ГЛАВА I ГОЛ 1917-й. Интервенция. Приморье. Приамурье. Забайкалье
Октябрьский переворот 1917 года в союзной России, Брест-Литовский сепаратный мирный договор Страны Советов со странами Центрального блока и выход союзника из Первой мировой войны всерьез озаботили Антанту. На ее глазах в одночасье рухнул Восточный — Русский — фронт, к которому была прикована большая часть сил Германии и Австрии, куда уходила большая часть их резервов, не считая двух сильнейших турецких армий на Кавказском фронте. Для Антанты октябрьские события, начавшиеся в Петрограде и затем перекинувшиеся на большую часть России, стали серьезным военно-политическим поражением в Первой мировой войне, которая шла к своему логическому завершению. Пройдет немного времени, и Германия со своими союзниками — Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией признает свое полное военное поражение от Антанты. Но за столом государств-победителей Советской России не окажется. Повод для вооруженного вмешательства во внутренние дела России, которая в начале 1918 года стала угрожающе быстро делиться на красных и белых, был найден. Россия с ее огромными территориями и богатствами с началом Гражданской войны превратилась в огромный «лакомый пирог» для каждого, кто послал бы туда свои войска. Поскольку Белое движение боролось за старую Рос- сию-матушку, Антанта оказалась на его стороне. Или, иначе говоря, страны Антанты, в том числе и Япония, ре- шили совместными действиями навести порядок на территории своей бывшей союзницы. Антанта быстро распределила «зоны влияния», и вооруженная интервенция против Советской России почти одновременно началась на Юге, Севере и Дальнем Востоке. Такое решение было принято на специальной конференции в Париже. Однако Антанту несколько опередили разгромленные в Первой мировой войне Германия и Австро-Венгрия, чьи войска быстро оккупировали западные области Российского государства, дойдя до Пскова и Дона, и Турция, чьи войска вошли в Закавказье и взяли Баку с его нефтепромыслами. Однако, по условиям мира, который подвел черту под Первой мировой войной, германским, австрийским и турецким войскам вскоре пришлось оставить российские территории, которые к тому времени были основательно разграблены. На сцену Гражданской войны в России вышла Антанта. Дальний Восток географически и по своему природному потенциалу оказался одним из самых привлекательных «кусков российского пирога». По решению Парижской конференции руководящих кругов Антанты Дальний Восток становился «зоной действия» (зоной ответственности) США и Японии. Однако поучаствовать в военной интервенции здесь не отказались и другие страны Антанты — Великобритания, Франция, Италия, Румыния, Польша, Китай, хотя большинство из последних государств участвовали в интервенции на Тихоокеанской окраине России чисто символически, или, как говорится, за компанию. Интервенция Антанты на Дальнем Востоке складывалась из двух этапов. С 1918 года по март 1920-го в ней участвовали все вышеперечисленные государства Антанты. С апреля 1920-го по октябрь 1922 года — только одна Страна восходящего солнца, заинтересованная прежде всего в новых территориальных приобретениях, которые она не получила после Русско-японской войны. Речь шла о российских землях не только на берегах Тихого океана, но и в Забайкалье. Еше в начале ноября 1917 года официальные представители США и Японии заключили между собой соглашение по «проблеме» бывшего царского, а теперь советско го Дальнего Востока. В историю дипломатии этот договор вошел как «соглашение Лансинг — Исии». Вашингтон признавал за Токио его «особые интересы» в Китае и одновременно решил организационные вопросы военной интервенции на Дальнем Востоке. В конце апреля 1919 года Роберт Лансинг докладывал президенту США Вудро Вильсону о переговорах с японским послом в Вашингтоне Кикудзиро Исии (Ишии) относительно совместной интервенции Соединенных Штатов и Японии в Сибири и на Дальнем Востоке следующее: «...Вчера вечером (в воскресенье) я имел беседу с виконтом Ишии. В течение часа мы обсуждали различные вопросы, связанные с положением на Дальнем Востоке и особенно в Сибири... Допуская необходимость или желательность интервенции, я спросил его, каково будет отношение Японии к участию США или других союзников в экспедиции. Он ответил, что, насколько он осведомлен, такое участие, несомненно, будет приветствоваться... Япония, заявил он, может выставить 400 тыс. солдат, из которых, в случае необходимости, 250 тыс. уже сейчас могут быть посланы в Сибирь. Он заявил также, что, по его мнению, непрактично было бы углубляться далее Иркутска в связи с трудностями коммуникационного порядка». Стороны договорились, что главной ударной силой Антанты здесь будут не американские, а японские войска, но которые после наведения порядка должны были быть выведены с российской территории. Япония «по-восточному» согласилась с таким предложением американской стороны. Однако ни для кого не было большим дипломатическим секретом то, что она имела свой заинтересованный взгляд на Тихоокеанское побережье России. Подобное соглашение двух неевропейских стран Антанты нашло полное одобрение правительств Великобритании, Франции и Италии на союзной Лондонской конференции 15 марта 1918 года. Эта конференция, по сути дела, выработала цели и программу военной интервенции стран Антанты против России в целом и на Дальнем Востоке (Сибири) в частности. Английский министр иностранных дел А. Дж. Бальфур сообщал в Вашингтон: «На конференции премьер-министров и министров ино странных дел Франции, Италии и Великобритании, состоявшейся 15-го числа сего месяца в Лондоне, мне было поручено изложить президенту Соединенных Штатов Америки соображения участников конференции о необходимости союзной интервенции в Восточной России... Конференция считает, что есть только одно средство — союзная интервенция. Если Россия не может сама себе помочь, ей должны помочь ее друзья. Но помощь может быть оказана только двумя путями: через северные порты России в Европе и через ее восточные границы в Сибири. Из них Сибирь, пожалуй, наиболее важна и вместе с тем является наиболее доступной для тех сил, которыми могут располагать сейчас державы Антанты. И с точки зрения человеческого материала, и с точки зрения транспорта Япония может сейчас сделать в Сибири гораздо больше, чем Франция, Италия, Америка, Великобритания могут сделать в Мурманске и Архангельске. Вот почему конференция считает нужным обратиться к Японии, чтобы она помогла России в ее нынешнем беспомощном положении... Мне остается лишь добавить, что, по мнению конференции, никакие шаги по выполнению этой программы не могут быть предприняты без активной поддержки Соединенных Штатов. Без этой поддержки было бы бесполезно обращаться к японскому правительству. И если бы даже японское правительство сог/гасилось действовать на основании представлений Франции, Италии и Великобритании, такое выступление без поддержки правительства Соединенных Штатов потеряло бы половину своей моральной ценности... Я поэтому искренне надеюсь, что вы благожелательно рассмотрите эту программу, которая при всей ее трудности становится неизбежной, как нам кажется, ввиду того опасного положения, которое создалось за последнее время в Восточной Европе». Интервенция стран Антанты на Дальнем Востоке началась под следующими двумя благовидными предлогами. Во-первых, надо было «защитить» иностранных граждан на Дальнем Востоке и в Сибири. В этом особенно «заинтересована» была Япония. По официальным данным, во Владивостоке проживали 3283 человека, имевших японское гражданство, в Никольск-Уссурийском — 325, в Хабаровске — 573, в Благовещенске — 338, в Нерчинске — 19, в Чите — 215, в Сретенске — 308 лиц японской национальности. Во-вторых, Антанта взяла на себя обязательство оказать помощь в эвакуации из России Чехословацкого корпуса, воинские эшелоны которого к тому времени растянулись по железной дороге от берегов Волги до Западной Сибири. Первыми на рейде Владивостока оказались не японские корабли, а американский крейсер «Бруклин», который прибыл туда уже 11 ноября 1917 года. Он бросил якорь на виду у города. На «Бруклине» держал свой флаг главнокомандующий Азиатским флотом США адмирал Найт. В конце декабря 1917-го и начале января 1918-го на владивостокский рейд прибыли японские крейсера «Асахи» и «Ивами», английский крейсер «Суффолк». На всех этих кораблях Антанты находились десантные силы, готовые по первому приказу сойти на берег. Союзники первоначально заинтересованно наблюдали за ходом Гражданской войны на российском Дальнем Востоке. Однако положение там складывалось не в пользу белых сил. На берег во Владивостоке интервенты пока не сходили из-за опасения того, что Советское правительство может заключить с Германией и ее союзниками не только сепаратный мир — Первая мировая война еще продолжалась. Однако события начавшейся в России Гражданской войны и заключение сепаратного мира в Брест-Литовске поторопили союзников по Антанте начать открытую военную интервенцию. Красные начали на Дальнем Востоке одерживать верх над белыми. Белоказачьи атаманы Забайкальского войска Г.М. Семенов с его Особым маньчжурским отрядом (военным советником при Семенове в то время уже стал японец Куроки), созданным в полосе КВЖД (в Забайкалье), Амурского казачьего войска И.М. Гамов (в Амурской области) и Уссурийского казачьего войска И.М. Калмыков (в Приморье) были разбиты красногвардейцами и бежали на территорию соседней Маньчжурии. Там они нашли надежное укрытие. Уже тогда японское военное командование стало делать ставку на такую «сильную личность» на Дальнем Востоке, как Семенов. Тот в своих мемуарах «О себе. Воспоминания, мысли и выводы» пишет о том, как он начал контактировать с японцами: «...Я старался уклониться от более или менее определенного ответа на требование китайцев оставить Маньчжурию и перенести свою базу на российскую территорию до тех пор, пока в Маньчжурию не приехал майор Куроки, прикомандированный японским правительством ко мне в качестве советника, с которым я быстро достиг взаимного понимания и которому удалось уладить вопрос о сохранении моей базы в Маньчжурии с китайскими властями». Куроки и японский генеральный консул в Маньчжурии вскоре знакомят Семенова с влиятельным человеком в командных кругах императорской армии. Им оказался полковник Генерального штаба Куросава, будущий начальник японской военной миссии в Чите, позднее ставший генерал-квартирмейстером Главного штаба в Токио. Уже с самого начала контактов Семенова с японскими военными было достигнуто полное взаимопонимание и вера в военную поддержку друг другу. Японская сторона сразу же оказала белому атаману не только материальную и моральную, но и помощь войсками, которые вошли в состав Особого маньчжурского отряда. Об этом со всей откровенностью пишет сам Семенов: «...При штабе находился батальон японских добровольцев в количестве до 600 человек, который представлял собою подвижный резерв и бросался обычно на атакованный участок фронта, заменяя пехоту из добровольцев-китай- цев, доблесть которых после трехмесячных непрерывных боев оставляла желать много лучшего. Японский батальон бьиг создан по инициативе капитана Куроки, который командировал сотрудников своей миссии, гг. Анжио и Сео Эйтаро, в южную Маньчжурию для привлечения добровольцев из числа резервистов. Они успешно справились с поставленной им задачей, завербовав на службу в отряд несколько сот только что окончивших службу солдат. Батальоном командовал доблестный офицер капитан Окумура. Японский батальон в короткое время заслужил репутацию самой крепкой и самой устойчивой части в отряде, и люди, составлявшие его, приучили нас, русских офи церов, солдат и казаков, смотреть на японцев как на верных и искренних друзей национальной России, которые верность своим обязательствам ставят выше всего на свете, выше даже собственной жизни. Таким образом, в степях сурового Забайкалья зародилась дружба и братство русских и японских солдат, которые были закреплены тяжелыми потерями, понесенными отрядом в этот период непрерывных боев с превосходными силами противника...» Для схода с военных кораблей на российский берег десантных сил интервентов требовался прямой и «громкий» для общественности своих стран предлог. То, что 5 января неизвестные вооруженные лица напали во Владивостоке на гостиницу «Версаль», проверив документы и попутно ограбив всех иностранцев, проживавших там (кроме японцев — ни один из них не пострадал от таких насильственных действий), под желаемый предлог никак не «подпадало». И он во всей своей серьезности не промедлил «случиться». В ночь на 5 апреля 1918 года «неизвестные лица» совершили вооруженное нападение с целью ограбления на владивостокское отделение японской торговой конторы «Исидо». В ходе этой бандитской акции злоумышленниками были убиты два японских гражданина. И сразу же эскадра кораблей стран Антанты пришла в движение и оказалась теперь уже не на внешнем рейде Владивостока, а у причалов ее внутренней гавани — бухты Золотой Рог. 5 апреля во Владивостоке высаживаются две роты японских пехотинцев и полурота английской морской пехоты, которые занимают важные пункты в порту и в центре города. Высадка производилась под прикрытием орудий крейсеров, направленных на городские кварталы и крепостные сооружения Владивостока. Но какого-либо, даже невооруженного, сопротивления интервенты, по сути дела, в безвластном портовом городе не встретили. Владивостокский совет военными силами почти не располагал. На следующий день с японских кораблей на берег высаживается десантный отряд из 250 моряков. Японцы захватили остров Русский с его крепостными укреплениями и артиллерийскими батареями, военными складами и воинскими казармами. Так, без ружейной пальбы и грохота артиллерийских залпов начиналась вооруженная ин тервенция Антанты на российском Дальнем Востоке в годы Гражданской войны. Адмирал Като, командовавший японским крейсерским отрядом, по приказу которого во Владивостоке был высажен десант, обратился к городскому населению с воззванием. В нем он извещал, что Страна восходящего солнца в его лице берет на себя охрану общественного порядка во Владивостоке и его окрестностях. Указывалась и причина такого решения: обеспечение личной безопасности многочисленных иностранных граждан, проживающих в портовом городе. Начало высадки войск Антанты на юге Приморья послужило сигналом для наступательных действий белых войск. В апреле начал новое наступление на юге Забайкалья атаман Семенов (в его Особом маньчжурском отряде насчитывалось 600 японских военнослужащих, в том числе артиллеристов), активизировал свои действия атаман Уссурийского казачьего войска Калмыков. И тот, и другой получили от интервентов помощь оружием и боеприпасами. Семеновские войска продвигались вдоль железной дороги, нацеливаясь на город Читу. В мае 1918 года атаман Семенов на станции Борзя объявил себя и близких к нему людей кадета С.А. Таскина и генерала И.Ф. Шиль- никова «Временным Забайкальским правительством». Это правительство только с весны до осени 1918 года получило от Японии военной и финансовой помощи почти на 4,5 миллиона рублей. За этот же период Франция оказала помощь атаману Семенову на сумму свыше 4 миллионов рублей. Помощь Великобритании оказалась гораздо скромнее — всего на 500 тысяч рублей. Если державы Антанты весьма благосклонно отнеслись к перевороту в Омске и приходу к власти в Белом движении Сибири вице-адмирала А.В. Колчака (звание полного адмирала он получит несколько позже) и объявлению его Верховным правителем России, то позиция Японии оказалась иной. Токио предпочитал поддерживать на Востоке России власть белоказачьих атаманов Семенова, Калмыкова, Гамова и «отдельных мелких правительств, которые, не имея достаточной силы сами по себе и опоры в населении, должны были бы постоянно искать поддержки японцев...». В Токио считали, что адмирал Колчак «человек Вашингтона» и что его деятельность на посту Верховного правителя России может повредить дальневосточным интересам Страны восходящего солнца. Именно Колчак по настоянию японского правительства был весной 1918 года удален из управления КВЖД (он руководил в нем военным отделом) и вплоть до октября этого года оставался не у дел. Причиной устранения бывшего командующего русским Черноморским флотом от «железнодорожных дел» стал его конфликт с атаманом Семеновым, за спиной которого стояли японцы. Встреча адмирала Колчака с полковником-атаманом Семеновым, которого будущий Верховный правитель России вскоре произведет в генеральский чин, состоялась на нейтральной территории — в маньчжурском городе Харбине. Два военных вождя Белого движения на Востоке России разошлись в главном — в роли и месте Японии в событиях Гражданской войны на Дальнем Востоке и в Сибири. Семенов писал о Колчаке: «...Адмирал являлся в то время ярым противником так называемой японской ориентации и считал, что только Англия и Франция готовы оказать бескорыстную и исчерпывающую помощь национальной России, восстановление которой находится в их интересах. Что касается Японии и США, то, по мнению адмирала, они стремились использовать наше затруднительное положение в своих собственных интересах, которые настойчиво диктовали возможно большее ослабление России на Дальнем Востоке. Ориентацию на Японию адмирал считал чуть ли не преступлением с моей стороны...» Своеобразным ответом атамана Семенова адмиралу Колчаку стали совместные действия его Особого маньчжурского отряда с японскими войсками во время наступления на Забайкалье в октябре 1918 года. Тогда семеновская конница при форсировании широко разлившегося Онона, мост через который был взорван красными, взаимодействовала с японской кавалерией. Более того, совместными действиями командовал капитан Андо, офицер императорского Генерального штаба. А прибывшая в За байкалье 7-я японская пехотная дивизия под начальством генерал-лейтенанта Фудзи подкрепила силы семеновцев в Забайкалье и помогла им овладеть Читой. Недоброжелательное отношение правящих кругов Японии к адмиралу Колчаку продолжалось и дальше. Назначение его военным и морским министром омского правительства, состоявшееся в октябре 1918 года, вызвало в Токио отрицательную реакцию даже при всей явной благосклонности руководства Антанты к этой фигуре в российском Белом движении. Послу в Токио В.Н. Крупен- скому дали понять,, что Колчак пользуется репутацией японофоба. Приход к верховной власти в Омске адмирала Колчака вызвал негативную реакцию японских правительственных кругов и высшего армейского командования. Из Токио в Читу атаману Семенову поступила доверительная секретная депеша: «Японское общественное мнение не одобряет Колчака. Вы протестуйте ему». Семенов к тому времени вынашивал собственные планы стать «неким правителем» Забайкалья и прилегающих к нему русских земель, а также восточной части Монголии. Но без помощи сильной во всех отношениях Японии атаман в полковничьем звании сделать многого просто не мог. К тому же он не хотел иметь над собой еще какую-то власть, в том числе и далекого от Читы белого омского правительства. Дальше Семенов действовал с полного одобрения командования японских экспедиционных сил на Дальнем Востоке и Токио. В середине ноября из Читы за его подписью идет телеграмма: атаман сообщал омскому правительству о нежелании признавать верховную власть адмирала Колчака и предлагал на эту высшую должность в российском Белом движении свои кандидатуры — генералов Деникина, Хорвата или атамана Оренбургского казачьего войска Дутова. «Если в течение 24 часов, — говорилось в телеграмме, — я не получу ответа о передаче власти одному из указанных мною кандидатов, я временно, впредь до создания на Западе (речь шла о Сибири. — А.Ш.) приемлемой для всех власти, объявляю автономию Восточной Сибири... Как только власть будет передана одному из указанных кандидатов, несомненно и безусловно ему подчинюсь». Вскоре полковник Семенов (самое вероятное — не без одобрения своих японских советников) прервал телеграфную связь между Омском и Дальним Востоком, а на Забайкальской железной дороге задержал поезда с военными грузами, отправленными Антантой Верховному правителю России для создаваемой колчаковской армии. Поводом для таких «самовластных» действий атамана стало решение Колчака отдать под суд непосредственных исполнителей переворота 18 ноября 1918 года — коменданта Омска полковника Волкова, казачьих офицеров Красильникова и Катанаева. Именно они арестовали эсеров — членов омской Директории (омского правительства). Суд носил чисто формальный характер, и все подсудимые были оправданы, поскольку они действовали «по побуждению любви к родине». Семенов из Читы потребовал от Верховного правителя России немедленного освобождения арестованных. Он предупредил адмирала Колчака, что «в случае неисполнения моего требования я пойду на самые крайние меры и буду считаться с вами лично». В Омске это восприняли как атаманский бунт в глубоком тылу Восточного фронта Гражданской войны в России. В условиях вооруженного противоборства Белого движения с Красным «бунт» полковника Семенова помогал последним. Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак, он же Верховный главнокомандующий всеми белыми армиями в Гражданской войне, в конце ноября 1918 года издал приказ № 60. В нем атаман Семенов прямо объявлялся изменником. 1 декабря того же года Колчак (встав на путь конфликта с Японией) издал приказ № 61 о ликвидации «семеновского инцидента». Последний приказ гласил: «1. Командующий 5-м отдельным Приамурским корпусом полковник Семенов за неповиновение, разрушение телеграфной связи и сообщений в тылу армии, что является актом государственной измены, отрешается от командования 5-м корпусом и смещается со всех должностей, им занимаемых. 2. Ге не рал -майору Волкову подчиняю 4-й и 5-й корпус ные районы во всех отношениях на правах командующего отдельной армией, с присвоением прав губернатора, с непосредственным подчинением мне. 3. Приказываю генерал-майору Волкову привести в повиновение всех неповинующихся верховной власти, действуя по законам военного времени». Однако на защиту Семенова сразу же встало командование японского экспедиционного корпуса. Генерал Волков дальше Иркутска проехать не смог, а посланные им в Читу офицеры были изгнаны оттуда семеновцами. Японский генерал Юхи заявил, что «Япония не допустит никаких мер против Семенова, не останавливаясь даже для этого перед применением оружия...». Именно такую инструкцию получила дислоцированная в Забайкалье 3-я дивизия императорской армии. Японская сторона уже вторично вставала на сторону атамана Семенова в его «конфликте» с Верховным правителем России. Когда в начале декабря 1918 года генерал Хорват по приказу адмирала Колчака в полосе отчуждения КВЖД разоружил сотню атамана Калмыкова, власти Токио выразили резкий протест, усмотрев в этом оскорбление высшего японского командования, которому был подчинен калмыковский отряд. Тем самым Колчаку было дано понять, что в отношении Семенова подобные действия будут пресекаться и что омское правительство может оказаться без тихоокеанских портов, откуда Антанта снабжала Верховного главнокомандующего Белым движением всем необходимым для ведения Гражданской войны. Однако в своих «просеменовских и антиколчаковских» действиях японской стороне надо было объясниться перед державами Антанты. Было официально заявлено следующее: «во-первых, японское правительство не может «оставить Семенова на произвол судьбы ввиду несомненных его заслуг как первого активного борца против большевиков и немцев»; и во-вторых, бои между войсками атамана Семенова и генерала Волкова серьезно ослабят тылы сражавшегося на Восточном фронте Чехословацкого корпуса». Однако Верховный правитель России не хотел пасовать перед такими действиями Страны восходящего солнца, которые объективно шли во вред Белому движению. Российскому послу в Вашингтоне Г.П. Бахметьеву было /* if поручено добиться поддержки у американского президента Вудро Вильсона: Верховный правитель не может установить свою власть в Восточной Сибири, так как «возникли препятствия со стороны Японии, явно покровительствующей Семенову, который является выполнителем ее планов...». Государственный департамент США пошел навстречу просьбе адмирала Колчака. Американский посол в Токио Р. Моррис сделал соответствующий запрос правительству микадо. Точно также поступили послы Франции и Великобритании. Японской стороне в своих действиях на российском Востоке пришлось оправдываться перед союзниками по Антанте. Японские дипломаты заявили своим коллегам по Антанте, что «они являются защитниками мира на Дальнем Востоке и не могут согласиться на междоусобную войну (в стане белых сил. — А.Ш.) в районе, где они (японские экспедиционные войска. — А.Ш.) находятся для защиты... (российского. — А.Ш.) народа». Одновременно императорский Генеральный штаб и Министерство иностранных дел «прозрачно» намекнули военным атташе и послам держав Антанты в Токио, что атаман Семенов имеет такие же права на государственную власть в Забайкалье, как и адмирал Колчак в Западной Сибири, поскольку его верховная власть «еще не признана ни одной из держав». То есть в Токио дали ясно понять, что «единая и неделимая Россия» ушла в прошлое. Однако японская сторона заверила, что сделает все от нее зависящее для погашения конфликта между правителями Омска и Читы. Для разрешения конфликтной ситуации в стане Белого движения подключились французский генерал М. Жа- нен и английский генерал А. Нокс. Воинственности атамана Семенова хватило ненадолго — он оказался без поддержки держав Антанты. Но на Японских островах началась пропагандистская кампания против Верховного правителя России адмирала Колчака. Министерство иностранных дел Японии вручило управляющему МИДом омского правительства И.И. Сукину ноту, в которой говорилось, что Япония одобряет «высокопатриотические чувства и убеждения атамана Семенова... продолжает содействовать ему в его великом подвиге...». После такой поддержки полковник Семенов стал совершать новые «подвиги» в глубоком колчаковском тылу. К началу февраля 1918 года семеновцы захватили на Забайкальской железной дороге все исправные паровозы и 48 поездов с военными грузами держав Антанты, направлявшимися в Омск для колчаковских войск. Так, атаман Семенов распорядился задержать железнодорожный состав с американским оружием адмиралу Колчаку, потребовав от сопровождавшего эшелон американского офицера выдать ему 15 тысяч винтовок, угрожая в противном случае взять их силой. Когда генерал Хорват по указанию Колчака распорядился не перевозить по КВЖД грузы для войск Семенова, последний арестовал начальника отдела военных перевозок этой дороги. Атаман «силой своей власти» изъял деньги из читинского банка, его филиала на станции Маньчжурия, и стал «собственником» золотых приисков Забайкалья. Семенову с рук сошло даже то, что он послал свои отряды в район дислокации экспедиционных войск США и там семеновцы за «правонарушения» подвергли публичной порке американских солдат. Есть много свидетельств тому, насколько серьезно Япония делала ставку на атамана Семенова в своей экспансии на российский Дальний Восток и Забайкалье. Тот в феврале 1919 года созвал съезд феодальной верхушки бурят, монголов, тибетцев с целью их объединения и создания некоего монголо-бурятского степного государства под своим правлением. С согласия японцев Семенов присвоил себе аристократический титул князя Ванского. Было даже образовано «правительство» семеновской «Независимой Монголо-Бурятской республики». Новоиспеченный князь Семенов-Ванский просил президента США Вудро Вильсона содействовать созданию такого независимого государства в центре Азии и допустить его представителей на мирную конференцию по Дальнему Востоку. Однако такой «ход» азиатской политики Токио у держав Антанты успеха не имел. Те не хотели видеть в самом центре Азии марионеточное государство, во всем послушное Стране восходящего солнца. Союзникам по Антанте все же не без труда удалось уладить конфликт атамана Семенова с Верховным правителем России. Они были против решения конфликта во- -*assl|jg| енным путем, поскольку это могло серьезно ослабить силы Белого движения в Сибири. Японии были сделаны «категорические представления по этому вопросу», и Токио пришлось пойти на некоторые уступки антантовским защитникам адмирала Колчака. Колчаковская следственная комиссия, получив из Омска соответствующие инструкции, вопреки фактам не установила «задержки воинских грузов для фронта и злонамеренного перерыва телеграфного сообщения». Но попытка создания монголо-бурятского государства, ограбление банков и захват золотых приисков были оценены как «деяния, носящие явно антигосударственный характер». Комиссия также зафиксировала многочисленные факты разбоя, массовых убийств и диких зверств в семеновских застенках. Подобные деяния атамана Семенова в годы Гражданской войны в России было трудно с кем-либо сравнить. Только в районе станции Адрианавка летом 1919 года семеновцы расстреляли 1600 человек из числа «противников атамана». В Забайкалье было создано 11 застенков смерти — Бадмаевский в Чите, на железнодорожных станциях Маккавеево, Даурия и в других местах. В занятых районах Забайкалья семеновцы осуществляли массовый террор. Из Омска командующему белыми войсками на Дальнем Востоке генерал-майору П.П. Иванову-Ринову поручили вступить в прямые переговоры с атаманом Семеновым. Верховный правитель разрешал оставить его в должности командующего корпусом с подчинением «на обычных воинских началах командующему войсками на Дальнем Востоке». В ответ Семенов потребовал сохранить за ним звание атамана и утвердить произведенные им присвоения воинских званий, наград и прочего. Японцы потребовали от Колчака гораздо большего в отношении Семенова: присвоить ему очередное (генеральское) воинское звание и назначить на должность «главного начальника» всех казачьих войск Дальнего Востока — Забайкальского, Амурского и Уссурийского. Верховный правитель России пошел,™ такое производство в генералы и «главное атаманство». Но, кроме этого, японцы поставили омскому прави тельству условия, что семеновские войска ни в коем случае не могут быть посланы на фронт и что главнокомандующему японскими экспедиционными войсками на российском Востоке в подчинение переходят, помимо интервентов, все белые русские отряды. Это означало потерю адмиралом А. В. Колчаком даже видимости верховной власти на Дальнем Востоке и в Забайкалье. Верховному правителю России и Верховному главнокомандующему вооруженными силами Белого движения пришлось уступить Японии во всем. В приказе № 136 адмирал Колчак реабилитировал атамана Семенова. Лишь после этого тот телеграфировал в Омск о своем подчинении Верховному правителю. Генерал-майор Г.