Все понимали, что основных претендентов на пост президента два — Ельцин и Зюганов. По существу борьба за высший пост в государстве развернулась между новой «партией власти» и представителями старой «партии власти», проигравшей с падением коммунизма. Увы, реальная альтернатива группировкам, возникшим на базе прежней номенклатуры, в российском обществе так и не возникла. Между тем многое зависело от того, кто придет к финишу третьим. Он мог передать голоса своих сторонников одному из двух кандидатов, вышедших во второй тур (а то, что первый тур не выявит победителя, было очевидно). Наконец, третий являлся потенциальным кандидатом в члены правящей коалиции после выборов. Окончательной ясности относительно того, как завершится борьба, не было. Все видели, что Ельцин потерял прежнюю политическую и физическую форму. Но самое главное — он продолжал вызывать раздражение, в том числе и среди своих союзников. Поэтому уверенности в победе не было даже в его ближайшем окружении. В то же время все понимали, что ни Ельцин, ни его группа не готовы добровольно смириться с поражением и отдать власть. Президент, судя по его поведению, продолжал верить, что ему «суждено» и дальше вести Россию. Поэтому возникал вопрос: в какой форме Ельцин останется на второй срок — через честное переизбрание, фальсификацию результатов голосования либо откровенно опираясь на силу? В политических кругах ощущались нервозность, неуверенность и страх перед возможностью силового развития событий. В ельцинском окружении продолжали обсуждать варианты действий в случае поражения. Недаром пресса была полна утверждений о том, что коммунисты якобы разрабатывают способы массовой фальсификации результатов выборов. Как они могли фальсифицировать результаты, если Центризбирком был в руках ельцинской команды? Это был очевидный знак: общественность готовят к тому, чтобы признать результаты выборов недействительными. Ни один из ведущих кандидатов в широких слоях общества не вызывал особых симпатий. Ажиотажа по поводу выборов также не было, даже в крупных городах. Об их приближении свидетельствовали только реклама на улицах и предвыборные ролики на телевидении, которые больше раздражали зрителя. Был резкий контраст с 1991 г., когда проходили первые президентские выборы. Тогда общество было на подъеме, и сама борьба вызывала живой и неподдельный интерес: завязывались оживленные споры, на улицах стихийно возникали митинги. Сейчас люди продолжали жить своей трудной жизнью, мало реагируя на политическую борьбу. Ельцин демонстрировал бурную активность, постоянно появляясь на телеэкране. Практически никуда не выезжавший в последние годы из Москвы, он теперь стал колесить по России. Некоторые его поездки были относительно удачными и приносили уверенность в себе. Но кое-где Ельцина ожидали неприятности. Так, в апреле в ходе поездки по Кубани ему пришлось испытать неловкость. При общении с заранее подготовленным «народом» каким-то чудом в первых рядах очутились преклонного возраста недоброжелатели Ельцина, которые вручили ему петицию с просьбой отказаться от власти. При этом между ними состоялся разговор, который потом передали все средства информации. В ответ на предложение уйти растерявшийся Ельцин ответил: «Я не могу согласиться. А кого вы предлагаете?». «Изберем кого помоложе», — ответили из толпы, окончательно испортив ему настроение 1. Иногда физически не выдерживал сам президент. Так, едва приехав в Калининград, он практически свернул программу и уехал в Москву. Практически то же произошло в Уфе, где Ельцина лишь мельком показали ждущим его толпам. Можно только представить, каких усилий стоило врачам всякий раз ставить президента на ноги. Он уже держался из последних сил. В целом же Ельцин продолжал себя вести по-царски. Он приезжал в провинцию с подарками. В одном месте он подарил средства на многоквартирный дом, в другом — комбайн, в третьем — микроавтобус. Делал Ельцин подарки как региональным администрациям, директорам, так и отдельным гражданам, что моментально широко освещалось средствами массовой информации. Указ о казачестве Ельцин подписал прямо на улице. Вообще все это вызывало грустные чувства. Было видно, что этот немолодой и явно нездоровый человек играет ва-банк, действуя на грани физического срыва. Многие не могли не задаться вопросом об источниках внезапных динамизма и энергии Ельцина, который целый год перед этим не выходил из больниц. Что ожидает страну после выборов, спрашивали себя люди. Достаточно ли у Ельцина сил, чтобы управлять страной еще один срок? Многих раздражали