Священство и монашество

С. М. Соловьев92 как-то, рассуждая о службе церковной, говорил мне, что всенощную он предпочитал бы слушать в монастыре, а обедню—в приходском храме. Замечание верное. Таинства имеют особый смысл в миру и для мира, ибо это освящения именно человеческой жизни.

В связи с этими мыслями у меня мелькает мысль о различии путей священнического и монашеского. Священство—это и есть путь тайнодействий. «Ничего моего, но все от благодати»93. Это путь человеческой пассивности, женственной восприимчивости, уневещения Богу. Монашество же есть путь подвига. Это путь человеческой активности, мужественного очищения себя, жениховство твари. У священника поэтому умирание и воскресение, а у монаха—загробное пребывание. У священника Голгофа и Кувуклия, а у монаха Кармил. И в свя- зи с этим священство настаивает на догмате воскресения тел, а монашество на догмате бессмертия души.

1915.V.23

Гегелевское небытие 94 и проч<ее> происходит от вне-бытия церковного. Истинное (предельное) небытие—это полнейшее бытие вне Бога, оно же небытие, во тьме внешней. Относительное же небытие на земле—есть извержение из церковной жизни, внецерковное бытие. Анафема.

Не бытие = отлучение бытия = интеллигентское бытие, потому что тьма внешняя = небытие. Внешнее=вне Бога. А95 последнее, (если) рассматривая себя как быт<ие>, неминуемо должно трактовать духовную жизнь как «интимно личную» (Тареев)96, или как «мэоны» (Минский)97, или как privat sache (социал-демократы).

1915.V.23

+

Пение церковное есть высшая музыка, если даже рассматривать его в порядке музыкальном, не религиозном. Это глубокая и благородная музыка—лишь бы не исполняли «партесных» вещей. Слушал сегодня отвратительное пение «Честнейшей» нашими 3-мя 1/2 монахами и удивлялся красоте церк<овной> музыки.

1915. VI.23—24. Ночь. Сергиев Посад. Перед подготовкой к литургии в день Рождества чест(ного) пророка Иоанна Предтечи

Церковь. Наша служба

В нашей, православной, службе...

(См. с. 131—132 наст. изд. до «...стал на земле—Небом».} 98

1915. VII. 16. Село Троицкое Ряз(анской> губ(ернии> +

Обычное деление богослужения на частное и общественное существенно нелепо.

Разве в Церкви может быть что-нибудь, что касается только меня, нуждающегося в данном «частном» богослужении, и не касается всех прочих членов Церкви? Разве может быть что- нибудь в Церкви, что не есть дело всей Церкви? Отсутствие же («по нужде») того или другого члена Церкви при данном богослужении «частном» столь, же мало свидетельствует о частности этого богослужения, как и отсутствие (опять-таки «по нужде») одного из членов Церкви за литургией или всенощной.

Возьмем, например, крещение. Неужели вхождение в Церковь нового члена ее, новое рождение чада церковного безраз- лично для членов Церкви и не есть дело общественное? Неужели крещение младенца есть богослужение частное? Тоже—о всяком частном богослужении. Брак, как союз двух членов Церкви; погребение, как уход с земли и проводы одного из членов Церкви; панихида, как поминовение члена Церкви,—именно Церкви, а не просто семьи, ибо для поминовения члена семьи, как такового, вовсе нет нужды в священнике и всей церковной обстановке... Неужели все это не есть дело общественное, дело общее?

Все в Церкви касается всех, и всякое богослужение есть богослужение общественное. Погребение, брак, крещение, поминовение и т. д. касается всех. И если понятие отсутствия «по нужде» беспредельно расширено, если теперь отсутствуют при крещении и т.

1915. VII.21

«Тело Твое истинное есть брашно и Кровь Твоя истинное питие»102. —

Истинное брашно, т. е. брашно истины? Истинное питие, т. е. питие истины? —

А что такое «брашно истины» или «питие истины»? —

Истина. —

Но при чем же тогда «брашно» и «питие»? —

Это только метафора. —

В чем же точка сближения, что есть то цєтасророицєуоу, если «брашно истины» есть просто «истина» и «питие истины» просто «истина»? Выходит, что эти речения—не метафора даже, а лишь не имеющая за собою оснований и не имеющая смысла амплификация,—просто многословие? —

Нет, основание есть: истина здесь рассматривается не сама о себе, а как предмет усвоения ее человеком. В этом-то моменте усвоения, ассимиляции истины и содержится и смысл тех речений: «истинное брашно» и «истинное питие». —

А чем и как усвояется Истина? —

Вообще?—Умом. —

Нет, не вообще, а в данном случае, при святом причащении? —

Приходится сказать странно для слуха: ртом, гортанью, желудком, кишками, всем организмом. —

Несомненно. Но тогда «истинное брашно» не есть уже просто «Истина» и не есть «Истина усвояемая», а нечто гораздо более конкретное: нечто, усвояемое чрез еду; т. е. оно есть прежде всего брашно. А «истинное питие» не есть просто «Истина» и не есть «Истина усвояемая», а нечто, усвояемое чрез питие; т. е. оно есть прежде всего питие. —

Но «брашно Истины», все же, и «питие Истины»? —

Опять спрашиваю, что есть брашно Истины? Ведь ты наверно понимаешь «Истину» отвлеченно,—как отвлеченность,.. —

А как же иначе? —

Но тогда, что значит «брашно отвлеченного понятия» и «питие отвлеченного понятия»? —

Усвоение его... —

Однако, нами уже выяснено, что не вообще усвоение, а усвоение прежде всего ртом.

