ОТНОШЕНИЯ С ИНОЗЕМЦАМИ

У Гомера негреки не наделены никакими специфическими особенностями. Либо они, как троянцы или феаки, во всем подобны эллинам, либо, подобно циклопам, принадлежат вымышленному миру.

Нужно отдавать себе отчет в том, что отличает Геродота от его предшественников: ведь после Гомера и до Геродота иноземцы периодически выводились в литературных произведениях. Но, с одной стороны, они были там редкими гостями: египтяне в «Просительницах» Эсхила — первые негреки, появившиеся на сцене. С другой стороны, их описание следует традиционным древним взглядам: Египет для этого автора — страна на краю земли, связанная со сказочной Эфиопией, но ее представители, прибывшие в Грецию, демонстрируют все отличительные признаки

та 12

уроженцев Востока: пышные одежды , неумеренную на-

13

глость и самомнение...

Совсем не таковы египтяне Геродота, посвятившего им целую книгу, вторую книгу своей «Истории»: как и для многих других народов, он описывает со множеством подробностей их обычаи, религию, основные черты. Несколько глав он посвящает изготовлению и бальзамированию мумий; он интересуется географией страны, в особенности феноменом, весьма занимавшим его современников, а именно разливами Нила, которым пытается дать объяснение. Большинство сведений он собирал на месте, — он пробыл в Египте несколько месяцев, — проводя настоящее исследование, вглядываясь, расспрашивая, иногда обращаясь к архивам...

Разумеется, о достижении полной объективности не было и речи... В «Истории» есть «риторика инаковости», хорошо подчеркнутая Ф. Артогом . Этот исследователь показывает, что Геродот, чтобы представить современникам иноземца, использует аналитическую сетку, и притом греческую: таким образом, он смотрит на другого глазами своих соплеменников, зачастую отталкиваясь, будь то по аналогии или от противного, от собственных обычаев. Если речь заходит о существенных сторонах жизни, вроде религии, брака или питания, он говорит, что другие поступают «как» или «не как» эллины, из чего в конце концов выводится целая система отклонений от греческой нормы. Например, описывая религию персов, Геродот утверждает, что они почитают «лишь» некоторых богов — иными словами, не обладают всем богатством греческого пантеона. Историк подчеркивает чуждость некоторых обычаев, отмечая, что они прямо противоположны греческим: кочевничество скифов, скажем, оседлыми современниками Геродота воспринимается как отклонение от нормы. Ауж египтяне все делают не так, как другие люди... 15

Но в то же время в этих текстах есть по-настоящему новое понимание других. В самом деле, «История» не пол ностью сосредоточена на Греции: автор нередко описывает самые странные в глазах своих соплеменников обычаи с большой объективностью. Он также стремится показать, что обычаи могу переходить от одного народа к другому: сами греки кое-что заимствовали у иноземцев, в том числе и у египтян. Еще ценнее то, что, описывая столь несхожие нравы, он пытается продемонстрировать современникам, что на самом деле все народы склонны считать не только собственные обычаи превосходными 16, но иногда и самих себя чем-то вроде центра мироздания.

Наибольшим почетом у персов пользуются (разумеется, после самих себя) ближайшие соседи, затем — более отдаленные, а потом уважением пользуются в зависимости от отдаленности. Менее же всего в почете у персов народы, наиболее от них отдаленные. Сами они, по их собственному мнению, во всех отношениях далеко превосходят всех людей на свете, остальные же люди, как они считают, обладают доблестью в зависимости от

отдаленности: людей, живущих далее всего от них, они считают 17

самыми негодными .

Не для того ли это сказано, чтобы продемонстрировать своим читателям, для которых пуп земли суть Дельфы, их собственное непонимание по отношению к другим, относительность нравов и обычаев и необходимость изменить их манеру судить об иноземцах?

