Глава четвертая ДАЛЬНЕЙШИЕ СООБРАЖЕНИЯ О ВРОЖДЕННЫХ ПРИНЦИПАХ КАК УМОЗРИТЕЛЬНЫХ, ТАК II ПРАКТИЧЕСКИХ 1.
Идеи, в особенности относящиеся к принципам, не рождаются вместе с детьми.— Если мы будем внимательно наблюдать новорожденных, у нас будет мало оснований думать, что они приносят с собой на свет много идей. Ибо, за исключением, быть может, неясных идей голода, жажды, тепла и некоторых болей, которые они испытывали в чреве матери, у них нет ни малейшего проявления каких- либо определенных идей, в особенности идей, соответствующих словам, составляющим те общие положения, которые принимаются за врожденные принципы. Можно заметить, как впоследствии они постепенно проникают в их душу, причем приобретается только то, что доставляет им опыт и созерцание встречающихся им вещей, и ничего больше. Уже этого одного было бы достаточно, чтобы убедить нас, что они не являются запечатленными в душе первоначальными злаками. 3.
Если существуют врожденные принципы, то, конечно, положение «Невозможно, чтобы одна и та же вещь была и не была» принадлежит к их числу. Но может ли кто предположить или сказать, что невозможность и тождественность — это две врожденные идеи? Имеет ли их все человечество и приносит лй с собой на свет? Являются ли они первыми идеями у детей и предшествуют ли всем приобретенным? Если они врожденны, то непременно должны быть такими.
Разве ребенок имеет уже идеи невозможности и тождественности до того, как получит идеи белого или черного, сладкого или горького? Разве благодаря знанию этого принципа заключает он, что сосок, натертый полынью, имеет не тот вкус, к которому он привык? Разве действительное знание положения «impossible est idem esse et, поп esse» 27 дает ребенку возможность отличать свою мать от чужого или любить первую и бежать от другого? Разве душа регулирует себя и свое согласие идеями, которых у нее никогда и не было? Или разве разум делает выводы из принципов, которых никогда и не знал или не понимал? Слова «невозможность» и «тождественность» обозначают идеи, столь далекие от того, чтобы быть врожденными или появляться на свет вместе с нами, что, на мой взгляд, требуется много заботы и внимания, чтобы правильно образовать их в нашем разуме. Они так далеки от мышления младенцев и детей, что, я уверен, их не окажется и у многих взрослых людей, если проверить. 4.Идея тождественности неврожденна. Если идея тождественности (ограничиваясь этим примером) запечатлена от природы и, следовательно, так ясна и очевидна для нас, что мы непременно должны знать ее уже с колыбели, то я бы хотел получить ответ от человека семи или семидесяти лет, остается ли человек — существо, состоящее из души и тела,— тем же самым человеком после изменения тела; были ли Эвфорб и Пифагор, имевшие одну душу, одним и тем же человеком, хотя их разделяло несколько столетий; и, кроме того, не был ли одно с ними также петух, имевший одну с ними душу? 28 Из этого, быть может, явствует, что наша идея одинаковости вовсе не так определенна и ясна, чтобы можно было считать ее врожденной в нас. Ведь если эти врожденные идеи не так ясны и определенны, чтобы быть общеизвестными и естественным образом признанными, то они не могут быть основаниями всеобщих и несомненных истин, а, наоборот, будут постоянным поводом к вечным сомнениям. Мне кажется, идея тождественности, которую каждый имеет, не похожа на ту, которую имел Пифагор и тысячи его последователей.
Так которая же здесь истинная и врожденная, или есть две различные идеи тождественности и обе врожденные? 5.И пусть никто не думает, что поставленные мною вопросы относительно тождественности человека только пустые, бесплодные спекуляции. Если бы они и были такими, то этого было бы достаточно для доказательства, что в человеческом разуме нет врожденной идеи тождественности. Кто сколько-нибудь внимательно подумает о воскресении и примет в соображение, что божественный судия в день страшного суда призовет и определит блаженство или муку в другой жизни именно тем самым людям, которые хорошо или дурно прожили эту жизнь, тот, вероятно, обнаружит, что ему нелегко решить для себя вопрос, что делает человека одним и тем же, или в чем состоит тождественность; и он не дерзнет подумать, что и он, и все другие, даже сами дети, имеют от природы ясную ее идею. 6.
Идея целого и части неврожденна. Рассмотрим математический принцип — «целое больше части». Он, насколько мне известно, причисляется к врожденным принципам, на что, верно, имеет столько же нрава, сколь и всякий другой. Однако никто не может считать его таким, когда примет во внимание, что содержащиеся в нем идеи целого и части совершенно относительны. Положительные идеи, к которым они собственно и непосредственно принадлежат, суть протяженность и число; целое и часть являются только отношениями последних. Так что если целое и часть — врожденные идеи, такими же должны быть также протяженность и число, ибо невозможно иметь идею отношения, вовсе не имея идеи вещи, которой оно принадлежит и на которой основано. Но рассмотрение вопроса о том, запечатлены ли от природы в человеческой душе идеи протяженности и числа, я предоставляю защитникам врожденных принципов. 7.
Идея богопочитания неврожденна. Что «бог должен быть почитаем», есть, без сомнения, такая великая истина, какая только может быть принята человеческой душой, и заслуживает первого места среди всех практических принципов; но все же она никоим образом не может считаться врожденной, если неврожденны идеи бога и почитания.
