Истоки, вехи становления, расцвета и упадка

Апокалипсическим предчувствиям символистов соответствовал и размах их представлений о своих истоках. Сюда они относили не только французских символистов и даже не столько их, сколько всю мировую культуру в высших ее достижениях, поскольку великий художник — будь он писатель, композитор или живописец и т.

Русскими учителями нового направления стали великие писатели XIX в. В своем творчестве они опирались на высочайшие достижения русской лирики: творчество Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Тютчева, Некрасова, Фета. Многое, родственное русскому символизму, обнаруживается в «фантастическом реализме» Достоевского.

Но появление этого течения необъяснимо одной лишь силой воздействия тех или иных культурных явлений. Само время дышало сначала мрачными предчувствиями, потом, с наступлением века, ощущением надвигающихся катастроф. И все это было помножено на мистику, попытку за реальными событиями узреть тайную сеть вещей и явлений.

Подобные настроения обнаруживаются в это время в самых различных сферах жизни и культуры России: достаточно назвать полотна художников «Мира искусства» (Сомов, Бакст, Бенуа и др.), музыкальные произведения Чюрлениса, некоторые сочинения Рахманинова, такие, как «Остров мертвых», сочинения Скрябина, творчество которого может рассматриваться как музыкальная «ветвь» русского символизма, и др.

Наиболее важную роль для судеб русского символизма сыграл В. С. Соловьев. Видение, которое явилось ему в Египте, было названо «Софией, Премудростью Божией» и запечатлелось и в его поэзии, и (косвенно) в философии, было настолько близко переживаниям символистов начала XX в., что они даже часть своего и философского, и поэтического словаря взяли из произведений Соловьева. Всего же более их притягивал сам образ этого поэта-мыслителя-скитальца. А. Белый любил в Соловьеве «не мыслителя только, но и дерзновенного новатора жизни, укрывшего свой новый лик забралом ничего не говорящей метафизики». На него Соловьев повлиял не только своим творчеством, но и всем своим обликом: «...мы, молодые представители так называемого декадентства, чувствовали Вл. Соловьева своим, родным, близким, именно близким по жаргону речи, по психическому темпу переживаний»[407]. И для А. Блока Соловьев — «носитель и провозвестник будущего»[408], всем своим творчеством и жизнью воплотивший те предчувствия, которые родили к жизни и сам символизм.

Первые признаки нового литературного направления обнаруживаются в начале 90-х гг. Эго выступления А. Л. Волынского, Н. М. Минского, но главным образом работа Д. С. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893). Поколение конца XIX в., по Мережковскому, проникнуто возмущением «против удушающего мертвенного позитивизма, который камнем лежит на нашем сердце»[409]. Приведя знаменитую строку Тютчева «Мысль изреченная есть ложь», он писал: «В поэзии то, что не сказано и мерцает сквозь красоту символа, действует сильнее на сердце, чем то, что выражено словами». Символами же может быть «просвечен» и барельеф (в изваяниях древних греков за реальным, почти натуралистическим изображением — «веяние идеальной, человеческой культуры»), и деталь в литературном произведении, и характеры: Гамлет, Фауст, Дон-Жуан, Дон-Кихот и Санчо Панса.

В середине 90-х гг. символизм как литературное явление уже представлен произведениями К. Д. Бальмонта, Ф. К. Сологуба, 3. Н. Гиппиус и др. Но главный огонь критиков принял на себя В. Я. Брюсов. В 1894—1895 гг. выходят три сборника поэзии «Русские символисты», где он играет главную роль. От этих сборников камня на камне не оставил в своих отзывах Соловьев, но символизм как течение был уже замечен. Когда говорят об отношении Соловьева к символизму, обычно вспоминают эти рецензии и утверждают, что самый яркий «предсимволист» не принял своих последователей. Между тем Соловьев успеет заметить и Вяч. Иванова, и А. Белого, хотя для этого у него почти не останется времени. Резкое выступление против Брюсова было вызвано, по-видимому, тем, что лидер «русских символистов» явно рассчитывал на скандал, и та фальшь, которая присуща всякому эпатажу, не могла не броситься в глаза знаменитому мыслителю.

В целом ранний символизм, говоря словами Мережковского, сосредоточился на «расширении художественной впечатлительности», почти не коснувшись «мистического содержания». Мистическое отношение к жизни и творчеству явно обозначилось лишь у следующего поколения символистов (младосим- волистов), которое выступило в начале XX в. Оно-то и дало теорию символизма как такового. Наиболее значительными представителями этого направления были Вячеслав Иванов, Андрей Белый и Александр Блок.

Взаимоотношения этих поэтов и мыслителей были более чем «неровны». До середины первого десятилетия в них (особенно в Белом и Блоке) можно видеть единомышленников.

С этого времени символизма как школы уже не существует. На смену ему приходят новые поэтические течения: футуризм, акмеизм и др. Но при этом символисты не перестают быть символистами. Ни Иванов, ни Белый, ни Блок в собственном творчестве не отрекаются от него. Их поэзия часто насыщается «реалистическими деталями», но в целом она остается в рамках символизма.

Теоретиками символизма пытались выступать многие, как многие попытались воплотить стороны этого «учения» в жизнь. Но лишь три писателя, три мыслителя-художни- ка, сумели выразить его философию или, точнее, его мировоззрение и мироощущение наиболее полно: Вячеслав Иванов, Андрей Белый и Александр Блок.