Социальное время и хронополитика

Социальное время можно определить как последовательность фаз и состоянии в движении общества, как особые ритм и темп социального процесса. Наличие у социального процесса своего сложного ритма и собственного изменчивого темпа, определяемых внутренней динамикой самого этого процесса и относительно независимых от процессов в иных сферах, позволяет говорить о качественной выделенности социального времени среди других видов времени — календарного, физического, биологического, психологического И др 19).

Социальное время протекает на фоне течения календарного времени и измеряется им, но и само часто служит временнбй меркой, по которой периодизируются процессы и явления: эпоха Просвещения, сталинская эпоха, «хрущевские» дома, поколение MTV.

Понятие социального времени является собирательным для более узких, но при этом и более содержательных понятий, относящихся к различным сферам социальной жизнедеятельности: политическое время, время экономики, время культуры, время идеологий и религий, время цивилизаций, время техники и технологий,

1 Multiple Time Scales / Ed by J. U. Brackbill, В. I. Cohen. London: Academic Press, 1985.

*9) П. А Сорокин и R К. Мертон в статье 1937 г. одними из первых обратили внимание на качественную выделенность социального времени среди других видов времени. См. перевод их статьи: Сорокин П. А., Мертон Р. К. Социальное время: опыт методологического и функционального анализа // Социологические исследования.

2004. №6. С. 112-119.

время коммуникации, время юридических сроков, время войны, время труда и отдыха, бюджет времени и распорядок времени индивида и др. Каждая из этих сфер имеет собственную динамику с ее особыми темпоральными характеристиками, а потому и свое специфическое время.

Смена правителей является тем периодически наступающим событием, которым наглядно отмеряется течение политического времени.

Временная перспектива и ресурс времени у правителей разного типа различны. Монарх, как правило, ориентируется на неограниченную временную перспективу и осознает себя включенным в преемственную цепь поколений, а потому и лично ответственным перед предками и потомками. Избранный на определенный срок правитель более ограничен в перспективе и ресурсе времени, он осознает свою ответственность скорее за проведение линии выдвинувшей его партии или силы. Революционер, пришедший к власти, ощущает и безграничность перспективы своего правления, так как мыслит себя находящимся в самом авангарде прогресса и не собирается передавать власть «отсталым массам», но и в то же время осознает свое положение временщика, которого в любой момент могут свергнуть его же методами.

Вновь пришедшая и укрепляющаяся власть склонна в целях собственной легитимации перекраивать картину прошлого. Создается галерея мучеников прежнего режима, идеализируются образы новых «отцов-основателей», страницы истории по-новому пере- маркируются на «темные» и «светлые». Нередко вводятся новые календарные исчисления, как это было после Великой французской революции. Выдвигается высокая цель и даются обещания будущей счастливой жизни, ради которой в настоящем предлагается потерпеть и поработать. Нередко свершение выдвинутых проектов и обещаний приурочивается к какой-то круглой дате или числу. Твердо укрепившаяся власть легитимирует себя в основном текущими успехами и благосостоянием.

Помимо легитимирующего и манипулятивного использования фактора времени, власть выполняет и реальные функции синхронизации и упорядочения временных отношений в обществе. Вводятся различные юридические сроки и возрастные границы, от которых зависит получение благ и несение обязанностей: призывной возраст, пенсионный возраст, сроки исковой давности, поясное время.

Жизнь человека и целого поколения зависит от попадания на ту или иную политическую эпоху. Социальная среда эпохи может поддерживать или глушить творческий потенциал людей, выявлять и актуализировать какие-то определенные психологические черты личности из всего сложного набора потенциально заложенных в ней черт — героизм, конформизм, свободолюбие, инфантилизм и др.

Политическое время протекает в менее масштабной временной шкале, чем шкала осуществления экономических преобразований. Сроки правления одного лица, партии или политической силы укладываются в период от нескольких лет до двух-трех десятилетий, тогда как циклические процессы и преобразования в сфере экономики разворачиваются и находят свою законченность в шкале от нескольких десятилетий до одного-двух столетий. Политические проекты могут забегать вперед по отношению к реальному состоянию экономики и общественного сознания, и тогда реформаторы навязывают обществу не свойственный ему самому темп модернизации. Сказывается и отсутствие политической мудрости — им хочется обязательно увидеть плоды своих усилий еще при жизни.

