ДАНИЭЛ ФИЛД 1861: «ГОД ЮБИЛЕЯ»4

. . Вострубите трубою по всей земле вашей; ... и объявите свободу на земле всем жителям ея; да будет это у вас юбилей; и возвратитесь каждый во владение свое, и каждый возвратитесь в свое племя.

Третья книга Моисея, 25 : 9—10

Близится царствие Божие и будет год юбилея.

Мне хотелось бы начать свой очерк проведения крестьянской реформы 1861 г. в России с восприятия этих событий самими крестьянами.

Калужский губернатор В. А. Арцимович, усердный реформатор, зная отношение чиновников на местах к отмене крепостного права, опасался, что радостная весть дойдет до крестьян в искаженном виде. Поэтому для оглашения и объяснения им наиболее важных статей «Положений 19 февраля 1861 г.» он направил в уезды своей губернии 167 «вестников воли» из числа своих подчиненных. Одним из них был Н. В. Сахаров, который оставил яркие воспоминания об этих событиях. Он писал, что крестьяне приняли его вежливо, но проявили «поразительную сдержанность». Казалось, вековая неволя лишила их способности выражать свои чувства. Мужчин прежде всего интересовали размер надела, который они получат, и условия пользования им, о чем некоторые осмелились спросить Сахарова. Когда же он объяснил, что наделы и повинности относятся к компентенции еще не назначенных мировых посредников, крестьяне отошли, о чем-то тихо переговариваясь.

Однако крестьянки выказали заметную радость. «Положения 19 февраля», касавшиеся наделов, повинностей и выкупа, должны были вступить в действие только после двухлетнего переходного периода, но право помещиков на получение с крестьян «столовых запасов» (ягод, грибов, яиц, а также тканей и т. д.) отменялось немедленно. «Столовые запасы» были нелегкой повинностью и исполняли ее главным образом женщин'ы. Сахаров заметил, как они молча переглядывались и улыбались. Одна из них, «не молодая уже, видимо, разбитная, тетка Лукерья, не выдержала и с радости, очевидно, не доверяя себет спросила у меня: —

Что же, теперь и курочку отдавать господам шабаш? —

Теперь уж шабаш! —

И яички шабаш? —

И яички шабаш! —

И тальки прясть на господ шабаш? —

И тальки шабаш! —

И ягоды и грибы собирать для господ шабаш? —

Да, все шабаш. —

А когда же шабаш? —

А вот с этой минуты все и шабаш.

Значит, как лето придет, можно уж не ходить по грибы к по ягоды на господ? —

За деньги отчего же, ходи себе, или если будет твоя добрая воля. —

Да ты не нарочно? —

Нет, взаправду. Вот в этой законной книге написано. —

И, бабочки милые! Что ж это такое к нам привалило! —- воскликнула радостно тетка Лукерья, обернувшись к женщинам. — Значит, нашей Александре Сергеевне вот теперь что! — И она бесцеремонно послала масляный шиш по направлению к барскому двору».

Ее сразу же «осадили» и выругали мужчины, а один «обозвал ее балалайкой», но она не смутилась и бойко крикнула: «Я теперь вольная!». Сахаров отметил: «И надо было видеть этот радостный блеск в глазах, это разлитое по всему лицу чувство самоудовлетворения, когда она выкрикнула это: «Я теперь вольная!». «Вы уж не обезсудьте ее, — сказали мне некоторые крестьяне, шокированные ее развязностью и извиняясь за нее.— Видите, какая она у нас. Потому, значит, по городам жила по работницам» 1.

Хотя законодательное «освобождение» не обеспечивало полной свободы и 1861 г. отнюдь не стал библейским «юбилейным годом», оно избавило от крепостной зависимости 22 миллиона крестьян. «Положения 19 февраля», другие реформы 1860-х годов, а также административные меры, связанные с их осуществлением, ограничивали права крестьян, их географическую и профессиональную мобильность, возлагали на них финансовые и экономические тяготы. Тем не менее сама суть крепостного права— произвол помещиков, их почти неограниченная власть над своими крепостными—отменялась навсегда. И Лукерья, в отличие от односельчан, быстро осознала произошедшую перемену.

Крестьяне (мужики) сосредоточились на основных экономических положениях реформы, касавшихся земельных наделов и повинностей. Но перед тем, как их рассматривать, обратим вни- мание на поведение крестьян в присутствии Сахарова. Сам он считал себя другом мужиков, но те воспринимали его как чужого, «не нашего». Он был помещиком, чиновником, а для крестьян приезд в деревню что того, что другого предвещал беду.

Обнародование Манифеста и «Положений 19 февраля 1861 г.» уничтожило крепостную зависимость крестьян от помещиков, но почти не затронуло верховенства над ними поместного дворянства, чиновников и вообще представителей других сословий. Одна из основных целей крестьянской реформы (по сути, реформ) была достигнута и одно из главных опасений режима было, как представлялось, устранено. Но необходимо было для сохранения этого верховенства решить еще одну задачуу ближайшую: предотвратить социальный взрыв в ответ на сообщение об отмене крепостного права. Казалось бы, устранение вековой несправедливости должно было не возбудить, а обрадовать народ, но, по укоренившимся понятиям государственной мудрости, самым опасным моментом был бы тот, когда государь формально откажется признавать практически единственную власть, которая существовала вне пределов уездных городов,— власть помещиков. Николай I выразил эту мысль в 1842 г. в речи на заседании Государственного совета. Отмена крепостного права, сказал он, была бы благом, но в отдаленном будущем; «в настоящую эпоху всякий помысел о том был бы не что иное, как преступное посягательство на общественное спокойствие и на благо государства. Пугачевский бунт доказал,, до чего может доходить буйство черни»2. Его преемник Александр II в 1858 г. высказал аналогичное опасение, определив три непременных условия уже готовившейся тогда крестьянской реформы, одним из которых было то, «чтобы сильная власть ни на минуту на месте не колебалась, от чего ни на минуту же и общественный порядок не нарушался»3.

