ЗАВЯЗКА ДРАМЫ

Состояла эта вторая загадка в следующем. Как случилось, что Русская идея, рожденная перепуганным декабристами деспотом и вылившаяся в бюрократическую утопию ново-византийской циви- лизации, оказалась вдруг очищена от казенной шелухи "государст- венного патриотизма", рафинирована, так сказать, и представлена обществу как воплощение национальной — и цивилизационной - идентичности русского народа? Еще совсем недавно это бы и в го- лову никому не пришло.

чудовище "сфабрикованной народности", пугавшее одних и вызыв- шее язвительную иронию у других, само по себе превратиться вдруг в респектабельное и оснащенное новейшими философскими и культурологическими аксессуарами учение, в последнее, если угод- но, слово науки.

Само по себе, конечно, не могло. На самом деле большая группа замечательных московских философов и литераторов (Константин Аксаков, Алексей Хомяков, Иван Киреевский, Юрий Самарин, Але- ксандр Кошелев, Николай Языков и др.) работала в 1830-х над этой метаморфозой Русской идеи. Оппоненты назвали их славянофилами (они, впрочем, против такого названия не возражали). Эти люди и составили ядро диссидентской котерии постдекабристского поколе- ния, которая и обеспечила бессмертие николаевскому постулату "Россия не Европа" — в качестве русской национальной идеи.

Как мы уже знаем, само представление о том, что идея может быть национальной, заимствовали они вместе с расистскими ее обертона- ми у немецких романтиков, ревизовавших европейскую традицию эпохи Просвещения (я не должен напоминать читателю, что в этой традиции идеи не имели отечества и тем более расовой принадлежно- сти). Конечно, и без Гегеля с его соблазнительной гипотезой, что на- ции поочередно сменяют друг друга во главе человечества, славяно- фильства никогда бы не было. Но и "гегемоном" их национальная идея тоже никогда бы в России не стала, не будь она так искусно, с та- ким талантом и блеском адаптирована к отечественным реалиям.

К примеру, не было ни у германских романтиков, ни тем более у Гегеля интеллектуального оправдания самодержавия или апологии архаической средневековой общины. И вообще уровень артикулиро- ванности идеи, как скоро сможет убедиться читатель, был у славяно- филов несопоставимо более рафинирован и высок, нежели у любого другого современного им течения мысли. Вместе с их диссидентской самоотверженностью и неслыханной до тех пор в России групповой солидарностью всё это обеспечивало превосходные стартовые пози- ции в борьбе за "гегемонию", которая предстояла трем славянофиль- ским поколениям на протяжении XIX века. Это, впрочем, не мешало славянофильству оставаться средневековой фантасмагорией, прони- занной национальным самодовольством и время от времени обре- кавшей страну на судороги "патриотической" истерии.

Посмотрим теперь, что отличало родоначальников славянофил ь- ства как от их предшественников, декабристов, так и от современных им идеологов Официальной Народности.

143

В средневековой ловушке

142

Патриотизм и национализм в России. 1825-1921

Коротко говоря, если декабристы чувствовали себя в Европе до- ма, а геополитики Официальной Народности стремились подчинить её России, то смысл рафинированной, "хоровой", повторим за Гер- ценом, Русской идеи состоял поначалу в том, чтоб от Европы отме- жеваться.

Еще за столетие до Освальда Шпенглера славянофилы провозгла- сили закат Европы, и впрямь переживавшей тогда мучительный пе- реходный период (очень, кстати, напоминающий то, что происходит сейчас в России). Подобно Шпенглеру, впрочем, приняли они муки этого переходного периода за агонию. Убежденные, что Европа гни- ёт заживо, идет ко дну, они, естественно, не желали, чтоб она потяну- ла за собою Россию.

Потому и оказался в центре славянофильского учения тезис о неев- ропейском характере "русской цивилизации", придуманной никола- евскими политтехнологами. Как уточнил, повторяя Погодина, сегод- няшний "национально-ориентированный" интеллигент, "Россия - это отдельный мир.

Разумеется, это было лишь завязкой драмы Русской идеи. Ибо по- следующие поколения славянофилов отказались признать первона- чальную ошибку отцов-основателей своего учения. И потому ожида- ли славянофильство всё новые и новые метаморфозы — покуда оно, начавшись как искренний протест против отечественного деспотиз- ма, не превратилось в его интеллектуальное оправдание и политиче- скую опору Как это случилось — вот где настоящая драма и главная загадка, распутыванию которой и посвящена, собственно, моя книга. Пока что, впрочем, мы лишь на дальних подступах к этой загадке. И предстоит нам сначала ответить на вопрос, который в трагическую минуту задал себе Герцен.