МАРГИНАЛИЙ VII (темпорологический)

1. Заметки к проблеме «Нужно ли и как изучать время? »ззб

С моей точки зрения вопрос этот практически эквивалентен вопросу: нужно ли и как изучать Вселенную и человека.

1. Мысленный эксперимент и «ньютонианский миф»

Другое дело как сам человек в разные эпохи мыслил свое отношение к времени. В XX веке актуальность проблемы становящегося, «возникающего» «временящегося» мира в науке обозначена Пригожиным как необходимость пересмотра классической научной парадигмы.

Он обращает внимание на определенную ограниченность понимания времени в классической науке. Эту ограниченность можно определить как «редукцию реального времени» в концептуальном и операциональном базисе науки.

Время здесь мыслится не как внутреннее свойство вещества, а как внешняя параметрическая емкость, безразличная к своему «наполнению». И такое представление времени отнюдь не тривиально.

Это мощный операциональный и необходимый «миф», без которого не смогла бы развиться европейская наука и цивилизация.

Структуру этого «ньютонианского мифа», концепции «абсолютного математического времени» можно связать со спецификой общей интерсубьективной психологической установки европейской науки, начиная с Галилея:              установки на фундаментальную

познавательно-теоретическую роль мысленного идеального эксперимента.

Из осознанного эвристического приема мысленный эксперимент после Галилея, в том числе благодаря всеобщему школьному образованию, постепенно превращается в привычку, в неявный «бессознательный» мыслительный каркас, ментальную «матрицу», в базовый стереотип схолатической культуры Западной Европы.

В ментальном базисе науки именно этот «бессознательный», «автоматический» характер ньютонианского глобального мысленного экспериментирования становится основой бессознательной редукции сознания наблюдателя и экспериментатора из «результирующей», так называемой «реальной» «физической» картины мира.

Сознание наблюдателя, выводится за пределы изучаемого мира (а это выведение и есть, собственно, упомянутый глобальный мысленный эксперимент), и тем самым неявно получает онтологический статус «универсального зеркала»[160]. Такое «объемлющее» сознание, по сути, и оказывается тем самым математическим временем и пространством, тем самым «абсолютным вместилищем», без которого немыслима классическая наука.

При таком подходе становится ясна «перцептуальная», а не «онтологическая» природа «абсолютного времени» Ньютона. Именно вследствие «перцептуальной» (интерсубъективной) сущности этого представления оно оказывается постоянно воспроизводимым, в силу того, что становится неявной ментальной схолатической (то есть порождаемой и транслируемой всеобщим школьным образованием) привычкой.

Поэтому отказ от абсолютного времени и пространства связан, в конце концов, и с отказом от злоупотреблений глобальным мысленным экспериментированием. Но полный отказ от него уже невозможен, в том числе в силу его захватывающей «космологической» силы.

Эйнштейн, например, (в том числе в своем споре с Бором) не захотел расстаться с установкой на глобальный мысленный эксперимент с редукцией наблюдателя и, соответственно, квантовых парадоксов. Единая теория поля была осуществлением именно этого проекта, хотя Эйнштейн еще в первых своих работах сам поколебал основания такого подхода.

2. Гаусс н внутреннее время объекта

Обращение к альтернативной установке, то есть к эволюционной, временной картине мира в дарвинизме и классической термодинамике (что постепенно разрушило представление об универсальности абсолютного времени), можно рискнуть уподобить, как это ни странно, обращению математики к проблеме внутренней геометрии поверхности в работах Гаусса.

Обнаружение множественности геометрий в принципе аналогично обнаружению множественности, специфичности «времен», то есть специфичности внутренней процессуальное™ любого объекта.

Открытие Гауссом критерия для описания геометрии поверхности, не выходя за ее пределы, сопоставимо с программой построения конструкций времени в естественных науках."8.

Эта программа может быть сформулирована так: необходимо найти явное качественное и количественное выражение, некий критерий для описания структуры внутренней изменчивости изучаемой системы.

Подобно Гауссу, нашедшему выражение для элемента длины внутренней геометрии поверхности, нужно найти выражение для «элемента времени» в целях описания внутренней временной структуры той, или иной системы. Как кажется, конструкция метаболического времени А. Левича[161] может в некотором смысле соответствовать предложенной формулировке.

Таким образом, «темпоральность» современной науки можно охарактеризовать как переход от глобального идеализированного ньютонианского временного конструкта, к локально идеализированным и более операциональным интенсивным конструкциям внутреннего времени объекта, типа метаболического времени Левича.

3. Два уровня временных понятий

Природа не дана нам вне имманентной ей процессуальности. Процессуальность, изменчивость не дана нам вне природы. Благодаря этому понятие природы с самого начала наделяется свойством темпоральности.

Пространство, таким образом, тоже может пониматься как некий вид времени. Пространство не статично, оно находится в становлении, что следует, в частности, из модели нестационарной Вселенной.

В принципе пространство - это некое множество событий, которые мы мыслим как одновременные. Говоря «одновременность», мы, тем самым, говорим о пространстве. Или, иначе - то, что мы можем помыслить как одновременное, тем самым описывается нами в пространственном модусе.

