2. Проблемы формирования национальной идентичности и попытка перехода к плюралистической демократии

Новая национальная идентичность. Распад Советского Союза стал важнейшим вызовом именно для России; он был связан со сложнейшими проблемами строительства нового государства и формирования новой национальной идентичности.

Конечно, существование в составе Советского Союза имело весьма противоречивые последствия для российской нации и государственности. С одной стороны, русские получили доминирующие позиции в центральной политической, административной и военной элите. На деле русский язык превратился в lingua franca во всем Союзе, что давало значительные преимущества людям, для которых он был родным. С другой стороны, позиции РСФСР в составе СССР были уязвимыми. Она оказалась лишенной многих культурных и институциональных атрибутов государственности, таких как собственная Академия наук, творческие союзы, договор со своими субъектами федерации, собственная коммунистическая партия и др. В значительной мере за счет дотаций Российской Федерации и других индустриально развитых республик Европейской части Советского Союза поддерживались на плаву среднеазиатские и закавказские республики.

Поэтому ничего удивительного нет в том, что в эпоху гласности и перестройки демократические силы РСФСР оказалась в первых рядах тех движений в СССР, которые бросили вызов союзному центру, стремясь к укреплению собственной самостоятельности.

Как отмечает американский политолог Т. Ремингтон, “в начале 90-х гг. 2/3 русских осуждали распад СССР. Большинство из них не считало себя европейцами, положительно относилось к старой политической системе, а 1/4 выступала за реставрацию Советского Союза. Многие обвиняли Запад в заговоре против России. Социологи зафиксировали парадоксальное состояние общественного сознания, сложившееся на тот момент: “Большинство россиян осуждали распад СССР, в котором им так несладко жилось” [8].

Однако сложная ситуация, в которой оказалась Россия, открывала перед ней и новые перспективы, возможности преодоления великодержавного имперского комплекса и формирования национального государства - прочного фундамента для демократических политических институтов. Демократическое руководство РФ в начале 90-х решило пойти именно по такому пути развития. Г. Лапидус обращает внимание на то, что Ельцин во время своей первой президентской избирательной кампании активно выступал за формирование “новой либеральной антиимперской национальной идентичности, скорее инклюзивной и гражданской, чем этнической по своей сути, обращаясь за поддержкой к россиянам (гражданам страны), а не этническим русским.

Несмотря на всю свою непоследовательность, Ельцин пытался придерживаться этого курса на протяжении первых лет пребывания у власти. Он признал новые границы России в 1991 г., отказался от активной поддержки целого ряда сепаратистских движений, выражавших интересы русскоязычного меньшинства в новых независимых государствах. В марте 1993 г. был подписан равноправный федеративный договор с большинством субъектов Российской Федерации. В 1994 г. особым договором были оформлены отношения между Россией и Татарстаном.

Явным отступлением от данной политической линии стала попытка силового решения чеченского вопроса, вылившаяся в первую чеченскую войну 1994-1996 гг. Она свидетельствовала о том, что новая Россия отнюдь не забыла про свою старую политику, оказавшуюся вновь востребованной для обеспечения ложно понимаемого государственного величия. Готовность вернуться к имперскому курсу во внешней политике проявилась в подписании в 1996 г. договора о создании так называемого союзного государства с авторитарной Беларусью. По замыслу авторов, он должен был стать моделью отношений с другими постсоветскими государствами и был призван втянуть их в орбиту российского экономического и военнополитического господства с перспективой полной утраты независимости.

Поворот к осуществлению имперской политики Россией в середине 90-х гг. не был случайностью. Дело в том, что гражданская национальная идентичность в это время встретила яростное сопротивление со стороны целого ряда других идей, являющихся теми или иными вариациями имперской национальной идентичности. За ними стояли вполне отчетливые интересы как новых, так и ста

рых группировок российской политической и экономической элиты, которые стремились к обеспечению либо радикального изменения курса действующей власти, либо к ее смене.

Г. Лапидус определила их главные разновидности. Во-первых, силы коммунистического реванша считали, что все еще остаются неплохие шансы на реставрацию СССР в том или ином виде. во-вторых, панслависты ратовали за воссоздание союза славянских республик во главе с Россией. в-третьих, представители этнического национализма выступали за реализацию приоритетных прав русского этноса по сравнению с другими народами России. некоторые крайние представители этого направления, например Александр Баркашов, выдвигали откровенно расистские идеи очищения русской нации, в которой, по их мнению, воплощены лучшие черты арийского генотипа. в-четвертых, представители евразийства (см. вставку 15.1) призывали к превращению России в ведущую мировую державу с помощью активного противостояния с Западом и использования геостратегических преимуществ России в борьбе с ним [10].

