«НАУКА ЛОГИКИ» ГЕГЕЛЯ И МАРКСИСТСКАЯ НАУКА ЛОГИКИ

1

«Наука логики» Гегеля — одно из тех произведений, которые оставляют глубокий след в сознании человечества, в истории его духовного развития. Своим учением о логике знаменитый немецкий философ вошел в историю как один из великих реформаторов науки о мышлении, о закономерностях и способах познания.

Перипетии, пережитые этой философией после смерти ее создателя, слишком сложны, чтобы их можно было изложить в нескольких словах. Противоречивая в своей основе, философия Гегеля давала широкие возможности как для революционных выводов, так и для выводов реакционных. И если связанные с ней традиции не пропали, то это объясняется тем, что ее наиболее ценные элементы были подхвачены, развиты, критически переработаны марксизмом-ленинизмом, выражающим непреоборимые потребности общественного развития.

Никто, кроме Маркса, Энгельса и Ленина, не дал и не мог дать такой беспощадной и сокрушительной критики слабых и реакционных сторон гегелевской философии, ее абсолютного идеализма, мистического понимания мира, политического конформизма. И никто, кроме них, не сумел так глубоко и проницательно увидеть великое в этой философии, прежде всего учение о диалектике, диалектическом развитии, и понять, какой огромной революционной силы заряд содержится в этом учении.

Требуя избегать односторонности при анализе философии Гегеля в целом и «Науки логики» в частности, Маркс, Энгельс и Ленин считали ошибочным и недостойным такой подход, когда обращают главное внимание на слабые и утратившие свое значение стороны и игнорируют или недооценивают те стороны, которые могут и должны получить дальнейшее развитие.

Примечателен также и подход Ленина к «Науке логики». В один из самых трудных и драматических моментов истории — в первую мировую войну — Ленин взялся за специальное исследование этого произведения. В диалектике, диалектической логике, в диалектическом способе анализа Ленин искал ключ к решению новых вопросов, возникших в наступившую эпоху. Тщательно конспектируя «Науку логики», он с большим мастерством выявляет противоречивый характер гегелевского логического учения, вскрывает его слабые и сильные стороны, дает прекрасные образцы материалистической переработки тех или других положений. Ленин и в этой своей работе остается пролетарским революционером. Не трудно увидеть многочисленные нити, связывающие абстрактные философские идеи и принципы, формулируемые Лениным на основе «материалистического чтения» Гегеля, с его работами этого же периода, посвященными актуальным экономическим и политическим проблемам, вопросам стратегии и тактики революционного движения.

Ленин со всей силой подчёркивает, что идеалистический характер гегелевской логики делает невозможным применять ее в данном виде, что ее надо очистить от мистики идеи, — и это он демонстрирует на многих примерах. При этом он свой конспект «Науки логики» заканчивает следующими весьма многозначительными словами: «Итог и резюме, последнее слово и суть логики Гегеля есть диалектический метод — это крайне замечательно. И еще одно: в этом самом идеалистическом произведении Гегеля всего меньше идеализма, всего больше материализма. „Противоречиво", но факт!»1

Конечно, Ленин имел в виду не то, что идеализм в «Науке логики» каким-то чудом испарился.

Ленин выясняет связь, существующую между «Наукой логики» и основным произведением научного социализма — «Капиталом» Маркса. В ряде случаев он показывает точки соприкосновения метода и логики «Капитала» и «Науки логики», а в одном месте своего конспекта он записывает следующий афоризм: «Нельзя вполне понять „Капитала" Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля» 2.

Ленинские оценки гегелевской «Науки логики» важны не только своим подходом, не только тем, что они дают научные критерии марксистского отношения к этому произведению. Они имеют и другое значение. Ленин со всей остротой поставил перед марксистами задачу разработки научно обоснованной материалистической системы диа- локтической логики. Развитие современной науки и общественной практики показывает, сколь актуальна эта задача в настоящее время. Именно в связи с ее решением Ленин указывал на необходимость максимально использовать богатства, содержащиеся в «Науке логики». Само собой разумеется, что Ленин мыслил выполнение этой работы на широкой основе обобщения всей истории мысли и исторической практики человечества. «Наука логики» Гегеля — только один из фрагментов сложного и многовекового исторического процесса, заложившего фундамент, на котором можно возвести здание научной диалектико- материалистической логики. Но если учесть, что в этом произведении по существу впервые в истории человеческой мысли была в столь грандиозном масштабе предпринята попытка разработать и развить, хотя и на ложной, идеалистической основе, диалектические формы мышления, доказать, что только они представляют собой истинные формы воспроизведения реальных процессов, то станет понятно, почему и сегодня с таким интересом относятся к книге, написанной более чем сто пятьдесят лет назад.

2

Гегель выступил в качестве реформатора науки о мышлении не по наитию, не просто в силу своих исключительных способностей.

Здесь не место излагать причины, обусловившие возникновение гегелевской философии и ее главного приобретения — диалектики, диалектической логики. Исторические условия, в которых возникла эта философия и которые она выразила, хорошо известны. Исследование диалектики, диалектических форм развития стало необходимостью, вызванной как потребностями науки, так и историческими событиями того времени. Наука нового периода ломала метафизические рамки старой философии, метод мышления, оперировавшего неподвижными понятиями, и все более утверждала принцип развития, изменения.

Гегель внимательно следил за развитием науки, в особенности естествознания. Он неоднократно высказывал свое понимание взаимоотношения между конкретными, «эмпирическими», как он говорил, науками и философией, наукой «спекулятивной». Без самого тесного контакта с развитием специальных наук он не представлял себе ни существования, ни прогресса философии. Его сочинения, в том числе и «Наука логики», изобилуют ссылками на данные самых различных наук, полемикой с теми или иными теориями. В математике, физике, химии, биологии, космогонии и других науках он ищет не просто подтверждения своим взглядам; анализ новейших научных достижений служит во многих случаях источгшком его философских выводов. Гениальное диалектическое чутье помогало ему обнаруживать многие слабости современной ему науки и делать предположения, находившие свое Конкретное воплощение в последующем развитии науки. Про специальное сочинение, посвященное природе — «Философия природы», — несмотря на тьму мистики и просто нелепых взглядов, обусловленных представлением об абсолютной идее как творческой силе, содержит немало гениальных догадок об истинном характере природных явлений и процессов.

