ЧАСТЬ II РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ КУЛЬТУРНЫХ ОБЩНОСТЕЙ ЕГИПТА В V—IV ТЫС. ДО Н. Э.

Несмотря на общность хозяйственной основы — существование земле­делия и скотоводства, — природно-климатические и ландшафтные усло­вия наложили отпечаток своеобразия, отразившегося в преимуществен­но земледельческом, основанном на выращивании хлебных злаков, харак­тере культур Северного Египта и доминировании скотоводства в Верхнем Египте, где культивировались главным образом огородные и масличные растения. Существенную роль сыграли процессы формирования оседлого населения обоих регионов, первый из которых испытал воздействие осед­лоземледельческих культур Леванта, в то время как Верхний Египет пере­жил несколько волн притока обитателей Ливийской и, предположительно, Аравийской пустынь. Эти различия в формировании оседлого населения Египта отразились на материальном облике додинастических культур.

Историко-культурная интерпретация археологических памятников с неизбежностью погружает в пространство таких понятий, как хозяйствен­но-культурный тип, историко-культурная общность, этнос и т. п. Вместе с тем слабая освещенность не только неолитических, но и (применительно к конкретным способам хозяйствования, которые археологически не мо­гут быть достаточно четко выявлены и прослежены) последующих куль­тур дописьменного периода, диктует необходимость проявлять крайнюю осторожность при использовании соответствующей терминологии.

Впервые в египетской археологии словосочетание «новая раса» появи­лось в связи с находкой погребений культуры Нагада. Это и было самое на­чало изучения додинастического периода истории Египта. Однако далеко не сразу материалы из некрополей Нагады и Балласа были признаны столь ранними. Ф. Питри, раскапывавший в 1894—95 гг. руины древнего города в окрестностях Нагады, сконцентрированные «в устье узкой долины на не­большой возвышенности», частично перекрытые слоями, относящимися ко времени XVIII династии [Petrie, Quibel, 1896, с.

Впрочем, очень скоро Дж. Квибелл, в те годы ученик и ассистент Ф. Пит­ри, раскапывавший некрополь в Балласе, присоединился к точке зрения Ж. де Моргана, сразу же после открытия новых памятников увидевшего в них следы обитания в долине Нила неолитического населения [Quibell, 18986, с. п]. Но даже после того, как ранняя датировка памятников Нагады и Балласа уже не вызывала ни у кого из исследователей сомнения, теория «новой расы» не только не ушла в архив египтологии, но, напротив, поро­дила немало интерпретаций относительно происхождения ее носителей.

Их происхождение связывали с Месопотамией. Поводом к тому послу­жили находки наскальных рисунков глубоко в Аравийской пустыне, в Вер­хнем Египте, почти на полпути к побережью Красного моря. Многочис­ленные изображения судов с высоким носом и кормой, какие были к тому времени известны по изобразительным памятникам Месопотамии, рас­сматривались в качестве прототипов древнеегипетских лодок, представ­ленных на расписных сосудах типа D культуры Нагада, ставших-де извес­тными в Египте благодаря вторжению в долину Нила обитателей пустыни, пришедших со стороны Красного моря [Winkler, 1938, с. 26—28].

Сторонником теории вторжения в Египет «династической расы» был известный английский египтолог В. Эмери. Именно внезапность появле­ния в Египте таких важных явлений новой культуры, как монументальная архитектура и письменность, обозначила начало глубоких изменений в Египте, связанных с возникновением государства. Сходство наземных со­оружений — усыпальниц первых царей, раскопанных им в Саккаре, с ме­сопотамскими кирпичными строениями с регулярными нишами указыва­ли на тот же источник и других заимствований, будь то артефакты (цилин­дрические печати) или мотивы изобразительного искусства (воплощения мужского персонажа с геральдической парой хищных животных, фантас­тических животных: крылатых грифонов, монстров с головой змеи и телом кошачьего хищника, парой стоящих змей, лодок, плывущих вокруг корпу­са расписных сосудов).