ельцинские «царские» жесты, его подарки за счет налогоплательщиков в то время, когда многие месяцами не получали зарплату. Ощущение тупика усиливалось чувством безысходности: не было кандидата, которому люди могли поверить, как когда-то поверили Ельцину. Во всяком случае, лидер компартии в широких массах также не вызывал положительных эмоций. Сам Ельцин с приближением выборов отбросил идеологию либерализма, которой следовал несколько предшествовавших лет. Поняв, что либерализм дискредитировал себя в глазах обывателя, его команда вспомнила о более популярных в России традициях государственного патернализма. На общество обрушилась лавина указов, многие из которых по сути являлись выполнением требований оппозиции и отражали стремление снять недовольство левой части избирателей. Были приняты меры по погашению долгов по заработной плате и пенсиям, введены компенсационные выплаты пенсионерам, высказана инициатива по индексации пенсий. Что ни день Ельцин обнародовал все новые обещания. Было обещано восстановить сбережения населения, обесцененные в результате либерализации цен. Аналогичные меры президент посулил обманутым вкладчикам. Был введен ряд протекционистских мер в поддержку отечественного товаропроизводителя, обещана помощь крестьянству, науке, образованию и культуре. Однако вместо того, чтобы создать толпы благодарных граждан, эти обещания вызывали недоумение: а где Ельцин был раньше, откуда вдруг нашлись деньги для выплаты зарплаты? Впро чем, люди особенно не верили в обещания и в то, что президент неожиданно заинтересовался социальными проблемами. Многие видели в этом лишь предвыборное представление. Несмотря на всю эту бешеную активность, нейтрализовать Зюганова не удавалось. В конце апреля по данным всех социологических центров Зюганов без сомнения проходил во второй тур. Ельцин на том этапе почти наверняка проигрывал ему. Правда, за месяц разрыв между ними сократился с 8% до 5%. Однако гарантии победы Ельцина все еще не было. Те же опросы показывали, что если бы в голосовании участвовали люди моложе 40 лет, Ельцин выиграл бы у Зюганова второй тур с соотношением 56 : 44. Следовательно, победу Зюганова обеспечивали люди старшего возраста с низким уровнем образования, которые составляли самую большую группу (53%), которая голосовала очень дисциплинировано. Любопытно, что во втором туре в пользу Зюганова склонялось низшее и среднее звено «силовых» структур (соотношение 16 : 32). Опросы ВЦИОМ показывали, что если бы во второй тур вышел Явлинский, у него шансов победить Зюганова было не меньше, чем у Ельцина. При этом молодые проголосовали бы более дружно именно за Явлинского 2. Таким образом, ельцинская команда должна была срочно изыскивать новые ходы, чтобы привлечь на сторону президента колеблющихся. Зюганов действовал в традиционном духе. Он не так часто появлялся на телеэкране, что было понятно, ибо контроль за телевидением был в руках президента. Но он тоже «бороздил» просторы России. Стала очевидна эволюция, которую претерпел Зюганов в ходе предвыборной кампании. Еще год назад он выглядел вполне левым, а теперь все более двигался в сторону государственничества. Обратимся к некоторым его идеям, которые он высказал в своей книге 3, которую можно считать его идеологической платформой: «Воссоединив “красный” идеал социальной справедливости, являющийся в своем роде земной ипостасью “небесной” истины, гласящей, что “перед Богом все равны”, и “белый” идеал национально-осмысленной государственности, воспринимаемый как форма существования многовековых народных святынь, Россия, наконец, обретет вожделенное общественное, межсословное, межклассовое согласие и державную мощь, завещанную десятками поколений предков...» 4. Зюганов, как видим, предложил невиданный гибрид, в котором пытался объединить и кое-что от «небесной» истины, и коммунистические лозунги (но без упоминания их происхождения), и держав- ничество. Он выдвинул и лозунг для нового «левого российского патриотизма» — «народность», т. е. возрождение идей народничест ва, но в новой упаковке 5. Впрочем, вряд ли коллеги Зюганова по компартии могли вполне согласиться с направлением его эволюции. Но ее политическая цель была вполне очевидна — «взять» протестные голоса на державническом фланге, где Зюганов вступал в борьбу с Жириновским и Лебедем. Кроме того, Зюганов в отличие от большинства коммунистов стал считать, что пост президента нельзя упразднять и России нужна сильная власть. Любопытно, как разительно отличалась президентская программа Зюганова от платформы компартии, принятой