Геродот не единственный представлял таким образом иноземцев эллинам. Его современник Гиппократ, врач с Коса, систематизировал причины, могущие объяснить различия между народами. В своем трактате «О воздухе, воде и местности» он соотносит телосложение и характер жителей с климатом страны, где они обитают, с ее водами, почвами, сменой времен года, словом, с целым рядом факторов, которые Геродот иногда упоминает, но не упорядочивает как систему объяснений.

На представление греков об иноземцах могли повлиять и другие обстоятельства: с одной стороны, греко-пер- сидские войны, с другой — массовый приток рабов-«вар- варов».

Мидийские, или греко-персидские войны, ощущались как наступление всего «варварского» мира на Грецию, а победы эллинов при Марафоне и Саламине — как успех крохотных полисов в борьбе с несметными полчищами. Тем самым всякий чужеземец оказался окарикатурен и отождествлен с врагом, которому придали определенные черты — для начала традиционные, вроде привычки к роскоши и т.п. Затем «варварам» было вменено в вину подчинение авторитарному государственному строю, монархии, основанной на единоличной власти, — строю, который маленькие греческие полисы победили.

Удивительно то, что подобная тенденция проявилась даже у Геродота, самого что ни на есть терпимого автора.

Сделать такой шаг тем более просто, что в Грецию сотнями прибывают рабы-чужеземцы. В Афинах представители некоторых народов, например скифов, находятся исключительно в качестве рабов, и облыжно обвинить кого-то в принадлежности к этому племени — смертельное оскорбление. Эсхин, скажем, обвинял своего злейшего врага Демосфена в том, что его бабка была скифянкой...

Невозможно здесь даже в общих чертах набросать образ иноземца в греческой литературе VI—V вв. до н.э. Кроме того, такое предприятие было бы малоинтересным еще и потому, что в центре внимания опять-таки оказались бы Афины, поскольку тексты, повествующие об иноземцах, исходят, как и большинство писаний той эпохи, за исключением трудов Геродота и Гиппократа, именно из этого полиса.

Удовольствуемся лишь некоторыми замечаниями: во многих произведениях того времени, а иногда и у одного и того же автора мы находим две упомянутые выше тенденции: ксенофобию, подпитываемую индийскими войнами, и дух открытости навстречу другим, зачинателями которого явились ионийцы — Гекатей, Геродот, Гиппократ, а продолжателями — софисты.

Хотя «варвар» и отличается от грека, это не исключает появления у некоторых авторов — особенно во второй половине V в. до н.э. — идеи единства человечества. Очень четко она выражена у Геродота, да и согласно Антифонту «все мы от природы схожи, ^еки и варвары»; «и впрямь, все мы дышим ртом и ушами ». Историк Фукидид строит свое историческое исследование на том, что человеческая природа одинакова повсюду . Точно так же тексты Гиппократовой школы основываются на идее природы (ркув1в), разумеется, меняющейся в соответствии с климатом и окружающей средой, но общей для всех людей.

Выше мы описали отношение к иноземцам «интеллектуалов». Оно могло, разумеется, либо влиять на мнение среднего грека, либо отражать более или менее четко выраженные тенденции, как в случае с театром или политическими и юридическими речами. Посмотрим теперь, что на самом деле происходило на уровне общественных установлений и в повседневной жизни. Хорошо ли принимали варвара в полисе? Легко ли он в него интегрировался?

Здесь мы опять-таки ограничимся несколькими замечаниями . Прием, оказываемый чужаку, сильно отличался в зависимости от полиса. Например, в Спарте иноземцы не могли постоянно обосноваться в городе, а во время их временного там пребывания за ними следили эфоры , которые могли их выслать, объявив об этом через глашатая, без всяких дополнительных разбирательств, по своему усмотрению — такая процедура называлась ксенеласией . Но практика эта ограничивалась спартанским полисом. В большинстве прочих городов порядки были куда менее суровыми.

