ВНУТРЕННИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

После распада империи помимо решения вопроса о внешних границах Российской Федерации пришлось приложить немало усилий для внутренней стабилизации, но в конце концов она посрамила тех, кто предрекал ей участь СССР.

Это было непросто. Якутия требовала права собственности на свои гигантские сырьевые ресурсы, Карелия заявляла об «экономическом суверенитете», Коми, Башкирия и другие республики принимали положения о приоритете их конституций над федеральным законодательством, Татарстан, Дагестан и Ингушетия добивались полномочий заключать международные договоры и вести внешнюю политику, а Тува — даже самостоятельно объявлять войну и заключать мир 24. В советские времена регионам разрешалось оставлять себе лишь 15—20% доходов. К 1999 г. тенденция диаметрально изменилась: федеральному центру доставалось в среднем только 45%. Татарстан же в рамках специальной договоренности сохранял за собой 75% доходов.

Этот процесс «ползучей дезинтеграции», со всей очевидностью проявлявшийся в конце 1990-х годов, был остановлен в следующем десятилетии. Модель «России регионов» была демонтирована в результате централизации, которую проводил Путин начиная с 2000 г. Региональные конституции и законы приводились в соответствие с федеральными. Особые договоры, устанавливавшие «полуконфеде- ративные» отношения между центром и республиками, например, Татарстаном и Башкирией, были аннулированы. Некогда влиятельный Совет Федерации — верхняя палата российского парламента, состоявшая из всенародно избранных губернаторов, обладавших реальной властью, — был преобразован в послушный орган, где представлены в основном региональные лоббисты. Были учреждены федеральные

округа во главе с назначаемыми Кремлем представителями президента — своего рода генерал-губернаторства, включающие несколько регионов.

На главный вызов, брошенный в 1990-х чеченским сепаратизмом российскому государству, Москва ответила вооруженной силой и политикой «чеченизации конфликта». В результате десятилетняя война, которую многие называли «бесконечной», прекратилась. Два контрастных образа Чечни — разрушенной во время войны и восстановленной после ее окончания — отбили вкус к сепаратизму у других регионов Северного Кавказа. В настоящее время там возникла новая угроза — проблема экстремизма, использующего не националистические, а религиозные лозунги и избравшего основным методом борьбы терроризм. Российские федеральные власти еще не нашли адекватного ответа на этот вызов. Пока частью проблемы являются их собственная политика и их «клиенты», поставленные управлять северокавказскими республиками.

Сегодня Северный Кавказ не отделяется, а отдаляется от России. Территориальная целостность страны — главная забота Москвы — не подвергается прямой опасности. Однако регион превращается в своего рода «внутреннее зарубежье». Несмотря на заявления вроде «Кавказ — это фундамент, на котором стоит Россия»25, в реальности все обстоит с точностью до наоборот. Чечня по сути самоуправляема: к России ее привязывает личный альянс — не больше и не меньше — между авторитарным главой республики Рамзаном Кадыровым и российским лидером Владимиром Путиным. Пользуясь поддержкой Путина, Кадыров практически ничем не ограничен в своих действиях и заявлениях, в том числе по внешнеполитическим вопросам. «Че- ченизация» на деле представляет собой «кадыровизацию». Но если Чечня управляется «железной рукой», пусть даже чеченской, без вмешательства федеральных властей, ситуация в соседних республиках Северного Кавказа нестабильна 26.

Хотя самой тяжелой колониальной войной в истории России была Кавказская, первым завоеванием Москвы за пределами чисто русских земель стало Казанское ханство, присоединенное царем Иваном IV в 1552 г. Аннексия ханства — нынешнего Татарстана —

стала первым шагом в формировании традиционной (московской) империи. Сегодня татары критикуют официальную историческую версию за «русоцентричность»27 и настаивают на собственной концепции поворотных моментов своей истории. Будучи наследниками древнего государства, они в 2005 г. отметили тысячелетний юбилей столицы республики Казани, а пять лет спустя учредили официальный праздник в память о начале распространения ислама (считается, что это произошло в 922 г.28) на территории нынешней Российской Федерации 29.

