Земская реформа. — Ее связь с крестьянской реформой. — Разработка земской реформы и ее содержание. — Отношение к земской реформе печати и общества. — Условия, при которых пришлось работать земским учреждениям. — Судебная реформа. Ее разработка. Значение и содержание судебной реформы. Условия, в которых начались первые шаги новых судов. — Законодательство о печати. Колебания правительства в этой сфере. — Пересмотр законов о печати. Две комиссии кн. Д.А. Оболенского. Политика Головнина и Валуева. Временные правила 1865 г. — Настроение дворянства в 1865 г. Адрес московского дворянства. —Положение радикальной печати и радикальных кругов. Покушение Каракозова. — Конец эпохи реформ и общее заключение о ней. Отмена крепостного права, как я уже говорил, образовывала сама по себе много пустых мест в существовавшей ранее системе местного управления, так как эта последняя связана была теснейшим образом с крепостным правом и в нем имела свою опору, ибо при крепостном праве каждый помещик в своем имении был первым и притом почти неограниченным представителем административной власти. В то же время и в местном уездном и губернском управлении большая часть должностей, самых влиятельных в повседневной жизни, замещалась по выбору дворянства и из числа его представителей. Это касалось как полицейских, так и судебных должностей и, конечно, создавало такое положение, при котором невозможно было ожидать для лиц непривилегированных сословий ни правосудия, ни защиты их интересов при столкновении этих последних с интересами представителей привилегированного класса. Понятно, что подобный порядок мог быть терпим лишь при крепостном праве, пока это последнее считалось неизбежным и неприкосновенным устоем русской государственной и общественной жизни. С другой стороны, перед правительством с момента обнаружившихся в эпоху Крымской войны язв существовавшего строя стояла определенная задача преобразовать этот строй таким образом, чтобы привлечь к участию в оздоровлении и развитии государственной и общественной жизни страны все жизнеспособные и работоспособные силы народа и общества. Поэтому при самом начале работ в этой комиссии, которая была образована в Министерстве внутренних дел под представительством Милютина для разработки проекта реформы местного управления, были установлены принципы, соответствующие только что очерченной общей задаче. Эти принципы были выражены Н.А. Милютиным в особой записке и были одобрены государем в качестве руководящих принципов реформы. Принципы эти выражались в формуле: дать местному самоуправлению возможно больше доверия, возможно больше самостоятельности и возможно больше единства. К этому времени весьма удачно подоспели и те заявления отдельных губернских комитетов или проектов, составленных в них представителями прогрессивно настроенного меньшинства — особенно из среды дворянства нечерноземных промышленных губерний, — которые были затем еще резче подчеркнуты и подробнее развиты депутатами первого приглашения в редакционных комиссиях и которые указывали на необходимость построить это самоуправление на всесословных началах, соответствующих новому гражданскому строю страны, освобожденной от крепостного права. На этих началах и был построен первый очерк земских учреждений, составленный в комиссии Милютина, На этой же комиссии лежала, сверх того, разработка общей полицейской реформы, организации отдельной от полиции следственной власти и новых мировых учреждений, на которые возложено было введение крестьянской реформы. Работы ее далеко не были закончены, когда последовали отставка Ланского и Милютина и назначение на пост министра внутренних дел Валуева, который принял лично на себя председательство в этой важной комиссии. Валуев, как вы знаете, не сочувствовал принципу всесословности и всячески стремился в то время поддержать и укрепить престиж и преобладание дворянского сословия, поколебленные отменой крепостного права. Однако отказаться вполне от принципа всесословности он в это время уже не решился, а попытался лишь дать преобладание дворянству в земских учреждениях — при помощи некоторого понижения ценза для лиц дворянского сословия в сравнении с землевладельцами прочих сословий и усиления числа гласных от частных землевладельцев в земских собраниях в сравнении с числом гласных от крестьянских обществ. Но эти его поправки были устранены критикой главноуправляющего