпитетами. В приведенном приказе в советской военной риторике окончательно отчетливо оформляется заимствованная из революционных листовок РСДРП цепочка лозунгов-призывов, построенная на антитезе «смерть врагам - здравицы своим». Этот прием будет повторяться многими советскими военачальниками, в том числе и И.В. Сталиным.

Когда это было необходимо, Троцкий умел волновать души красноармейской аудитории не только громами небесными, но и рисовать перед ней чарующие картины социалистического рая. Например, в статье «Что нужно России?», опубликованной в № 32 от 14 апреля 1919 г. газеты «В пути», издававшейся в походной типографии поезда председателя РВС и наркомвоенмора и оперативно распространявшейся среди красноармейских частей, он писал: «...Россия, ее трудящийся класс больше всего нуждается в мире. Но для того, чтобы получить этот мир, надо разбить банды Колчака... Три четверти Красной Армии, если не девять десятых, можно будет демобилизовать после победы над Колчаком. Рабочий вернется к станкам. Крестьянин вернется в деревню. Освобожденные железные дороги станут работать исключительно в интересах хозяйства. Из освобожденного Туркестана пойдет хлопок на фабрики. Из Донецкого бассейна направится на заводы уголь. Железные дороги повезут крестьянам ткани, инструменты, сельскохозяйственные орудия и станут доставлять в города хлеб и прочие продовольственные продукты. Страна свободно вздохнет. Освобожденный труд вступит в свои права. Два-три года мира и покоя - и России нельзя будет узнать. Наши села расцветут. Наши города забьют ключом хозяйственной и культурной жизни. Дети рабочих и крестьян получат доступ ко всем источникам знания. Социалистическая страна сделает могучий прыжок вперед по пути довольства, знания и счастья.

Для всего этого нужен мир. Для получения мира надо задушить главного... нарушителя мира - Колчака...» [173, т.1, С. 349-350].

Риторическая разработка речи проведена безупречно. Главный тезис «для того чтобы добиться мира, надо разбить Колчака» повторен дважды - в начале и конце речи. Несложная нисходящая аргументация навевает умиротворение. Самый привлекательный для крестьянской армии аргумент - демобилизация - подан в начале, а дальше, собственно говоря, идет не аргументация, а просто яркими красками рисуется идиллия мирной жизни. К реальности читателей возвращает только заключительный призыв «задушить» Колчака.

Прием этот, построенный на фигуре пролепсиса, интересен, но пропагандистская эффективность его не бесспорна. Равно вероятно, на наш взгляд, что после «проживания» читателем воспоминаний о мире у него вместо злобы на врага, как препятствия к миру, может сформироваться тяга к миру «во чтобы то ни стало», а наиболее легкий путь к этому лежит, как известно, через соблазн дезертирства. Может быть, поэтому такой прием использовался Троцким нечасто.

Значительно привычнее звучит статья-прокламация «Задача Восточного фронта» («В пути», № 36 от 24 апреля 1919 г.).

«...Конец отступлению! Мы должны разбить Колчака. Разбить его возможно только путем напряженного наступления на всем фронте.

Такое наступление потребует гораздо меньше жертв, чем затяжное отступление. Один решительный удар - и насилием созданные, плетями сплоченные полки Колчака рассыплются на части. Такой удар мы должны нанести.

Комиссары и командиры! Советская Республика налагает на вас величайшую ответственность в эти дни. Вы не смеете терять ни одного дня, ни одного часа. Вы обязаны встряхнуть ваши части и пробудить в них несокрушимую волю к победе. Ни шагу назад! (выделено нами. - авт.) Пробил час наступления.

Горе тем полкам, которые не выполнят боевого приказа!

Честь и слава мужественным солдатам, командирам и комиссарам Восточного фронта!» [ 173, т. 1, С. 356].

Эта небольшая прокламация представляет интерес только тем, что в ней использован лозунг, снискавший широкую известность в годы Великой Отечественной войны. Любопытно, что номер приказа наркома обороны Союза ССР И.В. Сталина (№ 227), в котором он прозвучал, недалеко отстоял от номера приказа тов. Троцкого времен Гражданской войны (№ 220), вводившего штаты армейских заградительных отрядов.

Случались у Льва Давидовича и явные «проколы» в его пропаганде. В этой связи крайне интересна прокламация, вышедшая 27 апреля 1919 г., под «говорящим» заголовком «Что делаешь, делай скорее!». Дело в том, что название это представляет собой цитату из фразы Иисуса Христа, сказанной Иуде на Тайной вечери, после чего тот отправился к первосвященнику и предложил предать им Спасителя."

Призыв Троцкого, обращенный к учреждениям и работникам тыла Восточного фронта, ускорить присылку подкреплений, предметов снабжения, мобилизацию коммунистов, как представляется, был облечен в крайне неудачную словесную форму, допуская возможность толкования, что тыл предает сражающиеся армии. Незнакомство Троцкого с Евангелием вполне возможно, но трудно предположить незнакомство с известнейшей фразой прецедентного текста массы православного населения, получившего в недавнем прошлом преимущественно религиозное воспитание.

Очевидно, Троцкому кто-нибудь из его окружения указал на ошибку в выборе темы, потому что вышедшая буквально на следующий день [93] прокламация, повторявшая практически дословно тезисы первой, называлась уже просто «Не теряйте времени!» Эта же тема повторялась и в прокламации «Еще раз: не теряйте времени!» от 30 апреля, может быть, чтобы окончательно изгладилась память о «ляпе», допущенном в первый раз.

Только в самом конце Гражданской войны 17 октября 1920 г. в прокламации «Южный фронт и зимняя кампания» Л.Д. Троцкий опять позволил себе привести, видимо, полюбившееся ему выражение в заключительном лозунге, правда, уже не выделяя его разрядкой: «Что делаешь, делай скорее! Что делаешь - делай вдвойне!» [173, т.2, ч.2, С. 219].

После перехода к массовой Красной армии, формируемой на основе мобилизации, в военной риторике Л.Д. Троцкого начали звучать мотивы, питавшиеся осознанием подавляющего количественного перевеса советских войск. Самым печальным было то, что упование на решающее значение Числа стало употребляться в качестве аргументов, рассчитанных на убеждение красноармейской массы в не только возможности, но и неизбежности победы. Здесь явно сказалось отсутствие у наркомво- енмора личного военного опыта. Сначала советская военная риторика, а потом и стратегия Красной армии стала потихоньку ориентироваться на цифры, а не на качество войск, обусловленное состоянием их боевого духа и сознанием своего морального превосходства над противником. «Нужно поставить трех стрелков на том месте, где ныне стоит один, пять всадников там, где ныне один боец сидит на коне. Это вполне возможно. Недостатка в живой силе у нас нет. Мобилизация 19-летних и части 18-летних ...все это создает мощный, почти неисчерпаемый источник пополнения нашей армии...», - писал Троцкий 16 июля 1919 г. в статье под выразительным названием «До зимы закончить!» [173, т.2, ч. 1, С. 229].

