Диагноз состояния российской власти уже не вызывает сомнений. Весь вопрос в том, в каком направлении она может изменяться, как станет адаптироваться к условиям стагнации, как будет переносить неизбежные будущие кризисы, как, наконец, действия отдельных сил могут изменить ее логику. Представляется, что поле для маневра российской власти на современном этапе чрезвычайно узко, возможности ее эволюции также весьма ограничены, во всяком случае, более ограничены, чем в 1991—1993 гг. Переход президента в 1998 г. к опоре на ненавидимое им левое большинство — еще одно тому доказательство. В случае сохранения нынешних конституционных механизмов, даже несмотря на передачу большей ответственности парламенту и правительству, система уже не способна поддерживать нормальный ритм функционирования. Так что необоснованны надежды на то, что без изменения правил игры, меняя лишь соотношение сил, можно стабилизировать ситуацию и дать новый импульс системе. Иллюзией являются ожидания, что предстоящие в конце 1999 г. парламентские или будущие президентские выборы помогут системе выйти из цейтнота. Обречены и упования на нового харизматического лидера: после некоторого периода оживления и иллюзорной консолидации власти повторятся все те кризисы и встряски, кото рые были при Ельцине, но с более тяжелыми для страны последствиями — хотя бы потому, что в некоторых сферах загнивание может стать необратимым. Чем дольше будет длиться стагнация, тем выше опасность силового выхода из нее — через переход к новому авторитаризму. При Ельцине этот выход выглядит достаточно проблематичным, несмотря даже на то, что он, не имея иных средств опоры, пытается активизировать «силовой кулак». Но насколько реален авторитарный поворот в России при другом лидере и может ли он консолидировать власть? Для успеха силового поворота необходимы по меньшей мере три составляющие: поддержка армии, лояльность бюрократии, опора на ту часть населения, которая стремится к порядку. После поражения в чеченской войне есть сомнения, что российская армия может обеспечить любой авторитарный поворот. Что касается других «силовых» структур, то превращение их в поддержку диктатуры блокируется отсутствием лидера, способного получить их безоговорочное доверие. Отсутствует и лояльная режиму бюрократия, которая распалась на конкурирующие группы, поддерживающие разных соискателей трона. Совсем не обязательно, что идея «железной руки» получит массовую поддержку в обществе. Но, пожалуй, еще более серьезным препятствием на пути силового поворота является отсутствие единства среди его сторонников. Некоторые из них поддержали бы правый авторитаризм, этакий российский пиночетизм. Другие симпатизируют перонизму, т. е. левому, популистскому режиму. Не менее серьезным препятствием воссоздания жесткого режима в Москве является возникновение множества авторитарных мини-режимов в субъектах Федерации, которые вряд ли добровольно согласятся возвратить полномочия, полученные ими в ходе «залоговых аукционов». Казалось бы, этот сценарий сомнителен. Тем не менее никаких гарантий от силовой трансформации при выходе из нынешней стагнации в России не существует. Дело в том, что нынешняя система власти дискредитирует демократические ценности и процедуры, формирует правовой нигилизм и безответственность как в обществе, так и среди правящего класса. Президентская «вертикаль» консервируют раздробленность политических сил и открывают дорогу к власти внесистемным и даже криминальным деятелям. В условиях дискредитации демократических процедур обычно остается один путь консолидации власти — силовой, и не может успокаивать тот факт, что пока в обществе нет серьезных предпосылок для перехода к этому сценарию. Дальнейшее стагнирова- ние еще больше усиливает угрозу установления жесткого и непредсказуемого режима, на сей раз маргинальными силами. В 1998 г. мы с Игорем Клямкиным с пришли к выводу: чтобы выбраться из стагнационного развития, угрожающего силовой консолидацией, необходимо заключение «Пакта о согласии», с которым Россия пошла бы на очередные выборы. Вот основные общие принципы и положения Пакта, которые нам представлялись достаточно очевидными. 1. Пакт фиксирует согласие политических сил в оценке советского прошлого. При этом декларируется отказ от двух идеологических крайностей — как либерал-радикальной, так и коммунистической. 2. Подводится черта под постсоветским революционным циклом, что обеспечивает мирный и безболезненный выход из него. Пакт предоставляет гарантии безопасности всем политическим деятелям, с именами которых этот цикл ассоциируется. 