С целью предотвратить повторение пугачевского бунта (возможность которого, учитывая относительное спокойствие, с каким крестьяне приняли реформу, была маловероятной) царский режим использовал как традиционные, так и новые институты.

состоит в исполнении требований человеческой природы и общественного порядка, а не требований плоти и страстей»4.

Усилия духовенства были поддержаны армией. В помощь гражданским властям по стране были рассредоточены части 80 полков5, Несмотря на имевшие место случаи кровопролития в 1861 г., первостепенная задача войск состояла не в вооруженном подавлении народа, а в том, чтобы при неповиновении властям внушать крестьянам благоговейный страх и смирение, уравновешивать столь несопоставимые в численном отношении силы сторон (а именно это всегда определяло их взаимную стратегию). В большинстве сельских уездов России в середине XIX в. находилось всего два-три чиновника, а кроме них еще лишь несколько лиц, не принадлежавших к сельскому состоянию6. Крестьяне поэтому избегали насилия или прямых угроз, полагаясь на внушительное воздействие своей колоссальной массы, единой и упорной в требованиях. При этом они хорошо понимали, что невозможно применить уголовное наказание к сотням и тысячам людей, занятых производительным трудом. Власти, со своей стороны, стремились разрушить это единство, хватая, иногда наобум, отдельных крестьян и обвиняя их как «зачинщиков» и «подстрекателей»; те подвергались немедленной экзекуции, а позже иногда и уголовному наказанию. Тем самым для остальных крестьян открывалась возможность принять официальную версию, что они якобы были обмануты арестованными, покаяться, разойтись по домам и выполнять требования властей. Иногда на такой путь их толкали массовые наказания.

Однако в виду того, что ситуация в 1861 г. носила чрезвычайный характер, режим не ограничился применением обычных методов. Правительство сделало одну из редких попыток использовать монархические иллюзии крестьян. В каждую губернию, где число крепостных было значительным, царь направил одного из своих личных адъютантов — свитских полковников и генералов, выделявшихся среди других офицеров царским вензелем на эполетах. Затея оказалась бесполезной. В большинстве случаев адъютанты царя просто смешались с обычными чиновниками, за которыми должны были наблюдать; ни один из них не сообщил случая, когда бы ему довелось сыграть какую-то особую раль и когда бы «печать величия», которую он принес с собой из Петербурга, способствовала «просвещению» крестьян. Адъютанты были отозваны сразу же, как только стало возможно7.

Предлогом для их отзыва послужило введение института мировых посредников, на которых непосредственно возлагалось проведение крестьянской реформы. Они составляли низший и ^наиболее важный уровень в иерархии новых органов, вершиной которой был Главный комитет об устройстве сельского состояния в Петербурге. Создание такого института отчасти было вызвано огромной численностью крестьян. Даже если должностные лица на местах были достаточно компетентны и сочувствовали реформе, они не располагали возможностью наблюдать за ее выполнением во всех поместьях.

В таких важнейших вопросах, как размеры наделов и повинностей, условия реформы оказались гораздо более благоприятны для крестьян и более жестки по отношению к помещикам по сравнению с тем, что предлагали губернские дворянские комитеты год или два назад8.

Мировые посредники назначались из дворян, но не подчинялись корпоративной организации дворянства —дворянскому собранию. По замыслу законодателей это должны были быть люди с твердым характером, которые проявили себя как активные сторонники реформ9. Таких людей вообще было трудно найти в российской глубинке, но еще более осложнял дело высокий имущественный ценз. Посредники подчеркивали свою объективность и беспристрастие, особенно когда подвергались нападкам своих же собратьев-дворян. «Напрасно старались в некоторых уездах дружескими внушениями и напором извне обратить мировых посредников, если не de jure, то de facto, в какое-то домашнее, дворянское учреждение, перед которым голос дворянина значил все, а голос крестьянина ничего... Как люди независимые по своему положению, мировые посредники предпочли остаться независимыми, и по духу, по направлению, стать выше сословных интересов... и проводить в исполнение положение 19 февраля в том самом духе, который создал его» 10.

, Многие из посредников, вероятно, не были «идеалом» в смысле беспристрастности и приверженности реформе, но та злобная критика, которую щедро расточали в их адрес помещики, является хотя и косвенным, но довольно веским подтверждением их добросовестности. О том же свидетельствуют отчеты губернаторов, которые имели основания предвзято относиться к людям, не находящимся у них в подчинении. Введение института мировых посредников, по мнению смоленского губернатора, обусловило разительную перемену: «...на вопросы и недоумения крестьян им перестали кричать «молчать», грозя прикладами и штыками, а читали и разъясняли закон, действовали силою убеждений. С этого времени вызова воинских команд не было, редко приглашалась и земская полиция» п. Позднее он сообщал, что крестьяне его губернии, «встретив в посредниках терпеливых и беспристрастных толкователей нового закона, не затруднявших их бумажным производством и беспрестанными призывами в суд, возымели к ним полное уважение и доверие» 12. Представляется, что реформа 1861 г., учитывая накал страстей и глубину затронутых интересов, осуществлялась удивительно спокойно и последовательно, и немалая заслуга в этом принадлежит посредникам.

С позиций Санкт-Петербурга сохранение верховенства помещиков в сословной иерархии означало предотвращение любого социального взрыва — ликования или недовольства, обеспечение нормальных условий для сева и сбора урожая 1861 г. Находящиеся же в гуще крестьянской массы помещики и чиновники на местах не просто разделяли такую озабоченность, но преследовали еще другую, более деликатную и далеко идущую цель. Необходимо было дать понять крестьянству, что времена сильно не изменились, сословное неравенство сохраняется и внешне, и по существу. Крестьянам, которые встретили манифест выражением: «Ныне не прежняя пора» 13 сразу продемонстрировали, что старый аппарат по-прежнему на месте. Вот как проводились в жизнь «новые порядки» в одной из деревень неподалеку от Минска: «...крестьянам этим по приводе в полицию поодиночке в присутствии сего административного места приставом Двораковским читаны были ...главнейшие правила высочайшего «Положения», после чего каждый подвергался соразмерному при бытности властей наказанию» 14.