в январе 1995 г. Так, в своем обращении к избирателям Зюганов ни разу не употребил слово «социализм». Он пытался выглядеть не слишком красным, хотя это плохо удавалось, партийная краска отмывалась с трудом. Кампания Зюганова, которую вели многочисленные добровольцы, выглядела архаично. Коммунисты не придумали ничего лучше, чем устраивать собрания в переходах метро, на улицах и ходить по квартирам. Такая пропаганда «глаза в глаза» оказывалась довольно эффективной в провинции, где сохранился дисциплинированный левый электорат. Однако в крупных городах предвыборная кампания коммунистов являла собой убогое зрелище. Возникало ощущение, что КПРФ либо не может найти более эффективные способы общения с молодой и наиболее динамичной частью избирателей, либо не очень стремится к этому. Остальные кандидаты в президенты так и не смогли развернуть активную кампанию — сказывалось отсутствие средств и хороших команд. Всем было ясно, что единственным выходом для ряда кандидатов второго эшелона было попытаться объединить вокруг себя тех избирателей, которые были недовольны и Ельциным, и Зюгановым. А таких в обществе было немало. Но для этого требовалось на определенном этапе преодолеть свои амбиции и поддержать одного лидера. В марте — апреле начались активные переговоры по поводу формирования предвыборных коалиций. Попытку создать «третью силу» предприняли Явлинский, Лебедь и С. Федоров. О необходимости создания союза, оппозиционного по отношению к Зюганову и Ельцину, говорил и Горбачев. Однако «тройка» не захотела вести дела с Горбачевым, считая его человеком прошлого. Но было видно, как трудно идут переговоры и между ними. Как только вставал вопрос, кому снимать свою кандидатуру, возникал тупик. Объективно в обществе существовала потребность в формировании такого альянса. Но успех коалиции требовал не только самопожертвования со стороны нескольких кандидатов, но и немалых ор ганизационных усилий по созданию имиджа лидера «третьей силы». Необходимы были немалые финансовые вливания, переговоры с руководителями регионов. А драгоценное время уходило. У лидеров «третьей силы» не было хороших организаторов. Кроме того, основные банки уже сделали выбор в пользу Ельцина или Зюганова и не собирались тратить деньги на политиков второго эшелона. Но даже в случае эффективной организационной работы успех представителя «третьей силы» нельзя было гарантировать. Дело в том, что избиратели Явлинского, Лебедя и С. Федорова мало сочетались друг с другом, более того, лидеры не могли их жестко контролировать. Это означало, что тот или иной электорат нельзя было автоматически переложить из одного «кармана» в другой. Тем временем в Москве развернулась дискуссия о том, чего вообще ждать от приближавшихся президентских выборов, что они могли изменить в жизни России. Такого рода дискуссии велись в «Клубе-93», созданном Вячеславом Никоновым, в редакции «Общей газеты» и т. д. Сказанное там можно свести к двум подходам относительно развития российского общества после выборов. Сторонники первого подхода считали, что не следует придавать особого значения тому, что произойдет после 16 июня. Возможная победа Зюганова не может быть революцией, говорили они, она будет лишь означать переход власти от одной группы правящего класса к другой. Группы, стоявшие за Зюгановым, считали сторонники этой точки зрения, стремятся не столько к реставрации коммунизма, сколько к установлению своего контроля над собственностью и властью. Возможны были изменения в темпах приватизации, в соотношении сил, но полностью сменить направление развития Зюганов не мог. Более того, победа КПРФ могла стать для нее разрушительной, ибо неизбежно привела бы к расколам среди коммунистов. Поэтому выигрыш КПРФ мог бы даже оказаться более благоприятным для плюрализации власти, чем победа «партии Ельцина», которая явно стремилась к монополии на власть. Более того, высказывалось мнение, что победа Зюганова могла снять коммунистическую альтернативу с будущей повестки дня. Ведь в этом случае противостояние в 2000 г. велось бы уже не между коммунистами и ельцинистами, а между иными силами. Сторонники этого подхода не раз отмечали, что коммунисты, одержав успех на выборах в Думу, оказались уже встроенными во власть. Они, дескать, уже несли ответственность за развитие. Кстати, точка зрения о «встроенности» во власть высказывалась и представителями самой компартии 6. Сторонники второго подхода считали, что главное преимущество Ельцина — его понятность, то, что он предсказуем даже в своей непредсказуемости. Этого