Глава V МИССИИ СРЕДНЕВИЗАНТИЙСКОГО ВРЕМЕНИ (VII—VII! вв.)

I

В нач. VII в. политика «государственной» христианизации продолжалась. В 619 г. император Ираклий обратил «гуннского» вождя Органа. Подробный рассказ об этом обряде содержится у патриарха Никифора: «Владыка народа гуннов вместе с окружающими его вельможами и телохранителями прибыл в Византий и попросил императора просветить его в христианской вере ([лиеТавоа 8е тос Хрктосуйу).

№серЬоп агсЫер1зсор1 СопвШпипороНшт Оршсгйа Боггса (Ье1р- 1880), р. 12. жизнь крещение, он победил всех варваров-язычников при помощи доблести святого крещения»321. В составе так называемого Малоперещепинского клада, который принадлежал какому-то номадскому вождю 2-й пол. VII в., сохранился литургический дискос с вензелем императора Ираклия и греческой надписью Kou?pocTcx; яостршо<; («Куврат патрикий»). Этот предмет явно был подарен Куврату в миссионерских целях. Греки рассчитывали, что крещеный правитель будет применять подарок по прямому христианскому назначению322. Впрочем, смысл миссионерских подарков мог не «прочитываться» варварами. Это же относится и к христианству в целом: его восприятие неофитами отличалось от того, что пытались втолковать им миссионеры. Здесь можно вспомнить, как жившие на Дунае в V в. гунны именовали Феотима, епископа города Томы, «римским богом» (Sozomeni VII, 26, 6).

Ираклий323 пытался обратить и Кавказскую Албанию, никогда, заметим, не принадлежавшую Римской Империи.

Но в целом средневизантийский период характеризуется уменьшением удельного веса дипломатии сравнительно с силовыми методами. Это наблюдение применимо и к мис- сйи. Так, первое свидетельство массового обращения военнопленных можно найти в загадочном и легендарном Житии Панкратия Тавроменийского (BHG, 1410—1412). Время создания памятника определяется как VIII в., а его малограмотный язык выдает «популярное» происхождение; легенда, лежащая в основе Жития, зародилась на Сицилии, но окончательная конституция текста произошла, по-видимому, уже в Константинополе325. Сюжет этого памятника разворачивается главным образом вокруг сицилийского города Таормина, действие помещено в апостольские времена, однако многочисленные анахронизмы указывают на куда более позднюю эпоху. Самый важный из них — описание войны сицилийцев с народом «аваров», притом что первое появление на исторической арене реального кочевого народа с таким этнонимом относится к середине VI в. Действительно ли автор имел в виду аваров, вторгались ли когда-нибудь эти варвары на Сицилию, — все это нас сейчас не занимает. Аварская проблема в Византии достигла пика своей остроты в первой четверти VII в., и к этому времени, скорее всего, следует привязать зарождение той легенды, о которой пойдет речь ниже.

Итак, христианское войско Таормины во главе с неким Вонифатием разгромило аваров и захватило их в плен. Когда герой жития Панкратий начал служить литургию в присутствии пленных варваров, «весь полон изумился и пришел в восхищение, заслышав [его] сладкое пение, и стали они говорить друг другу: „Что за чин у них тут, что они так воюют, и так все устроено в их земле (яойх та^с sbai таитд, xai ev то!$ rcoXsfxotc тоихита, xai sv т?j у?} auT&v оитсос)? Какому богу они служат?“ Никто не решился рассказать им о [христианском] чине, Поскольку предводитель (таорминцев.

че, они все авары, племя весьма мерзкое, совершенно не владеющее [нашим] отеческим языком ([хг] 8’ оХсос тг^ построек уХсоса7]С яросеуу^оутос)“... Вонифатий распределил добычу... и полон весь, велев [воинам] стеречь каждого, сколько бы дущ он ни получил, дабы они приняли святое крещение. Приведя переводчика, [Панкратий] сказал им: „Мы христиане и исповедуем Христа, а если и вы выучитесь греческому и латыни, мы сделаем вас христианами (еосу [лавете ха1 и[леТс то 'ЕХХ'пукгй ха1 Рсо{ха1ат1, яоюО(Л?У и(ла$ Хрктауойс)“... А пленные через переводчика сказали: „Никогда, господа, не видали мы такого, что узрели на войне“. Блаженный сказал им через переводчика: „О мужи, поведайте нам о том великом, что вы увидали, а мы скажем вам слово могучего Бога“. А мужи эти сказали блаженному через переводчика: „Мы — народ аварский. Поклоняемся изображениям различных четвероногих как богам, [а также] огню, воде и нашим битвам. Мы увидели, как в вашем войске все сияет светом и пришли в изумление, ... и тотчас [наши жрецы] разбежались и сделались, словно воск, испытавший огня, и словно глина в воде“. Так сказали пленные. А блаженный [Панкратий спросил] их через переводчика: „Хочет ли око вашего разума (то отитисоу тт^ БюсуоСосс и(ло>у провеса), чтобы вы крестились и стали христианами?“ А эти мужи в один голос заявили: „Пожалуйста, сделай нас христианами“. И вот блаженный сказал Вонифатию: „Чадо, давай крестим их... Крестим этот народ“... А Вонифатий блаженному... „Не скрою от твоей святости, я призвал всех своих приближенных и велел им не говорить язычникам, какой мы религии, чтобы твоя святость во всем первой научила ((ла07]) истине.