Еще в последние годы существования СССР эти силы получили название “красно-коричневого” альянса, в который объединились крайние коммунисты и националисты, стремящиеся к возрождению империи.

ния и расширения державы (Сталин - зрелость) и этап развала и одряхления (Брежнев - старость). причем именно позднебрежневский период породил политико-административную структуру, ближе всего напоминающую бюрократический централизм типичного “государства-нации"... Русские стремятся любой ценой избежать такого поворота событий, поскольку их политическая воля несовместима с узкими нормативами рационального и усредненного количественного существования в рамках бюрократически эффективного механизма. Русские готовы идти на немыслимые жертвы и лишения, лишь бы реализовалась и развивалась национальная идея, великая русская мечта.

Не нехватка “жизненного пространства" и не экономическая необходимость подвигали русский народ все более расширять свои границы на Восток, на Юг, на Север, на Запад. Недостаток земли никогда не служил истинной причиной русского имперостроительства.

Иную точку зрения по этому вопросу высказал выдающийся русский философ Николай Бердяев: “Есть соответствие между необъятностью, безграничностью, бесконечностью русской земли и русской души, между географией физической и географией душевной. В душе русского народа есть такая же необъятность, безграничность, устремленность в бесконечность, как и в русской равнине. Поэтому русскому народу трудно было овладеть этими огромными пространствами и оформить их. У русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы. Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности... Долгое время силы русского народа оставались как бы в потенциальном, не актуализированном состоянии. Русский народ был подавлен огромной тратой сил, которой требовали размеры русского государства. Государство крепло, народ хирел, говорит Ключевский" [12].

Конечно, многие “красно-коричневые” идеи переживали кризис. После 1996 г. оказались маргинализированными силы, возлагавшие надежды на реставрацию СССР; то же самое можно сказать и о большинстве панславистских проектов. Более того, ни Ельцин, ни Путин не отбросили тезис о создании надэтничного российского государства; но произошла серьезная подмена его содержания и практики воплощения в жизнь.

Реальная политика в современной России свидетельствует о том, что о равноправии в национальных отношениях нередко забывают. Часто оно подменяется созданием привилегий для представителей русского этноса, коренных жителей, которые противопоставляются инородцам. Вторая чеченская война (1999-2000 гг.) наглядно показала, что Россия отбросила принцип добровольности членства, изначально заложенный в основу федеративного устройства государства.

ном Кавказе, но и соседствующая с расизмом практика преследования “лиц кавказской национальности” по всей стране.

Значительно усилилась государственная централизация, которая под флагом борьбы с “местными князьками” нарушает демократические нормы и принципы. Одной из первых мер Путина после его прихода к власти стало деление страны на семь федеральных округов во главе с уполномоченными президента. Интересно, что новая управленческая структура полностью соответствует делению России на военные округа. Еще более негативную роль сыграл переход Кремля в 2004 г. от политики избрания губернаторов и глав республик к их назначению президентом.

В России набирает обороты курс на культурную ассимиляцию малых народов. Этому содействует происходящий на наших глазах пересмотр границ субъектов федерации, ликвидация ряда этно- территориальных образований за счет их “добровольного” присоединения к русским (по населению) краям и областям. Только за последнее время на так называемых референдумах были ликвидированы Коми-Пермяцкий, Таймырский, Эвенкийский, Корякский, Усть- Ордынский Бурятский, Агинский Бурятский автономные округа. Запланирован референдум по аналогичному вопросу в Ненецком автономном округе.

В области внешней политики с самого начала Россия взяла курс на превращение бывших постсоветских государств в зависимые от Кремля образования, поддержку в них авторитарных режимов либо сепаратистских движений в тех странах, которые сделали выбор в пользу сближения с Западом (Молдова, Грузия). К этой политике после прихода к власти Путина была добавлена еще одна важная составляющая: энергетический шантаж несговорчивых соседей и слишком самостоятельных союзников (Беларусь).

Произошли перемены и в отношениях с Западом. На смену политики взаимовыгодного партнерства пришел традиционный курс на поиск “западного следа” за всеми бедами и проблемами России; попытка играть роль сверхдержавы, опираясь на богатые энергетические ресурсы; быстрое восстановление военного потенциала для обеспечения перехода в политическое наступление в тех регионах, которые РФ считает зоной своих жизненных интересов.

В начале 2000-х гг. новое российское руководство переформулировало концепцию национальной идентичности. Многие западные политологи назвали данный набор идей практической идеологией Путина.

