Флоренский об антиномиях языка

До сих пор мы, рассматривая идеи о. Павла, опирались на его труд «Столп и утверждение истины». Но выраженная нем идея теодицеи как «оправдания Бога» — доктрина, стремящаяся «согласовать идею „благого" и „разумного" управления миром с наличием „мирового зла", „оправдать" это управление перед лицом темных сторон бытия»[219] — идея эта вскоре сменилась идеей антроподицеи — «оправдания человека».

Издатель наследия о. Павла — игумен Андроник (А. С. Трубачев) в предисловии к тому 3(1) собрания сочинений Флоренского приводит слова из одного его письма 1919 года: «Мой „Столп" до такой степени опротивел мне, что я часто думал про себя: да не есть ли выпускание его в свет акт нахальства, ибо что же на саом деле понимаю я в духовной жизни?». Комментируя их, игумен Андроник говорит, что «к этому времени ему внутренне стал чужд дух теодицеи: „Столп" оказался пройденным этапом жизни и творчество Флоренского стало развиваться в направлении антроподицеи»[220]

Антроподицея, как и теодицея, пишет названный выше комментатор Флоренского, есть «философия единосущия, опирающаяся на догмат о Троице. Цель антроподицеи — дедуцировать человека, т. е. показать смысл и внутреннюю необходимость его строения, освящения и деятельности, показать Божии уставы бытия человека во всех его проявления»[221]

Думается, что не случайно с 1919 года Флоренского занимают проблемы физики и техники, где он активно использует свои математические знания. С начла 20-х годов Павел Александрович активно участвует в научной жизни советской России — ведет исследовательскую работу в Главэнерго, служит научным сотрудником Государственного экспериментального электротехнического института. С 1927 года интенсивно трудится в редакции «Технической энциклопедии» — и как редактор раздела «Материаловедение» (входя в общую редакцию издания), и как автор многочис-

              к*              245

ленных статей

Теперь его интересует не общая проблема антиномичности бопшо- знания, а конкретные противоречия, присущие науке и философии, а также — и прежде всего -языку. Это мы видим по его труду «У водоразделов мысли», где в параграфе третьем — «Мысль и язык» главы IV (она озаглавлена «Антиномии языка») ведется речь о «противоречивом сопряжении» в языке вещности и деятельности.

Внимание о. Павла к языку проистекало из его убеждения, что наука и философия представляют собой языковое описание действительности, являются противоположными модусами языка.

Наука, жесткая и непреклонная по замыслу своему, на деле, в историческом своем раскрытии, имеет и текучесть, и мягкость. Философия же, подвижно-стремительная и гибкая, — таковою хочет быть, — не чужда жесткой и догматической хватки. Есть и нечто диалектическое в науке, хотя она и не диалектична по своему уклону, как есть нечто систематическое в философии[222].

Что касается языка, то его антиномичность Флоренский раскрывает, опираясь на идеи Вильгельма Гумбольдта, которого обильно цитирует. Существо антиномии языка, по Гумбольдту, состоит в том, что в языке все живет; течет, движется; «человек — творец языка, божественно свободен в своем языковом творчестве»; это — тезис. Антитезис же заключается в том, что язык как достояние народа монументален, и пользуясь им, мы подчиняемся необходимости; «язык предстоит духу как целое, уже готовое, сразу обозреваемое, хотя, в то же время, он — только по-мгновенно творится духом и существует лишь постольку и лишь тогда, поскольку и когда творится»; язык — живое равновесие epyov и evepyeia, «вещи» и «жизни». «Нет индивидуального языка, который не был бы вселенским в своей основе; нет вселенского языка, который бы не был в своем явле-

                            247

нии — индивидуальным» .