Специфика страховского понимания рационализма и его типология

В начале XXI столетия все более явственно обнаруживаются глобальные негативные последствия практической реализации той рационалистической парадигмы, которая была характерна для классического периода развития философской и научной мысли.

Особый интерес представляют размышления Страхова о рационализме, занимавшего особое место в его творческом наследии. И это вполне понятно, поскольку он, в течение четырех десятилетий «столь напряженно живущий мыслью, не смог не стать рационалистом; и хотя г. Страхов нигде этого не выказывает, однако для всякого его внимательного читателя не может не стать ясным глубокий теоретизм всего его душевного склада»[206]. Как отмечал в свое время С.А. Левицкий, «его заслугой остается, что критике рационализма, намеченной Хомяковым и Киреевским, Страхов дал более конкретные формы, распознав идолопоклонство рассудка как один из главных его корней» . Речь идет об идолопоклонстве материальной цивилизации, основанной на «бездумном рационализме» и слепой вере в разум при игнорировании других элементов общественной жизни.

Мысль о границах рационального познания пронизывает многие философские произведения Страхова, способствуя глубокому осмыслению различных типов рационализма и его границ. Согласно Страхову, «человек постоянно почему-то враждует против рационализма, и эта вражда упорно ведется всеми: спиритуалистами и материалистами, верующими и скептиками, философами и натуралистами» .

Для молодой русской философии увлечение «критикой рационализма» могло оказаться самоубийственным. Поэтому Страхов призывал понять и усвоить «дух рационализма, к области которого, без сомнения, принадлежит все, что в науках есть истинно-научного. А отсюда может произойти сознательное и правильное отношение ума к жизни, взятой во всей ее полноте»[207]. Благодаря западному рационализму в философии Страхова «прорастают» идеи русской национальной философии. Он ищет не только почву, но и корни (инстинкты), на основе которых может быть создана русская национальная философия. Отсюда такое внимание Страхова в западному просвещению, просвещенному патриотизму и русскому национальному самосознанию.

Г оворя о враждебности человека к рационализму, Страхов в то же время считал, что в этих условиях его резкая критика может сослужить плохую службу. Он как никто другой видел недостатки рационализма и в то же время утверждал, что в своей сфере рационализм неопровержим. «Европейское просвещение, - писал русский мыслитель, - этот могущественный рационализм, это великое развитие отвлеченной мысли, должно быть для нас побуждением и средством к ... сознательному уяснению наших собственных духовных инстинктов»[208]. По его мнению, «все мы отчасти рационалисты, потому что во всяком деле мы неизбежно рассуждаем, а если рассуждаем, то значит, прибегаем к каким-нибудь началам и приемам разума, и даже всегда стараемся проводить эти приемы и начала как можно дальше»[209]. От такого естественного рационализма не свободен ни один человек (если он, конечно, не лишен разума), в том числе и человек верующий. И это действительно так, хотя многие ревнители веры не подозревают, что рационализм вообще есть дело неизбежное, что сами они на каждом шагу оказываются рационалистами.

Проблема рационализма решается Страховым в полемике, с одной стороны, с вульгарным, метафизическим материализмом, а с другой - со спиритизмом. В своем споре со спиритизмом он подвергает критике взгляды химика А.М. Бутлерова, который заявил о полном перевороте в человеческих познаниях. «Спиритам почему-то кажется, - писал Страхов, - что непреложные истины составляют какую-то помеху свободному движению науки, что они препятствуют ее успехам»[210]. По его мнению, «непреложные истины составляют самое ядро науки, ее существенную и центральную часть. Это - лучший образец нашего познания, который поэтому составляет цель и правило всяких научных исследований»[211]. При этом данные истины, утверждает философ, «вовсе не факты, вовсе не эмпирические познания, а положения вполне или отчасти формальные, которые потому и справедливы всегда и безусловно, что не захватывают собою сущности вещей»[212].

Убежденный рационалист, Страхов прошел хорошую школу естествознания и немецкой классической философии, выработал твердый взгляд на жизнь и веру в могучую силу научного познания. Вторым типом рационализма Страхов считал научный рационализм, защиту которого от радикального нигилизма он осуществлял в связи с тем, что наука представлялась ему в качестве совершеннейшего проявления рационалистического воззрения на мир. На этой основе он создает систему «рационального естествознания». Философ считал, что наука при всем ее могуществе не удовлетворяет человека, поскольку дает механистическую, одностороннюю картину мира. В классической науке принцип рациональности был оторван от реализации гуманистических ценностей. Отсюда вытекали его протест против универсализации механико-математического естествознания, а также критика материализма и эмпиризма как определенных ступеней познания мира.

В связи с изложенным, вряд ли правильными являются заявления некоторых отечественных исследователей философии Страхова как о неприятии мыслителем рационализма, так и об отождествлении его с наукой.

Третьим типом Страхов называет «исключительный, ложный рационализм» который состоит в том, что люди, стремящиеся к полному рационализму, отличаются от других тем, что больше других отрицают и сомневаются. Они, как правило, являются резонерами и не способны к творческому мышлению. Их главная задача состоит в тотальном низвержении прежних устоев, в разрушении, а не творческом созидании.