М. Семенов был назначен командиром 5-го корпуса и помощником командующего войсками Приамурского военного округа. Он стал фактически старшим среди атаманов дальневосточных казачьих войск. Вскоре последовали новые назначения. Атаман Семенов пишет в своих мемуарах: «В октябре месяце 1919 года последовало назначение меня военным губернатором Забайкальской области и помощником Главнокомандующего вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа, каковым являлся генерал Розанов, имевший свою главную квартиру во Владивостоке». Адмирал Колчак 4 января 1920 года передал гене- рал-майору Семенову всю полноту военной и государственной власти «на территории Российской восточной окраины». Последний 8 января создал под своим председательством очередное правительство. Теперь оно называлось «правительство Российской восточной окраины» и, как и прежнее, пользовалось всей полнотой поддержки со стороны Японии. Разыгранный японской стороной конфликт между атаманом Семеновым и омским правителем адмиралом Колчаком дорого обошелся белогвардейцам в Гражданской войне. Семенов не дал ни одного своего солдата Колчаку, когда Восточный фронт начал рушиться под напором Красной Армии. Все приказы, просьбы послать солдат на колчаковский Восточный фронт даже тогда неизменно отклонялись. Объясняется это одним: у Японии были свои собственные планы относительно будущего России и ее восточных территорий... Вспыхнувший летом 1918 года вооруженный мятеж Чехословацкого корпуса изменил всю картину начавшейся Гражданской войны в России, прежде всего в Сибири и на Дальнем Востоке. Он был сформирован по инициативе Союза чехословацких обществ в России осенью 1917 года из военнопленных чехов и словаков австро-венгер- ской армии и до марта 1918 года дислоцировался в тылу Юго-Западного фронта. Корпус состоял из двух пехотных дивизий и запасной бригады (численность — около 30 тысяч человек; командир — генерал В.Н. Шокоров, начальник штаба — генерал М.К. Дитерихс). В связи с брест-литовскими переговорами 1918 года, по согласованию с державами Антанты, 15 января Чехословацкий корпус был объявлен автономной частью французской армии. Встал вопрос о переброске корпуса в Западную Европу. 26 марта Советское правительство заявило о готовности эвакуировать его через Владивосток. К концу мая 63 эшелона с чехословаками (численностью более 40 тысяч человек) растянулись по железной дороге от станции Ртищево (в районе Пензы) до Владивостока, то есть на протяжении около 7000 километров. Попытки советских властей использовать Чехословацкий корпус в боевых действиях не только против германцев и австрийцев, но и против Украинской народной республики успеха не имели. Стремление разоружить корпус, наталкивавшееся на желание чехословаков вывезти с собой максимум оружия; задержки эшелонов и изменение маршрута части из них, взаимное недоверие Совета народных комиссаров и корпусного командования привели к восстанию. 20 мая совещание делегатов Чехословацкого корпуса в городе Челябинске постановило не сдавать оружия и продолжать движение на Владивосток. Были образованы новые руководящие органы: Временный исполнительный комитет чехословацкой армии (председатель Б. Павлу), военная коллегия и военный совет (подполковник С.Н. Войцеховский, капитаны Р. Гайда и С. Чечек). 25 мая в сибирском городе Мариинске произошло первое вооруженное столкновение советских войск и Че хословацкого корпуса. В тот же день его командование перехватило директивный приказ председателя Реввоенсовета Л.Д. Троцкого (Бронштейна) о расстреле на месте каждого вооруженного чехословака и о заключении в лагеря для военнопленных всего состава «Мариинского» эшелона. Это стало прямым поводом к немедленному выступлению Чехословацкого корпуса (как французских войск Антанты) против Советской власти, которое началось четырьмя оперативными группами: Поволжской, Челябинской, Сибирской и Владивостокской. Последней командовал подполковник старой русской армии Войце- ховский (получивший в колчаковской армии в 1919 году звание генерал-лейтенанта). Чехословаками при поддержке местных сил белых была захвачена вся Сибирская железнодорожная магистраль от Волги до Владивостока. В Казани был захвачен золотой запас РСФСР, переданный позже Всероссийскому правительству адмирала Колчака. После этого основные силы Чехословацкого корпуса были повернуты на Запад с целью создания нового антигерманского фронта... Чехословаки (белочехи) захватили власть во Владивостоке 20 июня. К этому времени их находилось здесь около 15 тысяч — вооруженных солдат и офицеров. Председатель исполнительного комитета Владивостокского совета К.А. Суханов и другие члены совета — большевики были расстреляны. К власти пришла городская дума, в которой большинство мест имели правые социалисты-революционеры (эсеры) и меньшевики. 6 июля интервенты объявили город-порт, где обосновалось «Временное правительство автономной Сибири», а затем так называемый Деловой кабинет (был создан летом 1918 года в китайском городе Харбине управляющим КВЖД генералом Д.Л. Хорватом), под протекторатом союзных держав Антанты. Владивостокские войска Чехословацкого корпуса начали наступление на север Приморья, но неожиданно для себя столкнулись с энергичным сопротивлением Красной гвардии и партизанских отрядов. Под городом Никольск-Уссурийский образовался так называемый Уссурийский фронт. В начале лета 1918 года атаман Семенов потерпел от красных войск поражение в Забайкалье, а части белоче- хов и атаман Калмыков не смогли добиться успехов на Уссурийском фронте. Это заставило Антанту (прежде всего Японию) усилить свое военное присутствие в Приморье, а американского президента Вильсона принять решение о посылке экспедиционных войск на российский Дальний Восток для его оккупации. Адмирал Хирохару Като получил указание расширить зону действия японских экспедиционных сил. Он решил прежде всего овладеть устьем реки Амур. 2 августа 1918 года в город Николаевск-на-Амуре в сопровождении четырех миноносцев прибыло несколько японских транспортов с десантными войсками. Во Владивосток начали прибывать новые войска интервентов. 3 августа там высадился переброшенный из Гонконга английский 25-й Миддлсекский полк, 9 августа — французский батальон, 12 августа — 12-я японская пехотная дивизия численностью около 16 тысяч человек, 16 августа — американский экспедиционный корпус из двух полков и вспомогательных подразделений (около 9 тысяч человек). Верховным главнокомандующим союзными войсками Антанты на российском Дальнем Востоке назначается японский генерал Отани. Под его командование попадали все интервенционистские силы. 18 августа генерал Отани издал следующий приказ: «Я имею честь сообщить, что его величество император Японии назначил меня командующим японской армией во Владивостоке и что мне единогласно всеми союзными державами поручено также командование их армиями на русской окраине Дальнего Востока. Командование полагает, что дух сотрудничества и дружбы, существующий между нашими армиями, даст возможность без затруднений произвести нужные и успешные действия. От всей души надеюсь, что наши армии будут совместно работать для достижения общей цели. (Подписано) генерал Отани, главнокомандующий союзными армиями». Усилившись таким образом, интервенты начали принимать самое широкое участие в боевых действиях на Уссурийском фронте, где чехословаки не могли сломить сопротивление отрядов Красной гвардии. В конце августа часть интервенционистских сил из Владивостока прибыла на фронт под общим командованием японского генерала Оой (командир 12-й дивизии). Первый крупный бой с участием интервентов (части 12-й дивизии японской императорской армии, один английский и один французский батальоны, три батальона чехословаков) произошел близ разъезда Краевского 22—23 августа. По признанию генерала Оой, потери в этом бою только одних японцев составили 200 человек. После взятия разъезда Краевского на Уссурийский фронт прибыл 27-й американский пехотный полк под командованием полковника Штейнера. Белочехи, белогвардейцы и войска интервентов большими силами перешли в успешное наступление, продвигаясь на север к Хабаровску вдоль линии железной дороги, заняв станцию Би- кин и город Иман. Красные войска отступали или разрозненными отрядами уходили в тайгу, где создавали свои базы и переходили к партизанским действиям. Полковник Штейнер так отозвался об августовских боях на Уссурийском фронте: «Когда мы вернемся в Америку, то самым доблестным делом, которое мы можем занести в историю нашего полка, будет наше участие в делах 12-й дивизии японской императорской армии под командой генерала Оой». Вскоре весь российский Дальний Восток оказался полностью отрезанным от Советской Республики. 1 сентября 1918 года войска атамана Семенова, начавшего наступление от границ Маньчжурии, и чехословаки захватили столицу Забайкалья — город Читу. Вся линия Транссиба, от озера Байкал до Владивостока, осенью оказалась в руках белых и интервентов, равно как и все города и территория Дальнего Востока (не считая партизанских зон в тайге). 4 сентября японские войска при поддержке калмы- ковцев захватили город Хабаровск, а 18 сентября — город Благовещенск. В этих городах японцы захватили суда Амурской речной военной флотилии: мониторы «Смерч» и «Шквал», 4 канонерские лодки, вспомогательные суда «Бурят» и «Монгол». Однако часть судов их экипажи, прежде чем оставить базы речной флотилии интервентам, потопили. Совместные действия интервентов — японцев и американцев в это время стали давать трещину. Если первые делали ставку на поддержание порядка в Хабаровске, на территории между городами Никольск-Уссурийский и Иман силами отряда Калмыкова, не вмешиваясь в его репрессивные действия против местного населения, то вторые в лице генерала Гревса были озабочены кровавым террором калмыковцев в зоне ответственности их войск. Начальник американского гарнизона в Хабаровске полковник Штейнер доносил своему начальнику: «В войсках Калмыкова не имеется даже и видимости дисциплины; его владычество... является позором для союзников... Высшие офицеры казачьих войск расположились в здании японской главной квартиры». Командующий американским экспедиционным корпусом генерал Гревс обратился к союзному главнокомандующему японскому генералу Отани с просьбой заставить атамана Калмыкова прекратить кровавый беспредел в Хабаровске. Конфликт возник из-за того, что в ночь на 27 января 1919 года из калмыковского отряда, общей численностью около 1100 человек, дезертировали сразу 700 человек. Часть из них ушла в окрестные леса, а 398 человек с лошадьми и вооружением, в том числе с 4 орудиями и 3 пулеметами, явились в штаб 27-го американского полка и попросили принять их под свою защиту. Гревс писал Отани: «?Принимая во внимание то обстоятельство, что отряд Калмыкова был вооружен и снаряжен японцами, ими поддерживается и оперирует, подчиняясь японским силам, я прошу принять надлежащие меры для обуздания остатков войск Калмыкова. В случае, если японские войска более не отвечают за действия этого человека, я прошу вас меня об этом уведомить». Однако японское командование на Дальнем Востоке вовсе не собиралось «ограничивать» действия тех белых сил, на которые оно в годы Гражданской войны в России от начала и до конца делало ставку. Поэтому генерал Отани со всей японской вежливостью ответил американскому генералу. «Я имею честь заверить вас, что японские войска не несут никакой ответственности за то или иное поведение войск Калмыкова. Принимая во внимание, однако, что японское правительство до настоящего времени оказывало помощь войскам Калмыкова снаряжением и продовольствием и что японские войска действовали совместно с войсками Калмыкова, мы считаем нашим долгом дать Калмыкову должные советы для удовлетворения и мирного разрешения вопроса, возникшего в связи с последними информациями полк. Штейнера. Необходимость нашего вмешательства увеличивается, так как имеются основания опасаться серьезной угрозы поддержанию мира и порядка, в случае если не будет достигнуто удовлетворительное разрешение упомянутого вопроса. Прошу вас принять мои наилучшие пожелания, остаюсь и т.д.». Амурская область в скором времени оказалась той территорией Дальнего Востока, из которой японским войскам пришлось уйти под сильным давлением многочисленных партизанских отрядов. Берега Амура стали местом самой ожесточенной борьбы в ходе Гражданской войны на Дальнем Востоке. Однако, прежде чем покинуть с боями южное Приамурье, японцы попытались по-своему навести там «должный порядок». Так, 2 октября 1918 года штаб главнокомандующего союзными войсками Антанты на Дальнем Востоке генерала Отани сообщил в Зейскую золотосплавочную лабораторию: «Ввиду того, что в России еще не установилась законная власть, которая могла бы распоряжаться государственными ценностями, во исполнение приказа главнокомандующего союзными войсками генерала Отани уведомляю, что нахожу необходимым наложить свою печать на железный шкаф, находящийся в кладовой зейского казначейства, в котором хранится казенное золото в количестве 56 пудов 3 фунтов 5 золотников 36 долей. Майор генерального штаба главнокомандующего союзными армиями Шого Хасабе». Такие действия японских военных вызывали законное возмущение представителей белой власти на Дальнем Востоке. Так, управляющий Амурской областью писал в Харбин генералу Хорвату: РАЗГРОМ ЯПОНИИ И САМУРАЙСКАЯ УГРОЗА -жЩ . «30 января 1919 г., № 118. Хранившееся в Уголовском золото в количестве около 12 пудов взято японским штабом и находится в Хабаровске. Без выдачи этого золота предприятия Бурейского горного округа не могут приступить к заготовкам довольствия, что возможно сделать только зимним путем. Население округа является необеспеченным, ходатайствую о скорейшем возвращении золота Комиссии по денационализации приисков Амурского и Бурейского округов для выдачи по принадлежности». Чтобы «ликвидировать» вооруженное сопротивление амурчан, японское командование потребовало от населения Приамурья сдачи оружия и казенного (военного) обмундирования. Но результаты такой акции оказались минимальными. В сельской местности повсеместно стали создаваться партизанские отряды, которые первоначально больше напоминали сельские отряды самообороны от карательных действий белых и японских отрядов. Скоро южное Приамурье стало ареной постоянных вооруженных столкновений. Японские интервенционистские войска оказались втянутыми в изнурительную и малоуспешную войну «правительства» области во главе с со- циалистом-революционером (эсером) Алексеевским с красными амурскими партизанами. Японские войска стали нести ощутимые потери в людях, например, в бою у села Мазаново они лишились только убитыми 60 солдат. Настоящее сражение произошло у села Андреев ка в феврале 1919 года. По донесению партизанского командования, японский отряд, отступив, оставил на заснеженном поле боя свыше 400 убитых своих солдат, в том числе двух офицеров — майора Хори и поручика Фурутани. Близ деревни Малоперки партизанами был полностью уничтожен разведывательный отряд интервентов в составе 68 пехотинцев. Японское командование так и не смогло «удержать» за собой южное Приамурье. Участники Гражданской войны на Дальнем Востоке, вспоминая о боях амурских партизан (Амурской партизанской армии) с японцами, писали о накале боев весной 1919 года: «...Партизанские отряды подверглись нападению японцев у деревни Павловки. Заняв позицию на окраине деревни, партизаны встретили японцев сильным ружейным, пулеметным и орудийным огнем. Бой длился около 12 часов. Четыре раза цепи японцев подходили к деревне, но были отброшены. Израсходовав все патроны и снаряды, партизаны вынуждены были отойти. 15 марта 1919 года разведка партизан в 4 километрах от деревни Чудиновки обнаружила японский отряд, имевший около 400 штыков с пулеметами. Обладая количественным превосходством, партизаны развернулись в цепи, охватывая при помощи конной разведки расположение японцев полукругом. Японцы и партизаны залегли друг против друга на расстоянии 150—200 метров. Партизанам помогал мороз. Японцы не привыкли к холодам. Защищаясь от мороза, они накидывали на себя много теплой одежды, становились неуклюжими, малоподвижными и были прекрасной мишенью. Наши стрелки — охотники и фронтовики — меткими выстрелами вырывали из японских рядов десятки солдат. Огромная снежная площадь покрылась японскими трупами. Весь японский отряд был уничтожен. Партизаны захватили 380 винтовок, столько же комплектов обмундирования, большое количество пулеметных и ружейных патронов, два пулемета «нарисаки», аптеку и много военного снаряжения. Партизаны потеряли 3 человек убитыми и 48 ранеными, из которых 11 умерли, Партизаны вошли в Чудиновку, и разведка сообщила о движении больших сил японцев и белогвардейцев с Юх- тинского и Черновского разъездов. Главком товарищ Драгошевский выбрал позиции, и партизаны приготовились к бою. Враг спустился с горы в долину. Обнаружив цепи партизан, японцы открыли по ним огонь. Бой начался в 13 часов и продолжался до 20 часов. В этом бою участвовало семь эшелонов (железнодорожных. — А.Ш.) японских войск. У японцев было много пулеметов, батарея и два броневика. Несмотря на это, партизаны разгромили их, перерезали железную дорогу и заняли деревню Желтый Яр на реке Зее. Японцы потеряли в этом бою убитыми: одного генерала, несколько штабных чинов, много офицеров и около 800 солдат. Кроме того, раненых — свыше 1000 человек. Партизаны захватили три трехдюймовых орудия, око- Jf ло 400 снарядов к ним, более 1000 винтовок, 15 000 патронов и много другого вооружения и снаряжения. Потери партизан были тяжелы, но все же значительно меньше японских — 118 убитых и около 200 раненых. Павшие в бою партизаны были похоронены в Чудиновке в братской могиле. 28 марта Амурская партизанская армия повела наступление на Бочкарево с двух сторон с целью захвата на станции боеприпасов. В результате боя были убиты около 450 японцев и белогвардейцев, партизаны потеряли 107 человек убитыми и около 30 ранеными...» Японское командование в Приамурье обратилось за военной помощью к американцам. Генерал Гревс 3 марта доносил в Вашингтон о сложившейся ситуации: «Японская главная квартира сообщила мне о следующих потерях, понесенных японскими войсками в боях против большевиков недалеко от Благовещенска. 11 февраля — два офицера и одиннадцать солдат убиты под Забытой. 15 февраля — офицер и десять-одиннадцать солдат убиты вблизи Андреевской. 16 февраля — разведывательный японский отряд в составе одного офицера и 50 солдат встретил вблизи селения Саранского, находящегося в 30 км к северо-западу от Алексеевской, большевистский отряд, силою около 2500 чел.; японский отряд был целиком уничтожен. В тот же день два отряда пехоты силою до двух рот, общей численностью около 250 солдат, одна артиллерийская рота и взвод пехоты в разное время встретили тот же отряд большевистских войск; только трем японцам удалось спастись, остальные были уничтожены. В связи с этим 12 февраля ген. Ои из Хабаровска попросил полк. Штейнера послать на помощь японцам роту американских солдат. Полк. Штейнер запросил моих инструкций. Я послал к начальнику японского штаба начальника моего штаба, полк. Робинсона, и попросил его объяснить там, что, прежде чем я смогу принять участие в этом столкновении, я должен быть уверенным, что так называемые большевистские силы не являются русскими, сопротивляющимися несправедливому обращению с ними со стороны войск. Начальник японского штаба заявил, что он ничего не слышал от ген. Ои об этом столкновении, и попросил Робинсона не предпринимать никаких мер до тех пор, пока японский штаб не сообщит каких-либо дальнейших сведений. В дальнейшем по этому поводу мне ничего не было сообщено». Амурская область стала тем местом на Дальнем Востоке, где интервенты не смогли наладить согласованных боевых действий против красных партизан. Это стало одной из причин того, что японские войска там надолго не удержались. Амурские партизаны полностью нарушили систему японских коммуникаций и линий связи в южной части Приамурской области. На линии железной дороги уничтожались мосты и казарменные помещения, спиливались телеграфные столбы. Отряд «Черный ворон» на участке Екатеринославка — Бочкарево уничтожил десять мостов и разрушил железнодорожную станцию Поздеевку. В августе — сентябре 1919 года Архаробуреинский партизанский отряд на линии железной дороги сжег 59 мостов, прервал телеграфное сообщение между станциями Бурея и Облучье, испортил телеграфную линию вдоль берега реки Амур, уничтожил подводный кабель на реке Бурее и отрезал станцию Иннокентьевскую (там находился крупный гарнизон противника) от городов Благовещенск и Хабаровск. Японские войска под ударами Амурской партизанской армии оставляли сельские местности и стягивались к столице Приамурья Благовещенску. Город был окружен партизанскими силами 4 февраля 1920 года. Через два дня власть в Благовещенске перешла в руки Временного исполнительного комитета Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Японское командование, не получив подкреплений из Приморья, было вынуждено приступить к переговорам. Началась эвакуация японских интервенционистских сил, которая закончилась 3 марта... Оставление японцами Амурской области совсем не означало, что они начинают покидать дальневосточную окраину России. За ними оставались Приморье, часть Забайкалья и город Хабаровск, откуда они могли постоянно угрожать партизанской Амурской области. Все это давало японскому командованию возможность силой оружия расширять свои «завоевания» на Дальнем Востоке. Адмирал Хирохару Като отправил корабельный десантный отряд на Камчатку, который в сентябре этого же года высадился на берегу Авачинской бухты в Петропавловске. То, что японцам не удалось в 1905 году, было сделано тринадцать лет спустя. Огромная по территории и слабо заселенная Камчатская область оказалась в их руках со всеми своими богатейшими рыбными и пушными промыслами. Япония добросовестно выполняла свои обязательства перед Антантой — ее войска с первых дней интервенции были основой сил союзников. Уже к 1 октября 1918 года японских войск на тихоокеанской окраине Советской России насчитывалось около 73 тысяч. Преимущественно это были полевые войска — пехота, батареи легких пушек. Токио постоянно наращивал свои вооруженные силы на Дальнем Востоке, все больше и больше втягиваясь в идущую здесь Гражданскую войну, с первых же дней встав на сторону Белого движения. Подсчитано, что с августа 1818 года по октябрь 1919-го Япония ввела на территорию дальневосточного края 120 тысяч своих войск. Общая же численность войск интервентов здесь в начале 1919 года составила 150 тысяч человек. По сути дела, речь шла об оккупации войсками Антанты, и прежде всего Японией, огромной территории своей бывшей союзницы по Первой мировой войне на Востоке. Оккупация носила явно «японскую» окраску, поскольку Страна восходящего солнца не делала большого секрета из своих территориальных притязаний в отношении соседки России как романовской, царской, так и советской. По американским данным, на 15 сентября 1919 года интервенционистские силы Антанты на Дальнем Востоке насчитывали в своих рядах более 60 тысяч японских, 9 тысяч американских, 1500 английских, 1500 итальянских, 1100 французских и 60 тысяч чехословацких солдат и офицеров. Кроме того, имелись «белые» китайские, румынские и польские воинские части. Дальневосточное союзное командование войск Антанты распределило между собой участки железнодорожной магистрали для ее коллективной охраны от «дивер сий» красных партизан. Поскольку на линии железной дороги находилась большая часть жизненно важных центров, то речь шла не об охране железной дороги Владивосток — Байкал, а об открытой оккупации части территории России. Поскольку японские войска преобладали в силах союзников, то им и досталась для охраны большая часть железнодорожной линии. Штаб-квартира командующего интервенционистскими силами Антанты на Дальнем Востоке и Восточной Сибири японского генерала Отани продолжала оставаться во Владивостоке. В бухте Золотой Рог и на внешнем рейде перед островом Русский стояли корабли интервентов. На их флагштоках чаще всего смотрелся красно-белый «солнечный» флаг империи на Японских островах. Другие державы Антанты представлены были на владивостокском рейде, как правило, одиночными военными судами. Важнейшие пункты Приморья и Приамурья занимались японскими войсками под командованием генералов Оой и Ямала, чья 24-я пехотная бригада участвовала во взятии германской крепости Циндао на Шаньдунском полуострове в Китае. В Забайкалье находились японские войска под командованием генерала Судзуки, в трудные дни постоянно приходившего на помощь семеновцам. Войскам последнего больше всего пришлось «пострадать» в ходе Гражданской войны в России. Другие интервенционистские союзные войска Антанты располагались на Дальнем Востоке следующим образом. Командующий американским экспедиционным корпусом генерал Гревс со своим штабом располагался во Владивостоке. В Хабаровске стояла американская пехотная бригада полковника Моора. В Верхнеудинске (современный город Улан-Удэ) и Забайкалье находился отряд американских войск под командованием полковника Морроу. Силы прочих стран Антанты, как правило, базировались во Владивостоке, поближе к своим кораблям. Интервенты с первых дней установили свое полное господство в дальневосточных прибрежных водах. Здесь действовали японская эскадра под командованием адмирала Хирохару Като и американская эскадра адмирала Найта. Места выхода красных партизанских отрядов на морское побережье не раз оказывались под ударами интервентов, которые под прикрытием огня корабельной артиллерии высаживали в прибрежных селениях десантные отряды. С установлением в Омске власти Верховного правителя России адмирала А.В. Колчака (русского ученого-океано- графа, полярного путешественника и флотоводца) по железнодорожной магистрали ему в больших размерах пошла помощь Антанты. Она особенно усилилась, когда колчаковские армии развернули широкомасштабное наступление на Запад, взяли Урал и вышли к Волге. Правда, помощь доходила до места назначения далеко не вся, часть грузов перехватывалась самовластным атаманом Семеновым и красными партизанами. Япония оказалась в числе наиболее щедрых «дарителей» помощи Верховному Главнокомандующему вооруженными (сухопутными и морскими) силами Белого движения в России. По решению Токио белым было передано 30 полевых орудий, 100 пулеметов, 70 тысяч винтовок, 43 миллиона пулеметных и винтовочных патронов, обмундирования на 30 тысяч солдат. Следует признать, что передавалось не самое новое вооружение; новое предназначалось для императорской армии. Всего за время Гражданской войны в России на содержание различных белогвардейских формирований японское правительство израсходовало 160 миллионов иен по ценам того времени. Однако бесспорным лидером в оказании военной помощи Белому движению в Сибири и на Дальнем Востоке оказались Соединенные Штаты как самая богатая мировая держава. В первой половине 1919 года США послали адмиралу А.В. Колчаку 250 тысяч винтовок, несколько тысяч пулеметов и сотен орудий. В августе того же года последовало новое «вливание» — свыше 1800 пулеметов, более 92 миллионов патронов к ним, 665 автоматических ружей, 15 тысяч револьверов и два миллиона патронов к ним. Не осталась в стороне и Великобритания, отправившая для белых войск во Владивосток две тысячи пулеметов. Однако такая военная помощь Белому движению в лице Верховного правителя России адмирала А.В. Колчака делалась державами Антанты далеко не бескорыстно. Газета «Иркутского военно-революционного комитета» в № 15 за 10 февраля 1920 года сообщала о золотом запасе России, который был захвачен чехословаками в городе Казани и впоследствии передан Всероссийскому правительству А.В. Колчака: «Находящийся в настоящее время в Иркутске золотой запас, охраняемый чехами, по своему происхождению должен быть возвращен тем, у кого он был взят, т. е. Советской власти. В состав золотого запаса входят русская золотая монета, иностранная, слитки, полосы и кружки. Здесь и золото Казанского, Московского и др. отделений Государственного банка. Из Самары он был эвакуирован в Омск. Стоимость его определялась в 645 410 096 (руб.). Сверх того золотые предметы Главной палаты мер и весов, золотые и платиновые самородки, а также золотистое серебро и серебристое золото и др. в 514 ящиках Монетного двора. Правильная оценка их не могла быть произведена, и означенные ценности числились на балансе в произвольной сумме 6 122 021 руб. 07 коп. Из означенного золота производилась переотправка исключительно во Владивостокское отделение Государственного банка. Туда в марте, августе и сентябре 1919 г. было отправлено золото на сумму 190 899 651 руб. 50 коп., не считая вышеозначенных 514 ящиков, которые тоже высланы во Владивосток. Сверх того, в октябре месяце 1919 г. было направлено во Владивосток, но задержано в Чите золото в слитках на 10 557 744 руб. 06 коп. и в монете российской — на 33 млн. руб., всего — 43 557 744 руб. 06 коп. В Читу же, куда эвакуировалось Омское отделение, отправлены слитки золотосплавочных лабораторий на 486 598 руб. В эшелоне, прибывшем уже в настоящее время на ст. Иркутск, должно находиться российской монеты на 397 460 743 руб. 78 коп.». Каким образом золотой эшелон оказался в Иркутске? В самом конце 1919 года войска чехословаков (переименованные в феврале этого года в Чехословацкую армию в России) в условиях начавшейся суровой сибирской зимы заблокировали на Транссибирской железнодорожной магистрали движение эшелонов отступавшей колчаковской армии. Это было сделано командованием белочехов с целью беспрепятственного проезда своих воинских эшело нов во Владивосток. 1 января 1920 года командование Чехословацкой армии взяло адмирала Колчака и золотой запас РСФСР «под свою защиту». Это было сделано по приказу французского генерала Жаннена, представителя Антанты при колчаковском Всероссийском правительстве. Верховный правитель России оказался фактически арестован, а золотой запас Российского государства — «военной добычей» чехословаков. Однако вывезти и Колчака и золото в портовый город Владивосток Чехословацкой армии в России не удалось. Генерал Жаннен приказал командованию белочехов передать золотой эшелон во Владивостоке в руки Японии, а чехословацкий министр иностранных дел Э. Бенеш — доставить его в Прагу. 