На формирование гегелевской диалектики, диалектической логики огромное влияние оказали исторические события конца XVIII и начала XIX в. Можно с полным правом сказать, что диалектическая теория развития, разработанная немецким философом, его концепция, отвергающая плоско-эволюционное понимание развития и утверждающая движение с перерывами постепенности, «скачками», находящая источники движения в возникновении и преодолении противоречий, — эта теория была духовным эхом тех революционных раскатов, которые были вызваны французской революцией 1789 г. Сам Гегель засвидетельствовал в своих выступлениях эту связь. В «Феноменологии духа» он писал: «Наше время есть время рождения и перехода к новому периоду» в. Дух порывает со старым миром и, прерывая «постепенность лишь количественного роста», созревает для новой формы.

Гегель проделал сложную политическую эволюцию от восторженного приема французской буржуазной революции до проповеди умеренного конституционного монархизма.

Основное содержание «Науки логики» — это, безусловно, диалектика, диалектическая теория развития и иссле- цование тех форм мышления, которые способны выразить развитие. Во «Введении» к своему произведению Гегель дает резкую оценку состояния логики в тот период,, видя основной ее недостаток именно в отсутствии метода, способного превратить ее в подлинную науку. Отличительную черту ее он видел в том, что она оперирует готовыми и неподвижными формами мышления. Чтобы «мертвые кости логики» оживотворились, говорит он, ее методом должен стать тот, который «единственно только и способен сделать ее чистой наукой». Этот метод — диалектика. Раскрытие того, что «единственно только и может быть истинным методом философской науки, составляет предмет самой логики, ибо метод есть осознание формы внутреннего самодвижения ее содержания» 3.

Прежде чем перейти к анализу того, как Гегель решает эту коренную задачу, необходимо выяснить исходный пункт всей его философской системы, определяющий, что, собственно, он понимает под развитием мира, каковы субстрат, объект, движущие силы этого развития. Гегель исходит, как уже отмечалось, из тех предпосылок, которые он застал. Создавая свою философскую систему, он преодолевает односторонние подходы своих предшественников. Коренным недостатком прежних философских систем Гегель считает то, что они не в состоянии были понять и выразить единство объекта и субъекта, природы и духа в их диалектическом единстве как результат диалектического развития некоего единого и всеобъемлющего начала. Между тем философия, согласно его взглядам, «нуждается в том, чтобы содержать в себе единую живую идею» 4, ибо мир подобен цветку, вырастающему из одного зерна. Он чрезвычайно высоко ценил Спинозу за его учение о единой субстанции. Слабость этого учения Гегель усматривал в том, что субстанция представлена как некая «всеобщая отрицательная мощь», которая поглощает всякое содержание, а не развивает его из себя. Иначе говоря, субстанция у Спинозы «определяется не как различающее само себя, не как субъект» 5.

Неизменно подчеркивая огромную роль Канта в раз витии философии и выделяя его особенно за то, что ол поставил в центр всех проблем познание и так или иначе осознавал диалектический характер мышления, стремящегося постичь мир как целое, Гегель подверг его жестокой критике за то, что он мышление о мире и мир вещей расщепляет на два несоединимых полюса. С этой точки зрения он видел большой шаг вперед в философии Фихте, преимущество которого состоит в стремлении вывести все определения из одного высшего основоположения. Однако это последнее Фихте понимал односторонне, как чисто субъективное начало, «Я», из которого выводится реальный мир как его «иное». Одностороннюю же субъективность, как и одностороннюю объективность, Гегель считал величайшим пороком философии. По остроумному сравнению Гегеля, фихтевское «Я» относится к миру как пустой кошелек к отсутствующим в нем деньгам.

Потребность дальнейшего развития философии заключалась, по мысли Гегеля, в том, чтобы субъективность и субстанциальность были сплавлены воедино, или, как он заявляет в своей «Истории философии», чтобы «спино- зовская субстанция понималась не как неподвижная, а как интеллигентная субстанция, как некая форма, с необходимостью действующая внутри себя, так что она есть творящее начало природы, но вместе с тем также и знание и познание. Вот о чем идет речь в философии. Требуется не спинозовское формальное соединение и также не субъективная целостность, как у Фихте, а целостность с бесконечной формой» 10.

Шаг в этом направлении сделал, по мнению Гегеля, Шеллинг, создав свою систему абсолютного тождества бытия и мышления, объекта и субъекта. Заслугу Шеллинга Гегель видит в том, что истина рассматривается им как нечто конкретное, т. е. как единство противоположностей, единство субъективного и объективного. Но это единство навязывается миру как внешняя формальная схема, а не развивается путем диалектики противоположностей. Кроме того, тождество их принимается за нечто абсолютное, вне различий. Вот эта точка зрения абсолютной индифференции совершенно не удовлетворяет Гегеля, ибо она исключает всякую возможность движения. В «Феноменологии духа» Гегель пишет, что все цело в том, чтобы «понять и выразить истинное не как субстанцию только, но равным образом и как суьъект» и. Под субъектом он понимает деятельное начало, внутренний процесс «самостановления». Субстанция как субъект имеет идеальную, духовную природу, это абсолютный дух, деяния которого философия обнаруживает во всем, что существует. Притом деяния эти сводятся к процессу самопознания. Абсолютный дух не дан непосредственно, он представляет собой сложный процесс развития, становления, в котором дух из самого себя производит путем самопознания все богатство форм — природу, человека, государство, искусство, религию, науку. Субъект и объект, идеальное и природное, дух и вся реальная действительность не противостоят уже как чуждые друг другу противоположности, а представляют собой нечто конкретное, т. е. диалектическое единство противоположностей. Развиваясь, абсолютный дух порождает эти противоположности, развертывает и снимает их, достигая лишь в конце своего развития высшего и незамутненного единства.

«Субстанция как субъект, — пишет Гегель, — есть чистая простая негативность, и именно поэтому она есть раздвоение простого, или противополагающее удвоение, которое опять-таки есть негация этого равнодушного различия и его противоположности». Благодаря этой диалектике абсолютный дух как сущность всего сущего «есть становление себя самого, круг, который предполагает в качестве своей цели и имеет началом свой конец и который действителен только через свое осуществление и свой конец» 6.

