2.3. Роль предикативного центра в определении функциональносемантического поля субъекта

С онтологической точки зрения, принадлежность слова к той или иной части речи определяется морфологическими формами и валентностью, в которых получают выражение семантико-синтаксические отношения между этим словом и другими лексическими единицами в данном языке.

Если имя неодушевленного предмета оказывается в позиции подлежащего в конструкции, выражающей процесс, — перед нами периферия семантико-синтаксического поля, одна из трансформ основной модели.

Что касается субъекта, можно выделить прямую зависимость его конструктивной роли от роли его референта во внеязыковой действительности. Агентивная функция отличается наличием у актанта всех тех характеристик, которые делают одушевленную сущность семантическим субъектом.

Однако даже в позиции подлежащего одушевленное имя существительное не гарантирует формы семантического субъекта. Между одушевленными именами существительными, их позициями в предложении, выраженностью-невыраженностью в конструкции предложения, конкретными формами субъекта [Fran5ois 1994], объекта, адресата, получателя и т.д. (термины, обозначающие элементарную схему коммуникативного акта Р. Якобсона [Якобсон 1975], см. тж. [Апресян 1986, 12-14]) не всегда существуют прямые соответствия в поверхностной структуре выражения.

Мы считаем, что категория предикативного признака и его носителя — субъекта являются, прежде всего, категориями логико-семантическими, выраженными грамматическими (структурными) средствами. Причем логический уровень является глубинным по отношению к семантике.

Мы, вслед за французским ученым Ж.К. Коке, считаем, что еще со времен Грамматики Пор-Рояля [Арно 1990] предложение (высказывание, дискурс) имеет два уровня: поверхностный уровень выражения (Я говорю, что Р) и глубинный, имманентный уровень содержания (Я полагаю/утверждаю, что Р). Воспользуемся для примера фразой Ж-К. Коке “Dieu est infini" [Coquet 1984, 14]:

Английский вариант таких эксплицитных перформативов находим у Дж. Лакоффа: поверхностный — «say» и глубинный — «state» [Lakoff 1970]. Первый выражает лингвистический (речевой) акт, второй — логикосемантический акт.

Таким образом, очевидно, какую роль играет глагол в идентификации субъекта: в плане выражения (высказывания) мы видим энунциатора

(говорящего субъекта), а в плане содержания — мыслящего (интенционального) субъекта, который в реальном высказывании представляет собой единое целое (сливается с протагонистом). При этом в аналитическом плане, на метауровне анализа происходит расчленение субъекта, а в высказывании (поверхностный уровень) наблюдается синкретизм триединого субъекта: говорящего, рефлексирующего и деятеля (особенно в случае «Je dis que Je pense que Je n’y suis pour rien» ^ «Je n’y suis pour rien»)

В реальном высказывании перформативные глаголы и глаголы пропозиционального отношения (см. ниже), как правило, опускаются (нужны определенные условия для их экспликации [Арутюнова 1988]), «увлекая за собой» и личные местоимения. В поверхностной структуре остается только протагонист:

Таблица 6.

Семантика и форма выражения субъекта и предиката в предложении показывает их взаимную избирательность [Вейнрейх 1981; Катц 1981]. Согласование, основанное на соответствии гармонии между именными и глагольными классами, следует назвать семантическим [Степанов 1981а, 257]. В значении синтаксически соединяемых между собой слов должен присутствовать один и тот же смысловой компонент — общая сема [Гак 1972]. Оба предикативно сопрягаемых компонента предложения своими семантикосинтаксическими потенциями, по выражению И.П. Распопова, подготовлены к встрече друг с другом [Распопов 1976]. Естественно, описывая какой-либо процесс или действие, говорящий использует для построения предложения лексические единицы, несущие в себе семантический заряд динамики. Это касается как выбора семантического субъекта, так и соответствующего ему предиката [Gross М. 1981; 1986; Gross G. 1994]. Неотделимость событий от людей, которые в них участвуют, ведет к проникновению антропонимов в позицию подлежащего или дополнения, связанные же с ними по смыслу акциональные глаголы оказываются в позиции предиката [Кубрякова 1992; Падучева 1974; 1992; Рылов 2006; Benveniste 1949].

Таким образом, лексико-грамматическое поле субъекта- протагониста пересекается с лексико-грамматическим полем акциональных глагольных предикатов.

Акциональные глаголы по характеру своего действия подразделяются нами на три группы (ср. [Золотова 1982, 162-163]). Такие группы могут быть исчислены логически [Гак 1987], они универсальны и наблюдаются также во французском языке:

а) глаголы, обозначающие физические действия людей: frapper qch; jeter qch; donner qch a qn, etc.;

б) глаголы, выражающие речемыслительные действия: penser a qn; a qch; dire qch; raconter qch; etc.;

в) глаголы движения субъекта: arriver a; voler a; partir pour; etc.

