Сын революционера, репрессированного в годы «большого террора»

Юрий Алексеевич был сыном Алексея Капитоновича и Софьи Абрамовны Гастевых. А. К. Гастев был членом, так сказать, «ленинской гвардии» революционеров, создателем Центрального института труда.

Ю. А. Гастев достаточно подобно рассказал о жизненном и профессиональном пути своего отца. Это он сделал во вступительной статье к переизданию книги А. К. «Трудовые установки»[3] — Ю. А. был автором этой статьи; он также участвовал в написании вступительной статьи к опубликованному в 60-е годы сборнику работ А. К. Гастева «Как надо работать»[4]; под этой статьей стоят подписи составителей этой книги, и Ю. А. был одним из них. Из этой статьи мы узнаем, что Гастев-старший с 1900 года участвовал в «революционном движении», 1901 году вступил в РСДРП. Мы читаем:

1900 год— первая ссылка, побег, Швейцария, Париж, возвращение в Россию. 1905 год — руководство боевой дружиной в Костроме, большевистские организации Иваново-Вознесенска, Ярославля. IV съезд паргии (Гастев— «Лаврентий»— член большевистской, ленинской фракции), снова арест, снова ссылка, снова побег, снова эмиграция, снова возвращение. lt;.. gt; В нарымской ссылке — первые мысли о «социальной инженерии». Снова Париж, и снова Петроград... Революция, возвращающая Гастева из очередной ссылки, активизация работы в профсоюзах. lt;...gt; Во время чехословацкого мятежа Гастев — чрезвычайный комиссар Сормовского завода[5].

Глава 1. Сын революционера, репрессированного в годы «большого террора» 9

А вот как в другом источнике Ю. А. живописует революционные подвиги своего отца:

Родился в Суздале в 1882 году, с 18 лет участвует в революционном движении; в 19 — вступление в РСДРП и первый арест. Потом арестам, ссылкам, побегам, предвариловкам и пересылкам, эмиграциям и возвращениям несть числа, но до революции все это, как известно, было еще не смертельно.

Конечно, в СССР 60-х годов перечисление революционных заслугах А. К. было вполне понятным — переизданию трудов А. К. надо было прокладывать дорогу. Отсюда и описание революционного пути Гастева-стар- шеш, и упоминание его «художественных произведений», выходивших под названием «Поэзия рабочего удара», и ссылка на встречи А. К. с Лениным: «...В июне 1921 года— последняя встреча Гастева, возглавлявшего созданный им Институт труда, с Ильичом; в августе— декрет Совета Труда и Обороны о ЦИТе»[7]. Но в неподцензурном издании хотелось бы видеть хоть несколько критических слов сына относительно революционных деяний своешлтца. Но от Ю. А. мы ничего подобного не услышали. Значит, он согласился с болыневицкой революцией? Это очень показательно.

* * *

Я думаю, надо прямо сказать: Алексей Капитонович Гастев — это человек, активно участвовавший в разрушении исторической России, ее экономики и культуры, ее социальной структуры. Поэтому в советском издании хотелось бы видеть спокойный рассказ об А. К., лишенный оценочных мотивов. Но избежать «революционной патетики» составители книги — и в их числе Ю. А. Гастев — не смогли; А. К. оценивается ими как самородок «из россыпи талантов, рожденных Русской Революцией»[8]; возвеличивается Октябрьский переворот (слово «революция» выписано с заглавной буквы), а Ленин (в эти годы призывавший расстреливать и расстреливать...) трогательно именуется «Ильичом». Впрочем, поэт «рабочего удара» вполне заслужил подобные оценки: был членом «боевой дружины» в годы первой русской революции, «чрезвычайным комиссаром» во время борьбы большевиков с восставшими чехословацкими легионерами (их выступление в соответствии с советской мифологией Гражданской войны называлось в статье «мятежом»).

Не забудем также, что решение о создании гастевского ЦИТа состоялось в 1921 году, т. е. во время массового бегства из страны образованных людей, накануне известной ленинской акции по высылке из страны цвета русской культуры и науки, в том числе и инженерной (достаточно назвать имя С. П. Тимошенко, покинувшего Россию в 1920 году), и создания «Соловецкого лагеря особого назначения».

Произведенный большевиками экономический, научный и культурный разгром страны вряд ли мог быть компенсирован деятельностью «самородков» типа А. К. Гастева. Но к его чести следует сказать, что он понял: надо что-то делать; отсюда и замысел «Центрального института труда» с главной идеей — «научной организацией труда», под которой понималась такая его организация, которая «строится на основе постоянно проводимого исследования трудовых процессов»[9]. Что такой подход несовместим с тем, что впоследствии получило название командно-административной системы, прекрасно поняли «товарищ Сталин» и его клевреты, «припаявшие» в 1938 году Гастеву-старшему, члену «ленинской гвардии», — «десять лет без права переписки», т. е. смертный приговор.

Нет сомнения в том, что работа, которая велась в возглавлявшемся А. К. Гастевым «Центральном институте труда» ВЦСПС, была позитивным явлением. Сам Алексей Капитонович был автором множества научных трудов и методических работ. Как было уже сказано, в 60-70-е годы наиболее важные из них были переизданы. Редакторы-составители этих книг — и в их числе Ю. А. — неявно противопоставляли Сталину — Ленина как человека, который, по словам Алексея Капитоновича, «наиболее решительно и смело высказался за лозунги организации труда и производства», и потому «с тех пор организация труда и производства становится уже живой общественно-политической идеей»[10].