По мнению профессора Калифорнийского универстиета (США) Стивена Фиша, положительным моментом новой доктрины является ее акцент на надэтниче- ской сущности российской нации, государственном национализме. однако его не следует путать с гражданским национализмом. Понимание гражданственности в ней является в высшей степени этатистским. членство в национальном сообществе, социальная солидарность и безусловная преданность государству и режиму должны, по мнению путина, стать ядром общественного сознания и идентичности граждан.

тремя китами новой русской идеи являются преданность президенту, вера в армию и диктатура закона. президент выступает как высшее воплощение государственной власти, гарант Конституции, поэтому лояльность ему отождествляется со служением основному Закону и самому государству российскому. Армия должна восприниматься гражданами как объект национальной гордости, оплот нерушимости границ и территориальной целостности. восстановление силы закона может положить конец незащищенности граждан, содействовать преодолению правового нигилизма в обществе и структурах управления.

С. Фиш считает, что сама по себе практичекая идеология, ислючающая этнич- ность и содействующая развитию инклюзивного национализма, не несет в себе ничего антидемократического. но ее этатистский характер и институты, выбранные в качестве символов воплощения национального духа, не могут не вызывать скептического отношения. возвеличивание президента как персонификации государства не может не вести к культу личности, не имеющему ничего общего с демократией. Рассмотрение армии как воплощения национального величия чревато возвращением тех времен, когда вооруженные силы использовались для подавления гражданского населения, а не достижения побед на поле брани. Закон же служит пока что в России орудием в руках государства, подчинившего себе общество [13].

Демократизация политической системы. Не менее важной задачей, поставленной российскими реформаторами в начале 90-х гг., было коренное преобразование политических институтов, их радикальная демократизация. Для того чтобы объективно оценить изменения, произошедшие в этой области в современной России, следует вначале выделить ключевые черты старого политического порядка.

Большевики, пришедшие к власти в 1917 г., стремились к установлению социалистического строя, который в их представлении означал, прежде всего, переход к общественной, а точнее, государственной собственности на средства производства. Политическая власть должна была осуществляться от имени трудящихся коммунистической партией, авангардной силой профессионалов-революционеров, которые в силу знания ими законов общественного развития имели право на монопольное господство в сфере общественного управления.

Первоначально в политической системе Советской России сформировалось два центра власти - советский и партийный. Некоторые исследователи рассматривают советы как форму массовой, идущей снизу (grass-root) демократии, с помощью которой рабочие и крестьяне могли реально отстаивать свои интересы. Другие, в частности

Ч.              Эндрейн, называют ранний постреволюционный этап российской

истории периодом деятельности популистской мобилизационной системы. Ему на смену уже в годы гражданской войны пришла эли- тистская мобилизационная система, окончательно утвердившаяся при Сталине [14]. Ее целями была максимальная концентрация ресурсов России для осуществления быстрой модернизации.

Мобилизационный элитистский режим в России, в котором партия управляла советами, был достаточно результативным. В его рамках КПСС могла назначать и контролировать правительство, не становясь сама правительством. Существовали довольно широкие возможности для массового политического участия и рекрутирования лидеров. Сохранялся демократический фасад для советского населения и внешнего мира, в том числе и фасад федерализма: советские республики сохраняли автономию, но контролировались единой общесоюзной коммунистической партией. КПСС представляла собой небольшую, жестко централизованную и элитарную организацию. Она достигла своей максимальной численности в 1989 г.: тогда в состав компартии входило 20 млн чел., что составляло 9% взрослого населения.

однако у данной политической модели были и серьезные недостатки, которые стали перевешивать ее достоинства, когда СССР вступил в этап позднего индустриального общества.

во-первых, это сверхцентрализм и бюрократизация такой системы. чиновники, как правило, не проявляют высокой инициативы, потому что их положение зависит от вышестоящего начальства, которое заинтересовано в послушании и лояльности, а не в инициативности подчиненных.

Во-вторых, проблема легитимной и мирной передачи власти. Официально считается, что в системах советского типа отсутствуют антагонистические социальные противоречия и поэтому им не свойственны острые политические конфликты с применением насилия. на самом деле это не так. политическая борьба все время разъедает данную систему. однако она является не публичной и гласной, а скрытой от глаз внешнего наблюдателя. У. черчилль назвал ее “борьбой бульдогов под ковром". Конфликты различных группировок правящей элиты, как правило, набирают обороты, когда дело касается смены высшего руководства. И после смерти Ленина, и после кончины Сталина, и во время отстранения от должности Хрущева советское общество сотрясалось от заговоров с использованием спецслужб и армии. В послебрежневский период борьба приобрела более мягкие формы (сговор тех или иных лидеров против других лидеров), но она оставалась достаточно интенсивной.

