Ш.2.2. Дескрипционный «пучок» метафункций

Текстоцентрическая интенционально-речевая идеология позволяет ЯЛА формировать

Данный функциональный «пучок» специфичен тем, что ФН- дескрипции чаще включают в свою внутреннюю форму метамаркеры ЯЛА (говорящего).

а). Собственно-дескрипционная функция

Как мы уже отмечали в начале данной главы, дескрипционному способу описательной номинации как форме метавыражения ЯЛА худо­жественного текста присуще не только стремление к опространствле- нию денотата, развертыванию его атрибуции, но и попытка представить субъективно, индивидуально ощущаемый образ денотата. Приращение коннотации на эмотивно-экспрессивном уровне восприятия делает ФН как метазнак номинацией-экспрессемой.

Собственно дескрипционная функция характерна для ФН, высту­пающих авторскими номинациями таких явлений, словарно-лексическая форма номинации которых отсутствует и в словаре «лексико-

фразеологического сообщества» (Н.М. Шанский) с позицией денотата коррелирует лакуна.

Данная функция прежде всего выражает стремление ЯЛА запечат­леть динамику денотата в своем собственном восприятии и тем самым приблизить описываемое к реальности момента восприятия текста. Ср.:

И то, что появилось нового в лице Блеазара и движениях его¹, объясняли естественно, как следы тяжелой болезни и пережитых по­трясений. Очевидно, разрушительная работа смерти над трупом была только остановлена чудесной властью, но не уничтожена совсем; и то, что смерть уже успела сделать с лицом и телом Елеазара²,было как неоконченный рисунок художника под тонким стеклом (Л.

Словарные эквиваленты ФН (соответственно, у ФН¹ - новое и у

л

ФН - сделанное) - причастные субстантиваты, которые лишены экс­плицированного предикативного плана, не способны к метавыражению денотата как динамического состояния, воспринимаемого автора в ре­альной данности движения, в изменениях, происходящих в денота­тивной сущности. Местоименный коррелятивно-релятивный блок и пре- дицированный признак создают достаточное энергетическое напряже­ние, чтобы в дескрипционной форме представить авторское видение об­раза денотата.

В отличие от описательно-номинативной функции дефиниционно- го типа, данная лингвопрагматическая ипостась не называет описа­тельно, а просто описывает, когда цель говорящего - создать образ, некое описание признаков денотата, которые и выступают на первый план, актуализируются ЯЛА - свободного речевого «демиурга», имею­щего доступ к любым средствам описания.

Следуя принципу неизбежного поиска ницшеанского Вечного Воз­вращения как постижения мира и его фрагментов в «Возвращении Того Же Самого... к тому же самому» в «детском лепете» (Делёз, 2001: 54 и след.), мы видим в дескрипции знаковую неизбежность, но далеко не эк­вивалентную тому, что можно считать восполнением словарной недос­таточности (Буров, 1979) или компенсацией лексико-словообразователь­ных лакун словаря (Никитевич, 1974). Здесь, естественно, нечто боль­шее, что, по нашему мнению, и носит метатекстовый характер, по-иному позволяя взглянуть на роль ЯЛА прежде всего в художественном тексте.

Сопоставьте:

С тех пор многие испытали губительную силу его взора, но ни те, кто был ею сломлен навсегда¹, ни те, кто в самых первоисточниках жизни столь же таинственный, как и смерть, нашёл волю к сопро­тивлению², - никогда не могли объяснить ужасного, что недвижимо лежало в глубине черных зрачков его (Л. Андреев. Елеазар).

Употребленные в данном контексте три ФН (третья - с опущенным коррелятом «того», позицию которой занимает оценочный субстантиват «ужасного») решают различные функциональные задачи.

л

касается употребления ФН , то оно как раз и представляется нам собст­венно дескрипционным. В пространстве номинации в этом случае ав­тором употребляются такие второстепенные атрибуты, которые отвле­кают от дефиниционного обозначения (те, кто... нашел волю к сопро­тивлению), направляя внимание адресата (слушателя, читателя) на де- скрипционно-образное восприятие денотата.