И все же начать надо с масштабного ограничения: полное и безоговорочное право гражданства даровалось чужакам лишь в очень редких случаях. Даже в архаическую эпоху, когда полисы были относительно открыты для ино земцев, греков и негреков, последним гражданство предоставлялось лишь изредка. Чтобы показать свое расположение к Крезу, осыпавшему приношениями святилище Аполлона, Дельфы решили предоставлять лидийцам, которые обратятся с соответствующей просьбой, гражданские права , но то был исключительный случай. В колониях эллинизированные чужеземцы почти никогда не входили в состав полиса. В классическую эпоху государства все больше и больше закрываются по отношению к грекам-иноземцам; можно предполагать, что варварам натурализоваться было еще труднее.

Существовали, однако, вполне комфортные статусы, например, статус метека, этимологически «живущего вместе». Метеком считался иноземец, постоянно проживающий в полисе и в целом достаточно хорошо в него интегрированный. Подобный статус существовал приблизительно в восьмидесяти полисах. В случае, если они с самого начала записывались в соответствующий список, платили налоги и работали в полисе, метеки получали значительную часть гражданских прав — за исключением политических. В целом с ними обращались хорошо; ремесленники и мелкие торговцы, они также часто занимались международной торговлей и становились менялами, что их сильно обогащало. Они могли участвовать в полисных празднествах, таких, как афинские панегирии. В IV в. до н.э., когда число негреческих метеков увеличилось, они получили возможность молиться своим богам и возводить святилища. Постоянно проживающие иноземцы могли, в исключительных случаях, быть произведены в ранг исотела, «платящего те же налоги», что освобождало их от налогов на жилье, или получить разрешение на владение собственностью.

Особым статусом обладали проксены. Как и метеки, они могли быть греками и негреками. То были официальные «друзья гостя», имевшие тесные отношения с опреде- ленным полисом и обязанные принимать у себя греков из того полиса, который представляли: проксен Афин в Оль- вии, например, должен был расквартировывать и водить по городу заезжих афинян, а также давать им необходимые разъяснения. Такие обязанности требовали времени и немалых средств: один агригентянин 26, по преданию, разместил у себя пятьсот всадников! Как ни странно, этого статуса добивались и предоставлялся он скупо. Нужно было оказать услуги полису, проксеном которого гражданин желал стать, составить письменное прошение, подать его Народному собранию, а часто и заручиться напоследок поддержкой какого-нибудь влиятельного политического деятеля.

Такая популярность объяснялась престижем и многочисленными привилегиями, которыми пользовались про- ксены. Прежде всего следует упомянуть об общественном признании дома и в полисе, интересы которого они представляли. Общественные гостеприимны не ограничивались приемом иноземцев. Их часто избирали послами, следовательно, то были влиятельные персоны, которые могли играть важную роль в международных отношениях. В пон- тийских городах афинские проксены занимали ведущее положение в торговле, за что их ценили в Афинах. Наконец, в тех частых случаях, когда они решали обосноваться в городах, интересы которых представляли, они пользовались преимуществами и там.

Разумеется, картина становится не столь радужной, если рассмотреть прочие категории чужеземцев: рабы, которые могли быть и эллинами, но часто оказывались негреками, захваченными на войне или попавшими в плен к пиратам, не имели никаких прав и подвергались жестокому обращению. Не баловали особой заботой и заезжих путешественников; они чаще всего размещались у городских ворот или в портах.

Интеграция негреков в полис была, таким образом, возможной, часто легкой, но никогда полной. Не будучи в состоянии участвовать в политике, они довольно мало интересовались тем, что составляло суть полисной жизни. Но, как вы могли заметить, подлинного различия между греческим и негреческим чужаком не существовало. Эта страна не знала проблем иммиграции, которые переживают наши общества, — отчасти, возможно, потому, что приток иностранцев всегда считался необходимым для развития полисов: в Афинах такой приток был вызван подъемом Пирея, повлекшим за собой экономический рост. Статус метеков никогда не ставили под сомнение даже самые консервативные авторы. Кроме того, статус иностранцев был договорным и индивидуальным, а не коллективным, поэтому они никогда не воспринимались как «масса», как некая неопределенная общность.