В-третьих, проблема пожизненного “генерального секретарства" В первой половине 80-х гг. СССР столкнулся с серьезной проблемой: три престарелых генеральных секретаря ЦК по очереди сменили друг друга, уйдя в мир иной. Пожилые руководители были не в состоянии проводить необходимые для страны реформы, что усугубило и без того плачевное состояние советской экономики.

В 1985 г. впервые за долгие годы у власти в Советском Союзе оказался молодой руководитель. Горбачеву было всего 54 года, когда он стал генеральным секретарем. Первое время он пытался следовать традиционным курсом: в СССР была принята стратегия ускорения развития народного хозяйства, прошла очередная кампания борьбы за повышение качества выпускаемой продукции. Однако очень скоро руководству стало понятно, что ограничиться полумерами уже невозможно. Нужна была радикальная реформа народного хозяйства, перевод его на рыночные рельсы развития. В свою очередь, чтобы обеспечить эти преобразования, необходимо было отстранить от власти консерваторов, мобилизовать широкую общественную поддержку проводимым реформам. Так родилась новая стратегия развития страны, которая получила название перестройки и гласности. На деле это была стратегия либерализации системы сверху. Инициаторы реформ не собирались создавать себе серьезных конкурентов в обществе и допускать их к участию в борьбе за власть по демократическим правилам [16].

В 1987 г. политика перестройки и гласности была дополнена новым политическим мышлением в области внешней политики, отказом от конфронтации с США и Западом, утверждением приоритета общечеловеческих ценностей над классовыми в условиях обострения глобальных проблем современности.

В области внутренней политики были выдвинуты концепции демократизации и социалистического правового государства. Первая была направлена на демократизацию КПСС, а также введение состязательности кандидатов во время выборов (такой эксперимент был проведен во время выборов в местные советы 1987 г.). Большие надежды возлагались также на демократизацию сферы материального производства. На предприятиях были созданы советы трудовых коллективов, а на некоторых рабочие получили право избирать директоров. Эксперименты с производственной демократией не увенчались успехом, потому что без демократизации политической системы на макроуровне невозможно создать народовластие на микроуровне социума. Концепция социалистического правового государства была направлена на обуздание всевластия КПСС, повышение значимости законности, без чего было немыслимо надеяться на успех рыночных преобразований.

важным этапом в реализации стратегии перестройки стала XIX партийная конференция в 1988 г. именно на ней было принято решение коренного реформирования политической системы: проведения соревновательных выборов на съезд народных депутатов СССР. Конференция содействовала также освобождению судебной системы страны от жесткого партийного контроля. В 1989-1990 гг. повсеместно прошли полусвободные выборы в советы всех уровней. В ряде мест избиратели, впервые получившие альтернативу “нерушимому блоку коммунистов и беспартийных", проголосовали против официальных кандидатов и поддержали независимых. Это позволило сформировать из депутатов съезда влиятельную оппозиционную фракцию в виде межрегиональной депутатской группы.

В эти же годы политика перестройки столкнулась с серьезным вызовом, связанным с демократизацией Восточной Европы и усилением движения за независимость в ряде республик СССР. Невмешательство Советского Союза в процессы, происходившие в Польше, Венгрии, ГДР, Чехословакии, свидетельствовали о фактическом отказе Горбачева от так называемой доктрины Брежнева, которая рассматривала Восточную Европу зоной советского влияния, поддерживая там консервативные коммунистические режимы в их борьбе с реформаторами.

Гораздо более болезненно Кремль реагировал на провозглашение независимости Балтийскими республиками, укрепление позиций национал-демократов в Грузии, Азербайджане, Молдавии, Украине. Данные процессы свидетельствовали о том, что власти теряют контроль над провозглашенной ими же политикой реформ, а либерализация системы сверху превращается в ее демократизацию снизу. Показателями усиления этой тенденции стали шахтерские забастовки, создание ряда независимых общественных объединений в России, усиление антикоммунистических настроений в СССР. Именно под давлением снизу власти пошли на отмену 6 статьи Конституции 1977 г., которая гарантировала “руководящую и направляющую роль КПСС" в советском обществе и государстве.

В марте 1990 г. Горбачев был избран президентом СССР на съезде народных депутатов. Однако данный шаг не спас кремлевское руководство от быстрой утраты контроля над процессами в стране. В этот период резко обострились отношения между Россией и Союзом. На выборах на съезд депутатов РСФСР оппозиционное коммунистам движение Демократическая Россия получило более 40% голосов, что позволило в июне 1990 г., вопреки воле М. Горбачева, избрать Б. Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР. Российские депутаты проголосовали за пакет радикальных экономических реформ, включающий ликвидацию центрального планирования, либерализацию цен, приватизацию предприятий.