Эта книга — не об Алексее Капитоновиче, а о его младшем сыне — Юрии Алексеевиче.

В 20-е годы воззрения Гастева-старшеш об «онаучивании производства», о «производственной демократии», а также страстная полемичность

Глава 1. Сын революционера, репрессированного в годы «большого террора» 11

его работ и эмоциональность призывов[11] выглядели чем-то естественным. Но по мере развития «социалистического строительства» с его сталинскими пятилетками и жестким планированием, когда от «кадров» требовалась не инициатива, а исполнительность, романтика директора ЦИТа становилась все более неуместной. В 30-е годы такие слова А. К., как утверждение о том, что «синтез науки о труде должен выдвинуть на первый план социальный эксперимент»[12] и такие его идеи, как замысел «социальной инженерии», звучали странно: в стране был только один человек, занимавшийся «социальным экспериментированием» — товарищ Сталин. Делу не помогало то, что А. К. был полон веры в коммунистический идеал, и в 1931 году, «пытаясь спасти Институт труда», как пишет Ю. А.[13], снова вступил в партию. Это был логичный, но, может быть, действительно «роковой», как думает Ю. А., шаг. В страшном 1937-м А. К. писал:

...Социалистическая индустриализация после известного периода насыщения последними тенденциями капиталистической техники найдет в себе силы и дерзкую решимость генерально пересмотреть новейшие тенденции технического развития, вскроет всю сложную диалектику этого развития, разложит ее с точки зрения нового класса-диктатора — пролетариата на конструктивные типы, создаст новую конструктивную анатомию производства и зарядит тяжелую индустрию на производство таких изделий-элементов, комбинация которых будет безгранична[14].

Это было сказано тогда, когда о масштабных задачах «социалистической индустриализации» в стране мог говорить только один человек — генеральный секретарь партии.

Я думаю, что Юрий Алексеевич, один из двух редакторов издания 1973 года, вряд ли мог гордиться приведенными высказываниями, тем более что книга А. К. Гастева ими завершалась.

* * *

Сталинские репрессии и война сурово прошлись по семье Гастевых. В 1938-1939 годах Гастевы-старшие были репрессированы. Алексея Капитоновича арестовали в сентябре 1938 года, и он сгинул в ГУЛАГе[15]. Софью Абрамовну посадили в апреле следующего года; и хотя она, как и ее муж, проходила по знаменитой 58 статье Уголовного кодекса РСФСР, ей «припаяли» всего пять лет; она пережила лагеря и была освобождена досрочно, за полшда до окончания срока; в послесталинское время ее, конечно, «реабилитировали» (как и ее мужа— но его посмертно). Старший брат Ю. А. — Петр погиб в 1943 году в битве на Курской дуге. Другой его брат— Алексей был осужден Особым совещанием на пять лет— Юра Гастев ухитрялся ездить к нему в лагерь. Сводный брат[16] Ю. А. — Володя тоже был в ГУЛАГЕ, но ему повезло — как математик он попал на «шарашку». Арестована была и мать Юрия Алексеевича — первая жена А. К.

Легко себе представить чувства десятилетнего мальчика, не сомкнувшего глаз «в те две страшные обыскные ночи, когда уводили родителей»[17] .

Какая судьба ждала этого сына «врагов народа»? Об этом мы узнаем из соответствующего приказа Народного комиссара внутренних дел. Этот приказ был опубликован в постсоветское время в бюллетене Московского Ммемориала. Вот начало этого замечательного документа.

ОПЕРАТИВНЫЙ ПРИКАЗ Народного комиссара внутренних дел Союза ССР 15 августа 1937 тда № 00486 г. Москва

С получением настоящего приказа приступить к репрессированию жен изменников родины[18], членов право-троцкистских шпионско-диверсионных организаций, осужденных военной коллегией и военными трибуналами по первой и второй категории[19], начиная с 1 авіуста 1936 года[20]

Далее подробно, по пунктам, расписывалось, как следовало готовить операцию, производить аресты и обыски, оформлять дела, определять меры наказания, приводить приговоры в исполнение.

Глава 1. Сын революционера, репрессированного в годы «большого террора» 1 3

венники (не репрессируемые) на свое полное иждивение — этому не препятствовать»[21]

Юра Гастев и попал в эту последнюю категорию. Начались мытарства по знакомым, поездка в Ашхабад с братом Петей, студентом мехмата МГУ, работа 14-летнего мальчика в Свердловске на минометном заводе «в морозную и голодную зиму с сорок второго на сорок третий», приведшую к заболеванию туберкулезом, детский санаторий, где его за три месяца поставили на ноги[22], хлопоты по получению какого-нибудь жилья в Москве (которые, как это ни странно, увенчались успехом), возвращение матери, сдача экстерном экзамена за среднюю школу, наконец, поступление — в возрасте 15 лет— на механико-математический факультет Московского университета (где двумя курсами старше учился А. С. Есенин-Вольпин). Будем иметь в виду, что все это время он не выпадал из поля зрения НКВД, органы которого обязаны были наблюдать за «политическими настроениями детей осужденных, за их учебой и воспитательной жизнью»[23]. Отсюда и внимание Лубянки к «сибаритскому братству», членом которого был Ю. А., и помещение его в санаторий, и предоставление жилья в Москве, и поступление в МГУ в возрасте 15 лет. В известном смысле власть действительно проявляла заботу о «подрастающем поколении».