Мировоззренческие аспекты биологического учения К. А. Тимирязева

Климент Аркадьевич Тимирязев (1843— 1920) — выдающийся биолог-дарвинист, создатель русской школы физиологии растений. Открытие им энергетических законов фотосинтеза доказало принципиальное единство живой и неживой природы, возможность распространения на живую природу закономерностей, которые действуют в неживой природе.

Родился К. А. Тимирязев в дворянской семье, воспитавшей его в духе идей декабристов, Герцена, что повлияло на политические симпатии будущего ученого. В 1861 г. он поступил в Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета, но со второго курса был исключен из университета за участие в студенческой забастовке. Тимирязев занялся публицистикой, опубликовал серию своих первых статей о Дарвине и дарвинизме. В 1866 г. он окончил университет экстерном, получив золотую медаль и звание кандидата. В 1868 г. он был командирован в Западную Европу для подготовки к профессорскому званию. Возвратившись через два года, начал работать в Петровской земледельческой и лесной академии, а с 1872 г. — ив Московском университете. В 90-х гг. он участвует в коллективном выступлении ученых в защиту арестованных студентов, а в 1911 г. оказывается среди 125 профессоров и доцентов Московского университета, демонстративно ушедших в отставку в знак протеста.

За выдающиеся научные достижения Тимирязев был избран членом Лондонского королевского общества по развитию знаний о природе, ему были присуждены почетные степени доктора Кембриджского и Женевского университетов, университета г. Глазго, звание члена-корреспондента Российской академии наук.

После Октябрьской революции, прикованный болезнью к постели (у него были парализованы нога и рука), Тимирязев продолжает научную работу, участвует в разработке реформы высшей школы, пишет и издает философско-социологические труды, среди них: «Ч.

Время, в которое жил Тимирязев, характерно стремительным развитием науки, созданием новых научных отраслей, таких, как биохимия, геохимия, почвоведение, эволюционная морфология и др. Успехи в конкретных областях знания нередко сопровождались острыми мировоззренческими столкновениями, ибо новые научные открытия не всегда получали адекватное философское истолкование. Сложные мировоззренческие проблемы возникли и в биологической науке, где различные подходы к пониманию живого порождали как механистические толкования сущности жизни, сводившие ее к физическим и химическим процессам, так и виталистические представления о существовании особой жизненной силы, которая и порождает жизнь с ее специфическими законами, не имеющими ничего общего с законами неживой природы, и тем самым делает невозможным применение к изучению сущности жизни методов физических и химических наук. Живучесть виталистических представлений об особой жизненной силе объяснялась, в частности, тем фактом, что в отношении живых организмов не было доказано действие закона сохранения вещества и энергии. Не существовало, например, развернутого научного объяснения, откуда растения берут энергию для своего роста. А посему причины такого роста усматривались в действии особой нематериальной жизненной силы.

Тимирязев своими исследованиями доказал применимость закона сохранения вещества и энергии к указанным процессам. Уже во вступительной лекции к курсу «Основные задачи физиологии растений», который он. стал читать в Петровской земледельческой и лесной академии в 1870 г., он отмечал, что для объяснения явлений жизни наука не нуждается ни в каких произвольных посылках, «она не нуждается в допущении существования особой жизненной силы, неуловимой и своевольной, ускользающей от закона причинности, не подчиняющейся числу и мере, для нее достаточно основных физических за-,- конов, управляющих и неорганическим миром. Она не нуждается, наконец, в допущении существования неопределенного метафизического начала целесообразного развития — этого последнего убежища виталистов,— для нее достаточно действительного, указанного Дарвином, исторического процесса развития, неизбежным, роковым образом направляющего органический мир к совершенству и гармонии»1.

Отвергая витализм с его абсолютным противопоставлением живой и неживой природы, Тимирязев в своей полемике с виталистами порой впадал в крайность и признавал необходимость сведения сложных процессов в живых организмах к более простым явлениям, которые имеют место и в неорганической природе. На этом основании многие авторы обвиняли Тимирязева в механицизме. Повод для такого обвинения ученый, конечно, давал. Вместе с тем, говоря о «сведении», он нередко делал упор на том, что сложным явлениям предшествовали простые, что в основе сложных явлений лежат более простые, которым можно найти «механическое» объяснение. Тимирязев указывал, что многие явления живой природы можно объяснить физическими и химическими закономерностями, но для полного объяснения явлений жизни необходимо учитывать их историю. Только исторический метод может показать причины и условия возникновения жизни и объяснить ее специфику. История органических форм помогает выяснить причины возникновения обмена веществ между органом и средой, а также понять явления наследственности и изменчивости. Мы вправе требовать от физиологии, писал Тимирязев, «чтобы при объяснении явлений жизни она прибегала только к троякого рода причинам: химическим, физическим и историческим»1. Отсюда ясно, что исторический метод требует изучения процесса жизни в его становлении и развитии, а вовсе не сводит это изучение к выявлению только химических и физических процессов в организме.