II отделением собственной его величества канцелярии барона Корфа, который, доказав их логическую несостоятельность, указывая в то же время, что они вызовут большое недовольство и раздражение в обществе, — настолько уже к этому времени в обществе укрепилось либерально-демократические принципы, развившиеся во время разработки крестьянской реформы и настолько стали с ними свыкаться и представители 9 Зак. 271 высших бюрократических сфер. Государственный совет также оказался не на стороне Валуева, и таким образом в конце концов представительство в земстве отдельных групп населения, хотя и построенное на куриальной системе, было, однако же, установлено более справедливо и сообразно принципу всесословности, нежели желал Валуев. Валуев хотел дать право участия в избирательных собраниях дворянам, владеющим землей в размере 50 крестьянских высших наделов, установленных для данной местности Положением 19 февраля, а для землевладельцев недворянского сословия — установить ценз в 100 таких же наделов. Государственный совет признал справедливым уравнять тех и других и определил для обеих категорий земельный ценз, равный 100 наделам. Избиратели земских гласных были разделены на три курии: 1) курию частных землевладельцев, 2) курию сельских обществ и 3) курию городских избирателей, причем для последних право на участие в выборах давалось владением недвижимым имуществом в городе, оцененным не ниже известной суммы (в 3 тыс. и в 6 тыс. руб.) или принадлежностью к купеческим гильдиям, или владением торгово-промышленными заведениями с оборотом не ниже 6 тыс. руб. При распределении между этими куриями числа гласных, которых каждая из них могла выбирать в уездное земское собрание, Валуев хотел установить преимущество в пользу курии частных землевладельцев, проектируя, что для сельских обществ один избираемый ими гласный должен приходиться на каждые 4 тыс. наделов, тогда как для частных землевладельцев — один гласный на пространство земли,равное лишь 2 тыс. полных крестьянских наделов. Но Государственный совет уравнял и в этом отношении все курии, признав, что и для сельских обществ, и для землевладельцев один гласный должен приходиться на каждые 3 тыс. наделов, а в городской курии — на равноценную этой земле сумму имуществ. При этом еще было установлено, что общее число гласных, выбираемых одной курией, не может быть больше, нежели общее число гласных, выбираемых двумя другими куриями, вместе взятыми1. Структура земских учреждений была предположена в следующем виде. Как в губернии, так и в уезде органы, заведующие земским хозяйством, разделены были на распорядительные и исполнительные. Первые установлялись в виде земских собраний, образуемых из гласных, избираемых упомянутыми куриями, причем число гласных, входящих в состав уездного земского собрания, колебалось, в зависимости от размеров уезда, от 14 до ста с лишним. Губернское собрание составлялось из губернских гласных, выбираемых уездными собраниями. Председателями уездных собраний сделаны были уездные предводители дворянства, председателями губернских собраний — губернские предводители. Уездные собрания должны были заведовать земским хозяйством уезда, губернские — теми хозяйственнораспорядительными делами, которые касались целой губернии. Но при этом уездные собрания были признаны вполне независимыми от губернских. Те и другие должны были собираться раз в год для установления общего плана ведения хозяйства, для утверждения сметы доходов и расходов с правом обложения всех входящих в район их деятельности недвижимых имуществ и торгово-промышленных предприятий и, наконец, для выбора исполнительных органов, заведующих постоянным ведением всего дела, и для рассмотрения и утверждения ежегодно представляемых им этими органами отчетов. Этими исполнительными органами должны были быть земские управы — губернские и уездные, — состоящие из председателя и нескольких членов каждая. Гласные должны были выбираться на три года, и на тот же срок земские собрания должны были избирать и управы. Что касается компетенции земских учреждений, то Милютин, не пытаясь особенно расширить круг порученных им дел, настаивал лишь на том, чтобы в своей сфере они пользовались полной самостоятельностью и независимостью от местных административных властей, подчиняясь лишь одному Сенату, и что губернаторам при этом предоставлено было лишь право надзора за законностью их