Не увенчалась успехом и попытка Кремля избежать распада Советского Союза. Новый Союзный договор к апрелю 1991 г. одобрили только девять республик из пятнадцати. Осознавая угрозу полной утраты власти, консервативные силы в союзном руководстве 19 августа 1991 г. совершили попытку государственного переворота, которая через три дня была подавлена благодаря решительным действиям российского руководства, поддержанного десятками тысяч жителей Москвы.

Подавление августовского путча резко изменило баланс сил в отношениях между Россией и Союзом в пользу России. Была запрещена коммунистическая партия как организация, непосредственно причастная к антиконституционному перевороту. Осенью 1991 г. произошло поглощение союзных министерств российскими. К концу 1991 г. Горбачев оказался президентом без страны: 8 декабря было учреждено новое межгосударственное объединение Содружество Независимых Государств (СНГ), которое пришло на смену СССР. Все это вынудило Горбачева 25 декабря подписать указ о сложении с себя властных полномочий.

С крушением СССР Съезд депутатов, Верховный совет РСФСР, а также президент Российской Федерации, избранный на всеобщих выборах 12 июня 1991 г., стали высшими органами российской власти. С августа 1991 г. по октябрь 1993 г. они находились в состоянии острого политического соперничества. Ельцин требовал сосредоточения в своих руках значительных властных полномочий для осуществления курса радикальных реформ. В октябре 1991 г. президент получил право проводить преобразования путем издания декретов, он также добился полномочий назначения глав администраций регионов. В 1992 г. Ельцин становится не только главой государства, но и главой правительства, чтобы придать большую легитимность экономическому курсу шоковой терапии, который взялась осуществлять команда реформаторов во главе с вице-премьером Гайдаром.

Болезненный характер российских экономических преобразований для большинства жителей страны привел к формированию и укреплению антиельцинской оппозиции. Центром ее стал Верховный совет, а также некоторые члены команды Ельцина. Например, вице-президент Руцкой назвал политику Гайдара “экономическим геноцидом”. Депутаты российского парламента стали блокировать реформаторское законодательство, они отказались принять новую Конституцию, в марте 1993 г. предприняли первую попытку вынесения импичмента президенту. 21 сентября новая сессия Верховного совета приняла закон об импичменте. В ответ Ельцин издал декрет о роспуске Верховного совета и проведении новых парламентских выборов в декабре 1993 г. После десятидневного противостояния и штурма Белого дома (резиденции Верховного совета) оппозиция была подавлена. Сотни людей погибли в ходе проведения специальной операции в Москве.

Политическими последствиями победы президента в противостоянии с парламентом стали: роспуск местных советов и замена их небольшими представительными собраниями, принятие нового избирательного закона, основанного на мажоритарно-пропорциональной системе, разработка проекта Конституции, который предусматривал замену Верховного совета двухпалатным парламентом. Новый Основной Закон предоставлял очень большие полномочия главе государства и исполнительной власти в ущерб парламенту и законодательной власти. Президент получал право издания декретов, имеющих силу закона, контроля над внешней политикой, роспуска парламента, контроля над национальной безопасностью. Последнее обстоятельство позволило Ельцину в 1994-1996 гг. развязать кровопролитную войну в Чечне. К этому следует добавить и возможности полного всевластия исполнительных органов на местах, что породило господство авторитаризма в большинстве российских субъектов федерации. Проект Конституции выносился на референдум, который проходил параллельно с парламентскими выборами в декабре 1993 г.

Практически одновременно с радикальными политическими преобразованиями в России происходила трансформация централизованной административной экономики в рыночную. Известно, что ни одна страна мира не является полностью рыночной. Тем не менее российское правительство предложило довольно радикальную программу реформ в этой области. Первым шагом стало полное устранение государственного контроля над большинством цен, их либерализация. В 1992 г. это привело к взрыву цен, длительной инфляции, сокращению производства на целом ряде предприятий. Социальным последствием стало быстрое обеднение населения, рост социального неравенства. Если разрыв доходов 10% бедных и 10% богатых семей в 1991 г. составлял 5,4%, то в 1993 г. он достиг 11%. В 1994 г. доля населения, которая жила ниже черты бедности, составила 24 млн чел. (16% населения). С 1994 г. начался медленный рост доходов, который продолжался до финансового дефолта 1998 г.

Параллельно шел процесс быстрой приватизации. К середине 90-х гг. 70% крупных и средних предприятий и 80% мелких стало частной собственностью. Только за один 1995 г. свое дело завели 1 млн чел., сделавшись мелкими и средними предпринимателями. На них работало 12 млн наемных работников [17].