15 января во имя обеспечения беспрепятственного движения эшелонов белочехов к Владивостоку они выдали на станции Иннокентьевская близ Иркутска бывшего Верховного правителя России адмирала А. В. Колчака представителям новой местной власти — иркутскому Политическому центру. Или, говоря иными словами, они отдавали его на расстрел. Несколько позднее командование чехословаков согласилось оставить в Иркутске золотой запас той страны, которую они спешили покинуть. Золотой эшелон состоял из 18 вагонов, в которых находились 5143 ящиков и 1678 мешков с золотом, платиной, серебром, ценными бумагами и прочим достоянием Советской России. «Золотой эшелон» был отправлен из Иркутска в обратную сторону под охраной батальона красноармейцев 262-го полка 30-й стрелковой дивизии. Ответственность за доставку эшелона возлагалась на представителя Особого отдела ВЧК при 5-й армии А.А. Косухина. 7 февраля на сибирской железнодорожной станции Куйтун между представителями правительства РСФСР и командованием Чехословацкой армии было подписано перемирие. 2 сентября 1920 года последний транспорт с чехословацкими солдатами и офицерами покинул Владивосток и взял курс на далекую Европу. Незадолго перед этим два чехословацких полка взбунтовались против дальнейшего участия в Гражданской войне в России, были разоружены и отправлены «под арест» на остров Русский под Владивостоком. За время пребывания в колчаковской столице городе Омске золотой запас РСФСР заметно «похудел». Адмирал Колчак истратил на закупку оружия и военного снаряжения в США, Японии, Великобритании и Франции, на содержание своей Белой армии и государственного аппарата из золотого запаса, по приблизительным подсчетам, 11,5 тысячи пудов золота, или около 242 миллионов золотых рублей. Больше всего досталось Великобритании — 2883 и Японии — 2672 пуда золота. США было передано — 2118 и Франции — 1225 пудов золота. Верховный правитель России расплачивался русским золотом за «неликвиды» держав Антанты, которые остались на ее военных складах после Первой мировой войны и теперь в виде военной помощи Белому движению бросались в пламя Гражданской войны. Однако не только золотом приходилось расплачиваться с интервентами из союзной Антанты. Так, только за три месяца 1919 года с Дальнего Востока ими было вывезено 3 миллиона шкурок ценной пушнины, в том же году «уплыло» с его берегов 14 миллионов пудов сельди, не считая огромного количества древесины — кедровой сосны и много другого, что хранилось на складах порта Владивосток и других городов... Разгром армий адмирала Колчака, начало эвакуации Чехословацкой армии из России, рост движения протеста под лозунгом «Руки прочь от России!» в собственных странах заставили руководство Антанты пересмотреть свою позицию в отношении продолжения интервенции на Дальнем Востоке. Оно начало эвакуацию своих войск через Владивосток. Но поскольку Гражданская война в России на ее тихоокеанской окраине еще далеко не закончилась, там кго-то должен был «остаться». Выбор европейских держав и США, разумеется, выпал на Японскую империю, которая, к слову говоря, сама этого желала, и даже очень. В ноте американского правительства от 9 января 1920 года послу Японии в Вашингтоне Шидехара излагалась позиция США в вопросе продолжения военной интервенции на российском Дальнем Востоке и в Восточной Сибири. Что правительство Соединенных Штатов «не собирается создавать каких-либо препятствий мерам, кото рые японское правительство может найти необходимыми для достижения целей, являвшихся основой взаимодействия американского и японского правительств в Сибири». Далее в ноте говорилось, что правительство США не отказывается от своих интересов на Востоке старой России, «а равно от своего намерения совершенно открыто и дружески действовать совместно с Японией во всех практически осуществимых планах...». В начале 1920 года премьер-министр Страны восходящего солнца Хара заявил в интервью, что Япония намерена лишь оказывать сопротивление большевистскому движению и не собирается оставаться в Сибири после выполнения этой задачи. При этом премьер Хара добавил, что Токио никогда не примирится с таким режимом в Восточной Сибири, который противоречил бы ее интересам. Присутствие японских экспедиционных войск на дальневосточной земле вызывало неизбежный рост партизанского движения и накала Гражданской войны. Этому во многом способствовала деятельность местных большевистских организаций, которые в большинстве случаев брали на себя руководство вооруженной борьбой с иностранными интервентами, прежде всего японцами и белогвардейцами. 22 января 1920 года Дальневосточный областной комитет Российской Коммунистической партии (большевиков) обратился к местному населению и партизанам с воззванием. В нем говорилось: «Скоро исполнится два года, как трудящиеся Дальнего Востока и Сибири ведут непрерывную вооруженную борьбу с русскими контрреволюционерами и иностранными войсками. Эта борьба идет успешно. Из двенадцати миллионов населения Сибири десять уже свободны, и только двухмиллионное население Дальнего Востока продолжает страдать под гнетом японских штыков и самозваных атаманов. На днях советская Красная Армия, укрепившись в Иркутске, перейдет в Забайкалье и поведет борьбу с японскими войсками. Из заявлений официальных газет Советской России мы знаем, что Россия не может примириться с захватом Японией Дальнего Востока, и если Япония не уйдет отсюда, то Советское правительство объявит ей войну. Мы, находящиеся здесь на Дальнем Востоке, ни на одну минуту не должны складывать оружия. Своей борьбой мы должны помочь советской армии продвигаться на восток. Этой борьбой мы говорим яснее ваших слов и ваших деклараций всему миру, что мы хотим присоединиться к Советской России и не желаем быть подданными Японии... Товарищи! Сейчас все слои населения поняли наконец, чего хотят и кого защищают иностранные штыки. И, за исключением небольшой кучки спекулянтов и продавших себя Японии Семеновых и Калмыковых, все население готово бороться против японского захвата. При таком единодушии наш враг нам не страшен, и чем дальше, тем успешнее пойдет борьба... И теперь мы говорим вам: сплотитесь все вокруг созданного нами Военно-революционного штаба коммунистов. Единение всех сил в борьбе с Японией сейчас необходимо, и никакая другая партия, кроме нас, не может его осуществить. Товарищи, организуйтесь и связывайтесь со штабом. Объединим все силы в борьбе за великую Советскую Россию. Долой иностранных хищников! Долой Японию! Да здравствует Российская федеративная советская республика! Да здравствует международная социалистическая революция! Да здравствует Третий Интернационал!» Японские войска после овладения Хабаровском попытались оккупировать соседнюю Амурскую область и захватить город Благовещенск. Но здесь они столкнулись со столь сильным сопротивлением амурских партизанских отрядов, что смогли продвинуться от Хабаровска в западном направлении всего лишь на сотню километров. Не помогло даже то, что японцам удалось завладеть большей частью речных судов, осуществлявших судоходство по Амуру. В Приамурье был создан так называемый Хабаровский фронт для борьбы с японскими интервентами. Его командующим стал военный комиссар Амурской области С.М. Серышев. Все силы амурских партизан были сведены в девять стрелковых полков и полк кавалерии. Позднее из них была сформирована 1-я Амурская стрелковая дивизия. Общая численность амурских партизан доходила до 20 тысяч человек. Партизанские полки были стянуты под Хабаровск, где они отразили попытки японских войск переправиться на левый берег реки Амур. Десантная операция интервентов у «Бешеной протоки» во второй половине мая 1920 года успеха не имела. Японскому командованию пришлось перебрасывать из Приморья по железной дороге в Хабаровск дополнительные силы. Упорное сопротивление населения Амурской области заставило японское командование попытаться карательными мерами утверждать свое господство на оккупированной территории повсеместно. За «неповиновение» сжигались целые деревни и устраивались показательные массовые расстрелы «непокорных» с целью запугать местное население. Такая участь, например, в марте 1919 года постигла деревню Ивановку. Крестьяне деревни Круглой Рождественской волости писали о бесчинствах японцев у себя: «Расстреляно японцами 25 человек, после которых осталось 25 душ семейств. Японскими отрядами деревня была посещена 2 раза: 17 февраля 1919 года было сожжено 23 двора, 25 октября 1919 года сожжено 67 дворов, имущество разграблено. Общий убыток от пожара и грабежей выражается в 201 315 рублей золотом». Подобных свидетельств история Гражданской войны на Дальнем Востоке знает немало. Вот одно из них — донесение американского офицера о том, что японский отряд 27 июля 1919 года арестовал девять жителей на железнодорожной станции Свиагино, которая охранялась американцами. В донесении рассказывалось и о казни: «Пятеро русских были приведены к могилам, вырытым в окрестностях железнодорожной станции; им были завязаны глаза и приказано встать на колени у края могил со связанными назад руками. Два японских офицера, сняв верхнюю одежду и обнажив сабли, начали рубить жертвы, направляя удары сзади шеи, и, в то время как каждая из жертв падала в могилу, от трех до пяти японских солдат добивали ее штыками, испуская крики радости. Двое были сразу обезглавлены ударами сабель; остальные были, по-видимому, живы, так как наброшенная на них земля шевелилась». Размах партизанского движения в Приморском крае вынудил командование интервенционистских сил — японское и американское провести совместную широкомасштабную карательную операцию в Ольгинском уезде. Он занимал обширную территорию на юго-востоке Приморья, где ныне находятся города: порт Находка и Партизанок (бывший Сучан). Эта операция в Сучанской долине относится к числу крупнейших с участием войск Антанты в Гражданской войне в России. В книге участников тех событий Н. Ильюхова и М. Титова «Партизанское движение в Приморье», изданной в 1928 году небольшим тиражом в ленинградском издательстве «Прибой», рассказывается о боевых действиях в Ольгинском уезде: «После казанского боя наступило зловещее затишье. Американцы и японцы отсиживались на занятых ими позициях. Мы не наступали, ограничиваясь разведкой и вылазками с целью узнать, что происходит у противника. Корейские партизаны, переодевшись в национальные костюмы, проникали на рудники и станции, где были сосредоточены силы врага, и через рабочих и другие источники узнавали о состоянии их сил. Перепуганные потасовкой, полученной от партизан, полковники и генералы всполошили все интервентские штабы. Осиное гнездо зашевелилось, ведь надо же было смыть позор только что пережитого погрома, да еще понесенный от кого? От «хулиганских шаек», от «красных»! Население чувствовало, что будет буря, и подготовлялось к ней. На севере уезда, в Тетюхе-Ольгинском районе, снова появились пароходы противника, произвели высадки и кой-где опять погладили население «каленым утюгом». В связи с этим отряд Глазкова снялся из Владимире-Алек- сандровки и ушел на север. После его ухода, около 10 июля, в бухте Чень-Ю-Вэй высадился с парохода крупный японский десант и без сопротивления занял Владимиро-Александров- ку, затем и все следующие за ней села — Унаши, Перятино, Новицкую — вплоть до Сучана, образовав таким образом сплошную цепь в низовьях Сучанской долины. Одновременно на станцию Кангауз прибывают эшелон за эшелоном преимущественно японо-американские войска с артиллерией и пулеметами, и с этого момента инициатива переходит в руки противника. Он повел общее наступление со всех пунктов — Ольги, Владимире-Александровки, Сучана, Кангау- за — с явным расчетом взять нас в кольцо. Как впоследствии установлено... этот поход против ольгинцев не носил локального характера, а был частью общего стратегического плана наступления, измерявшегося масштабом всех областей Дальнего Востока. Активность противника в этот период была проявлена в Хабаровском районе, в Амурской области и в Забайкалье, где имели место знаменитые летние бои. Расчет противника был таков: нанести сокрушительный удар партизанскому движению, достигшему зенита в своем развитии, а затем часть высвобожденных сил подать на сибирский фронт, где фактически решалась судьба всей контрреволюции. На нашем ольгинском фронте картина событий развертывается в следующем порядке. 9 и 10 июля со станций Кангауз и Тигровой, Сучанской ветки, двинулись крупные силы разношерстной интервенции. Отряд т. Шевченко, оказывая сопротивление, стал отступать в порядке в Сучан- скую долину, рассчитывая, видимо, на возможность нового объединенного удара по противнику. Отряд продвигался с походной быстротой. Громыхали пушки, шли бесконечные колонны пехоты и эскадроны кавалерии. Перевалив хребет, американцы заняли голодную деревню Гордеевку, из которой перед их приходом вышел отряд т. Шевченко, взяв направление через горы на деревню Серебряную. Войска интервентов продвинулись беспрепятственно в Бровничи. Здесь они делают остановку, и начинается расправа над крестьянами. В партизанских отрядах было много ребят из Бровничей. Село очень зажиточное. Подобно ушкуйникам, американцы и японцы вырубают плодовые сады, разоряют огороды, разбивают большие пасеки, а в доме владельца этих пасек Ворон-Ковальского забирают из ящиков все белье, одежду, серебряные ложки, бьют посуду. То же проделывается в домах всех партизан: режут свиней, гусей, кур, забирают лошадей и т.д.; словом — подобно саранче уничтожают все. Даже церковь превратили в стойло, устроили вокруг ее ограды окопы, а на колокольне установили пулеметы и наблюдательные посты; кресты, чаши и прочие предметы церковного обряда забрали, ободрали даже ценные украшения с икон и книг. Так поступали гунны XX века с крестьянскими селениями, посмевшими поднять оружие против господина капитала. О нравственных обидах и оскорблениях, нанесенных крестьянам и особенно женщинам и девушкам, которым «интервенты» не давали прохода со своими гнуснейшими предложениями, а порой учиняли и насилия, не приходится и говорить; для японцев в особенности это была обычная дикарская выходка. Часть интервентов, направившаяся в Серебряную, получила тут значительный щелчок по лбу от партизан отряда Шевченко, отступившего после этого в деревню Мельники. Сучанский отряд под руководством Лазо решил дать бой противнику, как только он двинется из Бровничей через Хмельницкую на Казанку и Фроловку. Между Бровничами и Хмельницкой на протяжении 4—5 верст тянется узкое ущелье, известное в народе под названием «Щеки», а партизанами прозванное «Дарданеллами». По левому берегу р. Сучана нагромоздились высокие суровые россыпи с отвесными скалами. «Чертов зуб» назывался один утес, откуда можно было бить противника даже камнями, так как дорога вплотную прижата к подошве скал рекой Сучаной, бурной, каменистой, с крупным валуном, недоступной для переправы. Правый берег реки граничит с большими горами, покрытыми густым лесом. Вот в этом-то ущелье и решено было дать бой противнику. Сучанский отряд засел в окопах, забаррикадировав себя естественными каменными блиндажами, где не взяла бы «никакая гайка». Шевченко отказался занять здесь позицию и со своим отрядом ушел на Мельники. Однако противник разнюхал о нашем плане и не пошел по этой дороге. Рассыпавшись сплошной цепью, ломая дикие хребты и высокие горы с едва проходимым лесом, направились, минуя «Щеки», прямо на деревни Бархатную и Хмельницкую. Нам пришлось снять обескураженный партизанский отряд и поспешить занять Хмельницкую, дабы не оказаться отрезанными; но здесь удержаться было невозможно, и отряд проследовал на Мельники, и оттуда горами через дер. Королевку перевалили в Сучанскую долину в дер. Серге- евку. С рудников противник не выступил, и сюда продолжался приток новых сил; в бухту прибывали суда и высаживали войска, которые продвигались далее. В деревнях Уна- ши, Перятино и других свирепствовали башибузуки: порки, расстрелы, грабежи, насилие, пожарища... Истреблялась вся живность — куры, гуси, свиньи; японцы проявили себя особенно большими любителями до сосочков-поросят. Вся беда, вся трагедия нашего положения была в том, что мы не могли дать хотя бы один бой, и это более всего деморализовало партизан. Численность противника была очень велика. На Сучан было стянуто, по достоверным известиям, до 3000 хорошо вооруженного войска. Ясно, что такое невыгодное для нас соотношение сил заранее предрешало и исход предпринятых противником операций. Лава противника, хлынувшая в Сучанскую долину, во всех деревнях оставляла гарнизоны численностью не менее двух рот, даже в небольших деревушках. За спиной партизанских отрядов теперь оставалось 2—3 деревеньки, а там — тайга... 14 июля отряды были стянуты в подтаежную деревню Молчановку, откуда мы полагали, разбившись на мелкие группы, переброситься в Анучинский и другие районы, оставив в Сучанской долине лишь местных партизан и распределив их по участкам для налетов на противника, засад, порчи связи и т.д. Однако попытки организованного распределения бойцов пошли прахом. Начался анархический разброд. Самотеком поплыли партизаны в разные стороны, и лишь небольшие отряды наиболее сознательных и стойких бойцов, сохранив организацию, ушли по намеченным участкам, законспирировавшись в лесах в районе своих сел. 15 июля в Молчановке вновь было созвано совещание комсостава и исполкома, но договориться здесь не удалось. Среди комсостава начались распри и упреки, которые исключали всякую возможность дальнейших согласованных действий. Так, Тетерин-Павлов демагогически выступал среди деморализованных партизан и, наконец, сгруппировав вокруг себя конный отряд в 2—3 десятка человек, не согласуя своих действий ни с кем, ушел через Вангоу в Иманский уезд. Сепаратизм довел его до положения маленького «батьки», причем для борьбы с белыми он добывал средства иногда путем «очистки» крестьянских кооперативов, контрибуций и конфискаций...» В ходе операции в Ольгинском уезде, особенно в Сучанской долине, интервентам удалось оттеснить партизанские отряды в тайгу и соседние уезды. Однако когда японцы, американцы и белогвардейцы, оставив здесь сильные гарнизоны, ушли во Владивосток, партизаны вышли из Уссурийской тайги и вновь заняли родные деревни. Партизанская война в Сучанской долине возобновилась вновь, и гарнизоны интервентов опять оказались в осадном положении. На протяжении всей Гражданской войны и интервенции на Дальнем Востоке одним из центров партизанского движения оставался шахтерский город Сучан (ныне Партизанск Приморского края). Белогвардейцев и японцев здесь не спасало даже то, что на рудниках стояли сильные гарнизоны и вся железнодорожная ветка Сучан — Владивосток, по которой осуществлялись перевозки сучанского каменного угля-антрацита, находилась под усиленной охраной японцев, американцев и китайских войск (партизаны прозвали белокитайцев «ходи»). Японское командование, чтобы обеспечить бесперебойную добычу каменного угля и его доставку во владивостокский порт, сменило гарнизон белых в Сучане на свой, японский. На Сучанских каменноугольных копях был установлен строжайший оккупационный режим. Контролировались все дороги, общение шахтеров с крестьянами соседних деревень, на рудниках круглосуточно дежурили военные патрули. Но даже в таких условиях интервенты несли в шахтерском городе потери в людях: «Насколько сильно бывало порой озлобление шахтеров против интервентов, белогвардейщины и того режима, в котором задыхалось все живое, можно судить по следующему случаю. Как-то весной сучанский шахтер-партизан Александр Третьяков возвращался с рудника в отряд. На участке дороги от рудника до дер. Ново-Веселая постоянно ходили японские дозоры (патрули). Третьяков, горя ненавистью к интервентам-«макакам», решил убить японского солдата и с этой целью заблаговременно положил в карман пару хороших камней (с оружием на рудники никого не пропускали). Около дороги сидели на солнышке два японских солдата. Партизан, притворившись пьяным, завел с ними разговор, а затем попросил закурить. Улучив удобный момент во время беседы, Третьяков ударил камнем по голове одного японца и поспешил выхватить у него из рук винтовку. Другой японец набросился на партизана со штыком, но Третьяков, избегая выстрелов, схватился голыми руками за ножеобразный японский штык и, несмотря на сильные порезы рук, мгновенно добрался до горла и этого солдата и, свалив его на землю, камнем же раздробил ему череп. Добив до смерти обоих солдат, Третьяков стащил их в ручей, а сам, захватив все добытые трофеи — 2 винтовки, патронташи и прочее, явился с победным видом во Фроловку, где ему была сделана перевязка рук. Этот случай долго был предметом разговоров в партизанских отрядах, именно как показатель безграничной ненависти рабочих ко всем душителям революционной борьбы». Японцам и иным интервентам больше всего досаждали неожиданные нападения партизан из Уссурийской тайги, которая стала для них надежным убежищем. Налетам подвергались прежде всего небольшие вражеские гарнизоны в селениях и на железнодорожных станциях. На дорогах постоянно устраивались засады. Такие нападения парализовывали передвижение войск интервентов, снабжение их гарнизонов, вели к постоянным боевым потерям. Вот как описывается один из таких партизанских боев: «...рота 1-го Дальневосточного полка под командой т. Морозова предприняла набег на японцев, которые в числе 100 человек охраняли сихотэ-алиньский железнодорожный подъемник. Стойкие и сильно укрепившиеся на своих позициях, японцы оказали сильное сопротивление. Бой продолжался около двух часов и обещал продлиться еще неопределенное время, если бы партизаны не решились на смелый и очень рискованный шаг. Они без штыков (у партизанских винтовок, как правило, не было штыков — это их большой недостаток) с криком «ура» бросились в атаку на японские окопы. Японцы не выдержали и бросились в бегство. Партизаны захватили тут много обмундирования, 900 пудов рису, несколько десятков пудов галет, массу патронов — всего около 3 вагонов груза. Между прочим, в вагонах, как это часто бывало в боях с интервентами, оказалось 9 бочек саки (японская водка), вина, коньяк и прочее. Все эти напитки, которыми офицеры воодушевляли своих солдат перед боем, партизаны демонстративно, на глазах у собравшейся толпы мирного населения, вылили на землю в доказательство того, что партизанская дисциплина не допускает упот ребления алкоголя. Такой поступок чрезвычайно понравился всем, особенно рабочим, которые возгорели гордостью за дисциплину своих бойцов. В этом бою, по странному стечению обстоятельств, обе стороны не понесли существенных жертв, кроме нескольких человек ранеными». Непрекращающаяся партизанская война неизбежно вела к упадку духа солдат экспедиционных сил Антанты, к их нежеланию больше оставаться на дальневосточной земле России. Командование сил интервентов, прежде всего американское и европейское (но пока еще не японское), увидело в этом большую опасность для себя. 30 января 1920 года во Владивостоке состоялось секретное совещание представителей миссий Антанты и командования интервенционистских войск на Дальнем Востоке. На совещании было решено передать представительство и охрану интересов «союзников» на русском Дальнем Востоке Японии. Такое предложение японским генералитетом было принято с благодарностью. В январе — начале апреля все войска интервентов, кроме японских, покинули Владивосток. В начале 1920 года на Дальнем Востоке образовалось и действовало три правительства: Приморская областная земская управа — во Владивостоке, Временный исполком Совета рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов — в Благовещенске (в Амурской области интервентов не было) и Временное земское правительство — в Верхнеудинске (в Западном Забайкалье). Власть Приморской земской управы распространялась на Северный Сахалин, Камчатку, часть Амурской области и территорию КВЖД в Маньчжурии. Со всеми тремя японскому командованию приходилось «общаться», поскольку их войска оставались на территории Приморья и Забайкалья. В условиях Гражданской войны, когда Дальний Восток покинули войска союзников по интервенции, японское командование объявило о своем нейтралитете. Однако на деле в трудную минуту оно всегда приходило на выручку белым войскам, принимая участие в боевых действиях против отрядов красных партизан, которые постоянно «досаждали» японским гарнизонам. Теперь японское командование больше всего заботило удержание позиций в Забайкальском крае. С этой це лью на усиление своей 5-й пехотной дивизии из Амурской области туда была переброшена часть 14-й пехотной дивизии. Прибывшие подкрепления позволяли провести операцию по «отделению» Приморья и Приамурья от Западного Забайкалья и Сибири, то есть от остальной части Советской России. Японцы могли опереться на войска атамана Семенова, своего давнего союзника, и каппелевцев. Так назывались наиболее стойкие в Гражданской войне колчаковские войска, которые под командованием генерал-лейтенанта В.О. Каппеля, главнокомандующего Восточным фронтом, совершили так называемый Сибирский ледовый поход и оказались в Забайкалье. Каппелевцы (так они называли сами себя) сохранили свою военную организованность, боеспособность и после смерти генерала Каппеля недалеко от Иркутска. Японские войска, семеновцы и каппелевцы провели в начале 1920 года наступательную операцию, в ходе которой были захвачены у красных войск города Чита, Нерчинск, Сретенск и узловая железнодорожная станция Ка- рымская. Образовалась знаменитая в истории Гражданской войны в России «Читинская пробка». Она разделила «буферную» Дальневосточную Республику (ДВР) со столицей в Верхнеудинске (современный Улан-Удэ) на две части, тем самым еще больше отдалив прежде всего Приморский край от Советской России. Создание «буферной» Дальневосточной Республики имело свою предысторию. Советское правительство и Центральный Комитет Российской Коммунистической партии (большевиков), чтобы избежать военного конфликта с Японией, решили отсрочить восстановление Советской власти на Дальнем Востоке. В Москве было решено создать временное демократическое правительство, которое могло бы установить с Токио межгосударственные отношения, и особенно с командованием японского экспедиционного корпуса на Дальнем Востоке. Это одновременно позволило бы в условиях экономической блокады наладить торговые отношения с капиталистическим окружением. Такое решение было принято весной 1920 года, когда Красная Армия буквально по пятам преследовала раз громленные войска Верховного правителя России адмирала А.В. Колчака. Поэтому дальнейшее продвижение Красной Армии было остановлено сразу же за Иркутском, на рубеже озера Байкал — за Верхнеудинском по линии Транссибирской железнодорожной магистрали уже стояли японские гарнизоны. Местное японское командование в ряде случаев заявляло о своей «нейтральности» в происходящих военных событиях. Так, в конце января в городе Верхнеудинске было расклеено объявление за подписью начальника гарнизона интервентов, в котором говорилось, что японцы не будут вмешиваться в русскую гражданскую войну и со своей стороны просят русские войска не нападать на японские караулы. Гражданская война в России еще не закончилась. Поэтому открытый военный конфликт с Японией мог бы дать новый виток вооруженной борьбе Белого движения против Советской власти прежде всего в Сибири. О том, насколько серьезной виделась угроза такого военного столкновения, свидетельствует председатель Совета Народных Комиссаров (СНК) В.И. Ульянов (Ленин). В своем докладе на VIII Всероссийском съезде Советов 21 декабря 1920 года он говорил: «...Дальний Восток, Камчатка и кусок Сибири фактически сейчас находятся в обладании Японии, поскольку ее военные силы там распоряжаются, поскольку, как вы знаете, обстоятельства принудили к созданию буферного государства — в виде Дальневосточной республики, поскольку мы прекрасно знаем, какие неимоверные бедствия терпят сибирские крестьяне от японского империализма, какое неслыханное количество зверств проделали японцы в Сибири... Но тем не менее вести войну с Японией мы не можем и должны все сделать для того, чтобы попытаться не только отдалить войну с Японией, но, если можно, обойтись без нее, потому что она нам по понятным условиям сейчас непосильна. И в то же время, отнимая у нас связь со всемир ной торговлей через Тихий океан, Япония наносит нам ко лоссальный ущерб... Бороться с Японией мы в настоящий момент не в со стоянии...» Вопрос об организации «буферной» Дальневосточнои Республики решался на Учредительном съезде трудящихся и партизан Прибайкалья в конце марта — начале апреля 1920 года, проходившем сперва в селении Бичура, затем в городе Верхнеудинске. 6 апреля съезд принял декларацию, провозгласившую образование Дальневосточной Республики. Было избрано Временное правительство во главе с коммунистом А.М. Краснощековым. Были организованы министерства. Военное министерство возглавил Н.М. Матвеев. На местах предполагалось создавать народные органы власти с участием представителей всех демократических партий, в том числе социалистов-рево- люционеров (эсеров) и меньшевиков, но при руководящей роли коммунистов. Совет Народных Комиссаров РСФСР официально признал Дальневосточную Республику 14 мая и стал оказывать ей всестороннюю помощь, прежде всего военную. «Буферное» государство на Дальнем Востоке просуществовало до ноября 1922 года. Первоначально власть Временного правительства распространялась лишь на Западное Прибайкалье. В августе 1920 года его власть согласился признать Исполнительный комитет Амурской области. При полной поддержке Советской России в ДВР началось формирование Народно-революционной армии (НРА). Ей и предстояло разрешить проблему «Читинской пробки». Однако ее ликвидация должна была неизбежно привести к вооруженному столкновению с «нейтральными» японскими экспедиционными войсками. В журнале боевых действий 1-й Иркутской стрелковой дивизии НРА численность сил японцев в Забайкалье, по разведывательным данным на март 1920 года, составляла: «...