действий. Первоначально в заведование земских учреждений предполагалось передать те дела, которые во времена дореформенные велись местным начальством на средства губернского земского сбора, из которых важнейшими были устройство и содержание местных путей сообщения, а также отбытие повинностей подводной и постойной, затем дела, подведомственные приказам общественного призрения, т. е. больницы и богадельни, и , наконец, дела продовольственные, частью подведомственные губернским и уездным учерждениям, частью — помещикам и окружным управлениям государственных имуществ и удельного ведомства. Затем, по инициативе барона Корфа, решено было расширить компетенцию земских учреждений и передать на их попечение дело распространения на местах народного образования, постройки церквей и устройства мест заключения, а также попечение о развитии медицинской и ветеринарной помощи в уездах и губерниях и вообще заботы о всех пользах и нуждах местного населения, сельского хозяйства, торговли и промыслов. Такова была в общих чертах структура и компетенция вновь созданных по положению 1 января 1864 г. всесословных органов местного самоуправления. Они были распространены первоначально лишь на 33 губернии и в этих губерниях открывались постепенно, начиная с 1865 г. К 1 января 1866 г. они были открыты в 19 губерниях, к 1 января 1867 г. — еще в 9 губерниях, а всего в 28; затем, в течение 1867 г. — еще в 2 и после 1 января 1868 г. — еще в 4, причем в число земских губерний включена была и Бессарабская область2. Общество и печать при самом опубликовании земского положения возлагали на земское самоуправление большие, а многие — даже преувеличенные надежды, хотя к самому положению и относились критически. Наиболее пессимистический отзыв о нем принадлежал И.С. Аксакову, который отказывался видеть в нем настоящее самоуправление и признавал его за одну из форм призыва выборных земских людей на государственную службу3. Он приветствовал лишь последовательное проведение в земском положении начала всесословности. Наиболее оптимистический взгляд на эту реформу выражен был в статьях К.Д. Кавелина, появившихся в 1864 г. в «Петербургских ведомостях» Корша. Кавелин видел в земских учреждениях необходимую и превосходную школу для приготовления русских людей всех классов к участию в государственных делах при будущем представительном строе. Он горячо звал всех передовых и просвещенных людей принять в них участие и, разбирая подробно самый закон, относился к нему чрезвычайно благоприятно4. Однако земским учреждениям пришлось начать свою работу при крайне неблагоприятных условиях, когда с 1866 г. в России уже повсюду восторжествовала реакция. Они встретили крайне враждебное отношение к себе всех правительственных органов — центральных и местных и» при чрезвычайно трудных финансовых обстоятельствах, скоро были ограничены в праве обложения торговых и промышленных предприятий, а затем была ограничена публичность и гласность земских собраний и стеснена в них свобода прений, благодаря чему вскоре многие весьма ценные и достойные деятели земства охладели к этому делу и вышли и из состава земских управ и собраний. Следующая по времени капитальная реформа 60-х годов была судебная, которая выражалась в издании новых судебных уставов 20 ноября 1864 г. Чтобы ясно представить себе всю огромную важность этой реформы, надо вспомнить, что такое был старый суд и каковы были судебные порядки в дореформенное время. «Черча в судах неправдой черной...»,— так заклеймил дореформенную Россию с ее судебными порядками накануне Крымской войны поэт-патриот славянофильского лагеря А.С. Хомяков. «Старый суд! — писал в 80-х годах И.С. Аксаков, который сам когда-то служил в разных дореформенных судебных местах. — При одном воспоминании о нем волосы встают дыбом, мороз дерет по коже!...»5 Судебные места существовали со времени Екатерины без всякого существенного изменения, хотя необходимость коренной их реформы сознавалась уже при Александре I и в течение двух царствований составляла предмет забот, обдумываний и проектов, в составлении которых неоднократно принимали участие тогдашние государственные люди и правительственные деятели, как Сперанский, Николай Тургенев, Дашков, Блудов и др. Поколебать установившуюся прочно систему «правосудия» им, однако же, не удалось, пока процветало крепостное право и всестороннее преобладание дворянства и дворянских