нельзя было сказать о Зюганове. Победа лидера коммунистов должна была привести к смене элит, причем по партийному принципу, ибо ему пришлось бы расплачиваться со своими сторонниками постами. А это привело бы к настоящей кадровой революции и еще больше дестабилизировало бы и без того хрупкую систему управления в России. Опасным был бы приход к власти неудачников, профессионально менее подготовленных к деятельности в новых российских условиях и склонных к реваншу и мести, еще более опасным — неизбежный передел собственности, который, как считали многие либералы, привел бы к гражданской войне. Противники Зюганова были уверены: если коммунисты придут к власти, они все сделают, чтобы отменить все выборы. Кто был прав в этом споре? Конечно, окончательно все прояснилось бы только после выборов. Но уже тогда можно было сделать ряд выводов. С одной стороны, действительно режим уже достаточно окреп, и смена президента и правящих групп наверху вряд ли могла сразу кардинально изменить общее направление движения. Тем более что ряд сторонников Зюганова и он сам не собирались менять режим, а скорее пытались изменить в свою пользу соотношение сил наверху и завладеть собственностью. Однако такие шаги в условиях недостаточной стабильности общества, незавершенности рыночных и демократических преобразований имели бы далеко идущие последствия и усилили тлевшую под спудом напряженность. По крайней мере в экономике приход коммунистов к власти скорее всего обернулся бы очередной перекройкой основ. Так что ельцинская стагнация, от которой мало кто был в восторге, действительно могла оказаться менее вредной, чем зюгановское «обновление». Впрочем, вскоре эта стагнация переросла в глубочайший системный кризис. Ситуация «двух зол» только подчеркивала тупиковость и обреченность, в которых очутилось российское общество. По мере приближения президентских выборов в марте — апреле все громче стали раздаваться голоса, либо выражавшие сомнения в необходимости выборов, либо призывавшие к их отмене. 27 апреля было опубликовано «письмо тринадцати» — документ видных российских финансистов и предпринимателей, в котором шла речь о приближении неизбежной конфронтации между властью и коммунистами и содержался призыв к полюбовному решению проблемы. В письме говорилось: «Острота предвыборной борьбы толкает политиков разрезать клубок проблем одним ударом. Стоящие за ними силы ждут своего часа. Они выйдут на свет на следующий день после победы, неважно, какой из сторон. ...Июньское голосование отразит волю меньшинства, все равно, белого или красного, которое получит мандат устанавливать правила жизни, отвергаемые большей частью общества» 7. Письмо не указывало способа примирения. Но можно было сделать вывод, что речь идет об отмене выборов и формировании коалиционной системы власти, включающей и коммунистическую оппозицию. Примечательны были опасения предпринимателей относительно возможных иррациональных действий Ельцина в случае его поражения. Итак, деловой мир одинаково опасался и победы, и поражения обоих основных конкурентов, а также того, что могло последовать затем, а потому призывал их покончить дело миром. Разумеется, деловые люди не написали письмо спонтанно. «Письмо тринадцати» появилось в результате переговоров группы банкиров (их лидером стал Березовский), членов коржаковской группы и представителей Зюганова, среди них Алексея Подберезкина, которому некоторые приписывали потом идею самого письма. Примирения не получилось, потому что не могло получиться. Но некоторые последствия публикация «письма тринадцати» имела: она вызвала замешательство среди левой оппозиции 8. Следующим событием, которое взволновало не только российскую общественность, было заявление Коржакова, который в том же ключе выражал опасения по поводу возможной конфронтации и также призывал отменить выборы. Коржаков, зная о реальном физическом состоянии президента, пытался остановить выборы, не веря, что тот выдержит кампанию. Это беспрецедентное заявление продемонстрировало, какую роль ельцинский телохранитель играл в политической жизни страны. В этой ситуации Ельцин постарался развеять все сомнения, заявив, что выборы состоятся в срок. Одновременно он приструнил Коржакова, открыто дав понять о недовольстве своим приближенным. Правда, многие знатоки кремлевской кухни считали, что Коржаков не мог пойти на подобный шаг без ведома Ельцина, который любил такие провокационные шаги, позволяющие прощупать почву для последующих ходов. Но в результате этих интриг никто до самого конца не был уверен, что выборы