О боевом составе японских войск точных сведений нет, т. к. японцы о своих частях сведений никому не дают... Всего в 5-й японской дивизии в день их прихода в Забайкалье всех родов оружия определялось в 3500 человек. В период зимнего времени потери в боях и обмороженные определяются до 700 человек. В настоящее время японских войск в Забайкалье 2700—3 тыс. человек. По сведениям штаба главнокомандующего, японских войск в Сретенске от 250 до 300 человек. Из Нерчинского Завода японские войска ушли. В г. Нерчинске — Прииско вая — от 200 до 300 человек. Борзя — Оловянная — 500—600 человек, а также мелкие команды на станциях Забайкальской железной дороги. Японских войск в Чите 1-й и 2-й на Песчанке и Антипи- хе не более 2 тыс. — 2200 человек. По сведениям чехословацкого консула, находятся от Борзи на запад — Карымское — Андриановка 12 тыс. японских войск...» Семеновцы и каппелевцы имели в самом городе Чите и на позициях западнее по направлению к Верхнеудинску до 8,5 тысячи штыков и сабель при 255 пулеметах и 31 орудии. Численность японских войск здесь доходила до 5,2 тысячи штыков и сабель при 18 орудиях. Японские экспедиционные войска располагались гарнизонами в основном по линии Транссибирской железнодорожной магистрали; это были части 5-й пехотной дивизии и 9-й пехотной бригады. К началу 1-й Читинской операции Народно-революционная армия (главнокомандующий Г.Х. Эйхе, члены Военного совета Н.К. Гончаров, А.А. Ширямов и В.Г. Бися- рин) организационно состояла из 1-й Иркутской стрелковой дивизии и прибайкальских партизанских отрядов П.П. Морозова, Н.Д. Зыкина, Н.А. Бурлова и других. В стадии формирования находились Забайкальская стрелковая дивизия и Забайкальская кавалерийская бригада. Всего для наступления на Читу выделялось около 9,8 тысячи штыков и сабель при 72 пулеметах и 24 полевых орудиях. При ликвидации «Читинской пробки» командование Народно-революционной армии выполняло директивное указание Председателя Совета Народных Комиссаро! РСФСР о недопущении каких-либо военных действие против японских войск. Москва требовала от Временного правительства ДВР избегать военных столкновений < объявившим себя «нейтральным» экспедиционным корпусом Японии на российском Дальнем Востоке. Настроение же советских войск в Сибири, и особенно красных партизан, по отношению к последним интервентам было иным. Главнокомандующему НРА Эйхе приходилось при проведении наступления на Читу руководствоваться тре бованиями Москвы. Поэтому советские войска не могли наступать на город с запада по линии Транссиба, где на железнодорожных станциях стояли японские гарнизоны и команды. Удар по семеновским войскам и каппелевцам наносился с севера двумя колоннами через перевалы Яблонового хребта. 1-я Читинская операция началась 10 апреля и продолжалась три дня. С началом наступления красных японские войска начали отходить к Чите по железной дороге. Главная (левая) колонна сил Народно-революционной армии под командованием В.И. Бурова вышла к окраинам города, но, встретив сильное противодействие белых, была вынуждена отступить к перевалам. Правая колонна Е.В. Лебедева дошла до железнодорожной станции Гон- гота и, столкнувшись здесь с японцами, прекратила свое дальнейшее продвижение. Японское командование, поняв, что после неудачной операции советских войск по овладению Читой последует новая, решило стянуть в Забайкалье побольше своих сил. Со станции Маньчжурия с китайской территории перебрасывается пехотный полк и 3-тысячный сводный отряд. Теперь японцы занимали позиции не только по линии железной дороги, но и восточнее города Читы по берегам реки Читы со штабом в Верх-Чите. К началу 2-й Читинской операции Народно-революционная армия Эйхе пополнилась Забайкальской стрелковой дивизией и Забайкальской стрелковой бригадой. Из партизанских отрядов был создан Амурский фронт под командованием Д.С. Шилова (12—15 тысяч штыков, 7—8 тысяч сабель, 100 пулеметов, 7 орудий, 2 бронепоезда). Амурским партизанам ставилась задача овладеть районами городов Сретенска и Нерчинска. Наступление войск Народно-революционной армии на сей раз велось тремя колоннами. Плохо подготовленная 2-я Читинская операция, начатая 25 апреля, вылилась в ряд разрозненных, несогласованных действий и успеха не имела. Противник вынудил наступавших отойти и 5 мая перейти к обороне. В журнале боевых действий 1 -й Иркутской стрелковой дивизии, вынесшей основную тяжесть боев под Читой, отмечалось: «Месячные бои в тягчайших условиях Яблонового хребта по горным тропам и дорогам, без отдыха в закрытых помещениях, порою неделями на снегу, мерзлой земле, где костер служил единственным, не всегда возможным, приютом — превратили в лохмотья всю одежду и обувь... Все, что возможно человеческими силами выполнить, перенести, то части дивизии сделали». Командование японских экспедиционных сил было вынуждено считаться с Дальневосточной Республикой, положение которой на Дальнем Востоке продолжало упрочиваться. Однако Токио еще не собирался уходить из Забайкалья и с российских берегов Тихого океана. К середине лета 1920 года интервенционистские силы получили с Японских островов заметное усиление. Помимо армейских войск, десантных сил моряков с кораблей, в Приморье находилось значительное количество японской жандармерии. Командующий группой японских войск в районе Владивостока опубликовал официальный приказ, в котором говорилось: «Япония в отношении происходящих в России перемен держится полного невмешательства, поэтому какая бы политическая партия ни стояла у власти — для Японии безразлично». Командование Красной Армии было озабочено появлением на Дальнем Востоке новых японских войск. В донесении об оперативной обстановке помощник Главнокомандующего всеми вооруженными силами Советской Республики по Сибири В.И. Шорин, бывший полковник царской армии, доносил в Москву: «...Японские войска. Насчитывается в настоящее время в Восточной Сибири до семи дивизий, каковые расположены следующим образом: 5-я и 3-я дивизии — в районе Читы; численность 3-й дивизии не установлена; 8-я и 9-я дивизии, находящиеся в районе Ляодунского полуострова, будто бы перебрасываются в настоящее время в район Харбина (столица КВЖД. — А.Ш./ Сведения проверяются. 16-я дивизия расположена в полосе железной дороги Мукден — Харбин; 13-я дивизия расположена в районе Владивостока; 14-я дивизия (до этого действовала в Амурской области. — А.Ш .) — в полосе железной дороги Никольск-Уссурийский — Хабаровск. Общая численность японских войск в Восточной Сибири и Маньчжурии (ближнем тылу к Забайкалью, Приморью и Приамурью. — А.Ш.,) достигает до 150 тыс. человек. Со слов допрошенного представителя союза американских фабрикантов в России и Сибири, за апрель месяц прибыло в Дайрен (по-японски порт Дальний на Квантуне. — А.Ш.,) два японских транспорта с войсками неустановленной численности частей и во Владивосток — 6 таких же транспортов, кроме указанных выше. В бухте Ольга в начале июня высадился японский десант (для проведения антипартизанской операции. — А.Ш.,) численностью до 9 тыс. человек; в районе Читы также отмечается до настоящего времени прибытие каких-то японских эшелонов, причем агентурой отмечено, что продолжают прибывать части 3-й дивизии, якобы на смену 5-й дивизии, которая должна отбыть на Восток. Приняты меры к выяснению этого обстоятельства. По заявлению японского правительства, посылка новых частей, за исключением предназначенных для смены отслуживших срок службы, не производится... На острове Сахалин — невыясненные части...» Москва была озабочена такой «нейтральной» эскалацией японской интервенции на Дальнем Востоке и в Забайкалье. Однако Совет Народных Комиссаров в очередной раз подтверждает свое нежелание вступать в открытый военный конфликт с Японией. Директива главного командования Красной Армии помощнику Главнокомандующего по Сибири о приостановке военных действий в районе Читы и приведении вооруженных сил Сибири в боевую готовность гласила: «1 октября 1920 г. 15 час. 45 мин. Имея в виду, что некоторые ответственные деятели Дальневосточной Республики считают своевременным использовать слабость Семенова для нанесения ему окончательного удара и овладения районом Читы, еще раз категорически подтверждаю, что в настоящее время с нашей стороны необходимо всемерно воздержаться от каких бы то ни было действий, могущих вызвать конфликт с Японией, и что таковые действия могут начаться исключительно с разрешения центральной власти. Вместе с тем на случай осложнений на Дальнем Востоке необходимо с полной энергией вести работу по поднятию боеспособности наших вооруженных сил в Сибири. Главком С. Каменев. Военный комиссар (подпись неразборчива). Начштаревсовет Лебедев». Летом 1920 года, несмотря на две неудачные попытки Народно-революционной армии ликвидировать «Читинскую пробку», положение Дальневосточной Республики упрочилось. Командование экспедиционных сил Японии поняло, что интервентам в Забайкалье удержаться не удастся. 17 июля японцы вынужденно подписали на железнодорожной станции Гонгота соглашение с советской стороной о взаимном прекращении здесь военных действий. По Гонготскому соглашению, японская сторона обязывалась с 25 июля начать эвакуацию своих войск из Читы в Маньчжурию. В Забайкалье оставались только белогвардейские силы (около 35 тысяч штыков и сабель при 40 орудиях и 18 бронепоездах). Что касается бронепоездов, то они, в отличие от бронепоездов Первой мировой войны и Гражданской войны в европейской части России, носили импровизированный характер. Уход японских войск из Читы позволил Народно-революционной армии провести 3-ю Читинскую наступательную операцию, которая закончилась полным успехом. Однако наступать со стороны Байкала советские войска по Гонготскому соглашению не могли. Задача ликвидации «Читинской пробки» была возложена на Амурский фронт, в командование которым вступил С.М. Се- рышев (около 30 тысяч штыков и сабель при 35 орудиях, 2 танках и 2 бронепоездах). Удар по группировке войск атамана Семенова у Читы наносился из Восточного Забайкалья в полосе города Нерчинск — узловая железнодорожная станция Карымская. Операция проводилась в течение всего октября месяца и начиналась с действий партизанских отрядов вокруг Читы. После этого в наступление перешли войска Народно-революционной армии. Амурский фронт перешел в наступ ление 15-го числа. Вскоре столица Забайкалья Чита была освобождена от белых войск. Бои носили исключительно упорный, ожесточенный характер (особенно у станции Мациевской), и после сдачи железнодорожных станций Оловянная и Борзя семеновские войска и каппелевцы укрылись на территории соседней Маньчжурии, на линии отчуждения КВЖД. Часть семеновских войск под командованием генерала барона Р.Ф. Унгерна фон Штернберга укрылась в Монголии. Председатель Временного правительства Дальневосточной Республики А.М. Краснощеков отправил в Москву победное сообщение о восстановлении Советской власти в Чите и на всей территории Забайкальской области. Среди прочего в сообщении говорилось: «...В ночь на 21 октября, когда повстанцы плотным кольцом окружили город густыми боевыми цепями, атаман Семенов улетел на аэроплане в неизвестном направлении... 21-го... семеновские войска бежали из Читы... Телеграфная связь с Читой восстановлена. Сейчас вышел с согласия японской миссии восстановительный поезд в Читу. Японская миссия осталась в Чите, приветствует... новую власть...» Если японцы покинули Забайкалье «по своей воле», то уходить с территории собственно Дальнего Востока они не собирались. Но мировому общественному мнению требовалось доказать необходимость дальнейшего пребывания здесь интервенционистских войск Японии. Для этого требовался предлог, который и был найден командованием экспедиционного корпуса без больших затруднений. Им стал так называемый Николаевский инцидент. Впоследствии он фигурировал как «неопровержимое» доказательство «агрессивности русских» на многих международных конференциях — Вашингтонской, Дайренской и Чаньчуньской, где обсуждались вопросы отношений мира капитала с Советской Россией. Япония пыталась упрочить свое положение на Дальнем Востоке путем переговоров с правительством «буферной» Дальневосточной Республики. Именно с этой целью и была созвана международная Дайренская конференция, продолжавшаяся с 26 августа 1921 года по 16 апреля 1922 года. На Дайренской конференции неофициально при сутствовал представитель Совета Народных Комиссаров РСФСР польский революционер Ю.Ю. Мархлевский. Делегацию Дальневосточной Республики возглавлял заместитель премьер-министра Ф.Н. Петров. Николаевский инцидент произошел 12—14 марта 1920 года. Еще в начале февраля отряды красных партизан низовьев Амура захватили крепость Чныррах и до 28 февраля держали с суши в блокаде город Никола- евск-на-Амуре, который занимали японский гарнизон и белогвардейцы. Японское командование заключило с партизанами соглашение, по которому обязывалось соблюдать нейтралитет и не вмешиваться в жизнь освобожденного партизанами города. Однако нейтралитет интервенты соблюдали недолго. В ночь на 12 марта японский гарнизон под командованием майора Исикава, по-самурайски вероломно нарушив недавнее соглашение, внезапно атаковал казармы партизан и их штаб. Однако нападавшие не добились желаемого и не застали амурских партизан врасплох. В ходе кровопролитных трехдневных боев японский гарнизон оказался наголову разгромленным и изгнанным из города. Несколько позднее, после очищения Амура ото льда, в Николаевск-на-Амуре на военных судах прибыл крупный японский экспедиционный отряд с карательными функциями. Партизаны из-за своей малочисленности и плохой вооруженности, отсутствия боеприпасов не могли защищать освобожденный город и ушли из него вместе с местными жителями. Японцам, по сути дела, без боя достался обезлюдевший город, который прикрывал собой устье реки Амур. Полный разгром гарнизона интервентов в Николаевске-на-Амуре дал японскому командованию предлог для захвата власти в важнейших центрах Приморья и Приамурья, для разгрома советских войск Временного правительства Приморского края. Токио начал шумную кампанию под флагом необходимости «зашиты жизни японских подданных» на российском Дальнем Востоке. Верховные власти Антанты одобрили предстоящую акцию своего восточного союзника. В ночь на 5 апреля японские войска одновременно совершили вооруженные нападения на местные органы народной власти и русские гарнизоны во Владивостоке, Никольск-Уссурийском, Хабаровске, Шкотове, Раздольном, Спасске и в ряде других пунктов. Казармы советских войск расстреливались из орудий и пулеметов. В городе Никольск-Уссурийский был разогнан собравшийся там областной съезд трудящихся Приморского края. Были захвачены и обезоружены все таможенные посты. Такой «переворот» привел к гибели множества мирных жителей. Нападения в ночь на 5 апреля совершались японскими войсками под предлогом ликвидации угрозы нападения на них со стороны русских. Японское «осведомительное» (то есть информационное) бюро во Владивостоке объясняло эту акцию тем, что неизвестные русские солдаты стреляли по гаражу базы снабжения интервентов. Во Владивостоке в первую очередь были захвачены правительственные здания — областной земской управы, Военного совета, штаб правительственных войск, морской штаб, флотские казармы, железнодорожный вокзал. Потом были захвачены железнодорожные станции — Первая и Вторая Речка. Приморская столица подверглась артиллерийскому обстрелу с кораблей японской эскадры, стоявшей в бухте Золотой Рог. На захваченных зданиях незамедлительно вывешивались государственные флаги Страны восходящего солнца. Японские военные в дни переворота подвергли жестокой расправе приморских корейцев. Современники тех событий писали: «Особенно зверски японцы расправились с корейцами. Нечеловеческая ненависть японцев к корейцам в те дни была продемонстрирована в неподдающихся описанию видах. Корейская Слободка — окраина Владивостока, где проживали корейцы, пережила потрясающие разбои и насилия. Озверелые банды японских солдат гнали несчастных корейцев из Слободки, избивая их прикладами. Пленные, оглашая стонами и воплями улицы Владивостока, избитые до полусмерти, путаясь в своих длинных белых халатах, разодранных и залитых кровью, шли, еле поспевая за японскими конвоирами. Подвалы, погреба, тюрьмы были заполнены арестованными...» Заведующий таможенным постом в Барабаше Киш- кин сообщал таможенному инспектору о том, как был ра зоружен и «ликвидирован» его пост на государственной границе России с Маньчжурией: «5 апреля около 2 часов дня к посту подошел японский отряд и потребовал сдать все оружие вверенного мне поста. Я заявил, что мы, служащие таможенного учреждения, не являемся военной силой, охраняем границу русского государства от вторжения контрабандных товаров и что без оружия вести борьбу с контрабандистами мы не можем. При этом я сослался на случай насильственного освобождения контрабандистов, задержанных со спиртом. Японцы на это сказали, что японскими войсками занят весь Южноуссурийский край и что японский спирт не является уже контрабандным. При этом они заявили, что «теперь вообще от русских отходит инициатива пограничной охраны». В Хабаровске командование местного японского гарнизона опубликовало в городской газете объявление о том, что в 9 часов утра 5 апреля их войска будут проводить «практическую орудийную стрельбу». По такому поводу хабаровчан просили не беспокоиться. А незадолго перед этим начальник хабаровского гарнизона японцев генерал Сиродзу опубликовал на страницах местной газеты свою статью, в которой, среди прочего, писал: «В стране водворился долгожданный порядок и мир, за сохранение и поддержание которого японцы боролись... Жалко покидать население Дальнего Востока, с которым мы познакомились так близко, так кровно, питая к нем) самую теплую дружбу. Желаем полного успеха в строительстве и сохранения мира и порядка». О последующих событиях, или мерах генерала Сиродзу по «сохранению мира и порядка», в городе на берега? Амура дальневосточная газета «Красное знамя» писала: «Улицы Хабаровска 6 апреля представляли собой нечт< ужасное: всюду валялись убитые и раненые. Подбирать уби тых и оказывать помощь стонавшим и истекавшим кровьн> сотням раненых, валявшихся на мостовых, тротуарах < среди развалин расстрелянных и сожженных зданий, в пер вое время было совершенно некому. Никто не решался идт / на улицу, где японские пули косили всех без разбора — воеь ных, штатских, старых и малых». Однако полностью разгромить гарнизоны советски войск японцам не удалось. Большая часть их сил смог;1 вырваться с боем из вражеского кольца и отступить в тайгу. В Хабаровске интервенты встретили упорное сопротивление расквартированных в городе отрядов амурских партизан и 1-го Советского полка под командованием бывшего штабс-капитана царской армий Мельникова, погибшего в бою с атакующими японцами. Огнем их артиллерии были разрушены и сожжены многие городские здания. С большими потерями советские отряды смогли отойти из Хабаровска на левый берег Амура, где не было японских войск. Войска гарнизона Никольск-Уссурийского смогли с боем прорваться к Спасску, японский гарнизон которого не смог разгромить стоявшие в городе русские войска. Японцы из Никольск-Уссурийского последовали туда и вынудили преследуемых отступить еще дальше на север, в сторону Хабаровска. Высланные оттуда войска интервентов не смогли перехватить никольск-уссурийский и спас- ский русские гарнизоны, и те благополучно укрылись в горных таежных районах на отдаленных партизанских базах. В городе Спасске японское командование после боя заявило городскому самоуправлению: «Проявление боль- шевизма-коммунизма спасским временным городским самоуправлением японскими войсками ни в коем случае допущено не будет. Остальные политические убеждения преследоваться не будут». Главный удар наносился интервентами по руководящим организациям Приморского края (где преобладающее влияние было у большевиков), которые осуществляли власть на местах. Были захвачены члены Военного совета Временного правительства Приморья — его председатель С.Г. Лазо (он же начальник оперативного штаба военно-революционных организаций), В.М. Сибирцев и А.Н. Луцкий. Японцы передали арестованных в белогвардейский отряд Бочкарева. Белые вывезли красных командиров на железнодорожную станцию Муравье- во-Амурская (ныне станция Лазо) и сожгли их в топке паровоза. Несмотря на огромное превосходство в силах (70 тысяч японских войск и эскадра боевых кораблей с ее десантными отрядами моряков против 19 тысяч революционных войск), интервентам не удалось одержать полную военную победу. Более того, они не смогли разгромить местные партизанские отряды, отошедшие из городов и сел в Уссурийскую тайгу и укрепившиеся там. Достигнув таким образом некоего военного преимущества, командование японского экспедиционного корпуса «пошло» на мирные переговоры с Приморской областной земской управой (Временное правительство Дальнего Востока, в котором преобладающее влияние имели большевики). Согласно заключенным условиям Русско-японского соглашения 1920 года интервенты сохраняли за собой Южное Приморье и в то же время захватывали Северный Сахалин и низовье Амура. То есть таким образом на какое-то время узаконивалась оккупация Японией всего российского побережья Тихого океана. По заключенному Русско-японскому договору прекращались боевые действия между интервенционистскими войсками и русскими отрядами. Русским вооруженным силам, «к каким бы политическим партиям и группам они ни принадлежали», запрещалось находиться в пределах районов, «ограниченных линиею, проходящей в 30 км от конечного пункта, занимаемого японскими войсками по Уссурийской железной дороге, и к востоку и северу от названной железной дороги, с одной стороны, и линиею русско-китайско-корейской границы с запада и юга — с другой», а также в «полосе вдоль Сучанской железной дороги до Сучана и от конца ее — на расстоянии 30 км в каждую сторону». Эти районы составляли так называемую нейтральную зону. В течение трех дней русские отряды отводились отсюда за демаркационную линию. Японское командование обязывалось не чинить препятствий снабжению их в новых местах базирования продовольствием, фуражом и одеждой. Русские отряды могли перемещаться за демаркационной линией, но без права перемещения в Забайкалье и на Северный Сахалин. Передвигаться в «нейтральной зоне» и пользоваться Уссурийской железной дорогой русские войска могли только с согласия японского командования. Для исполнения милицейских обязанностей в «нейтральной зоне» и по линиям железных дорог допускалось нахождение формирований русской военизированной милиции. Но ее состав, численность и вооружение в каждом отдельном случае определялись японской стороной. То же самое касалось русских конвойных и караульных воинских частей, находившихся во Владивостоке. Охрана железных дорог велась на основании «постановлений, выработанных Союзным военным комитетом». У японцев оставались захваченные в «нейтральной зоне» в ночь на 5—6 апреля оружие, патроны и снаряды, изготовляющие их заводы, воинские склады. Русской стороне возвращалось только то стрелковое и холодное оружие, которое было необходимо для несения милиционной, караульной и конвойной службы, а также Дальневосточный механический и судостроительный завод (современный Дальзавод) во Владивостоке, но «с условием не приготовлять на нем военных материалов». Японцы оставляли за собой даже склады с материалами военного обихода, «не имеющие непосредственного отношения к военным действиям». За интервентами оставались захваченные ими казармы русских войск и флотские казармы. Соглашение не затрагивало вопроса о судьбе захваченных японцами в ночь 5—6 апреля русских военных судов во внутренней гавани Владивостока и на реке Амур, в Хабаровске. Это были дивизион судов Сибирской военной флотилии (в том числе подводные лодки), 18 канонерских лодок и 10 разведывательных судов Амурской речной флотилии, 6 канонерских лодок и 8 пароходов (4 из них принадлежали частным владельцам) различных партизанских отрядов. Лишь 3 августа 1920 года японское командование согласилось подписать «Протокол о русских военных судах на Дальнем Востоке», дополнявший Русско-японское соглашение. Приморским властям передавались все «задержанные во время апрельских событий японской эскадрой русские военные суда», но без вооружения и боевых припасов, судьба которых «подлежала решению в будущем». Местные суда, уходившие в плавание на срок более суток, обязывались ставить об этом в известность японское морское командование во Владивостоке с указанием цели плавания и маршрута. Морские силы интервентов полностью контролировали судоходство вдоль берегов Южного Приморья. Однако к концу 1920 года военная обстановка на Дальнем Востоке начала складываться не в пользу интервентов. Японцам не оставалось ничего другого, как окончательно отказаться от планов захвата Амурской области. К 21 октября им пришлось полностью эвакуировать свои войска из города Хабаровска и его окрестностей. Интервенты отошли к Иману и укрепились там. Хабаровск и линия железной дороги от него до реки Иман была занята частями Народно-революционной армии Амурского фронта. Однако вскоре после этого Гражданская война на Дальнем Востоке получила свое новое развитие. Командование японским экспедиционным корпусом использовало Русско-японское соглашение для концентрации в «нейтральной зоне» разбитых в Забайкалье се- меновцев и каппелевцев. Они перебрасывались в Приморье из зоны отчуждения КВЖД по железной дороге и сохраняли свою военную организацию и вооружение. Все необходимое на новом месте семеновцы и каппелевцы получали от командования экспедиционного корпуса интервентов. К началу 1921 года при полной поддержке командования интервенционистских сил Японии белые стянули в «нейтральную зону» значительные силы: 4200 штыков, 1770 сабель, 80 пулеметов, 12 орудий. Семеновцы и каппелевцы расположились близ пограничной железнодорожной станции Гродеково (1-й корпус семеновцев под командованием генерала Савельева), Спасска, Николь- ска-Уссурийского (2-й корпус генерала Смолина) и во Владивостоке. Близ него на железнодорожной станции Раз-, дольной расположился 3-й корпус генерала Молчанова. Отдельные дружины белогвардейцев, которые отличались большой сплоченностью, находились под командованием генералов Лебедева, бывшего начальника колчаковского штаба, Потиешвили, Лохвицкого, командовавшего в годы Первой мировой войны русским легионом (особыми стрелковыми бригадами) во Франции. На острове Русский расположилась российская Академия Генерального штаба (ее профессорско-преподавательский состав), которая в свое время перебралась из Петрограда на берега Волги и оттуда проделала долгий путь отступления с колчаковской армией до Владивостока. Японцы помогли изгнанным из Забайкалья Семенов- цам и каппелевцам провиантом, боеприпасами, захвачен ным у советских войск вооружением. Этим во Владивостоке занимался генерал Такаянаги. По условиям Русско-японского соглашения войска Народно-революционной армии доступа в «нейтральную зону» не имели. Поэтому белые войска получили хорошую возможность привести себя в надлежащий порядок без помех со стороны красных сил. Антанта выражала прямую заинтересованность в укреплении сил Белого движения на Дальнем Востоке, оккупированном японским экспедиционным корпусом. В первой половине марта 1921 года делегаты Франции провели с Токио переговоры, в ходе которых было заключено союзное соглашение. По нему Япония обязывалась оказывать помощь белогвардейцам в борьбе с большевиками. В частности, французская сторона брала на себя все заботы о доставке на Дальний Восток остатков эвакуированной из Крыма врангелевской армии. Японцы согласились обеспечить врангелевцев всем необходимым. Официальный Токио в ходе этих переговоров со своим союзником по Антанте выговорил для себя следующее. В случае свержения Советской власти вся Сибирь вместе с Дальним Востоком переходила в полное господство Японии. При этом к ней переходили все иностранные концессии на Востоке России и контроль над Маньчжурской железной дорогой (КВЖД). Франция пошла на такую уступку с «легким сердцем», поскольку Гражданская война в России почти завершилась, и не в пользу Белого движения. Японское командование решило сменить власть в Приморье и силой свергнуть местное правительство — Приморское областное управление. Это была попытка создать в противовес «буферной» Дальневосточной Республике собственный «черный буфер». 26 мая 1921 года белогвардейцы силами каппелевцев совершили во Владивостоке переворот при полной поддержке интервентов. Особенно сильный бой произошел у здания, в котором располагался владивостокский дивизион народной милиции. Участники тех событий вспоминали: «...Утром 26 мая стали высаживаться на берег бухты Золотой Рог и на ближайших от города железнодорожных станциях каппелевские отряды. В 11 часов утра белогвар дейское восстание началось. Переворотчики напали на тюрьму, вокзал, штаб войск, здание морского штаба и другие важнейшие городские пункты. Части дивизиона, рассеявшиеся в первый момент, были отведены в Шефнеровские казармы, расположенные около Дальневосточного судостроительного завода. Небольшая группа милиционеров... находящаяся в здании штаба дивизиона на Полтавской улице, оказалась отрезанной от наших сил и была окружена со всех сторон восставшими белогвардейцами... Началась перепалка. ...Дивизион народной охраны был оцеплен японцами, и никто не выпускался из казарм... Осажденные стреляли в белых из окон, другие расположились на балконе и бросали бомбы в тех из офицеров, которые пытались прорваться через дверь внутрь здания. ...К вечеру к месту этого незаурядного боя подошл, японская воинская часть и предложила нашим товарища, разоружиться на том основании, что стрельба в район расположения японских войск не допускается и что в да г, ном столкновении белых с красными красные якобы первь открыли стрельбу. Наши сдаться и разоружить себя откс зались и заявили, что готовы умереть. Японцы с деланой гj манностью призывали их к благоразумию и убеждали в нео( ходимости сдать оружие, чтобы спасти свою жизнь... Ни ши кричали японцам из окон и с балкона здания, а японцы стояли на улице и оттуда отвечали им. Эти переговоры в конце концов привели к соглашению, но на весьма почетных для наших товарищей условиях. Смысл соглашения состоял в том, что осажденные оружия не сдают, побежденными себя не считают и согласны освободить здание лишь при условии, что японцы под своей охраной доставят их в дивизион народной охраны... Вскоре здание штаба перешло в руки белых. Во время этого эпизода погиб командир дивизиона Казаков. Несмотря на то что основные пункты города уже были захвачены переворотчиками, обстановка продолжала оставаться совершенно невыясненной. Образовалось двоевластие... Все это время происходили вооруженные стычки «дивизионцев» и рабочих с белогвардейцами. По улицам разъезжали наши и белогвардейские автомобили, и через каждые час-два после боя на правительственных зданиях сменя лись флаги: красные — царскими трехцветными и наоборот. Белогвардейцы тысячами разбрасывали заготовленные заранее летучки (листовки. — А.