Таким образом, антиномию бытия и сознания, природы и мысли, объекта и субъекта — ту самую антиномию, которая действительно находилась в центре всего развития философии, — Гегель разрешает так, что одно поглощает другое, одно растворяется в другом. Разрешение, однако, получается мнимым: вместо того, чтобы раскрыть действительное взаимоотношение этих противоположностей, философ насильственно превращает их в свойства, проявления абсолютной идеи. Последняя же есть не что иное, как гипертрофированная мысль человека, отчужденная от него, от его реального бытия и возведенная в ранг нового божества, которому нужно поклоняться.

Гегель упрекал Спинозу в том, что его субстанция лишена активного начала, способности к движению, развитию, изменению. В значительной мере он был прав, поскольку в целом миропонимание Спинозы не выходило за рамки метафизических воззрений. Но голландский философ стоял на голову выше Гегеля своим учением о том, что природа не нуждается для своего возникновения и существования в потусторонней, чуждой ей силе, так как она первопричина самой себя. Гегель верно усмотрел в знаменитом спинозовском положении о causa sui плодотворный диалектический момент его концепции. Но что сделал сам Гегель? Хотя он и обосновал принцип диалектического развития, изменения как непреложный закон, которому подчиняется все существующее, — в этом обосновании великая и нетленная его заслуга, — все его попытки доказать приоритет духовного, идеального начала и на его основе разработать строгую монистическую концепцию оказались тщетными. Как бы ни изощрялся философ в стремлении разрешить противоречие между идеальным и реальным, субъектом и объектом путем провозглашения их результатом диалектической «негации» некоей изначально духовной силы, проблема эта при таком кажущемся решении снова, как Феникс из пепла, возникала и требовала своего истинного научного исследования и решения.

Маркс и Энгельс еще в одной из ранних своих работ показали, в чем ошибочность исходного пункта философии Гегеля. В «Святом семействе» Маркс писал: «В системе Гегеля существуют три элемента: спинозов- ская субстанция, фихтевское самосознание и гегелевское необходимо-противоречивое единство обоих элементов — абсолютный дух. Первый элемент есть метафизически переряженная природа в ее оторванности от человека, второй — метафизически переряженный дух в его оторванности от природы, третий — метафизически переряженное единство обоих факторов, действительный человек и действительный человеческий род» 7.

«Метафизически переряженное единство» природы и цуха и означает, что диалектическое разрешение противоречия между ними дано на ложной, идеалистической основе, посредством поглощения природного мира идеальным началом. Истинное же разрешение этого противоречия, основанное на научном подходе, на реальном опыте всей исторической практики человечества, заключается, как доказал марксизм, в другом. Гегель, столь нетерпимо относившийся к дуализму и упрекавший за это Канта, Фихте и других философов, при всей абсолютности своего идеализма или, вернее, именно вследствие этого не мог принципиально преодолеть дуализм. В его философии порождение природы и всего мира духовным началом происходит не менее сверхъестественным, таинственным образом, чем чудеса религиозные. Наука пошла другим путем. Природа существует независимо от какой бы то ни было духовной силы, называть ли последнюю самосознанием или абсолютным духом. Вместе с тем природа — это не неподвижная и неизменная субстанция, неспособная к развитию и творению все новых и более богатых форм. В самой природе, материи заложены силы, действие которых приводит, при наличии благоприятных условий, к возникновению сознания, сознательных существ. Гегель был глубоко прав, утверждая, что субстанцию нужно понимать как субъект — в том смысле, что она не пассивна, не неподвижна, а есть внутренний процесс, процесс самостановления. Это была великая истина, однако извращенная в духе идеализма.

Истинное разрешение рассматриваемой антиномии заключается в том, что субъект (рассматриваемый уже в более узком смысле слова — как человек, как общественное сознательное существо), вырастая из природы, взаимодействуя с природой, преобразуя ее своим трудом, познает все глубже и точнее ее силы и законы, подчиняя их своим потребностям. И в этом смысле единство объекта и субъекта становится все теснее, хотя оно никогда не перестает быть единством противоположностей. Противоречие между ними разрешается, но разрешение не снимает и не уничтожает этих противоположностей, а изменяет, преобразует их и их взаимоотношение, становится формой дальнейшего развития. Не трудно понять, что этот — марксистский, материалистический — исходный пункт миропонимания коренным образом отличается от гегелевского, вследствие чего напала логического учения Гегеля и марксистской логики соноршенно различны. Идеалистический исходный пункт ((Науки логики» Гегеля вносит массу противоречий в его логическое учение, в то время как марксистская логика действительно проникнута «единой живой идеей». Диалектике Гегеля приходится пробивать себе дорогу сквозь колючую изгородь идеализма и делать часто свои выводы вопреки ему. В марксистской логике материалистический исходный пункт есть тот адекватный диалектике принцип, который позволяет развернуть все ее истинное богатство и сделать последовательно все вытекающие из нее заключения.

3

Приступая к изложению своей логики, Гегель сразу определяет ее предмет как «царство чистой мысли». В написанной позже так называемой Малой логике, составляющей первый том «Энциклопедии философских наук», Гегель определяет логику как науку о «чистой идее», идее «в стихии чистого мышления», как науку об «идее в себе и для себя». Все эти определения понятны в свете изложенного выше исходного пункта, основы гегелевской философской системы. Идея, будучи одновременно субъектом и объектом всего развития, сначала выступает как таковая, в чистом виде, не обремененная ничем природным, никаким конечным духом, никакой чувственностью. Гегель следующими словами излагает эту особенность логической ступени идеи: «Это царство есть истина, какова она без покровов, в себе и для себя самой. Можно поэтому выразиться так: это содержание есть изображение бога, каков он в своей вечной сущности до сотворения природы и какого бы то ни было конечного духа» 14.