Приведем фрагменты из воспоминаний А. Шпеера — личного архитектора Гитлера, в которых он указывает на чрезвычайную спешку, с какой Гитлер хотел реализовать свои планы. «Спешка, с какой Гитлер форсировал сооружение новой рейхсканцелярии, имела свои, более глубокие причины в скрытой тревоге за собственное здоровье. Гитлер всерьез опасался, что проживет недолго. Начиная с 1935 г. его воображение занимали тягостные мысли о каком-то заболевании желудка, которое он в течение долгого времени пытался вылечить самостоятельно при помоши целой системы самоограничений» 2°). «С конца J937 г., когда лечение, прописанное Морреллем, перестало помогать, Гитлер снова возобновил прежние жалобы. Даже давая поручения и обсуждая планы, он нередко присовокуплял: „Уж и не знаю, сколько я проживу.

С этой внутренней тревогой Гитлера была, как мне кажется, связана и судорожная поспешность, с какой он подгонял наши строительные работы. На празднике по поводу завершения первого цикла он сказал: „Это больше не американские темпы, это уже немецкие. Я полагаю также, что и сам делаю куда больше, нежели другие руководители государств во всяких так называемых демократиях. Я думаю, что мы и политически можем задать другой темп, и если возможно за три-четыре дня присоединить к рейху какое-нибудь государство, то, должно быть, не менее возможно за год-два воздвигнуть здание" »[105]).

Такого же рода спешка отличала и Ленина, который во что бы то ни стало хотел увидеть результаты своей революционной деятельности еще при жизни. Да и большевики в целом совершенно неадекватно представляли себе тот временной масштаб, в котором могли бы осуществиться затеянные ими преобразования (если бы могли). В их бешеном темпомире счет всерьез шел не на годы и не на десятилетня, а на месяцы, за которые должен был быть построен социализм и вскоре за ним коммунизм.

Современные китайские коммунистические правители, учтя неудачный опыт «северного соседа» и руководимые хорошо воспитанным чувством преемственности с древней китайской цивилизацией, осуществляют рыночные экономические преобразования, судя по их впечатляющим успехам, в надлежащем темпе, отмеряемом десятилетиями.

Приведем несколько фрагментов из древнего конфуцианского трактата «Го Юй» «Речи Царств», где советники «увещевают» своих правителей правильно использовать фактор времени. «[Если вы хотите подражать Земле], нельзя, пока не наступило время, насильно заставлять живое расти, нельзя, пока смута не дошла до высшей точки, насильно добиваться успеха. Вы должны пребывать в спокойствии и, оценивая положение в Поднебесной, ждать наступления [нужного] времени и смуты, чтобы исправить его и установить порядок, используя благоприятные условия, возникающие при наступлении сроков. А пока вы должны установить для мужчин и женщин определенные работы и устранить то, что причиняет народу вред, чтобы избежать бедствий, ниспосылаемых Небом. Вы должны распахивать пустующие поля, наполнять кладовые и амбары, увеличивать численность народа, не допуская, чтобы он пребывал в бедности, ибо иначе появятся ступеньки, ведущие к смутам. Сроки, [определенные Небом, уходят и] возвращаются, а в делах людей возникают трещины. Только понимая постоянные законы Неба и Земли* можно добиться успеха и выгоды в Поднебесной. Если в делах людей не возникла трещина, это означает, что благоприятные сроки еще не вернулись, поэтому, ласково относясь к народу и давая ему наставления, нужно ожидать их»[106]).

«Фань Ли ответил: „Нельзя! Как я, Ли, слышал, пока Верховный владыка не принял решение, необходимо дожидаться на- стушіения благоприятного времени. Ибо того, кто силой стремится к успеху, ждут несчастья и, наоборот, того, кто не стремится к успеху, когда наступает благоприятное время, ждут бедствия. [И в том и другом случае] дело доходит до потери добродетелей, лишения славы, скитаний в изгнании или смерти. Небо [в зависимости от поступков людей] либо отбирает, либо дает, либо не дает счастье. [Сейчас оно наблюдает за вами], поэтому не торопитесь с разработкой планов.