Ш.^; по улицам дефилировали японские и каппелевские части. Словом, сохранялась обстановка, типичная для уличных боев. Особенную сложность и запутанность в события вносили японцы своим двусмысленным поведением и коварной дипломатией. Они заверяли нас в том, что командование экспедиционного корпуса не станет вмешиваться в события, если эти события не перейдут границы мирных демонстраций, и в то же время на наши требования дать гарантию этим своим заявлениям путем немедленного разоружения бунтовщиков генералы пожимали плечами, ссылаясь на свою неосведомленность об этих фактах, и указывали, что гарантией справедливости и правдивости их слов служит уже одно то, что они, генералы императорской армии, принадлежат к сословию самураев и носят мундир японской армии, каковое обстоятельство само по себе должно внушить нам абсолютное доверие. Наконец мы добились у них согласия на то, чтобы мы очистили от белых часть города, где расположено мятежное правительство Меркулова, и восстановили порядок. На основании этого мы предприняли наступление на те кварталы, где засели белые. Через час-полтора нами были отбиты народный дом, морской штаб и весь центр города. Белые стали отступать на Эгершельд в тупик. Обстановка стала резко меняться, и переворот обещал провалиться. Видя такой поворот событий, японцы вынуждены были оставить «дипломатничанье» и пойти в открытую. Они расположили свои пехотные цепи, бронеавтомобили, артиллерию между нашими и белогвардейскими цепями и предложили обеим сторонам сдать оружие, угрожая в случае отказа открыть огонь по городу. Мы вынуждены были согласиться на выполнение ультиматума, так как вокруг наших цепей были сосредоточены военные силы японцев. Половина дивизионцев, находившихся на виду, сдала оружие, а другая половина вместе с рабочими дружинниками сумела ускользнуть от японцев с оружием. Тут на наших глазах проявилось неслыханное по наглости издевательство. Отнятое у нас оружие японцы на виду у всех, ни от кого не скрываясь, передавали каппелевцам. 5 минут тому назад японцы требовали разоружения обеих сторон; теперь отбирали винтовки только у наших товарищей, и на наших же глазах наше оружие передается нашему врагу. Актам этой постыдной комедии с разоружением закончился переворот в пользу белых. Закончились и дни существования нашей власти в городах Владивостоке и Никольске...» В результате переворота к власти пришло так называемое Приамурское временное правительство братьев С.Д. и Н.Д. Меркуловых («меркуловщина»). Первый из них стал премьер-министром, а второй — министром иностранных и военно-морских дел. Белогвардейские отряды, поддержавшие силой оружия братьев Меркуловых, занимают многие центры Приморья. Крупные силы каппелевцев сосредоточиваются в городе Никольск-Уссурийском, и Спасск занимается белоказачьим отрядом есаула Бочкарева (В. Озерова). Во всех своих действиях белые получали полную поддержку со стороны войск японского экспедиционного корпуса. Меркуловское правительство попыталось распространить свою власть и на Камчатку. В середине 1921 года туда снаряжается морская военная экспедиция с карательными целями под командованием Бочкарева. Бочкарев- цами захватывается пароход «Киренск» с советской научной экспедицией. В Петропавловске-Камчатском, Охотске, Келькане каратели учиняют массовые расстрелы сторонников Советской власти. Каппелевские и семеновские войска реорганизуются в так называемую Белоповстанческую армию под командованием генерал-майора В.М. Молчанова. Командование японского экспедиционного корпуса передает ей немало оружия, боеприпасов и военного снаряжения. В ноябре 1921 года белоповстанцы предприняли наступление против партизанских центров в Приморье — Су- чана, Анучино, Яковлевки. Партизанским отрядам под натиском превосходящих сил белых пришлось оставить эти свои хорошо обжитые базы и небольшими группами укрыться в Уссурийской тайге. Таким образом безопасность тыла армии генерала Молчанова перед ее походом против Дальневосточной Республики была обеспечена. Белоповстанческая армия беспрепятственно со сторо ны разгромленных приморских партизан сосредоточивается в «нейтральной зоне», в районе железнодорожной станции Шмаковка и Шмаковского мужского монастыря. Сосредоточение белых сил происходило при полной поддержке со стороны японского командования. Перейдя границу «нейтральной зоны» между станциями Уссури и Иман, Белоповстанческая армия 30 ноября начала наступательную операцию против Дальневосточной Республики. Немногочисленные гарнизоны Народно-революци- онной армии начали отход на север. 22 декабря белогвардейцы захватили город Хабаровск, переправились на левобережье Амура и взяли железнодорожную станцию Во- лочаевка. Возле Казакевичева конная группа под командованием генерала Сахарова, перейдя Амур по льду, почти полностью уничтожает преградивший ей путь Отряд особого назначения. Но этот бой помог отступавшим частям НРА отойти к железнодорожной станции Ин и закрепиться здесь. Наступление Белоповстанческой армии было остановлено. В ходе контрнаступления Народно-революционной армии под командованием В.К. Блюхера, военного министра Дальневосточной Республики, и партизанских отрядов Приамурья под общим командованием Д.И. Бойко-Павлова армия генерала Молчанова была разгромлена. Решающие бои прошли у станции Волочаевка при 35-градусном морозе. Белоповстанцы соорудили на сопке Июнь-Корань окопы с ледяными валами, защищенные 5—6 рядами проволочных заграждений, с пулеметными гнездами. Перед Волочаевской операцией НРА насчитывала около 6300 штыков и сабель, имела 300 пулеметов, 30 орудий, 3 броневика и 2 танка. Белоповстанческая армия под Волочаевкой имела около 4550 штыков и сабель, 63 пулемета, 12 орудий и 3 бронепоезда. Перед боями за эту железнодорожную станцию генерал Молчанов обратился к своим солдатам и офицерам с приказом, в котором говорилось: «Вопрос самого нашего бытия требует полного напряжения всех сил для достижения победы. С победой мы живем — неудача может лишить нас самого бытия как антибольшевистской организации...» Волочаевская операция решила судьбу Хабаровска. 14 февраля 1922 года он был освобожден войсками Народно-революционной армии. Белогвардейские войска, отступая, обошли город стороной. Белоповстанцы попытались остановить продвижение противника близ железнодорожной станции Бикин, но их бронепоезда оказались без снарядов, и им пришлось отступить в «нейтральную зону». Когда части НРА пошли в преследование отступавших белых, то на границе «нейтральной зоны» столкнулись с японскими войсками и по приказу военного министра Дальневосточной Республики В.К. Блюхера отошли назад, заняв позиции на правом берегу реки Иман. После этого боевые действия прекратились. Неудачный поход Белоповстанческой армии вызвал разлад в стане белых. Каппелевцы выступали за «Народное собрание», организовавшее «Кабинет министров» во главе с генералом Старковским. Семеновцы поддерживали правительство братьев Меркуловых. Японское командование примирить их так и не смогло. Конфликтная ситуация закончилась тем, что братья Меркуловы в июне 1922 года (с согласия японского командования) передали правительственную власть в Приморье колчаковскому генерал-лейтенанту М.К. Дитерих- су. Он был избран приморским земским собором Единоличным правителем и воеводой земской рати. «Земский воевода» Дитерихс переименовал Белоповстанческую армию в Земскую рать, а основной административной единицей Южного Приморья сделал церковный приход. В его правительстве Н.Д. Меркулов сохранил за собой пост министра внешних дел. Командование японского экспедиционного корпуса передало Дитерихсу Спасский укрепленный район. К сентябрю 1922 года численность Земской рати доводится до 8 тысяч человек, и она начала новое наступление на Дальневосточную Республику. Оно проходило в условиях, когда японцы начали повсеместный отвод интервенционистских войск к портовому Владивостоку. Оставляемые позиции со всем военным имуществом японцы передавали белогвардейцам. В Токио произошла смена правительства и к власти пришел Кабинет министров во главе с адмиралом Хиро- хару Като, одним из инициаторов военной интервенции Антанты на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири. 24 июня новое правительство Японии принимает решение эвакуировать свои экспедиционные войска из Южного Приморья (но только из него) к 1 ноября 1922 года. Об оставлении Северного Сахалина (Карафуто) в японской столице даже и слышать не хотели. Северный Сахалин стал камнем преткновения на Чанчуньской мирной конференции, проходившей в сентябре 1922 года в китайском городе Чаньчунь. Японская делегация пыталась добиться от делегаций РСФСР и Дальневосточной Республики признания захвата Северного Сахалина как «компенсации» за Николаевский инцидент, в ходе которого приамурскими партизанами был наголову разгромлен японский гарнизон в городе Николаевске-на-Амуре. В знак протеста против такого требования Токио делегации РСФСР и ДВР покинули Чанчунь, и конференция на том и закончилась. В том же сентябре белая Земская рать начала наступление на Дальневосточную Республику, но смогла захватить только станцию Шмаковку. После боев с главными силами Народно-революционной армии белогвардейцам пришлось отступить в Спасский укрепленный район, который был создан японцами в 1921 году в самом центре Приморского края. Он состоял из семи сомкнутых полевых редутов с блиндажами, прикрытых окопами и проволочными заграждениями. Эти недавние японские укрепления прикрывали город Спасск со всех сторон. В октябре 1922 года в ходе Спасской наступательной операции Народно-революционной армии под командованием И.П. Уборевича Земская рать была разгромлена и ее деморализованные остатки отступили в Маньчжурию и к Владивостоку. Последние бои произошли у селений Вознесенское и Монастырище. Когда наступавшие советские войска НРА 19 октября заняли железнодорожную станцию Океанская и вплотную подошли к окраинам Владивостока, то здесь они были встречены японскими войсками, изготовившимися для боя. Их командующий генерал Тачибана потребовал, чтобы советское командование приказало своим частям отойти. Во избежание боевого столкновения войска На- родно-революционной армии отошли назад к станции Угольная. Сюда для переговоров прибыли японский, американский и британский консулы во Владивостоке. Главной темой состоявшихся переговоров была личная безопасность и сохранность имущества иностранных граждан, оказавшихся по разным причинам в столице Приморья. Консулам в ответ было заявлено, что революционные войска смогут обеспечить в городе строгий порядок. Пока шли переговоры, японцы успели взорвать часть фортов и других укреплений Владивостокской морской крепости времен Русско-японской войны 1904—1905 годов. Были разграблены военные склады и портовые пакгаузы — их содержимое грузилось на корабли интервентов и захваченные ими русские суда Добровольческого флота. В знак протеста против всего этого во Владивостоке началась всеобщая забастовка трудящихся города. Тысячи портовых грузчиков отказались грузить уходившие навсегда из России корабли. Переговоры на станции Угольной завершились только 23 октября, когда командование японского экспедиционного корпуса согласилось на встречу с командованием Народно-революционной армии. На следующий день стороны подписали договор о передаче города Владивостока под полный контроль НРА. В два часа дня 25 октября 1922 года стоявшая в бухте Золотой Рог многочисленная японская эскадра с последними экспедиционными войсками на борту и суда с отправлявшимися в эмиграцию белогвардейцами подняли якоря и стали выходить в открытое море. Японцы задержались ненадолго на острове Русском, но через несколько дней оставили и его крепостные укрепления. В четыре часа дня того же 25 октября войска Народно-революционной армии торжественно, без единого выстрела, вступили в город Владивосток, население которого приветствовало своих освободителей от интервентов. Гражданская война на Дальнем Востоке завершилась. 14 ноября 1922 года «буферная» Дальневосточная Республика прекратила свое существование. На следующий день в Москве ВЦИК принял декрет, по которому вся террито рия ДВР (за исключением оккупированного японцами Северного Сахалина) вошла как составная часть в Советскую Россию, в РСФСР. Японские войска оставались на Северном Сахалине до 1925 года, но в мае месяце им пришлось эвакуироваться и оттуда. Судьба Южного Сахалина, который старая Россия потеряла в ходе Русско-японской войны, была решена в 1945 году, когда на Тихом океане закончилась Вторая мировая война. Япония, прежде всего милитаристская часть ее военного командования, не оставила в «покое» советский Дальний Восток. В Маньчжурии укрылись остатки семеновских и каппелевских войск, которые осели в приграничных районах Маньчжурии и в зоне КВЖД. Японцы продолжали оказывать здесь немалую помощь атаману Семенову, генералу И.Ф. Шильникову и другим белым предводителям, не желавшим складывать оружие в борьбе против советской власти. На Охотском побережье и на Камчатке еще продолжали удерживаться сильные отряды белогвардейцев под командованием Бочкарева, Бирича, Пепеляева, которым покровительствовала японская сторона. Они были разгромлены морскими экспедиционными войсками Красной Армии в 1922—1923 годах. Из Маньчжурии на территорию Дальнего Востока и Забайкалья в 20-е годы многократно прорывались большие и малые белогвардейские отряды, которые в своем большинстве (прежде всего семеновцы) находились на содержании у японского командования в Маньчжурии. Дальневосточная советская граница — в Забайкалье, Приамурье и Приморье — долгие годы оставалась «горячей». Сравнить маньчжурскую границу можно было только с государственной границей Советского Союза в Средней Азии, через которую до середины 30-х годов прорывались басмаческие банды. Только на участке одного Гродековского пограничного отряда за десять лет (с 1925 по 1935 год) советскими пограничниками было задержано: нарушителей — 31 092, шпионов (японских) — 384, диверсантов — 37, бандитов — 216 и контрабандистов — 9679 человек. У лиц, стремившихся с разными целями перейти здесь советско-мань чжурскую границу, только за два года было изъято: винтовок — 3847, револьверов — 1077, пулеметов — 2, гранат — 92, патронов — 18 140 штук. Страна восходящего солнца, ее правящие милитаристски настроенные круги и высшее военное командование не расстались с желанием утвердиться на материковой части Азиатского континента, в том числе и на советском Дальнем Востоке. Япония начинает собираться с силами, чтобы заявить о своих территориальных притязаниях к соседним государствам в начале Второй мировой войны. Свою «континентальную поступь» Страна восходящего солнца начинает с Маньчжурии. 25 февраля 1926 года города на Японских островах оделись в траурный наряд. Умер божественный микадо — император Японии Есихито. Ушла в прошлое эра Тайсе — эра царствования покойного императора. На престол вступил молодой император Хирохито. Началась новая эра — эра Сева. Весной 1927 года к власти в Стране восходящего солнца пришло правительство премьер-министра и по совместительству министра иностранных дел Гиити Танаки — барона, отставного генерала, участника Русско-японской войны, принадлежавшего к древнему самурайскому роду и хранившего приверженность к прошлому. Становление Танаки у руля государственной власти предопределяло внешнеполитический курс Японии. Мировоззрение отставного генерала полностью соответствовало самурайским традициям, принципам «Кодо» — политике захвата чужих земель, как далеких, так и близких, и «Хакко Итио» — восемь углов под одной крышей, то есть политика мирового господства расы Ямато, которую проповедовал еще легендарный японский император Дзимму. Был Гиити Танака фанатически верен и «Бусидо» — кодексу самурайской чести. Новый премьер-министр вскоре после вступления в должность, в июне 1927 года, провел за закрытыми дверями под покровом непроницаемой государственной тайны конференцию по делам Востока. После этой конференции Танака создал свой печально знаменитый меморандум от 7 июля 1927 года. Созданный им документ был персонально адресован микадо — «сыну неба». Форма об ращения к нему в меморандуме была самой почтительной: «Премьер-министр Танака Гиити от имени Ваших многочисленных подданных нижайше вручает Вашему Величеству меморандум об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии». Планы премьер-министра Танаки были грандиозны — создание огромной континентальной империи и в последующем завоевание мирового господства: «...Для того, чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай». Война с Советским Союзом в меморандуме Танаки рисовалась неизбежной: «Продвижение нашей страны в ближайшем будущем в район Северной Маньчжурии приведет к неминуемому конфликту с красной Россией. В этом случае нам вновь придется сыграть ту же роль, какую мы играли в русско-японской войне... В программу нашего национального развития входит, по-видимому, необходимость вновь скрестить мечи с Россией на полях Южной Маньчжурии для овладения богатствами Северной Маньчжурии...» Меморандум Гиити Танаки определит всю дальнейшую внешнеполитическую устремленность империи на Японских островах. Она будет искать в Европе союзни- ков-единомышленников, крепить свой военно-экономический потенциал, всемерно поднимать мощь своей армии и флота. И, естественно, вновь пробовать себя на завоевательном поприще — на Азиатском континенте и островах Тихого океана. Отношения между Советским Союзом и Японией в самом начале 30-х годов стали осложняться именно из-за Маньчжурии, как это было на заре XX столетия. В Токио с большой озабоченностью следили за любым проявлением «советского влияния» в северо-восточных провинциях Китая и не делали для Москвы секрета из этого. Так, 28 октября 1931 года японский посол Хирахита посетил заместителя народного комиссара по иностранным делам СССР Л.М. Карахана и по поручению своего правительства сделал нижеследующее заявление: «Со времени возникновения японо-китайского инциден та (речь идет об агрессии Японии против Китая. — А.Ш.> между нами не было никаких событий, которые бы отразились на наших отношениях, что можно считать большим счастьем. Только за последнее время в Маньчжурии идут разные слухи, которые касаются взаимоотношений различных генералов или генеральских групп. Японское Правительство, считая это полезным для наших отношений, предписало послу сообщить информацию, которую оно по этому поводу имеет. Ген(ерал) Ма (Ма Чжаншань) (цицикарский) перед выездом из Сахалина около 12—13 октября совещался с офицером Красной Армии, который приехал из Благовещенска. В армии ген(ерала) Ма имеются советские инструкторы. Ген(ерал) Ма говорил, что имеется соглашение, по которому он получает из Советского Союза военные аэропланы, зенитные орудия и летчиков. На западной линии КВЖД, около Цицикара, сосредоточиваются товарные вагоны, из коих 300 вагонов — в районе станции Маньчжурии (пограничной с СССР. — A.LUj. Китайские войска Хэйлунцзянской провинции, которые находятся на северном берегу р. Нонхо (Нуньцзян), получают орудия из Советского Союза. С поездом, который шел из Цицикара к конечному пункту Тао-нань — Цицикарской железной дороги, отправлено 12 зенитных орудий, 4 полевые пушки и другие орудия, снаряды и военные материалы, которые хэйлунцзянские войска получают из СССР. По заявлению ген(ерала) Ма, в Советском Союзе около станции Даурия концентрируются советские войска в количестве 20—30 тыс. чел.; кроме того, там имеется 600—700 товарных вагонов. Имеется намерение послать эти войска в Маньчжурию...» Заместитель наркома по иностранным делам Л.М. Карахан в ответном заявлении сказал: «Правительство СССР не может не выразить своего изумления по поводу сделанного 28 октября с.г. японским послом г. Хирохита от имени Японского Правительства заявления, ссылающегося на лишенные всякой почвы измышления и слухи, исходящие от безответственных лиц из японских или китайских кругов...» |императоров, которые лишились пекинского престола в 1911 году. Монарх Маньчжоу-Го был окружен чужеземными советниками и реальной властью не обладал. Он был не больше, чем «автомат и послушная игрушка в руках японцев». Генерал Садао Араки, вступивший в должность военного министра, заявил, что первая линия обороны Японии должна быть вынесена в юго-восточный район Байкальского озера. Говоря об аннексии Маньчжурии (по этому случаю Лига Наций создала специальную следственную комиссию), генерал Араки неоднократно повторял, что японская армия никогда не оставит Маньчжурии и что она не допустит никакого вмешательства в свои действия. Предшественник генерала Садао Араки на влиятельнейшем посту военного министра императорского правительства генерал Минами во всем отстаивал экспансионистские действия японской армии в Маньчжурии. Так, 5 августа 1931 года, выступая на собрании командиров ди визий сухопутной армии, Минами решительно атаковал предложения правительства, членом которого он являлся. — Лица, стоящие вне армейских кругов, — сказал он, — не отдают себе достаточного отчета в жертвах, которые армия приносит. Они так же мало понимают сущность внутреннего положения Японии, как и ее международную ситуацию. В своем непонимании они увлекаются ра- зоружительными тенденциями и отдают свои силы на служение пропаганде, которая вредна и опасна для интересов и армии, и страны в целом. На вас, командиров армейских дивизий, выпадает долг бороться против этого духа и пропагандировать подлинную правду среди офицерства и солдат, состоящих под вашей командой. Тот же генерал Минами, будучи на посту военного министра, сформулировал роль императорской армии в «континентальной» политике Страны восходящего солнца. Речь, естественно, начиналась с Маньчжурии как составной, исторической части Китайской Республики. Генерал Минами так выразил свои экспансионистские идеи: «Престиж Японии в Маньчжурии и Монголии близок к тому, чтобы исчезнуть одновременно с угасанием доблести дерзновенной энергии японского народа. Пусть каждый японский солдат отдаст себе отчет в значении маньчжурской проблемы для японского народа, и пусть каждый исполнит свой военный долг». Предыстория захвата Японией северо-восточных провинций Китая (Маньчжурии) относится к 1927 году. Тогда в столице Страны восходящего солнца состоялось представительное совещание, которое выработало стратегическую линию геополитических устремлений империи на ближайшее и перспективное будущее. Итоговый документ токийского совещания получил название «Меморандум Танаки». В нем говорилось: «Овладев всеми ресурсами Китая (под Китаем подразумевались еще и Маньчжурия с Внешней Монголией. — А.Ш .), мы перейдем к завоеванию Индии, стран южных морей, а затем к завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и, наконец, Европы». Еще до полной оккупации Северо-Восточного Китая (Маньчжурии) японским Генеральным штабом в конце сентября 1931 года был разработан документ, получив ший название «Основные положения оперативного плана войны против России». Среди прочего, этот документ предусматривал «выдвижение японских войск к востоку от Большого Хингана и быстрый разгром главных сил Красной Армии». После этого предусматривался захват Северной Маньчжурии и советского Приморья. В мае 1933 года военный министр Садао Араки, выступая перед губернаторами страны, заявил: «Япония должна неизбежно столкнуться с Советским Союзом. Поэтому для Японии необходимо обеспечить себя путем военного захвата территории Приморья, Забайкалья и Сибири». Японцы «обустраивали» Маньчжурию в военном отношении, как принято говорить, капитально. За два года было построено свыше 1000 км железных дорог и проложено 2000 км шоссейных дорог. Большинство из них имели направление к дальневосточным границам СССР или шли вдоль нее. Далеко не все эти пути-дороги имели хозяйственное значение. Особенно это относилось к железнодорожной ветке от корейского порта Унгий (Юки) до приграничного с Маньчжоу-Го города Онсен (Нанье). На маньчжурской территории она соединилась с железнодорожным путем Дунь-хуа — Тумынь. Это была хорошая коммуникационная линия в направлении на Владивосток. Маньчжурия становится тем плацдармом на континенте, откуда Япония готовилась совершить «экспроприацию» территорий своих соседей. Таковых здесь было три — Республика Китай, Монгольская Народная Республика и Советский Союз. В Токио, разумеется, желали сперва достичь военного успеха над слабейшим из соседей. В Маньчжоу-Го размещается треть императорской армии — пока еще 130-тысячная Квантунская армия. В качестве союзника можно было привлечь и армию императора Пу И. Численность его малобоеспособных и плохо вооруженных войск равнялась 110—115 тысячам человек. Фактическим хозяином в Маньчжурии становится не сколько токийское правительство, сколько высшее командование японской императорской армии. Оно управляло «свободным» государством Маньчжоу- Г о, императо ром Пу И и его Кабинетом министров. Военный министр генерал Садао Араки по этому поводу говорил: «Государство Манджуго — это не что иное, как детище японской армии, а господин Пу И — это ее манекен. Армия наложила свою руку на Маньчжурию, она, а не кто-либо другой управляет делами этого государства, она управляет его войсками, его финансами, его полицией, она проникла всюду, она каждый день вводит своих чиновников в государственный аппарат Манджуго, для того чтобы лучше распространить свою власть в стране. Манджуго — это ленное владение японской армии. Она стремилась к тому, чтобы обратить ее в свое владение с первого дня вступления японских солдат в эту страну. Никогда японская армия не выпустит его из своих рук, даже если правительство это потребует, но правительство никогда этого не потребует, потому что армия и здесь, в Японии, является хозяином положения». Маньчжурский театр военных действий обустраивался чрезвычайно быстро. К 1937 году здесь уже было 43 военных аэродрома и около сотни посадочных площадок. Железные дороги протянулись на 8,5 километра. Кван- тунская армия состояла из 6 дивизий и имела свыше 400 танков, около 1200 орудий и до 500 самолетов. Все это предназначалось, как было решено на Японских островах, для начала большой войны против Китайской Республики. Последняя переживала далеко не лучшие свои дни: ее армия была слаба, еще слабее выглядела промышленность, а центральному правительству Чан Кайши не подчинялись многие провинции. 7 июля 1937 года началось новое вторжение Японии в Китай. Поводом стали события всего в 12 километрах от Бэйпина (Пекина), где пехотинцы 5-й смешанной бригады генерала Кавабэ разгромили местный гарнизон. Вина, естественно, за «пограничный» инцидент пала на китайскую сторону. Однако задуманная в Токио идея «одноактной войны» не осуществилась, и японская армия стала увязать в Китае. К тому же правительство партии гоминьдана во главе с Чан Кайши обратилось за помощью к Советскому Союзу, и такая помощь Китаю была оказана. В первой половине 1938 года Советский Союз предоставил Китаю кредиты на льготных условиях на сумму 100 миллионов долларов. В Китай были направлены 477 самолетов, 82 танка, 725 пушек и гаубиц, 3825 пулеметов, .700 автомашин, большое число боеприпасов. Всего с октября 1937 года по октябрь 1939 года СССР поставил Китайской Республике 985 самолетов, более 1300 артиллерийских орудий, свыше 14 тысяч пулеметов, а также боеприпасы, различное оборудование и снаряжение. В Китайскую Республику прибыло большое число советских военных специалистов и советников. Особенно много было военных летчиков, сразу начавших принимать активное участие в боевых действиях против японской армии. Широкий резонанс, например, вызвал факт налета бомбардировочной китайской авиации в 1938 году на Японские острова — на остров Кюсю, города Сасебо и Нагасаки. Только вместо бомб на землю полетели кассеты с листовками с обращением к японскому народу. Шестеркой тяжелых бомбардировщиков управляли советские экипажи. В Токио рассматривали захват Китая как преддверие большой войны против Советского Союза. Показательно в этом отношении выступление начальника второго управления японского Генерального штаба генерала Т. Нагаты, в котором было сказано, что для войны против Советского Союза «необходимо иметь в тылу 500-миллионный Китай, который должен стоять за японскими самураями как громадный рабочий батальон, и значительно повысить производственные мощности Японии и Маньчжурии». К тому времени японский Кабинет министров Коноэ уже одобрил оперативный план «Оцу» для действий на советской дальневосточной границе. Согласно этому плану первоначально планировалось захватить города Уссурийск, Владивосток и Иман, а затем Хабаровск, Благовещенск и Куйбышевку-Восточную. Надлежало отсечь советскую Особую Дальневосточную армию от войск Забайкальского военного округа. Одновременно намечалось вторжение в Монголию. В 30-е годы высшее японское командование уже имело выработанный план военного вторжения в Советский Союз по трем направлениям — восточном (приморском), северном (амурском) и западном (хинганском). Генераль ный штаб Японии и штаб размещенной в Маньчжурии Квантунской армии имели большие надежды на успешное осуществление этого плана. При этом императорский генералитет уповал на следующие факторы: «а) в войне против СССР примут участие не только японские, но и маньчжурские войска; б) сражения в приграничных районах японские войска будут вести по внутренним операционным линиям, а советские — по внешним; в) разгром советских соединений будет осуществляться поодиночке в начальный период войны; г) советские базы ВВС будут быстро уничтожены, что устранит серьезную опасность с этой стороны; д) в кратчайший срок будет перерезана Транссибирская железнодорожная магистраль, которая расположена в непосредственной близости от Маньчжурии; с) по сравнению с прежним периодом появилась возможность составить конкретные планы операций и проводить детальную подготовку к их осуществлению». В Японии не только планировали военные действш против советского Дальнего Востока и юга Сибири, но а «расписывали» предстоящую войну против СССР. Пока зательна в этом отношении книга Хираты Синсаку «Как мы будем воевать», изданная в Токио в 1933 году и полу чившая в свое время немалую известность на Японских островах. Автору книги трудно отказать в знании военного дела, противника и предстоящего театра войны: «...