Крестьяне по-своему поняли и оценили новый закон. Вот как это происходило в селе Молостовка Казанской губернии, находившемся неподалеку от печально известной деревни Бездна. Крестьяне «отказались от исполнения повинности по уставной грамоте, желая непременно работать по-старому, запретили сельскому старосте исполнять распоряжения мирового посредника по введению в действие грамоты; упорство их основано на распространившемся слухе, что через два года будет им полная свобода с даровой землей, и на ложном понимании высочайшего манифеста, в котором сказано, что в продолжение 2-х лет, дан- ных на приведение в исполнение Положений, в имениях должен оставаться существовавший порядок». Староста и шесть «выбор ных» из Молостовки были вызваны в столицу губернии с тем, чтобы предстать перед губернским судом по крестьянским де лам15. Здесь «по надлежащем внушении и объяснении им ик заблуждения они вполне сознали свою вину, чистосердечно рас каялись и дали подписку, коей обязались на будущее время в точности исполнять как повинности по уставной грамоте, так и все, что потребует от них местное начальство»16. Судя по мно гим документам подобного рода, «надлежащее внушение к объяснение» означало угрозу наказания. Показательна та готовность, с которой крестьяне отреагировала на «внушение» и раскаялись17. Столь быстрый поворот—а это имело место и в, других уездах — особенно удивителен потому, что их сопротивление основывалось на тексте самого закона, только что изданного царем 18.

Многие крестьяне впали в такое же заблуждение, и произошло это из-за того, что они сосредоточились на одной фразе манифеста 19 февраля и игнорировали другие его положения. Типичным является случай в Сумском уезде, описанный харьковским губернатором: «...крестьяне на коленях просили мирового посредника и помещика оставить их до истечения двухлетнего срока на трехдневной барщине, обещая добросовестно выполнять все работы и выражая надежду, что по миновании этого срока они перейдут на «царское положение», т. е. на выкуп. При совершенной покорности крестьян никакие убеждения и доводы не могли склонить их к принятию уставной грамоты». Ожидание нового закона, или «настоящей воли» 19, в конце двухлетнего переходного периода было, так сказать, местной разновидностью широко распространенного среди крестьянства мифа. Продолжая свой доклад, харьковский губернатор писал: «Другие крестьяне, отказываясь от всех со стороны помещика предложений для составления грамот, объявляют решительное намерение остаться при настоящем порядке вещей «до слушного часа», который в понятии некоторых совпадает с окончанием двухлетнего срока и другими объясняется таинственным словом «жданное». По мнению их, с наступлением этого ожидаемого часа прекратятся обязательные отношения к помещикам и земля будет отдана крестьянам безвозмездно. Немногим помещикам удается при помощи посредников с значительною жертвой собственных выгод убедить крестьян согласиться на какую-нибудь сделку; но весьма также часто случается, что по происшествии незначительного времени они отказываются от своего намерения и данных обещаний вследствие какого-нибудь нелепого слуха, нечаянно до них дошедшего чрез прохожих или даже преднамеренно выдуманного одним из их же собратий для отклонения общества от заиленного им согласия.

Такое почти общее настроение крестьян, плод неразвития и непонимания важности для них же самих новых законоположе- ний, ставит мировых посредников в горестную необходимость действовать при введении уставных грамот принудительно»20.

Доклад губернатора интересен и заслуживает доверия, причем удивительно, как, будучи вдали от деревни, он сумел попасть в самую точку. Как смог он верно уловить таинственные, сокровенные и основанные на мифах чаяния скрытных крестьян?21 Однако частично в своем анализе он исходил не из наблюдений, а из идеологических посылок, на которые опиралось крепостное право и которые пережили его. Одна из них состояла в том, что крестьян может вывести из их естественного и благотворного состояния покоя только внешний («прохожий») или внутренний подстрекатель; это было частью мифа о крестьянине. Такое представление было широко распространено и лежало в основе политики в отношении деревни. В частности, циркуляр министра внутренних дел 1 июля 1861 г. предусматривал безоговорочную высылку «подстрекателей», если против них не было собрано достаточных улик для привлечения к уголовной ответственности. Циркуляр был явно направлен против представителей других, некрестьянских, «податных сословий», включая как пришлых, так и местных зачинщиков22.

Хотя губернатор, по всей видимости, обошел острые и неоднозначные вопросы, его доклад полностью подтверждается другими источниками.

Таким образом, ожидание некоего «слушного часа» после объявления реформы — один из очень немногих в новое «время примеров, когда безрассудная и парализующая вера охватывала огромные массы народа.

Крестьяне в Сумском, как и в Спасском, уезде отказались подписывать уставную грамоту или каким-либо образом участвовать в ее составлении. Грамота не являлась договором двух сторон. Закон поощрял добровольные соглашения между бывшими крепостными и помещиками, причем некоторые из них даже шли для этого на непредусмотренные законом уступки. Если же соглашения достигнуть не удавалось, то мировой посредник вводил в действие установленные законом нормы как в отношении помещика, так и крестьян; представители обеих сторон обязаны были подписать грамоту, но их согласие уже не требовалось23. Когда крестьяне отказывались подписать грамоту или даже осматривать поля вместе с посредником, они не столько выражали свое несогласие с ней, сколько пытались избежать какого- либо участия в действиях, которые могли быть истолкованы как уклонение от истинной царской воли, лишающее их права на будущее вознаграждение, уготованное «верным» крестьянам. Для них выполнение «Положений 19 февраля» являлось как бы проверкой лояльности или же источником заразы, избежать которой необходимо любой ценой. Как объяснял это один жандарм, многие крестьяне пребывали «в опасении бессознательном приложить руку, считая подпись какою-то кабалою и обязательством» 24.