Суровая действительность, однако, скоро преподнесла советским военным руководителям отрезвляющие сюрпризы и «закончить» оказалось возможным только к зиме следующего года. Оказалось, что Бог не всегда бывает на стороне «больших батальонов».

Прорыв в тылы красных деникинской конницы под командованием ген. Мамонтова в августе 1919 г. сначала был явно недооценен Троцким. Его прокламации и приказы изобиловали залихватскими призывами к... облаве на белых кавалеристов. Прокламация, опубликованная 18 августа 1919 г. в № 84 газеты «В пути», так и называлась «На облаву!». Она призывала: «На территорию Тамбовской губернии ворвалась деникинская стая хищных волков, которые режут не только мужицкий скот, но и рабочий люд. На облаву, рабочие и крестьяне! С оружием и дубьем! Не

давайте хищникам ни времени, ни сроку, гоните их со всех концов! Ату, белых! Смерть живорезам!» [там же, С. 271-272].

Однако по мере продвижения Мамонтова к Воронежу и Туле тон Троц- кого начал меняться. Уже 24 августа выходит прокламация «Кавалеристам корпуса Мамонтова», которая, взывая, как водится, к «обманутым кавалеристам», сквозь зубы обещала им от имени рабоче-крестьянского правительства «предоставить возможность мирного существования в Советской России или же беспрепятственного возвращения - по вашему желанию - на родину, когда вы сами того захотите (!)». Такие неслыханно мягкие условия, при которых сдавшиеся белоказаки даже формально не рассматривались бы как военнопленные, а также то, что прокламация была опубликована в правительственном органе «Известия ВЦИК» № 188, а не распространялась силами армейских отделов пропаганды на пути продвижения мамонтовцев, красноречиво говорит о размере опасности, которую представляли для советского тыла прорвавшиеся дивизии белой кавалерии.

Недавних «хищников» уже елейно-велеречиво увещевали: «Вам ли, трудовые казаки, рабочие люди, отдавать свои головы за угнетателей народа? Теперь, когда вы узнали правду[94], поступите, как велит вам совесть, и как требует ваш собственный интерес» [173, т.2, ч.1, С. 277].

Приказ Троцкого от 4 сентября 1919 г. № 147 требовал от ревкомов, расположенных на угрожаемой рейдом территории, организации не только «классических» заградотрядов, но и «каждому отряду, каждой команде придать несколько беззаветно-решительных смельчаков». Далее Лев Давидович, убедившись, видимо, что на войне не все решают карательные меры, равно как и утроение стрелков и упятерение кавалеристов, совсем как его предшественник на посту наркомвоена Н.И. Подвойский во время наступления немцев, чуть ли не панически взывал: «Именем Революции требую от всех и каждого не только твердости и выдержки, но и беззаветного героизма!» [там же, С. 281]. Никогда больше на протяжении всей Гражданской войны председатель РВС и наркомвоенмор не требовал от своих подчиненных большего напряжения сил. Действительно, беззаветного героизма требуют только в исключительно тяжелых условиях, когда речь идет о жизни и смерти.

Именно так и стоял вопрос для Советской Республики, когда 11 сентября Троцкий выбросил свой знаменитый лозунг «Пролетарий,

на коня!», назвав так статью-прокламацию, размещенную в № 93 газеты «В пути». В ней мы уже не найдем прежнего шапкозакидательного отношения к противнику. Вся статья была посвящена спокойному, деловитому, добросовестному разбору причин успеха мамонтовского рейда и созданию условий для того, чтобы подобная партизанская практика не стала козырным тузом в игре белого командования. В интересах эффективной борьбы с Мамонтовым наркомвоенмор даже вынужден был в определенной степени поступиться своим незыблемым доселе принципом «регулярства», обратившись за помощью к красным «смельчакам- партизанам», под которыми имелись в виду небольшие мобильные («от 10-20 смельчаков до кавалерийского отряда в несколько тысяч сабель с легкой артиллерией и броневиками») противодиверсионные, в современных терминах, формирования. Этими партизанами должны были быть «подлинные храбрецы, воины без страха и упрека, для которых нет ничего невозможного» [173, т.2, ч.1, С. 284].

Неслыханное дело: первый раз вождь, творец и организатор Красной Армии не полагался на страх, который должны были внушать его комиссары, комячейки, заградотряды, трибуналы, чрезвычайки, тройки и прочий замысловатый аппарат подавления и революционного террора. Страх теперь, похоже, испытывал сам всесильный наркомвоен, иначе не писал бы в очередном своем призыве № 86 рабочим и крестьянам выходить на облаву (4 сентября 1919 г.): «...тем из мамонтовцев, которые будут пойманы с оружием в руках, не может быть пощады: это не пленные, а застигнутые на месте преступления разбойники. Их нужно беспощадно истреблять... Истребить их на месте, уничтожить, как бешеных собак» [там же, С. 282].

Впрочем, уступка партизанству длилась недолго. После того, как красными была одержана великая победа (именно так была озаглавлена прокламация от 25 октября 1919 г., повествовавшая об успехе конницы Буденного против корпусов Мамонтова и Шкуро), страх Троцкого прошел, и основные усилия власти в дальнейшем опять были сосредоточены на укреплении начал организованности и дисциплины в Красной Армии. Это стало особенно актуально после вступления Красной Армии в пределы Украины, на территории которой действовали многочисленные просоветски настроенные партизанские отряды и добровольческие формирования (по типу многократно охаянных советским командованием махновских войск).

Приказ № 180, подписанный Троцким 11 декабря 1919г., настоятельно требовал «обезопасить красные полки, продвигающиеся по Украине, от заражения партизанством и махновщиной. С этой целью: а) вести широкую устную и печатную агитацию, выясняющую преимущества правильной армии над повстанческими отрядами, использовав примеры прошлого для выяснения предательской роли махновцев и махновщины, б) Очищать вступающие в Украину части от недисциплинированных и склонных к партизанству комиссаров, командиров и членов коммунистических ячеек» [ 173, т.2, ч. 1, С. 308].