Первыми пунктами столкновения обеих армий явятся: во-первых, направление Пограничная — Владивосток, во-вторых, Благовещенское направление и, в-третьих, направление Маньчжурия — Даурия... В первую очередь необходимо бомбардировать и уничтожить Спасскую Ленинскую авиабригаду, ибо выступление сильной бригады в 150 самолетов нанесет нашей армии сильный урон, и не только фронтовым частям, но и места i дислокации частей в Корее и Гиринской провинции... Наша авиация, даже ценой потери всех своих самолс тов, должна уничтожить Ленинскую авиабригаду... Падет ли Владивосток через неделю, или он продержится месяц, или же, как Порт-Артур, около года? Этот вопрос до наступления событий не может быть решен, однако, думается, осада не затянется слишком долго. Поте рявшая авиацию Красная Армия не сможет долго обороняться. Противник будет еще причинять нам урон Оправляющими) В(еществами) и тяжелой артиллерией, нападение Владивостока уже явится предрешенным. Концом обороны этих укреплений будет либо выкинутый белый флаг, как это имело место в Порт-Артуре, либо ожесточенный рукопашный бой пехоты в противогазах, либо (и это будет честью для Красной Армии) Владивосток будет занят после полного уничтожения его гарнизона... Как перейти Амур. ...На северном берегу Амура длинной змеей растянулись позиции Красной Армии. Десятки орудий и сотни пулеметов образуют линию перекрестного заградительного огня, создавая сильную оборону. При переправе здесь разгорится ожесточенный бой, который может быть назван современным Удзикавским сражением. Наша армия, поразившая мир переправой через Луанхэ в мае 1933 г., ценой большого урона, окрасив воды Амура в цвет крови, все же возьмет Благовещенские позиции...» Квантунская армия превращается в мощную группировку войск. Срок службы в ней всему призывному контингенту продлевается на один год. Подготовленные резервисты постоянно пополняют ее ряды. Суть оперативного плана Квантунской армии на 1937 финансовый год состояла в следующем: «Итоги оперативной политики и цели. С началом военных действий Квантунская армия выдвигает основные свои силы к восточной границе, где захватывает и закрепляет за собой ключевые пункты. Сосредоточившись на границе, Квантунская армия (в течение примерно 30 дней) прикрывает прибытие пополнений из метрополии и Кореи и их сосредоточение в Маньчжурии. Получив пополнение, Квантунская армий наступает в южные районы Приморского края с тем, чтобы ослабить и разгромить главные силы советской Дальневосточной армии. В это время войска Северного и Западного фронтов ведут сдерживающие действия... Разгромив главные силы противника в южных районах Приморского края и удерживая оккупированные районы частью сил, японские войска перегруппировывают свои глав ные силы на Северный и западный фронты, наносят удары и громят силы противника, которые могли вторгнуться в Маньчжурию на этих направлениях, затем наступают до рубежа Рухлово — западные скаты Б. Хингана...» К предстоящим боям против вооруженных сил СССР в Японии готовились заранее и обстоятельно. В 1933 году в Токио издается с предисловием тогдашнего военного министра Садао Араки секретная брошюра для пользования только офицерскому составу армии. Ее название говорило само за себя — «Красная Армия и способы борьбы с ней». Японская императорская армия готовилась по новым уставам, принятым в 1929 году. В них был учтен опыт Первой мировой войны и последующих военных конфликтов. В армии была принята групповая тактика, хотя она все еще продолжала тяготеть к линейным порядкам и к густым построениям. Шло быстрое насыщение армии современной боевой техникой и техническими средствами вооруженной борьбы. Применение авиации соответствовало высоте современных требований. Однако танки использовались только для непосредственной поддержки наступающей пехоты, но не для глубокого прорыва в глубь обороны противника. Шла проработка действий моторизованных и мотомеханизированных войск. Императорская армия воспитывалась в наступательном духе. Оборона признавалась скорее злом, которого всемерно следовало избегать, — отсюда просматривалось некоторое пренебрежение армейского начальства к вопросам обороны и к ее фортификационному, инженерному обеспечению. Шанхайская операция японской армии, проведенная в марте 1932 года, хорошо высветила этот недостаток в армейской боевой подготовке. Однако японское военное искусство выигрывало i другом: ведении встречного боя, умении совершать быст рые переходы, способности войск действовать в любьг условиях местности, днем и ночью. Японского солда- та-пехотинца учили совершать форсированные переходы по 50—60 километров в день. Большая ставка делалась на внезапность наступательных действий, умение отрываться от преследующего противника и навязывать ему свою инициативу в ходе боя. Особой заботой военного министерства Японии были офицерские кадры, состоявшие почти исключительно из самурайского сословия. Старших и младших офицеров обязывали иметь хорошую полевую выучку, и поэтому японский офицер хорошо знал свое дело, то есть он был профессионалом. Унтер-офицерский состав в своем большинстве состоял из сверхсрочнослужащих и был хорошо подготовлен. Каждого армейского унтер-офицера настойчиво готовили к тому, чтобы он был способен заменить в бою своего командира-офицера. Подготовка солдат выглядела по меркам 30-х годов вполне удовлетворительной. Благодаря своей грамотности и допризывной подготовке, а также дисциплинированности и усердию японский солдат в течение своей двухлетней срочной службы основательно знакомился с военным делом. Командиры стремились воспитать у него высокую физическую выносливость и способность к напряженной боевой деятельности. В армии царил суровый режим, что также являлось важным воспитательным фактором. В марте 1938 года в Японии принимается закон о всеобщей мобилизации, чтобы с началом будущей и скорой Второй мировой войны страна вступила в нее с полностью отмобилизованными вооруженными силами. В Маньчжурии как грибы растут военные казармы и городки, которые могли принять полтора миллиона солдат. Три четверти из них были построены вблизи советских границ. Советская дальневосточная граница еще со времени окончания Гражданской войны оставалась «горячей». Если раньше через нее прорывались вооруженные отряды белоэмигрантов и «шалили» так называемые белокитай- цы, то со времени захвата Маньчжурии японцами картина на границе стала меняться. Теперь ее нарушителями все чаще и чаще оказывались японские военнослужащие. Официально было зарегистрировано 231 нарушение государственной границы СССР, из них 35 крупных боевых столкновений всего за три года (1936—1938). Особенно тревожная картина складывалась на советской государственной границе в Приморском крае. Здесь самыми «горячими» оказались участки Турий Рог и у озе ра Ханка, Посьетского пограничного отряда, Полтавского и Гродековского укрепленных районов, а также на реке Амур — близ городов Хабаровск и Благовещенск. 26 февраля японцы обстреляли советский пограничный наряд на острове № 211 на реке Аргунь. 27 мая японцы устроили на советской территории засаду и, захватив пограничника красноармейца Кривенко, увели его к маньчжурам. В начале июня пограничники Посьетского отряда задержали группу из 29 «японских диверсантов». На участке Гродековского пограничного отряда неоднократно задерживались японские военнослужащие (часто — армейские офицеры), которые нередко были переодеты в китайскую одежду. Так, на заставе Сианхе наряд из двух красноармейцев — Сырчикова и Ферапонтова задержал целую группу японских солдат во главе с офицером и обезоружил их. Приведенные на заставу нарушители границы были посажены под арест в баню и после допроса отпущены на ту сторону. На допросе японский офицер заявил, что он обижен и оскорблен тем, что простой рядовой солдат посмел разоружить офицера императорской армии. Японские военнослужащие многократно углублялись на советскую территорию целыми отрядами, откровенно провоцируя советских пограничников на огневую схватку. Были случаи захвата жителей приграничных селений. Японские офицеры не раз заявляли в ходе таких пограничных инцидентов: «Территория васа будет наса». В ходе боевых столкновений с нарушителями государственной границы пограничные заставы несли потери убитыми и ранеными. 29 января 1936 года одна из маньчжурских охранных рот, расположенная недалеко от границы, перебила своих офицеров-японцев, захватила оружие и снаряжение, сожгла казармы и перешла советскую границу с целью сдачи. Маньчжурские солдаты объясняли свои действия нежеланием служить у японцев, которые являются захватчиками китайской территории, на которой творят насилие над местным населением. Охранная рота, сложившая оружие, была интернирована и отправлена в тыл. Майор А. Агеев из Гродековского пограничного отряда в одном из оперативных донесений сообщал, что «30 января 1936 года в 14 часов 13 минут две роты японо-мань- чжур нарушили советскую границу на полтора километра в районе пади Мещеряковской. Несмотря на численное их превосходство, наши малочисленные наряды нанесли налетчикам сокрушительный контрудар. Потеряв 31 убитыми, 23 ранеными и 24 обмороженными, налетчики бежали за пределы советской земли. С нашей стороны в бою смертью храбрых пали четыре бойца...». На том же участке государственной границы советским пограничникам 24 ноября того же, 1936 года пришлось выдержать еще один упорный бой с японцами, имевшими на вооружении несколько пулеметов. Начальник погранзаставы Евграфов рассказывал: «В 16.20я получил донесение, что японский конно-пеший отряд нарушил границу. Подал команду: «В ружье!» Быстро оседлав лошадей, мы поехали на ликвидацию японского отряда, численность которого составляла 60 человек. Командиру отделения Киселеву с 8 бойцами я приказал отрезать японцам путь отхода за кордон. Сам же я с группой бойцов в 12 человек решил окружить японцев и уничтожить. Противник открыл ружейно-пулеметный огонь. На расстоянии 200 метров от японцев я отдал приказание: «Открыть ответный огонь!» В это же время открыла огонь группа отделенного командира Киселева. Мы пошли в атаку. Японцы не выдержали нашего натиска и, оставив на месте убитых, стали трусливо отходить на следующий рубеж. По моему приказанию бойцы обеих групп стали забрасывать врага ручными гранатами, а затем перешли в рукопашный бой. Враг не выдержал, бросил и второй рубеж. Мы выполнили свой долг: разбили наголову самураев, потерявших в этом бою 18 убитыми и 7ранеными. Отбросив их штыками с нашей советской земли, мы выполнили приказ нашего правительства: если враг переступит одной ногой через границу — отрубить ему эту ногу, а если он перейдет через границу — уничтожить его'к На участке пограничной заставы Пакшехори японский отряд, перейдя границу, укрепляется на сопке, на которой устанавливает ручные и станковые пулеметы. Японцы отходят на свою сторону только после ожесточенной схватки. В ходе боя им на помощь подоспел кава лерийский отряд, который спешился напротив советской пограничной заставы и окопался. Его тоже пришлось выбивать за кордон силой. •Нарушители границы (в оперативных сводках они назывались «японо-маньчжурами») при переходе советской границы занимались разрушением пограничных знаков — столбов из дерева или камня. Вокруг одного из таких пограничных столбов под № 26 на участке пограничной заставы Турий Рог в Приморье бой длился почти целый день, причем японцев поддерживала своим огнем пушка. Пограничные конфликты проходили также и на реке Уссури. Так, на один из ее островов высадился с двух военных катеров и двух больших лодок отряд японских военнослужащих, которые сразу же укрепились. Когда на остров прибыли тревожные группы советских пограничников под командованием лейтенантов Коновалова и Авдеева, младшего политрука Шамрая, то их встретили огнем из винтовок и пулеметов. Жаркий бой на острове посреди реки Уссури длился два часа. Шесть нарушителей были взяты в плен вместе с китайцами-перевозчиками, остальные сумели бежать на противоположный речной берег... Не менее тревожной была картина и на море. Здесь нарушения выражались прежде всего в незаконном, хищническом лове рыбы в советских прибрежных водах. Если в 1936 году было задержано всего 21 японское судно-нарушитель, то в следующем году их число достигло 77 рыболовецких судов-шхун. Советские морские пограничники постоянно докладывали своему командованию о «наглом поведении рыбопромышленников» сопредельной стороны в наших территориальных водах и при их задержании. В 1938 году японская сторона осуществила настоящее вторжение в рыболовную зону своего северного соседа. Туда решительно вошла настоящая армада из 1500 рыбопромысловых судов под охраной двух десятков вооруженных разведывательно-дозорных шхун, около двух дивизионов миноносцев и нескольких подводных лодок. Мировая история морской пограничной службы такого еше не знала. — Такое можно объяснить только одним: Япония почувствовала свою вызревшую с начала XX столетия военную мощь. Советские военно-морские силы на Дальнем Востоке были немногочисленны, в то время как военный флот Страны восходящего солнца готовился к схватке за господство на Тихом океане. Море не раз приносило тревожные вести. Вот лишь некоторые из них. В январе 1937 года японцы захватывают советское судно «Терек», потерпевшее аварию во время сильного шторма. Его экипаж арестовывается и обвиняется в самовольном заходе в японские территориальные воды якобы с разведывательными целями. Моряки «Терека» подвергаются допросам и даже пыткам. 20 февраля 1938 года «самовластно» задерживается пароход «Кузнецкстрой», который шел с коммерческим грузом. Такая участь постигает советские суда «Рефрижератор № I», «Отважный». Пиратские действия японцев выражаются не только в захвате советских гражданских судов. Они выключают маяк на Камне Опасности в проливе Лаперуза, что было грубейшим нарушением международных мореходных законов. Это привело к гибели парохода «Сучан». Тревожно было и в воздухе над советско-маньчжурской границей. Воздушная граница не раз нарушалась японскими одиночными самолетами-разведчиками. 11 апреля воздушное пространство Советского Союза нарушила большая группа японских самолетов, один из которых на свой аэродром не вернулся. В сообщении управления пограничных и внутренних войск НКВД СССР от 13 апреля 1938 года говорилось: «На полетной карте, изъятой у летчика Маеда (Ма- эда. — А. Ш.> с подбитого 11 апреля с.г. японского самолета, нанесены следующие выходы на нашу территорию... Летчик Маеда показал, что маршруты, выходящие на нашу территорию, якобы нанесены на случай военных действий...» Показания японского пилота-нарушителя стали «детонатором» (но не единственным) для дальнейших событий на Дальнем Востоке. Уже через несколько дней после банального в общем-то пограничного инцидента (перед 41-м годом их было множество) в повышенную боевую готовность приводятся армейские и пограничные войска, Тихоокеанский флот советского Дальнего Востока. Враждебность одной стороны к другой выражалась не только в постоянных нарушениях советской сухопутной, морской и воздушной границы на Дальнем Востоке. Один из современных исследователей советско-японских отношений и геополитических проблем в Тихоокеанском бассейне В.П. Зимонин в своей книге «Регион в огне. Узловые проблемы войны на Тихом океане» приводит такой пример. Заместитель народного комиссара иностранных дел СССР Б.С. Стомоняков принял 8 июля 1938 года японского посла Мамору Сигэмицу и обратил его внимание на опасные действия японо-маньчжурской стороны связанные с применением химического оружия. В стенограмме беседы было записано: «Стомоняков: — Я пользуюсь случаем, чтобы обратитi внимание господина посла на следующие происшествия. 2с июня с.г. в Гродековском районе со стороны укрепленных вы сот на маньчжурской стороне стал поступать на совет скую сторону и ясно ощущаться газ с запахом фиалок У многих лиц на советской территории в результате появи лось головокружение, и они были вынуждены нвдеть проти вогазы. В результате тщательно произведенного расследо вания был установлен факт пуска с маньчжурской территории нейтрального газа с концентрацией отравляющих веществ. Это является вторым случаем подобного рода. Господин посол, вероятно, помнит, что 20 января 1937 г., когда я имел честь быть принят к нему на обед, я, воспользовавшись таким случаем, сделал ему представление по поводу того, что тогда вблизи Благовещенска с японских самолетов были пущены на нашу территорию отравляющие газы». После капитуляции Японии в 1945 году будет проведено специальное расследование о разработке и испытаниях японской стороной химического сверхсекретного оружия в Маньчжурии. Суд в Токио скажет об этом. Еще до инцидента — воздушного нарушения государственной границы большой группой японских самолетов, когда был сбит летчик Маэда, советский полпред в Токио М.М. Славуц- кий 5 февраля 1938 года в докладной записке на имя руководства Народного комиссариата по иностранным делам СССР писал: «Суэцугу и Сугияма (милитаристски настроенные политические деятели. — А.Ш.) в своих выступлениях как в пе- чати, так и в парламенте... указывают, что они не думают, чтобы СССР сам решился начать (военный конфликт. — но что всякие возможности должны, мол, Японией учитываться, и потому, мол, нужно увеличивать армию и усиливать военное снабжение. Среди иностранцев последнее время идут гадания — произойдет ли военное столкновение (Японии. — А.Ш.) с нами или нет. Гадания сами по себе довольно характерные...» Сообщения из Токио в Москву носили тревожный характер. Тот же Славуцкий в докладной заместителю наркома иностранных дел Б.С. Стомонякову от 5 марта 1938 года писал: «...Главное место японская военщина отводит нам. В своих запросах (японские. — А.Ш.> депутаты, как Вам известно из ТЛСС-ских телеграмм, говорят о неудовлетворительности японо-советских отношений; при этом некоторые прямо высказывают беспокойство, заявляя, что отношения с нами беспокоят деловые круги, но военщина запугивает их и ведет злобную кампанию против нас, организуя в парламенте агрессивного характера запросы, которые, как Ивакура (является директором дока Кавасаки, что само собой говорит о его связи с военщиной. — М.М. Славуцкий,) 22 февраля, касаясь наших отношений («давление на концессии», рыболовный вопрос), заявляют о «необходимости не только дипломатических мер, но и с применением силы». Были и такого рода выступления, что противоречия между СССР и Японией неизбежны и что поэтому «необходимо усиление военной подготовки против СССР». Араки, прикрываясь демагогическими вывертами, выступил с очередной статьей о возможности японо-советской войны. 'Военный министр Сугияма во всех своих выступлениях в парламенте доказывал необходимость увеличения вооружений, мотивируя их увеличением «вооружения СССР и других стран». В своей защите законопроекта о мобилизации всей страны военный министр, как и остальные члены правительства, говорит о надвигающемся «национальном кризисе», и в первую очередь подчеркивает нас. Именно стремлением подготовиться к большой войне, с одной стороны, и стремлением к полной фашизации Японии — с другой, объясняется это глубокое подчеркивание «национального кризи са», опасности войны с нами. Этим объясняется и организованно ведущаяся злобная кампания против нас». Сообщение советского полномочного представителя в Токио написано дипломатическим «языком» того времени. Однако даже одним своим содержательным «духом» оно говорило о том, что на Японских островах видят в своем северном соседе военного противника. Вопрос состоял только в том, когда произойдет военный конфликт (или конфликты) между двумя государствами, быстро набиравшими военную мощь перед близким уже 41-м годом, и где они проведут первую пробу своих сил. Показательно признание бывшего начальника оперативного отдела императорской ставки полковника Инады: «Мы исходили из того, что, даже если будет разгромлена целая дивизия, необходимо выяснить готовность Советов выступить против Японии». Москва была вынуждена занять, пока только на дипломатическом поприще, жесткую позицию. В письме руководства Народного комиссариата иностранных дел полпреду СССР в Японии Славуцкому, среди прочего, отмечалось: «...Мы желали бы избежать дальнейшего обострения наших отношений с Японией и, исходя из этого, занимаем умеренную позицию в отношении ряда конфликтов. Однако провокационное поведение японских властей и позиция японского МИДа, к тому же еще подстегиваемого глубоко враждебным нам Сигэмицу (Мамору Сигэмицу — посол Японии в Москве. — A. LLI.), планомерно стремящихся к обострению наших отношений, вынуждают нас давать японцам отпор по ряду вопросов». Однако ухудшение отношений между двумя соседними государствами продолжалось. Перед Второй мировой войной порохом «запахло» не только в Европе, но и на Дальнем Востоке. Здесь уже шла война между чанкайши- стским Китаем и Японией, которая в те годы стала олицетворением азиатского милитаризма. В апреле советский полпред в Токио М.М. Славуцкий сообщил о новом резком увеличении военных расходов в Японии: «...утвержден... огромный военный бюджет в 4886 млн. иен, из коих армии — 3,5 млрд., флоту — 1с лишним млрд. и резервный фонд около 550 млн. иен». По различным каналам приходили сведения о том, что японские сухо- |Црвь путные войска в Маньчжурии постоянно увеличиваются численно. 8 апреля правительство СССР выступило с инициативой рассмотреть ряд накопившихся проблем, прежде всего пограничных, с Японией, по которым стороны не желали идти на взаимные уступки. Однако Токио по-прежнему стремился только к односторонним уступкам с советской стороны. О воинственных настроениях в правящих кругах Страны восходящего солнца свидетельствовали не только советские дипломаты. В дневнике полпреда СССР в Токио Славуцкого говорилось: «7 апреля на обеде у чехов чешский советник Хавелка и посланник Хавличек сообщили, что «во всех японских кругах» говорят о близких выступлениях против нас японцев, которые исходят, во-первых, из необходимости ударить по Советскому Союзу, без чего они считают невозможной победу в Китае, и, во-вторых, из «благоприятности момента атаки против СССР ввиду внутренних затруднений СССР и ненадежности красного командования». Сообщения чехословацких дипломатов свидетельствовали прежде всего о том, что в Японии внимательно следили, по всем источникам, за происходящими в Советской стране событиями. Не были для них большим секретом и начавшиеся массовые сталинские репрессии, которые прямо коснулись Красной Армии. На Японских островах уже открыто говорили о предстоящей войне с Советским Союзом. 21 июня 1938 года временно исполняющий обязанности поверенного в делах полпредства СССР в Токио К.А. Сметанин (вскоре он будет назначен на эту должность) в беседе с вице-мини- стром иностранных дел Японии К. Хориноути обратил его внимание на «фашистские» плакаты, выставленные на всем пути от полпредства до МИДа. Лозунг на плакатах гласил: «Будьте готовы к неизбежной японо-советской войне!» Обстановка на советской границе с Маньчжоу-Го, прежде всего в Приморье, продолжала накаляться. Как показывает анализ документов, в конце 30-х годов на Дальнем Востоке друг другу противостояли две мощные группировки японских войск и сил Красной Армии, каж дая из которых включала около 25 процентов всех наличных армейских войск и боевой техники входивших в конфликт сторон. Вскоре японская сторона с полной неожиданностью для себя получила в руки козырную карту в вопросе обвинения Москвы в ее «агрессивности» по отношению к себе. Ранним утром 13 июня 1937 года с советской территории в Маньчжоу-Го сбежал начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар государственной безопасности 3-го ранга Г. Люшков. В книге Е. Хиямы «Планы покушения на Сталина» есть воспоминания бывшего офицера пятого отдела японского Генерального штаба Коидзуми Коитиро. Этот профессиональный военный разведчик, имевший прямое отношение к «делу Люшкова», рассказывал: «Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о Вооруженных Силах Советского Союза на Дальнем Востоке, их дислокации, строительстве оборонительных сооружений, о важнейших крепостях и укреплениях. В полученной от Люшкова информации нас поразило то, что войска, которые Советский Союз мог сконцентрировать против Японии, обладали, как оказалось, подавляющим превосходством. В тот период, то есть на конец июня 1938 года, наши силы в Корее и Маньчжурии, которые мы могли использовать против Советского Союза, насчитывали всего лишь 9 дивизий... Опираясь на полученные от Люшкова данные, пятый отдел генштаба пришел к выводу о том, что Советский Союз может использовать против Японии в нормальных условиях до 28 стрелковых дивизий, а при необходимости сосредоточить от 31 до 58 дивизий... Тревожным выглядело и соотношение в танках и самолетах. Против 2000 советских самолетов Япония могла выставить лишь 340 и против 1900 советских танков — только 170... До этого мы полагали, что советские и японские вооруженные силы на Дальнем Востоке соотносились между собой как три к одному. Однако фактическое соотношение оказалось равным примерно пяти или даже более к одному. Это делало фактически невозможным осуществление ранее составленного плана военных операций против СССР...» Генштабисту Коидзуми Коитиро вторит бывший начальник разведывательного отдела японской Корейской армии генерал Масатака Онуки. Он вспоминал: «В его (Люшкова. — А.Ш.^ информации было и такое, что явилось для нас серьезным ударом. С одной стороны, советская Дальневосточная армия неуклонно наращивала свою военную мощь, с другой — японская армия из-за японо-китайского инцидента совсем не была готова к военным действиям с Советским Союзом. Если бы нас в какой-то момент атаковала Дальневосточная армия, мы могли бы рухнуть без серьезного сопротивления...» Генерал Масатака Онуки «инцидентом» называет развернувшуюся японо-китайскую войну. Для участия в ней из Маньчжурской группировки войск и японской Корейской армии приняли участие значительные силы. Однако о слабости войск Японии на территории Маньчжоу-Го говорить не приходилось. В противном случае на советской дальневосточной границе обстановка была бы совсем иная. 1 июля 1938 года Особая Краснознаменная Дальневосточная армия (ОКДВА), значительно пополненная личным составом и боевой техникой, преобразуется в Краснознаменный Дальневосточный фронт. Его командующим назначается один из наиболее прославленных полководцев Гражданской войны и один из пяти первых Маршалов Советского Союза В.К. Блюхер. Фронт состоял из двух общевойсковых армий — 1-й Приморской и 2- й Отдельной Краснознаменной, которыми командовали комбриг К.П. Подлас и комкор И.С. Конев. Из дальневосточной авиации создается 2-я Воздушная армия. Шло строительство 120 оборонительных районов на наиболее угрожаемых направлениях. До июля 1937 года численность советских войск на Дальнем Востоке достигала 83 750 человек, 946 артиллерийских орудий, 890 танков (преимущественно легких) и 766 самолетов. Японских военных сил в соседней Маньчжоу-Го было гораздо больше. После создания ОКДВА на ее усиление в течение 1938 года было решено направить 105 800 человек рядового и командного соста ва. Большие денежные средства выделялись на капитальное военное строительство. Для пополнения Тихоокеанского флота с Балтики в 1937 году направляются два эскадренных миноносца. Их экипажи за 75 суток совершили беспримерный переход во Владивосток Северным морским путем, проделав его частично среди плавающих льдов. Маршал Советского Союза Василий Константинович Блюхер относился к числу тех полководцев, которых подняла на гребень волны Гражданская война. Человек решительный, самостоятельный в поступках, он не входил в число сталинского окружения и к тому же находился в натянутых отношениях с тогдашним народным комиссаром обороны, тоже маршалом, К.Е. Ворошиловым, который ни талантом, ни славой военачальника не только не блистал, но и не обладал вовсе. Обстановка же на Дальнем Востоке требовала поставить во главе ОКДВА опытного, высокопрофессионального военачальника. Он был красным полководцем, и лучшее тому свидетельство его выступление на XVII съезде ВКП(б). Говоря о защите советского Дальнего Востока, маршал В.К. Блюхер с трибуны партийного съезда заявил: «Наблюдая военные мероприятия японского империализма, мы не могли и не можем остаться к ним безучастными... Мы крепко, на замок запираем наши границы... Воевать мы не хотим, но если нас заставят, вынудят, то Особая Краснознаменная Дальневосточная Красная Армия — от красноармейца до командарма, как беззаветно преданные солдаты революции — под непосредственным руководством Центрального Комитета партии ответят таким ударом, от которого затрещат, а кое-где и рухнут устои капитализма». Выступление командующего ОКДВА являлось «партийным» докладом о готовности Красной Армии к боевым действиям на Дальнем Востоке в случае возникновения военного конфликта с Японией. То есть напряженность на границе Приморья с Маньчжоу-Го достигла такой степени, что требовалась только небольшая искра, скорее всего случайная, чтобы стороны «испробовали» в деле свои силы. Маршал В.К. Блюхер, хорошо знакомый с Дальним Востоком и японской армией по Гражданской войне, предвидел возможность военного конфликта на южном участке государственной границы в Приморском крае. Об этом свидетельствует приказ командующего ОКДВА от 22 апреля 1938 года: «В связи с возможностью попытки внезапного нападения японцев на приграничные гарнизоны, особенно в южном Приморье (залив Посьет — Славянка)... приказываю: Командующему ВВС ОКДВА привести авиацию в состояние повышенной боевой готовности... Подготовить части укрепрайонов на положение полной боеготовности...» Каждая из сторон укрепляла пограничные рубежи. Искра военного конфликта вспыхнула на самой южной оконечности государственной границы — у ранее безвестного в мировой истории войн озера Хасан, окруженного грядой сопок, всего в 10 километрах от берега Японского моря, а по прямой — в 130 километрах от Владивостока. Здесь местность представляет собой узкую прибрежную полосу, тогда сплошь болотистую и низменную. Движение по ней возможно лишь по нескольким проселочным дорогам и тропам. Над этой болотистой равниной возвышались немногочисленные сопки, господствовавшие над местностью и дававшие хороший обзор. По вершинам двух из них — Заозерной и соседней Безымянной, проходила линия государственной границы. С сопок открывался обзор на Посьетский залив, а их склоны спускались к озеру Хасан. Совсем рядом начиналась советско-корейская граница, которая проходила по реке Ту- манган. Особенно привлекательной с военной точки зрения на хасанском участке выглядела сопка Заозерная. Вершина ее представляла почти правильный усеченный конус шириной у основания до 200 метров. Крутизна скатов с восточной, советской, стороны достигала 10—15, а у вершины — 45 градусов. Высота сопки достигала 150 метров. Противоположный, японский, склон высоты достигал местами крутизны до 85 градусов. Высота господствовала над местностью вокруг озера Хасан. На местности Заозерная выглядела идеальным наблю дательным пунктом с прекрасным обзором на все четыре стороны. В случае военного столкновения она могла стать и хорошей позицией для ведения оборонительного боя. Сопка в условиях войны не требовала сколько-ни- будь значительных фортификационных работ, поскольку ее сильно укрепила сама природа. Хроника хасанских событий развивалась следующим порядком. В начале июля 1938 года из Посьетского пограничного отряда в Хабаровск, в штаб пограничного округа, дважды делаются настойчивые запросы с просьбой дать разрешение на занятие высоты Заозерной, чтобы установить на ней постоянный усиленный пограничный пост, который располагался бы в полевом укреплении (окопе). Поводом для такой настоятельной просьбы стал пограничный инцидент. 