Таким образом, процесс демократизации политической системы России столкнулся с рядом серьезных трудностей уже в самом начале его осуществления. Известный российский политолог Андрей Мельвиль считает, что демократизация происходила в неблагоприятных социальных условиях (факторы структурного характера), которые не могли не оказать крайне негативного влияния на ее эффективность и итоги.

Прежде всего, российские реформаторы, по мнению А. Мельвиля, допустили фатальную ошибку, когда предположили, что “дикого рынка” вполне достаточно для обеспечения экономического и социального фундамента политической демократии. Прежняя экономическая система была разрушена до того, как эффективная демократическая власть возникла. В результате появился не столько экономический, сколько политический рынок (полукриминальный), на котором заключались сделки между крупными политическими и экономическими кланами, объединившими в своих руках власть и собственность. Со временем эти картели стали весьма могущественными. Они отказались от делегирования полномочий своим представителям для их отстаивания политическими методами, но сами превратились во влиятельных политических игроков. Данная группировка не заинтересована в конкурентной рыночной экономике. Она хорошо адаптировалась к государству, которое приватизировало, и желает лишь сохранения своей монополии. Конечно же, не существует полного согласия между картелями, но ведется постоянная борьба за передел собственности внутри финансового, топливно-энергетического и сырьевого сектора в целом, а также между ними и технологически производственным сектором ВПК. Борьба эта идет политическими методами за обеспечение влияния и контроля над экономической политикой государства.

Важным социальным препятствием на пути демократизации было отсутствие развитого среднего класса в России, который в соответствии со структурными теориями транзита является важнейшей общественной силой, выступающей за утверждение и развитие демократических институтов и процедур. А. Мельвиль указывает, что в отличие от западных обществ в бывшем СССР сложился так называемый старый средний класс, не имеющий частной собственности. Он включал в свои ряды образованных профессионалов, которые занимали особые институциональные позиции в государственной системе. Процесс “быстрых рыночных реформ” в России привел к его размыванию и расколу на незначительное привилегированное меньшинство и массу пауперизированного населения. Новый же средний класс в РФ все еще не появился.

Наконец, политические преобразования происходили в условиях кризиса национальной идентичности и усиления влияния национализма либо в этноцентристской, либо в имперской его формах, которые, как справедливо указывает А. Мельвиль, совершенно несовместимы с демократией [18]. Американский политолог З. Бжезинский сформулировал в свое время дилемму, которая сохраняет свою актуальность и сегодня: “Россия может быть или империей, или демократией, но она не может быть и тем и другим одновременно” [19].

Помимо проблем структурного характера, нерешенность которых тормозила процесс политических реформ, А. Мельвиль выделил также и несколько чисто внутренних факторов, специфичных для России и связанных с особенностями политических решений, принимавшимися правящими элитами, которые только усугубляли ситуацию и фактически отбрасывали страну от демократии, а не приближали к ней.

Во-первых, демократическое движение в России, в отличие от стран Центральной и Восточной Европы, не представляло собой новый уровень развития прежнего диссидентского движения, очень слабого в СССР и практически уничтоженного в брежневскую эпоху. Российские демократы были наиболее дальновидной частью КПСС, которые вначале стремились лишь к либерализации системы. Безусловно, ими двигали и карьерные соображения, когда они перешли на антикоммунистические позиции. Той части российской оппозиции, которая имела интеллигентские корни, была присуща идеализация рынка и демократии (весьма далекая от реальности) как некого высшего блага. Уже в 1992-1993 гг., после “шоковой терапии” и расстрела парламента, в рядах российского демократического движения разразился подлинный идейный кризис. Ельцин отказался включить в свою команду очень многих демократов, его заботой стало укрепление личной власти и поддержание харизмы лидера, а не создание демократических институтов.

Во-вторых, в России не был заключен формальный пакт между командой демократов, с одной стороны, и их ортодоксальнокоммунистическими противниками, с другой. Согласно большинству теорий транзита, такого рода соглашения содействуют успеху демократизации, поскольку приучают бывших врагов следовать общим правилам политической игры. Вместо переговоров за “круглым столом” и соглашения в России восторжествовал неформальный пакт между двумя политическими сторонами, что нашло свое выражение в сохранении большого количества руководящих позиций в центре и на местах за представителями бывшей номенклатуры. Все это происходило закулисно и вело не к укреплению демократических процедур, но к еще большему углублению пропасти между обществом и властью.