После распада СССР Татарстан, превосходящий по численности населения все три прибалтийские республики вместе взятые, провозгласил суверенитет и добивался ассоциированного членства в Федерации. Ельцин пошел с Казанью на компромисс, действие которого прекратилось в результате унификационной политики Путина. Однако, хотя Татарстан и соседняя Башкирия утратили особый статус в отношениях с Москвой, зафиксированный специальными договорами, обе республики глубоко интегрированы с остальной Россией, относительно благополучны, и ситуация там спокойна. В 2010 г. первые президенты Татарстана и Башкирии покинули свои посты; передача власти в Казани и Уфе произошла гладко и упорядоченно.

Национальные республики с немусульманским населением прошли такой же путь. Тува, недолгое время (в 1921—1944 гг.) существовавшая в качестве независимого государства, отказалась от притязаний на отделение. Якутия, крупнейшая по размеру республика Российской Федерации (по территории — 3 миллиона квадратных километров — она примерно равна Индии, но там проживает всего 1 млн человек, или 0,1% населения Индии), согласилась с предложенной Москвой формулой раздела доходов от ее природных богатств с центром. Другие богатые сырьем регионы, например, Тюмень, вынуждены были смириться со схемой бюджетных трансфертов, позволяющей Москве перераспределять национальный доход.

В территориальном плане Россия стала более открытой. В ее новых пределах многие регионы, прежде находившиеся в глубине страны, превратились в приграничные территории. Это создает как новые шансы, так и новые проблемы. Оптимисты говорят о дополнительных возможностях для развития торговли, инвестиций, импорта рабочей силы. Пессимисты в ответ приводят длинный список доводов о незащищенности страны в ее новых границах. Кое-кто из них вдруг вспомнил, что в 1854 г. британский военный флот беспрепят

ственно доходил до Кронштадта на Балтике, Соловков на Белом море и Петропавловска на Камчатке, а в 1942 г. немецкий рейдер обстрелял порт Диксон на полуострове Таймыр. Сейчас, впрочем, основные риски усматриваются не в военной, а в экономической сфере 30.

Проблема заключается в том, что границы России с государствами Евросоюза, Соединенными Штатами и Японией служат линиями резкого контраста, ведь рядом с развитыми зарубежными государствами оказываются охваченные депрессией российские регионы. Калининградская область окружена со стороны суши территорией стран ЕС — Польши и Литвы, у Ленинградской области и Карелии есть протяженная граница с Финляндией, Чукотку отделяют от Аляски лишь 90 миль Берингова пролива, а Курилы из Японии можно видеть невооруженным глазом. Один бывший кремлевский чиновник тревожился: если Курилы войдут в зону влияния Японии, вслед за этим может прийти черед Сахалина, Камчатки и Чукотки 31. Как ни странно это звучит, аналогичную озабоченность российское Министерство иностранных дел выражало относительно Эстонии и ее влияния на финно-угорские народности России 32. В 2008 г. эти опасения даже привели к российско-эстонскому дипломатическому скандалу в ходе международного саммита в Ханты-Мансийске 33, что свидетельствует о глубинном ощущении собственной уязвимости у российской стороны.

В то же время границы России с Белоруссией и Казахстаном практически незаметны — как в топографическом, так и в языковом смысле.