Но одновременность двух разных событий это некая удобная для нас идеализация.

Пространство оказывается экстраполяцией, «размазыванием» идеальной геометрически-точечной одновременности, пренебрежением временными различиями, что характерно для глобального мысленного теоретического рассмотрения мира. Таким образом, пространство оказывается некоей радикально идеализированной и парадоксальной структурой, в рамках которой мы неявно рассматриваем все события, как происходящие в одной точке.

Описывать свойства мира мы можем пока только на классическом пространственном, или пространственно-временном языке. Но выход к явным конструкциям времени в естественных науках может расцениваться как поиск иного языка.

Кратко рассмотрим в связи с этим метаболическую конструкцию Левича. Понятия, используемые им в работах 8о-х годов, можно интерпретировать таким образом:              «основной              процесс» (замена элементов) есть форма проявления материально-временного поведения системы. (Можно сказать, что «основной процесс» - это замена элементов «материи-времени» системы).

Замена элементов есть качественно задаваемое время, назовем его временем А. Параметризация этого времени А, есть количественно задаваемое время, назовем его временем Б системы.

Таким образом:

Время А - квазисубстанциальный уровень, качественно задаваемое время, изменчивость сама по себе, или основной процесс в конструкции Левича.

Время Б - «параметрический» уровень, количественное представление изменчивости в любой возможной конструкции.

Выводы этих размышлений таковы: 1. изучение времени эквивалентно изучению природы и мира. Поэтому для естественных наук (но не для философии) вопрос о необходимости изучать время, понятое как «время А», можно считать снятым. 2. изучение времени может носить явный конструктивный характер изучения внутреннего времени (А, Б) естественных систем.

4. Простейшее схематическое конструирование «естественной истории» и истории человека.

Изменчивость природы, наблюдаемую прямо или косвенно человеком, в том числе историю необратимых изменений - эволюцию Вселенной, нашей галактики, солнечной системы, геологическую и биологическую изменчивость, назовем естественным временем А.

Время А

Обозначим ее вектором

Естественным временем Б (параметрическим временем)

назовем любую возможную параметризацию любого естественного необратимого процесса, придание ему некоторой произвольной или конвенциональной шкалы. Так возникает количественное представление о возрасте Вселенной, возрасте нашей галактики, возрасте Земли, временной структуре геологических эпох, периодизация биологической эволюции и так далее.

Обозначим естественную историю Б заштрихованным вектором, символизирующим появление шкалы, то есть наложение параметра на необратимость процесса изменений:

параметрическое Время Б

1111111111»

Шкала физического времени нововременной науки, превращенная в универсальный параметр, приводит к редукции, «зацикливанию» необратимости, поэтому физическое время классической механики можно изобразить свернутым заштрихованным вектором (получился ежик©):

Время, в котором цикличность соединяется с необратимостью, это природное время, или время в широком смысле термодинамическое (то есть имеющее дело с энтропией, как в классическом, так и в неравновесном теоретическом варианте):

Естественная эволюционная история по отношению к истории человека течет настолько медленно, что может условно считаться неподвижной, и мы эту условную статику природы, которая объемлет человека, можем обозначить как фундаментальное бессознательное (ФС).

Появление человека, или лингвистическая катастрофа вводит радикально новые временные измерения. Прежде всего, это микровремя, микронеобратимость, связанная с базовой струкутрой языка.

Речь идет о шифтерах и дейксисах, или первичных эгоцентриках (слова типа «сейчас», «здесь»), обозначающих момент и место сиюминутного говорения (l’instance de discours) субъекта, то есть того, кто в разговоре произносит личное местоимение первого и/или второго лица, и тем самым помечает собственный внтуриречевой момент «теперь».

Эта пространственно-временная функция шифтера (эгоцентрика) есть лингвистическая, а, следовательно, антропологическая универсалия. Обозначим это шифтерное время, или историчность, или фундаментальное сознание малым вектором

О >

Миф, чья функция нейтрализовать, «закуклить» историчность, то есть шифтерное время, микровремя фундаментального сознания, превратить его в мифологическое «время оно», можно обозначить так:

Стрелка вниз символизирует фундаментальную ностальгию,

желание вернуться в фундаментальное бессознательное.

Парадокс ритуала, который хочет уничтожить фундаментальное сознание, речевое время, историчность как таковую, но при этом, благодаря космогоническому мифу смерти-возрождения мира провоцирует дополнительную рефлексию, и тем самым развертывание историчности обозначим так:

Человека можно схематично представить как «историческую машину», «машину катастроф», то есть как перманентное взаимодействие ФБ, вектора ФС, и обратного вектора ФН:

Из этого взаимодействия, этой структуры, имеющую, так сказать, «микровременную размерность», рождается макровремя человеческой истории, представляющую собой сложную сеть и последовательость временных наложений, из которых обозначим результаты двух основных:

і Осевое вр.(«Афины»)              2              Ос.вр.(«Декарт»)

Эту схему можно интерпретировать так:              малая              внешняя

окружность - фундаментальное бессознательное (ФБ), малая внутренняя окружность - фундаментальное сознание (ФС), малый

А-

іредсхолат. (схолаСтич.)

досхолатическ.'