«„Не соглашайтесь пока, ван, на сражение! Как я слышал, при благоприятном моменте нельзя проявлять нерадивость, ибо благоприятный момент не приходит дважды, но если, наоборот, не брать даруемое Небом — это приносит бедствия. Наступление может смениться отступлением, и тогда в будущем придется раскаиваться. Конечно, сезоны Неба меняются, но менять разработанные планы нельзя", Ответив: „Согласен!", юэский ван не вступил в бой»[108]).

«Юэский ван, будучи не в состоянии проявить [в отношении владения У] жестокость, хотел согласиться на заключение мира, но вперед выступил Фань Ли и, увещевая его, сказал: „Как я слышал, мудрые добиваются успеха, используя благоприятное для этого время. Если благоприятное время приходит, но его не используют для достижения цели, Небо отворачивает свое лицо"»[109]).

Назревшие экономические изменения могут и тормозиться косной и боязливой политической верхушкой, что чревато революцией. В эпохи застоя состояние общества консервируется, темп социального движения низок, хотя из политической сферы социальная активность может смещаться, например, в художественную сферу. В революционные эпохи темп социальных изменений резко ускоряется, но такое положение не длится долго, через некоторое время новое состояние стабилизируется, а затем консервируется, может происходить и откат к элементам старого строя.

Экономическим процессам, взятым самими по себе, вне внешнего политического воздействия, также свойственна циклическая динамика. Цикличность является результатом самоорганизации по схеме маятникового колебания или отдачи пружины. Фаза экономического подъема в отдельной стране или группе ведущих стран сменяется фазой спада, на смену высокой потребительской активности и хорошей конъюнктуре потребительского рынка приходит низкая активность потребителя и откладывание покупок на потом, высокий банковский процент по депозитам из-за высокой нужды в деньгах для инвестиций сменяется низким процентом, фаза «быков» на рынке акций, отличающаяся активной скупкой акций в надежде на повышение их стоимости, сменяется рынком «медведей» с его оборонительной позицией и стремлением побыстрее скинуть акции, происходят периодические колебания стоимости валют относительно друг друга, цен нефти, золота и других ценностей.

В экономике есть и нециклические процессы, такие как постоянный, в перспективе многих десятилетий, рост цен на землю и недвижимость и снижение покупательской способности доллара и иных валют в их номинальном выражении из-за обшей необратимой инфляции денег. Есть и события катастрофического типа, происходящие в силу нелинейности экономической динамики, кумуляции негативных субъективных ожиданий, внешних политических и иных потрясений или даже ошибок управляющих лиц. К числу таких событий относятся крах большого банка или потрясение всей банковской системы страны, стремительное обесценивание национальной валюты, обрушение рынка акций, падение долго вздуваемых цен на недвижимость.

Развитие культуры в се широком понимании — как накопление и совершенствование всего духовного багажа одной нации или группы наций, объединенных общностью религии и языка, происходит в основном плавно и в еще более протяженной временной шкале, чем изменения в политическом правлении и даже в экономической сфере[110]).

Что касается художественной культуры, то для ее развития характерны точки прорыва, когда в течение довольного короткого срока — до нескольких десятилетий, и в пределах одной страны или даже города, группой вдохновленных людей, сотрудничающих и соревнующихся в творчестве, создаются образцы искусства, остающиеся непревзойденным на целую последующую эпоху. В архитектуре и скульптуре такой точкой прорыва были Афины классического периода, в живописи — творчество художников Флоренции эпохи Ренессанса и Франции конца XIX — начала XX вв., в литературе — писательская среда Петербурга середины — второй половины XIX в. и Москвы 20-х гг. XX в., в рок-музыке — среда англоязычных певцов и музыкантов 1960-х — начала 1970-х гг.

Время цивилизаций — самый протяженный из социальных темпомиров, чье движение разворачивается в масштабе столетий и вплоть до нескольких тысячелетий. Понятие цивилизации включает в себя генетическую общность представителей этноса, совместное проживание на своих исторических землях, общность духовной: религиозной, языковой и художественной культуры и черт национального характера, устойчивые архетипы политического сознания и традиции политического устройства, воспроизводящиеся образцы семейного и хозяйственного уклада и экономического устройства.