3 июля к высоте, на которой находился пограничный наряд из двух красноармейцев, выдвинулось около роты японских пехотинцев. По тревожному сигналу с заставы прибыла группа пограничников во главе с лейтенантом Петром Терешкиным (удостоенным позднее за бои на озере Хасан звания Героя Советского Союза). Японцы развернулись в цепь и с винтовками наперевес, как в атаке, двинулись к высоте. Не доходя до вершины Заозерной, где проходила линия границы, метров пятьдесят, японская цепь по приказу офицеров, которые шли с обнаженными саблями в руках, остановилась и залегла. Японский пехотный отряд находился у Заозерной целые сутки, безуспешно пытаясь вызвать пограничный инцидент. После этого японцы отошли к корейскому селению Хомоку (на территории Маньчжоу-Го), который находился всего в 500 метрах от сопки. После этого японцы начали близ высоты сооружение различных служебных построек, установили воздушную линию связи. Такой приказ (разрешение) пришел в Посьетский пограничный отряд 8 июля. О том, что советская сторона решила занять Заозерную, японцы узнали из радиоперехвата приказа из Хабаровска. На следующий день советская резервная пограничная застава, немногочисленная по своему составу, скрытно выдвигается на высоту За озерную, и на ее вершине начинается сооружение окопов и проволочных заграждений. Через два дня, 11-го числа, она получает усиление. Командующий ОКДВА маршал В.К. Блюхер приказывает выдвинуть в район озера Хасан одну роту 119-го стрелкового полка. Армейцы в случае тревоги и серьезного нарушения государственной границы у Заозерной могли быстро прийти на помощь пограничникам. Такая серьезная мера была отнюдь не преждевременной. Блюхеру было известно, среди прочего, что южный участок государственной границы за два месяца до этого был проинспектирован с той стороны командующим Квантунской армией генералом Уэда и военным министром марионеточного Маньчжоу-Го Юй Чжищанем. О результатах инспекционной поездки начальник штаба Квантунской армии сообщил заместителю военного министра Тодзио в Токио. В донесении шла речь о готовности японских войск к военному столкновению на границе с советским Приморьем. Сопка Заозерная становилась очагом пограничного конфликта. Японская сторона в Москве поднимает вопрос о линии государственной границы в Посьетском районе. В беседе с временным поверенным в делах посольства Японии в СССР Ниси заместитель народного комиссара по иностранным делам Б.С. Стомоняков 15 июля 1938 года попытался документально разъяснить вопрос о законности пребывания советских пограничников на берегах озера Хасан и на высоте Заозерной. Стомоняков заявил Ниси, что в соответствии с «Протоколом о тщательно проверенном первом участке границы», подписанным в Ново-Киевском урочище 26 июня 1886 года и составляющим часть Чаньчуньского соглашения между Россией и Китаем, а также с приложенной к нему картой, нет ни малейшего сомнения в том, что «озеро Хасан... расположено полностью на советской территории и что не только западные берега этого озера, но и некоторые районы к западу от этих берегов принадлежит Советскому Союзу». Этим официальным документам советской стороны японские дипломаты смогли противопоставить лишь не подтвержденные документально данные марионеточных властей Маньчжоу-Го и словесные утверждения о проведении в прошлом жителями Маньчжурии традиционных религиозных праздников на указанной спорной территории — на вершинах сопок Заозерной и Безымянной и на берегу озера Хасан. После хасанских событий демаркация государственной границы между СССР и Маньчжоу-Го на участке По- сьетского пограничного отряда проходила по документам, предоставленным исключительно советской стороной. Временный поверенный Японии в Москве Ниси в ответ передал Стомонякову требование своего правительства о полном отводе советских (пограничных) войск с пограничной высоты Заозерной. Естественно, что с таким требованием советская сторона согласиться не могла и о выполнении его не могло быть и речи. По странному стечению обстоятельств случилось так, что именно в тот день, 15 июля, на сопке Заозерной прозвучал первый выстрел. Вечером того дня на гребне высоты выстрелом из винтовки был убит японский жандарм Сякуни Мацусима. Стрелял в него начальник инженерной службы Посьетского пограничного отряда лейтенант В.М. Виневитин, удостоенный посмертно звания Героя Советского Союза (во время боев японцы понесли немалые потери на заложенных им фугасах). Расследование трагического инцидента было незамедлительно проведено обеими сторонами. Как определило советское расследование, труп японского жандарма-на~ рушителя лежал на территории Советского Союза, в трех метрах от линии государственной границы. Японская комиссия утверждала прямо противоположное: убийство произошло на территории Маньчжоу-Го и, стало быть, явилось вооруженной провокацией русских военных. Такова была суть Хасанского конфликта, за которым последовали кровопролитные бои. Винтовочный выстрел Виневитина сдетонировал уже готовые к взрыву страсти японской стороны, которая считала, что саперные укрепления (окоп и проволочное заграждение) советских пограничников на вершине Заозерной пересекли государственную границу. В ответ заместитель наркома иностранных дел СССР Стомоняков официально заявил, что ни один советский пограничник и ни на один вершок не заступил на сопредельную землю. 18 июля началось массовое нарушение участка границы Посьетского погранотряда. Нарушителями были безоружные японцы-«почтальоны», каждый из которых имел при себе письмо к советским властям с требованием «очистить» маньчжурскую территорию. По воспоминаниям командира пограничного отряда К.Е. Гребенника, автора книги воспоминаний «Хасанский дневник», японские «почтальоны» буквально «наводнили» его штаб. Только за один день 18 июля на участке заставы «Карантин» было задержано двадцать три подобных нарушителя с письмами советской стороне. «Почтальоны» задерживались и через короткое время выпроваживались с советской территории в обратном направлении. Но делалось это по международным правилам. Такая передача нескольких «колонн» пограничных нарушителей-«почтальонов» японской стороне официально состоялась 26 июля. На свои письма-протесты они не получили даже устного ответа. 19-го числа в 11.10 состоялся разговор по прямому проводу заместителя начальника Посьетского пограничного отряда с представителем Военного совета ОКДВА: «В связи с тем, что японское командование Хунчуна заявляет открыто о намерении взять боем высоту Заозерная, прошу из состава роты поддержки, находящейся в Пакше- кори, один взвод выбросить на усиление гарнизона высоты Заозерная. Ответ жду у провода. Заместитель начальника отряда майор Алексеев». В 19.00 пришел ответ (разговор по прямому проводу оперативных дежурных штаба ОКДВА и Посьетского пограничного отряда): «Командующий разрешил взять взвод роты поддержки, подвести скрытно, на провокации не поддаваться». На следующий день в штаб Посьетского погранотряда пришло сообщение из управления командующего пограничными и внутренними войсками Дальневосточного округа об отмене прежнего решения армейского командующего: «Взвод снимается приказом командующего. Он считает, что первыми должны драться пограничники, которым в случае необходимости будет оказана армией помощь и поддержка...» Разгорелись дипломатические страсти. 20 июля 1938 года японский посол в Москве Мамору Сигэмицу на приеме у народного комиссара иностранных дел М.М. Литвинова от имени своего правительства в ультимативной форме предъявил территориальные претензии к СССР в районе озера Хасан и потребовал отвода советских войск от сопки Заозерной. Сигэмицу заявил, что «у Японии имеются права и обязанности перед Маньчжоу-Го, по которым она может прибегнуть к силе и заставить советские войска эвакуировать незаконно занятую ими территорию Маньчжоу-Го». В конце беседы с Литвиновым Сигэмицу заявил, что если сопка Заозерная не будет добровольно передана Маньчжоу-Го, то японская императорская армия применит силу. Эти слова посланника из Токио прозвучали как прямая, ничем не прикрытая угроза одного государства другому, своему соседу.. «Если господину Сигэмицу, — сказал глава советского МИДа М.М. Литвинов, — считает веским аргументом запугивание с позиций силы, перед которым отдельные государства действительно пасуют, то должен напомнить вам, что он не найдет успешного применения в Москве». 22 июля Советское правительство направило ноту японскому правительству, в котором прямо и решительно отклонялись ничем не обоснованные требования об отводе войск с высоты Заозерная. Но в тот же день Кабинет министров Страны восходящего солнца утвердил план ликвидации пограничного инцидента у озера Хасан силами императорской армии. То есть Япония решила испробовать прочность советской дальневосточной границы на юге Приморья и боевые возможности красноармейских войск. Или, употребляя военную терминологию, в Токио перед 41-м годом решили провести в отношении СССР разведку боем. Маршал Блюхер имел достоверные данные о сосредоточении на участке Посьетского пограничного отряда больших армейских сил японцев. Об этом свидетельствовало даже простое наблюдение пограничных нарядов за сопредельной стороной. Военный совет Краснознамен ного Дальневосточного фронта (КДФ) 24 июля отдал 1-й Приморской армии директиву немедленно сосредоточить усиленные батальоны 118-го и 119-го стрелковых полков 40-й стрелковой дивизии (командир — полковник В.К. Базаров) и эскадрон 121-го кавалерийского полка в районе населенного пункта Заречье и привести все войска армии (прежде всего 39-го стрелкового корпуса) в полную боевую готовность. Директивой предписывалось вернуть людей со всех хозяйственных и инженерных работ в свои части. Той же директивой военного совета Дальневосточного фронта вся система противовоздушной обороны в Приморье была приведена в боевую готовность. Эти меры коснулись и Тихоокеанского флота. Пограничники от своего командования получили указание соблюдать спокойствие и выдержку, не поддаваться на провокации с сопредельной стороны, применять оружие только в случае прямого нарушения государственной границы. В тот же день, 24-го числа, маршал Блюхер направляет на высоту Заозерную «нелегальную» комиссию для выяснения на месте обстоятельств «пыхнувшего» войной пограничного инцидента. Комиссия устанавливает, что часть советских окопов и проволочных заграждений на сопке — на ее гребне находится на сопредельной стороне. Блюхер доложил о том в Москву, предлагая «исчерпать» пограничный конфликт признанием ошибки советских пограничников, рывших окоп, и несложными саперными работами. Сохранилась стенограмма разговора командования погранвойск, который состоялся на следующий день после того, как на Заозерной побывала «нелегальная» блюхеровская комиссия. В разговоре участвовали двое: начальник войск Дальневосточного пограничного округа Соколов и начальник Посьетского пограничного отряда Гребенник (именно на его участке бежал в Маньчжурию к японцам начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар государственной безопасности 3- го ранга Г. Люшков). Запись стенограммы гласила: «Соколов (делая разнос подчиненному): Где сказано, что надо допускать на линию границы командный состав, не имеющий отношения к охране границы? Почему не выпол няете приказ о недопуске на границу без разрешения?.. Вы не выполняете приказ, а начальник штаба армии фиксирует один окоп за линией границы, там же проволочные заграждения. Почему расходится с вашей схемой, подписанной Алексеевым (заместитель начальника Посьетского пограничного отряда. — А.Ш Гребенник: Оборудование высоты проходило ночью. Соколов: Почему не сходятся ваши донесения со схемой, правда это или нет ? Гребенник: После проверки прибором теодолитом оказались небольшие погрешности. Сейчас эта ошибка исправляется. Соколов: А 4-метровая пограничная полоса учтена ? Гребенник: Учтена. Соколов: Значит, о/Соп и проволока находятся за 4-метровой пограничной полосой на сопредельной стороне? Гребенник: Окоп трудно определить, по приборам якобы часть окопа вышла на несколько сантиметров вперед, а проволочный спотыкач находится рядом перед окопом, на высоте травы. Повторяю, эту ошибку сейчас исправляем...» Командующий Дальневосточным фронтом маршал В.К. Блюхер, со своей стороны, сделал, думается, попытку «усадить» конфликтующие стороны в ранге высокопоставленных дипломатов за стол переговоров, чтобы уладить рядовой пограничный инцидент. Однако об этом ни в Москве, ни в Токио уже и не желали слышать. Более того, посылка «нелегальной» комиссии в скором времени дорого обойдется ее инициатору. Маршал Советского Союза Блюхер будет арестован и репрессирован. На его судьбу проливает свет секретный приказ народного комиссара обороны, тоже маршала из первой их пятерки, К.Е. Ворошилова № 0040 от 4 сентября 1938 года. В этом документе говорилось: «...Он (маршал Блюхер) совершенно неожиданно 24 июля подверг сомнению законность действий наших пограничников у озера Хасан. Втайне от члена военного совета т. Ма- зепова, своего начальника штаба т. Штерна, зам. наркома обороны т. Мехлиса и зам. наркома внутренних дел т. Фри- новского, находившихся в это время в Хабаровске, т. Блюхер послал комиссию на высоту Заозерную и без участия начальника погранучастка произвел расследование действий наших пограничников. Созданная таким подозрительным порядком комиссия обнаружила «нарушение» нашими пограничниками маньчжурской границы на 3 метра и, следовательно, «установила» нашу «виновность» в возникновении военного конфликта на оз. Хасан. Ввиду этого т. Блюхер шлет телеграмму наркому обороны об этом мнимом нарушении нами маньчжурской границы и требует немедленного ареста начальника погранучастка и других «виновников в провоцировании конфликта» с японцами. Эта телеграмма была отправлена т. Блюхером также втайне от перечисленных... выше товарищей...» Блюхер не успокоился в своем стремлении «докопаться» до правды назревающего военного конфликта на государственной границе. 27 июля по приказу маршала новая комиссия выезжает в район Заозерной для расследования факта нарушения границы советской стороной. Но с полпути комиссию возвращают назад, в город Ворошилов (ныне Уссурийск). За день до этого, 26 июля в 23.30, начальник Посьетского пограничного отряда полковник Гребенник доносил по прямому проводу своему начальству: «...Своими силами обеспечить постоянную оборону всех высот отряд не в состоянии, тем более что граница повсюду проходит по хребтам. Переход к обороне высот силами застав нарушит охрану границы, не даст полной гарантии от прорыва границы...» На следующий день в поселок Посьет прибывает заместитель начальника войск Дальневосточного пограничного округа А. Федотов для расследования фактов нарушения госграницы и убийства на сопке Заозерной японского жандарма. Однако ничто уже не могло остановить начала боевых действий у озера Хасан. Пограничные посты Посьетского погранотряда усиленно вели наблюдение за сопредельной полосой; тревога передавалась всем — было видно, что на той стороне границы к чему-то готовятся. На сопке Заозерной в окопах находилось до роты пограничников. На соседней высоте Безымянной — 11 пограничников во главе с помощником начальника заставы «Подгорная» лейтенантом Алексеем Махалиным, который не уходил с сопки уже несколько суток. Все вооружение пограничного поста на Безымянной состояло из десяти винтовок, двух ручных пулеметов и ручных гранат. В три часа дня 29 июля сквозь рассеивающийся туман пограничники увидели, как прямо на сопку Безымянную движется японский отряд численностью до пехотной роты. Лейтенант Махалин по полевому телефону доложил о складывающейся обстановке на заставу и на соседнюю высоту Заозерную. По приказу японского офицера, командовавшего отрядом, по вершине Безымянной ударил крупнокалиберный пулемет. Пограничники ответили винтовочными залпами только тогда, когда атакующая цепь японской пехоты с криками «банзай!» перешла линию государственной границы и оказалась на советской территории. Удостоверившись в этом, старший пограничного поста лейтенант Махалин отдал команду: — По налетчикам — огонь! Подъем по крутым склонам сопки нападавшим давался с большим трудом. Советские пограничники имели хороший круговой обзор и удобную для стрельбы позицию, и японские пехотинцы сразу же понесли большие потери. Но довольно скоро у защитников Безымянной стали заканчиваться боеприпасы. Погиб командовавший ими лейтенант Алексей Махалин, который повел своих немногочисленных бойцов в рукопашную контратаку. Японские пехотинцы в конце концов оказались НЕ вершине сопки, гарнизон которой состоял уже не из 11 бойцов, а только из 6 человек. Участник того боя пограничник Р.Е. Лисняк вспоминал; «Я выскочил из окопа по команде Махалина и вплотнук столкнулся с вражеским солдатом. Он был намного ниж< меня. Думал в упор выстрелить в него, но винтовка поче му-то дала осечку. Мой удар штыком пришелся ему в шею Тот вцепился в винтовку руками и потянул ее вниз. В эт< время ко мне подскочил японец с саблей, по-видимому, офи цер. Он рубанул по моей левой руке, которой я инстинктив но прикрыл голову. Тут же мне удалось вырвать винтов к из рук обессилевшего противника, перезарядить ее и унич тожить офицера... Рана моя оказалась пустячной. Мы продолжали отби ватъся, пока не подошла помощь. А вот лечился я долго в городе Уссурийске...» Бывший начальник пограничной заставы «Подгорная» Посьетского отряда Герой Советского Союза П. Те- решкин вспоминал о том дне: «29 июля на высоту Заозерная прибыл начальник политотдела округа дивизионный комиссар Богданов и полковник Гребенник. В начале беседы меня срочно вызвал по телефону лейтенант Махалин. Я доложил Богданову. В ответ: «Пусть действует самостоятельно, японцев на нашу территорию не допускать...» Махалин вызывает снова и взволнованным голосом говорит: «Большой отряд японцев нарушил границу и начал атаковать расположение погранотряда, будем стоять насмерть, отомстите за нас». Связь прервалась. Я попросил разрешения у дивизионного комиссара Богданова поддержать группу Махалина огнем станковых пулеметов. Мне в этом бьиго отказано с мотивировкой, что это вызовет ответные действия японцев и в районе высоты Заозерная. Тогда я на помощь лейтенанту Махалину направил два отделения под командой Чернопятко и Батаршина. Вскоре дивизионный комиссар Богданов и начальник отряда Гребенник убыли в Посьет...» Японцы на какое-то короткое время захватили высоту Безымянную, на вершине которой еще отбивались шесть оставшихся в живых (все имели боевые ранения) советских пограничников. Когда к ним подоспела довольно немногочисленная помощь (с соседней заставы «Пекше- кори» неполный взвод конных и пеших пограничников с одним ручным пулеметом под командованием лейтенанта И. Ратникова и группа бойцов лейтенанта А. Ракитина), японцы оставили сопку. Под огнем, забрав своих раненых и убитых, нападавшие отошли на свою территорию. Их не преследовали. В тот же день, 29 июля в 49.20, из штаба пограничных и внутренних войск Дальневосточного округа по прямому проводу ушло следующее донесение: «Полковник Федотов, находящийся на высоте Заозерная, в 18 час. 20 мин. донес, что Безымянная высота занята нами. На высоте обнаружен убитым лейтенант Махалин и найдены четыре раненых красноармейца. Семь человек пока не найдены совсем. Японцы в тумане отошли и расположились примерно в 3400 метрах от линии границы...» О факте вооруженного прорыва государственной границы — нападении японцев на высоту Безымянную было сразу же доложено в штаб Краснознаменного Дальневосточного фронта. Маршал В.К. Блюхер отдал приказ, в котором говорилось: «Японцев, наступающих на нашу территорию в районе севернее высоты Заозерная, немедленно уничтожить на нашей территории, не переходя границу... Обратить внимание на прочное удержание в наших руках этой горы и немедленно принять меры к установлению артиллерии на огневые позиции с задачей преграждения противнику какого бы то ни было продвижения на нашу территорию». Командир 40-й стрелковой дивизии полковник В. Базаров в тот же день, без промедления, в полночь — в 24.00 отдал боевой приказ: «...Во исполнение приказа Военсо- вета все части дивизии привести в полную боевую готовность и выступить». Японское командование спешно подтягивало на линии атаки высот Заозерная и Безымянная крупные армейские силы. С сопок просматривались неприятельские приготовления, развертывание японской пехоты и артиллерийских батарей. 30 июля в 13 часов начальник управления пограничных и внутренних войск НКВД СССР комдив Ковалев сообщал наверх: «...В непосредственной близости от высоты Заозерная сосредоточено до двух батальонов с артиллерией и предположительно с танками и в районе Сахохизян — Мантоку- сан — до полка с артиллерией... Нашим командованием выброшена в район высоты Заозерная, в место вчерашнего столкновения, ударная группа 1-го батальона поддержки РККА... В районе оз. Хасан плохая видимость вследствие сильного тумана...» Вечером 30 июля японская артиллерия обстреляла вершины сопок Заозерная и Безымянная, стараясь разрушить окопы пограничников и проволочные заграждения. С началом следующего дня — около 2 часов, под прикрытием ночной темени японская пехота большими силами (до двух полков пехоты), цепь за цепью, начала атаку этих пограничных высот. Оборону на них совместно с погра ничниками держали два батальона 118-го стрелкового полка. До рассвета они отразили четыре массированные вражеские атаки. Внезапного ночного удара по позициям советских пограничников на сопках Заозерная и Безымянная у нападавших не получилось. Участник боев на озере Хасан В. Чернышев вспоминал: «Это бшо перед вечером. Солнце уже скрылось за горизонтом. Туман заслонил просторы, окутал серой дымкой лощины, сопки, разостлался скатертью по низинам, падям, распадкам. Заняв левый скат высоты для обороны, лейтенант товарищ Христолюбов выслал разведку. Вместе с младшим командиром товарищем Чернопятко четыре бойца отправились в тяжелый и опасный путь. Их сопровождала служебная собака Рекс. От кочки до кочки, от камня к камню, ползком, пограничники миновали открытое место и спустились в камыши. Рекс, стиснув зубы, поднял голову. Высоко посаженные уши дрогнули. Вслушиваясь в обманчивую тишину ночи и вбирая в себя ее неуловимые запахи, овчарка с быстротой молнии сделала прыжок вперед. Раздался хрип, стон. Вечернюю тишину прорезали четыре выстрела. Все это произошло в одно мгновение. Наши разведчики подобрались вплотную к японским разведчикам. Первый самурай был задушен овчаркой, четверо других, отстреливаясь, побежали к границе. Не успел товарищ Чернопятко доложить о случившемся, как японо-маньчжурские налетчики открыли ружейно-пулеметный огонь по нашей высоте...» Бой за Заозерную и Безымянную длился почти целый день и отличался большими потерями у оборонявшихся и нападавших. Нападавших поддерживали своим огнем несколько артиллерийских батарей. Советские пограничники и красноармейцы не раз поднимались из окопов в штыковые контратаки, сбрасывая на склоны сопок вражеских пехотинцев, врывавшихся на их вершины. Обороной руководил командир Посьетского пограничного отряда Гребенник. Однако силы сторон были явно не из равных. Оборонявшиеся несли потери от вражеских снарядов. К исходу дня сопки Заозерная и Безымянная оказались в руках японцев, которые сразу же приступили к рытью окопов и установке пулеметов на их вершинах, сооружению блиндажей. Все это прикрывалось минными полями и колючей проволокой. За валунами устраивали свои позиции снайперы. Создавался запас патронов и гранат, продовольствия, питьевой воды. Оставшиеся в строю защитники высот отступили на противоположный берег озера Хасан. Там они стали закрепляться на полевых позициях. Японцы их не преследовали и свой тактический успех развивать не стали. В планы их командования, по всей видимости, не входило продвижение дальше. Из 94 пограничников, оборонявших сопки Заозерная и Безымянная, 13 человек были убиты и 70 ранены. Большинство из тех бойцов, которые получили боевые ранения, после перевязки оставались в строю. Помимо подлинной воинской доблести и готовности сражаться до конца этот первый бой за пограничные высоты продемонстрировал также пример иного рода. Посланная на помощь сражающимся пограничникам рота 118-го стрелкового полка не только опоздала по времени, но и прибыла к месту событий с холостыми патронами и деревянными гранатами. Ее командиры приняли боевую тревогу за обычную учебную и с таким «оружием» вступили в настоящий бой. Патронами для винтовок с армейцами поделились пограничники, хотя у них самих боезапас был уже на исходе. 31 июля в 4.30 тот же комдив Ковалев докладывал по команде наверх о событиях на участке Посьетского пограничного отряда у озера Хасан за прошедший день 30 июля: «3 часа 12 мин. На высоте Заозерная, на южных скатах, начался бой. Под артогнем в 6 час. 30 мин. японцы заняли высоту Заозерная... 6 час. 37 мин. Маршал Блюхер приказал открыть артогонь по высотам, занятым противником на нашей территории...» Участник этого боя, японский унтер-офицер, записал в своем дневнике: «31 июля, в 3.00, рота вступила в бой. —«ЯЦК. Противник перешел в наступление на наши позиции. К 4.00 бой принял ожесточенный характер. Потери нашей роты: убито 24 человека, тяжелораненых гораздо больше...» Общие потери нападавших в том бою составили свыше 400 человек. Краснознаменный Дальневосточный фронт пришел в движение. В район боевых действий прибывают командующий маршал Блюхер, его начальник штаба Штерн и представитель Москвы, заместитель народного комиссара обороны Мехлис, один из главных «творцов» массовых сталинских репрессий в Красной Армии в 30-е годы (в том числе во время хасанских событий) и во время Великой Отечественной войны. Первый прибывший военачальник — комкор Г.М. Штерн, разобравшись в обстановке, приказал немедленно прекратить все бессмысленные и разрозненные атаки с целью отбить высоты у японцев. Такое решение было единственно правильным, поскольку 40-я стрелковая дивизия только начинала спешно выдвигаться к прорванному участку государственной границы. На подготовку атаки Заозерной и Безымянной командованию дивизии давалась только одна ночь. Японцы провели первые бои силами своей 19-й пехотной дивизии, одновременно подтянув к участку Посьетского пограничного отряда еще и 15-ю и 20-ю пехотные дивизии, механизированную бригаду и кавалерийский полк, артиллерию. Кроме того, для возможной огневой поддержки японских сухопутных войск (если боевые действия переместятся к югу, к морскому побережью) к устью пограничной реки Туманган подошел отряд японских кораблей в составе одного крейсера, 14 миноносцев и 15 военных катеров. Наступление 40-й стрелковой дивизии на японские позиции на советской территории началось на рассвете 2 августа. Главный удар наносился с севера силами 119-го и 120-го стрелковых полков. Второй удар — вспомогательный — наносился с юга силами 118-го стрелкового полка, который поддерживал танковый батальон. Главной целью атаки являлась высота Безымянная. Стрелковым батальонам приходилось вести наступление по узкой болотистой полосе между озером Хасан и государственной границей. Это создавало большие трудности и влекло за собой лишние, неоправданные потери в людях. Но приказ на бой со всей строгостью требовал от командиров и бойцов: ни в коем случае не нарушать государственной границы Маньчжоу-Го. Атака Заозерной и Безымянной была подготовлена наспех и велась без артиллерийской поддержки из-за опасения, что снаряды могут упасть по ту сторону государственной границы. К исходу дня 2 августа 119-й стрелковый полк, преодолев вброд и вплавь озеро Хасан, вышел под сильным огнем японцев на северо-восточные скаты сопки Заозерная. Уставшие и промокшие красноармейцы под сильным огнем японцев (огонь вела их артиллерия) были вынуждены залечь и окопаться. Атака полка захлебнулась. Такой же неудачной оказалась атака и 120-го стрелкового полка, который овладел восточными скатами сопки Безымянная. Не смог выполнить поставленную боевую задачу и 119-й стрелковый полк. Наступавшие понесли большие потери в людях. Участник хасанских боев, командир стрелкового батальона капитан Стеженко вспоминал об атаке 2 августа: «Наш батальон наступал на японцев через южный выступ, имея задачей занять Заозерную. Перед нами лежало пространство в 150 метров, сплошь оплетенное проволокой и находящееся под перекрестным огнем. В таком же положении находились наши части, наступавшие через северный выступ на Безымянную... Мы могли бы значительно быстрее расправиться с зарвавшимся врагом, если бы нарушили границу и овладели окопами, обходя их по маньчжурской территории. Но наши части точно исполнили приказ командования и действовали в пределах нашей территории...» На поле боя был найден «походный» дневник японского унтер-офицера «части Сато, подразделения Каму- ра». Вот как он описывал бои на озере Хасан: «Тяжелые снаряды противника беспрерывно рвутся на наших позициях. В 14.00 над нами появились самолеты противника и сбросили бомбы. Налетели тяжелые бомбардировщики, сбросили огромного размера бомбы. Находясь на высоте Чашкуфу (Заозерная), всю ночь с 1 августа до 2 августа рыли окопы. На высоту начали атаку танки противника. В этот день было что-то ужасное. Беспрерывно рвались бомбы и снаряды. Мы то и дело перебегали, о еде и думать нельзя было. С полудня первого августа в течение полутора суток ничего не ели. Бой продолжался. Удалось поесть только огурцов и запить грязной водой. Сегодня солнечный день, но среди дня не было видно солнца. Настроение подавленное. Чувствую себя отвратительно. Так воевать невыносимо. Рыли окопы. Во время записи разорвался снаряд. Сильно устал. Болела голова. Спал мало. Артиллерия противника вела ураганный огонь. Огромные снаряды рвутся на наших позициях...» (На этом дневниковая запись обрывается.) Поспешность наступления 40-й стрелковой дивизии, которая еще не успела полностью подтянуться к государственной границе, диктовалась прежде всего частыми предписаниями свыше. Там не владели обстановкой на поле боя и торопились доложить в Москву, в Кремль, товарищу Сталину о победе на озере Хасан. Вот как оцениваются события 2 августа в «кратком описании Хасан- ской операции», составленном штабом Дальневосточного военного округа: «...40-я стрелковая дивизия к утру 2 августа заканчивала свое сосредоточение и на 2 августа получила задачу нанести противнику удар и овладеть районом высота Безымянная — высота Заозерная. Здесь, несомненно, была проявлена поспешность. Сложившаяся обстановка не требовала столь быстрого действия, к тому же значительная часть командного состава как дивизионов (артиллерийских. — А.