Б              s              Средние              века              г'              \              Новое              время

Схолатич. стадия

вектор вправо - это временная интенциональность (направленность) ФС, то есть историчность, лингвистическое шифтерное (эгоцентрическое) микровремя, малый вектор вниз, реверсивный вектор - фундаментальная ностальгия (ФН), большой вектор А история А, история историчности, она заканчивается в период с начала XIX - первая треть XX веке с формулированием принципов либерального универсального государства и законов фонологии, большой вектор Б - история Б, история событий, существует, пока существует человек как вид.

2. Конструкция времени в китайской классической «Книге перемен»

Некоторые современные научные идеи (причем в самом «авангарде» науки - в неклассической термодинамике, космологии, теории вакуума, теории суперструн и т. п.) оказываются весьма близкими в некоторых своих аспектах к идеям и проблемам, которые были сформулированы человечеством еще в глубокой древности.

Автор попытается, в частности, показать, что существует достаточно глубокая аналогия между структурой китайской классической «Книгой Перемен» (Ицзин), которая, судя по всему, тесно связана с темпоральными «концепциями» древнекитайской мысли, и концепцией метаболического времени.

Но сначала кажется целесообразным изложить свои соображения о специфике ньютонианской временной парадигмы. Каковы причины ее возникновения? Каковы причины такой ее устойчивости, несмотря на создание как специальной, так и общей теории относительности?

Этим вопросам уделяется внимание еще и потому, что автор усматривает в ньютонианском абсолютном времени (пространстве) своеобразную мифологическую структуру. Но, в отличие от распространенного взгляда на ньютонианские пространственно- временные воззрения как на теологическую конструкцию, хотелось бы обратить внимание на психологическую (интерсубьективную) природу этого «мифа».

Именно психологичность ньютонианской «установки» служит условием ее постоянной воспроизводимости, в то время как теологическая концепция вряд ли может сейчас обеспечить и объяснить эту воспроизводимость.

Известна точка зрения, которая объясняет классическую временную установку западноевропейской культуры рождением и распространением механических часов, что привело к бессознательному отождествлению хода времени и хода часов. Это, несомненно, так. Но есть и другой аспект проблемы, который представляется не менее существенным для понимания этого феномена. На нем полезно остановиться.

1. К специфике ныотонианекого «мифа»

Итак, для ньютонианского представления, абсолютное математическое время является чистой длительностью, совершенно не зависящей от процессов событий материального мира. Пространство и время - это некие универсальные «сосуды», которые «содержат» в себе тела, движущиеся по механическим законам. По известному замечанию Эйнштейна,

время».

Всмотримся внимательнее в эти слова, на самом деле точно и недвусмысленно отражающие классический подход к проблеме. Если присмотреться Эйнштейн предлагает осуществить здесь некий глобальный мысленный эксперимент. При этом неявно предполагается, что он выполним и его результаты очевидны.

Но, и это важнейший нюанс, тела здесь «убираются» не из реального пространства и времени, а из мысленного. При этом, то, что «остается» в результате рассматриваемой мысленной операции, в следующий момент опять же неявно отождествляется с реальными пространством и временем.

Очень важна здесь именно неявность, т. е. бессознательное отождествление мысленного, «перцептуального» пространства и времени с реальным, или физическим (что отнюдь не одно и то же, но сейчас это не существенно).

Не вызывает сомнений, что мысленный эксперимент в сочетании с реальным, как мощный эвристический прием, сыграл фундаментальную роль в развитии западноевропейской науки. Именно мысленный эксперимент, плюс математический аппарат, плюс эксперимент реальный, дали толчок развитию всей научно-технической цивилизации.

Вспомним, что Галилей для введения принципа инерции отказался от очевидностей непосредственно наблюдаемого «аристотелевского» мира и обратился к идеальному мысленному эксперименту как основе нового теоретического взгляда. Таким образом, не только в науку, но и в культуру в целом была внесена соврешенно новая, немыслимая ранее установка.

Итак, представление о сосудообразном характере пространства и времени связано с бессознательным (реже - сознательным, как у Эйнштейна) «изъятием» тел из мысленного пространства и времени. При этом, что существенно, не всегда осознается возможное различие мысленного и реального (понятие «реальное» здесь используется как интуитивно ясное, без анализа возможных тонкостей его употребления).

Надо сказать, что эта психологическая установка на «глобальный» мысленный эксперимент не была введена в культуру одним человеком, как бы извне. Сама культура породила возможность такого взгляда на мир, и «транслирующим аппаратом» здесь послужило всеобщее школьное образование.

С этой фундаментальной схолатической установкой научно- практического сознания европейского человека Нового времени связано еще два важных момента. Это исключение наблюдателя, как одно из основных требований классической науки в целом, и элиминация времени из классической динамики, т. е. редукция реального времени до простого параметра с одной стороны, и полная его обратимость (безраличие к направлению временной стрелы) с другой.

Исключение наблюдателя из изучаемой реальности определяется желанием максимально «чисто» описать объективный мир. При этом складывается парадоксальная ситуация.