3. В Пакте должен быть обозначен вектор дальнейшего экономического и политического развития России — рыночная экономика и демократия. Последняя предполагает разделение власти и ответственности между президентом и федеральной представительной властью 66. Не менее существенным является и разделение ответственности внутри исполнительной власти — между президентом и премьером. Скорее всего, новая формула власти не будет найдена сразу, и тогда может пригодиться опыт Польши, которая не спешила с окончательным определением оптимальной политической модели, а пошла иным путем, приняв временные правила игры, и решила проблему определения режима в результате нескольких лет эксперимента и после того, как было достигнуто согласие относительно базовых аспектов режима. Все это вполне соответствовало духу аналогичных документов, принимавшихся в разное время в Польше, Венгрии, Испании, Португалии и других странах, когда они выходили из системных кризисов. Разумеется, придется решать и множество других вопросов оформления на сей раз настоящей, а не суррогатной системы власти в России. И здесь, возможно, основным вопросом является нахождение согласия по вопросу о том, какой, собственно, политический режим наиболее отвечает российским потребностям — президентский, парламентский, смешанный — премьерско-президентский? Существует немало доказательств того, что президентский режим не всегда гарантирует стабильную демократию 67. Его отличает большая жесткость, он не всегда эффективен в выявлении стремлений меньшинств и согласовании разнообразных интересов. Сама формула президент ского режима, по которой победитель получает все, осложняет нахождение компромиссов между политическими силами. Кроме того, двойная легитимность — и президента, и парламента, когда оба института избираются всенародно, создает условия для постоянных конфликтов68. Президенты обычно имеют меньший управленческий опыт, чем премьер-министры. В случае неэффективности их политики от них труднее избавиться. Долго господствовало мнение, что президентские режимы легче перерождаются в диктатуры. Правда, в последнее время это было поставлено под сомнение некоторыми исследователями. Так, Мэтью Шугарт и Джон Керри, проанализировав антидемократические повороты на протяжении ХХ столетия, пришли к выводу, что чаще всего демократия обваливалась все-таки при парламентских режимах69. Рассматривая мировой опыт в поисках моделей, которые, пусть отчасти, могут быть применимы в России, мы должны с особым вниманием взглянуть на премьерско-президентскую модель, которая существует в таких странах, как Франция, Финляндия, Португалия. Она позволяет избавиться от некоторых недостатков президентской модели (а также потенциальной опасности ее авторитарного перерождения) и в то же время сохранить ее преимущества. В чем ее суть? Как и при традиционных президентских режимах, в данном случае президентский срок четко фиксирован и президент может распустить парламент, что является его формой самозащиты. Президент сохраняет статус гаранта Конституции и ответственность за безопасность и правопорядок. Причем в российских условиях было бы желательно, чтобы «силовые» структуры и внешнеполитическое ведомство остались в его непосредственном подчинении. Правительство формируется на основании результатов парламентских выборов партией, получившей больше половины голосов, или, если таковой не окажется (у нас наверняка не окажется) коалицией партий. Так как кабинет формируется парламентским большинством, он не представляет лишь узко понятые интересы президента. Премьер-министр не является карманным политиком президента, он более независим, ибо обладает поддержкой парламента, тем более если премьер не принадлежит к той же партии, что и президент. Правда, здесь возникает вопрос, как предотвратить конфликты между ними. Президент играет свою роль арбитра, особенно в случае конфликтов между парламентом и кабинетом или при расколе правительства. Примером того, как распределена ответственность внутри исполнительной власти, может быть практика Франции: здесь согласно конституции президент «является гарантом национальной независимости, территориальной целостности и уважения международных договоров». Правительство же «определяет и осуществляет политику нации». Следует учесть, что мы создаем систему для общества, в котором еще не завершена либерализации экономики, сохраняется неконсо- лидированность власти, недостаточно оформлена государственность и в то же время постоянно существует угроза авторитарного поворота. В этих условиях, с одной стороны, необходимы сильная исполнительная власть и лидер, который был бы арбитром во взаимоотношениях не только между властями, но и в рамках Федерации. С другой стороны, возникает особая потребность в распределении ответственности за стратегические и тактические решения. Президент должен быть освобожден от ответственности за текущий экономический курс и решение проблем, которые могут подрывать стабильность. Такого рода проблемы должны относиться к компетенции премьера, смена которого не должна приводить к потрясению всей системы. Премьерско-президентская модель позволяет также сделать более ответственным парламент и в то же время поставить пределы его возможному популизму, дав президенту право роспуска парламента. Собственно, успешные реформы во всех переходных обществах были достигнуты при тех или иных модификациях именно смешанной системы власти. Думается, что в российских