Говоря о рискованности категорических точек зрения в отношении проблемы происхождения древнеегипетской цивилизации извне, В. Эме­ри, тем не менее, рассматривал два пути, по которым в страну могли про­двигаться создатели первых в Египте царств. В Египет они шли двумя пу­тями. Один из них проходил через Вади Хаммамат (важнейший торговый путь от побережья Красного моря), другой — по Вади Тумилат, ведущий непосредственно в дельту Нила. По форме эти вторжения В. Эмери срав­нивал с завоеванием Британских островов саксами, и этот модернизиро­ванный подход к реконструкциям событий древности находит много сто­ронников среди современных исследователей. В результате неоднократных инфильтраций нового населения в Египте сложилось два царства: в Верх­нем Египте со столицей в Иераконполе и в дельте, где возник город Буто [Emery, 1991, _с. 38-42].

Пожалуй, с легкой руки В. Эмери идея об изначальном и приблизи­тельно одновременном возникновении в Египте двух царств укрепилась

в египтологии, в том числе и отечественной [Культура древнего Егип­та, 1976, с. 22; Перепелкин, 1988, с. 303—304, 309, 323; Савельева, 1992, с. 22]. Двойственный подход к изучению древнего Египта, учитывающий разли­чия между дельтой и долиной Нила, весьма популярен в египтологических исследованиях и закономерен, если его рассматривать в контексте различ­ных факторов: природно-ландшафтного, климатического, экономического, политического, мировоззренческого и т. д., — что позволит, на наш взгляд, высветить «темное пятно» в ранней истории Египта. Анализ археологичес­ких источников дает основание реконструировать проблему обществен­ного развития Египта в процессе государствообразования.

При всей справедливости современной критики диффузионистских тео­рий за их схематичность, необходимо признать, что именно они дали им­пульс принципиально иному подходу при интерпретации материальных памятников в контексте различных форм культурных контактов и харак­тера внутрикультурных процессов. Исследования Г.

Оставалось сделать последний шаг к изучению инокультурных явлений в аспекте сопоставления данных археологии с фактами социально-полити­ческой, экономической истории и религиозно-идеологических представле­ний. Однако первоклассный исследователь, отдавая, видимо, дань приня­тому в его время направлению поисков путей, по которым в Египет рас­пространялось влияние шумерской культуры, выдвинул гипотезу о том, что местом встречи культур могла быть ладаноносная Южная Аравия или Сомали. Существенно, что, говоря о месопотамских влияниях на египет­скую культуру, Г. Фрэнкфорт рассматривал их в широком контексте воз­действия культур Месопотамии на окружающий мир. Он был одним из первых исследователей, кто указал на существование глубокого водоразде­ла между такими разными понятиями, как культурные контакты и созда­ние государства, и тем самым нанес окончательный удар по старой теории о вторжении в Египет «новой расы». При этом он сформулировал важное с культурологической точки зрения положение о различных формах заим­

ствований — от механического копирования привозных образцов до твор­ческого их осмысления в соответствии с характером культуры-адепта.

Г. Франкфорт детально анализировал материальные источники, выявляя месопотамские импорты в египетской культуре и примеры копирования мотивов в изобразительном искусстве, востребованных египетской куль­турой на заре государственности.

Обменные отношения и одноканальные заимствования Египта из Месо­потамии или Сузианы накануне сложения государства осуществлялись в первую очередь в интересах социально-имущественной элиты, формиро­вавшейся на протяжении всего додинастического периода Египта.

Совокупность современных данных изучения археологических куль­тур Нижнего и Верхнего Египта позволяет не только восстановить собы­тийную канву, но и определить уровень социального развития этих облас­тей страны в V—IV тыс. до н. э. с точки зрения их участия в процессах го- сударствообразования и внешних контактов.