Установка на «чистую», ничем не замутненную, объективность приводит к бессознательной «агрессивности» наблюдателя, как в теоретическом каркасе науки, так и в практической деятельности человека. Это происходит потому, что мир предстает в сознании человека как «чистый объект», как некая механическая или математическая конструкция, отождествляемая с реальностью.

При этом роль субъекта перестает отчетливо сознаваться, так как в рамках классической парадигмы им не только можно, но и должно пренебречь.

Поэтому стали возможны глобальные универсалистские претензии классической механики, которая в эпоху своего расцвета не желала допускать даже мысль о границах своей применимости, о пределах собственных идеализаций. Наблюдатель со своими приборами мыслится как чистое зеркало объективного мира, субъективность абсолютно изгоняется из научной картины мира.

Но, изгоняемая в дверь, она (субъективность) возвращается в окно, таккак принципиально не рефлектируется. И возвращается в виде абсолютного пространства и времени, которое есть не что иное, как идеальное мысленное поле (глобальный гештатльт) для идеального мысленного экспериментирования. Здесь мы можем беспрепятственно представить себе и абсолютную одновременность, и бесконечную скорость (что на, самом деле, одно и то же), и универсальные часы, и абсолютную обратимость и т. д.

Интересно, что эта установка представляет собой скорее перевернутую теологию. Она не теоцентрична, а предельно антропоцентрична, вопреки мнению того же Нютона. Абсолютными возможностями наделяется здесь не трансцендентное сознание Бога, а траснцендентальное сознание человека.

Человек ставит себя на место абсолютного творца - материальный мир оказывается предельно податливым. Все, что может мыслиться и мысленно конституироваться, полагается как принципиально реализуемое в материи.

Парадоксально, что научная, вполне рациональная парадигма не так уж далека от вполне иррациональной концепции «воли к власти» Ф. Ницше. Причем, эта связь обнаруживается именно в бессознательных, неявных предпосылках теоретического аппарата классической науки.

Таким образом, мы обнаруживаем в концепции абсолютного пространства и времени, и связанной с ней элиминации наблюдателя из картины мира некоторую скрытую и довольно активную мифологическую структуру.

«Миф» об абсолютном могуществе человека (собственно, ренессансно-ницшеанский миф о «сверхчеловеке») опирается на неосознаваемый психологический механизм отождествления мысленного «поля» наблюдателя с реальным пространством и временем, что обеспечивает устойчивость и повторяемость этого «мифа» вплоть до наших дней.

Известна мысль К. Леви-Строса, что «миф есть машина для уничтожения времени». Она позволяет лучше понять упомянутый факт редукции реального времени в классической парадигме (на него обращали внимание многие: от Бергсона до Пригожина).

«Забвение времени» (Пригожин) связано по крайней мере с тремя взаимосвязанными моментами - с фактом самой «мифологизации», произошедшей в базисе классической науки, а также с абсолютизацией пространственных представлений, и с абсолютизацией обратимости.

Этот «мифологический» комплекс сделал возможным само существование западноевропейской науки и ее как теоретических, так и практических успехов. Но, с другой стороны, он явно пришел к пределам своей применимости.

Это выражается, в частности, в том, что современная наука, так сказать, «овременяется», превращается из «науки существующего» в «науку возникающего» (Пригожин). Интерес к проблеме времени оказывается, таким образом, не случайным, и носит фундаментальный характер.

Мы сделали этот экскурс в базис классической науки, чтобы показать, что весьма специфическая «мифологизация» в рамках ньютонианской парадигмы привела к «забвению времени», т. е. к редукции времени к пространственным, параметрическим, строго обратимым представлениям.

Современная научная «демифологизация» времени связана с пониманием, что «сильные» идеализированные представления необходимо дополнить менее идеализированными, более операциональными понятиями и конструкциями.

Здесь неожиданно и довольно парадоксально оказывается, что в те эпохи человеческой истории, когда еще не успела произойти сильная идеализация и, в этом смысле, «мифологизация» времени, т. е. на достаточно ранних стадиях культур, мы можем обнаружить поучительные аналогии с современной точкой зрения на эту проблему.

Уже говорилось, что в архаической культуре время еще не потеряло свою качественную окраску, и не воспринималось как отвлеченное течение, безразличное к своему содержанию. Время и изменчивость, по существу, отождествлялись. В связи с этим тезисом, обратимся к древнейшему памятнику мировой мысли - к китайской классической «Книге Перемен» (Ицзин).

Уже из самого названия понятно, что «Книга Перемен» - это, по существу, не что иное, как «Книга Времени». Более того - мы увидим, что здесь зафиксирован некий уникальный момент в восприятии и понимании древним человеком временной сущности мира. И это понимание оформлено в красивую конструкцию, что делает исключительно интересным это произведение в контексте обсуждаемых проблем.

2. Конструкция изменчивости как конструкция времени в китайской классической «Книге Перемен»

Напомним, что «Книга Перемен» - один из самых древних памятников китайской культуры, датируемый примерно VIII-VII веками до нашей эры. Она представляет собой древний гадательный синкретический текст, на основе которого выросла мощная китайская философская традиция.

Традиция считает «И цзин» самым древним памятником. И хотя современные исследования показывают, что это не так, «Книга Перемен» остается если не генетически, то по значению первой в истории китайской духовности.