На 1 января 1862 г. было одобрено и вступило в действие ІИНІЬ 2796 грамот, что составляло 3% от предполагавшегося ?бщего числа; они охватывали наиболее «исправных» крестьян і помещиков. Более трети из них не были подписаны крестьянами25. Год спустя, за 2 месяца до истечения крайнего срока, учитывалось уже 78 185 грамот (около двух третей общего количества), немногим меньше половины их было подписано крестьянами. Доля неподписавших варьировалась от самой низ- ой — 20,4% в Полтавской губернии до самой высокой — 99,8% Минской, а в среднем по стране составляла 42%. Здесь не существует какой-либо закономерности (в соседней с Полтавской Черниговской губернии соотношение подписавших и неподписавших оказалось почти противоположным), за исключением того,, что этнические различия, видимо, усугубляли опасения крестьян26. Результат зависел прежде всего от усердия и таланта чиновников на местах: одни посредники смогли убедить крестьян, что Положение «является подлинным и окончательным», другие уступили «тягостной необходимости» принуждения крестьян к подписанию27, остальные просто вводили грамоты в действие без всяких крестьянских подписей. * Приведенные цифры весьма красноречивы. Ведь по закону крестьяне не имели веских оснований для отказа от подписания грамот и под сильным нажимом вынуждены были делать это,, а кроме того, поставить подпись за всю общину мог любой крестьянин или посторонний человек, уполномоченный сходом. Эти цифры свидетельствуют об удивительно широком распространении невероятного разочарования и безрассудных надежд,, которые возлагались (хотя лишь отчасти) на далекого царя.

Ответ Александра II прозвучал в одном из его выступлений. 15 августа 1861 г. он объявил собравшимся в Полтаве крестьянским старостам: «...ко мне доходят слухи, что вы ожидаете другой воли. Никакой другой воли не будет, как та, которую я вам дал. Исполняйте, чего требуют закон и Положение. Трудитесь и работайте. Будьте послушны властям и помещикам». Двумя неделями позже министр внутренних дел П. А. Валуев разослал циркуляр, предписывавший каждому мировому посреднику довести суть этой и других подобных речей до уездных старост в подведомственном им округе23.

Таким образом, крестьяне, отказываясь подписывать уставные грамоты в надежде получить «новую», «подлинную» волю в 1863 г. и ожидая «слушного часа», предавались утопиям. Вместе с тем их поведение вполне соответствовало укорененному правосознанию.

Понятие владения (в отношении земли) в России имеет свои особенности по сравнению с Западной Европой. Тем не менее в XVIII в. императорский режим принял концепцию земельной собственности, установленную римским правом и известную на Западе, а в прошлом столетии русские государственные деятели, как и их коллеги повсюду в Европе, исходили из того, что право 'собственности лежит в основе прочного государственного устрой ства и экономики, а его защита является главной обязанностью государства. В соответствии с этим Манифест 19 февраля про возгласил помещичье «право собственности на все земли, при надлежавшие им»29, хотя положения реформы, касавшиеся на дела и выкупа, фактически нарушали его.

Русские крестьяне, как известно, полностью отвергали правительственную трактовку земельной собственности30. По их понятиям, предъявлять претензии на владение пахотной землей 8 том смысле, как кто-то владеет топором пли шапкой, было столь же абсурдным, как претендовать на владение солнечным светом или Волгой. Земля принадлежит тому, кто ее обрабаты вает, но является «собственностью» Бога, царя или (что в сущности одно и то же) ничьей31. Исходя из этого, пахотная земля принадлежала крепостным крестьянам, которые ее обрабатывали, даже несмотря на то, что сами они принадлежали помещику. Абсолютная несовместимость двух концепций собственности была одним из проявлений той культурной пропасти, которая отделяла крошечную космополитичную элиту — «общество» от «народа», в основном состоявшего из крестьян. Образовалась она преимущественно вследствие сословных различий, связанных с окончательным оформлением крепостного права в Соборном Уложении 1649 г.32 Эта пропасть значительно углубилась и расширилась благодаря реформам Петра I, и не только потому, что он ввел европейские культурные нормы для элиты (в то же время позволив крестьянам носить бороды), но и потому, что им были систематизированы и закреплены различия между сословиями. Чем больше унижались крепостные, тем упорнее цеплялись они за традиционные нормы отчасти по стратегическим соображениям самосохранения, отчасти, чтобы утвердить собственное достоинство. В выражении «мы — ваши, а земля — наша», с которым крепостные крестьяне обращались к своим господам33, выражение покорности переплеталось с утверждением своего права.

В 1861 г. крестьяне, с одной стороны, и помещики с чиновниками— с другой, как противостоящие стороны исходили из совершенно различных систем ценностей. С точки зрения крестьян, требование выкупных платежей за землю было более вопиющей несправедливостью, чем само крепостное право.

В. И. Ленин отмечал, что «1861 г. породил 1905 г.», а революция 1905 г. явилась «генеральной репетицией» 1917 г.34 .Действительно, существует причинная связь между крестьянской реформой 1861 г. и Октябрьской революцией. Но можно также сказать, что 1649 г. породил 1861 г., т. е. что антагонизм, взаимное недоверие и непонимание, которые сопровождали вступление России в новую эру, были следствием крепостного права.

