О ПОЛЬЗЕ НАУКИ5

Колико в нем величества и подлости! Видит, однако, себя пребывающего со многими спокойствиями на свете, знает себя быть рожденного от родителей, подобных ему, но цепь началу рода его теря- ется, так как равно сокрыты от него начала всех изобретений, которые из слабейшия на свете твари учинили его сильнейшею, и свойства вещей.

Такое единое размышление о окружающих нас вещах и о самих себе не есть ли довольно сильная причина для побуждения нас к любопытству, дабы могли мы сами собою узнать о действующих над нами причинах и, оставя род скотского естественного побуждения, могли бы, рассудком направляемы, учреждать наши дела и с вящею способностью приобретать себе и другим, с кем имеем обязательства, пользу.

Тщетно бы человек, одаренный острейшим понятием, своим единым размышлением старался достигнуть до познания вещей — слабый его рассудок на каждой ступени будет спотыкаться, а вещи в уме его совсем противный истине вид будут иметь, так что, преходя из заблуждения в заблуждение, рассудок его в них будет потоплен.

Фалес Милетский приписывал начало всех вещей воде, и что наконец они в воду обратятся. Гераклит же огонь первой главностию всех вещей полагал. Анаксимен то же приписывал воздуху, которого движение вечным почитал, и полагал землю быть плоску, солнце же считал быть равно величиною Пелопонесу. Анаксимандр говорил, что есть неищетное множество светов, которые из неис- поведимости вышли, что звезды суть составленные из воздуха и огня, которые их сферами увлекаются в течении их, и что сии сферы суть боги, а земля поставлена посреди вселенной. Епикур, говоря, что вся вселенная составлена из материи и пустоты, приписывал материи движение и составление всех вещей на нечаянность возлагал. Наконец, общее мнение почти всех философов и многих народов в почитании бога душою света, и якобы божество во всех вещах находится, чему последовал и Спиноза,— которое мнение толь искусно в смехе было обращено господином... Pierre Bayle?) в его словаре критическом и историческом — доказует, колико все древние малое понятие как о первом составе вселенной, так и о других физических мудрствованиях имели.

Я с некоторым прискорбием нахожу себя принужденна упомянуть по причине слабости человеческого разума в его изысканиях, о муже достойном всегдашнего почтения; о муже, который первой силою своего рассудка дерзнул школьную философию испровергнуть; который, науча нас сомневаться и искать доказательств, открыл нам путь к истине; по сему единому описанию каждый, думаю, узнает, что я о Декарте хочу говорить.

Толикая есть слабость человеческого рассудка, что, если хотя мало отдалится от вещей, им осязаемых, из заблуждения в заблуждение ввергается; то как возможно человеку льстить себя достигнуть единою силою своего рассудка до понятия вышних вещей. Правда, предлагаемые мною примеры лишь токмо ошибки тех мудрецов доказывают, но, следуя стезям природы по испытаниям и имея себе в проводники преданное нам Декартом правило: всему недоверять и всему искать доказательства математического — науки самой всей на истине и доказательствах основанной,— сами ошибки тех именитых мужей могут нам послужить к снисканию истины. Ибо не должны мы, видя сии их заблуждения в вышних вещах, иметь презрение к сим в прочем достойным почтения мужиям, потому что начала наук есть всегда трудны, и первые изобретенные проблемы математические Пифагором и Фалесом, которым ныне при первых основаниях сия науки юношей учат, конечно, им много труда стоили: «...пути, которые мы легчайшим находим, были высечены из дикого камня, и первые удары для пресечения, конечно, не без труда были» (Истор. крит. филос. Т. II. С. 141) 8. И подлинно: «...есть некоторый рок в шествии наук, которые еще толь тихо шествуют; надлежит, чтобы все лживое, все несовместное, все ненужное истощилось прежде, нежели достигнут до чего подлинного и на правилах основанного; надлежит, чтоб неищетное число людей ошиблись, дабы другие престали ошибаться» (Истор. Крит, филос. Т. II. С. 4).