«Над все более чем двухтысячелетней историей китайской философской мысли «Ицзин» как гигантская птица Пэн, пролетел на своих «Десяти крыльях»з4°.

Прежде чем рассказать о выводах, необходимо напомнить читателю, хотя бы в общих чертах, какова структура «Ицзин». Мы основываем наше изложение, естественно, на уникальных переводах и комментариях «Книги», сделанных Ю. К. Щуцким, выдающимся

34° Н.Конрад, предисловие к кн. Шуцкий Ю. Китайская классическая "Книга перемен" М. i960.

филологом, арестованным и расстрелянным в 1938 г. сразу после окончания своей работы.

Текст «Книги Перемен», как известно, не вполне обычен - прежде всего, он состоит, не из слов, а из 64 характерных знаков - «гексаграмм» (шесть горизонтальных черт, расположенных одна над другой) и краткого словесного пояснения к каждой гексаграмме. («Десять крыльев», которые были упомянуты выше, представляют собой поздние комментарии к основному корпусу «Книги», и здесь не рассматриваются.)

Текст к гексаграммам состоит из названия гексаграммы, из «афоризмов», поясняющих каждую черту, и «афоризмов», поясняющих каждую гексаграмму в целом. Иногда к этому прибавляется в качестве дополнительной характеристики так называемые «четыре свойства», которые в тексте стоят сразу после гексаграммы.

Текст представляет собой взаимопроникновение языка образов (вероятно, хронологически более раннего) и языка понятий, приближающегося к философскому языку. Гексаграммы расположены не беспорядочно, а с определенной внутренней логикой. Каждая гексаграмма описывает некоторую ситуацию, причем ситуацию не статическую, а динамическую. Каждая такая ситуация связана с предыдущей и порождает следующую.

Весь ряд 64 гексаграмм описывает некоторую относительно замкнутую «глобальную» ситуацию, некий мировой цикл, внутри которого развитие идет по сложным законам.

«... Картина 64 гексаграмм в их последовательности, при наличии связи каждого звена с предыдущим и последующим, должна раскрывать «динамику бытия».

В контексте обсуждаемых идей «динамика бытия», в данном случае, представляет собой не что иное, как структуру «мирового времени», так как она виделась древним создателям «Ицзин».

Гексаграмму образуют два типа черт: черты прерывные и черты непрерывные. Непрерывные символизируют силу «ян» - т. е. свет, напряженность, творческое, мужское начало. Прерывные - силу «инь», т. е. тьму, податливость, женское, воспринимающее начало.

«Весь мировой процесс представляет собою чередование ситуаций, происходящих от взаимодействия и борьбы сил света и тьмы, напряжения и податливости»з4і.

Черты получают также и числовую харктеристику, имеющую, по всей видимости, символическое значение. «Ян» - «девятки» (нечет), «инь» - «шестерки» (чет).

Примеры гексаграмм:

Гексаграммы пишутся снизу вверх, счет черт начинается снизу. l-я черта - «начальная», затем 2, з, 4, 5, затем идет «верхняя» черта. Каждая черта описывает определенный этап в развитии данной ситуации.

При этом, что очень важно, нумеруются не только черты, но и места, позиции черт. То есть гексаграмма имеет как бы свою фиксированную «полевую» структуру, с которой взаимодействуют черты. В этой структуре нечетные позиции - позиции света (ян), четные - позиции тьмы (инь).

Взаимодействия черт и позиций обладает важнейшей семантикой при понимании гексаграмм. Только в половине случаев

з4і]Цуцкий Ю. Китайская классическая "Книга перемен" М. i960., с. 22.

черта ян оказывается на световой, нечетной позиции, а черта инь - на теневой, нечетной. Эти случаи совпадения называются уместностью.

Гексаграмма с полной уместностью - 63-я:               ,              с              полной

неуместностью - 64-я:              ~ .

В древних источниках записано предание, вначале были созданы не 64 гексаграммы (по шесть черт), а восемь триграмм (по три черты):

Последовательность триграмм образует некий законосообразный процесс возникновения, развития, бытия и исчезновения (переразвитая).

«Творческий импульс, погружаясь в среду меона - исполнения, действует прежде всего как возбуждение последнего. Дальше наступает его полное погружение в меон, которое приводит к созданию творимого и его пребыванию. Но, так как мир есть движение, борьба противоположностей, то постепенно творческий импульс отступает, происходит утончение созидающих сил, которое приводит, в конце концов, к распаду всей сложившейся ситуации, к ее разрешеникщг.

Но вернемся к гексаграммам. Они являются удвоением триграмм и несут в себе развитие описанных выше идей изменчивости.

Взаимное отношение триграмм в гексаграмме не случайно. Нижняя триграмма символизирует внутреннюю жизнь, созидаемое, наступающее; верхняя триграмма - внешний мир, отступающее, разрушаемое. То есть, соотношение триграмм в гексаграмме образует ту

же бинарность «ян» - «инь», нечет - чет, что и сами черты и позиции черт.

Кроме того, гексаграмма может рассматриваться как три пары черт, каждой из которых соответствует одна из «космических энергий», или «потенций» в древних космологических представлениях Китая.