Что идеи, обозначаемой словом «почитание», нет в детском разуме и она не запечатлена в душе с самого начала, я полагаю, без труда признает всякий, кто подумает, сколь немногие взрослые люди имеют ясное и четкое понятие об этом. И мне кажется, нелепее всего утверждать, что этот практический принцип — «Бог должен быть почитаем» — является врожденным у детей, тогда как они не знают, в чем состоит это богопочитание, являющееся их обязанностью. Но перехожу к следующему. 8.Идея бога неврожденна. Если какую-нибудь идею можно представить себе врожденной, то идея бога более всего, по многим причинам, может считаться такой. Ибо трудно понять, как могут быть врожденными нравственные принципы без врожденной идеи божества: без понятия о законодателе нельзя иметь понятия о законе и об обязательности его соблюдения. Но, не говоря об отмеченных в древности атеистах, заклейменных в летописях истории, разве не открыло мореплавание в последние столетия целые народы по Солданийскому заливу 2993, в Бразилии 94, Борандее 95, на Карибских островах, у которых нельзя было найти ни понятий о боге, ни религии. Nicolaus del Techo in Uteris, ex Paraquaria de Caaiguarum conversione, говорит следующее: «Reperi earn gentem nullum nomen habere, quod Deum, et Hominis animam significet., nulla sacra habet, nulla Idola 3396. Вот примеры народов, неразвитая природа которых была предоставлена самой себе, лишена помощи письма и образования, благотворного воздействия искусств и наук. Но можно указать и народы, которые вкусили все это в полной мере, но не имеют идеи бога и знания о нем, поскольку не направили должным образом своих мыслей. Я не сомневаюсь, что других не менее меня поразит принадлежность к числу этих народов жителей Сиама; но этому вопросу пусть они обратятся к недавно находившемуся там послу французского коро- ля 97, который сообщает не лучшие сведения и о самих китайцах ******. И если мы не поверим JIa Луберу, то бывшие в Китае миссионеры, сами иезуиты, которые очень хвалят китайцев, все до одного единодушны и убеждают нас в том, что сословие «ученых», или Litterati, придерживающееся китайской религии, и правящие круги там все поголовно атеисты (смотри Наваретта в «Собрании путешествий», том 1, и Historia cultus Sinensium 37).
Если мы рассмотрим внимательно жизнь и образ мыслей не столь отдаленных народов, у нас, быть может, будет слишком много оснований опасаться, что в более цивилизованных странах многие не имеют в своей душе четкого и ясного представления о божестве и что раздающиеся с кафедр жалобы на атеизм не безосновательны. И хотя только некоторые отъявленные негодяи нагло признаются в своем неверии, но, не заставляй страх перед мечом власть имущих или порицаниями соседей держать язык за зубами, будь устранена боязнь наказания или позора, быть может, еще больше народа, чем мы это видим теперь, так же открыто признали бы свой атеизм, как они ему следуют в жизни.9. Но если бы даже все человечество повсюду имело понятие о боге (хотя история говорит нам о противном), из этого не следовало бы, что идея его врожденна. Ибо, если бы даже нельзя было найти народа, который [не знал бы] имени бога и не имел скудных, смутных представлений о нем, это так же мало доказывало бы природную запечатленность в душе этих представлений, как всеобщее принятие и знание людьми названий «огонь», «солнце», «жар», «число» и и* идей доказывает врожденность идей, этими словами обозначаемыми. С другой стороны, отсутствие такого имени или отсутствие в человеческой душе такого понятия так же мало является доводом против бытия божия, как мало может служить доказательством того, что в мире нет магнита, то обстоятельство, что большая часть человечества не имеет ни понятия о подобной вещи, ни имени для нее, или как мало может служить видимостью довода для доказательства того, что нет определенных и различных чинов ангелов или выше нас стоящих разумных существ, то обстоятельство, что мы не имеем идей таких определенных чинов или имен для них. Ведь люди получают запас слов от общего языка своей страны и просто не могут не приобрести какие-то идеи тех вещей, названия которых имеют случай часто слышать от тех, с кем общаются. И если идея несет с собой представления о превосходстве, величии или о чем- нибудь необыкновенном, если ей сопутствуют опасения и беспокойство, если страх перед абсолютной и непреодолимой силой запечатлевает ее в душе, она проникает все глубже и распространяется все дальше, особенно если она в такой степени, как идея бога, согласна со всеобщим светом разума и естественным образом поддается выводу из любой области нашего знания .
Во всех делах творения так ясно видны признаки необычайной мудрости и силы, что всякое разумное существо, которое серьезно подумает о них, не может не открыть бога. А влияние, которое необходимо должно иметь открытие такого божества на душу всех хоть раз слышавших о нем, столь велико и несет с собой такое развитие мышления и общения, что, если бы можно было найти где-нибудь целый народ столь грубый, что даже понятия о боге у него не было бы, это показалось бы мне более удивительным, чем если бы он не имел понятия о числах или огне. 10.Раз имя бога упомянуто где-нибудь в мире для обозначения верховного, могущественного, мудрого, невидимого существа, соответствие такого понятия с принципами здравого смысла и постоянная заинтересованность людей в том, чтобы часто упоминать это имя, необходимо должны широко и далеко распространять его и передавать всем последующим поколениям. Но всеобщее признание этого имени и некоторые несовершенные и неопределенные понятия, переданные затем немыслящей части человечества, доказывают не врожденность этой идеи, а только то, что тот, кто открыл ее, правильно пользовался своим разумом, зрело мыслил о причинах вещей и дошел до их источника и что менее сообразительные люди, раз восприняв такое важное понятие, не могут легко потерять его снова. 11.