По устоявшейся традиции «своих» не щадили. Слишком велика была ставка в борьбе за идею. Этот же приказ совершенно хладнокровно рекомендовал при встрече с не проявляющим желания немедленно слиться с частями Красной Армии партизанским отрядом «строго и точно рассчитать удар. Причины расправы должны быть ясны и понятны каждому крестьянину, рабочему и красноармейцу. Соответственный приказ разъяснительного характера должен быть заранее своевременно отпечатан в соответственном количестве экземпляров. Для учинения расправы должны быть назначены вполне и безусловно надежные части. Разоружение, следствие и расправа должны совершиться в кратчайший срок, по возможности не дольше 24 часов» [там же, С. 309]. Приказ лишний раз поразительно красноречиво говорит о состоянии революционной законности и гибкости политического хребта большевистского руководства. Печатать «разъяснительный приказ» о расправе предписывалось заблаговременно, до того, как следствие установит фактическую вину обвиняемых!

Задолго до сталинской «великой чистки» 1937 г. советскими руководящими документами открыто проводился бесчеловечный принцип ответственности членов семей «врагов народа» за их преступления против власти. Причем это не имело ничего общего с широко распространенной практикой взятия заложников из числа буржуазии и офицеров, одобрявшейся и направлявшейся, кстати, самим В.И. Лениным.[95] «Каждый комиссар, - требовала инструкция ответственным работникам 14 армии от 9 авг. 1919 г., - должен точно знать семейное положение командного состава вверенной ему части. Это необходимо по двум причинам: во-первых, чтобы притти на помощь семье в случае гибели командира в бою, во-вторых, чтобы немедленно арестовать членов семьи в случае измены или предательства командира» [173, т.2, ч. 1, С. 260].

Это же жестокое требование проводилось приказом № 163 председателя РВС и наркомвоенмора по войскам 7-й армии от 2 ноября 1919 г. «Семьи изменников должны быть немедленно арестованы». Кроме того изобретательный ум Троцкого подсказал ему и вовсе уже экзотическую кару, долженствующую, очевидно, воздействовать на воображение несчастных изменников: «Самих предателей занести в Черную Книгу армии, дабы после близкого и окончательного торжества революции ни один из предателей не ушел от кары» [там же, С. 421].

Вместе с тем тенденции ставить на Число в советском военнополитическом руководстве продолжали углубляться. Они, надо понимать, до некоторой степени заменили в сознании непрофессионалов в военном деле В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого первоначальную ставку на террор. Ленин, например, предписывал Троцкому путем поголовной мобилизации питерских рабочих «добиться настоящего массового (курсив наш. - авт.) напора на Юденича» [там же, С. 152], а во время Советско- польской войны и вовсе сгоряча предлагал мобилизовать после уборки урожая все взрослое мужское население Белоруссии. Тема численного превосходства Красной армии многократно встречается в приказах и прокламациях самого Троцкого. Его приказ № 155 по войскам 7-й армии от 18 октября 1919 г. старательно вбивал в сознание краскомов аргументы в пользу усиления боевой активности, основанные преимущественно на количестве красных войск.

«...Заруби у себя в памяти, товарищ командир:

Врага несомненно меньше, чем нас. Враг не держит сплошного фронта... Ты втрое и вчетверо сильнее, а нередко и впятеро... Стало быть твой прямой интерес, красный командир, показать красным солдатам как мало белых, и показать белым солдатам, как много красных. Для этого ты должен сделать свою часть видимой и осязаемой. Чтобы сделать ее видимой - ты должен наступать. Чтобы раздавить врага, нужно только ударить. Чтобы ударить - надо подойти. Поэтому - вперед, наступай, наступай, наступай! В этом для тебя залог победы» [173, т.2,ч.1, С. 402].

Вслед за признанными вождями воевать, уповая на Число, постепенно приучались и армейские военачальники. Например, командарм 6 тов. А.А. Самойло в указаниях от 16 октября 1919 г. начальнику 18-й стрелковой дивизии сообщал, что «главное наше преимущество - численное превосходство» [там же, С. 41]. Про существование морального превосходства упомянуто было как-то вскользь и неопределенно, с добавлением «должно быть» и немедленной рекомендацией комиссарам озаботиться подъемом духа войск. Эта опасная привычка воевать, рассчитывая на свое численное превосходство, сохранилась у советских военачальников вплоть до начала Великой Отечественной войны. В 1925 г. во вступительной статье комиссара военной академии РККА Р.А. Мулевича к сборнику, посвященному шестой годовщине академии находим такие строки: «...буржуазные генштабы нам не указ. Мы служим не буржуазии, а пролетариату, а на стороне последнего преимущество численности и правоты» [200, С. 4].

Другой не менее вредной тенденцией, прослеживавшейся из этих же указаний, являлась постепенно складывавшаяся у красных строевых командиров привычка полагаться на партийно-политический аппарат в деле формирования и поддержания боевого духа армии. До тех пор, пока комиссары (политруки, замполиты) истово исповедовали коммунистическую идею, на них действительно можно было положиться. Но с увеличением энтропии идейности в их рядах, ростом бюрократизации политорганов советский офицер оказался лицом к лицу с личным составом, говорить с которым, а не только командовать им он основательно разучился.

Начиная с 1919 года, приказы Троцкого, как например, приказ № 155, изданный 20 октября перед началом наступления Западного фронта против войск ген. Юденича, порой вовсе не содержали раздела по «репрессивно-карательной части», но ободряющие аргументы «к Числу» в них регулярно повторялись.

«Красноармейцы, командиры, комиссары! Завтрашний день решает судьбу Петрограда. ...Дальше отступать нельзя. Петроград сдавать нельзя, - даже временная сдача Петрограда означала бы гибель тысячей рабочих жизней и неисчислимых культурных ценностей. Петроград необходимо отстоять какой угодно ценой.

Все меры приняты. Подтянуты свежие части, которые обеспечивают нам огромный перевес. Освежен и обновлен командный состав. Привлечены к делу лучшие, закаленные в боях пролетарии. Все условия победы налицо. Нужно только, чтобы вы захотели и поклялись эту победу обеспечить.

Помните: на вашу долю выпала великая честь (выделено нами. - авт.) защищать тот город, в котором родилась рабочая и крестьянская революция. Вперед! В наступление!

Смерть наемникам чужеземного капитала!

Да здравствует красный Петроград!» [173, т.2, ч.2, С. 405].