Однако, как мы увидим, рассмотрев основные аспекты реформы, наследие крепостного права выходило за рамки социальных отношений и противоположности культурных ценностей. Положения законодательства о реформе значительна варьировались по губерниям. Его авторы прежде всего хотел» удовлетворить интересы поземельного дворянства. Поэтому в нечерноземных губерниях предполагалось сделать крестьянские наделы относительно крупными, но дорогими: поскольку земля здесь не являлась большой ценностью, помещики- должны были получить деньги. К югу, по мере того как ценность земли возрастала и помещики стремились удержать ее за собой, участки были меньше, но (в пересчете на рыночные цены) не столь дороги. Большинство крестьянских семей не смогли бы свести концы с концами, полагаясь только на продукцию своих усадеб* и земельных наделов, потому что либо надел был слишком мал, либо слишком большая часть продукции должна была идти на выплату налогов и выкупных платежей.

Пореформенное урегулирование усложнялось из-за существования ряда особых категорий зависимого населения. Так, на большей части Украины не было общинных переделов. В 1863 г. реформа распространилась на удельных крестьян, а в 1866 г.— на государственных, причем условия их освобождения были более благоприятны, чем крепостных, т. е. для самодержавия более приемлемым оказалось пожертвовать интересами казны, нежели помещиков. Большинство дворовых людей — категории, включавшей мастеровых, домашнюю прислугу и т. п. и составлявшей около 7% крепостных, — не пользовались правом на наделы пахотной земли. Если же оставить в стороне эти и иные особые случаи и рассматривать положение большинства великорусских крестьян, можно оценить значение реформы, сравнив созданный ею порядок с той системой, которая существовала при крепостном праве.

(1) Власть помещика. Сущность крепостного права состояла в подчинении крепостных почти неограниченной власти их господ, которые могли посылать их на любую работу, переселять на новое место, разрушать их семьи, подвергать уголовному наказанию, сдавать мужчин в солдаты. Помещики могли покупать* продавать, закладывать, дарить или проигрывать крепостных. Многие из них подвергались физическому или половому насилию. Законы, определявшие права помещиков, были немногочисленны, неопределенны и редко выполнялись, но в некоторых отношениях помещиков, вероятно, сдерживало не правительство, а обычай. Произвол помещиков был полностью уничтожен законодательством 1861 г. Но освобожденные крестьяне вскоре вновь почувствовали власть над собой (хотя и в другой форме) класса помещиков. По новому закону поместное дворянство полностью доминировало в местной администрации, включая органы, осуществляющие проведение отмены крепостного права35. Большинство бывших крепостных уже в качестве арендаторов, наемных работников или издольщиков вынуждены были обращаться к местному землевладельцу (хотя необязательно к своему прежнему господину). (2) Прикрепление к земле. Вторым элементом крепостного права было приписывание, или прикрепление к земле. Крепост- аной крестьянин мог даже на время покидать родную деревню лишь с письменного разрешения своего господина. Он мог провести вне села несколько месяцев, подрядившись бурлаком, или несколько лет, работая на фабрике, но все равно рассматривался законом как член сельской общины и от него требовалось выплачивать свою долю налогов и выполнять другие общинные повинности. С отменой крепостного права крестьяне оставались «приписанными», но полномочия регулировать их передвижение перешли.от помещика к общине. Теперь она выдавала паспорта, дававшие крестьянам возможность поиска работы по найму.

Крестьяне, имеющие паспорт и обязанные посылать часть заработка общине, к которой они были приписаны, составляли основную массу наемной рабочей силы в промышленности, на транспорте и строительстве. Получить паспорт было нетрудно, ибо многие крестьянские общины не могли выполнять возложенные на них повинности только на основе сельскохозяйственного производства, поэтому прикрепление не слишком препятствовало притоку рабочей силы в промышленность36.

Правительство рассматривало прикрепление к общине как подстраховочное средство: уволенный рабочий обязан был вернуться в деревню и оставался там до тех пор, пока вновь не понадобится предпринимателю. Многие крестьяне, которые, по сути, являлись уже рабочими, предпочитали возвращаться в деревню в праздники или для того, чтобы помочь с урожаем. Но это средство было все же недостаточно действенным, чтобы поддерживать мир в трудовых отношениях. Р. Джонсон показал, что московские рабочие, сохранявшие тесные связи с родными деревнями и с сельским хозяйством, были более расположены к забастовкам или другим способам противодействия предпринимателям, чем собственно пролетарии37. (3)

Социальный статус. Законодательство о реформе повысило статус бывших крепостных, объявив их «свободными сельскими жителями», но не устранило социальной иерархии. Более того, в правовом отношении, за исключением нескольких областей, таких как уголовные преступления и судебные тяжбы с представителями иных сословий, крестьянин чаще выступал субъектом местного, обычного права, нежели государственного законодательства. Были и другие средства поддержания сословных различий. Например, крестьяне получили право входить в состав созданного судебной реформой 1864 г. суда присяжных, но установленный имущественный ценз давал возможность выполнения этих обязанностей, помимо должностных лиц крестьянского самоуправления, лишь немногим богатым крестьянам.

Но наиболее резко ограничивали свободу бывших крепостных экономические условия реформы, а не формальные запреты. Большинство крестьян получили (через общину) земельный надел и обязаны были выполнять соответствующие повинности.

Освободиться от своего надела и тем самым избавиться от повинности на практике было почти невозможно38. Даже во Владимирской губернии, где была относительно развитая промышленность и имелись многочисленные крепостные капиталисты, к 1880 г. от общины отделилось лишь полпроцента бывших крепостных. Большинство крестьян не желали порывать с общиной или с землей. А главное, лишь немногие из тех крестьян, которые, подобно переселенцам в Америке, хотели (или вынуждены были) сниматься с места и начинать новую жизнь, реально могли это сделать.

(4) Экономика. Для крепостного сельского хозяйства характерны были четыре основных признака. Первый — это господство крупных поместий. В среднем поместьи было, как правило, больше крепостных (около сотни лиц мужского пола), чем рабов на плантации в Америке, за исключением самых крупных. Эти поместья редко использовали весь свой потенциал для эффективного и продуктивного ведения сельского хозяйства, поскольку большинство из них были просто агломератами крестьянских деревень. Простые орудия труда и тягловый скот, которыми обрабатывалась помещичья земля, принадлежали крестьянам и применялись также на крестьянских наделах. Способы обработки земли и выбор культур определяли не агрономические предписания и требования рынка, а прежде всего крестьянский обычай.