Вот все, что может быть выведено из понятия о боге, если бы его можно было найти во всех человеческих племенах и если бы оно во всех странах было признано всеми взрослыми людьми. Ибо общепризнанность бога, кажется мне, простирается не далее этого. Того, что достаточно для доказательства врожденности идеи бога, достаточно и для доказательства врожденности идеи огня; мне кажется, можно сказать с уверенностью, что нет человека на свете, который бы, имея понятие о боге, не имел вместе с тем идеи огня. Я не сомневаюсь, что, если бы поместили колонию детей на острове, где нет огня, они, конечно, не имели бы ни понятия об огне, ни имени для него, как бы ни был он принят и известен во всем остальном мире. Но точно так же далеко было бы, вероятно, их понимание от имени или представления о боге до тех пор, пока кто-нибудь из них не направил бы своего мышления на исследование устройства и причины вещей, что легко привело бы его к понятию о боге. А раз он научил бы ему других, сила рассуждения и естественная склонность их собственного мышления впоследствии распространили и закрепили бы [это понятие] среди них. 12.
Ответ на возражение: «Так как бог добр, а все люди должны иметь идею бога, она запечатлена богом от природы». Действительно, утверждают, что так как бог добр, то он должен был запечатлеть в душах (minds) людей знаки и понятия о себе, а не оставлять людей во мраке и сомнении относительно столь важного вопроса; таким образом он также обеспечил бы себе то почтение и благоговение, которое должно испытывать к нему столь разумное существо, как человек, и что, следовательно, бог так и поступил.
Если этот довод имеет какую-нибудь силу, он доказывает гораздо больше того, что в данном случае от него ожидают те, кто его приводит. Ибо если мы можем заключать, что бог сделал для людей все, что люди считают для себя наилучшим, потому что это соответствует его доброте, то это доказывает не только то, что бог запечатлел в человеческой душе идею о себе, но и то, что он вообще запечатлел там ясными знаками все, что люди должны знать и думать о нем и что они должны делать, повинуясь его воле, и что он дал людям соответствующую этому волю и склонности. Вез сомнения, каждый будет считать, что для людей лучше это, чем если бы они шли к знанию ощупью во мраке, так, как, по словам св. Павла, все народы шли к богу (Деяния XVII 27), и чем если бы их воля сталкивалась с их разумом и их склонности мешали их обязанностям. Католики говорят, что для людей всего лучше и, следовательно, соответствует доброте бога, чтобы был на земле непогрешимый судья в спорных вопросах, и поэтому такой судья есть. Я с своей стороны на том же самом основании утверждаю, что лучше для людей, чтобы каждый сам был непогрешим, и предоставляю моим противникам решать вопрос, могут ли они силою этого довода признать каждого человека таковым. Я считаю очень хорошим доводом утверждение: «Бесконечная мудрость божия сделала так, и, следовательно, это самое лучшее». Но мне кажется, нужно быть слишком уверенным в своей собственной мудрости, чтобы говорить: «Я считаю это самым лучшим, и, следовательно, бог сделал это так». И при рассмотрении нашего вопроса бесполезно доказывать при помощи подобного довода, что бог сделал так, когда опыт определенно показывает, что он так не сделал. Но и без первоначальных отпечатков знания или запечатленных в душе идей люди не могут пожаловаться на доброту божию. Ибо бог наделил людей способностями, достаточными для того, чтобы открыть все нужное для целей такого существа. И я не сомневаюсь в возможности показать, что при надлежащем применении своих природных способностей человек без всяких врожденных принципов может достигать познания бога и других важных для себя вещей. Наделив человека такими познавательными способностями, бог так же мало был своей добротой обязан запечатлеть в его душе врожденные понятия, как и построить ему мосты или дома, когда он дал ему рассудок, руки и материал. Одни народы на свете, хотя и очень способные, или совсем не имеют мостов и домов, или плохо обеспечены ими, а другие совсем не имеют идей о боге и принципов нравственности, а если .и имеют, то плохие. В обоих случаях причина заключается в том, что они никогда не развивали разумно своих способностей, дарований и сил в этом направлении, но довольствовались взглядами, обычаями и вещами своей страны в том виде, как нашли их, не обращая своих взоров вперед. Если бы мы с вами родились у Солданийского залива, наши взгляды и понятия, возможно, не стояли бы выше грубых воззрений живущих там готтентотов. А получи король Виргинии Апочанкана воспитание в Англии, он стал бы, может быть, таким же сведущим богословом и хорошим математиком, как какой- нибудь англичанин. Разница между ним и более образованным англичанином состоит только в том, что развитие его способностей ограничивали нравы, обычаи и понятия его страны, и никогда оно не бывало направлено на иные или более глубокие исследования. И если властитель Виргинии не имел идеи бога, то только потому, что не думал о том, что могло бы его привести к ней. 13.