В своем движении цивилизации закономерно проходят стадии возникновения, бурного роста, сопровождаемого активизацией всех потенций этноса, духовной приподнятостью у людей, территориальной и культурной экспансией, фазу наивысшего подъема и зрелости, а затем спада, кончающегося либо исчезновением цивилизации, либо бессрочным сохранением существования в вырожденном, «отгоревшем» СОСТОЯНИИ[111]).

Ныне существующие мировые цивилизации давно уже не изолированы друг от друга и не могут развиваться автаркично, как в давние времена. Вес они существуют одновременно, в общем им настоящем календарном времени. Однако по той фазе развития, на которой каждая из них сейчас находится по своему внутреннему «таймеру», цивилизации далеко отстоят одна от другой.

Кроме того, возможно, что всемирное историческое полотно представляет собой и не одну единственную колею, по которой раньше или позже предстоит пробежать каждой цивилизации, а несколько параллельных или даже расходящихся веток развития.

В современном мире все более актуальным становится вопрос о том, как соотносить между собой системы духовных координат различных цивилизаций, как оценивать действия -одной цивилизации исходя из ценностных критериев другой цивилизации, и вправе ли одна из них навязывать свои критерии всем другим, мня только себя локомотивом мировой истории. Если все же принять идею о единой колее истории, то наиболее продвинутыми по такой колее следует признать не США, которые охотно принимают и пропагандируют такую идею как якобы подтверждающую их роль мирового флагмана. США находятся на пост-индустриальной гипер-потре- бительской стадии, которая предшествует переходу на более высокую ступень экологически-ориентированных цивилизаций. К их числу относится цивилизация современной Скандинавии, которая «отгорела» и успокоилась раньше всех в Европе — после завоеваний викингов (норманнов).

Экологические цивилизации ставят под контроль безудержное индустриальное производство и эксплуатацию природных ресурсов, сдерживают милитаристские, ксенофобные и националистические настроения, обуздывают систему навязывания ложных потребностей, взвинчивания слепого потребительского инстинкта и эксплуатации потребителя производящими корпорациями, за счет чего создается экономическое могущество США. Высшие экологические цивилизации воспроизводят на новой ступени некоторые черты традиционных земледельческих и целиком встроенных в природу первобытных обществ.

Россия парадоксальным образом соскочила в XXI в. с индустриальной стадии, на которую она рывком была поднята сталинской модернизацией тяжелой промышленности, в вырожденное состояние сырьевого придатка пост-индустриальных стран Западной Европы, оказавшись не готовой перейти на эту логически следующую за индустриальной ступень. Бумерангом обернулось принудительное, пусть даже и из благих намерений, навязыва-

ние обществу неорганичного ему самому темпа экономического развития и сроков промышленной модернизации со стороны коммунистических правителей.

Представления людей о времени претерпели существенные изменения в ходе истории. Человеческие представления, с одной стороны, являются отражением реальной жизни и имеют субъективный характер, но, с другой стороны, они сами проявляются в леятельности людей и тем самым получают воплощение на объективном уровне.

В первобытном обществе существовал культ предков, считалось, что они продолжают жить в особом мире и помогать членам своего племени. Будущего для первобытных людей фактически не существовало, жизнь понималась как вечное повторение прошлого, отклонение от образцов которого считалось губительным. Время не ценилось, его счет в обыденной жизни велся очень грубо — по круговороту солнца от восхода к полудню и закату. Точные календари разрабатывались лишь в целях своевременного принесения жертв божеству[112]).

В обществах традиционного земледелия культ предков сходит на нет, но сохраняется ориентация в труде и быте на повторяющийся природный круговорот времени суток и годовых сезонов. Возникает ощущение большей или меньшей плотности времени и понимание необходимости в определенные периоды спешить, в частности, при сборе урожая.

Христианство впервые внесло в общественное сознание линейную временную перспективу, дополнив ею циклическое представление о времени. Эта перспектива простирается как в прошлое, к рождению Христа, так и в будущее, к ожидаемому второму его пришествию и Страшному Суду. Настоящее начинает пониматься как само по себе не очень значимое пребывание между этими двумя заданными точками, как состояние всеобщей, но вре-

менной греховности, как постоянное ожидание будущего избавления .