Российское правительство старается закрепить за собой эти окраины. В 2004 г. Москва отправила губернатором на Чукотку видного олигарха Романа Абрамовича: при необходимости он должен был фи

нансировать регион из средств собственных компаний. Даже после того, как в 2008 г. Абрамовичу позволили покинуть губернаторский пост, он по-прежнему остался «привязан» к Чукотке, войдя в состав ее законодательного собрания. В 2007 г. Путин лично — и с успехом — агитировал за проведение Зимней Олимпиады-2014 в Сочи. Три года спустя он возглавил еще одну успешную кампанию — за право России стать хозяйкой футбольного чемпионата мира 2018 г.: он будет проходить в 13 городах европейской части страны. Кроме того, Российская Федерация получила право провести в Казани Универсиаду 2013 г. и принять в 2012 г. саммит организации Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС). При этом Москва настояла на проведении саммита во Владивостоке, оставив без внимания вежливые рекомендации выбрать для этого Петербург — город с куда более развитой инфраструктурой.

Мировой державой — в географическом плане — Россию делает тот факт, что ее территория простирается от Евроатлантического до Азиатско-Тихоокеанского региона. И геополитическое будущее страны определит судьба Сибири и Дальнего Востока, а не Северного Кавказа.

Выступая во Владивостоке в 1986 г., генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачев призвал к интеграции страны с Азиатско- Тихоокеанским регионом. Путин, будучи на посту президента, назвал Дальний Восток стратегическим резервом выживаемости России в XXI в.35 В декабре 2006 г. Совет безопасности Российской Федерации проанализировал имеющиеся в регионе стратегические проблемы, такие как сокращение численности населения, ослабление связей с европейской частью страны и диспропорции во внешнеэкономической сфере. Вернувшись к идее, которую оно не смогло реализовать в 1990-х годах, российское правительство пообещало построить в Приамурье космодром «Восточный» взамен Байконура, оказавшегося на территории Казахстана. Инфраструктура на востоке страны развита куда слабее. До недавнего времени между европейской частью России и Дальним Востоком отсутствовало автомобильное сообщение. В августе 2010 г. Путин лично поучаствовал в «рекламной акции»: проехал на отечественной «Ладе-Калине» от Хабаровска до Читы, в букваль

ном смысле открыв только что построенную автостраду между столицами двух дальневосточных регионов. Жителям Дальнего Востока сегодня проще, дешевле и комфортабельнее ездить в Китай, Южную Корею и Японию, чем в Москву или Санкт-Петербург 36.

Сразу после распада СССР многие россияне опасались «демографической агрессии» со стороны Китая и оккупации Пекином малонаселенных регионов. Сегодня, двадцать лет спустя, в России если чего и боятся, то уж точно не китайской экспансии. Китайцы заполнили свою нишу в российской иммиграционной мозаике и не пытаются выходить за ее пределы. Небезынтересен и такой факт: некоторые российские пенсионеры теперь предпочитают обосновываться в китайских городах по другую сторону границы: жизнь там дешевле и безопаснее.

В то же время ряд федеральных программ по развитию Дальнего Востока, принятых в 1996, 2002 и 2006 гг. (последняя из них предусматривала ассигнования в размере почти 25 млрд долл.), несмотря на участие ряда наиболее известных российских госкомпаний — «Газпрома», «Роснефти», РЖД и др., — дал весьма скромные результаты. Даже масштабное финансирование совершенствования инфраструктуры Владивостока накануне саммита АТЭС принесет свои плоды лишь в том случае, если этот портовый город на деле превратится в узловой центр для российских компаний, занимающихся бизнесом в Азиатско-Тихоокеанском регионе 37.

Что же касается самого Санкт-Петербурга, то туда переехали головной офис «Газпрома» (и там же концерн платит налоги), Конституционный суд и Главный штаб Военно-морского флота; в городе также находится штаб вновь созданного Оперативно-стратегического командования «Запад». Все эти структуры покидают Москву с большой неохотой, под давлением Кремля. Кроме того, северная столица России служит местом проведения крупных международных форумов: к трехсотлетнему юбилею города, отмечавшемуся в 2003 г., были приурочены саммит ЕС-Россия и встреча глав государств СНГ; в 2006 г. в Петербурге состоялся саммит «большой восьмерки»; что же касается двусторонних встреч, то их трудно даже сосчитать. «Петербургский диалог», начавшийся на берегах Невы, превратился в главный форум для обмена мнениями между российскими и германскими политиками, общественными деятелями и экспертами. С 2007 г. руководство России стремится превратить Петербургский международный экономический форум, созданный по образцу Всемирного экономического форума в Давосе, в крупное ежегодное ме

роприятие, давно затмившее, в частности, Российский экономический форум в Лондоне.