В житийном рассказе, несмотря на сказочные подробности, явно присутствуют элементы, заимствованные из реальной жизни. Так, пленные могли принимать крещение не только под страхом смерти, но и добровольно — под впечатлением от военного превосходства христианской армии. Роль миссионера здесь минимальна: он никого ни в чем не убеждает, а лишь закрепляет успех, полученный в результате чуда. Самым же интересным является чудесное обретение «бессловесными» варварами человеческой, т. е., очевидно, греческой речи, без овладения которой византийский автор и не мыслит христианизации (см. ниже, с. 317)!

II

В середине VII в. массовое переселение аваров и славян на имперскую территорию, экспансия ислама, экономический и социальный кризис в Империи, а также резкое сокращение ее территории привели к тому, что прежние способы государственной христианизации варваров вышли из употребления — впрочем, не окончательно: в 777 г. Лев IV принял в Константинополе булгарского хана Телерига, присвоил ему титул патрикия, женил на своей родственнице и «принял его при крещении из божественной купели»327.

Ни о каких централизованных инициативах имперской власти по обращению племен мы помимо этого не слышим вплоть до IX в. Считается, что греческое христианство вообще прекратило свое распространение на два с лишним века328. В действительности же произошел временный упадок лишь той формы миссионерства, которая опиралась на дипломатию и вооруженную силу. Но именно это открывало больший простор для местной и личной инициативы329, каковые, быть может, проявлялись и раньше, но обречены были остаться в тени грандиозных государственных предприятий.

Какие же свидетельства самостоятельного миссионерства у нас имеются? В кратком житии вышеупомянутого Стефана Нового рассказывается о том, какая судьба постигла учеников этого святого после его мученической смерти от рук иконоборцев в 764 г.: «Один, будучи заключен в Сосфений, подвергся наказанию в виде усекновения носа и ссылки в Херсон. [Там] он понял, что его собираются убить ([хеХХс^ фс^еивт^аь) — и бежал в Хазарию, в которой и сделался епископом. Другой же, по имени Стефан, был сослан в Сугдею и, многим принеся пользу, обрел конец жизни. Точно так же умерли в ссылке оба Григория и многие другие»332. Как видим, агиограф рассматривает поездку безымянного иконопочитателя к варварам и миссионерство среди них как крайний шаг, вызванный угрозой для жизни! И все же перед нами — миссионерство по личному выбору, пусть и вынужденному обстоятельствами. Что же касается второго упомянутого в тексте персонажа, Стефана, то возникает неизбежное искушение сравнить его с другим знаменитым агиографическим персонажем, также Стефаном, епископом крымского города Сурож (совр. Судак)333.

III

Житие Стефана Сурожского в том виде, как оно дошло до нас, представляет собой лишь далекий отсвет изначального текста. Подчас его вообще объявляют фиктивным334. Подобный гиперкритицизм не представляется обоснованным, а кроме того, для наших целей полезна даже фантазия на миссионерскую тему, поскольку она неизбежно отражает если не повседневную практику, то по крайней мере представления о том, как должна происходить миссионерская деятельность.

Житие Стефана в его греческом варианте (.BHG, 1671) очень кратко и не содержит интересной для нас информации. Несколько более полна армянская версия335, которая до сих пор никак не использовалась для сопоставления с другими и которая, имея с ними много общего, все же разнится в важных деталях336. Стефан родился в Каппадокии; с семи лет читал Писание, в 18 лет оказался в Константинополе, где патриарх Герман, провидя в нем «великого просветителя», рукоположил его диаконом, а вскоре и священником337. Затем Стефан удалился в монастырь на Вифинском Олимпе. Тут в хронологии его жития наступает первая неувязка: когда ему исполнилось 35 лет, сказано в армянской версии, «умер епископ Сугдеи, и знатные люди города в сопровождении священников отплыли в Константинополь, к святому патриарху Герману и императору Феодосию, прозванному Андрамандин (Адрамитиец. — С, И.). Они попросили у императора и патриарха религиозного главу»338. Проблема в том, что Феодосий правил с 715 по 717 г., стало быть, Стефан должен был родиться ок. 680 г. — но тогда он, прибыв в 18 лет в столицу, не застал бы еще патриархом Германа, интронизованного лишь в 715 г. Если верить словам про 18 лет, то год рождения Стефана — как минимум 697. Видимо, автор армянской версии пошел на некоторое искажение хронологии, чтобы датировать рукоположение своего героя доиконоборческим временем, а на самом деле Стефан получил кафедру, вполне вероятно, и в самом деле из рук патриарха Германа, но императором тогда был уже Лев III, скажем, в 729 г. Если цифры армянского жития еще хоть как-то могут быть согласованы между собой, то славянский вариант, который утверждает, будто Стефан приехал в Константинополь в 15 лет, пробыл там еще 15 лет, а потом провел в монастыре еще 30339 — уже совершенно нарушает всякую логику, поскольку «продлевает» жизнь патриарху Герману. Однако вернемся к сюжету повествования.