В эпоху иі шустри ал ьных революций и Просвещения западноевропейское общество начинает все более переориентироваться с прошлого на будущее. В рационально устроенном будущем, а не в темном и диком прошлом начинает видеться идеал общественного устройства. Естественные ритмы крестьянского труда сменяются ритмами машины и фабрики. Время приобретает все большую ценность. Социальные процессы и повседневная жизнь людей протекают во все ускоряющемся темпе. Элементы цикличности социального времени сохраняются, но доминировать начинает линейно-кумулятивный эффект социального движения, когда возникшие изменения и отклонения не снимаются новым циклом, а накапливаются и закрепляются.

В силу объединенное™ современного социального мира средствами электронной коммуникации все его части взаимодействуют синхронно. Временной разрыв между передачей и получением информации практически отсуїсівует, в отличие or прежних эпох, когда связь даже внутри одного подразделения на иоле боя требовала нескольких минут, а сообщение между правителями держав могло занимать месяцы.

В социальном ускорении тон задает ускоренное развитие техники, в особенности средств электронной коммуникации, постоянно подстегиваемое гипертрофированным потребительством. Духовное и нравственное совершенствование, демократические институционально-политические преобразования далеко отстают от гонки в массовом потреблении и в создании корпорациями перманентно обновляемых образцов техники — более того, зажимаются и оттесняются такой гонкой. Рассогласование между массовым духовно-нравственным упрощением и упадком и все большей изощренностью техники и агрессивностью навязывания ее потребителям, дополняемое нерешенными проблемами экологии, содержит угрозу катастрофических последствий для человеческого сообщества.

Савельева И. М., Полетаев А. В. История и время. В поисках утраченного. М.: Языки русской культуры, 1997. Гл. 3. Пар. 1. «Представления о формах исторического процесса». С. 290-308.

Наиболее развитыми научными дисциплинами, изучающими социальное время, являются методология истории, которая разрабатывает подходы к анализу исторического движения, социология времени, которая обращается в основном к темам времени труда и отдыха, распоряжения бюджетом времени, национальных и историко-этнографических различий в восприятии времени, и хронополитика, изучающая политическое время.

Важнейший сдвиг в методологии истории произошел с отходом от представления истории только как совокупности событий, которые надо расположить с наибольшей точностью в хронологическом порядке, по возможности проанализировав мотивы действующих лиц и расклад их интересов, к учету по меньшей мере еще двух более протяженных и глубоких (или высоких) масштабных уровней, на которых также протекает социальный процесс. Событийный уровень дополнился уровнем среднесрочных циклов и потоков, имеющим дело с периодами в несколько десятилетий, и наиболее масштабным уровнем, где социальное движение еле видно, но все же происходит. Там уже неразличимы действия отдельных лиц и даже поколений, а присутствуют и проявляются силы и закономерности охватом в столетия. В идеале все три уровня должны присутствовать в историческом и социальном исследовании, ученый должен быть способен свободно перемещаться между разноуровневыми точками зрения, как биолог меняет объективы микроскопа и видит один и тот же объект в разной степени прорисовки.

Как мы видели выше, идея по поводу истории, гипотетически сжатой до столетий как элементарных единиц длительности, выдвигалась уже Бергсоном. Но развернутая концепция истории не как простой совокупности событий, а как подспудных сдвигов глубинных и протяженных — тех же геологических — пластов социальной реальности, была выдвинута в 1950-е гг. французским историком Ф. Броделем.

«В исторических работах недавнего времени все более выкристаллизовывается и уточняется понятие множественности времен и особая ценность длительных хронологических единиц»30), — писал Бродель в своей небольшой, но ставшей классической статье 1958 г.

[Историку следует] «привыкнуть ко времени, текущему медленно, настолько медленно, что оно показалось бы почти неподвижным. Только тогда мы сможем вырваться из плена событий, чтобы снова вернуться к ним и посмотреть на них другими глазами, задать им другие вопросы. Во всяком случае, историю в целом можно понять только при сопоставлении ее с этим необозримым пространством медленной истории. Только так можно выявить фундамент исторических событий. И тогда все этажи общей истории, все множество ее этажей, все взрывы исторического времени предстанут перед нами вырастающими из этой полунеподвижной глубины, центра притяжения, вокруг которого вращается все. ...В каждый момент исторического исследования необходимо разграничивать долговременные движения и краткосрочные импульсы; движения, возникшие недавно, и движения, идущие из глубины исторического времени. ...Любая „современность41 включает в себя различные движения, различные ритмы: „сегодня44 началось одновременно вчера, позавчера и „некогда44»31).