В-третьих, Ельцин и его окружение отказались проводить так называемые конституирующие выборы (founding election) после подавления путчистов в 1991 г., когда демократические идеи пользовались еще абсолютной поддержкой в обществе. Причина этого, по мнению

А.              Мельвиля, заключается в том, что Ельцин не хотел делиться своими лаврами победителя с представителями демократических сил. Это привело к тому, что было упущено время для формирования сильного и ориентированного на реформы парламента. На результаты же декабрьских выборов 1993 г., которые оказались формально первыми, оказало негативное воздействие глубокое разочарование общества “шоковой терапией” и разгоном президентом Верховного совета. Они оказались выборами разочарования (elections of disappointment), которыми в других переходных странах обычно оказываются вторые по очередности выборы в легислатуру.

В-четвертых, демократические реформы проводились в России традиционными для этой страны административными методами. Это связано с тем, что российское общество не формирует государство, которое обслуживает его разнообразные интересы, но, скорее, само является результатом воздействия со стороны власти. Все реформы в России, начиная с петровских времен, проходили по этой модели: сверху вниз. Но так невозможно осуществлять демократизацию, направленную на стимулирование автономного гражданского участия: снизу вверх. В некоторых странах, достигших успеха в процессе транзита, инициатива также принадлежала реформаторам в правительстве, но только на первом этапе преобразований. На втором этапе импульс реформ всегда подхватывался гражданским обществом.

В-пятых, на процесс реформ очень сильное влияние оказали авторитарные тенденции, проявляющиеся не только в деятельности антидемократической оппозиции, но также и в поведении президента, и в ряде конституционных норм и принципов, которые содействовали изменению баланса сил в пользу исполнительной власти [20].

Ничего удивительного нет в том, что в России сложилось весьма противоречивое отношение общественного сознания к демократии. Как указывает профессор Оксфордского университета, известный специалист по России Арчи Браун, к концу 90-х гг. большинство россиян демонстрировали свое разочарование этим типом политической системы и даже многими демократическими ценностями. Наиболее привлекательными для них оказались спокойные брежневские времена. Количество людей, которые соглашались с тем мнением, что было бы лучше, если бы в 1985 г. в стране не предпринимались никакие реформы, увеличилось с 44% в 1994 г. до 58% в 1999 г. Количество респондентов, которые положительно оценивали деятельность Сталина, выросло с 18% до 26% за тот же период. Количество сторонников перестройки за 5 лет сократилось с 16% до 9% [21]. В середине 90-х гг. 1/4 часть граждан России заявляла, что спасти страну может только сильная авторитарная власть - “русский Пиночет”. В конце 90-х российские элиты нашли подходящую кандидатуру на эту роль - премьера и бывшего директора ФСБ Владимира Путина, который стал президентом в 2000 г.

По мнению М. Макфаула, смена власти в Кремле может быть оценена, как “шаг вперед и два шага назад”. Безусловно, позитивным моментом стало то, что впервые в истории России переход верховной власти из рук в руки произошел с помощью электоральных про-

вали на адриатическое побережье Югославии... Во всем том слышится что-то очень родное, неясно лишь, каким образом сумеют поделить наследие дуче два наиболее вероятных кандидата на эту должность в 2000 г. - А.И. Лебедь и Ю.М. Лужков. Для того чтобы любимый некогда итальянцами лозунг Duce a noi! зазвучал на просторах России, идеальным было бы слияние этих двух условных пассажей в единое целое" [22].

Прежде всего, победа Путина была обеспечена изменением отношения россиян к войне в Чечне после вторжения отрядов Басаева в Дагестан летом 1999 г. и взрывов домов в Москве и Волгодонске. В результате этих событий большинство граждан России рассматривали свою страну как жертву внешней агрессии и были готовы принести любые жертвы во имя восстановления ее территориальной целостности. Решительные действия Путина в Чечне резко повысили его рейтинг еще в то время, когда он был премьер-министром.

Путин смог также максимально использовать в свою пользу слабость оппозиции. Российские коммунисты, в отличие от своих восточноевропейских коллег, мало изменились за прошедшее время и могли рассчитывать на поддержку лишь относительно небольшого собственного электората. Либеральные идеи были дискредитированы в глазах россиян непопулярным ельцинским руководством, поэтому партии правоцентристской ориентации потеряли многих своих сторонников. Единственный реальный конкурент путинского Единства на статус партии власти - Отечество - Вся Россия (ОВР) была фактически исключена из политической борьбы массированной кампанией дезинформации, которую обрушили на нее подконтрольные Кремлю СМИ в ходе парламентских выборов 1999 г.

Наконец, еще одно обстоятельство психологического свойства содействовало политическому триумфу Путина: его победу многие воспринимали как завершение революции и периода ожесточенного противостояния между коммунистами и демократами, как русский термидор, который открывал новые горизонты и новые возможности для самых разных людей [23].