Далее во всех версиях жития рассказывается о том, что разные люди предлагали разных кандидатов, и тогда ангел указал патриарху на «монаха Стефана, находящегося в такой- то пустыни». Стефану явился ангел и, согласно славянскому изводу, сказал: «Велит ти... Господь... ити в Соурожь, оу- строити церкви Господня оучениемъ твоимъ, собрати люди многы на верование Христово и спасти вся отъ капищныя прельсти, не точию се, но и дроугиа наоучи каатися»340. Несмотря на протесты святого (обычный житийный топос), его назначили «епископом митрополии Сугдеи»341.

Само по себе учреждение кафедры в таком пункте, как Сугдея, довольно знаменательно — дело в том, что населенный пункт в этом месте возник лишь во второй половине VII в.342, и тот факт, что в 715—717 гг. там уже успел умереть иерарх, допустим даже первый, свидетельствует о неслыханно быстром возникновении епархии в очень молодом городе, который, что самое существенное, лежал на границе варварского мира.

Итак, Стефан на «императорских кораблях» отбыл к месту служения. Политический статус Сугдеи был в это время весьма двусмысленным: с одной стороны, город вроде бы находился под контролем хазар, но с другой — там по-прежнему функционировали какие-то имперские учреждения343. Помимо христианского344, город имел и языческое (адыгское и хазар- ское) население. «Он обнаружил там, что большое количество жителей пребывает в идолопоклонническом нечестии. Он начал проповедовать Евангелие, укрепляя в вере верных и крестя неверных по всей этой языческой стране. Его слава распространилась во всей округе»345. Греческая версия жития также говорит об этом периоде жизни святого весьма скупо: «И засветился он не только для верных, но и для неверных, не только для ближних, но и для дальних. Подобно солнцу он всех просвещает (хатафат'&і) (или „крестит“. — С. И.) и освещает своей светозарной жизнью»346.

Проповедническая деятельность Стефана лучше описана в другом изводе жития, который сохранился только в славянском переводе. Следует помнить, что перед нами — агиографический текст, а потому многое в нем сгереотипизовано. Так, некоторые пассажи жития являются в сущности дословными цитатами из Жития Иоанна Златоуста, написанного Псевдо-Георгием Александрийским, ср. выше, с. 67 (ниже они выделены курсивом). Но даже в этом случае данный текст, хоть и не является исторической хроникой, тем не менее отражает расхожие представления того времени об идеальном миссионере. Согласно житию, Стефан «не пресгая учаше лю- дии, не точию въ церкви, но и в домех и на торжищихъ... Та- ко многи зловерныя оулови. Беседовагие же к нимь толикы приводя, иже оба языка добре ведяху, да сии творя оутрь въ граде многи пре- лтивгиаяся оулавляше, апостольскаго проповедапия истииоу указан. Повеле же имь дети своя оучити божесгвенымъ книгамъ и се оухитри отлоучая ихъ и изрешая отъ сети тоя иже почи- тахоуть, и оуказаше имь божесгвенаа словеса... Много же множсгво людий въ граде, и по местомъ темь, овии отъ нихъ Жряху капищемъ, а друзии инако, не ведуще коему бы ся подобало Богу молити и кланятися... Слышавше же людие поганий, о блаженемъ Стефане, яко великъ есть рабъ Божий, чюдеса творить дивнаа, и вероваша въ Господь, и кресгишася множьсгво бесчисмене. И посгави имъ множьсгво презвутеръ и диаконъ, якоже довлети людемъ на слоужбу церковную и жертву чисгоую и бескровноую положи имъ, правлениа оусгавы песненыя предасгь имъ, божесгвеную тайну»347.

Стало быть, Стефан не ограничивается христианской паствой, как это обычно делали православные иерархи в варварской стране, но идет к язычникам, обращаясь при этом не только к местной верхушке, но и к широким массам. Если эта черта и выдумана, зачем-то агиографу показалось нужным ее выдумать!