состоятся. На какое-то время все притихли, выжидая. Ведь и инициатива банкиров, и заявление Коржакова были свидетельством напряженной борьбы вокруг Ельцина по вопросу не только о том, как президенту сохранить власть, но и одновременно о том, кто сохранит свое место подле него. В этот момент Ельцин был вынужден вернуться к чеченской проблеме, понимая, что без ее решения для него не может быть победы. По своему обыкновению он начал действовать в атакующем стиле и 31 марта, выступая по телевидению, объявил план мирного урегулирования. Единственным позитивным элементом этого плана была готовность Москвы пойти на диалог с Дудаевым, но через посредников. Ельцин так и не смог заставить себя согласиться на личную встречу с Дудаевым, хотя так многое можно было решить, и без длительных переговоров. По свидетельству журналистов, идею диалога президент вставил в выступление перед самым включением телекамер. «Не все члены моей команды согласны с этим», — сказал Ельцин. Таким образом, сложнейший вопрос решался на ходу, экспромтом. Говоря о посредниках, Ельцин упомянул «одного арабского шейха», Нурсултана Назарбаева и почему-то бывшего диссидента Юрия Орлова. Все это выглядело крайне неподготовленно и несерьезно 9. Но определенную надежду внушало обещание президента прекратить все военные операции в Чечне с 31 марта и начать поэтапный вывод федеральных войск из «спокойных районов». Как заявил президент, контроль за ситуацией в республике будет переходить к местной власти. Что же касается основного «камня преткновения» — статуса Чечни, то Ельцин впервые заявил, что статус субъекта Федерации может быть изменен по согласованию «между Россией и самими субъектами». Начало переходного периода в Чечне должны были ознаменовать демилитаризация, созыв форума представителей Чечни и амнистия сепаратистов. Дудаевская сторона отнеслась к предложениям Ельцина настороженно. Впрочем, и в Москве ельцинские мирные инициативы были восприняты довольно прохладно. Многие были уверены, что речь идет лишь о предвыборном шаге, сделанном исключительно для умиротворения демократического спектра. У военных мирные инициативы Ельцина вызвали крайне отрицательное отношение, и понятно, почему. Они восприняли это как очередное предательство, которое давало возможность боевикам перегруппироваться. После множества унизительных поражений и остановок армия в Чечне хотела победы любой ценой. В противном случае она могла высказать на выборах негативное отношение к президенту. Да и в обществе пацифистские настроения ослабели и все больше ощущалось раздражение против строптивых чеченцев. Свою версию событий в Чечне в этот период изложил Аслан Масхадов. Комментируя развитие событий уже после обнародования мирного плана Ельцина, Масхадов говорил, что переговоры между Чечней и Москвой должны быть двусторонними и сопротивление никогда не признает московского вассала Завгаева в качестве третьей стороны на переговорах. Он подчеркивал: «После заявлений Ельцина о прекращении операций мы убеждаемся, что указ не выполняется. Продолжаются широкомасштабные боевые действия с применением авиации и артиллерии. По всей видимости, есть силы, которые могут не выполнять приказ президента. Может, это делается специально. Может быть, действительно возникла неуправляемая ситуация» 10. И действительно, бои в Чечне продолжались, и непонятно было, кто их инициатор. Каждая из сторон обвиняла в этом другую. Что касается Ельцина, то было неясно, намеренно он закрывал глаза на действия своих войск или уже не контролировал генералов. Как бы то ни было, инициативы Ельцина о переговорах с Дудаевым и на этот раз так ни к чему и не привели. Однако Москва преуспела в том, что пыталась осуществить уже давно. 21 апреля Дудаев, президент непослушной Республики Ичкерия, был убит в результате ракетного удара федеральных войск как раз в тот момент, когда он разговаривал по своему спутниковому телефону, как утверждают многие, с одним известным журналистом в Москве. По-видимому, этот телефон и помог российским военным навести ракетный удар. Так закончился один из актов кровавой драмы в Чечне. Преемником Дудаева стал его заместитель Зелимхан Яндарбиев. Но он уже не мог стать символом чеченского сопротивления. В Москве надеялись, что убийство Дудаева приведет к переполоху и хаосу. Однако чеченцы, несмотря на внутренние разногласия, продолжали держаться вместе. Ельцин тем временем пустил в ход последнюю козырную карту — он пригласил в Москву нового лидера чеченских сепаратистов Яндарбиева и подписал с ним протокол о прекращении