Заметим, что распространение пространства придаточного, обра­зующего ФН, может быть самым различным: однородность, полупреди­кативная актуализация признаков, сопоставление и т.д.

Данная функция является одной из самых ярких и «прозрачных» в спектре дескрипционного функционального «пучка», характерного для метаупотребления ФН в художественном тексте. Перифразирование сло­варного наименования с целью выявления более ярких, емких, точных, образных характеристик, иными словами - экспрессивная «презентация» внутренней формы наименования посредством предицирования основ­ного признака и экспрессивного уточнения деталей представляется не просто лингвопрагматическим актом идиостилеобразования. В данном случае, думается, перед нами один из способов уточнения и углубления ЯКМ Homo Loquens не просто как Verbalis, но и как Mentalis, Sensoris и т.д. В самом деле, разве можно считать «стилистическим приемом, ис­пользуемым в целях усиления выразительности текста» (Бельчиков, 1997: 334), употребления типа: «В середине грудной клетки Григория словно одубело то, что до атаки суетливо гоняло кровь» (Шолохов. Тихий Дон)?

Данный пример свидетельствует о том, что «уничтожение в тексте сообщения на общеязыковом уровне» (Лотман, 2002: 30) и выход нового семиообразования на высший уровень — уровень субъективно­индивидуального речевого восприятия — прерогатива метафункциональ­ного типа наименования, которым и является ФН.

О функциональной сложности перифрастики, обусловленной ав­торскими интенциями, пишет А.А. Буров, цитируя мысль Н.А. Заболоц­кого об обязанности художника «снимать с вещей и явлений их при­вычные, обыденные маски, показывать девственность мира, его значе­ние, полное тайн» (Заболоцкий, 1982: 286). Поиск нового в самом дено-

тате (Буров, 1999, 1: 203) неизбежно приводит к переосмыслению образ­ного пространства денотата. ФН, осуществляющее перифрастическую функцию, становится дескрипцией, которая в пределах данного контек­ста, данной ситуации является единственно возможным и окказионально точным знаком. Познавая мир, ЯЛА открывает для себя потенциал его экспрессивной языковой картины.

Употребление ФН в качестве развернутого имени денотата пери­фрастического образования, преимущественно именного типа, традици­онно квалифицируется как номинационно-синонимическая экспрессив­ная функция (см.: Буров, 1979).

Мы считаем, что пространство перифразы позволяет ЯЛА решить задачи развернутой метафоризации называемого описательно. Образно характеризующее имя в виде ФН уникально совмещением собственно обозначения денотата и одновременно его образного восприятия, экс­прессивной характеристики. В работах по именному перифразированию (А.Н. Кожин, М.Н. Кожина, Л.Н. Синельникова, А.А. Буров и др.) обра­щается внимание на специфику «внутренней формы» перифразы. Фор­мируемая ЯЛА, она включает именно те метафоризируемые признаки комментарий которых представляется говорящему наиболее важным, ярким и эстетически убедительным в данном контексте.

В самом деле, когда М.А. Шолохов употребляет вместо однослов­ной лексической номинации «сердце» ФН-перифразу «то, что до атаки суетливо гоняло кровь», он находит возможным включить перифразу в ритуал представления денотата, становящегося экспрессивным центром повествования и для автора, и для его персонажа.

Сравните еще:

Поют слепые...

Жаждет петь и петь Тот, кто ослеп...

Гомер, вслед за тобою Те, кто слепы

Бредут, как бы без лампы по забою...

Как видно, к песне Беспредельна страсть у тех,

Кто солнце потерял навеки (Винокуров). Употребляемое в данном примере перифрастическое ФН, занимающее фи­нальную позицию в связном тексте, является и заключительным звеном в номинационно-синонимическом ряду слепые - тот, кто ослеп - те, кто слепы — те, кто солнце потерял навеки. Ритуальный эффект здесь состо­ит именно в этом финальном экспрессивно-обобщающем амбивалентном аккорде, подводящем итоговую черту — торжественную констатацию дра­матического факта.