При Льве III, после начала гонений против икон348, Стефан приехал в Константинополь, где вступил в конфликт с импе- ратором-иконоборцем и попал в тюрьму349. Поскольку далее армянский агиограф рассказывает, что Лев III умер «через несколько дней» после второго допроса, учиненного им Стефану350, можно предположить, что святой прибыл в столицу не очень задолго до 740 г., года смерти Льва. При следующем императоре, «Константине Коприне (т. е. Копрониме. — С. //.), который правил с верой во Христа и с благочестием (K’ristosi havatornyer barepastut’eamb)», Стефана перед лицом правителя защищала императрица Ирина, дочь хазарского царя Вирхора351. Тот факт, что злостный иконоборец Константин V, проклинаемый всеми иконопочитательскими источниками, назван в армянском тексте благочестивым, свидетельствует о том, что греческий оригинал жития восходит к некоему тексту иконоборческой эпохи и тем самым Стефан не был позднейшим агиографическим измышлением352.

Славянское житие излагает этот эпизод так: «Царица его Феодора керческого царя дщи353 та бо ведаше святаго, слышала 5е о добродетели его и о оучении и о чюдесехъ его и рече ца- реви моужеви своему: господине царю, отец твой всадилъ бе въ темницоу архиепископа нашего Стефана Сурожскаго. Но мо- лютися, аще мя любиши выпоусги его»354. Как мы видим, цари- ца-хазарка защищает Стефана с позиций местного керченского патриотизма, что характеризует героя как человека, сумевшего расположить к себе хазарское население — видимо, местные жители воспринимали Стефана не как эмиссара константинопольской власти, а как «своего»! Ирина вышла замуж за Константина и уехала из Крыма в 732 г., но, как видим, продолжала хранить о нем благодарную память еще много лет.

Стефан был отпущен по заступничеству императрицы, «в то же время родился сынъ у царици, и крести его святый Стефанъ»355. Поскольку сын Ирины, будущий Лев IV, родился в 749 г., то мы получаем еще одну твердую дату жизни героя356. Потом Стефан был с почестями вновь отправлен в Су- рож (видимо, именно это называется ссььлкой в Житии Стефана Нового, см. выше, с. 120). Здесь уже славянская версия весьма скупа: «и пасяше оучениемъ своимь стадо свое»357. Зато армянское житие словоохотливее: «Прибыв в свою епархию, он нашел паству рассеянной и заброшенной. Он принялся проповедовать ей, укрепляя в истинной вере в Святую Троицу. Он говорил людям: „Смотрите, братья, сколько событий случилось у вас и у нас в эти трудные времена — но Бог в своем всемогуществе посрамил Его противников и укрепил вас в любви и стремлении к Нему“. Он соединил их всех и благодарил Господа, говоря: „Боже великодушный и милостивый, благодарю Тебя за то, что Ты еще раз сделал меня достойным моей паствы!“ Святой Стефан был сострадателен к нищим, гостеприимен к странникам; он кормил и навещал сирот и вдов»358. На какие трудности жителей Сугдеи намекает Стефан, можно, увы, лишь догадываться.

И армянская, и славянская версии говорят о том, что у миссионера сложились хорошие отношения с тарханом — хазарским наместником, однако армянская версия гораздо полнее. Ее текст дает основания предполагать, что изначальное греческое житие было написано в Сугдее и опиралось на ка- кие-то местные реалии, понятные тамошним читателям, но выброшенные позднее даже в самой богатой подробностями армянской редакции: «В это время царь Вирхор жил в Керчи. По каким-то причинам он вызвал к себе правителя Сугдеи, по имени Георгий, по фамилии Тархан. Опасаясь идти, тот обратился к Стефану: „Святой отче, царь зовет меня, и моя душа трепещет — зачем он меня призывает?“ Святой отвечал: „Не бойся, сыне. Этот вызов — к добру. Он вызывает тебя, чтобы женить, согласно мирским обычаям. Однако ты не соединишься с этой женщиной в течение трех лет, а по истечении трех лет ты придешь и построишь церковь во имя Святой Троицы“»359. Как видим, наместник предстает здесь уже как христианин. Славянский текст в этом смысле более осторожен: «В тоже бе время князь Юрий тарханъ и любя его свя- тый, по законоу Божию правяше власть свою всегда приходя къ святому Стефану, послоушаше его яко веляше ему тако творяше. Святый же велми оучаше его на путь спасеный»360.

Рассказ о жизни Стефана кончается сообщением, что он пробыл епископом 35 лет и умер в семидесятилетием возрасте 15 декабря361. Если, как мы предполагали выше, Стефан родился ок. 697 г., то год его смерти — примерно 767. Если обратить внимание на то, что кончина святого, согласно армянской версии, случилась в воскресенье, то получится, что он умер либо в 754, либо в 765 г. Сугдейский миссионер был похоронен в местной церкви св. Софии, где позднее поддерживался его культ; на его могиле совершались чудеса362, рассказ о которых уже не относится к нашей теме.