Развитие логической идеи осуществляется в форме понятий, категорий. Последние представляют собой элементы, из которых развивается и развертывается вся логика. Это элементы чистой идеи, «идеи в себе», начальная ступень длительной и сложной работы абсолютного духа от неразвитого своего состояния до высшего, конечного пункта развития. В качестве таковых они не просто формы мышления, которым противостоит мир предметов, а и то и другое. Логика, по Гегелю, предполагает уже освобождение от противоположности между сознанием и его предметом. Снятие этой противоположности происходит в итоге длительного опыта духа. Этот «опыт духа» исследуется Гегелем в «Феноменологии духа», которая, таким образом, представляет собой подготовительную ступень к «Науке логики». Согласно этбму «опыту», дух сбрасывает с себя одну за другой формы бытия, не соответствующие его сущности, пока, наконец, не возникает форма, в которой он осознает самого себя. Эта форма и есть понятие. «Дух, — говорит Гегель, — достиг чистой стихии своего наличного бытия — понятия» 15. В итоге по Гегелю получается, что 'все сущее есть понятие, а понятие есть «сущее в себе и для себя». С этого момента и начинается царство логики.

Таким образом, в логических понятиях и категориях реализуется основной принцип гегелевской философии — тождества мышления и бытия, принцип идеалистический, поскольку понятие, мысль рассматриваются как сущность и душа вещественного, предметного мира. Однако было бы вульгаризацией ограничиться только подчеркиванием этой стороны данного принципа и не видеть той, хотя и выраженной в идеалистической форме, стороны, которая имела огромное положительное значение для развития логики как науки. Маркс и Энгельс беспощадно критиковали Гегеля за его панлогизм, за то, что он логику реальной действительности превращал в действительность логики. Но они же, как и впоследствии Ленин, развивали в качестве важнейшего принципа научной логики то зерно истины, которое содержалось в этой мистификации. Великая заслуга гегелевской логики состоит в том, что она решительно выступила против понимания логических форм и законов мышления как чисто субъективных форм, как форм субъективного мышления, внешним образом накладываемых на объекты, предметы. Энгельс отметил эту заслугу Гегеля. Безусловная предпосылка теоретического мышления — это тот факт, писал он, что субъективное мышление и объективный мир подчинены одним и тем же законам и что поэтому законы эти не могут противоречить друг другу в своих результатах, а должны совпадать. Старый материализм, материализм XVIII в., исследовал эту предпосылку лишь со стороны Содержания, доказав, что мышление черпает свое содержание из опыта, из объективного мира. Но он не иссле- довал эту предпосылку со стороны формы мышления, логических форм познания. «Только новейшая идеалистическая, но вместе с тем и диалектическая философия — в особенности Гегель, — пишет Энгельс, — исследовала эту предпосылку также и со стороны формы. Несмотря на бесчисленные произвольные построения и фантастические выдумки, которые здесь выступают перед нами; несмотря на идеалистическую, на голову поставленную форму ее результата — единства мышления и бытия, — нельзя отрицать того, что эта философия доказала на множестве примеров, взятых из самых разнообразных областей, аналогию между процессами мышления и процессами природы и истории — и обратно — и господство одинаковых законов для всех этих процессов» 8.

В гегелевском «на голову поставленном» принципе единства бытия и мышления и содержалось это отмеченное Энгельсом ядро истины. Гегель зло критиковал тех философов, которые при исследовании познания, мышления, форм и законов мышления выказывали робость перед объектом, реальными предметами, как будто это два мира, никак не сообщающихся между собой. Особое значение в этом плане имела его критика философии Канта. Отдавая должное за серьезные подходы к диалектике одному из своих ближайших предшественников, Гегель нетерпимо относился к его агностицизму, к его неверию в способность человеческого разума постигать мир вещей, как они существуют сами по себе. Кант, доказывает он, «из страха пред объектом» придал логическим определениям субъективное значение, выпотрошив из них все объективное, идущее от вещей. Познание у Канта отвлеклось от внимания к предметам и, перестав заниматься ими, обратилось к самому себе, к формальной стороне. Отсюда та «автократия субъективного разума» 9, которая лишает всякую возможность признавать объективную истину. Точка зрения «раздвоенности» мысли и предмета, логических форм и вещей, которую в новейшее время ввела критическая философия, находится в противоречии с тем, что люди «издавна признавали правильным относительно мышления» 10, т. е. что «мысль согласуется с предметом».

Й Гегель произносит слова, которые не нотерялй своей актуальности и сегодня: «Отчаяние, приведшее к утверждению, что наше познание лишь субъективное познание и что никакое другое познание нам не доступно, есть болезнь нашего времени»11. Эти слова могли бы быть поставлены в качестве эпиграфа к изложению современных модных течений идеалистической логики и гносеологии.

В противовес субъективистскому пониманию мышления и истины Гегель выдвигает и всячески отстаивает идею объективности познания и истины. В Малой логике он пишет по этому поводу: «Так как мысль стремится составить себе понятие о вещах, то это понятие, а следовательно, также и его наиболее непосредственные формы — суждение и умозаключение, не может состоять из определений и отношений, которые чужды и внешни вещам» 12. Это дает ему право высказать один из основополагающих для науки логики принципов, значение которого трудно переоценить. «Логика, — утверждает он, — совпадает поэтому с метафизикой, с наукой о вещах, постигаемых в мыслях, которые, как признавали раньше, выражают существенности вещей» 13. Отсюда следует, что диалектика, которую Гегель считал единственно правильным методом логики, есть единство учения о бытии и учения о познании. Как известно, Ленин в своих конспектах отметил первостепенное значение этого положения Гегеля, и оно было воспринято марксистской диалектикой, но, разумеется, воспринято, как и все остальное, не механически, а на совершенно новой основе и в принципиально новом качестве. Ибо и здесь у Гегеля смешано истинное и ложное, гениальное и мистическое.

