"ПОВОРОТ НА ГЕРМАНЫ"

На практике, увы, адаптироваться означало переродиться. И притом самым драматическим образом. Оттого и горевал Иван Аксаков. Но пути назад, к благословенным временам умеренного национализма, к утраченной невинности ретроспективной утопии уже не было.

При всех натяжках и противоречиях этой утопии, при всём сред- невековом её характере, справедливость требует признать, что созда- тели её от сверхдержавной болезни были за немногими исключения- ми свободны. Вожделения николаевских политтехнологов они не только презирали — они их игнорировали. Брезговали их суетностью, их дикими амбициями. Мечты Тютчева о "похищении Европы" и о "православном папе" казались им кликами варвара под стенами оса- жденного Рима. За исключением платонического сочувствия к пора- бощенным Турцией и Австрией соплеменникам, своей внешней по- литики у родоначальников славянофильства не было. Для молодо- гвардейцев же, как мы видели, во главе угла стояла именно она. Им не было нужды перерождаться. Они родились с ностальгией по сверхдержавности. И конкурировать с ними, не перехватив у них "патриотическое" знамя, не отбросив, стало быть, брезгливости от- цов-основателей, было невозможно.

Читатель, надеюсь, не забыл еще, как жестоко посмеялась исто- рия над наследниками ретроспективной утопии, когда начав, с гор- дого отвержения крепостничества, обнаружили они себя пособника- ми его увековечивания и либеральный бюрократ Столыпин оказался вдруг Немезидой славянофильства. Но еще более печальная ирония заключалась в их прыжке в геополитику. Логически рассуждая, ниче- го особенно неожиданного в нем, впрочем, не было. Что еще остава- лось им делать, если дома почва уходила у них из-под ног и единст-

нно живой из всех некогда знаменитых тем утопии оказалась тема, еоиферийная для отцов-основателей: судьба братьев-славян?

Удивляться ли тому, что славянофильство превратилось в пансла- изм и Аксаков заговорил вдруг языком Данилевского? "Пора дога- даться, - вещал он теперь, — что благосклонность Запада мы ника- кою угодливостью не купим.

Но, с другой стороны, один на один с "дряхлым миром" России, как показал опыт Крымской войны, было не совладать. Выход из это- го неудобного положения, который предложил Аксаков, был ничуть не оригинален. В особенности для "нового мира, которому принад- лежит будущность". Ничего лучшего не придумал он, нежели по ста- рой славянофильской привычке искать будущее в прошлом — обра- титься к идеям николаевского лейб-геополитика Михаила Погодина. Помните, как тот сладострастно высчитывал, сколько "нас" и сколько "их" и размышлял, "что выйдет, если к российским 60 мил- лионам да прибавить еще 30 миллионов братьев-славян, рассыпан- ных по всей Европе, и вычесть это количество из Европы? Мысль ос- танавливается, дух захватывает!" Не мог, конечно, Аксаков, в отличие от Данилевского, забыть, что все эти геополитические восторги ни- чего, кроме Крымского позора, России не принесли — он-то был жи- вым свидетелем этого позора. Но так далеко уже зашел он в своем "повороте на Германы", что и воспоминания о катастрофе не удержа- ли его от панславистского соблазна. Хотите верьте, хотите нет, но был он теперь совершенно убежден, что вовсе не отмена крепостного права и не Великая реформа способны приблизить страну к славяно- фильскому идеалу, но всё тот же Всеславянский Союз. Таков, полага- ла теперь старая гвардия, единственный путь к возрождению моско- витской Атлантиды. Единственный, поскольку без него невозможно, с ее теперешней панслависткой точки зрения, положить раз и навсе- гда предел интригам и коварству Европы и начать выращивать славя- нофильское будущее-прошлое в России.

Европа, и в особенности "Иуда-Австрия", которая не только пре- дала Россию в 1854 году, но и оказалась "самым коварным врагом славянства", поработившим его культурнейшую центрально-евро- еискую ветвь, почиталась теперь врагом № 1. Ибо "вся задача Евро- 1 СОстояла и состоит в том, чтобы положить предел материальному

205

204

Патриотизм и национализм в России. 1825-1921

“рушение ретроспективной утопии

и нравственному усилению России, чтобы не дать возникнуть ново- му миру — православно-славянскому, которого знамя предносится единою свободною славянской державой Россией и который ненави- стен латино-германскому миру". (61)

Так незаметно для самого себя и вроде бы даже вполне органично перерастало невинное "национальное самодовольство" славянофи- лов в сверхдержавный соблазн. И, естественно, в жажду военного ре- ванша за крымское поражение.