Ясно, что вышеописанного Стефана нельзя отождествлять с тем «Стефаном, недостойным епископом Сугдейским», который присутствовал на Соборе 787 г.363 Допустить, что наш герой прожил 90 лет, еще можно — но что он в таком возрасте был в силах совершать морские путешествия и принимать участие во многих заседаниях вселенского Собора, пожалуй, слишком оптимистично. Стефанов явно было двое, причем второй не являлся даже и преемником первого, поскольку в житии сказано, что таковым стал Филарет364.

IV

Между 692 и 753 гг. в горном Крыму появляется Готская епархия, охватывавшая т. н. «климаты», т. е. полунезависимое государство готов с центром в Доросе (совр. Мангуп)365. «Монах Кирилл, наместник епископа Готии Никиты»366, подписывал решения Собора 787 г. Кроме того, сохранилось Житие епископа Готского Иоанна (BHG, 891)367. Он описан там как храбрый противник иконоборчества и руководитель освободительного восстания против хазарской власти — но в то же время как весьма пассивный миссионер. Постоянно общаясь с хазарами, Иоанн, тем не менее, почти не пользовался контактами с ними для миссионерства; всего однажды, когда он сидел в тюрьме города Фуллы (видимо, совр. Коктебель), градоначальник-хазарин привел к нему своего больного сына, которого тот и крестил368.

Следующий агиографический персонаж, который мог, но не стал миссионером, — это Иоанн Психаит (BHG, 891). Он был при Льве V сослан в Крым за свои иконопочитательские взгляды, в Боспоре очень прославился многочисленными исцелениями. «И вот, когда его слава распространилась уже по всей тамошней округе, — повествует агиограф святого, — все стали собираться к нему, принося своих болящих... А когда и соседящие с Боспором язычники начали стекаться и сидели перед дверями святого (ouppeovTcov twv Tcapaxetfxevcov &0v6)v ттj Воотибрср 0upa- 0?v те той 6cytou xa0&Co(x?va)v), он счел, что их сборище — это наказание и что их похвалы умаляют его добродетель»369. Поэтому Иоанн, несмотря на протесты и сожаления жителей, ок. 822— 823 г.370 отправился назад в Константинополь. Этот случай особенно любопытный, поскольку варвары сами приходят к святому, а тот и не думает использовать благоприятный педагогический момент для их обращения, а напротив, бежит от них. В целом можно сказать, что для области, столь близко прилегавшей к византийским владениям, варварский Крым испытал сравнительно небольшое влияние христианства371. Так, все пять церквей, которые ранее причислялись археологами к ранневизантийскому времени, теперь датируются периодом не ранее VIII в.372 Проанализируем данные по Скалисгенскому могильнику (Бахчисарайский район), где хоронили начиная с V в., но подавляющее большинство погребений относится к VII—IX вв. В этом колоссальном комплексе, где к настоящему времени вскрыто 794 захоронения, в каждом из которых содержится по нескольку (как правило, от 4

до 9) скелетов, христианские крестики найдены лишь в № 258, 371 (2-й пол. VII в.); 332 — два (1-й пол. VIII в.); 388, 391, 416 — два, 478 — три, 601, 760, 771 — два (2-й пол. VIII— IX

вв.); 249а, 250, 269, 364 — два, 552, 561, 641 (не> датированы), да еще три разбросаны по территории могильника; сверх того, в склепе № 303а найден христианский образок, а в склепе 340 — перстень с изображением Георгия Победоносца373. Еще в могильнике найдено 11 надгробий с крестами374. Итак, на кладбище, которое начало функционировать уже в христианскую эпоху и где лежало более пяти тысяч человек, христианами были примерно 28 захороненных, происходивших из 19 семей. А ведь от Скалистого до Херсона — считанные километры! Таким образом, можно утверждать, что византийцы вплоть до IX в. не вели активной (по крайней мере, успешной) миссии даже на небольшом расстоянии от береговой полосы.

V

Падение персидской державы изменило баланс сил на Ближнем Востоке и привело к появлению во 2-й четверти VII в. на восточных рубежах Византии нового страшного врага— арабов. Разумеется, византийцы были знакомы с ними уже много столетий, но теперь арабы являлись носителями новой и весьма агрессивной религии — ислама. В столкновении с ним Империя потерпела ряд тяжелых поражений, причем не только военных, но и идеологических: во-первых, в мусульманство перешло подавляющее большинство обращенных ранее в православие арабов375; во-вторых, приход завоевателей приветствовали монофиситы и несгориане, видевшие в них освободителей отхалкидонитского гнета (см. выше, с. 111)376.