Гегель прав, когда он доказывает объективность мыслей, поскольку они не могут быть чуждыми вещам и внешними для них (речь, разумеется, идет об истинных мыслях). Постольку логика как наука о мышлении совпадает с наукой о вещах. Но у Гегеля как идеалиста понятие объективности мысли имеет и специфическое содержание, продиктованное его учением об абсолютном духе — этом сверхъестественном демиурге мира. Философ рассуждает так. bo всяком единичном есть нечто существенное, пребывающее, субстанциальное — то, что не исчезает вместе с исчезновением этого единичного. Конкретное животное, например, умирает, но животное, как таковое, есть всеобщее, пребывающее в каждом единичном конкретном животном и постольку составляющее сущность единичного. Мысль, понятие, разум, схватывающие всеобщее, составляют сущность, субстанцию внешних вещей, а также всего духовного. В действительности же мысль, любая логическая форма мышления лишь отражает, воспроизводит реальную, независимую от сознания сущность вещей, их реальное всеобщее. Гегель перевертывает это отношение, превращая отчужденную от вещей мысль в их субстанцию. Маркс и Энгельс еще в «Святом семействе», в знаменитом отрывке о «тайне спекулятивной конструкции», остроумно высмеяли этот идеалистический пассаж, показав, как Гегель заставляет «плод вообще», мысль о плоде, «как таковом», производить реальные плоды.

Таким образом, Гегель в понятие объективности мысли вкладывает такое содержание, которое неприемлемо с точки зрения научной. Тем не менее это остается пересказом — хотя и идеалистическим — правильной идеи об объективности (в научном, материалистическом смысле этого слова, т. е. в смысле отражения в сознании реальной действительности) логических форм мышления.

Гегель полагал, что те формы мышления, которые рассматриваются обычной, т. е. формальной логикой, также выражают отношения вещей. Однако формальная логика выражает их ограниченно, вследствие чего она при всей своей необходимости и полезности не может претендовать на роль высшей и истинной науки логики. Нередко приходится слышать, что Гегель был несправедлив по отношению к формальной логике, что он ее отбрасывал, высмеивал и т. п. Бесспорно, Гегель сказал не мало резких слов по ее адресу. Но он был прав по существу, доказывая ее ограниченность и неспособность — уже с точки зрения тех задач, которые она перед собой ставила, — дать глубокое и истинное учение о мышлении и его формах. Критику Гегелем формальной логики можно тем более понять, что в период господства метафизического способа мышления она абсолютизировалась как единственная логика и использовалась в качестве орудия этого способа мышления. Сам же он ее вовсе не третировал как ненужную науку. Он говорил о «неполноте этого способа рассмотрения мышления», утверждая, что существует такая «область», где правила и принципы формальной логики «должны обладать значимостью», и что они в то же время представляют собой «существенный материал для мышления разума» 22. Такой областью он считал рассудочное мышление, имеющее дело с неразвивающимися определениями и понятиями, с формальными правилами их выведения друг из друга, с классификацией понятий и т. д. Он очень высоко ценил заслугу основателя логики Аристотеля, отдавая огромную дань уважения той работе, которую проделал великий древний мыслитель.

Конечно, с высоты, достигнутой современной наукой, Гегеля можно упрекнуть в том, что он не предвидел возможностей дальнейшего развития формальной логики, что он считал ее наукой законченной. Возникновение и развитие математической логики говорит о том, что Гегель был неправ, недооценивая тех ее элементов и истоков, которые содержались уже у Лейбница, и вообще возможностей математизации и машинизации — в известных пределах — логического мышления (см. его замечания по этому поводу во второй главе раздела «Количество» в параграфе «Число»).

При всем этом некоторая резкость его характеристик формальной логики будет выглядеть иначе, если к задаче, которую Гегель выполнял, подойти исторически. Он был преобразователем логики, создателем диалектической логики. Естественно, что он обрушился на недостатки и слабости старой логики, расчищая дорогу новой. Его критика ограниченности формальной логики непосредственно связана с обоснованием диалектики как науки логики.

Когда Гегель борется за содержательность логической формы, то он имеет в виду нечто значительно большее, чем просто то, что форма мышления выражает какое-то содержание. Формальность логических форм в старой логике он видит в «способе их рассмотрения и трактовки», в их недиалектическом, неисторическом характере. Во «Введении» к «Науке логики» Гегель недвусмысленно объясняет, в чем состоит, на его взгляд, недостаток логических форм старой логики: «Так как они в качестве застывших определений лишены связи друг с другом и не удерживаются в органическом единстве, то они представляют собой мертвые формы и в них не обитает дух, составляющий их живое конкретное единство»23. В этом все дело! Тут-то и обнаруживается со всей силой значение постановки им вопроса о диалектике как логике, о единстве в логике учения о вещах и учения о мышлении.

Разрыв между логическими формами и реальными вещами получается тогда, когда вопреки объективной природе вещей, находящихся в постоянном развитии и изменении благодаря содержащимся в них противоречиям, мышление оперирует застывшими понятиями, неподвижными определениями, когда логическая форма лишена жизни, движения, переходов, соответствующих жизни, движению, переходам самих предметов. Положительное и отрицательное, конечное и бесконечное, бытие и ничто, как и другие противоположности, составляют единство. Но если мышление берет их в качестве самостоятельных и окостеневших, то логическая форма утрачивает свое истинное содержание и в этом смысле становится бессодержательной. Гегель весь смысл своей работы по преобразованию логики видит в том, чтобы «молния» диалектики ударила в окостеневший мыслительный материал, привела его в текучее состояние, возжгла живое пламя в нем.

Уже во «Введении» к своему произведению он несколькими крупными мазками показывает, в чем состоит диалектика как метод, призванный преобразовать науку логики. Все дальнейшее изложение есть конкретное воплощение этого метода в движении логических категорий и понятий. И завершается «Наука логики» главой, в которой в качестве мощного заключительного аккорда дается синтетически обобщенное представление о том, что такое диалектический метод. Это та самая глава, на которую обратил внимание Ленин, говоря, что хотя она и посвящена абсолютной идее, в ней с большой силой резюмируется главный результат всего исследования — диалектический метод. Гегель в конце своего труда дает синтез того, что такое метод. В его понимании метода диалектики сосредо- точен весь дух предпринятого им преобразования логики. Поскольку уже достигнута высшая точка развития логики, то задача состоит в том, чтобы понять «душу» всего развития логики. Это «душа» — диалектический метод. Гегель указывает, что логический аспект абсолютной идеи есть способ ее изображения, но способ, не ограниченный какими-то рамками, не один из способов, а всеобщий способ, т. е. метод. Поэтому логика в конце концов сводится к методу, к диалектическому методу. Этим и объясняется, почему этот метод есть душа, «квинтэссенция» науки логики.