Второй особенностью была поземельная община. Крестьянская семья из поколения в поколение владела усадьбой, огородом, но пахотные земли находились во владении общины и периодически перераспределялись. Цель перераспределения состояла в том, чтобы обеспечить соответствие земельного надела потребительским нуждам семьи во избежание голода, но особенно важно было то, чтобы надел соответствовал трудовым ресурсам каждого хозяйства. Община распределяла и перераспределяла налоги, повинности и другие обязательства перед помещиком и государством, а также пахотную землю. И помещики, и правительство настаивали на сохранении системы круговой поруки, когда за должников платила вся община. Поэтому в интересах каждой семьи и общины в целом было наделение хозяйств пахотной землей пропорционально их производственным возможностям, важнейшей составной частью которых был человеческий труд.

Как и на американской ферме, главной производственной единицей была семья. При крепостном праве она владела тягловым скотом и инвентарем, которые перешли в ее собственность по закону 1861 г. Помещик же, владевший тысячами десятин земли и сохранивший большую ее часть после реформы, чаще всего не располагал тягловой силой и орудиями труда.

Третьей характерной особенностью крепостной экономики €ыло внеэкономическое принуждение. Экономические отношения между господином и крепостным не определялись условиями рынка — предложением и спросом на землю, рабочую силу и сельскохозяйственные продукты. При крепостном праве определение размера земельных наделов крепостных, их трудовых повинностей или денежного оброка зависело от воли помещиков, точнее сказать, от их представления о том, как надо вести дела. Правительство поддерживало их требования, вплоть до посылки армейских частей в случае сопротивления.

Наконец, при крепостном праве было две основные формы повинностей: оброк, или денежные выплаты, и барщина, или трудовая повинность.

В целом характерные черты крепостной экономики сохранились в измененном виде и после уничтожения крепостного права, их разрушение проходило очень медленно. Одной из причин этого была нерешительность и инерция вчерашних душевладель- цев. Они могли купить лошадей и инвентарь, нанять работников для возделывания своей земли, превратившись таким образом в предпринимателей. Но большинство предпочитали не вкладывать средств, не рисковать, а воспользоваться трудным экономическим положением бывших крепостных, чьи земельные наделы были так малы, а повинности так высоки, что при опоре лишь на имеющиеся у них ресурсы они не могли бы свести концы с концами. Многие помещики прибегли к русскому варианту издольщины, называемому «отработки»: крестьянская семья, используя своих лошадей и инвентарь, обрабатывала определенную часть помещичьей земли, а взамен могла обработать другой, более мелкий участок для собственного пользования. Это очень походило на барщину.

Однако основной причиной медленного развития сельского хозяйства России была вполне определенная позиция, занятая самодержавием и воплотившаяся в законодательстве о реформе. Для того чтобы сделать переход более плавным, авторы реформы приняли в качестве своего отправного пункта основы экономического устройства, характерные для крепостничества. Так, установленный законом размер земельных участков определялся, исходя из размера надела при крепостном праве. Реформаторы сохранили общину, хотя считали ее серьезным препятствием на пути прогресса сельского хозяйства39: они, как и помещики, предпочитали использовать ее в качестве «промежуточного звена», избавлявшего режим от необходимости иметь дело непосредственно с 22 млн бывших крепостных. «Положения» представляли собой попытку, хотя весьма непоследовательную, уменьшить экономическую зависимость бывших крепостных от своих прежних господ. Этому должен был способствовать выкуп надела. По закону он был необязательным, предполагал соглашение между помещиком и крепостным. Переход крестьян на выкуп происходил постепенно, растянулся на 20 лет (в 1883 г., когда оставалось около 15% не перешедших на выкуп крестьянских хозяйств, он был объявлен обязательным). До перехода на выкуп крестьяне считались «временнообязанными»: сам термин подчеркивал сохранение их подчиненного положения. В рамках, установленных законом, они обязаны были выполнять повинности (оброк или барщину) в качестве эквивалента платы за земельные наделы. Медленные темпы перехода крестьян or временнообязанного состояния на выкуп еще больше сгладили остроту переходного периода.

В целом отмена крепостного права была скорее упорядочением, приведением в систему старого, чем введением нового. Но само это упорядочение уже являлось громадным шагом впе ред, ибо произвол душевладельца (и поддержка его власти государством) составлял суть крепостного права. То, что реформа сохраняла многие социально-экономические черты крепостничества, видимо, означает, что режим переоценивал значение своих благих намерений, сл шиком уповая на «силу слов». Самодержавие ожидало получить великие блага просто уже вследствие того, что нашло мужество объявить низложенным базовый институт русской жизни — крепостное право.

Противоречивый характер крестьянской реформы также выявляет сложные побуждения царского правительства. «Положения 19 февраля 1861 г.» не могли быть и не стали непосредственным стимулом для экономического развития. Царизм в XIX в. придавал больше значения социально-экономической стабильности, процветанию поместного дворянства и благосостоянию крестьян, чем развитию экономики. Царь и его советники сильнее опасались хаоса, чем желали прогресса. Таким образом, результатом реформы было обеспечение видимой стабильности, сохранение неравноправного положения крестьян при открыв- дігейся возможности постепенного выхода из социальных и экономических форм крепостничества. 1

Сахаров Н. А. Из воспоминаний о В. А. Арцимовиче // В. А. Арця- мович. Воспоминания-характеристики. Спб., 1904. С. 439. О количестве «вестников» см.: Корнилов А. А. Крестьянская реформа в Калужской губернии при В. А. Арцимовиче//Там же. С. 265. 2