Нижняя пара - «земля», средняя - «человек», верхняя - «небо». Эта триада представляет собой ту же бинарную оппозицию «ян» («небо») - «инь» («земля») и ее медиатора («человека»), который «синтезирует» эту пару фундаментальных космологических противоположностей.

Кроме того, в гадательной практике каждая позиция наделялась дополнительным символическим смыслом (были и другие способы понимания знаков «Ицзин», но Щуцкий их не рассматривает):

В семантике гексаграмм важно также, что в верхней и нижней триграммах аналогичные позиции имеют смысловое взаимное отношение: 1 - 4, 2 - 5, 3 - 6. Они рассматриваются всегда по взаимной корреляции.

Кроме того, силы «ян» и «инь» взаимодействуют как противоположные магнитные полюса. Если коррелирующие позиции заняты различными типами черт, то между ними «есть соответствие», в случае однородности черт - «соответствия нет».

Особым смыслом наделяется связь 2 и 5 позиций, т. к. каждая из них представляет собой центральную черту в триграмме. А это положение соответствует наиболее совершенному и уравновешенному этапу в развитии триграммы.

Все эти семантические элементы, находящиеся в сложном переплетении, можно умножать. В данном случае важен принцип - при чтении и понимании гексаграммы как целостного динамического символа желательно учитывать максимум возможных семантических комбинаций. Тогда смысл знака обретает глубину, стереоскопическую многозначность.

Следует отметить, что принцип «бинарной изменчивости» распространяется, так сказать, и на «макро» уровень системы - первые 30 гексаграмм относятся к внутреннему миру (как и нижняя триграмма), оставшиеся 34 гексаграммы описывают проявление внутреннего во

внешней деятельности (= верхняя триграмма).

Вся система 64 гексаграмм представляет собой некую «сверхгексаграмму», которая описывает глобальную динамическую «ситуацию», мировую изменчивость в целом, то есть, фактически, структуру мирового Времени. Но для древнего человека мир не

был резко отделен от него. Микрокосм изоморфен макрокосму. Комментатор XVII века писал:

«В изменчивости есть Великий Предел, в сознании тоже есть Великий Предел. Если мы не видим Великий Предел в нашем сознании, то мы лишены того, благодаря чему мы созерцаем сокровенность единой изменчивости нашего сознания, внешне мы созерцаем поток единой изменчивости нашего тела. Но и сознание, и тело, и изменчивость - лишь

одно»з4з.

Таким образом, Ицзин описывает изменчивость целостного мира, в который человек входит как естественный и необходимый элемент, без которого эта целостность не существует. По существу, не что иное, как ранняя интуитивная формулировка «антропного принципа» в

КОСМОЛ ОГИИ344.

Для того, чтобы лучше чувствовать контекст, в котором жила «Книга Перемен», необходимо считаться с космологическими представлениями древних китайцев.

Генезис мира представляется в традиции, близкой к Ицзин примерно таким образом: в начале существовал Великий Предел - «Тайцзи». Этот Великий Предел сопоставим с «апейрон» «беспредельным» Анаксимандра, а не с «пределом» пифагорейцев.

Для китайцев в начале и в основе вещей стоит нечто, что является абсолютно беспредельным, хаотичным и темным, но с равным основанием можно также говорить о его абсолютной определенности, ясности, собранности. «Великий Предел это и есть беспредельное», - говорили древние китайцы.

343. Ibid. с. 51.
344. А.Д.ДОЛГОВ, Я.Б. Зельдович, М.В.Сажин.Космология ранней Вселенной. МГУ.

Такая точка зрения принципиально отличается от воззрений древних греков, для которых предел и беспредельное резко противопоставлены (пифагорейцы).

Фактически «Тайцзи» - это «Ничто», отождествляемое, однако, с абсолютной полнотой Бытия. Это отождествление носит традиционный характер в разных культурах. Уже упоминалась статья, в которой обращалось внимание на сходство древнекитайского понятия Дао, древнеиндийских понятий небытия и пустоты с современными представлениями О физическом вакууме345.

Таким образом, в «Тайцзи» свернуто все бытие, это точка, так сказать, космической сингулярности. Затем, вполне в соответствии с современными представлениями, просиходит «спонтанное нарушение симметрии» - Тайцзи внутри себя расщепляется и порождает две космические силы - Инь и Ян. Это и есть рождение Вселенной в том виде, в котором мы ее знаем. «То Инь, то Ян, это и зовется Путем» говорит древний комментарий к Книге Перемен. Рождается бинарный космос, который (в отличие от Тайцзи, при описании коего не действует закон исключенного тертьего) описывается бинарной логикой «то Инь, то Ян».

Итак, Дао как Путь Вселенной описывается бинарными конструкциями Книги Перемен. Собственно говоря, в этой космологической системе (которую нужно отличать от системы «Дао дэ

345 Типологически близки к этому идеи христианского отрицательного (апофатического) богословия, идеи Гегеля о тождестве «бытия» и «ничто» в «Науке логики», понятие Ничто как онтологического фундамента у Хайдеггера, и т. д.