Посему извиняем древних в учиненных ими ошибках, яко происходящих от самого существа науки и которыми самыми воспользовались новые мудрецы. Рожер Бакон еще прежде возобновления в Европе наук приметил уже о многих вещах, которые должно искать (Analyse de la Philos. de Bacon), и которые без изыскания остаются; согражданин его Невтон, просвещен введенною в философию математикою, вскоре великие откровения учинил — он определил течение светил, положил пределы тягости тел; Галилей показал строение вселенной, Торичелли, его ученик, изъяснил давление атмосферы, Кеплер дал правило исчислять расстояния, обращения и величину небесных тел, Гюгенс разные силы движений доказал, Мариот — силу воды и Бойль — силу и упругость воздуха.

Все сии великие мужи и множество других как древних, так и новых, не сократилися, изыскивая причины Действий оныя на общий состав вселенной обращать, но мудрость, руководствующая их, отвлекши их от зрелища небесных тел, учинила, что те же их изыскания и испытания, учиненные для великих причин, обратились на малые, но полезные обществу человеческому. Оттуда произо- шло изобретение и приведение в совершенство толь великого числа полезных искусств; единое, нечаянным случаем найденное, свойство песку претворяться в стекло старалися в искусство, основанное на правилах, обратить, и собакою нечаянно замаранная кровию единыя рыбы пасть подает случай к сысканию драгоценнейшей краски, чем прославились и обогатились Финикийские города. Железо, толь полезное и вредное роду человеческому, которое по необходимой нужде в близкие времена от начала оного было в работу употребляемо, уж с вящею легостию из недр земли вынимается, а вскоре и другие металлы открываются и предаются в руки смертных, познается, что сложение многих ниток, переплетенное другими, может спокойную одежду составить, и орудия к тому изобретаются, которые, час от часу приходя в совершенство, даже до роскоши поткание довели. По познанию упругости тел новые бранные орудия вымышляют, которые вместе с великими громадами бросая страх и смерть, принуждают храбрых сопротивников искусству и науке уступать.

Но в силах ли единый человек исчислить все польз которые нам искусства, направляемые наукою, приобр ли? Единое каждого воззрение на себя, окружающих е вещей, покажет ему, коликое число рук работало дл одежды, пропитания, а все сие должно было некоим и"* кусством соделываться, каждое же искусство должен ствовало долгим временем и частым повторяемым исп*' танием и наукою доведено быть до той степени, в котор" мы его зрим. Теряется ум наш в едином соглядени сем, и не возможем мы их ни исчислить, ни орудий

наименовать, то как же можем единым своим размышлением достигнуть до познания много? Как же должны мы употреблять младые и средние наши лета к прочитанню и размышлению о всем том, что древними и новыми изобретено, и, побуждаясь любопытством, пристойным существу человеческому, не должны ли мы равное старание приложить, о изобретении чего нового или о проведении в лучшее совершенство того, что уже изобретено? Ибо не будем льстить себя: хотя много веков протекло, хотя много труда, бдения и попечения достойными, прежде нас жившими мужиями было употреблено, много еще осталось не откровенно, и все почти может в лучшее совершенство быть приведено.

Оставя искусства, которые нам толикую внешнюю пользу приносят, рассмотрим то, что касается до направления в поступках наших и во всяких делах общежития человеческого.

Пределы жизни нашей суть кратки, и редко мы видим, чтобы человек до ста лет доживал, да и из сего времени должно исключить лета его младенчества, которые без примечания видит случающиеся дела, то может ли он достигнуть собственным своим испытанием до познаний разных превращений человеческих сердец, проникнуть причин движения их, и потому направить свои поступки как к приобретению добра, так и к отвращению зла? Коль трудно почитается проникнуть глубину сердца единого человека в расположении его привычных дел, то коль наипаче труднее сие есть в сложенных обстоятельствах дел сообщества, где многие причины стекаются вместе, разные виды делам делают и разными образами действовать людей понуждают.