В процитированном нами контексте из стихотворения Е. Виноку­рова «Слепые» употребляется ФН-перифраза «(для) тех, кто солнце по­терял навеки», завершающая микропоэтический дискурс. Описательно­перифрастическая форма, включаемая ЯЛА как своеобразный итог ав­торских наблюдений над денотатом (слепые люди), дает возможность уйти от словарно-лексической трехмерности и в экспрессивной интер­претации внутренней формы выразить семантическую актуализацию не просто компонентов «слепые» и «певцы» и синтетического производно­го их взаимодействия. «Слепые певцы» — это фрейм, локализующий со­стояние обреченности одновременно и на страдание не видеть солнце, и на преодоление этого страдания в песне. Метафункциональное насыще­ние ФН-перифразы осуществляется благодаря тому поиску образа дено­тата, который осуществляет ЯЛА, формирующая метамодальный план дискурса.

ФН как средство метатекста интересно заложенной в нем возмож­ностью выражения метаоценки того образа денотата, который представ­лен ЯЛА в дескрипционном пространстве местоименно­соотносительного придаточного.

И охотно слушали его женщины. То женственное и нежное, что было в его любви к Иисусу, сблизило его с ними... (Л.Андреев. Иуда Искариот). Мул есть создание вещее, редкое по сокровенности чувств и помыслов, по уму и чуткости ко всему тайному и дивному, чем полон мир... (Бунин. Мистраль).

Включая субстантиваты в блок ФН, автор стремится осуществить первичное «сканирование» обозначаемого, увидеть его образ посредст­вом определения оценочного пространства внутренней формы. Это, так сказать, первая ступень когнитивного восприятия денотативного образа. На второй ступени в придаточной части ФН осуществляется оконча­тельное дескрипционное познание уже обозначенного. Авторски актуа­лизированным компонентом ФН при выполнении данной функциональ­ной задачи выступает интерпозитивный компонент.

Субстантиват, обычно занимающий интерпозицию в местоименно­соотносительном блоке, может деактуализироваться, включаясь в текст придаточной части. Происходит частичная нейтрализация экспрессии, поскольку субстантиват как основной оценочный компонент ФН выво­дится автором из «центра аксиологии» пространства дескрипции. На­пример: - Я уже знаю все, что ты можешь сказать ужасного, Елеазар.

(Л. Андреев. Елеазар). Сопоставьте: « - Я уже знаю все ужасное, что...» Здесь субстантиват выполняет явно более активную оценочную роль.

Дескрипционно-оценочная метафункция характеризует экспрес­сивную сторону метамодального проявления ЯЛА в художественном тексте. Столкновение основного оценочного компонента (субстантиват) и вторичного оценочного компонента (придаточная часть) создает то экспрессивное напряжение, которое определяет метаэнергетику всего контекста.

Прежде чем характеризовать метафункции ФН, свидетельствую­щие о ярком проявлении периферийной метафункциональной зоны, в которой трудно дифференцировать дефиниционные и дескрипционные интенциональные установки ЯЛА и поэтому нечетко определен «вектор атрибуции», сделаем ряд замечаний.

Дифференциация частных метафункций, представляющих дефини­ционные и дескрипционные лингвопрагматические планы, представляет собой довольно тонкий и сложный процесс, в котором, естественно, многие позиции могут показаться спорными, противоречивыми. Видимо, все дело здесь в том, что уже в реальном употреблении ФН заложена возможность их би- и даже полифункциональности и, соответсвенно, субъективной трактовки их.

Метаприрода синтаксической номинации как более высокого, чем лексический, уровня освоения концептосферы, ориентирована на ЯЛ, с ее идиовосприятием мира и его идиосемиозисом. Тот общий универсальный семиофон, который обеспечивает коммуникацию и взаимопонимание, очевидно амбивалентен. Формирующаяся на его основе ЯКМ в качестве своего высшего уровня вхождения единиц (фрагментов) в текст (дискурс) как раз и обнаруживает уровень номина­ционно-синтаксического семиозиса. Формирующиеся там СН (прежде всего это ФН) функционально-прагматически двуплановы: основной их функциональный план ориентирован на действительность, а другой план (назовем его идиопланом) имеет метаречевой характер. Именно мета­план употребления ФН маркирует функциональную специфику употреб­ления рассматриваемых наименований, и именно он определяет присут­ствие ЯЛ (ЯЛА) и ее участие в формировании пространства текста, пре­жде всего — художественного.