Что представляет собой конкретно, по Гегелю, этот метод и какое значение он имеет для учения о понятиях и других формах мышления — об этом речь пойдет дальше. Сейчас важно выяснить его понимание метода вообще; это позволит глубже проследить его основную идею об органическом единстве форм мышления с реальной действительностью. Когда Гегель говорит на своем идеалистическом языке, что логическая идея или вообще логика— это «сама идея в ее чистой сущности», то это, собственно, означает, что логика имеет дело с мыслительными категориями, или, как он сам говорит, что это «мышление о мышлении». Поэтому логика имеет своим предметом форму, а не конкретное содержание вещей. Но логическая форма — это не внешняя форма, а всеобщая форма, выражающая сущность вещей. Постольку метод должен быть «признан не терпящим ограничения, всеобщим», природа диалектического метода и природа вещи тождественны в том смысле (если эти рассуждения Гегеля перевести на язык материалистической философии), что метод как всеобщая логическая форма отражает реальное содержание вещей, есть выражение их собственного развития, изменения, превращений, противоречивости и т.д. Маркс это выразит позже ясным научным языком, сказав, что логически осмысленный реальный мир — это действительный мир.

Гегель говорит о диалектическом методе, что он есть «собственный метод всякой вещи» 24. Конечно, при этом делается ссылка на деятельную творческую силу понятия как субстанции самой вещи, но на то Гегель и идеалист. Для Гегеля и вещи, и познание одинаково диалектичны,

Диалектика, говорит он, «есть столь же вид и способ познания, субъективно знающего себя понятия, сколь и объективный вид и способ (или, вернее, субстанциальность) вещей»14.

В своей Малой логике он более ясно и популярно излагает этот коренной принцип своего логического учения. Доказывая, что «все, что нас окружает», может рассматриваться как «образец диалектики», что все конечное «изменчиво и преходяще», Гегель приходит к выводу, что такова же природа познания, логического развертывания мысли. Диалектическое, пишет он там, «является вообще принципом всякого движения, всякой жизни и всякой деятельности в действительности». По этой причине диалектическое есть также «душа всякого истинно научного познания» 15.

Под диалектическим углом зрения Гегель пересмотрел весь арсенал логики, логических средств и приемов познания, всюду и везде раскрывал их диалектическое содержание и форму. Это было крупнейшим завоеванием философии, которое не утратилось в последующем развитии. Связанные с этим идеи, особенно о диалектике как логике и теории познания, были усвоены и критически переработаны диалектическим материализмом. В марксистской науке логики идея о единстве диалектики, логики и теории познания имеет основополагающий характер. Марксистская наука дала классический образец воплощения этого принципа в таком конкретном исследовании, как «Капитал» Маркса, который Ленин справедливо считал материалистической параллелью гегелевской логике. В работах Энгельса и Ленина этот принцип получил свое дальнейшее развитие. Если у Гегеля сквозь диалектику понятий лишь невольно просвечивается диалектика самих вещей, поскольку он мысль о вещах превратил в сущность, субстанцию вещей, то марксистская логика сознательно исходит из того, что логика есть идеальная модель логики объективного мира и его познания. Марксизм высоко оценил стремление Гегеля видеть в логике не просто описание форм мышления, а исследование способов и форм постижения истины. Но постановка проблемы истины как цент- ральной означает, что логика и гносеология совпадают, что о каждой логической форме мы не только вправе, но и должны спросить, насколько она так или иначе выражает истину, т. е. правильно или приблизительно правильно отражает действительность. Не йдеалистический принцип тождества бытия и мышления, согласно которому мистическая идея, дух есть демиург действительности, а материалистический принцип отражения составляет основу логики диалектического материализма. Притом отражение понимается марксистской наукой логики как от начала до конца диалектическое не только потому, что оно представляет собой мыслительную модель объективной диалектики вещей, но и потому, что сам процесс отражения объекта субъектом чрезвычайно сложен, противоречив, диалектичен. В этом процессе сказывается со всей силой активная роль субъекта познания, которого марксистская логика рассматривает как деятельное существо, практически воздействующее на природу и преобразующее ее.

В ленинских конспектах «Науки логики» дается определение логики, которое отчасти выкристаллизовалось в результате «материалистического чтения» Гегеля и которое может служить фундаментом для развития марксистской логики во всех ее аспектах. В этом определении глубоко выражен принцип единства диалектики, логики и теории познания. «Логика, — пишет Ленин, — есть учение не о внешних формах мышления, а о законах развития „всех материальных, природных и духовных вещей т. е. развития всего конкретного содержания мира и познания его, т. е. итог, сумма, вывод истории познания мира» 16.

Как же конкретно применяет Гегель диалектический метод к учению о мышлении, познании, каковы конкретные результаты преобразования посредством диалектики науки логики? Дать ответ на этот вопрос значило бы подробно рассмотреть все произведение Гегеля, ибо ответ этот содержится в каждом отдельном положении и во всей системе гегелевской логики. Проделать такую работу в данной статье невозможно. В ней не ставится также задача дать обзор всех разделов этой логики, показать переходы от одних ее разделов к другим и т. п. Цель настоящей статьи — осветить и проанализировать лишь некоторые, наиболее важные аспекты гегелевской логики в ее сопоставлении с марксистской логикой.

Выше уже было сказано, что центральная проблема «Науки логики» — это диалектика, диалектический метод, который именно в ней впервые в истории философии был исследован с такой глубиной и поистине энциклопедической широтой. Маркс был прав, заявив, что та мистификация, которой подверглась диалектика у Гегеля, не помешала ему изложить все основные формы диалектического движения и диалектического мышления. Действительно, в его трудах и, в первую очередь, в «Науке логики» дано всестороннее учение о развитии, об основных законах развития, формулируются категории и понятия, в которых находят свое выражение различные стороны, аспекты, грани, оттенки сложного процесса развития, его стадии и ступени, формы и т. д.