С удовольствием демонстрируя зарубежным лидерам гигантские размеры своей страны, Кремль проводит регулярные саммиты ЕС- Россия в различных регионах, привнося дипломатический диалог высшего уровня в такие прежде «интровертные» города, как Казань, Самара, Ханты-Мансийск, Хабаровск, Ростов и Нижний Новгород. В 2009 г. Екатеринбург, неформальная столица Урала, с короткими промежутками принял саммиты Организации Договора о коллективной безопасности, Шанхайской организации сотрудничества и группы БРИК. В том же году президент Медведев открыл первый из ежегодных международных политических форумов в Ярославле — древнем городе в 280 километрах на северо-восток от Москвы, ранее представлявшем собой абсолютную «тихую заводь». В 2010 г. местом проведения очередного Каспийского саммита была выбрана Астрахань, а в 2011-м Медведев предпринял попытку «прорыва» в карабахском урегулировании, пригласив президентов Армении и Азербайджана на саммит в Казань, который, впрочем, закончился безрезультатно. Еще с советских времен в Сочи, где отдыхают кремлевские лидеры, часто проходят неформальные саммиты. Однако после распада СССР, особенно при Путине и Медведеве, эта роль города намного расширилась. Кроме того, Сочи наряду с Красноярском и Иркутском стал местом проведения региональных экономических форумов с участием иностранных компаний.

Новое территориальное единство России возникло в ущерб федерализму, от которого осталось почти что одно название. Ряд авторов 38 указывает на возрождение в стране имперского синдрома. Однако такой большой и разнообразной страной невозможно управлять из одного центра. На деле в постсоветский период в России наряду с политическим «собиранием земель» происходит социальная децентрализация. Стремясь к укреплению политического контроля, власти одновременно «поднимали» регионы в плане социальноэкономического развития 39. Москва по-прежнему выделяется на общем фоне, но в первую очередь как политический и финансовый центр страны, а также ворота в глобализованный мир. Но с точки зрения уровня и качества жизни разрыв между столицей и региональными центрами намного уменьшился.

Действительно, столица каждого субъекта Федерации — это «маленькая Москва» для своего региона. Все они могут похвастаться хотя бы несколькими районами с достойным жильем, магазинами с хоро

шим ассортиментом, все более качественными ресторанами, высокоскоростным Интернетом и университетами. Вокруг этих центров формируется «новый регионализм». У каждого региона возникло ощущение собственной уникальной идентичности, основанное на былой славе и традиции торговых связей с Европой, как у Великого Новгорода, либо на природных богатствах, как у Тюменской области с ее нефтяными ресурсами, либо на особом географическом положении, как у Владивостока.

С открытием границ простые россияне увидели мир совершенно по-иному. Теперь уже не все дороги проходят через Москву. Десятки аэропортов по всей России получили статус международных. Сегодня, когда самолеты напрямую летают из Новосибирска в Дубай и из Иркутска на Хайнань, традиционная ось «восток — запад» дополнилась новой — «север — юг». Прежнее евроцентрическое мировоззрение тоже меняется. С тихоокеанского побережья России Москва выглядит далекой и равнодушной, а Китай, Южная Корея и Япония находятся рядом и предлагают реальные возможности для экономического сотрудничества 40. О сепаратизме речь не идет, но необходимость «управления многообразием», несомненно, существует.