Суровое отношение мусульман к иноверческой пропаганде надолго сделало христианскую миссию среди них почти невозможной. Разумеется, официальная риторика «вселенского христианства» от этого нисколько не изменилась. В ответ на оскорбительное письмо арабского халифа Омара II (717— 720 гг.) император Лев III разразился посланием, скрупулезно воспроизводящим ранневизантийские клише: «Евангелие распространилось по всем народам и языкам человеческим, от одного конца вселенной до другого... и между отдаленными варварами... Живя в дальних странах, говоря иным языком, они не столько, сколько надобно, сведущи в преданиях истины. Но та же самая книга, Евангелие, на всех языках хранится цело и неповрежденно. Умолчу о многих языках, на которых преподаваемо было наше чудесное и спасительное богоучение, упомяну о некоторых, во-первых, наш греческий, во-вторых, римский, в-третьих, бадалийский (?), в-пятых (sic!), сирийский, в-шестых, эфиопский, в-седьмых, индийский, в-восьмых, ваш сарацинский, в-девятых, персидский, в-десятых, армянский, в-один- надцатых, ивирский, в-двенадцатых, агванский»377* Следует, однако, обратить внимание на то, что при всей гордости за универсальный характер своей веры, император отнюдь не пытается обратить халифа в христианство. И тогда, и позднее официальная переписка между византийскими и арабскими властителями, хоть и выливалась подчас в религиозную полемику, никогда не преследовала собственно миссионерских целей.

Иное дело — личные контакты между представителями двух религий. Таковые нередко имели следствием обращение. Чаще всего крестились, понятно, пленные. В Житии Фантина Исповедника, написанном во 2-й пол. VIII в. Петром Таврским, рассказано, как благодаря святому было отбито арабское нападение на Сицилию при Льве V378: святой потопил флот мусульман. А «пленные агаряне, уверовав из-за случившегося с ними чуда, были крещены, сделались христианами и не захотели больше возвращаться в свою землю»379. В середине VIII в. появляются и свидетельства о крещении мусульман на исламской территории. Некоторые носят легендарный характер: так, в сказании об отсечении руки Иоанна Дамаскина утверждается, что когда отрубленная Иоанну за его христианскую веру десница чудесным образом приросла обратно, «Эмир, восславив Бога, крестился сам, и весь дом его. ... А Иоанн, научив его всем велениям Христовым, а также переименовав его в Никифора, наставлял его раздавать [милостыню] нищим»380. Однако есть и более достоверные свидетельства: Стефан Саваит, племянник Иоанна Дамаскина, хотя и провел свою жизнь (725—794 гг.) в монастыре, много общался с арабами. В житии святого, написанном его учеником Леонтием (ВІЮ, 1670), упомянут целый ряд встреч Стефана с бедуинами. Иноверцы просят излечить их заболевшего соотечественника, объясняя просьбу так: «Мы знаем, что не ослушается тебя твой Бог»381; в другой раз Стефан просит арабских охотников пощадить косулю и те уважи- вают его, «славя христианскую веру»382. Но ни в одном случае Стефан не предлагает им креститься. Наконец, в житии описан эпизод, когда некий мусульманин383, излеченный святым, сам заявляет, что хочет стать христианином. Дальше в тексте приведена обширная формула отречения ог «пустой религии арабов», произнесенная этим человеком, и пересказаны его опасения, что бесы отныне станут преследовать неофита. Во всей сцене главную роль играет араб, а про Стефана говорится лишь: «Старец... благословил его и, просветив богоучительными речами, вручил ему кувшинчик с освященным маслом»384. Агиограф как будто намеренно ни словом не дает понять, побуждал ли герой Жития этого варвара к крещению; мало того, мы даже не узнаём, крестил ли он его вообще! Видимо, опасение репрессий со стороны мусульманских властей приводило к тому, что христиане не осмеливались

проповеДовать в открытую, ни крестить добровольцев — н0 вместо формального обряда иногда, как представляется, мог быть задействован какой-то литургический «суррогат», п0СЛе которого обратившиеся могли считать себя в каком-то смысле христианами. Арабский автор Аль-Джахиз (776— 869 гг.) пишет: «Причина роста и распространения христианства в том, что христиане получают сторонников из других религий»66.