Мы думаем, что эта функционально-прагматическая двойствен­ность употребления ФН обусловливает и трудности, возникающие при дифференциации функций. Вот почему периферийная зона метафункций представляет особый интерес. Здесь не просто совмещаются дескрипци- онные и дефиниционные интенции ЯЛА, - здесь возникает тот план ме­таупотребления, когда авторские «метатекстовые нити» делают про­странство ФН «окном» в особое эстетическое измерение. Оно является прерогативой идиостиля тех авторов, которые стремятся к проникнове­нию в суть собственных художественных наблюдений, к метаанализу, к диалогу с собственным текстом:

а). Полемические метафункции. Данный периферический тип можно подразделить на:

- дефиниционно-полемический;

- дескрипционно-полемический (экспрессивно-полемический).

Рассмотрим следующий пример:

Выбор, сделанный под влиянием благородного или низкого чувст­ва, не есть ли то, что должно называть храбростью или трусостью? (Л. Толстой. Набег).

Включаемые автором в пространство ФН гипотетические словар­ные номинации позволяют сформировать дефиниционные «метатексто­вые нити» (здесь - альтернативного плана). ФН и словарная номинация, контаминируя, создают своим употреблением некий полемический эф­фект. ФН, выполняющая дефиниционно-полемическую функцию, в данном случае является реальным дефиниционным знаком обозначаемо­го денотата, тогда как словарные - виртуальными, предполагаемыми, соотносящимися с реальным.

Полемический метафункциональный эффект может в тексте носить экспрессивно-дескрипционный характер. Структурным маркером про­странства выполняющих экспрессивно-полемическую функцию ФН выступает непредикативное, чаще словарное, наименование того же де­нотата, чей образ представлен дескрипционно. Столкновение в про­странстве ФН двух или более вариантов наименования денотата создает прецедент перерастания метадефиниции в метадескрипцию.

Экспрессивно-полемическая метафункция в наиболее ярком виде характерна для такого употребления ФН, когда ЯЛА выражает свое от­ношение к «полемике» ФН и словарного варианта посредством включе­ния в контекст главной части сложноподчиненного предложения или в более широкий текст своего варианта наименования. Ср.: Ту, что люди зовут весною, / Одиночеством я зову (Ахматова). Номинация «одино­чество» выступает здесь своеобразной «перевернутой» словарной дефи­ницией того денотативного образа, пространство которого сформирова­но с помощью ФН.

Однако чаще всего ЯЛА опирается на ФН, выполняющие экспрес­сивно-полемическую метафункцию, ограничиваясь включением полеми­ческого «провокатора» непредикативного типа в знаковое пространство перифразы. Ср.:

А потом начиналось то, что он про себя называл «поганой кани­телью»...(Горький. Трое).

Полемический момент, представляющий ЯЛА в пространстве ФН, носит далеко не простой, не однозначный характер. Полемическая оценка - это лингвопрагматическая категория метамодального уровня.

Реализуя подобный оценочный момент в пространстве ФН, автор берет на себя роль организатора своеобразного полемического микродиалога общепринятого, стандартного - индивидуально ощущаемого, нестан­дартного, авторского. Доминантным при этом выступает последний «участник» диалога, и поэтому в целом употребление ФН в экспрессив­но-полемической функции следует считать прерогативой метамодально­го уровня оценки.

В метатексте, организуемом ЯЛА, возможны употребления ФН и такого типа:

И многое, многое пережито было за эти годы, кажущиеся такими долгими, когда внимательно думаешь о них, перебираешь в памяти все то волшебное, непонятное, непостижимое ни умом, ни сердцем, что называется прошлым (Бунин. Холодная осень).

В данном случае перед нами яркий пример проявления контамини- рованного метаупотребления ФН, когда в пространстве номинационного текста автор соотносит экспрессивную оценку и стандартное словарное наименование, представляющееся гипотетическим, но уже не вносящее полемический эффект в метапространство номинации.