Вместе с Сартром и французскими коммунистами 1950-х тт. Бродель досадует по поводу того, что официозный и ортодоксальный марксизм перегнул палку, оставив лишь найденные Марксом крупномасштабные структуры и фактически изгнав из поля анализа единичное событие с его неповторимостью и единичного человека с его уникальностью. Бродель, вводя в свой анализ глубинные, самые медленные геологические срезы истории, не желает, вместе с тем, отказаться от мелкомасштабных и краткосрочных срезов. Его установка — суметь соединить и то, и другое, свободно перемещаться между микро- и макроуровнями социальной реальности и ее анализа. «Его [Сартра о марсизме] исследование идет от поверхности к глубинам истории и приближается к моим собственным занятиям. Это соответствие стало бы еще полнее, если бы движение мысли шло в двух направлениях: от события к структуре, а затем от структур и моделей к событию. ... Сартр протестует против жесткости, схематизма и неадекватности модели во имя индивидуального и особенного. Я бы присоединил и мой голос к его протестам, но не против модели как таковой, а против некоторых способов ее употребления. Гений Маркса, секрет силы его мысли состоит в том, что он первый сконструировал действительные социальные модели, основанные на долговременной исторической перспективе»32).

Реально одно и то же лицо независимо от своей воли включено в целое множество уровней социальной темпоральности, от наиболее коротких, мелко-событийных, вплоть до широких исторических профилей. Акты социального поведения лица, кажущиеся точечными ему самому и другим, приобретают множественные, часто непредвиденные значения в рамках более широких социальных и исторических контекстов. Отнюдь не только герои, выделенные лица оказываются включены в глубинные социальные течения, невидимые на поверхности мелких колыханий социального океана, но включены в них и массы, каждый человек без исключения; вопрос только в градации активности и пассивности включенности. Но и пассивность массы лиц синергийным образом производит и направляет сам поток.

Многовекторность социальных потоков разных уровней означает, что один и тот же, по своему телесному воплощению, индивид оказывается вовлечен в плоскости и круги движения сразу многих профилей, наподобие мотанию кабинки аттракциона сразу по нескольким заданным кривым или колебаниям частиц воды по сложным амплитудам при проведении волн сразу нескольких периодов. Все эти факторы могут быть выражены как общий сложный параллелограмм разнонаправленных сил, одновременно действующих на социального субъекта.

Каждый из действующих факторов предъявляет социальному субъекту свои особенные, часто противоречащие один другому требования и притязания. Например, призыв на военную службу может противоречить моральной и даже юридической обязанности поддерживать родителей. Включенность одновременно в два эти контура социальных отношений (а на самом деле их значительно больше) ставит человека в положение, близкое тому, что Г. Бейтсон называл double-bind — разорванности человека между

двумя «тянущими» его в противоположные стороны, несовместимыми социальными требованиями или обязательствами.

В социологии времени выявлено, что и ныне существующие народы продолжают в заметной степени различаться по степени принятой в межличностных и деловых отношениях пунктуальности и нормальной скорости действий. Необязательность в соблюдении назначенного времени и замедленность соответствует более традиционному обществу, пунктуальность и спешка — более индустриализованному. В некоторых племенах Африки и поныне указание кому-либо на ход времени, как, например, дарение часов, считается невежливым, а спешка и необходимость учета времени в своей жизни — формой личной несвободы.

Хронополитика сформировалась в 90-х гг. XX в. как логическое продолжение и дополнение более традиционной исследовательской области — геополитики. Геополитика возникла в период империалистического дележа мира в качестве исследовательской рефлексии и идеологического обеспечения политики территориальной экспансии. Хронополитика развивалась как более академичная и менее ангажированная дисциплина, изучающая весь комплекс проблем социального времени, но в применении к политическому времени как основной ею составляющей.