Цзин», где Великое Дао отождествляется по своим качествам с Тайцзи) Дао и есть Мировое Время (качеством Вечности обладает Тайцзи).

Таким образом, в нашей терминологии, Тайцзи, Великий Предел, это древнекитайский «шифр» Фундаментального бессознательного. Тогда рождение Дао, как вечного чередования Инь и Ян полностью эквивалентно рождению бинарной речи-сознания человека. Указанная схема может интерпретироваться, как отражение, шифровка в космогонии и космологии феномена человека, как лингивситической катастрофы. Более того, любая известная нам архаическая, или современная космогония и космология - есть на самом деле шифровка антропогенеза, как события прежде всего лингвистического, вне зависисмотси от проблемы достоверности\недостоврности космологического сценария.

Возавращаясь к «Книге Перемен» - тонкой нотацией Ицзин записаны «пульс», «ритм» и «мелодия» Мирового Времени. И так же как нотный текст может прочесть в его жизненности и многозначности только тонкий и опытный музыкант, так и гексаграммы Ицзин могут быть прочитаны только опытными мастерами-ицзинистами.

Ю. Щуцкий, работая над Книгой Перемен, как хорошо известно, сделал два ее перевода - буквальный (филологический) и комментирующий (интерпретирующий). Последний основан на китайской и японской традиции комментирования памятника. Для полноты интерпретации переводчик пользуется как дополнительными друг другу конфуцианскими, даосскими и буддийскими источниками. Чрезвычайно ценны замечания, которыми Ю. Щуцкий предваряет перевод:

«Филологический перевод без интерпретирующего мало понятен европейскому читателю... Что же делает ее (Книгу Перемен - М.А.) понятной? Знание ее системы (разрядка моя - М. А)... при чтении основного текста необходимо иметь в виду следующее:

1. Каждая гексаграмма представляет собой символ той или иной жизненной ситуации, которая развертывается во времени....

2.

Первая позиция характеризует лишь самое начало процесса, когда он еще не

выявлен со всей типичностью его.

Вторая позиция характеризует апогей внутреннего развития данной ситуации, так же как пятая - максимальное раскрытие его вовне.

Третья позиция - момент кризиса, переход от внутреннего к внешнему.

Четвертая - начало проявления вовне, малотипична. Однако на ней сказывается благотворное влияние приближающейся пятой позиции.

Пятая уже указана в связи со второй.

Шестая позиция - завершение, переразвитие процесса данной ситуации... она или теряет свою типичность, или превращается в свою противоположность.

2. Необходимо всегда иметь в виду, что основной текст теснейшим образом связан с гексаграммами и чертами, их составляющими....
3. Связь афоризмов друг с другом, их смену необходимо рассматривать как конкретизацию семи основных положений Книги Перемен....

1. Мир представляет собою и изменчивость и неизменность и, более того, их непосредственное единство.
2. В основе этого лежит проходящая через весь мир полярность, антиподы которой столь же противоположны друг другу, сколь и тяготеют друг к другу, в их отношениях проявляется мировое движение как ритм.
3. Благодаря ритму, ставшее и еще не наступившее объединяются в одну систему, по которой будущее уже существует и в настоящем как «ростки» наступающих событий.
4. Необходимо и теоретическое понимание и практическое осуществление этого, и если деятельность человека нормирована таким образом, то он гармонически включается в свое окружение.
5. Таким образом исключается конфликт внутреннего и внешнего, и они лишь развивают друг друга тем, что внутреннее определяется внешним и творит во внешнем.
6. При этом личность уделяет достаточное внимание как себе, так и окружающему ее обществу и, довольствуясь своим положением, находит возможность высшей формы творчества: творчества добра, а не выполнений каких бы то ни бьио правил прописной морали.
7. Так, благодаря выдержанному единству абстракций и конкретности, достигается полная гибкость системы»з46.

При попытке интерпретировать этот материал в нужном для темпорологии направлении, обнаруживается очевидная аналогия с метаболической конструкций времени А.Левича.

Один из тезисов А. Левича состоит в том, что время в естественных науках есть исходное, неопределяемое понятие, что мешает конструктивно говорить о проблеме. Поэтому желательно вывести время из сферы аксиом и ввести в сферу «теорем», то есть создать явную конструкцию времени, где исходными будут другие, может быть, более фундаментальные понятия. Идя по этому пути, А. Левич выдвигает «принцип изменчивости» и понятие «основной процесс», то есть понятия, фиксирующие феномен «изменения набора составляющих систему элементов».

Под изменением набора элементов понимается: і) замена уже имеющихся элементов на иные их экземпляры; 2) появление новых элементов; з) потери элементов. Течение в этом случае будет ничем иным, как основным процессом изменения набора элементов системы.

34® Щуцкий ibid, с. 145-147.

Принцип изменчивости, таким образом, влечет за собой понятие о внутреннем времени системы, в которой идут метаболические процессы. Время такой системы предлагается называть метаболическим временем, которое носит не только специфичный характер, в том смысле, что любую изменчивость предлагается рассмотреть как следствие процесса замены элементов на том или ином уровне строения материи («сильная гипотеза»). При этом, «как любая система есть армада, состоящая из элементов нескольких уровней, так же и время есть «пирамида», компоненты которой описывают количества измененных элементов системы, каждого из ее уровней». Армада системы и пирамида времени (по Левичу) выглядит так347;

іцп              У ни о ер ~              t.              т темп              пирамииц.