Никак нельзя. —

Следовательно, или истину надо тебе понимать конкретно, или... —

Или не подменять речений «истинное брашно» и «истинное питие» речениями «брашно истины» и «питие истины»? —

Но «брашно истины», если разуметь истину конкретно, есть это, конкретно стоящее предо мною брашно. Истина и брашно, данное брашно, тождественны. Как это может быть? —

Это может быть, если «брашно» есть не какое-либо из брашен, а истинное брашно; если это брашно есть брашно исключительное, брашно хат* &;o%fiv, брашно в высочайшей степени. Да, это не только брашно, но и Брашно, и от него, чрез него, им все прочие брашна делаются брашнами. Оно—живая, конкретная идея брашна. И тогда, действительно, «истинное брашно», или «Брашно», есть, вместе с тем, брашно Истины, ибо Истина осуществлена тут конкретно. И «истинное питие» есть опять-таки Питие по преимуществу, питие, от которого все пития получают свою природу питий, Питие. Ряд брашен возглавляется трансцендентным для этого ряда Брашном, и ряд питий—трансцендентным для этого ряда Питием. Возглавляя эти ряды, Брашно и Питие, однако, не стоят в этих рядах, не суть члены рядов: они предельны для рядов. —

Но что же значит тогда для Брашна и для Пития стоять в ряду брашен и питий? Что значит быть «истинным брашном» и «истинным питием»? —

Это значит, что они имеют свойства брашен и питий, но в совершенной степени... —

Следовательно, они лишь по превосходству отличаются от брашен и питий? —

Нет. Ибо свойства трансцендентных Брашна и Пития сами трансцендентны для обычного восприятия. Обычное восприятие не захватывает в поле своей апперцепции тех свойств. Но когда восприятие иное их захватит, то тогда усматривается, что воспринятое есть именно сущность того, что воспринимается обычным способом в обычных брашнах и питиях. —

Нельзя ли пояснить еще: очевидно, соотношение между высшими и низшими свойствами несимметрично и необратимо. —

Да: сверху видно и верхнее и низшее; а снизу видно только лишь нижнее. —

Но, в таком случае, какие же свойства обыкновенных брашен и питий <обрыв текста).

1915.VIII.23 1)

О каждении.

Наша риза с красными крестами белая, употребляемая на Пасху (и на Преображение) есть весьма удачная символика для Преображения. Ибо там, в лучезарном облаке, окружавшем Христа, уже виделись кресты—страдания и смерть... Вероятно, «аура» была именно такова—так ее созерцали.

1915.IX.il

Антроподицея

+

Желая сделать культуру имманентной и только имманентной себе, зап<адный> мир, не замечая того, сам стал имманентен культуре; растворился в ней, стал в <1 нрзб.) стихий. Деятель растворился в деятельностях, <1 нрзб.) состояния. Власть, автономия, сделанная богом, подчинила себе людей, и культура стала самозаконною и в отношении ч<елове)ка. Культура ринулась по своим законам, попирая самого ч<елове)ка.

Это сказка о мальчике колдуна, вызвавшем стих<ийных> духов и не сумевшем с ними совладать.

Переписано 1915.IX.il. Сер(гиев> Поспаду

Евангелие и чинопоследования.

Конкретность христианства

Евангельские речения и образы в благодатном уме подвижника, не стесняемые суетою и толчеею пошлых и скучных образов и речений мира, распускаются, как чудные цветы.

И тогда возникают благоуханные песнопения, последования, молитвы и т. д.

Каждое евангельское слово есть слово живое и начаток жизни, и оно в чистой душе, в душе способной к жизни, порождает жизнь, движение и творчество.

Переписано 1915.IX.ll. Сер(гиев) Пос(ад)

Миропомазание

Нет ничего прекраснее тела.

Запах—утонченная одежда, не скрывающая красоты тела.

Запах—одежда—покров.

Благодать—покров—одежда.

Первичная форма таинства миропомазания, сохранившаяся у католиков,—возложение рук, т. е. защита (того, на кого руки возлагаются), покров над ним, согревание его. Как птица закрывает птенцов («якоже кокош...»), Св<ятой> Дух ношашеся...103 (как птица высиживает).

Мистическая одежда—одеяние духовного брака из чистейшего благоухания. Благоухание как духовная интуиция. Запах святых и запах грешников.

Жена обволакивает: ср. слава мужа104, тело мужа, имя мужа.

1915.IX.20.

Подумалось во время литургии