Цит. по: К о р ф М. А. Император Николай в совещательных собраниях: Сб РИО. Т. XCVI1I Спб, 1896. С. 115. 3

Высочайшее повеление 26 октября 1858 г.//Сборник правительственных распоряжений по устройству быта крестьян. 3-е изд. Т. 1 Спб., 1869. С. 31. Министр внутренних дел С. С. Ланской отреагировал на такие опасения, на- «*ав свой первый доклад о ходе осуществления реформы словами: «Полное спокойствие и тишина встретили манифест...» (Отмена крепостного права. Доклады министров внутренних дел о проведении крестьянской реформы 1861—1862 гг./Под ред. С. Н. Валка. М.; Л., 1950. С. 7). 4

Зайончковский П. А. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. М., 1960. С. 47—49. 5

См.: Зайончковский П. А. О правительственных мерах для подавления народных волнений в период отмены крепостного права // Исторический архив. 1957. № 1. С. 151—193.

6 В XIX в. русские люди часто сетовали на «язву чиновничества», однако С Старр показал, что, наоброт, проблема состояла в нехватке чиновников. В середине прошлого столетия соотношение числа должностных лиц на граж- донской службе и численности населения в России было в три раза меньшим, чем во Франции или Англии (Starr S. F. Decentralization and Self- Government in Russia, 1830—1870. Princeton, 1972. P. 48—49). 7

Доклады царских адъютантов были опубликованы Е. А. Мороховцом в книге «Крестьянское движение в России после отмены крепостного права» (М.; Л., 1949). Указ об их отзыве см.: Сборник правительственных распоряжений по устройству быта крестьян, вышедших из крепостной зависимости. Т. II, ч. 1. Спб., 1867. С. 49. 8

О позиции дворянства см.: Field D. The End of Serfdom. Cambridge; Mass., 1976. P. 339—443. 9

Циркуляр министра внутренних дел губернаторам см.: Сборник правительственных распоряжений. Т. II, ч. 1. С. 99—102. 10

Их положение являлось «независимым», поскольку их смещение не могло производиться губернаторами или даже министром внутренних дел, не говоря уже об их собратьях—дворянах, а лишь специальным актом Сената (см.: Устьянцева Н. Ф. Институт мировых посредников в оценке современников (то материалам газеты «Мировой посредник»)//Вестн. Моск. ун-та. Сер. 8. .1984. № 1. С. 72; Она же. Институт мировых посредников в системе государственного строя России (1861—1863 гг.): Автореф. канд. дис. М., 1984. Менее полезной в данном случае является работа- Rose J. W. The Russian Peasant Emancipation and the Problem of Rural Administration: The Institution of the Mirovoi posrednik. Ph. D. dissertation. Univ. of Kansas, 1976. 11

Цит. по: Будаев Д. И. Крестьянская реформа 1861 г. в Смоленской губернии. Смоленск, 1967. С. 116. 12

Со слов П. А. Валуева (Отмена крепостного права / Под ред. С. Н. Валка. С. 58). В своих еженедельных докладах царю в мае—июле Валуев почти не упоминает о мировых посредниках, кроме тех случаев, когда в его отчетах речь шла о создании институтов крестьянского самоуправления, что являлось первоочередной обязанностью посредников; очевидно, доклады, подобные цитированному, вынуждали его быть более благосклонным. 13

См., например: Крестьянское движение в России в 1857 — мае 1861 гг.: Сб. документов / Под ред. С. Б. Окуня, К. В. Сивкова. М., 1963. С. 327. 14

Там же. С. 309. 15

Владельцами деревни являлись помещики Молостовы, одним из них был, вероятно, предводитель дворянства В. В. Молостов, который встречался с генералом Апраксиным накануне штурма села Бездна, а затем в панике бежал в Казань (Field D. Rebels in the Name of the Tsar. Boston, 1989. P. 77, 70).

Несмотря на раскаяние, староста и многие его односельчане по возвращении домой были наказаны (Крестьянское движение в России в 1861 — 1868 гг. Сб. документов. М., 1964. С. 51). 17

Иногда полицейские чиновники информировали начальство, что кто-то из крестьян в округе продолжает упорствовать, но я никогда не встречал доклада о притворном раскаянии, оно всегда характеризовалось как «искреннее» или «чистосердечное». 18

Конечно, ссылка крестьян на закон была, видимо, проявлением их способности умело обставлять свое сопротивление властям. Они «ослушание свое прикрывают личиною скромности и простоты, зная, что тем избавятся от наказания», — заметил о некоторых непокорных крестьянах из Александровского уезда владимирской губернатор (Крестьянское движение в России в 1861—1868 гг. С. 132). 19

Многие представители других сословий считали, что крестьяне понимают «волю» как право на безделье и в особенности как свободу от налогов, повинностей и иных обязательств. 20

Крестьянское движение в России в 1861—1868 гг. С 112—113. В ежегодном докладе царю глава III отделения сообщал, что слухи о «новой,, полной воле» по истечении двух лет «циркулируют повсюду», но утешительно добавлял, что непокорными крестьянами «постоянно выражалась неколебимая вера в царскую волю. Одно опасение уклониться от нее и вновь подвергнуться крепостной зависимости доводило их к ослушанию...» (Кресть- янское движение в России в 1827—1869 гг./Под ред. Е. А. Морохввца. М., 1931 С. 21—22). 21

Нельзя, однако, охарактеризовать эти надежды как подобные ожиданию тысячелетнего царства Христа. Название данной статьи указывает, во- первых, на то, сколь глубок был контраст между ожиданиями крепостных и законодательством 19 февраля 1861 г, а во-вторых, сколь различны по характеру были ожидания крепостных в России и рабов в Соединенных Штатах. Земной, житейский характер надежд крестьян на «слушный час» явно далек от религиозных упований американских рабов. О последнем см.: Strickland J S Across Space and Time Chapel Hill, 1992. 22