У разных людей идеи бога различны. Я согласен, что если бы в человеческой душе нашли запечатленными какие-нибудь идеи, то мы имели бы основание ожидать, что это будет понятие о творце, как знак, установленный богом на собственном произведении, чтобы напомнить человеку о его зависимости и долге. Здесь проявлялись бы первые признаки человеческого знания. Но как поздно можно обнаружить у детей это понятие! И когда мы его находим у них, насколько оно более походит на взгляд и понятие учителя, чем представляет истинного бога! Кто обратит внимание на путь, которым детский ум приходит к знанию, найдет, что предметы, с которыми дети знакомятся прежде и ближе всего, производят первые впечатления на их разум, и не найдет ни малейших следов других впечатлений. Легко заметить, как детское мышление расширяется исключительно по мере ознакомления с большим количеством разных познаваемых чувствами вещей, как дети удерживают в своей памяти их идеи и приобретают способность соединять и расширять их и различными путями сочетать их вместе. Я покажу потом, как они таким путем приходят к составлению в своей душе идей, которые люди имеют о божестве 39 14.
Можно ли думать, что человеческие идеи о боге — черты и знаки его самого, запечатленные в душе людей его собственным перстом, когда мы видим, что в одной и той же стране, под одним и тем же именем люди имеют совершенно различные, более того, часто противоположные и несогласные друг с другом идеи и представления о нем? Согласие в имени, или звуке, едва ли доказывает врожденность понятия о боге.
15. Какое истинное или допустимое понятие о божестве могли иметь те, кто признавал и почитал сотни богов? Всякое божество, признанное сверх одного, было бесспорным свидетельством того, что они не знали бога, и доказательством того, что они имели неверное понятие о боге, из которого исключили единство, бесконечность и вечность. Если мы прибавим к этому их грубые представления [о наличии] телесности, выраженные в изображениях и идолах (representations) божеств, любовные похождения, браки, совокупления, похоть, распри и другие низменные свойства [и дела], приписывавшиеся ими своим божествам, у нас будет мало основания думать, что языческий мир, т. е. большая часть человечества, имел те идеи о боге в своей душе, которые создал сам бог, заботясь о том, чтобы люди не ошибались относительно него. Да если эта столь усердно выставляемая всеобщность согласия и доказывает врожденность какого-нибудь за- печатления, то она подтверждает только следующее: бог запечатлел в душе всех говорящих на одном языке людей свое имя, но не свою идею, ибо люди, согласные относительно имени, имели в то же время совершенно различные представления об обозначаемой им вещи. Если скажут, что большое количество различных почитаемых язычниками божеств было образным выражением различных атрибутов непостижимого существа или различных сторон его провидения, я отвечу, что не буду исследовать, какими могли быть эти божества в самом начале; но, мне кажется, никто не станет считать, что так думал о своих [богах сам] простой народ. Кто обратится к «Путешествию епископа Беритского» 40, гл. 13 (не говоря уже о других свидетельствах), увидит, что сиамское богословие открыто признает множественность богов, или, как более верно замечает аббат Шуази в своих «Записках о путешествии по Сиаму» 41 (с. 107 — 177), состоит, собственно говоря, в отрицании всякого бога вообще.
16 42. Если скажут, что мудрецы всех народов пришли к верным представлениям о единстве и бесконечности божества, я соглашусь с этим. Но,
во-первых, это исключает всеобщность согласия в чем- нибудь, кроме имени; так как мудрецов очень мало — один, вероятно, приходится на тысячу, то эта всеобщность очень ограниченна;
во-вторых, это обстоятельство ясно показывает, на мой взгляд, что самые верные и лучшие понятия о боге не запечатлены, но приобретаются размышлением и обдумыванием и надлежащим применением своих способностей. В мире люди мудрые и вдумчивые, надлежащим образом и тщательно используя свое мышление и разум (reason), достигают верных понятий об этом и других предметах, между тем как ленивые и невдумчивые, составляющие значительное большинство, заимствуют свои понятия наудачу, от обычного предания и представлений простого народа, не ломая над ними своей головы. И если считать понятие о боге врожденным вследствие того, что оно есть у всех мудрых людей, то и добродетель также придется считать врожденной, ибо мудрецы всегда обладают ею.