. Иерархичность систем н пирамида времени

Важным моментом здесь является именно выведение времени из сферы «аксиом». Постулируется изменчивость, основной процесс, время же мыслится как понятие производное. Тем самым происходит

347 Левич АП. Метаболическое время естественных систем с.309 «демифологизация» понятия времени, более того - ставится барьер для такой «мифологизации».

Таким образом, проливается дополнительный свет на проблему ньютонианского времени - сделав время исходный, неопределяемым, и поэтому нерефлектируемым понятием, Ньютон, может быть, помимо своей воли, открыл возможность превращения своей концепции в жесткую схему, которая мгла функционировать как своеобразный «универсальный миф» классической науки.

Используя язык, предложенный А. Левичем, можно попытаться интерпретировать в нужном направлении Книгу Перемен.

Система из 64 гексаграмм представляет собой армаду, состоящую из нескольких уровней, которую можно рассматривать под углом принципа изменчивости и понятия «основного процесса». Принцип изменчивости заложен в самой идеологии Ицзин и выражается даже в самом названии: «Книга Перемен». Основной процесс здесь - это замена «элементов», то есть семантических микро- и макро- ситуаций на разных уровнях.

Эти уровни следующие (по восходящей):              позиция              и

взаимодействующая с ней черта, пара черт (одна из «мировых потенций»), триграмма, гексаграмма, пара соседствующих гексаграмм, первые 30 и последующие 34 гексаграммы, и, наконец, уровень «сверхгексаграммы», то есть армада 64 как единая система.

При этом восхождение к другому «сверхциклу» и т. п. Таким образом любой уровень системы подчиняется принципу изменчивости. Образуется пирамида времени, описывающая динамику, то есть Время Универсума.

Каждый из уровней обладает своей спецификой, но подчиненной единому принципу: «То Инь, то Ян». Этот принцип лежит в основе Дао (Пути) Вселенной. Эта структура, так же, как и структура оригинальных знаков Ицзин (черт, триграмм, гексаграмм), носит ясный и наглядный характер, при этом сохраняя внутреннюю сложность, гибкость и содержательность.

Мировое время и время всех систем, вплоть до человека, предстает как подчиненный единому принципу, но ситуативно дифференцированный ритмический процесс, где принцип изменчивости предстает в виде чередования (замены) элементов Инь и Ян в их самых разнообразных воплощениях и комбинациях.

Ритмика всей системы, то есть ее временная структура, напоминает принципы временной организации, лежащие в основе классической новоевропейской музыки"'3. Этим подчеркивается определенная близость временного восприятия мира у двух, по видимости, совершенно различных культур.

Интересным фактом здесь является то, что временные, ритмические интуиции западноевропейской культуры проявили себя не в научной классической картине мира, а в структуре классического музыкального искусства, которое предвосхитило тем самым поиски в области исследования времени в современной науке.

Древняя же китайская модель создала систему, которую можно считать удивительным аналогом временных представлений второй половины XX в. Более того, Книга Перемен представляет собой явную конструкцию Времени, обладающую к тому же оригинальным «математическим» аппаратом, выраженным в символике черт, триграмм и гексаграмм, подчиненной, по существу, «двоичной системе исчисления».

34» в свое время на это проницательно обратил внимание Г.Гессе в «Игре в бисер».

Подведем некоторые итоги. Из рассмотренных материалов следует, что основная мысль подтверждается: архаические временные представления разных народов, в том числе древних китайцев, ближе к современному состоянию этой проблемы, чем абстракция абсолютного математического времени Ньютона. Может быть, это в какой-то мере касается и временных представлений в рамках специальной теории относительности, где время все же носит «опространствленный», параметрический характер.

Одно из требований в исследовании проблемы времени заключается в том, чтобы вывести время из исходных неопределяемых (аксиоматических) понятий и сделать его понятием производным, скажем, от понятия изменчивости, или процессуальности, или становления, или других содержательных понятий. При этом желательно работать с явными конструкциями времени (для операциональности самого исследования).

Основываясь на этой программе, автор обнаружил, что в китайской классической Книге Перемен не только запечатлен один из принципов современной темпорологии - «принцип изменчивости», но построена изящная конструкция, описывающая, по мысли древних авторов, универсальную изменчивость Бытия, шифрующая изменчивость человека как носителя бинарного речевого сознания.

Другими словами, насколько можно судить, впервые в истории была построена явная конструкция времени, выраженная при этом символическим аппаратом бинарных структур. И эта конструкция времени есть не что иное, как шифровка фундаментального лингвистического свойства человека — историчности. Несомненно, что создатели Ицзин ни в коей мере не ставили себе целью построить конструкцию времени, как истории. Для них было важно описать интуитивно ощущаемую изменчивость человека-как-мира, с тем, чтобы, опираясь на древнюю космологическую картину, использовать это описание в архаической ритуальной практике гадания, регулируя потенциально катастрофиечское поведение человека в Универсуме и социуме.