Да, российские регионы в равной степени подчинены власти Кремля, но они сильно отличаются друг от друга в экономическом, социальном и политическом плане. Согласно ооновскому «Индексу человеческих ресурсов» Москва по уровню развития и среднедушевых доходов близка к Чехии, а Ингушетия и Тува — к Монголии и Гватемале. Средняя продолжительность жизни в Москве составляет 71 год, а в Туве — 56 лет. Кроме того, средний заработок москвичей примерно втрое выше, чем у киевлян.

С точки зрения России Новая Восточная Европа — это три очень разные страны с весьма своеобразными внутренними противоречиями. Украина в отличие от Российской Федерации по конституции представляет собой унитарное государство. Тем не менее страна состоит из ряда регионов с ярко выраженным собственным лицом. Ее два полюса — это восток (Харьков, Донецк) и запад (Львов), причем центр (Киев) долгое время солидаризировался с последним, а юг (Одесса и Крым) — с первым. Эти полюса и сформировавшиеся вокруг них коалиции также представляют два внешнеполитических вектора: центр и запад тяготеют к ЕС, а юг и восток — к России.

«Оранжевая революция» 2004 г. подвергла испытанию единство Украины: проигравшие начали предпринимать шаги в сепаратистском направлении. Аналогичным образом напряженность в отноше

ниях Киева с Москвой немедленно отразилась на Крыме и особенно на Севастополе. Московские политики начали выступать с предложениями относительно «федерализации» Украины. В Киеве это истолковали как тактику, направленную на опасное ослабление единства украинского государства, попытку проложить путь к его дезинтеграции и поглощению Россией восточных и южных регионов страны.

С превращением в 2010 г. Партии регионов в преобладающую политическую силу на Украине и «самоуничтожением» оппозиции разговоры о федерализме стихли. Более того, Киев ужесточил контроль над Крымом — вот вам и предполагаемая промосковская ориентация Партии регионов! Однако, несмотря на отмену достигнутого в 2004 г. компромиссного соглашения о разделе власти и восстановление зафиксированной в Конституции 1996 г. президентской республики Киев постарался не испортить отношения с региональными элитами. Тем самым ему удалось избежать конфликта с Западной Украиной и ослабить пророссийское сепаратистское движение в Крыму. Парадоксально, но факт: демократическая и националистическая «оранжевая революция», а также политика президента Ющенко подвергли испытанию единство Украины, а реванш олигархов с Востока укрепил его.

У Белоруссии тоже есть собственный «запад», где ощущается явное польское влияние, но там различия между регионами не столь велики, как на Украине, да и сама страна намного меньше и в принципе может рассматриваться как единый «блок». Крошечная Молдавия, напротив, четко разделена по линии Днестра: его правый и левый берега существуют по отдельности с 1990 г. Как и в случаях Украины и Белоруссии, это во многом связано с историей соответствующих регионов. Западные украинские земли долгое время входили в состав империи Габсбургов и Польши, Западная Белоруссия также принадлежала Польше в межвоенный период, в те же годы большей частью территории Молдавии владела Румыния, а Приднестровье было частью Советской Украины.

Южный Кавказ по этническому многообразию лишь немного уступает Северному. Начиная с 1989 г. это приводило к конфликтам и даже войнам. Именно в этом регионе уход империи со сцены сопровождался особенным кровопролитием. В большинство этих конфликтов была вовлечена и Россия: зачастую она, как, например, в Грузии, пыталась использовать их к собственной выгоде, но это лишь усиливало хаос.

В постимперский период Центральной Азии пока удавалось избегать масштабных конфликтов — за одним исключением. В Тад

жикистане с 1991 до 1997 гг. бушевала гражданская война с военным вмешательством России, завершившаяся победой поддерживаемого Москвой южного кулябского клана над северянами из Худжанда (Ленинабада), преобладавшими во властных структурах республики в советские времена. Третья группа — из Горного Бадахшана на Памире — добилась фактической автономии.