17. Так было, очевидно, во всем язычестве. Но даже среди иудеев, христиан и магометан, признававших только одного бога, данная доктрина — а эти народы заботятся о том, чтобы учить людей верным понятиям о боге,— не возобладала до такой степени, чтобы заставить людей иметь одинаковые и верные идеи о нем. Ведь как много найдется, если поискать, даже среди нас, людей, представляющих себе бога сидящим на небе в образе человека и имеющих много других нелепых и неуместных представлений о нем! Среди христиан, точно так же как среди турок, были целые секты, считавшие и уверявшие | других], что божество телесно и имеет человеческий вид. И хотя немногие среди нас считают себя антропоморфистами (с некоторыми я, впрочем, встречался), но я уверен, что кто займется этим, найдет много их среди невежественных и необразованных христиан. Поговорите с сельскими жителями, хоть любого возраста или с юными людьми любого общественного положения, и вы увидите, что хотя имя бога часто бывает у них на устах, но связываемые с этим именем понятия так странны, низки и жалки, что трудно представить себе, чтобы они были сообщены разумным человеком, а еще труднее — чтобы это были черты, указанные перстом самого бога. Не вижу я также, почему более порочит доброту божию то, что он дал нам душу, но не снабдил ее идеей о себе, чем то, что он послал нас в свет неодетыми и что вместе с нами не рождается на свет никакое искусство или знание. Ибо мы наделены способностью постигать эти идеи и если не имеем их, то не из-за недостатка щедрости бога, а из-за нехватки нашего усердия и соображения. Бытие бога столь же достоверно, как то, что противоположные углы, образованные пересечением двух прямых, равны. Ни одно разумное существо, искренне занимавшееся исследованием истинности этих положений, не могло не согласиться с ними, хотя нет сомнения, что многие люди, не направлявшие на них свою мысль, не знают ни того ни другого. Если кто сочтет возможным назвать это всеобщим согласием (что было бы крайним случаем [возможного] употребления этого оборота), я без труда соглашусь с этим; но только такое всеобщее согласие доказывает так же мало врожденность идеи бога, как врожденность идеи о противоположных углах. 18.
Если идея бога неврожденна, никакая другая не может считаться врожденной. Из сказанного, надеюсь, очевидно, что, хотя познание бога — наиболее естественное открытие человеческого мышления, идея о нем тем не менее не является врожденной. Поэтому я думаю, что едва ли можно найти какую-нибудь другую идею, которая могла бы претендовать па врожденность. Ведь если бы бог вложил в человеческий разум какой-нибудь отпечаток, какой-нибудь знак, всего естественнее ожидать, что это была бы ясная и единообразная идея о нем самом, чтобы наши слабые способности были в состоянии воспринять такое непостижимое и бесконечное существо. Но так как наш ум с самого начала не имеет этой наиболее важной для нас идеи, то это сильный довод против всех других врожденных знаков. Я должен сознаться, что, насколько я могу наблюдать, я сам не нахожу их, и был бы очень рад, если бы мне их указали другие. 19.
Идея субстанции неврожденна. Я признаюсь, что есть другая идея, которую было бы полезно иметь всему человечеству и о которой все говорят, как если бы имели ее; это идея субстанции, которой мы не имеем и не можем иметь ни через ощущение, ни через рефлексию 43 Если бы природа позаботилась о том, чтобы снабжать нас идеями, мы могли бы ожидать, что это будут идеи, которых мы не можем приобрести своими собственными способностями. На деле мы замечаем обратное. Не получая идеи субстанции теми путями, какими проникают в нашу душу другие идеи, мы вовсе не имеем такой ясной идеи и поэтому обозначаем словом «субстанция» не что иное, как неопределенное предположение неизвестно чего (т. е. чего-то такого, относительно чего мы не имеем никакой отдельной, определенной, положительной идеи), что мы принимаем за субстрат, или носитель известных нам идей. 20.
Никакие положения не могут быть врожденны, потому что никакие идеи неврожденны. Что касается всех наших разговоров о врожденных принципах, как умозрительных, так и практических, то думать, что некоторые положения врожденны, когда составляющие их идеи никоим образом не могут считаться такими, все равно что говорить, будто у кого-нибудь есть в кармане 100 фунтов стерлингов, и тем не менее утверждать, что у него нет ИИ одного пенни, шиллинга, кроны или какой-нибудь другой монеты, из которых должна быть составлена вся сумма. Всеобщее признание положений и согласие с ними вовсе не доказывают врожденности выраженных в них идей. Ибо во многих случаях согласие со словами, выражающими соответствие или несоответствие идей, последует необходимо, каким бы путем ни пришли сами идеи. Всякий имеющий верную идею о боге и богопочитании согласится с положением «Бог должен быть почитаем», если оно выражено на понятном ему языке; а всякий разумный человек, не думавший об этом положении сегодня, может охотно согласиться с ним завтра. И все-таки можно с полным правом предположить, что сегодня миллионы людей не имеют одной или обеих этих идей. Ибо если мы допустим, что дикари и самый простой народ имеют идеи бога и богопочитания (беседа с ними не заставит легко поверить этому), то, я думаю, можно считать, что лишь немногие дети имеют эти идеи, но они должны приобрести их рано или поздно, и тогда они также начнут соглашаться с этими идеями и с того времени вряд ли станут подвергать их сомнению. Но подобное согласие с тем, что только что сообщено, служит доказательством врожденности идей так же мало, как доказательством того, что слепорожденный (родившийся с бельмом, которое потом снимут) имел врожденные идеи солнца, или света, или шафрана* или желтизны, служит то обстоятельство, что если он нрозреет, то, несомненно, согласится с положением «солнце светло» или с положением «шафран желт». И если поэтому такое согласие с тем, что только что сообщено, не может доказать врожденности идей, то тем более оно не доказывает врожденности положений, составленных из этих идей. Если же у кого-нибудь есть врожденные идеи, я был бы рад узнать от него, каковы они и сколько их. 21.