б). Эвфемистическая функция.

Выделение прямого и косвенного способов номинации (см.: ЯНОВ, 1977; ЯНВН, 1977; Шмелев, 1982; Гак, 1998; Буров, 2000; и др.) предпо­лагает включение во внутреннюю форму ФН не только непосредственно связанных с денотатом атрибутов, но и признаков, соотносящихся с ним косвенно. Косвенный путь атрибуции и лежит в основе эвфемистиче­ской метафункции ФН, когда оно употребляется автором в целях завуа­лированного, смягченного, вежливого описательного обозначения дено­тата, прямая номинация которого нежелательна по целому ряду экстра­лингвистических причин. Коррелятивно-релятивный блок ФН является в данном случае очень важным элементом - вербальной «маской» денота­та, носителем такого атрибутивного признака, который содержит намек на прямое, как правило однословное, обозначение. Этот признак (ряд признаков), непосредственно вербализуется в тексте придаточной части, и атрибутивное насыщение эвфемистической семантикой происходит в пространстве ФН-дефиниции. Например:

От ее бессвязного шепота шел какой-то пьяный дурман и обвола­кивала слабость... в самом деле, разве уже все прошло, и вот-вот отзве­нит пяти десятков лет, и уже не случится ни медвяной, пахнущей све­жим сеном и грехом ночи, ни безрассудства, когда, ни о чем не думая, совершаешь то, о чем потом долго и упорно, часто всю жизнь, жале­ешь? (Проскурин. Имя твое).

Эвфемистическая метафункция ФН здесь является своеобразным результатом авторского дискурсного погружения в состояние, на кото­рое ЯКМ налагает нормативное табу. Как видим, мнимая (косвенная) недостаточность словарной номинации, табуированной нормами речево­го поведения, восполняется за счет ФН, с помощью которой ЯЛА кос­венно включается в дискурс. При этом может быть задействован и более широкий текст.

Сравните еще пример: Одни мысли - ясные и малоподвижные - говорили, как позорно для женщины продавать первому встречному то, что никому нельзя продавать (Вересаев. Два конца).

Употребляемая автором в пространстве данного высказывания ФН завершает эвфемистический «поиск» номинации денотата, резюмируя, подводя авторский «оценочный» итог этому «поиску». Подобные упот­ребления свидетельствуют о том, что граница между дефиниционным и дескрипционным типами ФН условна. Скорее всего, существует некото­рая функционально-прагматическая зона «пересечения» метафункцио­нальных «интересов».

в). Дискурсообразующая функция.

В качестве одной из интереснейших метазнаковых функций ФН следует рассматривать развертывание денотативного пространства тек­ста и дискурсообразования. Здесь мы разграничиваем моноденотативное и полиденотативное проявление метазнаковости ФН. Например:

И вдруг вместо пустотной картины мира этого, которая внезапно провалилась, увиделось ему то, что никаким словом нельзя было вы­разить, но что убило его, покончив даже с пустотой и с его собствен­ным существованием.

Теперь не было и единственной реальности — карлика, сидевшего на толчке.

И Коля Фа ушел туда, где его не стало.

(Мамлеев. Коля Фа).

В данном контексте за счет употребления двух ФН выражается фрейм «смерти». Именная ФН при этом играет роль динамической ха­рактеристики выхода ЯЛА на уровень непосредственного контакта, оценки такого состояния, которое явно амбивалентно. С одной стороны, оно не может быть выражено вербально, а значит, не имеет словарных эквивалентов в ЯКМ. С другой - оно индивидуально ощущаемо, а пото­му имеет определенный магический смысловой сценарий, который мо­жет быть выражен, что и происходит в тексте, где задействуется потен­циал ФН. Включение в пространство сразу двух последовательно упот­ребленных ФН позволяет сначала зафиксировать денотативный образ в реальном пространстве текста, а затем осуществить попытку вербализа­ции. Соположение двух ФН в цепочной последовательности создает ре­альное движение денотата в пространстве метатекста, того слоя повест­вования, который является прерогативой присутствия ЯЛА в тексте. По­дытоживается данная ситуация употреблением еще одной ФН - с семан­тикой места, косвенно, эвфемистически фиксирующей финал сцены.