Конечно, Гегель не дал и не мог дать научную в полном смысле этого слова теорию развития. Это объясняется ограниченными историческими условиями его времени, недостатком необходимых научных данных. Это находит свое объяснение и в его идеализме, который не позволял делать все необходимые выводы из диалектической теории развития в применении к природе и обществу. Это объясняется и классовой сущностью его философии. Даже когда наука предоставляла.в распоряжение философа неопровержимые данные о развитии природы, в частности органического мира, он насиловал факты во имя приоритета «абсолютного духа» и становился на метафизическую точку зрения, изменял диалектике, пытаясь доказать, что природа не способна к развитию.

Но его диалектическое чутье проявляется даже и во взглядах на природу, которой он отказывал в развитии. И это чутье помогает ему в ряде случаев стать на голову выше ученых, придерживавшихся метафизической точки зрения. Приписывая материи свойства, лишавшие ее возможности «свободно», подобно духу, развиваться, Гегель вместе с тем ведет борьбу против теорий, отрицавших способность материи к самодвижению. Это позволяет ему решительно отвергать всякого рода особые качества, силы, чужеродные материи, проникающие в нее извне, вроде теплорода, электрической материи и т. п., ибо, заявляет он, это не «имманентная деятельность» материи, а нечто необъяснимое. Электричество, например, оказывается каким- то оккультным таинством, вроде оккультных качеств средневековых схоластов.

Сила Гегеля, однако, заключалась не столько в конкретном применении диалектической теории развития к тем или иным областям природы и общества, сколько в разработке философского аспекта этой теории, в открытии и обосновании всеобщих законов развития, в самом утверждении развития как неодолимой власти над всем существующим. «Мы знаем, — писал он, — что все конечное, вместо того чтобы быть неподвижным и окончательным, наоборот, изменчиво и преходяще, а это и есть не что иное, как диалектика конечного, благодаря которой последнее, будучи в себе иным самого себя, должно выйти за пределы того, что оно есть непосредственно, и перейти в свою противоположность» 28.

Гегель раскрыл, как показывают приведенные слова, сущность развития, которое состоит в изменении предметов, в переходе их в иное качество, в свою противоположность. Он обнажил, так сказать, «механизм» развития, выражающийся в действии таких всеобщих диалектических законов, как переход количества в качество, взаимопроникновение и борьба противоположностей, отрицание отрицания и др. Особенно важное значение в развитии Гегель придавал диалектическим противоречиям. Не будет преувеличением сказать, что учение о противоречиях составляет центральный пункт всей его логики. Гегель видит главную свою імдачу в том, чтобы привести понятия и категории, все логические формы в соответствие с диалектическим принципом развития. А это связано с решением вопроса о том, что лежит в основе развития, что составляет его движущую силу. Этой основой, или источником, «корнем жизненности», Гегель считал противоречия, взаимопроникновение и взаимопереход противоположностей.

Гегель ведет борьбу против неподвижных, односторонних, «конечных» категорий с той позиции, согласно которой нет и не может быть и абсолютно конечных вещей, т. е. вещей, которые были бы застывшими, неподвижными в своей определенности. Каждая конечная вещь имеет не только свою определенность, т. е. качество, делающее его данной вещью, но и содержит в себе свою отрицательность, которая «гонит» ее к концу, к переходу в нечто другое. Уже' то обстоятельство, что предмет имеет определенность, означает существование границы, отделяющей его от других вещей, иначе говоря, означает отрицание его иным. Но отрицательность как свойство вещей имеет более глубокий смысл: иное, противоположное данному предмету, есть не внешнее иное, а его собственное иное, иное его самого. Например, сознание не просто отличается от материи как другое качество, оно есть иное самой материи, противоположность материи (Гегель приводит пример, соответствующий его идеалистическому миропониманию: физическое есть иное духа).

Поэтому всякий предмет есть единство бытия и небытия — небытия в том смысле, что он содержит в самом себе источник своего изменения. Предметы существуют, «но истиной этого бытия служит их конец» 17, их отталкивание от самих себя в нечто (свое!) иное. Этой своей диалектикой Гегель наносит удар и по кантовской непознаваемой «вещи в себе», ибо без соотношения с иным и без изменения, перехода в свое иное вещь есть абстракция, пустышка.

Что же Гегель понимает под противоречием? Уже из приведенных выше рассуждений Гегеля видно, что самым характерным и существенным для противоречия он считает момент отрицательности, существующий не как посторонний и внешний для предмета, а как имманентный, внутренне присущий ему и неотъемлемый от него. Сущность «существенна лишь постольку, — пишет он, — поскольку она имеет внутри самой себя свое отрицательное, соотношение с другим, опосредствование» 18. С этой точки зрения Гегель анализирует понятие тождества. Он подвергает резкой критике «абстрактное тождество», т. е. такое понимание тождественности вещей, которое исключает их внутреннее различие, противоречие. Если бы вещи были абсолютно тождественными, то было бы невозможно никакое развитие. Поэтому отношение к вопросу о противоречиях Гегель считает своеобразным оселком, на котором испытывается серьезность философии. Только такое, понимание, которое не исключает из тождества различие, доказывает Гегель, позволяет отличить всякую плохую философию от того, «что единственно и заслуживает названия философии»19. При этом мало признавать различие внутри тождественного. Важно установить в качестве верховного логического принципа неотделимость, нераздельность различий и со всей решительностью отвергнуть «безразличную разность».

Исследуя вопрос о противоречиях, Гегель не устает подчеркивать противоречие предмета с самим собой. В этом — центр тяжести всей его концепции: «Другое сущности, — пишет он, — есть другое в себе и для себя, а не другое как другое некоторого находящегося вне его другого»; различие в себе есть «различие не от некоторого другого, а себя от самого себя»20.

Противоречие он рассматривает как процесс, имеющий свои стадии, ступени. Первая ступень этого процесса — тождество. И хотя на этой ступени противоречие еще не развернулось, мы уже здесь имеем дело с конкретным тождеством, т. е. тождеством, содержащим различие. При этом Гегель отвергает такой подход к тождеству и различию, когда они ставятся рядом в качестве внеположных друг другу. В действительности тождество предмета существует в различии, а различие — в тождестве.

Следующая ступень рассматриваемого процесса — различие, состоящее в свою очередь из ряда моментов, этапов. Поскольку конкретное тождество содержит в себе различие как «небытие, которое есть небытие самого себя» 21, различие должно нарастать, развиваться, развертываться.