В памяти нет врожденных идей. К этому я прибавлю, что, если есть врожденные идеи, идеи в душе, о которых она на самом деле не думает, они должны быть запечатлены в памяти и оттуда извлечены на свет при помощи воспоминания, т. е. при воспоминании они должны признаваться как прежние восприятия души, разве только воспоминание может быть без воспоминания. Ибо вспоминать — значит воспринимать памятью или сознанием то, что было известно или воспринято раньше; без этого всякая идея, проникающая в душу, является новой, а не такой, которая вспоминается. Это сознание того, что идея находилась в душе раньше, и отличает воспоминание от всяких других способов мышления. Идея, которая никогда не была воспринята душою, никогда не была в душе. Всякая находящаяся в душе идея есть или наличное восприятие, или, будучи раньше наличным восприятием, находится в душе таким образом, что при помощи памяти может вновь стать наличным восприятием. Когда наличное восприятие идеи получается без содействия памяти, она представляется разуму совершенно новой и до того времени неизвестной. Когда память делает Идею предметом наличного восприятия, появляется сознание, что она была раньше в душе и не совершенно чужда ей. Так ли это, предоставляю решить наблюдательности каждого. И потому желаю, чтобы привели в пример идею (до запечатления ее теми способами, о которых буду говорить после44), объявленную врожденной, которую бы кто-нибудь мог оживить и восстановить в своей памяти как идею, ему известную прежде. Без этого осознания (consciousness) прежнего восприятия нет воспоминания. Всякая идея, проникающая в душу без этого осознания, не является идеей, которая вспоминается, она приходит не из памяти и не может считаться находившейся в душе до этого. Ибо то, что не находится ни в поле зрения в данный момент, ни в памяти, никоим образом не находится в душе и все равно что никогда не находилось там. Представим себе ребенка, который знает и различает цвета, пока пользуется зрением; но потом бельмо закрывает окна, и он проводит лет сорок или пятьдесят в полной темноте и за это время совершенно теряет всякую память об идеях цветов, которые он некогда имел. Так было с одним знакомым мне слепым, который лишился зрения от оспы, когда был еще ребенком, и имел столько же понятия о цветах, сколько слепорожденный. Я спрашиваю, можно ли сказать, что он имел тогда в уме своем больше идей цветов, чем слепорожденный? Мне кажется, никто не скажет, что тот и другой во- обще имели в своей душе какую-нибудь идею цветов. Но вот его бельмо снято, и тогда он получает (а не вспоминает) идеи цветов de novo 45, сообщая их своей душе восстановленным зрением, однако без всякого сознания прежнего знакомства [с ними]. Он может теперь восстанавливать их и вызывать в душе в темноте. В этом случае можно сказать про все эти идеи цветов, что они находятся в уме: находясь в памяти, они могут быть воскрешены, когда их нет в иоле зрения, с сознанием, что их знали раньше. Отсюда я заключаю, что всякая идея, которой нет в поле зрения в данный момент, находится в уме, лишь поскольку находится в памяти. Если она не находится в памяти, она не находится и в уме. А если она находится в памяти, она не можетчерезпамятьстатьявнойбез восприятия того, что она приходит из памяти, т. е. без восприятия того, что она была известна раньше и теперь вновь вспоминается. Если, стало быть, есть врожденные идеи, то они должны быть в памяти, или их нет в уме. И если они находятся в памяти, они могут быть восстановлены без всякого внешнего впечатления; если они появляются в уме, они вспоминаются, т. е. приносят с собой восприятие того, что они не совсем новы для нее. В этом постоянная и отчетливая разница между тем, что есть, и тем, чего нет в памяти или уме: то, что не находится в памяти, при своем появлении там кажется совершенно новым и ранее неизвестным, а то, что находится в памяти или уме, при выявлении памятью не кажется новым, но ум находит это в себе и знает," что оно было в нем раньше. Поэтому можно проверить, были ли в уме какие-нибудь врожденные идеи до впечатлений, [полученных] от ощущений или рефлексии. Желал бы я видеть человека, который бы при начале пользования разумом или в какое-нибудь другое время вспоминал какую-нибудь из таких [идей] и для которого бы она никогда не была новой после его рождения. Если кто скажет, что в уме есть идеи, которых нет в памяти, я прошу его дать объяснение и сделать сказанное им понятным.