Подчеркивая единство мира живого и неживого, наличие в них общих законов, Тимирязев отнюдь не утверждал, что законы в этих двух мирах действуют совершенно одинаково. Так, отметив, что «метаморфоз вещества совершается в организмах по тем же законам, как и вне их», он одновременно подчеркивал, что «мы вовсе не желаем утверждать, что в клеточке явления должны совершаться именно так, как они совершаются в стеклянном стакане или колбе»2. Специфика живых организмов, говорил Тимирязев, в постоянном обновлении их вещества, в постоянно совершающихся в них процессах ассимиляции и диссимиляции в результате обмена с веществом окружающей среды.

Тимирязев рассматривал всю природу в неразрывном единстве, где сами качественные различия свидетельствуют о различном типе связей между неорганической природой и растениями, между растениями и животными. Он постоянно подчеркивал, что существование любого живого организма, будь то растение или животное, определяется окружающей средой, среда же определяет и тип обмена веществ, и саму форму, строение организмов. Причем это воздействие среды не односторонне, а в свою очередь порождает взаимодействие, когда форма организма определяет тип его обмена веществ с окружающей средой. Растения способны синтезировать органические вещества, тогда как животные могут лишь перерабатывать уже готовые органические соединения. Различие в обмене веществ находит свое отражение в различии анатомического строения животных и растений. Поскольку пища растений легко подвижна (газы, кристаллоиды), постольку само растение может быть неподвижно. Пища животного мало подвижна, поэтому животное вынуждено идти ей навстречу. Для этого ему необходимы органы движения, хватания, чувств и координирующая деятельность нервная система, которые отсутствуют у растений.

Подчеркивая влияние внешней среды на тип обмена веществ и на характер морфологических изменений, Тимирязев не всегда справедливо критиковал неодарвинистов, в том числе сторонников А. Вейсмана, отрицавших наследуемость приобретенных признаков. Ведь взаимодействие телесных элементов (сомы) с наследственным веществом (зародышевой плазмой) не позволяет говорить о прямом влиянии сомы на зародышевую плазму.

Недостаточность конкретных данных о причинах изменчивости (мутациях) наследственного вещества обусловила ошибочное мнение Тимирязева о наследовании организмом тех изменений в строении тела, которые произошли под влиянием внешней среды. Впрочем, его критика виталистических представлений содержала в себе и здравую мысль о невозможности нахождения в зародышевом веществе уже готовых форм будущего организма в редуцированном виде. Он подчеркивал, что «загадочность сосредоточения в ничтожном комке зародышевого вещества всех свойств будущего организма мы должны объяснять себе не существованием его в редуцированном морфологическом же состоянии...

В основных чертах Тимирязев разделял точку зрения Дарвина на то, что в природе наблюдается перенаселенность и выживают наиболее приспособленные к обстоятельствам индивидуумы. Но он отвергает попытки свести теорию Дарвина только к борьбе за существование и показывает, что борьба за существование — далеко не главное в процессе эволюции. Сам термин «борьба за существование» Тимирязев называл «несчастной метафорой» и указывал на наличие в природе не только борьбы, но и взаимопомощи, особенно ярко проявляющейся в так называемом симбиозе, т. е. сожительстве организмов разных видов[372].

В процессе формирования научного мировоззрения Тимирязев отводил биологии центральное место. Биология, подчеркивал он, стоит на стыке неорганического мира и мира человеческого и поэтому ее развитие «послужило для более полного философского объединения всего обширного реального содержания человеческих знаний, доказав универсальность того научного приема раскрытия истины, который, отправляясь от наблюдения и опыта и проверяя себя наблюдением и опытом, оказался способным к разрешению самых сложных проблем, перед которыми беспомощно остановилась поэтическая интуиция теолога и самая тонкая диалектика метафизика»[373].

Тимирязев был убежден, что естествознание помогает формированию реалистического, положительного, подлинно научного миропонимания. Эго убеждение сказалось и на его отношении к позитивизму Конта с его лозунгом «Наука сама себе философия». Указанный лозунг воспринимался тогда многими учеными как направленный против метафизических, спекулятивных систем философии, о чем свидетельствуют следующие слова Тимирязева из предисловия ко второму изданию книги «Насущные задачи современного естествознания»: «Наука должна громко заявить, что... она не признает над собою главенства какой-то сверхнаучной, вненаучной, а попросту ненаучной философии.

Говоря, что «наука сама себе философия», он поясняет, что это «та философия, которую в Англии семнадцатого века называли просто «новой», возводя ее начало к Галилею и Бэкону, которую великий французский мыслитель девятнадцатого назвал «положительной»4. Тимирязев рассматривал позитивизм как прямое продолжение материалистической традиции новоевропейской философии, не замечая содержащихся в нем агностических тенденций. Из некоторых его высказываний можно сделать вывод об отождествлении им порой случайности с беспричинностью. Но эта непоследовательность в философских взглядах Тимирязева не может затемнить того факта, что в целом его мировоззрение опиралось на материалистические в своей основе позиции, несовместимые с признанием каких-либо стоящих над природой сущностей.