Примерно с этого времени в военной риторике Троцкого начинает встречаться развернутая форма обращения к войскам «по категориям» военнослужащих, обязательно начинавшая с красноармейцев и закачивавшая комиссарами. Этот точно рассчитанный психологический прием адресации сначала к главным двигателям победы - солдатам и офицерам, - безусловно, поднимавший их в собственных глазах, к сожалению, был постепенно утрачен в советской военной риторике в последующие годы.

Прозвучало, наконец, и слово «честь», которая, с обретением Красной армией относительно регулярного облика, уже не казалась буржуазным пережитком. На вопросе воспитания у красноармейцев «воинского честолюбия» Троцкий останавливался еще в докладе 24 февраля 1919 года. С целью придания гласности подвигам красноармейцев, которые он обещал всемерно поощрять и пропагандировать, начиная с самых ранних своих приказов, Троцкий даже готов был поступиться, как принято говорить сейчас «режимом секретности». Органам красноармейской печати рекомендовалось приводить в публикациях, посвященных отличившимся бойцам, полное название части, в которой служил герой, вместо безликого номера «N». Троцкий совершенно справедливо полагал, что номера частей обычно и так хорошо известны противнику, а топорная зашифровка их в периодической печати способна только вызвать определенное недоверие читателей к публикуемым материалам и снизить их пропагандистское воздействие, вследствие ненужной анонимности. Популярность героев, отличившихся подразделений и частей, по мнению Троцкого, была крайне необходима, прежде всего, для организации соревнования в боевой доблести.

Воспитанию красноармейской чести служило решительное осуждение высшей военной властью в лице Троцкого фактов рукоприкладства. Из этого же доклада наркомвоенмора можно судить, что мордобой в то время был достаточно распространенной практикой: «Даже некоторые коммунисты говорили мне откровенно: «Я его рукояткой по зубам!» В бою, под огнем расстрелять за преступление это одно, но если красноармеец знает, что его можно бить по зубам, то это такая потеря нравственного достоинства, такая гнусность, которую нужно искоренить во что бы то ни стало» [173, т.2, ч.2, С. 81].

Нравственное достоинство воина, а не революционная сознательность пролетария — вот что выступало в ходе Гражданской войны на первый план в качестве основания воинской доблести. В речи на диспуте в Комиссии по исследованию и использованию опыта мировой войны 28 ноября 1920 г. Троцкий признавал: «...в каждой боеспособной армии существует нравственное начало (выделено нами. - авт.). ...Религиозная идея для Кудиныча (персонаж часто цитируемого Троцким писателя Глеба Успенского - авт.) освещала идею царской власти, освещала его деревенский быт, - и это служило ему хоть первобытной, но нравственной идеей. В критический момент, когда пошатнулась старая вера, а новой Кудиныч не обрел - он пошел в плен. Изменение нравственной идеи повлекло за собой разрушение армии» [там же, С. 125].

Цитата тов. Троцкого фактически подтверждает высказанную нами в монографии «Военная риторика Нового времени» мысль, что в русской императорской армии, начиная с 1814 г., преобладало религиозное воспитание, в условиях господства в общественной речи религиозного пафоса. Нравственная идея для красноармейца, очевидно, не могла быть иной, кроме как идеей социальной, классовой, но она уже не была идеей мировой пролетарской революции, упоминания о которой мы не найдем ни в одной военной речи Троцкого периода Гражданской войны.

Небезынтересно, что опора на социально-классовую нравственность у Троцкого не исключала и некоторое внимание к воспитанию нравственности общечеловеческой. Характерный в этом смысле приказ по Красной Армии № 140 от 7 августа 1919 г. приводим здесь полностью.

«Во время стоянки на ст. Конотоп бронированный поезд №26 отличался безобразной руганью своей команды. Не стесняясь тем, что на вокзале присутствовали гражданские лица, женщины и дети, солдаты бронепоезда без смысла и цели отравляли воздух отвратительными ругательствами. Поезд №26 носит высокое звание «Большевик», которое означает борца за интересы народа. Считаю, что красный воин, как борец за высокие цели, должен держать себя на бронепоезде, как подобает на месте высокого служения, а не так, как в кабаке. Брань унижает человеческое достоинство, отучает человека от разумной речи, отучает его от мысли и тем самым ослабляет его боевую волю (выделено нами. - авт.). Командирам и комиссарам вменяется в обязанность изгонять из обихода Красной Армии безобразные ругательства, каких нет ни в какой другой стране, и всеми мерами содействовать установлению достойных форм речи и товарищеских отношений» [173, т.2, ч.2, С. 260].

Мы глубоко убеждены, что выделенные нами слова Л.Д. Троцкого надо и теперь обязательно писать над входом в каждую казарму Российской армии. Нравственность отдельного военнослужащего, выражающаяся в соблюдении им норм морали, отражается, что совершенно естественно, и на характере его речевого поведения. Чистая речь солдата и офицера является, согласно цитате, не просто добрым пожеланием, но, в конечном счете, несомненным условием высокой боеспособности воинского подразделения в целом.

С воспитанием нравственности в красноармейской среде, очевидно, были связаны и регулярно появлявшиеся приказы о гуманном отношении к пленным. Страшный разгул жестокости по отношению к обезоруженным классовым врагам представлял несомненную угрозу для морального состояния войск, которым еще предстояло столкнуться с врагами вооруженными. Поэтому приказы Троцкого в 1919 г., как, например, приказ № 92 от 1 мая, требовали «...сдавшихся и захваченных в плен противников ни в коем случае не расстреливать. Твердо помнить, что в армии Колчака часть обманута, другая часть сражается из-под палки... Пусть палачи Колчака расстреливают пленников. Рабоче-крестьянская армия раскаявшихся врагов превращает в друзей» [173, т.2, ч.2, С. 369].

Неизвестно, впрочем, не был ли это приказ простым пропагандистским трюком, ибо его предписывалось «придать самой широкой огласке,., принять меры к тому, чтобы приказ стал известен всем солдатам и командирам контрреволюционной армии Колчака». Слащавая елейность вовсе не была свойственна стилю Троцкого. Всего через три дня, когда обнаружился перелом в ходе сражения, в статье-прокламации № 41 от 4 мая он писал: «...нам нужен не перелом, нам необходима полная, решительная, сокрушительная и, главное, быстрая победа!.. Спешите! Гоните сюда пополнения! Не теряйте ни дня, ни часа! Колчак дрогнул. Надо его опрокинуть. Надо довести дело до конца. Надо уничтожить гадину!» [там же, С. 370].