Чрезвычайно интересно Житие Романа Новомученика, сохранившееся лишь в древнегрузинском переводе. Герой его с 771 г.67 сидел в арабской тюрьме в Багдаде. «Из Греции были приведены несколько пленных. (...) Из страха мучений и смерти... они отказались от христианской веры и перешли в веру сарацинскую. Когда же эти жалкие отступники увидели св. Романа, молящегося Богу, они пожалели об этом, и взяло их раскаянье. На следующий день пришла ночь воскресенья, и св. Роман встал и, бессонный, бодрствовал пред Богом в молитве и песнопениях. А греческие отступники были вокруг и, видя его, раскаивались... А когда рассвело, они подошли к нему со слезами и, покаявшись в грехах, стали спрашивать его, что им делать. Тут святой стал ругать их за глупость их и за оставление правой веры. А затем обратился к ним с увещеванием и укреплением и научил их, что им делать для блага их души, и сказал: „Хотя вы согрешили и впали в величайшее нечестие... тем не менее обратитесь к Богу живому, покайтесь в ваших деяниях — и будут жить души ваши. Ибо Он есть человеколюбец...“ Так и подобным образом наставлял блаженный муж этих грешников... А стражи видели, что они плакали У ног св. Романа, и донесли об этом князю. Он призвал святого и сказал ему: „О враг Бога и враг слуг Его!.. Ты ныне убеждаешь этих верных сарацин, чтобы они стали христианами?“ Отвечал св. Роман и сказал: „Как видите, я связан и стеснен. Меня стережет толпа соглядатаев и нет мне отдохновения. Иет у меня возможности к кому бы то ни было обращаться, но еели ко мне кто-нибудь подходит и спрашивает меня о моей Вере, я готов бесстрашно и бестрепетно наставить его в лучшем, что предпочтительно и спасительно для души“»385. Рома386 был казнен в г. Карры в 778 г. Нельзя не признать, что хо^ смерть святой встретил и мужественно, НО его миссионерское поведение было весьма осмотрительным: он не адресовался и*, прямую к принявшим ислам грекам и воздействовал на ни* лишь примером своего поведения. Только дождавшись, чтобы они сами к нему обратились за советом, Роман приступил к увещеваниям. Эту свою стратегию святой честно излагает араб, скому князю: не проявлять собственной инициативы, но если она проявлена другой стороной, то действовать не колеблясь.

Человеком, которому «по должности» предписывалось бла- говесгвовать варварам, был Феодор, епископ Эдесский, живший, по всей видимости, между 776 и 856 гг. Его Житие (BHG, 1744) изобилует анахронизмами и вымышленными историческими событиями, однако оно весьма существенно для нас как памятник миссионерских представлений. В самом начале Жития сказано, что Феодор «от Бога получил равноапостольную (laowroaToXixrjv) благодать широко проповедовать (xTjpurrsiv 8кх- яриа?с*>0 слово истины»387. Впрочем, дальнейший рассказ рисует святого как человека сугубой осторожности: он делает все возможное, чтобы избежать прямой проповеди мусульманам. Исцелив багдадского халифа Муавию388 и снискав его благоволение, Феодор тотчас просит о расправе с представителями конкурирующих христианских церквей. Сказано — сделано! «Манихеи предпочли креститься и присоединиться к святой церкви, чтобы не подвергнуться наказанию. За исключением немногих, они все приняли крещение; те же, кто упорствовал в отеческом беззаконии, погибли ужасной смертью. Подобным же образом из тех, кто держался несгорианских и евти- ^анских верований, одни влились во вселенскую церковь и были пощажены, а остальные изгнаны из города. И христианский народ Эдессы стал одной паствой, ведомой одним пас- ть1рем, за исключением сарацинов»389.