интересов на всех степенях государственной службы и во всех высших государственных учреждениях, центральных и местных. Даже и при Александре II начатые с начала царствования работы по преобразованию судоустройства и судопроизводства не имели успеха, пока не совершилось падение крепостного права. Лишь после 1861 г. разработка судебной реформы пошла быстрым темпом, когда решено было отказаться от всякой исторической связи с прежним судебным устройством и повести дело на основании совершенно новых начал, установленных наукой и практикой цивилизованных стран. Главные пороки старого судебного устройства заключались в раздроблении судебных мест по сословиям и по роду дел, в сословной их организации, во множестве инстанций, в полном подчинении суда администрации, в сохранении старого следственного инквизиционного процесса по уголовным делам, причем предварительные следствия производились полицией канцелярским порядком по раз навсегда установленным обрядам, а уездный суд, являвшийся первой инстанцией по общим уголовным делам, решал их исходя из этих следствий, по докладам своей канцелярии, в закрытых заседаниях, причем подсудимому не всегда сообщались даже все основания, на которых основывалось выставленное против него обвинение; приговор постановлялся без прений сторон, без участия адвокатов, на основании допотопной системы формальных доказательств, а не по внутреннему убеждению судей. Если не хватало улик, подсудимый мог быть оставлен — и чаще всего оставлялся — «в подозрении», что ограничивало его в правах. При разногласии судей дело без жалобы подсудимого переносилось в ревизионном порядке в высшие инстанции, которых было несколько и которые рассматривали его тем же канцелярским порядком. При этом судьи были не только без юридического образования, но часто и без всякого, и жалованье получали ничтожное, даже по тому времени. Губернатор мог остановить всякое судебное дело и возвратить его для решения. Понятно, что при таких условиях в судах под покрытием канцелярской тайны, при полном невежестве судей, не обеспеченных жалованьем, при произволе губернаторской власти, при отсутствии адвокатуры и при множестве инстанций царило страшное взяточничество и безусловное господство силы над правом и правдой. Это была истинная «мерзость запустения на месте святе»6. Когда, наконец, после отмены крепостного права и замены гр. Панина на месте министра юстиции Замятниным, решено было приступить категорически к коренному изменению этой системы, то дело разработки основных начал судебной формы поручено было особой комиссии из просвещенных и даровитых юристов? в которой душою всего дела сделался в высшей степени упорный и преданный своему делу человек — статс- секретарь Государственного совета С.И. За- рудный. В 1862 г. были выработаны и утверждены государем основные начала судебной реформы и тогда же спешно было приступлено к составлению судебных уставов на рациональных принципах юридической науки. В основу нового судебного устройства положены были принципы бессословности суда, равенства всех граждан перед законом, полной независимости суда от администрации, что гарантировалось несменяемостью судей, причем им давалось достаточное материальное обеспечение, и судебный персонал должен был набираться из людей просвещенных и юридически образованных. Суд был установлен открытый и глг сный с активным участием сторон, причем не только по исковым гражданским делам, но и по уголовным введен был состязательный процесс, в котором обвинение формулировалось, подкреплялось и поддерживалось бы прокурором, а интересы подсудимого защищались бы адвокатом из числа присяжных юристов. По гражданским делам установлено было две инстанции: окружной суд и судебная палата; по общим уголовным делам — одна инстанция: окружный суд с присяжными заседателями. Суд присяжных, назначаемых по очереди, по спискам, из числа полноправных обывателей, достигших известного возраста, должен был решать вопрос факта, т. е. по совести, на основании данных судебного следствия и прений сторон ответить на вопрос, резюмированный председателем: виновен ли подсудимый в приписываемом ему деянии, и если виновен, то не заслуживает ли он снисхождения? На основании вердиката Присяжных коронный суд, тут же присутствующий в составе председателя и двух членов, должен уже только сделать постановление или о применении к данному деянию той или