Консолидации власти Путина содействовало существенное повышение цен на энергоресурсы и другие товары российского экспорта на мировом рынке. Это позволило обеспечить устойчивый экономический рост. В 2000 г. он составил 10% ВВП, в последующие годы несколько замедлился. В свою очередь, данный фактор обеспечил рост реальных доходов населения и содействовал значительному сокращению количества людей, живущих ниже уровня бедности (с 29% в 2000 г. до 18% в 2004 г.). Владимир Путин превратился в самого популярного российского политика. По данным ВЦИОМ за июль 2006 г., президент пользовался поддержкой 87% населения России, причем 60% на момент проведения исследования доверяли ему полностью [24].

Обладая столь внушительной и стабильной поддержкой, президент РФ мог содействовать возвращению России на путь демократических реформ, но не захотел делать это. В годы правления Путина Россия из эксклюзивной демократии, каковой она, по мнению А. Мельвиля, оставалась при Ельцине (не допускавшей свободного участия граждан в политическом процессе, но и не пресекавшей открытой конкуренции политических элит), очень скоро эволюционировала к однопартийному авторитаризму.

По мнению известного российского политолога Л. Шевцовой, “В. Путин лишь несколько рационализировал ельцинскую выборную монархию и отрегулировал отношения между различными сегментами политического класса. Он добился успеха в ослаблении патримониальных черт режима и на место ельцинской “атмосферы взаимной терпимости”, поставил элементы подчинения и подданничества. Однако сохранение механизмов персонального правления и слабость разделения властей объясняют, почему даже эта рационализированная система остается уязвимой. В любой момент атрофия или слабость одного кирпича вертикально организованной “президентской пирамиды” может привести к обрушению всей конструкции, что и случилось с советским государством” [25].

Л. Шевцова считает, что путинская Россия изначально представляла собой несколько модернизированную модификацию сложившегося уже при Ельцине неустойчивого гибридного политического режима, который одновременно опирался на весьма противоречивые основания: персоналистское руководство и демократическую легитимацию. Это открывало возможности для самых разных вариантов его дальнейшей эволюции: как к различным формам авторитаризма, так и к демократии.

“Когда Путин пришел к власти, перед ним теоретически было три варианта развития. Первый: начать создавать либеральную демократию с разделением властей. второй: перейти к рыночному авторитаризму, ограничивая роль бюрократии. третий: сделать выбор в пользу бюрократического капитализма с опорой на аппарат. Путин выбрал третий вариант... Он так и не смог - не сумел, не захотел - отказаться от четырех основных принципов, которые цементируют постсоветскую систему: нерасчлененной власти, доминирования аппарата, державничества и контроля государства над собственностью. Более того, сделав ставку на авторитарный вектор, президент тем самым изолировал модернистски настроенную часть общества, предоставив карт-бланш традиционалистским силам и конформистам. В ходе своего первого президентства Владимиру Путину удалось довольно быстро построить собственный политический режим. тем самым он подтвердил диалектику воспроизводства постсоветской власти: для того, чтобы контролировать ситуацию и получить собственную легитимность, преемник должен демонтировать политический режим своего предшественника, при этом прямо или косвенно возложив на него ответственность за свои будущие проблемы. Таким же образом будет формироваться

и режим путинского наследника, если только Путин решит уйти из Кремля в 2008 г. ... Сегодня власть нашла воплощение в президентской моносубъект- ности, возвышающейся над обществом и обществу не подконтрольной. При Ельцине эта моносубъектность имела авторитарно-монархическую природу, а при Путине - получила авторитарно-технократическое содержание. Президентские выборы 2004 г. легитимировали новый политический режим власти в России, который можно условно определить как бюрократически авторитарный. Похожие режимы существовали в Латинской Америке и ЮгоВосточной Азии в 60-70-е гг. Вот их основные компоненты: персонифицированная власть лидера, вынесенного над обществом; наличие в правительстве технократов, которые являются проводниками либеральных реформ; опора лидера на бюрократию и армию; участие западных монополий в развитии экономики; деполитизация общества. Не правда ли, все это напоминает российское единовластие?" [26].

Таким образом, успешная реализация “путинского проекта” означала, на наш взгляд, что российская правящая элита из термидорианской быстро превратилась в неореставрационную, выступающую за укрепление государства привычными для нее авторитарными методами. С данным выводом, безусловно, не согласны “идеологи” Кремля. Перед саммитом G-8, проходившим в Санкт-Петербурге в 2006 г., они развернули активную PR кампанию по навязыванию западным политикам и журналистам мнения о том, что с демократией в Российской Федерации все в порядке, просто она отличается от либеральной и носит ярко выраженный суверенный характер (см. вставку 15.4.).