условиях президент должен обладать дополнительным властным ресурсом и в силу того, что ему придется противостоять чрезмерным амбициям лидеров субъектов Федерации. Конечно, была совершена огромная ошибка (которая, кстати, является наследством еще горбачевского периода и борьбы как Горбачева, так и Ельцина за лояльность лидеров автономий), когда Россия пошла по пути выборов руководителей регионов, что сделало неизбежным разрыв вертикали исполнительной власти и явилось толчком к формированию локальных мини-режимов, часто авторитарно-феодального толка. Оптимальным вариантом было бы назначение губернаторов президентом и выборы местного самоуправления с расширенными функциями. Даже если удастся провести упорядочивание отношений власти наверху, реформа асимметрической федерации станет еще более серьезным вызовом для России. Конечно, можно ожидать, что региональные князьки будут сопротивляться любой конституционной реформе, которая ликвидирует теневой и непроницаемый характер их власти, ограничит возможности подковерных сделок и новых «залоговых аукционов» — обмена власти на лояльность. Как избирать президента — общенародным голосованием, парламентом или коллегией выборщиков? Думается, при повышении роли парламента в формировании правительства и усилении премьера президент должен получить общенародную легитимацию, что крайне важно, учитывая слабую структурированность и неупорядоченность российского политического поля. Она ослабляет угрозу превращения президента в заложника бюрократических группировок. Однако традиционное тяготение и в обществе, и среди элит к персонификации власти заставляет постоянно думать об угрозе выхода президента за пределы его компетенции. При выборах следующего президента неизбежно встанет и такой вопрос: должен ли он иметь партийную принадлежность или опять стать президентом «всех россиян», что ослабляет возможности становления подлинной многопартийности, коль скоро основной политический приз не может участвовать в партийном розыгрыше. Полагаю, что стоит поддержать модель партийной привязки президента. В противном случае взнесенный всенародной легитимацией над всем обществом президент вновь в поисках укрепления своей власти будет пытаться прибегать к помощи теневых групп и популизму. Но тогда возникнет и другая проблема: а что если президент и премьер будут принадлежать к разным партиям, насколько это может стать источником напряженности? Мировая практика показывает, что существуют различные способы смягчения подобной напряженности (примером могут служить хотя бы отношения Миттерана и Ширака). Разная партийность двух руководителей исполнительной власти может быть даже предпочтительнее их однопартий- ности, которая привела бы к чрезмерной концентрации власти. Казалось бы, российский правящий класс сделал шаг в направлении Пакта согласия, когда главные политические силы в сентябре 1998 г. разработали политическое соглашение «под Черномырдина», важным аспектом которого была договоренность начать процесс изменений в Конституции. Провал этого соглашения по существу означал, что политические игроки все еще пытаются использовать ситуацию стагнации власти и паралича президентства для личного прорыва, создания максимально выгодных условий для обеспечения своих позиций. Это означало не что иное, как стремление сохранить исчерпавшую себя модель власти и неготовность основных политических сил к реальному самоограничению. Еще одним фактором, который осложнял реализацию Пакта на протяжении 1999 г., являлась предвыборная кампания, которая переключала внимание на тактические проблемы борьбы и способст вовала появлению иллюзий относительно того, что смена лиц может облегчить выход из тупика. Возникла парадоксальная ситуация, когда демократические процедуры, в данном случае выборы, могли затруднить проведение системных реформ и продлить жизнь неэффективной системы. Разумеется, ни новые функционально расчлененные институты, ни пакты о согласии еще не гарантия того, что, учитывая наше политическое прошлое и наследственность, у нас не возродятся все те же иррациональные, патерналистские привычки, механизмы кулуарных сделок. Но ведь в некоторых странах (Португалии после Салазара, Испании после Франко, Румынии после Чаушеску, ЮАР на выходе из апартеида) предпосылки для демократизации были уж во всяком случае не предпочтительнее, чем сегодня в России. Это значит, что при понимании правящей группировкой исчерпанности ресурсов системы и незаинтересованности большинства политического класса в ее обвале и последующем хаосе согласие вполне достижимо. Аргументы о неготовности российского общества к демократии, об отсутствии у нас традиций гражданского общества нередко являются лишь обоснованием нежелания двигаться в этом направлении. В очередной раз Россия оказалась перед выбором. Еще предстоит увидеть, сделаем ли мы его в пользу трагического цикла «загнивающей стагнации — авторитаризма» или перечеркнем эту традицию и совершим исторический прорыв к цивилизованным формам политики и власти.