§1. Время и бытие

Образ времени изначально служил выражением идеи изменчивости и текучести всего сущего. Находящиеся вне времени объекты если и допускались, то только в качестве имеющих божественные или полубожественные черты.

Как бы там ни было, сформировавшийся образ времени позволял осмысливать происходящее в мире и в самом человеке, не вызывая особых трудностей до тех пор, пока явившийся на смену образному постижению реальности понятийный анализ не поставил познающего субъекта перед пропастью, разделившей чувственное и умозрительное.

Примерно так и рассуждает Парменид в поэме «О природе» о времени и бытии:

Один только путь остается,

«Есть» гласящий; на нем — примет очень много различных,

Что нерожденным должно оно быть и негибнущим также,

Целым, единородным, бездрожным и совершенным.

И не «было» оно, и не «будет», раз ныне все сразу «Есть», одно, сплошное. Не сыщешь ему ты рожденья.

Как, откуда взросло? Из не-сущего? Так не позволю Я ни сказать, ни помыслить: немыслимо, невыразимо Есть, что не есть. Да и что за нужда бы его побудила Позже скорее, чем раньше, начав ни с чего, появляться?

Так что иль быть всегда, иль не быть никогда ему должно10.

К аналогичным выводам, также принимая постулат «из ничего не может возникнуть ничего», приходит Мелисс: «Всегда было то, что было, и всегда будет. Ибо, если оно возникло, необходимо, чтобы до того, как возникнуть, оно было ничем. Если же не было ничего, никогда бы не возникло ничего из ничего»11.

«Нереальность времени — одно из главных положений многих метафизических систем. Зачастую оно номинально основано, как учение Парменида, налогических аргументах, но в действительности извлечено, по крайней мере основателями этих систем, из достоверности, порожденной моментом мистического инсайдга».

«Вера в то, что подлинно реальное должно быть недвижимым, очень распространена...

Трудно разобраться, где истина и где ложь в этом воззрении. Аргументы в пользу того, что время нереально и мир чувств иллюзорен, следует, я думаю, считать ошибочными. Тем не менее есть какой-то смысл, — который легче почувствовать, чем выразить, — в том, что время является незначительной и поверхностной характеристикой реальности. Прошлое и будущее должны быть признаны столь же реальными, как настоящее, и какое-то освобождение от рабства времени существенно важно для философского мышления. Значимость от времени носит скорее практический, чем теоретический характер, относится в большей степени к нашим желаниям, чем к истине... И в мышлении, и в чувстве осознать незначительность времени, даже если бы оно было реальным, означает войти во врата мудрости»12.

Взгляд Рассела можно считать современным выражением статической концепции времени.

Я не знаю, пришел ли Парменид к своим идеям в результате мистического постижения или инсайта, как утверждает Рассел, но уверен, что элеатами (в особенности Зеноном) были предложены действительно логические аргументы в пользу тезиса об иллюзорности времени и движения. Та опространственная часть времени, реальность которой готовы признать современные статики, для элеатов просто не была бы временем. В этом они правы. Время — это либо процесс, либо оно ничто. В качестве разновидности пространства оно ничто и, следовательно, не существует. Вряд ли элеаты (будь они наши современники) стали бы спорить с тем, что в геометрической картине движения есть точка, в которой траектория Ахилла пересекает траекторию черепахи. Но как, в результате какого процесса могло бы произойти упомянутое пересечение? Да, действительно, взяв время в его опространствен- ном и завершенном виде, нетрудно показать, что движение есть.

Что верно, то верно — физика действительно успешно объясняет изучаемые ею явления без использования представлений о течении времени или становлении. Но что означают слова «физические события»? События, исследуемые наукой физикой? Тогда они заведомо не охватывают область всего существующего. Например, событие появления жизни на Земле, событие вымирания динозавров, событие взятия Рима готами, событие распада СССР, событие высадки человека на Луну — все эти и им подобные события находятся вне сферы проблематики физической науки. Однако они столь же несомненно существуют, как и события радиоактивных распадов, вспышек света, столкновений тел и т.д. Что, если становление присуще только событиям первого рода, в то время как события второго класса его не испытывают? Поскольку философия занимается не отдельными видами существования, а стремится охватить их все, она не может ограничить себя лишь анализом физических событий.