боевых действий в Чечне. Быстрота этого шага была поразительна и одновременно понятна. Ельцин продемонстрировал, что стремится к миру в Чечне. Со своей стороны, и чеченцы достигли того, о чем мечтали, — переговоров в Кремле с самим российским президентом. Помимо этого, в их внезапной готовности к мирным переговорам с Москвой был трезвый расчет: сепаратисты отчаянно нуждались в передышке для перегруппировки и перевооружения. Правда, это событие было омрачено следующим шагом Ельцина. Оставив чеченцев в Москве фактически в качестве заложников и не предупредив их, он совершил молниеносный шестичасовой визит в Грозный (вернее, в аэропорт в районе Грозного, где находилась база российских войск), где встретился с военными и заранее отобранными представителями мирного населения. Так Ельцин попытался доказать, что он не трус. Но практической пользы от этого визита было мало. Скорее запомнилось ощущение неловко сыгранного спектакля. Правда, вскоре в Назрани все же было подписано соглашение о выводе российских войск с территории Чечни до конца августа и проведении свободных выборов с участием всех политических сил. Но эти соглашения имели тактический характер. Более того, они не учитывали позицию ставленника Москвы в Чечне Завгаева, который не мог согласиться с тем, что его вычеркнули из переговоров. Было очевидно, что если чеченские выборы будут проводиться после вывода войск, у Завгаева нет никаких шансов остаться в Грозном. Поэтому он всячески пытался провести выборы, пока российские войска находились в Чечне. Не обращая внимания на протоколы, подписанные федеральным правительством, Завгаев начал подготовку к выборам и президента, и местной власти 16 июня. Так что «третья сила» в Чечне, которую взрастила сама Москва, не собиралась мирно уходить со сцены. Еще одним направлением активности Ельцина стало подписание договоров с регионами о разграничении полномочий. За два года Москва подписала более 20 таких договоров, из них почти половину в период президентской кампании. Эти договоры расширяли самостоятельность регионов. В обмен Ельцин надеялся на поддержку местной власти на выборах. В конечном счете щедрость Ельцина, раздававшего права и милости направо и налево, привела к тому, что в России возникла практика договорного права, которое стало действовать в ущерб Конституции. Но никто в тот момент не думал о будущем и о принципах. Все готовились к выборам. Ельцин, явно выдыхавшийся, продолжал гонку. Ему нужна была победа, он не мог ее упустить. Варианты перенесения выборов не удовлетворяли его хотя бы потому, что он не хотел быть ничьим заложником. «В условиях возобладавших в российской политике правил волчьей стаи Ельцину нужна была более весомая защита, чем широкие плечи Коржакова и сервилизм его придворных, готовых в любой момент качнуться в сторону сильного, — писала я в апреле 1996 г. — Вспомним последнюю болезнь президента, когда, не на шутку испугавшись, иные из его соратников уже начали поиск запасного аэродрома. Ельцин же понимает, что преданность в политике — это излишняя роскошь. Он сумел удержаться на плаву в этом мутном водовороте столь долго, видимо, потому, что излишне на эту преданность не полагался» п. Ельцину в ситуации, когда политическое пространство вокруг него сужалось, была необходима поддержка обще ства. И только в этом случае он мог себя чувствовать уверенно. Ему не нужно было просить поддержки и помощи у «силовых» министров, у распустивших щупальца кланов. Кроме того, Ельцину было совсем не безразлично, как на него будут смотреть на Западе и будет ли он там принят как законный член международного клуба президентов. Таким образом, на выборы необходимо было идти, и выборы нужно было выиграть. Правда, было ясно и другое — даже в случае поражения Ельцин никогда не покинул бы Кремль. Вот какие у меня были по этому поводу ощущения весной 1996 г.: «Речь идет о человеке, который только что въехал в отреставрированную с царским блеском резиденцию, который уже принимает приглашения совершить официальные визиты осенью. Это человек, который убеждает всех, что России без него будет худо, и он — ниспосланный стране мессия... Политик, для которого, по отзывам знающих его людей, нет жизни без власти. Так неужели он спокойно уйдет сажать рассаду? Этот сценарий выглядит чересчур фантастическим... Но в случае сохранения Ельциным своего поста нельзя полностью исключать досрочных президентских выборов. Вопрос о преемнике накладывает еще большую политическую нагрузку на премьера, который становится основной подстраховкой правящей элиты» 12.