другой карательной статьи уголовного кодекса (улож. о наказ.), или о немедленном освобождении оправданного присяжных подсудимого. Лишь при нару- щении существенных форм и обрядов судопроизводства и при неправильном применении судом закона стороны могли, Лодав кассационную жалобу, перенести дело (гражданское — из судебной палаты, уголовное — из окружного суда) в Сенат, который, в случае действительно допущенных в деле неправильностей (например, невыслу- шания судом стороны, невызова свидетелей и т. д.), не разбирая дела по существу, передает его в другой суд или в тот же суд, но в другом составе, для пересмотра с полным соблюдением закона. Из компетенции суда присяжных были, к сожалению, с самого же начала изъяты дела о государственных преступлениях и о некоторых служебных преступлениях, а также дела о печати. Этим, конечно, умалялось общегражданское и политическое значение суда присяжных. Независимость судей отчасти умалялась лишь тем, что они, будучи изъяты от начальственного произвола тем, что установлена была их несменяемость, не были изъяты от системы начальнических поощрений при помощи представления их к чинам и орденам, чем сохранялась все же некоторая возможность воздействия администрации (министра юстиции) на наиболее податливых из них. Однако эта возможность впоследствии, в эпоху реакции, признана была совершенно недостаточной, и правительство постоянно стремилось, начиная с 1866 г., поколебать именно принцип судейской несменяемости и расширить вместе с тем категории дел, изъятых из ведения суда присяжных. Наряду с этой общей судебной реформой, которая действительно стремилась гарантировать русским гражданам суд «скорый, правый и милостивый», по делам маловажным, т. е. по мелким гражданским искам и по мелким правонарушениям и проступкам, выделенным их числа общих гражданских и уголовных дел, учрежден был особый мировой суд в двух инстанциях, состоявших из выборных (по выбору земств и городских дум) мировых судей и их съездов (вторая инстанция). Облегчив, таким образом, общие суды освобождением их от массы мелочных дел, закон установил вместе с тем для всех этих дел особый упрощенный порядок судопроизводства, главной чертой которого являлся разбор этих дел в примирительном порядке, а при нежелании сторон кончить дело примирением судье предоставлялся значительный простор в назначении наказаний — в зависимости не от каких-нибудь внешних формальных данных, а от внутреннего его убеждения. Можно без колебания признать,* что, несмотря на некоторые ограничения первоначально установленных принципов, судебная реформа была наиболее радикальною и принципиально наиболее выдержанною из всех великих реформ 60-х годов. К сожалению, начало практики новых судов, также как и открытие земских учреждений, совпало с началом длительной реакции, наступившей с 1866 г. и внесшей много искажений и порчи в судебные уставы императора Александра II в виде так называемых «новелл», т. е. частичных изменений и дополнений их, проведенных в законодательном порядке в течение последующего сорокалетия. Последнею из крупных реформ 60-х годов было новое законодательство о печати, изданное в виде «временных правил» в 1865 г. Следует сказать, что ни в одной отрасли управления в эпоху наибольшего правительственного либерализма, в первые 10 лет царствования Александра II, так не колебалось настроение правительства и самого императора, как в отношении цензурных распоряжений и относительного облегчения или стеснения печати. Во всяком случае, освобождение печати от цензуры постоянно представлялось правительству самой опасной из реформ, необходимость которых оно сознавало. Еще в 1855 г. П.А. Валуев, впоследствии ОДИН из самых настойчивых и вместе лукавых притеснителей печати, в своей известной записке, получившей тогда широкое распространение под названием «Дума русского», утверждал, что прежде всяких других реформ необходимо даровать известную свободу печати. И действительно, в самом начале царствования был упразднен пресловутый бутурлинский комитет, а один из его учредителей и руководителей барон Модест Корф сделался в это время даже одним из самых последовательных либералов в правительственном кругу. Наряду с упразднением этого страшилища цензуры проявилось заметное облегчение в положении печати. Были дозволены новые журналы с расширенной программой и соответственно изменена и программа ранее