Различие явственно обнаруживает себя в языке. По отношению к событиям первого рода уместен вопрос «Когда?», в смысле «В какое время?». Когда вымерли динозавры? — Около 60 миллионов лет назад. Когда готы взяли Рим? — В 410 году н.э. Но вопросы «Когда (в какое время) происходит вспышка света?», «Когда (в какое время) сталкиваются тела?» и т.п. кажутся неправильно поставленными, ибо на них нельзя дать вразумительный ответ. Конечно, если речь идет о конкретной вспышке или конкретном столкновении тел, ответы могут быть получены, однако в этом случае физические события переводятся в ряд редких или даже единичных и только однажды случившихся. В такой ситуации утверждения физика приобретают характер отчета о реально происходивших в данном месте и в данное время событиях, и на практике он без труда различает, какие из этих событий происходят «теперь», а какие уже в прошлом, так что можно составить протокол случившегося (например, протокол событий в лаборатории). При этом протокольные события представляют интерес для физики лишь тогда, когда несущественно, что они произошли в данном месте и в данное время. Важны как раз те события, которые могут происходить когда угодно и где угодно. Случившееся лишь однажды физикой зафиксировано не будет. Есть исключения из этого правила. Такие науки, как космология и астрономия, изучают, в числе прочих, и единичные события. Например, событие возникновения Вселенной. Если наша гипотеза верна, эти события также должны были пройти через процесс становления. Так что дело не в том, идет ли речь о физике или нет, а именно в типе событий.

Еще одним вопросом, позволяющим, правда, менее эффективно, разделить два обсуждаемых типа событий, будет вопрос «Сколько раз происходило событие s?», задаваемый без указания места и времени совершения события. Если в качестве ответа получаем «лишь однажды» или «п раз», то событие относится к первому типу. Если же точное число указать невозможно, то событие попадет во второй тип. Меньшая эффективность обусловлена семантическими причинами. Если на вопрос «Сколько раз рождается человек?» последует ответ «Лишь однажды, единственный раз», то это вовсе не означает, что событие «рождение человека» единично. Напротив, это хороший пример массива событий, точное число которых никто указать не в состоянии, как и точное количество вспышек света или столкновений тел. Следовательно, это события второго типа. Но если мы спросим, сколько родилось детей, в последующем ставших лауреатами Нобелевской премии, то можно надеяться на получение точного ответа. Значит, событие «рождение лауреата Нобелевской премии», хотя и не является единичным, должно быть отнесено к первому типу.

Суть в том, что по установившейся традиции лишь события второго типа считаются достойными научного изучения, тогда как события первого типа либо вовсе исключаются из сферы научных интересов, либо их исследование оказывается на периферии научного поиска. Чтобы лучше понять сказанное, попробуем соотнести эти типы событий с некоторыми важными в философском отношении парными характеристиками, как показано в следующей таблице.

Заполнение таблицы можно было бы продолжить, но уже сейчас ясно, что в системе господствующих в современной науке взглядов предпочтение будет отдано второму ряду. Именно он выражает достигнутую степень познания бытия, наиболее существенные его стороны. Характеристики, представляющие первый ряд, безусловно, в целом проигрывают по значимости характеристикам второго ряда. К тому же ощущается своего рода нехватка терминов в первой колонке в отличие от избыточной второй (необходимость и закономерность не удается различить при помощи понятий первой колонки). Но именно события первого ряда наиболее тесно связаны со временем, зависят от его протекания. Они могут быть порождены временным потоком, но могут и не появиться в универсуме, в отличие от событий второго ряда, которые не могут не быть. Получается вроде бы, что время — действительно поверхностная характеристика универсума, не входящая в фундаментальные основания бытия. Но этот вывод зависит от наших субъективных, хотя и культурно-исторически обусловленных, оценок. При иной культурной ориентации исторический факт может представлять большую значимость, чем физический закон. Тем более, что не все соотнесения в приводимой таблице следует безоговорочно принимать. Так описание фактов также может быть истинным, а вовсе не выражать чье-то мнение.

Учение о неподвижном и неизменном бытии является блестящим достижением философской мысли. Однако оно сталкивается с очевидной трудностью. Весь чувственный опыт и не искушенный в философии здравый смысл свидетельствуют о том, что это учение не верно. Впрочем, и здесь не обходится без сложностей. Каким образом отчитаться о результатах чувственного опыта? Способ только один — использовать язык для генерирования соответствующих сообщений. Но языки могут быть существенно различными. Чаще всего в этой ситуации используется естественный язык, с присущей ему неопределенностью и многозначностью. А если это точный язык математики? Оказывается, что в последнем случае четко прослеживается зависимость результатов по временному восприятию от принимаемой математической модели времени. Если модель статическая, то и восприятие лишается в такой конструкции динамических черт, становясь восприятием неизменного бытия14.

Остается, по крайней мере до создания математически строгих моделей становления, уповать на гибкость естественного языка. К его услугам вынуждена прибегать и наука, изучающая восприятие времени. При этом мы узнаем много нового о чувственных механизмах постижения темпоральных отношений. Оказывается, в частности, что ведущим сенсорным анализатором времени выступает слух — «необычайно точный инструмент для выявления различий между промежутками времени». «Иными словами, мы слышим время»15. Слуховое настоящее занимает около трех секунд. Это и есть воспринимаемый «текущий момент». За его пределами располагается область памяти — прошлое, и область планирования — будущее. Вместе они образуют длительность16. Как видим, используется ссылка на текущий момент или момент «теперь», который, если верить приверженцам Учения, оказывается фиктивным в отношении физических событий. Тем не менее при обсуждении проблем восприятия времени на естественном языке учет момента «теперь» является не только желательным, но и необходимым. Кстати говоря, нашлась и психическая функция, связанная с будущим временем — функция планирования. Блаженный Августин (соглашаясь с тем, что для восприятия прошлого «есть у нас память или воспоминание») утверждал нечто похожее, когда говорил, что для восприятия будущего «есть у нас чаяние, упование, надежда»17.