В то же время в хронополитике все более проявляется и идеологическая составляющая, отражающая борьбу государственных интересов. Хронополитика выявляет и анализирует те крупномасштабные циклы, в пределах которых происходит периодическая смена одного мирового лидера или гегемона новым. Этот анализ актуален с точки зрения признания за США перспективы сохранения роли мирового лидера на обозримое будущее и выявления потенциала других претендентов на мировое лидерство[113]).

Хронополитика охватывает еще одно поле столкновения государственных интересов — она анализирует обоснованность моральных и материальных претензий одного государства к другому за совершение неправомерных деяний прежними государственными руководителями и организациями[114]). Чтобы понять теоретическую и практическую остроту этой проблемы, надо учесть следующее положение.

В жизни любого народа и государства накладываются друг на друга и сосуществуют синхронический и диахронический аспекты. С одной стороны, любые сообщества состоят только из живущих людей, находящихся в их узком и конкретном «сейчас». С другой стороны, народы и государства во временной развертке их существования превосходят жизни отдельных людей и поколений. Как совместить эти два фокуса: краткого индивидуального и продленного надындивидуального существования?

На фоне текучей — плавной или скачкообразной, смены поколений, политических режимов, культурных эпох, экономических формаций и др. народы и государства продолжают сохранять свою идентичность и линию преемственности. Коллективная идентичность сохраняется подобно личной идентичности. Как Иван Иванов остается, осознает себя и воспринимается другими таковым на протяжении всей своей семидесятилетней жизни, так и некий народ или государство остаются и воспринимаются другими в качестве таковых на протяжении всех семисот или тысяча семисот лет существования. Русские и Россия XVI в. и русские и Россия XXI в. — это все же русские, это все же Россия.

Английский мыслитель Э. Бёрк, яростно критикуя самонадеянность вождей Великой французской революции, доказывал, что мировая общественно-историческая ткань — это организм, создаваемый жизнями и преемственностью большого множества поколений, а не набираемый и разбираемый по произвольному желанию механический агрегат институтов и учреждений. Он писал: «Общество — это действительно договор, но договор высшего порядка. Его нельзя рассматривать как коммерческое соглашение о продаже перца, кофе и табак или любой подобный контракт, заключенный из практической выгоды или для осуществления незначительных преходящих интересов, который может быть расторгнут по капризу одной из сторон. Государство требует уважения, потому что это — объединение, целью которого не является удовлетворение животных потребностей или решение ничтожных и скоротечных задач. Это общество, в котором должны развиваться все науки и искусства, все добродетели и совершенства. Такая цель может быть достигнута только многими сменявшими друг друга поколениями — поэтому общественный договор заключается не только между ныне живущими, но между нынешним, прошлым и будущим поколениями. Более того, договор каждого отдельного государства — это всего лишь статья в изначальном договоре вечного сообщества, составленном как единая цепь из разных колец, соединяющая видимый и невидимый миры; этот высший закон не является субъектом воли тех, кто несет перед ним ответственность и связан договором, подчиняющим их волю общему закону»[115]).

В условиях, когда военный захват новых территорий сделался почти невозможным, начинает активизироваться тема компенсации за прежние захваты территорий и эксплуатацию людских ресурсов и оспаривание прав исторического первенства на территории. Теоретическая проблема и правовая коллизия здесь в том, что претензии предъявляются к современным государствам, которые хотя и являются юридическими правопреемникам прежних государств на данной территории, чаще всего отказываются нести ответственность за деяния тех поколений и отдельных лиц, которые ушли из жизни. Принцип ответственности только живущего липа общераспространен в уголовном праве, потому высказываются аргументы в пользу его действенности и в международном праве.

Способны ли преступления правителей и государств далекого или не очень далекого прошлого сыграть роль мин замедленного действия в настоящем? Думается, что сам по себе взрывной потенциал допущенных в прошлом юридических ошибок и даже серьезных правонарушений невелик. Как показывает мировой политико-правовой опыт, уже через несколько десятилетий и даже лет неровности и разломы правового поля «порастают быльем», и оно начинает восприниматься как вполне легальная и легитимная данность, как исходная система координат для оценки всех последующих правовых актов и событий.