существовавших. Русские журналы получили возможность высказываться по вопросам внутренней и внешней политики и сделались политическими и общественными, а не только литературными обозрениями. С изданием рескрипта 20 ноября 1857 г. они получили возможность обсуждать крестьянский вопрос и говорить об отмене крепостного права. Скоро, однако, как вы знаете, произошла заминка, и настроение правительства резко обострилось, но эта заминка через несколько месяцев благополучно минотала. В 1859 г. император Александр говорит академику и цензору Никитенко, что не желает никаких стеснений печати, но что вместе с тем не следует допускать «дурного направления»... Фактически свобода печати развивалась и укоренялась все более вплоть до 1861 г., когда в радикальных ее представителях стало проявляться уже прямо революционное настроение. Прогресс в развитии общественной мысли за шесть лет — с 1855 по 1861 г. — был совершен неимоверный. В это время на посту министра народного просвещения тупого гонителя свободы науки и мысли Путятина сменил либеральный и просвещенный Головнин. Он стал деятельно подготовлять реформу цензурного устава и в то же время старался дипломатически влиять на редакторов повременных изданий. Но в правительственных сферах в это время началась уже реакция, и новый министр внутренних дел Валуев на каждом шагу ставил Головнину препятствия и делал ему неприятности из-за недостаточной деятельности и строгости цензуры. Инициатива репрессий и карательных мер против печати передана была Валуеву, а у Головнина оставались общее заведование цензурой и разработка реформы, которая сосредоточивалась в комиссии кн. Д.А. Оболенского. Тем временем произошли пожары и другие бурные проявления 1862 г., и для обуздания периодической печати выработаны были новые временные меры в виде правил 1862 г. о предостережениях и приостановках периодических изданий. Они тотчас же были применены к радикальным петербургским журналам и к не радикальному, но чересчур резкому аксаковскому «Дню». Затем, по ходатайству Головнина, весь цензурный вопрос передан был в Министерство внутренних дел, где образовалась для его разрешения новая комиссия под председательством того же Оболенского. Эта комиссия вместо нового цензурного устава, издание которого признано было несвоевременным и опасным, выработала лишь проект временных правил, которые были изданы в виде опыта в 1865 г, но затем просуществовали без значительных изменений сорок лег. По правилам этим, решено было устранить предварительную цензуру для книг оригинальных, которые объемом были А меньше 10 листов, а для переводных — не меньше 20 листов; для изданий же периодических такое освобождение от предварительной цензуры было поставлено *в зависимость от усмотрения министра внутренних дел, и на первых порах его решились распространить лишь на органы столичной московской и петербурской печати. Открытие новых органов печати поставлено было также в зависимость от усмотрения министра внутренних дел, и притом наряду с карательными мерами, налагаемыми судебным путем, были удержаны также и те меры административного воздействия^ которые были введены правилами 1862 г/ Такова была та в высшей степени умеренная свобода печати, которая дана была реформой 1865 г. Из реформ 60-х годов это была, несомненно, наиболее скупая и осторожная. Тем не менее, выходя, впервые без предварительной цензуры, 1 сентября 1865 г., органы передовой повременной печати выразили свою радость в красноречивых и прочувствованных статьях®. Скоро, однако же, для них наступило после 1866 г. горькое разочарование. Тот упадок духа, та прострация и даже отчасти реакционное настроение, в которое впали некоторые круги образованного общества после революционных проявлений 1862 г. и польского восстания, начали в это время понемногу сглаживаться и проходить отчасти под влиянием восстановившейся прогрессивной работы правительства. В дворянских кругах опять стали проявляться конституционные стремления, хотя в гораздо более сдержанной форме, нежели в 1862 г., и отнюдь не в том демократическом направлении, которым отличались тверские заявления 1862 г. Эти стремления, в которых больше участвовали дворяне аристократического толка, близкие к крепостническо- олигархической газете ?