В боях под Петроградом в октябре 1919 г. в прокламациях Троцкого, наряду с уже отмечавшимися выше мотивами, находилось место и апелляциям к древнейшему, встречающемуся еще в «Илиаде» чувству стыда, неразрывно связанного с понятием воинской чести. Любопытно, что тогда же советские агитаторы впервые столкнулись с необходимостью преодоления у красноармейцев танкобоязни. Статья-прокламация Троцкого, опубликованная в № 101 газеты «В пути» за 5 октября так и называлась «Танки»: «Товарищ-красноармеец! Когда внезапный и бессмысленный страх охватит твое сердце при слове «танк», вспомни перепуганную лошадь перед автомобилем, - вспомни и устыдись: ведь человеку даны не лошадиный разум и не лошадиное сердце. Паника - мать всех бед. Оттого враг прилагает все силы к тому, чтобы вызвать панику...

Красноармеец, помни, что нас больше, что мы сильнее, что дело наше правое (выделено нами. - авт.). Помни, что в рядах Юденича сражаются люди, которые телом не сильнее тебя, а душой слабее. Как только ты поймешь свою силу и, раз навсегда, изгонишь подлую панику из своих рядов, ты станешь непобедимым. Тогда закончим борьбу в короткий срок на севере и на юге. Раздавив врага, вернемся все домой в города и села к мирному труду» [173, т.2, ч.2, С. 412].

Прокламация не грозит, не заставляет, не призывает испуганного человека проявлять героизм, она мягко убеждает (даже странно слышать это из уст Троцкого), что его страхи беспочвенны, а в качестве главного убеждающего средства приводит яркий пример. В остальном прокламация базируется нисходящей аргументации типа «их сила - это наша слабость», которая, как представляется, и является наиболее предпочтительной в случае, когда человеческая психика сталкивается с новым видом стресс-фактора.

Таким образом, на примере военной риторики Л.Д. Троцкого мы можем наблюдать процесс постепенного замещения социального пафоса в советской военной речи пафосом героикопатриотическим, о значении которого мы писали в параграфе 1.3. Конечно, по форме военные речи Троцкого продолжали оперировать концептами социального пафоса («революция», «пролетариат», «капитал» и т.п.), но основной упор в них делался на категории долга перед страной, отечеством, «рабоче-крестьянской Россией» — понятиями, являющимися принадлежностью патриотического пафоса. Красноармейцев призывали проявлять доблесть, опираясь на понятия воинской чести и «стыда», характерные для древнейшего в мировой военной риторике героического пафоса.

Пропорционально нарастанию звучания героико-патриотического пафоса в военной риторике Троцкого постепенно уменьшалась доля репрессивно-карательного элемента. А в дни величайшего торжества и одновременно накануне величайшего краха советского военного искусства периода Советско-польской войны, перед штурмом Варшавы 14 августа 1920 г. в приказе Троцкого № 233 прорывались даже суворовские нотки.

«Герои! Вы нанесли атаковавшей нас белой Польше сокрушающий удар. Тем не менее преступное польское правительство не хочет мира... Пилсудский боится приближения отчета перед польским народом за войну и надеется на вмешательство Англии и Франции... Поэтому польское правительство уклоняется от мирных переговоров...

Сейчас, как и в первый день войны, мы хотим мира. Но именно для этого нам необходимо отучить правительство польских банкротов играть с нами в прятки. Красные войска, вперед! Герои, на Варшаву!

Да здравствует победа!

Да здравствует независимая и братская Польша!

Да здравствует Рабоче-Крестьянская Красная Армия! [173, т.2, ч.2, С. 166].

Так и хочется продолжить: «Богатыри! неприятель от вас дрожит...». Как знать, не пытался ли красный наркомвоенмор накануне исторического события - все-таки советские армии впервые готовились штурмовать одну европейских столиц - хотя бы выбором совершенно нетипичной для него формы обращения вдохновлять войска намеком на стиль великого русского полководца триумфально входившего в тот же город в 1794 году. Нет никакого сомнения в том, что Троцкий изучал наследие Суворова. По крайней мере в 1922 г. в ходе дискуссии о военной доктрине на XI съезде РКП(б) он свободно цитировал 7 суворовских законов войны, записанных в свое время Прево де Люмианом.

Советско-польская война была первой войной, которой советская Россия вела против враждебного государства. Вместе с множеством чисто военных вопросов, связанных с изменениями форм и методов вооруженной борьбы, встававших перед советским руководством, одним из самых важных был вопрос выбора преобладающего пафоса общественной речи, призванного формировать в общественном сознании страны образ войны и отношение к ней. После опубликования 7 мая 1920 г. в «Правде» письма А.А. Брусилова, отмечавшего необходимость поднятия народного патриотизма и предлагавшего власти свои услуги, в центральной советской печати даже развернулась небольшая дискуссия о правильном понимании сущности войны с Польшей.

Сторонники позиции, которую условно можно назватьортодо/ссальяо- коммунистической, быстро учуяли, что в словах старого генерала поднимает голову национальный пафос, пафос «революционного оборончества», с которым большевики так упорно боролись во время мировой войны и Февральской революции. Статья Г.Я. Сокольникова, опубликованная буквально на следующий день после обращения Брусилова содержала резкую отповедь генералу: «... начинающаяся с Польшей война как небо от земли далека от войны национальной. Она представляет собой прямое продолжение гражданской войны с тем отличием, что враг находится не внутри, а извне, а потому и война превращается во внешнюю

гражданскую войну (выделено нами. - авт.). Эпоха национальных войн не возродится».[96] Автору вторил Н. Осинский (партийный псевдоним

В.В. Осинского): «... залог победы не в русском патриотизме, а в том, что красные войска уходят на фронт и будут идти в атаку под музыку «Интернационала», гимна классовой борьбы и международной революции....На польских белогвардейцев идет не русская национальная армия, а Красная Армия - отряд социалистической революции».[97]

Рупором позиции, которую мы назовем коммунистическо- патриотической, выступал член ЦК РКП(б), известный партийный публицист К.Б. Радек, последовательно откликнувшийся сразу двумя статьями на взгляды Сокольникова и Осинского.

«Социальная война пролетариата, которому угрожает чужестранный капитал, - писал Радек в статье « О характере войны с белой Польшей», - является не менее национальной войной, чем являлась борьба буржуазии против чужестранного угнетателя... наша гражданская война есть одновременно война за независимость России ...».[98] Далее он подчеркивал: «Русский рабочий... обязан быть патриотом, когда власть в его руках, когда он - вождь русского народа, ответственный за его судьбу».[99]

Этой позиции на первых порах отчасти отдавал дань и Л.Д. Троцкий. Его приказ № 210 от 8 мая 1920 г. начинался выделенной им разрядкой фразой: «На Западном фронте решается сейчас судьба русского народа» [173, т.2, ч.2, С. 121]. Воззвание «Ко всем рабочим, крестьянам и честным гражданам России» явно носило следы попытки консолидации всех патриотически настроенных сил, а не только, как это практиковалось в годы Гражданской войны, трудящихся. Текст воззвания даже пестрел обращениями к русским, явно сбиваясь в сторону национального пафоса общественной речи.