Но если человек, последуя существу своей природы, восхочет жизнь свою учинить длиннее, нежели природою онал ему положена, если хочет расширить круг, стесняющий его, и разумом своим пренестися во все времена и во все страны — да соответствует прилежание его его Маниям. Творец наш дал все к тому... нам остается им воспользоваться.

Откроем истории света — в них мы узрим начала народов, как они доходили до вышней степени силы и могущества и какие были причины падения их; увидим мужей, пожертвовавших все, что есть человеку драгоценнее, для славы отечества своего иль для сохранения безвредну свою добродетель. Фемистокл, Александр и множество других научат нас искусству, как народы побеждать и как побежденных сохранять под властию своею. Аристид — как жертвовать честолюбие свое пользе отечества. Декий и Фабий пример нам подадут истинной гражданской любви к стране, в которой родились. Цицерон — искусно до конца доводить труднейшие дела. Ка- тон — как с неколебимою твердостию стоять против упорствующих на пагубу отечества... Титус, Троян и Марк Аврелий представят стечения многих достойных подражания добродетелей.

Мне должно ли в сем случае помянуть о вас, соде- вающих стыд природе человеческой, о вас, властители народов, которые не пастырями его, но волками быть самовольно восхотели, которые, похитя вольность народную, первое свое преступление множеством других утвердить хотели? Упомяну о вас, но то для предания в вечное омерзение ваши имена, и дабы, видя ваши душевные беспокойствия, каждый чтущий сие мог понять, что ни вышняя власть, ни успехи в делах не могут без исгинной- добродетели благополучия человеческого устроить. Денис, тиран Сиракузский, представляет нам пример всех беспокойств, коликие мучитель должен претерпевать,— он сам признался, что его состояние было такое, что он почи—' тал себя всегда, сидящего посреди пиршеств и веселий!1 под висящим над его главою на едином тонком власу ме* чом. Другие злобные мучители, истребляя всех, которь им сомнительны казались, не могли, однако, избежать о: достойного наказания их бесчеловечность.

Тако узри из истории разные примеры удовол* ствий, которые приобретают добродетель, и беспокойст навлекаемых пороками, и соразмерив начало и следств* единых и других, не будет ли тот, который со внимани сие читал и делал размышления, гораздо более привяз к добродетели и отдален от пороку, нежели тот, котор:. единым своим умствованием желает до всего достигн5 Не более ли из тысячи примеров, представленных в ис" рии, может каждый и посредственных рассудков научи ся, как управлять разные народы, нежели и быстр", разум имеющий человек, но единственно по тому и пос пающий, не имея в прочем ни примеров, ни науки? Не лучше ли любящий и знающий войну, сделавший размышления о древних и новых обращениях оной, будет поступать, нежели тот, который, зная токмо строй и разные движения воинств, все захочет от собственного своего разума почерпнуть? Нет, конечно, подражатель Епаминон- даса, Александра... и Евгения будет иметь преимущество, и презритель науки, обще с вредом отечества своего, достойный себе стыд во веки заслужит.