22. Принципы неврожденны, потому что мало полезны или мало достоверны. Кроме сказанного выше есть еще одно основание, почему я сомневаюсь во врожденности как указанных, так и всяких иных принципов. Я вполне убежден, что бесконечно мудрый бог создал все вещи совершенно мудро, но не могу понять, почему нужно думать, что он запечатлел в человеческой душе некоторые всеобщие принципы, из которых умозрительные, вы^ даваемые за врожденные, мало полезны, а практические не самоочевидны и ни те ни другие нельзя отличить от других истин, не признаваемых за врожденные. К чему божьим перстом должны быть запечатлены в душе черты, которые не яснее проникших туда впоследствии и которые нельзя отличить от них? Если кто думает, что есть такие врожденные идеи и положения, которые своей ясностью и полезностью отличаются от всего, что есть в душе привходящего и приобретенного, ему не трудно будет указать нам, каковы они, и тогда каждый верно рассудит, врожденны они или нет; ибо если есть совершенно отличные от всех прочих восприятий и знаний врожденные идеи и впечатления, то каждый увидит это по себе. Об очевидности этих якобы врожденных максим я уже говорил* об их полезности я буду иметь случай говорить потом 4
23. Различие в открытиях людей зависит от различия в приложении способностей. Заключаю: некоторые идеи быстро рождаются в голове у всякого; некоторые истины получаются из идей сейчас же, как ум преобразует их в утверждения (propositions). Для открытия и признания иных истин требуются длинный ряд упорядоченных идей, надлежащее сравнение их и тщательно сделанные выводы. Некоторые истины первого рода благодаря их общему и легкому признанию ошибочно принимались за врожденные. На самом же деле идеи и понятия не рождаются вместе с нами, так же как искусства и науки, хотя, правда, одни идеи усваиваются нами с большей легкостью, чем другие, и потому принимаются большим кругом людей. Но и это зависит от степени применения органов нашего тела и наших умственных способностей, ибо бог наделил людей способностями и средствами, чтобы они соответственно их применению открывали, принимали и удерживали истины. Большая разница в понятиях людей зависит от разницы в применении их способностей. Одни (а таких большинство), принимая вещи на веру, злоупотребляют своей способностью соглашаться и с покорной ленью отдают свой ум в рабство приказаниям и власти других в учениях, которые обязаны были тщательно проверить, а не принимать слепо на веру. Другие, сосредоточивая свои мысли только на немногих предметах, знакомятся с ними в достаточной степени и достигают глубокого знания их, но не сведущи ни в чем другом, никогда не давая своим мыслям воли в поисках других познаний. Так, положение, что три угла треугольника равны двум прямым углам, есть настолько достоверная истина, какая только может быть, и, по-моему, более очевидная, чем многие из положений, считающихся принципами. И все-таки миллионы людей, хотя и сведущих в другом, вовсе не знают ее, потому что никогда их не занимала мысль о таких углах. Твердо же знающий это положение может совсем не знать истинности других таких же ясных и очевидных положений той же самой математики, потому что в своем исследовании математических истин здесь он прервал ход своих мыслей и дальше не пошел. То же самое может случиться с нашим понятием о бытии божием. Хотя нет для человеческого понимания истины более очевидной, чем бытие божественного существа, но кто удовлетворяется окружающими его на этом свете вещами, поскольку они служат его удовольствиям и страстям, и не будет вникать сколь- нибудь глубже в их причины, цели и удивительное устройство, размышляя о них с усердием и вниманием, тот может прожить долго без всякого понятия о таком существе. Если кто в разговоре сообщит ему это ионятие, он, быть может, поверит этому. Но если он никогда не исследует его, его знание об этом будет нисколько не совершеннее знания того, кто, услышав, что три угла треугольника равны двум прямым, примет это на веру без исследования доказательства и будет соглашаться с этим положением как с вероятным мнением, но не будет ничего знать о его истинности, хотя его способности при надлежащем применении могут сделать положение ясным и очевидным. Но [все] это [говорится] только между прочим, чтобы показать, как много наше знание зависит от правильного применения наших способностейу дарованных нам природой, и как мало — от врожденных принципов, которые, как напрасно считают, существуют у всех людей и направляют их и которые должны были бы быть известны всем людям, если бы существовали, иначе они были бы бесполезны. А так как ни один человек не знает и не может отличить их от других приобретенных истин, то мы можем с полным правом заключить, что их нет.
24. Люди должны сами мыслить и познавать. Не знаю, как станут осуждать сомнение во врожденности принципов люди, которые будут склонны называть его «разрушением старых основ познания и достоверности»; я лично по крайней мере убежден, что избранный мною путь, соответствуя истине, упрочивает эти основы. В чем я уверен, так это в том, что в последующем изложении я не ставил себе задачей отрицать чей-либо авторитет или следовать таковому авторитету. Истина была моей единственной целью, и, куда бы она ни указывала путь, мои мысли следовали беспристрастно, не заботясь о том, видны ли на этом пути следы кого-нибудь другого. Это не значит, что я не чувствовал должного уважения ко взглядам других; но ведь в конце концов надо воздавать наибольшее почтение истине. И надеюсь, не покажется высокомерием утверждение, что мы, вероятно, сделали бы больше успехов в открытии разумного и умозрительного знания, если бы искали его у источника, в рассмотрении самих вещей, и для нахождения его пользовались больше своими собственными, чем чужими, мыслями. Ибо, я полагаю, мы так же обоснованно можем надеяться познавать чужим разумом, как видеть чужими глазами. Лишь в той мере, в какой мы сами рассматриваем и постигаем истину и причины, мы обладаем и действительным и истинным знанием. Если в нашем мозгу носятся чужие взгляды, это не делает нас ни па йоту более мудрыми, хотя бы они и были верны. Что у других было знанием, то в нас только поддерживаемое мнение, поскольку мы соглашаемся только с почтенными именами, а не прилагаем, как делали другие, своего разума для понимания давших им славу истин. Аристотель был, конечно, сведущий муж; но никто не считал бы его таким, если бы он слепо принимал и самоуверенно повторял чужие мнения. И если он стал философом не от принятия чужих принципов без исследования, то, полагаю, едва ли это сделает таковым и кого-нибудь другого. В науке каждый имеет столько, сколько он действительно знает и понимает, а то, чему он только верит, что принимает на слово,— это только обрывки, которые, как бы ни были они хороши, когда входят в состав целого, не намного увеличивают запас того, кто накапливает их. Такое заимствованное богатство подобно волшебной монете: хотя бы оно было золотом в руках, из которых получено, в употреблении превращается в сухие листья и пыль.