Моноденотативное дискурсообразование позволяет ЯЛА вступить в диалог с различными сторонами денотативной сущности, выразить ее участие в формировании как связного сообщения, так и присутствия го­ворящего в пространстве собственного высказывания. Соответственно, полиденотативный дискурс связан с употреблением нескольких ФН, от­носящихся к различным денотатам. Денотаты, получающие ФН-знаки, оказываются в метапространстве текста, приобретая словарные прецен- денты номинационно-синтаксического типа и формируя метаперспекти­ву текста. Скорее всего, фреймовая семантика доступна в первую оче­редь именно метатексту, где и осуществляется авторски маркированное обозначение.

Дискурсообразование, осуществляемое благодаря метафункцио­нальному потенциалу ФН, может быть связана с решением тонких и сложных авторских изобразительных задач.

В частности, это может быть функция гендерной мистификации.

г). Мистификационная (гендерная) функция.

Рассмотрим следующие примеры:

1. Далеко, далеко от Грибоедова, в громадном зале, освещенном тысячесвечовыми лампами, на трех цинковых столах лежало то, что еще недавно было Михаилом Александровичем (Булгаков. Мастер и Маргарита).

2. В отсутствие Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову... (Л. Толстой. Война и мир).

3. вдруг вспомнилась она , то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции (Л. Толстой. Анна Каренина).

Функция подобных ФН, которую мы назовем мистификационной, как и метаморфная, о которой пойдет речь в дальнейшем, является част­ным вариантом экспрессивно-полемической функции, поскольку в со­став придаточных, образующих ФН, автор включает альтернативные словарные номинации того, что обозначено в метапространстве СН. Специфика же употребления ФН в мистификационной функции носит гендерный характер: обычно денотатами выступают состояния перехода человека из бытия в иной мир, когда нивелируются признаки пола, оду­шевленность. Включаемые в пространство дескрипции непредикативные обозначения выражаются либо личными местоимениями в форме третье­го лица, либо именами собственными, - номинация нарицательными именами здесь исключена по причинам как этико-эстетического порядка (ср.: труп), так и нежелания эвфемизировать название денотата, приоб­ретшего новое состояние, которое не соответствует привычному и не укладывается в сознании говорящего (ср.: тело). Употребление в пози­ции коррелята (релята) указательного местоимения среднего рода «то» является обязательным условием осуществления метафункции, которую мы считаем гендерной мистификацией. В самом деле, как иначе обозна­чить в метапространстве образ денотата, который становится фантомом, теряет физические и эмоциональные (половые) признаки одушевленного существа, обретая статус духовной категории, но еще продолжает какое- то время вызывать «реальные», земные ассоциации у окружающих?

В метафункции гендерной мистификации проявляется деперсони­фикация как вынужденная этико-эстетическая языковая «операция». Очевидно, что в основе этого лингвопрагматического акта лежит опре­деленная паралингвистическая установка, какая-то тайна как проявление игры (Homo Ludens), а если шире - то и карнавальности жизни (М.М. Бахтин). Переосмысление гендерной парадигмы в разрезе «реальное — ирреальное» представляет несомненный интерес в плане метафункцио­нального проявления ЯЛА художественного повествования (ср.: Сахно, 2003).

Рассмотренное метаупотребление связано еще с одной функцией — метаморфной. Ср.: А то, что было мною, то, быть может, растет и мир растений множит (Заболоцкий. Метаморфозы).

Данная метафункциональная специфика характерна для ФН, в про­странстве которых осуществляется выражение метаморфоз языковой иг­ры как проявления Homo Ludens. В частности, это языковая игра с кате­горией одушевленности, рассматриваемая в современной теории мета­текста как концептуальная метатропика (Д.И. Максимов, Ю.И. Левин, К.Э. Штайн). Весьма показательные для идиостиля того или иного авто­ра, ФН подобного типа позволяют выразить сложнейшие состояния в тонкой, индивидуально маркированной художественной форме.