Чтоб более не продолжаться, я тоже скажу о всех частях правительства государственного, что несчастлива та страна, где невеждам оное препоручено; ибо несть ни единой части оного, которая бы не требовала особливого внимания и рассмотрения, основанного на расположении сердца человеческого и на прежде бывших примерах. Но что я говорю о толь важной причине, которая замыкает в себе благополучие или несчастие бесчисленного числа людей,— поступок каждого, касающийся до собственного его лица, может ли без познания прежде бывших приключений и многих наук хорошо направлен бьпь? Не входя в вышние степени, воззрим на тех людей, которые менее от природы удалились, то есть на земледельцев: если бы прежде жившими их людьми не изобретен был способ землю обрабатывать, если бы не выдуманы были орудия для оного, если бы ткание не было приведено в то совершенство, в котором оно есть, то мог ли бы земледелец сыскать себе пищу и пропитать других, мог ли бы он приобрести себе одежду? Однако воззрим на самое сие нужнейшее искусство роду человеческому и с удивлением узрим, колико оно, быв предано в руки невежд, до малого совершенства дошло; слепо последуя токмо тому, что погруженные в невежество же отцы их исполняли,— по сю пору в большей части света без всякого размышления удобряют землю, пашут и хлеб собирают, не рассматривая ни разности времен и воздуха растворения, ни свойства земли и не изыскивая себе лучших способов для облегчения работы и умножения плодородия. Нынешний век знатен будет в истории света тем, "о наимудрейшие мужья, оставя внимание и мудрствования, к полезному роду человеческому свои мысли обратили; ни знатность рода, ни именитость в свете чинами и науками не возбранили достойным мужьям, любящим пользу рода человеческого, мысли свои на нужные искусСТвУ обратить... изъяснили нам пользу и удобность рас- пахивания земель; ...о удобрении оных описал; Дюга- мель9 изыскательный разум свой ко множеству предметов обратил — земледелие и разные нужные искусства, описанные им, приобретут всегдашнюю пользу роду человеческому и учинят ему сравняться с тем, который только достойно имя друга людей заслужит; Ушаков 10, о умножении хлеба описав, дал понятия своим однозем- цам, колико труд и прилежание могут изобилие земли приумножить; и еще единый из наших сограждан, среди множества дел, которыми он обременен, не презрил о птичьем дворе дать нам описание. Тако искусства и домостроительство, пришед от невежд к просвещенным людям, обещают всему человечеству достойные по трудам достойных сих мужей плоды. И к сему не могу я умолчать о едином обычае Филадельфии, английского в Америке селения, где повелено, чтобы каждый гражданин какому ни есть мастерству был изучен, дабы в случае нужды мог сам своими трудами пропитание себе сыскать, а к тому если все нужные искусства просвещенными и хорошо воспитанными людьми будут исполняемы, то до коликого совершенства они могут достигнуть. И тако из всего вышеописанного я вывожу, что человек есть рожден для взаимственной помощи другим, подобным себе, а притом жизнь его толь кратка и круг его испытания толь мал, что все то, что может он собственным своим испытанием или рассудком познать, есть атом в соравнении вселенной; то первое заставляет его употреблять все свои старания для сыскания способов быть наиполезнейшим в свете тва- рию, а второе — с размышлением стараться познавать все, что прежде его и в других краях света было изобретено, никогда не возгоржаясь, яко бы уже довольные познания приобрел; ибо должен он всегда то помнить, что наука пространна, а век короток.

ПРИМЕЧАНИЯ 1

Впервые опубликовано в кн.: Сочинения князя М. М. Щербатова. СПб.: Б. и., 1898. Т. 2. Публикуется полностью по этому изданию та часть работы, которая называется «О философических науках». С. 569-574. 2

Кроме названных, к кругу философов Поррояля (Пор-Руаля) относились Б. Паскаль, Ж. Расин и Р. Декарт.

' Силлогизм — форма дедуктивного заключения. Антитема — Противоположение. Сорит — вид сильного силлогизма. Софизм — Ложное заключение. Параложизм — логическая ошибка. Локк Д. (1632—1704) —английский философ, автор «Опыта о человеческом разуме».

Впервые опубликовано в кн.: Сочинения князя М. М. Щербатова. Т. 2. Публикуется по этому изданию. С. 603—618. Сабины (сабеисты?) — италийские племена, сыгравшие большую роль в образовании римской народности.

Пьер Бейль (1647—1706) — французский философ и публицист. Имеется в виду пятитомная «История критической философии» И. И. Бруккера (1742-1744).

Дюамель А. Л. (1700—1781) —французский естествоиспытатель- любитель, агроном и лесовод.

0 Имеется в виду Ушаков С. Ф. — русский естествоиспытатель.