«...Честные граждане! Вы ведь не допустите, чтобы волю русского народа определял штык польских шляхтичей, которые со свойственным им бесстыдством неоднократно заявляли, что им безразлично, кто господствует в России, только бы Россия была беспомощна и слаба.

...Полки Западного фронта! За вами стоит не только русский рабочий класс, не только русское трудовое крестьянство,., все, что есть честного в русском народе...» [173, т.2, ч.2, С. 99-100].

Однако очень скоро Троцкий понял, почему в красных войсках «пламень социалистического энтузиазма», которым он вначале так восхищался, «никогда не поднимался так высоко»[100], как в ходе этой войны, вошедшей в советскую историографию под именем войны с белополя- ками.

Что бы ни писалось в центральных советских газетах и не говорилось агитаторами о том, что Красная Армия несет свободу польским трудящимся и избавление их от эксплуатации «буржуазно-шляхетской верхушкой», в массе красноармейцев война воспринималась как обострение застарелых национальных противоречий между русским и польским народами. Это был тревожный симптом. Он означал, что, несмотря на всю боевитость большевистской пропаганды, замешанной на социальном пафосе, ее идеи «скользят по поверхности», не проникая вглубь народного сознания и не пробуждая в нем эмоционального отклика. А это в свою очередь могло значить только одно: что после окончания войны, с исчезновением поневоле сплачивающего фактора военной угрозы, коммунистической партии придется столкнуться с очень и очень серьезными проблемами продвижения идей социалистического строительства, не находящими серьезной опоры в массовом сознании.

Об этом мы имеем очень ценное свидетельство видного большевика

С.И. Гусева, занимавшего в 1920 г. должность члена РВС Юго-Западного фронта: «Из всей нашей пропаганды крестьянин-красноармеец прочно воспринимал лишь то, что соответствовало его классовой мелкобуржуазной природе, все остальное от него отскакивало, как ненужная шелуха. Он очень хорошо понял, что надо раз навсегда покончить с помещичье-генеральской контрреволюцией для того, чтобы она не отобрала у него земли и воли;... Что касается мировой революции, новых империалистических войн, крушения капитализма и вопросов нашего социалистического строительства, то «на душу» ему это «не ложилось»... в глазах крестьянина-коммуниста, одетого в красноармейское обмундирование, русско-польская война была не революционной, а национальной войной. Воевала не социалистическая Россия против империалистской Польши, а русский народ против поляков (выделено нами. - авт.). Подъем русского шовинизма в Красной Армии во время русско-польской войны не подлежит ни малейшему сомнению...» [44, С. 149]. Далее Гусев признавал, что кронштадтский мятеж и антоновщина, повальное бегство из партии красноармейцев-крестьян в 1921 г. показали, что союз рабочих и крестьян скреплялся в то время только общностью врагов, но не общностью идеологии.

В таких условиях продолжать оперировать в военных речах национальным пафосом, косвенно способствуя осмыслению и внедрению в сознание массы его концептов, было для большевиков самоубийственно. Вот почему, начиная с июня 1920 г., мы можем наблюдать быструю смену направления вектора военной риторики Троцкого; обращение к героическому пафосу, хоть бы и проникнутому суворовскими интонациями, было значительно безопаснее пробуждения могучих сил русской нации.

Достаточно было журналу «Военное дело» заикнуться о «природном иезуитстве ляхов», которое противопоставлялось «честному и открытому духу великорусского племени», как тут же появился разгромный приказ Троцкого № 230 от 30 июня 1920 г., извещавший после краткого внушения о недопустимости грубых и ложных обольщений, противоречащих духу братства между русским и польским народами, о прекращении деятельности неосторожного печатного органа.

Приказы председателя РВС и наркомвоенмора № 217 от 10 мая 1920 г. и № 231 от 17 июня 1920 г. бережно предупреждали «о человечном и товарищеском обращении с пленными польскими солдатами» и требовали «принимать польских солдат как заблуждающихся и обманутых братьев, чтобы затем вернуть их в освобожденную польскую отчизну, как братьев просветленных» [173, т.2, ч.2, С. 155]. Как представляется, делалось это не только с целью облегчить пропаганду разложения в польской армии, которая по воспоминаниям участников войны и так не давала практических результатов, но скорее для того, чтобы не создать опасного прецедента торжества национального пафоса в Красной армии даже на короткое время. Эти потуги невольно воскрешают в памяти попытки Николая I воевать армией «мирного» времени, чтобы в войсках не пошатнулась нравственность и дисциплина. Все догматические подходы к общественной речи, в сущности, одинаковы. Заканчивался приказ № 231, однако, действительно красиво: «Рабоче-Крестьянская страна любит свою Красную Армию. Она гордится ею. Она требует, чтобы на знамени ее не было ни единого пятна».

Изучая историю Гражданской войны нельзя не отметить, что пик организаторской и пропагандистской активности Л.Д. Троцкого приходился на тяжелейшие для советской республики 1918-1919 годы. Троцкий был, что называется теперь, «кризисный менеджер». С умалением непосредственной угрозы власти большевиков умалялось и своеобразие его военной риторики, в которой все больше начинало ощущаться стремление использовать трафаретные, испытанные временем формы.

Например, аргументация приказа наркомвоенмора по войскам 9-й армии, брошенной на уничтожение врангелевского, т.н. ахтарского десанта на Кубань, № 236 от 26 августа 1920 г. практически слово в слово повторяет нехитрую аргументацию приказа войскам 7-й армии, воевавшей против Юденича.

«... Красные воины 9-й армии! Было бы величайшим позором, если бы дали ускользнуть белой гадине... Десант Врангеля необходимо раздавить, - и вы это сделаете.

Вас, красные воины 9-й армии, несравненно больше числом, чем высадившихся белогвардейцев. За спиной у вас стоят большие резервы. Мною переданы в вашу армию испытанные военные и политические работники. Все условия полной победы налицо. От вас зависит эту победу одержать.

От командиров и комиссаров требую высшей энергии наступления. Всякая нерешительность, медлительность, проволочка будут караться, как тяжкие преступления перед социалистическим отечеством. Задача ясна и проста: не дать врагу ускользнуть, застигнуть его, разбить, стереть с лица земли.