В сущности, на этом строится вся политическая история человечества, по большей части представляющая собой историю войн, переворотов и революций, а не правовой деликатности. Если уж раскапывать преступления правителей и государств, то начинать надо с завоеваний викингов в Европе, с уничтожения Испанией местных цивилизаций в Южной и Центральной Америке, с истребления европейцами коренных племен в Северной Америке, с колонизации африканского континента Францией и страной «образцового либерализма» — Англией.

Саму Англию, которая сейчас воспринимается как оплот правовой стабильности, основательно трясло во второй половине XVII в., Францию затрясло столетие спустя, а Россию — еще полутора веками позже. Дело не в абсолютном иммунитете от потрясений и преступлений государств против собственного или иноплеменных народов, а в прохождении необходимых стадий развития национальной государственности, способствующих совершению таких преступлений.

Если смотреть на вещи реально, то выравнивание правового поля всегда заключалось и продолжает заключаться не в том, чтобы найти и повыдергивать все застрявшие там правовые колючки, а в том, чтобы нарастить тот дерн, который смягчает и сглаживает их, не давая мировой правовой системе увязнуть в трясине бесправия. Дерн же нарастает через совместное признание новых явлений в качестве неустранимых данностей, через включение их в правовую ткань и взаимное «отпущение грехов» в сознании как руководителей, так и целых народов. Оккупация Соединенными Штатами Ирака — явное преступление с точки зрения международного права, причем совсем недавнего прошлого, длящееся и в настоящем, — и то воспринимается уже не с первоначальным юридическим осуждением и моральным отторжением, а со сглаженным «ну что ж теперь поделаешь...» и попыткой приспособиться к новой ситуации, встроить ее в нормальное течение политического процесса.

Мировая система права держится не за счет своей якобы абсолютности и принципиальной неопровержимости, а за счет са- мореферентности, взаимного поддержания одними частями других и всей конструкции в целом. Поэтому либо она «рванет» целиком, если гипотетически допустить, что появятся некие претенденты на полный передел мира, будуг дезавуированы скрепляющие мировую правовую систему условные допущения и выставлены исторические счета всех ко всем, либо ее основные субъекты станут и дальше смотреть на правовые грехи друг друга сквозь пальцы.

Ну а если все-таки взглянуть на вещи не реально, а с точки зрения идеала, можно ли говорить о том, что преступления прошлого навсегда и безусловно стираются со всех без исключения правовых скрижалей? Полагаем, что нет. С позиций правового ригоризма деликты остаются деликтами независимо от наличия должника, кредитора и суда. Тем более что большинство должников как раз налицо, в качестве государств — субъектов правопреемства.

Обращает на себя внимание асимметрия прав, которые государства охотно закрепляют за собой как само собой разумеющийся, передаваемый по цепочке поколений титул владения, и груза долгов и провинностей, которые они так же легко и безрефлексивно скидывают с себя. Хотя базисные принципы наследования вообще- то предполагают, что либо наследуются и права, и обязательства, либо ни то ни другое.

Возьмем, к примеру, испанское государство, прославившееся тем, что открыло эпоху колонизации Нового света. Если современное испанское государство выводит свое право на владение территорией «Испании» из того, что это право перешло к нему по цепочке правопреемства от испанского государства как исторически длящейся целостности, то по той же самой цепочке ему автоматически должно передаться и свойство надлежащего ответчика по гипотетическим искам о взыскании материальных и культурных ценностей, изъятых в свое время, скажем, у ацтеков. Мы не видим никаких ингибиторов или «юридических полупроводников», которые избирательно пропускали бы в данном случае права, но не обязательства.

Конечно, современные испанцы могут сказать, что «они не тот народ, который грабил ацтеков», а потому и вопрос не к ним. Но сказанное было бы равнозначно заявлению о том, что они не по праву населяют эти земли. Блокировав поток по цепочке правопреемства, они блокировали бы и легитимирующее подтверждение своего титула владения «Испанией», лишив себя значимого правового аргумента против тех, кто вдруг сочтет себя более нуждающимся и «попросит» их с этой территории. Такова объективная логика права. Ее можно скрыть под вуалью «политического реализма» или указать на абсурдность вытекающих из нее следствий («Ну, если сейчас все начнут выяснять: „А ты кто такой?'*»), но сама логическая схема продолжает существовать.