Проблема, стало быть, в том, чтобы объяснить, почему наше восприятие времени с неизбежным его течением вводит нас в систематическое заблуждение. Каким образом в статическом универсуме, в котором время не течет, упорно возникает иллюзия состояния «теперь» и представление о фундаментальном различии между прошлым, настоящим и будущим? Продолжим цитировать одного из самых выдающихся сторонников Учения — Б.Рассела.

«...Почему наши чувства по отношению к прошлому так отличаются от чувств по отношению к будущему. Основание для этого совершенно практическое: наши желания могут воздействовать на будущее, но не на прошлое; будущее в какой-то степени нам подвластно, в то время как прошлое не поддается изменению. Но всякое будущее станет когда-нибудь прошлым; если мы правильно видим прошлое сейчас, оно должно было, когда еще было будущим, быть точно таким, каким мы его увидим, когда оно станет прошлым. Качественное различие между прошлым и будущим, следовательно, есть не внутреннее различие, но лишь различие по отношению к нам: для беспристрастного созерцания оно не существует. А беспристрастность созерцания в интеллектуальной сфере является той самой добродетелью незаинтересованности, которая в сфере действия проявляется как справедливость и бескорыстие. Тот, кто желает увидеть мир в истинном свете и подняться в мысли над тиранией практических желаний, должен научиться преодолевать различное отношение к прошлому и будущему и обозревать течение времени единым, всеохватывающим взглядом»18.

Перед нами удивительный пример талантливого псевдообъяснения. Из него, между прочим, вытекает как то, что будущее, в отличие от прошлого, поддается изменению, так и то, что не поддается, ибо оно, в сущности, ничем не отличается от прошлого. Противоречие легко устранить, проявив чуть больше последовательности. Коль скоро внутренней разницы между прошлым и будущим нет (а это главная идея процитированного утверждения), всякая надежда изменить будущее иллюзорна. То, что кажется нам будущим, в точности в таком же виде когда-нибудь окажется в нашем кажущемся прошлом, так что будущее, как и прошлое, уже есть. Отсюда всякие усилия изменить будущее тщетны. Время существует все сразу, целиком, что и делает возможным обозрение его единым взглядом беспристрастного наблюдателя. Такой ход рассуждений прямо ведет к фатализму, но не наивному мифологическому фатализму древних, а к фатализму логическому: если сейчас истинно, что Цезарь был убит в 44 г. до н.э., то это всегда было, есть и будет истиной. Так что зря старались предупредить его об опасности. Что будет, то и было, а что было, то будет — ведь будущее неотличимо от прошлого.

При этом как бы за кадром остается основной вопрос: а почему тирания практических желаний ведет к иллюзорным представлениям о времени? Практические желания на то и практические, чтобы пытаться реализовывать их на самом деле. Чтобы надеяться на успех, необходимо учитывать закономерности того мира, в котором мы живем. Не обязательно такой учет происходит сознательно. Люди, и философы в том числе, — продукт длительной эволюции, и многое мы делаем (дышим, ходим, спим, смотрим, слушаем и т.д.) совершенно не задумываясь, как у нас это получается. Вот и ощущение течения времени возникло вовсе не из-за несбыточных желаний, а само собой. Оно нам, так сказать, навязано природой. Или культурой? — Ответом будет твердое «нет». Это культура способна отринуть данное нам по природе, поэтому тот, кто сомневается в реальности течения времени, заведомо является человеком культурным. А вот тот, кто не сомневается, может и не быть таковым. Любопытно было бы узнать мнение на сей счет обладающих психикой животных. К сожалению, они не умеют отвечать на такие вопросы.

А.Грюнбаум, обосновывая тезис о зависимости становления от сознания19, справедливо указывает, что несомненность наличия течения времени для нашего сознания не означает автоматически, что физические события объективно испытывают становление. Действительно, мы воспринимаем цвета или, скажем, чувствуем боль, но отсюда не вытекает, что цвета и боль присущи физическим объектам самим по себе. Совершенно прав они в том отношении, что ни одна из физических теорий не обнаруживает наличия прохождения событий во времени через момент «теперь». Но отсюда уже делается вывод о том, что нет такой объективной характеристики времени, как его течение. Более того, согласно А.Грюнбауму, принятие утверждения об объективном существовании становления «приводит к серьезным трудностям», и «защитники этого тезиса не в состоянии даже намекнуть на то, как они надеются разрешить эти трудности без того, чтобы сформулиро-

вать этот тезис в нетривиальном виде»20. Тем не менее в этой работе мы попытаемся разрешить задачу, поставленную цитируемым автором.