К обращению самого халифа Муавии Феодор приступает с невероятными околичностями и только после настоятельных просьб самого властителя. Лишь когда последний прямо выражает желание креститься, герой заявляет ему: «Я послан возвестить тебе слово правды»390 — и приступает к религиозным наставлениям. В конце концов Феодор «дал царю символ веры в письменном виде на сирийском языке» и «сделал его из агарянина христианином»391. Сам же обряд крещения был проведен тайно, когда халиф под предлогом охоты выехал на берег Тигра и обратился к Феодору, цитируя слова евангельского евнуха «эфиопа», обращенные к апостолу Филиппу (ср. с. 18): «О, духовный отче, вот вода и спокойное место,— что мешает мне принять крещение?» После этого святой нарекает Муавию Иоанном и крестит также его телохранителей — аланов392. Среди духовных наставлений, преподанных Феодором халифу, наверняка присутствовали и разъяснения насчет особой религиозной роли, принадлежащей Византии: во всяком случае, Муавия-Иоанн тотчас посылает своего крестителя в Константинополь с просьбой о частице от Крестного древа393. До поры до времени халиф исповедует христианство секретно, в особом покое дворца, там же он прячет и полученную от императора святыню. Имея тайную поддержку Муавии, Феодор отваживается на единственный акт косвенного миссионерства— вступает в дискуссию с иудеем, которого чудесным образом тотчас лишает дара речи. После этого «многие из сара- Цинов, евреев и персов уверовали в Господа»394. Когда же ха- лиф наконец решился всенародно объявить о своем христианке и принять мученичество, он заранее отослал Феодора из Багдада, так что те обращения, которые воспоследовали за Героической гибелью халифа395, случились уже в отсутствие святого. Впрочем, Феодор, вернувшись в Эдессу, прославился многочисленными исцелениями, «а это привело МНОГИХ Ис- маилитов к перемене религии и настроило их в пользу хри- сгианской веры ([i?TНесколько более смело действует среди мусульман другой миссионер — Илия Новый (BHG, 580), сицилиец, уведенный в середине IX в. в Северную Африку. В житии этого святого говорится, что «болящие люди из племени исмаилитов приходили к нему и получали исцеление... Некоторых из них он убедил отказаться от вздорной исмаилитской веры и принять Божественное крещение. Делал он это по ночам, приглашая священников. Ведь там были тогда священники, достойные проводить Божественную литургию, среди коих отличался блаженный епископ Панталеон... учивший слову и жизнью своей укреплявший в слове... Учение святого распространилось по всей области, и главы исмаилитские донесли (ev8ta??X- Xouai) амермумну (местному правителю. — С. //.), что [Илия] привносит [в умы] новую религию и учит о Сыне Марии... и бесчестит Пророка»397. Из этого пассажа следует, что без и до вмешательства Илии местный клир не занимался миссионерством. Святой и в дальнейшем не отказался от проповеди: «Однажды [в Палестине] он шел по дороге в Африку и повстречался с некими сарацинами, числом двенадцать; прервав путешествие, все они сели отдохнуть. Сарацины принялись расспрашивать святого Илию о нашей вере и догматах Святой Троицы; он же, отверзши свои богословские усга, произнес... (Далее в житии приведена обширная проповедь о преимуществах христианства и недостатках ислама. — С. И,) ...Варвары попросили даровать им купель небесной благодати. Совершив это, Илия тотчас благодаря крещению превратил детей рабства в сынов свободы. А с этими двенадцатью к святому крещению пришли еще восемь. Настолько был наделен даром учительства (SiSaxTixoc) отец наш Илия, так было его слово приправлено божественной солью, что он умел приводить к вере и Богопо- зяанию даже совершенно неверных и ненаученных слову рожьему»398. Все вышеперечисленные миссионеры, как полулегендарные, вроде Феодора, так и реальные, как Илия, проповедовали на свой страх и риск. Ни в мечтах, ни наяву они не рассчитывали на поддержку из Византии и не получали ее.

VI

Разумеется, гораздо более легким делом было обращение тех варваров, которые переходили на имперскую службу. В принципе, в Константинополе язычники могли жить и не меняя веры. О том, что они не подвергались немедленному крещению, свидетельствует неожиданный пассаж из Чудес св. Евфимии. Агиограф рассказывает, как иконоборческий император Лев Исавр выбросил из храма мощи святой и «устроил в нем обиталище некрещеных (6c?aTCTiara)v) и непросвещенных людей — ведь туда доставляли пленных из [числа варварских] народов, приводившихся в столицу»399. Но сами условия жизни варваров в Империи толкали их к принятию христианства400. Варвары даже постригались в монахи: император Михаил III послал дары папе Петру «через монаха Лазаря... родом хазарина»401. Вот что пишет Феодор Студит (примерно в 821—826 гг.) патрикию Феодоту, болгарину- перебежчику, крестившемуся в Византии: «Бог... тебя из нечестивого народа призвал к познанию Его правды таким способом, по видимости недобровольным, в действительности же добровольным, вместе со всеми родственниками, которые покинули страну вместе с тобой (auv?§eX0o?otv), поскольку никаким другим способом Божьему домостроению никогда не удается оторвать вас от безбожия (ётш'яер осХХсо? об SeSoxifxaarai vfr Oeiqc °bcovo[Aioc &9

Крым в Средние века

Христа, став из язычника христианином... бежав от нечестия многобожного болгарского идолослужения»402.

С приходом славян на Балканы система византийских епи- скопий там практически рухнула. В VIII в. в Греции началась византийская «реконкиста», за ней последовала и христианизация расселившихся там славянских племен. В «Монемва- сийской хронике» (памятнике местной анналистики, созданном в нач. X в.) рассказывается, что император Никифор I «позаботился о том, чтобы [на Пелопоннесе] отстроить те церкви, которые варвары сравняли с землей, а самих варваров превратить в христиан»403. Любопытно, какими методами пользовался для этого император: «Посему он своим повелением водворил на прежнем месте (разбежавшихся жителей Патр. — С. И.) вместе с их собственным пастырем... и предоставил Патрам права митрополии... Что же до города Лакедемона. .. то он снова учредил его как епископию и назначил быть в подчинении Патр, подчинив ей вдобавок и две другие епископии — Мефону и Корону. Поэтому и варвары, с Божьей помощью и по милости [Его], будучи оглашены, кресгй- кцсъ (Д10 о\ раррарои.. хатеРая-иаб^аау) и присоединились к христианской вере»404. Из рассказа ясно, что главной предпосылкой крещения варваров стала организация сети епископий. А залогом конечного успеха было смешение пришельцев с местным христианским населением405. Впрочем, крещение «внутренних» варваров не является для нас предком специального интереса406.