С полем чувственного (переживающего, интенционального) субъекта сопрягаются следующие типы глаголов:

1). Глаголы эмоционального действия (термин Г.А. Золотовой): “ aimer”, “detester”, etc., которые являются по преимуществу выражением разнообразных чувств и эмоций. Одушевленное имя существительное при таких глаголах, хотя и играет определяющую роль в формировании чувств (интенциональных состояний [Searle 1985]) субъекта, в то же время не является собственно агентом [Селиверстова 1982, 142]. Многие лингвисты включают глаголы эмоционального (пропозиционального, интенционального) отношения (этот термин предпочтителен) в класс стативов [Comrie 1976; Lyons 1977].

В предложениях с глаголами “aimer”, “detester”, etc лексические обозначающие субъекта принимают роль экспериенцера (термин У. Чейфа).

2) . Одушевленная субстанция, обозначенная именем или местоимением, также становится экспириенцером в сочетании с глаголами восприятия “ voir”, “entendre”, etc. [Кибрик 1990, 17; Чейф 2003, 168].

3) . Глаголы обладания “avoir”, “posseder”, etc. требуют в свою очередь выполнения роли, семантически отличной от функции семантического субъекта-агенса (протагониста). Отношения, имеющие место в бенефактивной ситуации и описываемые этим типом глаголов, поддерживаются лицом, именуемым “бенефициантом” [Чейф 2003]. Таким образом, далеко не каждый глагол может предоставить возможность одушевленному имени быть акциональным субъектом. Семантическая роль актанта предиката зависит от семантики, сочетающегося с ним глагола, и, в целом, от характера ситуации, которую глагол отражает [Рылов 2006].

Приведенные выше глаголы, требующие заполненной позиции субъекта, включают в свое значение компонент намеренности (интенциональности), что подчеркивает семантическую теснейшую связь субъекта и предиката; они составляют в предложении одно грамматически-семантическое целое (ядро), имеющее свое значение и смысл [Золотова 2001; Ломов 1994].

Таким образом, центр поля семантического субъекта всегда связан с предикатом, в лексическое значение которого, помимо уже включенных понятий о действии, способе его осуществления и направления, входит метазнание о его типовых аргументах [Лакофф 1981].

Это знание является самым надежным индексом, безошибочно указывающим на наличие — отсутствие семантического субъекта-деятеля [Сильницкий 1973]. Например:

(25) «Il faut que nous ayons un temoin de notre force: quelqu ’un qui marque les coups, qui compte les points, qui nous couronne au jour de la recompense ...» (F. Mauriac. «Le noeud de viperes», p. 131).

В данном примере семантический субъект (un temoin) катафорически мультиплицируется за счет редукции в местоимение quelqu ’un qui, которое сохраняет семантику деятеля за счет глаголов действия (marquer, compter, couronner).

Семантическая редукция здесь связана со стилистически-текстовой необходимостью замены конкретной номинации деятеля обобщенными редуцированными формами семантического субъекта вообще, связанными с первичной номинацией лишь анафорически. Следуя концепции Ю.Д. Апресяна, можно утверждать, что такие редуцированные формы относятся к центру лексико-семантического поля субъекта (см. выше), что доказывает нашу гипотезу, отраженную в Схеме 3, о центральном положении местоимений в функционально-семантическом поле персональности.

(26) «Therese, poursuivit-elle, avant de monter te coucher, previens notre brave intendant Dollon de donner les ordres necessaires pour qu’ on atelle la voiture, demain matin a six heures» (P. Souvestre, M. Alain. «Fantomas», p. 139).

В примере (26) предикат определяет профессиональную принадлежность реального деятеля (прислуга на конюшне).

Процесс редукции семантического субъекта сопровождается приведением в функциональное соответствие сказуемого с возможными в таких случаях подлежащими. Семантическое равновесие достигается лексическими и морфологическими средствами. Например, может измениться залог сказуемого [Гуревич 1983]. Именно категория залога указывает на соответствие- несоответствие семантического субъекта занимаемой им позиции в предложении, его выраженности-невыраженности. В определенных случаях, о которых речь пойдет в следующих главах, зависимость подлежащего от реального деятеля выражена семантикой некоторых глаголов, таких как: “recevoir”, “entendre”, “regarder”, “voir”, “ecouter” Эти глаголы подчеркивают неагентивную роль субъекта, одушевленной субстанции в позиции подлежащего.

Таким образом, порядок слов во французском предложении не ответственен (за редким, правда, исключением) за распределение семантических ролей [Филлмор 1981]. Семантика отдельных лексических единиц (т.к. семантический признак ‘одушевленность’ и т.д. и даже сема ‘человек’ может выполнять как роль субъекта, так и функцию объекта воздействия) также не всегда способна это сделать. Только предикат, отражающий определенную ситуацию действия, ранжирует актанты по ролям. Каждый говорящий, в зависимости от сведений о ситуации, выбирает и соответствующим образом выражает реального деятеля, пациента, адресата и т.д. Иногда, по тем или иным причинам, семантический субъект редуцируется. Более подробно эксплицитно-имплицитные формы устранения семантического субъекта нами будут рассмотрены во второй и третьей главах данного исследования.