Вперед, храбрейшие! Показывайте дорогу другим! Шкурникам кара! Дезертирам смерть! Доблестным слава! Вперед!» [173, т.2, ч.2, С. 198].

Как видим, опять те же аргументы «к Числу», к улучшению командного состава, созданию всех условий для победы. В последнем Троцкий переусердствовал; употребление личного местоимения явно вредит делу, создавая впечатление, что оратор ставит себя над партией (родиной, отечеством), подменяя ее собой. Неудачно и сквозящее в тексте разделение функций командования и войск; если одно создает условия, то от другого требуется самое трудное - победить. Налицо нарушение основной речевой стратегии военной риторики, которую можно определить как «товарищество и сотрудничество». Наркомвоен- мору целесообразнее было бы подчеркивать связь с войсками, свою близость к ним, употребляя местоимение «мы».

Выбор языковых средств также ничем не отличается от стандартного «троцкистского»: разбить, раздавить, стереть с лица земли. В конце приказа Троцкий, очевидно, сам «заскучал», отделавшись вместо традиционно сильных, развернутых призывов каким-то канцелярским бубнением: «шкурникам кара,., дезертирам смерть...». Так и тянет добавить: и т.д. и т.п.

При всей внешней эффектности его риторических приемов, тиражирование их, однако, начинало постепенно приедаться и даже раздражать аудиторию. «Тов. Троцкий, - писал, например С.И. Гусев, возлагая на Троцкого ответственность за недостаточное снабжение Западного фронта и слабую организацию подготовки резервов в период Советско- польской войны, - продолжал работать все теми же партизанскими методами 18-го года: маршрутные поезда (вместо планомерного снабжения. - авт.), чрезмерное обилие всяческих нажимов и репрессий, мало организации, много агитации (выделено нами. - авт.). Эту систему работы один товарищ (если не ошибаюсь, тов. Смилга) метко охарактеризовал как «систему организованной паники» [44, С. 216]. Что и говорить, достаточно ядовитое замечание.

И все же Троцкий не был бы величайшим революционным вождем, если бы не обладал способностью тонко чувствовать настроения масс и мгновенно реагировать на них. По мере затухания Гражданской войны мы видим как из военной риторики Троцкого постепенно исчезает вдохновляющая речь и героический пафос; лозунги, призывы, обещания наград и угрозы карами уступают место простым аргументам «к здравому смыслу» красноармейцев, как в приказе по войскам Южного фронта № 246 от 13 октября 1920 года.

«Мир с Польшей подписан... Если бы на Юге не было Врангеля,., большая часть армии могла бы быть демобилизована. Рабочие и крестьяне могли бы вернуться к мирному труду...

Солдат Красной Армии! Кто мешает этому? Врангель. Кто стоит на пути к миру? Врангель. Дворянско-кулацкие банды Врангеля помогали наступлению Польши и теперь продолжают громить и разрушать нашу страну. Мало того: врангелевцы стремятся притянуть за собой французские войска и превратить Украину во французскую колонию.

Нам нужен мир и труд. На пути к миру и труду стоят врангелевские банды. Солдаты Красной Армии! Уничтожьте Врангеля! Сотрите его банды с лица земли!» [173, т.2, ч.2, С. 213].

Перед нами военно-политическое информирование, построенное на использовании убеждающей речи, снабженной аргументами, оперирующими во вступлении энтимемой, а в заключении даже - редчайший случай в революционной военной риторике! - развернутым силлогизмом. В основной части речи воспроизводился, фактически, элемент сократического диалога!

Троцкий не мог не замечать, что войска и население устали от войны. Оттого ключевым словом, повторявшимся в речи 5 раз, является слово «мир». Все остальное только выводится как препятствие к вожделенному народом и армией миру. Никакой «демонизации» противника, никаких особых инвектив в этом случае и не требовалось.

А на инвективы в адрес классовых противников Троцкий был изобретателен и охотно применял их в своих речах. Помимо стандартных «негодяев», «трусов», «предателей», «шкурников», «изменников» и прочих «отщепенцев», по возрастанию накала чувств можно расположить «врагов народа», «разбойников», «контрреволюционные банды (контрреволюционных бандитов)», «наемников буржуазии (капитала)», «белую гадину», «белогвардейскую нечисть». В особых случаях могли применяться инвективы, оперировавшие ветхозаветными персоналиями, ставшими нарицательными, как, например, в приказе № 100 от 25 мая 1919 г. карательным войскам, предназначавшимся для подавления восстания на Дону: «Каины должны быть истреблены» (прил. 2.2). Но Троцкому, конечно, было далеко до изощренного революционного словотворчества многочисленных «полевых большевиков», так точно подмеченного и переданного в прозе А. Платоновым. Чего стоит в этом смысле, например, прокламация некоего амурского партизана тов. Каландарашвили, начинавшаяся словами: «Товарищи! Гнусные рептилии изолгавшейся буржуазной прессы распространяют провокационные известия о насилиях и грабежах, якобы чинимых отрядом Каландарашвили...» [141, С. 199].

В целом язык военной риторики Троцкого не отличался большим разнообразием метафорических, образных выражений. Из речи в речь перекочевывали метафора «пробил час», требования «тесней строиться в ряды», «смыкать ряды», «тверже держать винтовку» и т.п. Поэтому трудно согласиться с М. Вайскопфом, полагающим, что «проигрывая в бутафорском блеске Троцкому и прочим любителям интеллектуальной бижутерии, Сталин выигрывал в чисто теологической ясности, связности и мнимой логичности своих доводов», что в дальнейшем способствовало «победе генсека над экзальтированным евреем Троцким» [21, С. 159]. Те качества, которые уважаемый исследователь относит к риторике Сталина, можно в равной степени отнести к риторике Л.Д. Троцкого, только без эпитетов «теологический» и «мнимый».

Военную риторику Троцкого именно и отличали ясность, связность и логичность. Конечно, все эти качества должны рассматриваться с определенной оговоркой, принимая во внимание, что наркомвоенмор обращался к аудитории, которая первоначально представляла собой скопище вооруженных людей, порядком развращенных долгим отсутствием дисциплины, твердого порядка и организованности. Причем обращался он к этой массе в военное время, в периоды тяжелейших поражений и всеобщей деморализации. Конечно, никакая «интеллектуальная бижутерия», равно как и какая-либо экзальтированность, риторике Троцкого периода Гражданской войны свойственна не была.