25. Откуда мнение о врожденных принципах. То, что люди нашли несколько общих положений, в которых могли не сомневаться сразу, как только их поняли, это, на мой взгляд, прямо и легко вело к заключению, что они врожденны. Это, будучи однажды принято, избавило ленивого от мук исканий и остановило сомневающегося в его исследованиях и коснулось всего, что было однажды названо врожденным. А для тех, кто претендовал на роль ученых и учителей, было немалой выгодой установить в качестве принципа принципов то положение, что нельзя подвергать сомнению принципы. Ибо, установив раз принцип, что есть врожденные принципы, они внушили своим последователям необходимость принять некоторые учения как такие принципы, чтобы отвлечь людей от пользования собственным разумом и способности суждения, заставив принимать все на веру и слово, без дальнейшего исследования. При такой слепой доверчивости легче было ими управлять и сделать их полезными для тех, кто обладал умением и имел задачу наставлять их и руководить ими. Обладать авторитетом диктатора принципов и наставника неоспоримых истин и понуждать других на веру принимать за врожденный принцип все, что может служить целям учителя,— это немалая власть человека над человеком. Между тем, если бы люди изучили пути, которыми они пришли к знанию многих всеобщих истин, они нашли бы, что эти истины появились в уме людей в результате должного рассмотрения существа самих вещей и что они были открыты путем надлежащего применения способностей, дарованных природой с целью воспринимать эти истины и судить о них. 26. Заключение. Показать, как разум здесь действует,— цель последующего изложения. Я приступаю к нему, сказав предварительно, что для расчистки дороги к тем основам, которые мне представляются единственно истинными и на которых следует установить доступные нам понятия о нашем собственном познании, мне необходимо бїлло объяснить соображения, заставившие меня сомневаться во врожденных принципах. И так как некоторые из выставленных против них доводов берут свое начало от общепринятых взглядов, я вынужден был принять кое-что за само собой разумеющееся, чего трудно избежать всякому желающему показать ложность или невероятность какого-нибудь положения. В рассуждениях по спорным вопросам получается точно так же, как при штурме городов: если тверда земля, на которой воздвигнуты батареи, то уже не спрашивают о том, у кого она взята и кому принадлежит, лишь бы только она была подходящим возвышением для данной цели. Но в последующей части своего трактата, ставя себе целью построить, насколько мне будут содействовать мой опыт и наблюдения, единообразное и прочное сооружение, я, надеюсь, воздвигну его на такой основе, что мне не нужно будет поддерживать его подпорками и балками, опирающимися на взятый в долг и выпрошенный фундамент; а если из моей попытки выйдет воздушный замок, я постараюсь по крайней мере, чтобы он был вполне цельным и связным. Я заранее прошу читателя не ждать очевидных, неоспоримых доказательств, коль скоро мне не дана привилегия, которую нередко присваивают себе другие, объявлять свои принципы бесспорными; и все же, не сомневаюсь, и я смогу доказывать. В защиту моих исходных принципов скажу лишь, что по вопросу об их истинности или ложности я взываю только к непредубежденному опыту и наблюдению других людей. Этого достаточно для человека, который хочет только откровенно и свободно высказать свои собственные предположения о предмете, находящемся до некоторой степени во мраке, [и не ставит себе] никакой другой цели, кроме беспристрастного исследования истины.
Еще по теме Глава четвертая ДАЛЬНЕЙШИЕ СООБРАЖЕНИЯ О ВРОЖДЕННЫХ ПРИНЦИПАХ КАК УМОЗРИТЕЛЬНЫХ, ТАК II ПРАКТИЧЕСКИХ 1.:
- ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ВОЗВРАЩЕНИЕ К ПРИРОДЕ
- Глава 5 НАУЧНОЕ ЗНАНИЕ И ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ И ЭЛЕМЕНТ КУЛЬТУРЫ
- Глава 12 СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ И ФИЛОСОФИЯ КАК ТИПЫ ЗНАНИЯ И ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
- ГЛАВА II ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ §
- ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ИСПАНСКИЙ РЕЖИМ
- ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
- ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
- глава четвертая ОБ УСПЕХАХ, КОТОРЫХ ИСКУССТВО ЖЕСТА ДОСТИГЛО У ДРЕВНИХ
- ГЛАВА XII СООБРАЖЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ПРОПОРЦИЙ И ПРОГРЕССИЙ, КАК АРИФМЕТИЧЕСКИХ, ТАК И ГЕОМЕТРИЧЕСКИХ
- Глава вторая В ДУШЕ НЕТ ВРОЖДЕННЫХ ПРИНЦИПОВ 1.
- Глава четвертая ДАЛЬНЕЙШИЕ СООБРАЖЕНИЯ О ВРОЖДЕННЫХ ПРИНЦИПАХ КАК УМОЗРИТЕЛЬНЫХ, ТАК II ПРАКТИЧЕСКИХ 1.
- Глава четвертая ОБ ИМЕНАХ ПРОСТЫХ ИДЕЙ 1.
- ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ОСНОВНЫЕ СВОЙСТВА ЦЕРКВИ
- Глава четвертая Лакан: парадоксы познания бессознательного