Сегодня Таджикистан остается раздробленной страной с весьма слабым ощущением общенациональной идентичности 41. После окончания гражданской войны авторитарный режим президента Эмома- ли Рахмона осуществил рецентрализацию страны, но межрегиональное соперничество не исчезло. Рано или поздно Рахмон покинет свой пост, и тогда болезненный вопрос о региональном балансе в Таджикистане скорее всего вновь встанет на повестку дня.

Киргизия, самое маленькое из новых независимых государств Центральной Азии, тоже испытывает трудности с обеспечением собственного единства. Раскол между северной и южной частями страны носит как политический, так и культурный характер. Этот конфликт оставался под спудом, у самой поверхности, те четырнадцать лет (1991—2005 гг.), что у власти находился первый президент Киргизии Аскар Акаев, но в последнее время проявляется в полной мере. Обе киргизские «революции» — 2005 и 2010 гг. — поставили на карту целостность государства. Из-за вспышки насилия в городе Ош на юге Киргизии в 2010 г. страна оказалась на пороге гражданской войны, однако Россия не стала вмешиваться. Остается надеяться, что принятие новой Конституции 2010 г., вводящей парламентскую республику вместо президентской, приведет к созданию более репрезентативного правительства. Кремль, однако, публично выражал озабоченность тем, что парламентская республика сделает страну полностью неуправляемой.

Для России, впрочем, наиболее важно внутриполитическое единство крупных центральноазиатских государств, в частности Узбекистана и особенно Казахстана. Последний — огромная страна с низкой плотностью населения. Среди городских жителей его северных регионов, граничащих с российскими Южным Уралом и Южной Сибирью, большинство составляли русскоязычные. После 1991 г. Москва и намеком не поддержала русских ирредентистов, которые хотели отделиться от суверенного теперь Казахстана и присоединиться к России. Чтобы укрепить молодую республику, президент Нурсултан Назарбаев в 1997 г. перенес столицу из Алма-Аты в отдаленный город Астану (первоначально он назывался Акмолинском, в советские годы был переименован в Целиноград, а потом в Акмолу), расположенный

в середине северной части страны. Этим мастерским ходом он одновременно приблизил Казахстан к России физически и усилил контроль Центра над его русскоязычными регионами.

Помимо севера Астане приходится уделять внимание еще двум важным регионам: западу, где расположено большинство имеющихся у страны нефтяных месторождений, и югу, где бывшая столица Алма- Ата по-прежнему остается главным деловым центром Казахстана. Западные регионы имеют сравнительно небольшое население даже по казахским меркам, у них отсутствует ощущение особой идентичности, и опасность сепаратизма там невелика. Юг же представляет собой «мост», связывающий Казахстан со Средней Азией. Он расположен всего в двух часах езды от киргизской столицы Бишкека и граничит с Узбекистаном. Именно здесь полиэтнический, многоязычный, в основном светский Казахстан напрямую соприкасается с однозначно мусульманскими культурами соседних стран, переживающих период политических потрясений.

В Узбекистане существует несколько потенциальных центров влияния. Важными аренами активности являются столица Ташкент, Самарканд и Бухара, где с древности были сосредоточены власть, наука и религия, а также перенаселенная Ферганская долина, переживающая процесс возрождения ислама. В 2005 г. в Андижане вспыхнуло восстание; его подавление властями сопровождалось многочисленными жертвами. Кроме того, в отдалении от центра к пересыхающему Аральскому морю примыкает почти забытая автономная республика Каракалпакия — древний Хорезм.

Поскольку в Узбекистане все большую актуальность приобретает вопрос о передаче власти, стабильность в стране нельзя считать гарантированной. В отличие от него в Туркмении, где с момента обретения независимости существует крайне жесткий авторитарный режим, признаков внутреннего раскола незаметно. Первый президент страны Сапармурат Ниязов (1991—2006 гг.) стремился ликвидировать остатки племенных структур в туркменском обществе и создать сплоченную нацию с одним лидером «султанского» образца. Пока что его замысел работает.