Сборник правительственных распоряжений. Т. II, ч. 1. С. 53—54. В итоге в 1861 —1862 гг. виновными в возбуждении крестьянских беспорядков было признано 913 человек, а за участие в них взято под стражу 990 крестьян (Крестьянское движение в России в 1827—1863 гг. С. 17, 19, 40, 44) 23

См.: ст. 36, 49 и 69 Великороссийского положения // Крестьянская реформа в России 1861 года: Сб. і законодательных актов / Под ред. К. А. Соф- роненко. М., 1954. С. 169—175. 24

Крестьянское движение в России в 1861 —1868. С. 78 25

См.: Зайончковский П. А. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. С. 103. Близкой проблемой был отказ крестьян участвовать в качестве свидетелей при подписании грамот в соседних деревнях (Архив законодательных дел. Журналы Главного комитета об устройстве сельского состояния Т. I. С 5 марта 1861 года по 28 декабря 1862 года. Петроград, ?1918. С. 438—442). 26

Самой низкой доля подписанных грамот была в трех губерниях (Ко- венскои, Гродненской, Минской), в которых большинство помещиков составляли поляки-католики, а большинство крестьян были восточными славянами и православными (Отмена крепостного права. С. 287). Для 31 великорусской и левобережной губернии не существует статистически значимой коррекции между долей подписавших и любой переменной, касающейся крепостного права, которую мы имеем на соответствующем уровне обобщения: средний земельный надел крепостного, удельный вес крепостных в составе населения губернии, среднее количество крепостных мужского пола на поместье, доля крестьян на оброке. 27

Все крестьяне деревни, отказавшейся подписывать грамоту, были под конвоем доставлены в губернскую столицу — Новгород — и высечены на площади (см.: Дружинин Н. М Русская деревня на переломе 1861—1880 гг. М, 1978 С. 48, Отмена крепостного права. С. 76). 28

Пятнадцать месяцев спустя царь произнес похожую речь на собрании крестьянских представителей; затем она была зачитана во всех уездах и, по сообщению главы III отделения, «положила конец ложным надеждам» (Сборник правительственных распоряжений. Т. II, ч. 2. С. 46—47; Крестьянское движение в России в 1861—1868 гг. С 553; Татищев С. С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. Т. II. Спб., 1903. С. 407; Крестьянское движение в России в 1827—1868 гг. С. 27). 29

Крестьянская реформа в России 1861 года. С. 32. 30

Несмотря на неоднократные попытки вынудить их сделать это, наиболее существенной из которых была, конечно, столыпинская реформа 1906— 1911 гг. По своей терминологии законодательство 1861 г. представляло собой подобную же попытку. Законы классифицировали начавших выкупной процесс крестьян как «крестьян-собственников», хотя их собственнические права на наделы были ограничены, вероятно, в расчете на то, что они сами привыкнут считать себя собственниками. 31

Один помещик в 1861 г. пытался убедить своих крестьян освободиться or высказанного ими «самого коммунистического понятия о собственности», проводя аналогию между владением одеждой или домашним скотом и владением землей (см.: Носович С. И. Крестьянская реформа в Новгородской губернии. Записка С. И. Носовича. 1861—1863 гг.//Историческое обозрение. Спб., 1899. Т. X—XII. С. 19). 32

Н е 11 і е R Enserfment and Military Change in Moscow. Chicago, 1971. P. 247. Э. Кинэн считает, что в XVI столетии в Московии были три различные политические культуры — царского двора, бюрократии и деревни. Если соединить его взгляды с интерпретацией Р Хелли (что не одобрил бы ни тот, ни другой), мы может сказать, что к началу XVIII в. придворная культура и культура бюрократии слились в одну, которая на протяжении века все более отдалялась от культуры деревни (Keen an Е. L. Muscovite Political Folkways // Russian Review. 1986. Vol. 46, N 4. P. 123—145; сравните: Неї lie R Edward Keenan's Scholarly Ways//Russian Review. 1987. Vol. 47, N 2. P. 111 — 190). 33

Об этом свидетельствовал, например, Дмитрий Самарин в статье «Уставная грамота» (День. 1861. №7) (цит. кн: Корнилов А. А. Деятельность мировых посредников//Великая реформа. Русское общество л крестьянский вопрос в прошлом и настоящем: В 6 т./Под ред. А. К. Джи- велегова и др. М., 1911. Т. V. С. 243). 34

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 177. 35

Авторы законодательства определили, что мировые посредники будут избираться из числа местных дворян крестьянами; но в итоге они назначались губернатором по представлению предводителей дворянства и заіем утверждались Сенатом (см.: Захарова Л. Г. Крестьянство России в буржуазных реформах 60-х годов XIX в.//Социально-политическое и правовое положение крестьянства в дореволюционной России / Под ред. В. Т. Пашуто м др. Воронеж, 1983. С. 203; Положение о губернских и уездных по крестьянскому делу учреждениях. Гл. 1, ст. 13//Крестьянская реформа в России 1861 года. С. 137; Устьянцева Н Ф. Институт мировых посредников в системе государственного строя. С. 16). 36

Если мы признаем, что на начальной стадии индустриализации заработная плата фабричного рабочего приблизительно равнялась прожиточному минимуму, тогда прикрепление, помимо всего прочего, было дополнительным бременем для возникавшей русской промышленности: заработная плата должна была покрывать расходы на поддержание жизни самих рабочих плюс на выполнение их обязательств перед общиной. 37

Johnson R. Е. Peasant and Proletarian: The Working Class of Moscow at the End of the Nineteenth Century. New Brunswick, 1979. P. 158. 38

К данному вопросу относятся статьи 140—143 Великороссийского положения (Крестьянская реформа в России 1861 года. С. 212). 39

F і е 1 d D The End of Serfdom. P. 444.