Весть», издававшейся с 1863 г. Скарятиным, выразились особенно ярко на московском дворянском собрании 1865 г., первом, которое происходило после издания земского положения. Собрание это огромным большинством голосов приняло адрес, редактированный, по поручению вожаков движения, Катковым. В адресе этом московское дворянство просило государя ?увенчать здание реформ» созванием представителей от земли русской, под которыми, впрочем, разумелись теперь главным образом представители дворянства. Александр II отнесся, однако же, к этому адресу неблагосклонно и в рескрипте Валуеву, указал, что право почина в государственных преобразованниях принадлежит в России одному государю и что подобные заявления со стороны дворянства могут лишь помешать ему идти по тому пути реформ, по которому он шел до тех пор. Радикальная часть общества и радикальная печать были в это время, как мы видели, в полном расстройстве; однако же, отчасти под влиянием практических идеалов, указанных в известном романе Чернышевского ?Что делать», среди молодежи стали возникать различные кружки и артели, ставившие себе задачей осуществление идей, указанных в этом романе. Один более предприимчивый московский кружок Ишутина стал даже готовиться к более или менее широкой и определенной пропаганде коммунистических идеалов, но прежде чем он успел приступить к осуществлению своих планов, один из его членов, двоюродный брат Ишутина Каракозов, человек неуравновешенный и, по-видимому, даже ненормальный, решился, вопреки убеждениям своих товарищей, произвести покушение на жизнь Александра II. Для осуществления своего намерения он отправился в Петербург и выстрелил в императора Александра из пистолета в то время, когда государь после прогулки с дочерью по Летнему саду садился в экипаж. Выстрел не попал в цель, так как Каракозова ударил по руке случайно стоявший с ним рядом мещанин Комиссаров. Однако же это событие и на общество, и на самого Александра произвело неизгладимое впечатление. Этим впечатлением воспользовались очень ловко реационеры и враги демократических преобразований. Эпоха реформ кончилась, прежде чем были осуществлены некоторые из задуманных преобразований, исполненных значительно позднее, как городовое положение 1870 г. или реформа воинской повинности 1874 г. С апреля 1866 г. наступила упорная и длительная реакция, продержавшаяся с небольшими перерывами почти вплоть до 1905 г. Только что проведенные реформы потерпели во время этой реакции более или менее существенные искажения; не только радикалы, но и либерально настроенные группы общества терпели всякие преследования и стеснения. Все это не устранило, однако же, ни великого исторического значения проведенных преобразований, ни подготовления и внутреннего развития дальнейшего хода того социально-политического процесса, который составил содержание русской истории в XIX в. и не завершился еще окончательно и в настоящее время. Значение великих преобразований эпохи реформ было таково, что черта, проведенная ими в русской жизни между дореформенной и пореформенной эпохи, стала непереходима и неизгладима; никакая реакция в правительственных и даже в некоторых общественных кругах не могла уже вернуть Россию к ее прежнему, дореформенному положению. Реакция, наступившая в 1866 г., сделала нашей стране много зла: она нарушила мирный ход развития общества и народа; забив в подполье всякую оппозицию, она вызвала подпольное революционное движение, которое принимало все более и более непримиримый и террористический характер, но возвратить Россию к прежнему быту она была бессильна, ибо быт этот был с отменой крепостного права и с развитием в обществе демократических начал разрушен безвозрат- но; короче говоря, она могла исказить и искалечить новый строй, но не могла вернуть старый. Демократические основы нового всесословного строя нашли благоприятную для себя почву в русском народе, в короткое время они укоренились так прочно, что оказались в силах вынести и ту полувековую ломку, которая последовала тотчас же за их провозглашением. Страна скорее может погибнуть и великое государство распасться от внутренних распрей и длительной разлагающей борьбы, нежели отступиться от этих начал, и мы видим, что как только реакция в последующее полустолетие под влиянием различных внутренних или внешних причин ослабевала, так внутренний ход раз начавшегося социально-политического процесса немедленно же вступал в свои права и развивался с умноженною силою по пути, намеченному в эпоху великих реформ 60-х годов. Конец второй части.