В эти годы мы видим Троцкого как величайшего прагматика ленинского типа. Об этом ясно свидетельствуют принадлежащие его перу пропагандистские материалы, ориентированные на войска противника, в которых он отдавал явное предпочтение пропаганде устрашения. «Читайте! Слушайте! Обдумайте! - взывала его статья-прокламация № 103 от 3 ноября 1919 г. - Слушайте подневольные солдаты, рабы царского генерала Юденича: красные войска все плотнее окружают вас. Против вас сосредоточена могущественная артиллерия, бронепоезда, бронемашины и танки петроградского производства. Вам спасение одно: сдавайтесь!» (прил. 2.3).

Показывая противнику кнут, Лев Давидович не забывал и о прянике, вид которого облекался, подчас в весьма оригинальную форму. Его пропагандистский «приказ», вышедший в тот же день, на правах законной власти «демобилизовал» армию ген. Юденича, как насильственно созданную, устанавливая премии за сданное оружие - винтовки, пулеметы, орудия, - с казенной сухостью извещая, что части вооружения оплачиваются «по расценке». Наконец, сдавшимся солдатам обещался даже «бесплатный проезд на родину по железным дорогам» (прил. 2.4).

Аргументация военных речей Троцкого также всегда правильно учитывала особенности момента. В начальный период войны он воздействовал на «скопища» единственным доступным их пониманию способом - террором. Но даже в то время Троцкий, обращаясь к аргументам практической морали, не забывал о диалектической, учительной речи, неустанно напоминая о наградах и славе, ожидающих отважных бойцов, закладывая предпосылки возникновения понятия воинской чести.

С переходом к массовой армии, формируемой на основе мобилизации, смещаются и акценты в аргументации военных речей Троцкого. Пусть в качестве доводов практической морали в них использовались малопочетные указания на значительное численное превосходство Красной армии. Однако эти речи уже внушали аудитории и мысли о стыде поражения, и в них слышались первые призывы к доблести и чести. Таким образом, риторика Троцкого способствовала превращению «скопищ» в регулярную армию и сама изменялась по ходу этого процесса, чутко реагируя на условия, обусловленные состоянием этоса.

Здравомыслие и «трезвость» Троцкого проявлялись и в том, что влияние его личности, его собственная пропаганда и агитация не расценивались им как панацея на все случаи жизни. Он неустанно подчеркивал, что только «сочетанием агитации, организации, революционного примера и репрессии (выделено нами. - авт.)» можно было создать настоящую армию. Все эти принципы вполне применимы и сегодня в деле формирования и управления воинскими коллективами.

То же время, как это ни парадоксально, Троцкий продолжал оставаться типичным революционным идеалистом, свято убежденным в незыблемости принципов международной солидарности трудящихся. В тяжелейшие дни обороны Петрограда, в приказе № 159 от 24 октября 1919 г. он писал: «Но и сейчас, в минуту наших ожесточенных боев против наемника Англии, Юденича, я требую от вас: не забывайте никогда, что существуют две Англии. Наряду с Англией барыша, насилия, подкупа, кровожадности существует Англия труда, духовного могущества, великих идеалов международной солидарности. Против нас борется биржевая Англия, низменная и бесчестная. Трудовая, народная Англия за нас» [174, С. 421].

Как знать, может быть в этом соединении идейной жесткости, даже жестокости, бескомпромиссности, упорства, силы воли и какой-то беспомощной, интеллигентской веры в «идеалы» и заключалась сила большевиков?

Блестящий панегирик личному ораторскому стилю Л.Д. Троцкого, оставил Г. Устинов в небольшой книжечке карманного формата, вышедшей в 1920 году. «Блестящий, подвижной ум, прекрасная диалектика, пламенный темперамент, поразительная находчивость и остроумие - все это дает полное право назвать Троцкого одним из самых блестящих первоклассных европейских ораторов. Поистине - это трибун революции. Его речи вдохновляют на подвиг. Его насмешки ранят смертельно. Его призывающий голос звучит как тревожный и приказывающий голос набата, который, услышав раз, хотя бы и вдали, уже не уснешь спокойно.

Троцкий дал жизнь целому ряду фраз, выражений, отдельных слов. Острые словечки Троцкого, его меткие определения не сходят по целым месяцам с языка более мелких ораторов и со столбцов газет» [183, С. 66].

Последнее объективно верно. Мы уже наблюдали как находил отражение риторический стиль Троцкого в речах даже его злейших врагов и будущих лучших «друзей». «Крепче возьмите винтовку - враг беспощаден и хитер. Теснее сомкните ваши ряды», - эти типично «троцкистские» лозунги взяты нами из приказа № 24 от 12 марта 1920 г. каппелевского ген. С.Н. Войцехов- ского, отданного им перед началом решающего сражения за Читу.

«Он никогда не пишет даже конспекта своих речей, - продолжал Г.Устинов. - Он всегда говорит экспромтом. Лишь иногда на клочке бумаги запишет цветным карандашом отдельные моменты речи, на которые он в особенности хочет обратить внимание аудитории. Пять-десять фраз. Одна написана красным карандашом, другая синим, следующая опять красным - и так далее.

Начало его речей всегда медлительное, периоды длинные. Это значит, что он еще только загорается. Через три-четыре минуты Троцкий уже пламенеет, горит. Как фейерверк брызжут остроты. Краткие, характерные для таланта Троцкого, точные и яркие фразы, одна одной удачнее, одна одной пламеннее, всегда четкие, - слышны во всех уголках аудитории, как бы ни был велик зал. Троцкий «подает» каждое свое слово, каждое выражение. Он не глотает слов, не возвращается назад, потому что никогда не теряет нити своей мысли. Мысль к него дисциплинирована так же, как и весь его характер. Вернее - он весь подчинен своей мысли, своей внутренней логике. Я думаю, нет человека, который был бы так гармонически создан, как Троцкий» [183, С. 68-69].

К этому своеобразному пособию по поведению идеального оратора во время выступления нечего добавить. Последняя поразительная фраза воскрешает в памяти строки «Одиссеи»:

Всем он словами внушает восторг, говорит без запинки,

Мягко, почтительно. Каждый его на собраньи заметит.

В городе все на него, повстречавшись, глядят, как на бога.

[Одиссея, 8, 165]

Личность Л.Д. Троцкого и его риторика олицетворяли собой целую эпоху, эпоху если не богов, то титанов, в ком «гений и злодейство» переплетаясь, образовывали потрясающую, завораживающе действовавшую

на современников картину. С уходом в прошлое времени героев неизбежно сходили со сцены и сами герои.