В иерархии систем по степени сложности их организации особая роль отводится человеку как высшей цели эволюции Вселенной. Для Страхова человек есть тайна, в нем заключается «величайшая загадка и величайшее чудо мироздания»[214]. Тайна всего яснее раскрывается в нас самих, в собственной нашей душе. В связи с этим Страхов, по мнению Н.Я. Грота, приходит к «рациональному мистицизму». Такой сверхрационализм, обособляющий Страхова от Гегеля и других западноевропейских философов, можно назвать четвертым типом рационализма. Философ надеялся, что люди, осознавая свое духовное величие, гармонию с природой, будут стараться постигать новые смыслы своего культурно-исторического существования через постоянную работу духа.

Наряду с названными типами рационализма в работах философа можно найти зародыши новой традиции рациональности, связанной с идеей гармонии целостного мира. Этот, пятый тип рационализма основан на соединении античной идеи космоса с ныне восстанавливаемыми в своих правах категориями меры и гармонии. Такая органическая рациональность, предполагающая соединение гармонической целостности мира и ответственности личности за свою свободу выбора пути, выходит за границы классики. Она является составной частью складывающегося неклассического рационализма, являющегося основой органического мировоззрения.

«За пределами рационализма, - утверждал Страхов, - была для меня только тьма и, однако, я стремился искать в ней предметов для познания. Между тем, тут была наша всегдашняя ошибка - облечение всякого содержания в нечто предметное, и вопросу подлежали никак не предметы, а самое познание»[215]. И далее он писал: «Нам нужно, очевидно, отыскать не внешний, а внутренний выход, не расширить нашу мысль на новые области, а углубить ее в той же ее области, или иначе установить на той же опорной точке. Все дело в том, чтобы найти некоторую другую пищу для ума; не нужно отказываться от науки, или пытаться ее разрушить и переделать, а следует научиться от одной умственной деятельности переходить к некоторой другой, очевидно высшей» . В письме В.В. Розанову Страхов писал: «Вижу, что Вы не поняли внутреннего выхода из рационализма, - правда, мое объяснение слишком кратко; нужно написать об этом книгу» . В примечании 1913 года к своей переписке со Страховым В.В. Розанов дал такой ответ на этот вопрос: «Где же, однако, хоть приблизительно, этот «выход» из рационализма, из логики Аристотеля и наукословия Бэкона Веруламского? В бесконечностях религии. Мир создан не только «рационально», но и «священно», столько же «по Аристотелю», сколько «по Библии», столько же «для науки», как и «для молитв»[216]. В этих ответах проявилось их различное отношение к религии.

Вместе с тем философ осознавал неудовлетворенность рационализмом, подчеркивая, что никакого выхода из рационализма не может существовать внутри него самого. Вся последующая работа философа есть стремление найти выход за пределы рационализма в область живой и высшей действительности. Его идеи созвучны современности. Такой известный математик и философ ХХ века как А.Н. Уайтхед пишет: «Подлинный рационализм должен всегда выходить за свои пределы и черпать вдохновение, возвращаясь к конкретному»[217].

Характеризуя свой взгляд на мир как органическое целое, Страхов писал, что «его положения с первого же разу кажутся то совершенно простыми и ясными, то необыкновенно дерзкими и решительными»[218].

Страхов стремился переосмыслить природу европейской рациональности, выявить и осмыслить ее новую форму, где деятельность рациональная выступает как момент человеческой деятельности в целом. Теория двойственной истины в его творчестве проявляется в соотношении ее рационального и спонтанного проявления. При этом в своих размышлениях он не ограничивается интеллектуальным опытом естествознания и обращается к духовному, чувственному и эстетическому опыту человека, к поэзии, литературе и истории, к художественному творчеству в целом. Все это, несомненно, является доказательством многоцветия рационализма Страхова, открывающего новые пути решения этой сложнейшей проблемы.

Поиск новых форм рациональности и способов ее выражения, был и остается актуальным и в наше время. Переход к новым формам рациональности, не сводящимся к «образцам» господствовавшим в механистическом естествознании связан с обращением к человеческой духовности. Эффективное решение возникших проблем возможно благодаря переходу от механистического мировоззрения, базирующегося на принципе редукционизма, к органическому миропониманию с его принципом синергизма. Это предполагает формирование органического видения человека и мира как единого гармонического целого. В качестве важнейшей предпосылки формирования нового мировоззрения следует рассматривать русскую культуру с ее органистиче- скими тенденциями. И здесь в первую очередь нужно обратиться к славянофилам и почвенникам, которые приняли активное участие в формировании органического мировоззрения своего времени.

Таким образом, мы видим неоднозначность отношения Страхова к Западу, Просвещению и рационализму, которая проявляется в том, что, с одной стороны, это признание бездонных благ западной цивилизации и перевод им на русский язык работ новейших западноевропейских авторов в области философии, науки и литературы, а с другой - последовательная, методичная критика рационализма, нигилизма, позитивизма как негативных проявлений западноевропейского образа жизни. Подводя итоги рассмотрению рационализма Страхова, хочется сказать, что его идеи созвучны нашему времени в плане экологическом и космическом. Задумаемся над его высказываниями о разуме и его возможностях и будем адекватно решать проблемы, стоящие сегодня перед Россией и всем человечеством.