О своеобразии русской философии

воевропейского рационализма. Такими мыслителями на протяжении полутора веков для Эрна были «родоначальник русской философской мысли» Г. С. Сковорода, М. М. Сперанский, П.

А.              С. Хомяков, А. М. Бухарев, П. Д. Юрке- вич, В. С. Соловьев, А. А. Козлов, Н. Ф. Федоров, С. Н. Трубецкой, Л. М. Лопатин, Вяч. И. Иванов и другие, а также Ф. И. Тютчев, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов.

Русская оригинальная философия, по Эрну, представляет собой органическую целостность: мышление ее представителей направляется единым глубоким синтетическим устремлением. Авторы, разделенные временем и пространством, зачастую не осведомленные об идеях друг друга, «перекликаются» между собой тематически и по содержанию: их связывает некая внутренняя, подсознательная, «подземная» традиция. Эта целостность имеет специфическую «подпочву», опирается на фундаментальный «механизм», работа которого обеспечивает единство и историческую устойчивость феномена русской философии в его своеобразии. Описание специфики «механизма» русского философского мышления и составляет ядро концепции Эрна.

Таким «механизмом», такой «подпочвой» оказывается специфичная «двувозрас- тность» русской культуры. Первая фаза ее — исполненная православного онтологизма («логизма») культура допетровской Руси с ее «строгим тоносом таинственной иера- тичности» (священнодействия), почти ли- тургичности; своих высот она достигает в старой русской архитектуре и иконописи, в утонченном духовном классицизме которых находит живое продолжение эллинская культура. Вторая фаза начинается эпохой Петра Великого — временем активного усвоения новоевропейской, преимущественно протестантской, культуры и ее философского проявления — рационализма. Между двумя фазами имеется существенная преемственность. «В новой русской культуре — та же проникнутость религиозным онтологизмом, только из данности он превратился в задание, из исходного пункта в конечный, из основы и корня в «родимую цель», в желанную энтелехию»[500].

Таким образом, воздействию западноевропейской мысли нового времени на возникновение русской философии отводится в концепции Эрна важнейшая роль (для русского сознания характерно «глубокое внимание к западной мысли, исключительная заинтересованность всеми продуктами философского творчества Европы»[502]), но речь идет уже не просто о «влиянии» или «заимствовании». Западная культура властно врывается в традиционный ритм русской культуры — и их борьба становится «внутренним вопросом русского сознания и русской совести»[503]. Входя в русскую почву, внутренней данностью которой является опыт святости, рационализм при всей своей понятийно-категориальной разработанности (а во многом благодаря ей) вызывает в русском сознании «возмущение», отторжение, дискомфорт, проблематизацию: специфическая реакция на «прививку» духовного опыта иного типа. Оригинальная русская философия и есть сам этот конфликт, сама борьба двух различных по своей природе начал «рацио» и «Логоса» в недрах единого русского сознания, в силу его «двувозрастности». «Оба начала... русская мысль имеет внутри себя, имеет не как внешне усвоенное, а как внутренно ее раздирающее»[504]. Это своего рода герменевтический процесс, в котором чужая философская традиция, вошедшая «принуждением Промысла и истории» в сердцевину духовной жизни России, в устроение русского сознания, выполняет благотворную для генезиса отечественной философии конструк- тивно-провоцирующую роль, задевая сущностный нерв «родного» опыта. Он приводит, с одной стороны, к определению самих оснований чужой традиции, к пониманию их ограниченности и относительности (таков смысл критики рационализма русскими мыслителями), с другой — к мощному творческому поиску, выявлению и понятийно-категориальному продумыванию иных, «родных» оснований.

Существенно новый и оригинальный лейтмотив русской мысли — ее устремленность к «логизму». Русский философский разум создается именно поворотом к «логизму», конституирует себя в основных чертах специфическим отношением к народной святыне. Разум новой Европы, писал Эрн, определил себя рационалистически, т. е. враждебно к мистическому началу, а разум новой России определяет себя логически, ставя во главу угла это мистическое начало. Тем самым оригинальная русская философия в лице ее конкретных представителей открывает в метафизической глубине русского сознания, продолжает и творчески развивает то самое умозрение, которое создала «великая Эллада, которое продолжил христианский Восток и которое было почти совершенно устранено с магистрали философской мысли новой Европы»6. Основные идеи «логизма» на новом этапе так или иначе, частично, фрагментарно, а затем все более глубоко и последовательно реализуются в построениях русских философов. В философском сознании России, по Эрну, совершается решительная битва между «рационализмом» и «логизмом».

Своеобразие русской философии с ее устремленностью к «логизму» проявляется в трех основных чертах, раскрывающихся в ряде аспектов.

Первой такой важнейшей чертой, а точнее, тенденцией, является онтологизм. Это видно прежде всего из того факта, что русская философия есть метафизика: мышление, полагающее метафизически сущими Бога, космос, церковь, культуру, человека. Онтологизм проявляется и в том, что русская философия, в отличие от новоевропейского гносеологизма, утверждает принципиальную обусловленность гносеологии онтологией. Теория знания как замкнутая, самодовлеющая дисциплина невозможна, она может быть построена лишь в рамках теории бытия. Субъект есть прежде всего бы- тийствующий, и лишь потом (и поэтому) познающий. Сама гносеология выступает как динамическая теория познания. Онтологизм раскрывается и в осознании природы как живого бытия, субъекта, устремленного к тайному своему Лику. Прозрение «женственной» (софийной) сути мира есть «глубочайшая основа новой чисто русской метафизики»'.

Вторая основная черта оригинальной русской философии — персонализм. Логос раскрывается через личность и в личности. Таким образом, опыт, в котором дается бытие, есть опыт внутренний (Эрн именует это «ин- териоризмом» русской философии). Отсюда принципиальный антропологизм русской мысли: в человеке метафизически реально и полно присутствует вселенная, и познание есть по сути самопознание. Вытекающая из этого задача внутреннего метафизического изучения человека с непревзойденной философской силой решается в русской литературе. Поскольку, далее, точка зрения антропологизма состоит в стремлении истолковать вселенную в терминах конкретного и живого опыта человечества, на первый план выступает проблема символа, а символизм становится одним из самых глубоких принципов русского мышления. Персонализм русской философии понимается Эрном и еще в одном весьма специфическом аспекте, — как подчеркнутая значительность личности ее творцов. Сама жизнь многих русских мыслителей проникнута идеей огромной философской глубины и предстает порою своеобразным метафизическим экспериментом. Логос пронизывает всего человека и потому находит выражение не только в сознании, но и в поступках, переживаниях, сложном, подвижном рисунке индивидуального лица и даже в молчании. Символ русской философии, по Эрну, есть странничество внешнее и «внутреннее», метафизическое, выражающееся в тревожности, экзистенциальное™ настроения и апокалипсичности (катастрофичности) мировосприятия.

Третья основная черта оригинальной русской философии — религиозность. Эрн имеет в виду прежде всего не личную религиозность русских философов, но существенную религиозность первопринципа их мышления. Здесь он исходит из того, что Логос — начало божественное, а не субъективно-человеческое, и осознание этого начала есть сознание Божества. Всякое осознание Логоса поэтому религиозно.

Смерть в возрасте неполных 35 лет помешала Эрну детально разработать свои философские взгляды. «У Эрна было большое философское чутье, бесспорное дарование и, проживи он долее, можно было бы быть уверенным, что он мог бы создать своеобразную систему»2. Проблематика, занимавшая Эрна, обсуждается в работах П. А. Флоренского,

В.              В. Зеньковского, Г. В. Флоровского, А. Ф. Лосева и др.