Штак и танковых батальонов была лишена возможности произвести 1 августа засветло рекогносцировку и организовать взаимодействие на местности. В результате этой поспешности к 7 час. 2 августа (к часу начала наступления) часть артиллерии, прибывшей ночью, оказалась неготовой, положение противника, особенно его передний край, изучены не были; связь полностью развернуться не успела, левый фланг боевого порядка не мог начать наступление в назначенный приказом час...» На следующий день, 3 августа, 40-я стрелковая дивизия, не добившись успеха, стала выходить из боя. Ее отход на исходные позиции происходил под сильным огнем японцев. Лишь к 15 часам дня батальоны дивизии вышли в назначенные им районы сосредоточения. В месте расположения отошедшей от высот стрелковой дивизии уже вовсю «действовал» начальник Главного политического управления РККА, он же заместитель наркома обороны Л. Мехлис. Полновластный сталинский эмиссар вмешивался в приказы командующего Дальневосточным фронтом, отдавая собственные распоряжения А главное — Мехлис на скорую руку творил суд и расправу. Одна из его телеграмм в Москву гласила: «Из Посьета, 3 августа. Москва. Наркому обороны Ворошилову. Приказал отдать под суд трех лейтенантов и политрука, а не командира 40-й стрелковой дивизии. Телеграф без образно перепутал... Вопрос о командире 40-й СД не решил тем более обстановка боя. Я приказал лишь арестовать i судить четырех подлецов артиллеристов по Вашей дирек тиве. Армейский трибунал будет судить в полевом порядке. Мехлис». Чтобы понять «весомость» сталинских репрессий в хасанских событиях, можно сослаться на воспоминания о 30-х годах участника тех боев на границе в Приморье бывшего красноармейца С. Шаронова: «До хасанских событий я служил в 120-м стрелковом полку 40-й стрелковой дивизии. Боевой подготовкой занимались мало. В 1937—1938 годах многих командиров забрали. Командование дивизии обезглавили полностью: арестовали комдива Васенцева, комиссара Руденко, начштаба Шталя, начальника артиллерии, начмеда и его жену, офи- цера-медика. В полку — та же картина. Мы, рядовые бойцы, порой не знали, кому верить. Тянулись только к политруку Матвееву, настоящему большевику, еще красногвардейской закалки. Его тоже забирали, потом вернули. Мы спрашивали у него, когда же будем боевые гранаты метать, все деревянными да деревянными ? Ему такие вопросы можно было задавать, мы знали. А Матвеев отвечал: «Вам гранату метнуть, а для государства в корову это обойдется». Он задумывался и добавлял: «Да... еще повоюете...» Тот же Мехлис еще 31 июня сообщил в Москву: «...в районе боев нужен настоящий диктатор, которому все бы ло подчинено». «Засветившийся» Маршал Советского Союза В.К. Блюхер для этой цели уже не подходил: судьба прославленного красного полководца Гражданской войны была предрешена. Свидетельство тому все тот же приказ народного комиссара обороны маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова № 0040 от 4 сентября 1938 года: «Даже после получения указания от Правительства о прекращении возни со всякими комиссиями и расследованиями... т. Блюхер не меняет своей, пораженческой позиции и по-прежнему саботирует организацию вооруженного отпора японцам. Дело дошло до того, что 1 августа с. г., при разговоре по прямому проводу тт. Сталина, Молотова и Ворошилова с т. Блюхером, тов. Сталин вынужден был задать ему вопрос: «Скажите, т. Блюхер, честно, — есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание — я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля». 3 августа нарком обороны Маршал Советского Союза К.Е. Ворошилов принимает решение возложить руководство боевыми действиями в районе озера Хасан на начальника штаба Дальневосточного фронта комкора Г.М. Штерна, назначив его по совместительству командиром 39-го стрелкового корпуса. Таким образом командующий фронтом маршал В. К. Блюхер фактически отстраняется от непосредственного руководства боевыми действиями на государственной границе. В состав 39-го стрелкового корпуса входили 32, 40 и 39-я стрелковые дивизии и 2-я механизированная бригада, а также части корпусного усиления. Одновременно в боевую готовность приводилась вся 1-я общевойсковая армия, оборонявшая Приморье. Возможность прекратить военный конфликт у озера Хасан мирными переговорами еще была. В Токио быстро поняли, что победный бой местного значения за две приграничные сопки может вылиться в гораздо более широкую вооруженную конфронтацию. Но главные силы императорской армии находились в то время не в Маньчжоу-Го. а вели военные действия против чанкайшист- ского Китая. Поэтому было принято решение локализо вать пограничный вооруженный конфликт на выгодных для себя условиях. 4 августа японский посол в Москве Сигэмицу заявил советскому народному комиссару иностранных дел Литвинову о готовности правительства Японии приступить к переговорам по урегулированию пограничного конфликта. Посол Сигэмицу знал, что его империя вполне могла с позиции силы раздувать костер большой войны. Советское правительство выразило готовность к таким переговорам, но при обязательном условии — японские войска должны быть выведены с захваченной пограничной территории. Нарком иностранных дел Литвинов заявил японскому послу: «Под восстановлением положения я имел в виду положение, существовавшее до 29 июля, т. е. до той даты, когда японские войска перешли границу и начали занимать высоты Безымянная и Заозерная...» Токио, уверенный в своих силах, с такими условиями советской стороны не согласился. Ее московский посол Сигэмицу предлагал вернуться к границе до 11 июля — то есть до появления пресловутых окопов на вершине Заозерной. Однако такое предложение японской стороны запоздало по одной весомой причине. ТАСС уже передало официальное сообщение о том, что японские войска захватили советскую территорию «на глубину в 4 километра». Однако в действительности такой «глубины захвата» просто не было. По всей Советской стране шли многолюдные митинги протеста, участники которых требовали обуздать зарвавшегося агрессора. «...Мы просим наше правительство, — заявил многотысячный коллектив Московского автозавода, носящий ныне имя его первого директора И.А. Лихачева, — не оставить провокацию японской военщины без последствий. Пусть фашисты испытают на своей шкуре силу и могущество нашей Родины, пусть узнают крепость и морально-политическое единство советского народа». Из Ярославской области на стол народного комиссара обороны СССР маршала К.Е. Ворошилова легло письмо (одно из многих подобных). В нем говорилось: «Мы, комсомольцы и несоюзная молодежь села Стрелы Ростовского района Ярославской области, прочитав на соб рании сообщение о новом провокационном выступлении японских агрессоров на Дальнем Востоке, с гневом протестуем против этой провокации и просим партию большевиков, правительство и нашу доблестную Красную Армию дать наглым захватчикам сокрушительный отпор. А мы еще сильнее и крепче сплотимся вокруг нашей партии Ленина. Мы все как один с единодушием просим нашего Наркома обороны взять нас, комсомольцев и несоюзную молодежь, досрочно на военную службу». 5 августа ТАСС распространило ответ народного'комиссара иностранных дел М. М. Литвинова японскому послу в Москве: «Советские народы не станут мириться с пребыванием иностранных войск хотя бы на клочке советской земли и не будут останавливаться ни перед какими жертвами, чтобы освободить ее». Стороны за считаные дни нарастили в месте боев большие силы. На 5 августа оборону на сопках Заозерная и Безымянная держали, имея в ближайшем тылу войска второго эшелона, японские 19-я пехотная дивизия, пехотная бригада, два артиллерийских полка и отдельные части усиления, в том числе три пулеметных батальона, — общей численностью до 20 тысяч человек. В случае необходимости эти силы могли быть значительно усилены. Японцам в районе приграничных высот непосредственно противостояли советские 40-я и 32-я (командир — полковник Н.Э. Берзарин) стрелковые дивизии, 2-я отдельная механизированная бригада (командир — полковник А.П. Панфилов), стрелковый полк 39-й стрелковой дивизии, 121-й кавалерийский и 39-й корпусной артиллерийский полки. Всего в них насчитывалось 32 860 человек. В воздухе наступление советских войск были готовы поддержать 180 бомбардировщиков и 70 истребителей. В состоянии готовности находились корабли, авиация и береговая оборона Тихоокеанского флота. Наступательная операция на высоты Заозерная и Безымянная готовилась по всем правилам военного искусства. Москва в лице Сталина и наркома обороны Ворошилова торопила с ее проведением. Маршал В.К. Блюхер, который осуществлял общее руководство, в очередной раз вызывается к прямому проводу для разговора с Кремлем: «Сталин: Скажите-ка, Блюхер, почему приказ наркома обороны о бомбардировке авиацией всей нашей территории, захваченной японцами, включая высоту Заозерную, не выполняется? Блюхер: Докладываю. Авиация готова к вылету. Задерживается вылет по неблагоприятной метеорологической обстановке... Сталин: Скажите, товарищ Блюхер, честно, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами?.. Что значит какая-то облачность для большевистской авиации, если она хочет действительно отстоять честь своей Родины!..» 5 августа 1938 года была сформулирована и одобрена новая военная доктрина СССР. Взамен «малой крови и могучего удара» — «победа любой ценой». Хасанские события стали ее первой проверкой на практике. В тот же день народный комиссар обороны СССР маршал Ворошилов направил Блюхеру и Штерну директиву — выбить японские войска с высоты Заозерной, используя фланги. То есть войскам Дальневосточного фронта разрешалось в предстоящей наступательной операции перейти государственную границу. И соответственно вторгнуться на территорию сопредельного государства Маньчжоу-Го. Боевой приказ командира 40-й стрелковой дивизии полковника В. Базарова, которая сражалась на озере Хасан с первого до последнего дня, был отдан полкам 6 августа в 5 часов утра. Он гласил: «...40-я стрелковая дивизия, атакуя японо-манъчжур... имеет основной задачей уничтожить противника совместно с 32-й стрелковой дивизией в районе Заозерной, овладеть и срочно закрепить за собой высоту Заозерную...» Перед наступлением 32-я стрелковая дивизия обратилась к 40-й с призывом: «Для лучшего решения задачи вызываем 40-ю стрелковую дивизию на социалистическое соревнование: кто первый поставит советский флаг на сопке Заозерной, загрязненной самурайским сапогом». Наступление советских войск на неприятельские по зиции на Заозерной и Безымянной началось 6 августа в 16 часов. Первый удар по ним нанесла советская авиация — 180 бомбардировщиков под прикрытием 70 истребителей. С тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 на неприятельские позиции на высотах и за ними было сброшено 1592 авиабомбы общим весом 122 тонны. При обстреле с воздуха японских позиций было израсходовано 37 985 пулеметных патронов. Участник этой воздушной атаки штурман эскадрильи Гаврилов вспоминал: «Шум моторов заглушал взрывы неприятельских снарядов, которые рвались где-то возле нас. Мы пошли на зенитные батареи противника. У подножия сопок — вражеская батарея. Вижу, как бьют орудия. Я перевел самолет на крутое пике, спустился до 800 метров и разом из всех пулеметов залил батарею свинцом и сбросил бомбы. Набрав высоту, развернулся. Посмотрел вниз:результаты неплохие...» После налета авиации по высотам и по местам предполагаемого сосредоточения японских резервов был произведен огневой налет артиллерии. Тысячи снарядов обрушились на высоты, уничтожая огневые позиции японцев, разбивая блиндажи и укрытия, засыпая землей и камнями окопы и ходы сообщения. В 16.55 началась общая атака Заозерной и Безымянной пехотой при поддержке танковых батальонов 2-й механизированной бригады. Атакующих сразу же встретил сильный огонь; бой шел до глубокой ночи. С маньчжурской территории стреляло несколько вражеских артиллерийских батарей. В отчете советского командования говорилось: «Поскольку был положительно решен вопрос о вторжении на территорию противника, правый фланг наступающих частей 32-й стрелковой дивизии захватывал высоту Черная, а левый фланг 40-й стрелковой дивизии — Хомоку. В связи с плохой погодой вылет авиации задерживался, и наступление пехоты 6 августа фактически началось около 17 часов. Около полуночи подразделения 118-го стрелкового полка 32-й стрелковой дивизии вышли на южную часть гребня высоты Заозерная и водрузили на ней красный флаг (фотография его появилась на страницах всех центральных советских газет)... Противнику все же удалось в тот день удержать за собой северную часть гребня высоты Заозерная и гребень высоты Безымянная...» Бои за высоты продолжались 7, 8 и 9 августа. На третий день боев части 40-й стрелковой дивизии овладевают почти всем длинным гребнем (кроме его северной части) сопки Заозерной. На следующий день полки 32-й стрелковой дивизии, настойчиво атакуя, захватывают высоту Безымянную. Японское командование подтянуло к району боев свои резервы. Начались яростные контратаки неприятельской пехоты. 7 августа японцы контратаковали высоту Заозерную двенадцать раз, но каждый раз безуспешно. Японцы в районе боев удержали за собой только небольшие, хорошо укрепленные высоты Черная, Пулеметная Горка (высота получила такое название за обилие пулеметных гнезд на ней) и Богомольная. Артиллерийский огонь велся не только по японским позициям на высотах, но и по корейскому селению Хомоку, где на огневых позициях стояли вражеские батареи. Об ожесточенных боях 9 августа на озере Хасан в сообщении штаба 1-й Приморской армии говорилось: «9 августа японские войска вновь предприняли ряд атак на высоту Заозерная (Чанкуфын), занимаемую нашими войсками. Японские войска были отброшены с большими для них потерями. Расположение наших войск проходит по линии границы, за исключением района высоты Безымянной, где японские войска вклиниваются в нашу территорию метров на двести, а наши войска в свою очередь вклиниваются в японо-маньчжурскую территорию метров на триста. На всем участке продолжается артиллерийская перестрелка». Комкор Штерн (репрессированный, как и командующий Дальневосточным фронтом маршал Блюхер) писал о боях у озера Хасан, которые велись в неимоверно трудных условиях для наступающей стороны: «Скрыть место и направление нашей атаки не было никакой возможности... Владея Заозерной и Безымянной, японцы просматривали сверху вниз весь район расположения РККА и все пути к этому району. Они могли пересчитать каждое наше орудие, каждый танк, чуть ли не каждого человека. Возможность... вообще какого бы то ни было манев ра для частей Красной Армии полностью отсутствовала... Атаковать можно было только... прямо в лоб японским позициям... В течение трех суток, с 7 по 9 августа, шли тяжелые бои по освобождению советской земли от захватчиков». 10 августа состоялась очередная встреча японского посла в Москве Сигэмицу с представителями советского правительства. Конфликтующие стороны договорились по дипломатическим каналам прекратить огонь и восстановить статус-кво на границе СССР с Маньчжоу-Го. На следующий день, 11 августа, в 12 часов дня военные действия у озера Хасан были прекращены. Согласно договоренности советские войска, равно как и японские, оставались на линии, которую они занимали 10 августа, в 24.00 по местному времени. Первая встреча военных представителей обеих сторон для фиксации положения войск состоялась южнее высоты Заозерная того же 11 августа. Однако не обошлось и без накладок. В сообщении ТАСС по этому поводу говорилось: «При первой встрече военных представителей СССР и Японии 11 августа сего года военными представителями СССР было заявлено, что, несмотря на прекращение в 13 ч. 30 м. 11 августа (местного времени) боевых действий, часть японских войск нарушила соглашение о перемирии и, воспользовавшись перемирием, продвинулась вперед на 100 метров и заняла часть северного ската высоты Заозерной. Несмотря на протест военных представителей СССР и требование их о немедленном отводе японских войск на их прежние позиции, японские военные представители категорически отказались исполнить это законное требование. Ввиду того, что на указанном участке обе стороны сблизились до 4—5 метров и вооруженное столкновение могло стихийно снова возникнуть в любой момент, военные представители обеих сторон на месте решили обоюдно отвести на этом участке на 80 метров назад войска каждой стороны. По получении об этом донесения советское командование на Дальнем Востоке в соответствии с заключенным соглашением о перемирии отдало распоряжение о немедленном возвращении наших частей на прежние позиции, которые они занимали в 24 часа 10 августа, и предложило потребовать от японских представителей отвода японских войск. Это распоряжение нашими войсками было точно выполнено...» Военный конфликт у озера Хасан не получил продолжения. Свои войска с клочка захваченной советской территории японское командование отводило, на удивление дипломатов двух государств, крайне медленно. На северной части гребня высоты Заозерной японцы «задержались» до 23 августа. А на высотах Пулеметная Горка, Черная и Богомольная до 15-го числа. 13 августа состоялся взаимный обмен трупами погибших. Пограничный конфликт в районе озера Хасан в 1938 году по времени был скоротечен и не сопровождался большими потерями. Людские потери японских войск за время хасанских боев, по свидетельству японских источников, составляли 500 человек убитыми и 900 ранеными. Потери частей, непосредственно участвовавших в боях, составили 20 процентов. Передовые части потеряли половину своего состава и были лишены боеспособности. Полные потери войск советского Краснознаменного Дальневосточного фронта, который был расформирован сразу же после окончания хасанских боев, долгое время скрывались под грифом «секретно». В начале 90-х годов гриф секретности с материалов о потерях Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах был снят. До этого приводилась следующая цифра погибших — 236 человек. В секретном приказе наркома обороны маршала Клима Ворошилова за № 0040 фигурировали уже другие цифры — 408 убитых и 2807 раненых. Однако в действительности потери советских войск оказались гораздо большими. Согласно рассекреченным данным, советские потери во время боев на озере Хасан составили 717 человек убитыми, 75 пропавшими без вести и попавшими в плен и 3279 ранеными, контуженными, обожженными и больными. Особенно велики оказались боевые потери среди командного состава, и прежде всего в пехоте — «царице полей». Среди 717 погибших командиров (офицеров) оказались 129 человек, младших командиров (сержантов) — 191 человек. Больше половины заболеваний в ходе боев были связаны с необеспеченностью действующих войск доброкачественной питьевой водой. Многочисленными были случаи заболевания малярией. Среди убитых оказался и «виновник» Хасанского конфликта — начальник инженерной службы Посьетско- го пограничного отряда Виневитин, сразивший из винтовки наповал японского жандарма на самой вершине сопки Заозерной. Лейтенант-сапер был убит по ошибке своим же советским солдатом из-за неразберихи с паролями. В целях увековечения памяти героев Хасана Президиум Верховного Совета СССР Указом от 5 июля 1939 года переименовал приграничный Посьетский район Приморского края в Хасанский район. Но были награды и другого рода. Приказом наркома обороны СССР маршал В.К. Блюхер был отстранен от командования войсками Краснознаменного Дальневосточного фронта и вызван в Москву за назначением на последнюю свою «должность». Его обвиняли теперь не только в нежелании и неумении воевать на озере Хасан. В ворошиловском приказе № 0040 говорилось: «...Послеразоблачения и изъятия из армии изменников и шпионов т. Блюхер не сумел или не захотел по-настоящему реализовать очищение фронта от врагов народа. Под флагом особой бдительности он оставлял вопреки указаниям Главного военного совета и наркома незамещенными сотни должностей командиров и начальников частей и соединений, лишая таким образом войсковые части руководителей, оставляя штабы без работников, неспособными к выполнению своих задач. Такое положение т. Блюхер объяснял отсутствием людей (что не отвечает правде) и тем самым культивировал огульное недоверие ко всем командно-начальствующим кадрам КД фронта...» Из этого видно, сколь существенные «потери» понесли войска Краснознаменного Дальневосточного фронта в ходе боев у озера Хасан не от своего противника. Комкор Штерн не разделял мнения своего старшего начальника в вопросе об «отсутствии командных кадров». Герой хасанских боев в своем выступлении на XVIII съезде ВКП (б) заявил следующее (по стенограмме): «Я должен сказать несколько слов о наших командирах. Всякие борзописцы за границей, из понятных для нас с вами соображений, пытаются изобразить дело так, что из-за того, что мы с вами уничтожили кучку всякой дряни — ту- хачевских, гамарников, уборевичей и им подобную сволочь, у нас в Красной Армии нет хорошего командного состава. Красная Армия обладает достаточным числом замечательных людей, командующих и взводом, и ротой, и батальоном, и полком, и дивизией, и высшими соединениями. Командный состав Красной Армии ковался под непосредственным руководством товарища Сталина, товарища Фрунзе, товарища Ворошилова. (Аплодисменты.) Все эти люди знают свое дело, испытаны не только в боевой подготовке мирного времени и не только на Хасане. Эти люди преданы своей Родине до конца, готовы в любой момент отдать свою жизнь за дело партии, за дело Ленина — Сталина (аплодисменты) и сумеют, если им нужно будет отдать свою жизнь, сделать это так, чтобы раньше получить десять жизней врагов на одну жизнь нашего драгоценного человека. (Аплодисменты.) Ворошилов (из-за стола президиума): Десять мало. Надо двадцать. (Смех, аплодисменты.) Штерн (с трибуны): Поправку принимаю. Прошу внести в стенограмму. (Смех.)» Через два с половиной года прославленного в печати героя хасанских боев, счастливо пережившего 30-е годы, расстреляют в бериевских застенках как врага народа. Но произойдет это тогда, когда немецкие войска подойдут к Москве. Бои на озере Хасан в 1938 году показали серьезные недостатки в боевой обученности войск РККА, которые выразились в ее конкретных действиях в ходе пограничного конфликта. В том секретном ворошиловском приказе № 0040 констатировалось: «События этих немногих дней обнаружили огромные недочеты в состоянии КДВ фронта. Боевая подготовка войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта оказалась на недопустимо низком уровне. Войсковые части были раздерганы и небоеспособны; снабжение войсковых частей не организовано. Обнаружено, что Дальневосточный театр к войне плохо подготовлен (дороги, мосты, связь)...» Об этом же говорили сразу после окончания боев на совещании командного и политического состава Посьет- ского пограничного отряда. Вот отрывки из записей, которые сделал батальонный комиссар Телегин: «Забелин. На Заозерной создан штаб, но он бездействовал... Махалину не могли помочь, потому что штаб не знал, что ему делать, руководство раздваивалось... Мачалов. Полевые части от Новой деревни до Заозерной побросали противогазы, пулеметы, приходилось собирать... Яровенко. Округ прислал гранаты Ф-I, а пользоваться ими не могли... Бинокли на 40 проц. негодны... Фамищев. Просил обеспечить по 4—5 гранат на бойца — не дали, только после боя прислали... Боевой подготовкой не занимались, потому что превратились в хозяйственных командиров. Сено, дрова, овощи заготовляем, строительство ведем, белье стираем... Колесниченко. На заставе мы сидели и ничего не знали, что происходит, до получения газет, хотя я с крыши видел, что делается. Я лично наблюдал расположение японской батареи, пулеметов, передвижений, зенитных батарей — доносил, докладывал дежурному, но эти данные во внимание не принимали... Лебедев. Не было увязки между подразделениями, даже стреляли — по своим танкам... Сухарев. Не продумана система организации питания и снабжения. Военком 40-й стр. боялся взять на себя ответственность за мобилизацию плавединиц для подброски грузов на фронт («а если сорву путину?»). Терешкин. Недоволен тем, что моему штабу на Заозерной не давали работать, все приезжающие давали разные указания... Федотов приехал: на кой черт нарыли на вершине и натянули проволоку? Спустились вниз и окопались... Почему все-таки сдали Заозерную?..» Хасан стал преднамеренной пробой сил для японской императорской армии. По-другому ее высшее командование и не смотрело на этот пограничный конфликт. О его преднамеренности свидетельствует, в частности, телеграмма начальника штаба 19-й пехотной дивизии Накамуры. Поскольку его дивизия несла в боях за удержание захваченных высот большие потери, он просил начальника штаба японской Корейской армии генерала Китано «немедленно начать дипломатические переговоры», заяв ляя, что армия уже «продемонстрировала свою мощь... и пока есть выбор, нужно остановиться». О том, что Япония будет пробовать свои военные возможности на новом направлении, было известно. Об этом открыто писала мировая пресса. Так, итальянский журнал «Аффари истери» еще в марте 1935 года сообщал своим читателям следующее: «С Дальнего Востока приходят малоуспокоительные известия о намерениях Японии относительно Монголии. Угроза захвата Внешней Монголии не является воображаемой или искусственно созданной Москвой для внешних и внутренних маневров. Эта угроза реальная и непосредственная». О подготовке японской Квантунской армии еще раз «скрестить мечи» с Красной Армией, о намерениях императорского военного командования перенацелить удар с восточной границы Маньчжоу-Го на запад хорошо знали и в Москве. Показателем в этом отношении может служить продолжительная беседа 1 марта 1936 года в Кремле Сталина с американским газетным магнатом Роем Говар- дом, председателем американского газетного объединения «Скриппс-Говард Ньюспейперс». Последнего в первую очередь интересовало положение на границах Монгольской Народной Республики с Маньчжурией. В Вашингтоне понимали, что вторжение японской армии в Монголию приведет к серьезному военному конфликту на Дальнем Востоке, который может изменить геополитическую ситуацию в бассейне Тихого океана. Вот выдержка из той кремлевской беседы: «Говард. Каковы будут, по-вашему, последствия недавних событий в Японии для положения на Дальнем Востоке ? Сталин. Пока трудно сказать. Для этого имеется слишком мало материалов. Картина недостаточно ясна. Говард. Какова будет позиция Советского Союза в случае, если Япония решится на серьезное нападение против Монгольской Народной Республики? Сталин. В случае, если Япония решится напасть на Монгольскую Народную Республику, покушаясь на ее независимость, нам придется помочь Монгольской Народной Республике. Заместитель Литвинова (народного комиссара по иностранным делам. — А.Ш ,) Стомоняков уже заявил об этом японскому послу в Москве, указав на неизменно дру жеские отношения, которые СССР поддерживает с МНР с 1921 года. Мы поможем МНР так же, как помогали ей в 1921 году. Говард. Приведет ли, таким образом, японская попытка захватить Улан-Батор к позитивной акции СССР? Сталин. Да, приведет. Говард. Если вспыхнет война, то в какой части света она может разразиться раньше? Где грозовые тучи войны больше всего сгустились — на Востоке или на Западе? Сталин. Имеются, по-моему, два очага военной опасности. Первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии. Я имею в виду неоднократные заявления японских военных с угрозами в адрес других государств. Второй очаг находится в зоне Германии. Трудно сказать, какой очаг является наиболее угрожающим, но оба они существуют и действуют...» «Спецсообщение Разведывательного управления РККА о подготовке Японией нового вторжения на территорию СССР. 3 марта 1939 г. О подготовке японцами новых провокаций против СССР докладываю агентурные данные, полученные из Китая: 1. Английские круги в Китае считают весьма вероятным, что японцы в ближайшее время предпримут новое вторжение на советскую территорию, причем предполагают, что масштаб этой провокации будет более крупным, чем это было в районе оз. Хасан в июле — августе 1938 г. Однако ввиду того, что цель предстоящего вторжения на территорию СССР заключается в том, чтобы поднять патриотические настроения в японской армии и в народе, это вторжение не будет глубоким и японцы постараются быстро уладить этот «инцидент». 2. В японских военных кругах в Шанхае муссируются слухи о том, что в мае 1939 г. следует ожидать большого выступления против СССР, причем, по слухам, это выступление может вылиться в войну. 3. По сведениям, требующим проверки, генерал-лейте- нант Исихара в настоящее время совершает объезд пограничных частей и укреплений районов на маньчжуро-советской границе, где проводит инструктивные совещания с командным составом. Японские военные круги в Шанхае рассматривают эту поездку Исихары как часть плана подготовки к новому нападению на СССР. Примечание РУ: Генерал-лейтенант Исихара является командиром укрепленного района Майдзуру на о. Хонсю в Японии. В армейских кругах Исихара известен как большой знаток тактики и считается очень способным полководцем. Врид начальника Разведупра РККА комдив Орлов».