Этим и объясняется, что от категории тождества Гегель переходит к категории различия.

Процесс этого развития и нарастания находит, по Гегелю, свое выражение в категориях разности, противоположности и противоречия. Сначала вещи ка« тождества противостоят друг другу как разности, как «безразличное друг к другу разное». Тождество и различие здесь еще не соотнесены друг с другом, каждый из этих моментов «соотнесен лишь с собой». Однако такое понимание Гегель справедливо отнес к «внешней рефлексии». Внешняя рефлексия способна лишь на сравнение вехцей как одинаковых и неодинаковых. Она их рассматривает в разных отношениях, с разных сторон. Однако то, что кажется существующим самостоятельно — тождество и различие, — на деле находится в единстве, представляет собой лишь моменты единого. Безразличие исчезает, остается единство различающихся сторон. А такое единство есть уже противоположность. «Разность, — пишет Гегель, — безразличные стороны которой вместе с тем суть безоговорочно лишь моменты, как моменты одного отрицательного единства, есть противополооюность» 22.

В противоположности соотношение различных моментов таково, что они одновременно и полагают и отрицают друг друга. Тождество и различие, одинаковость и неодинаковость конкретизируются как положительное и отрицательное: «Одинаковость с собою, содержащая в самой себе соотношение с неодинаковостью, есть положительное; равным образом неодинаковость, содержащая в себе самой соотношение со своим небытием, с одинаковостью, есть отрицательное»23. Противоположность, таким образом, рассматривается как единство тождества и различия, оба эти момента в ней сняты. Две стороны противоположности соотносятся друг с другом так, что каждая есть то, что есть лишь через небытие другого, и, наоборот, каждая сторона есть небытие вследствие существования другого. Для противоположности характерно то, что положительное и отрицательное в ней едино. Каждая из сторон характеризуется определенным свойством: одна — положительным, другая — отрицательным. Но каждая из них в свою очередь составляет противоположность, т. е. каж- дая обладает и тем и другим свойством, иными словами, и положительна, и отрицательна. Поскольку каждая сторона полагает другую и одновременно отрицает ее, то каждая из них в самой себе содержит и положительное и отрицательное. Это значит, как пишет Гегель, что одно «исключает другое в том же самом отношении, в котором оно содержит в себе это другое» 36. Вот эту ступень нарастания различия Гегель определяет как противоречие — высшую форму различия. Всякое различие он считает противоречием «в себе», но только развитие различия приводит к переходу противоречия из состояния «в себе» в состояние «д^я себя». Противоречие есть истина всех форм и ступеней различия. И эту «истину» Гегель формулирует следующим образом: «Все вещи противоречивы в самих себе». Так, по Гегелю, схватывается «истина и сущность вещей».

В итоге всего анализа вопроса о противоречиях Гегель на нескольких страницах формулирует глубокие мысли о роли противоречий как движущей силы и как источника самодвижения. Противоречие, пишет он, есть «корень всякого движения и жизненности; лишь поскольку нечто имеет в самом себе противоречие, оно движется, обладает импульсом и деятельностью». Противоречие он называет «принципом всякого самодвижения». Подлинное самодвижение основывается на таком противоречии, которое «состоит не в чем ином, как в том, что в одном и том же отношении существуют нечто в самом себе и его отсутствие, отрицательное его самого»37. Последнее замечание особенно ценно, так как нередко противоречие рассматривают как противоречие предмета в разных отношениях. При таком подходе не достигается главное — понимание предмета в его необходимом развитии, самодвижении. Такое понимание возможно лишь тогда, когда противоречие осознается как противоречие, взятое «в одном и том же отношении». Рассматриваемый же в разных отношениях предмет не перестает быть «абстрактным тождеством», которое, как пишет Гегель, «еще не есть жизненность». Только в силу того, что «положительное есть в самом себе отрицательность, оно выходит вне себя и начинает изменяться^38. 36

Гегель. Соч., т. 5, стр. 509. 37

Там же, стр. 520, 521. 38

Там же, стр. 521. Истинное мышление, справедливо утверждает Гегель, есть мышление о необходимом, поэтому оно должно руководствоваться диалектическим пониманием противоречия. Гегель придавал огромное значение представлению о цолярности в учении об электричестве, магнетизме и пр., которое стало пробиваться в физику. Но он выражал сожаление, что представители физики не понимают диалектики. Физика, по его словам, «пришла бы в ужас», если бы она осознала до конца смысл, содержащийся в понятии полярности. Что бы сказал Гегель, если бы он узнал, что современной физике приходится уже без всякого «ужаса» широко вводить понятие противоречия в науку о материи, что без этого понятия невозможно сейчас более глубокое проникновение в сущность материи. Корпускулярно-волновая теория, согласно которой микрообъекты представляют собой диалектическое единство противоречивых свойств, тождество в различии и различие в тождестве, повергла вначале многих естествоиспытателей в своего рода философский шок. Но факты оказались сильнее метафизических догм. Сами физики, не принимающие открыто диалектического учения, вынуждены для объяснения новых данных создавать теории, соединяющие противоположности в некую целостность. Некоторые физики при этом вспоминают Гегеля, заявляя, что современные физические концепции приближаются к учению немецкого философа о противоречиях24. Мы уже не говорим о том, что в наше время многие естествоиспытатели сознательно руководствуются той научной диалектикой, которая, вобрав и переработав все ценное в гегелевской диалектике, дала исследователям природы могущественный философский инструмент познания.

Мы изложили некоторые, наиболее важные положения гегелевского учения о противоречиях. Марксистская диалектика — прямое продолжение и развитие этого учения на другой, материалистической основе, оплодотворенного новым, подлинно научным взглядом на мир, новым подходом к действительности, .новым историческим опытом общественного развития. Маркс, Энгельс и Ленин неоднократно отмечали, что идея Гегеля о противоречиях как движущей силе развития, источнике и импульсе самодвижения представляет собой одну из самых глубоких идей его диалектики. Когда Ленин говорит, что нельзя понять «Капитала» Маркса, не изучив Логики Гегеля, то он прежде всего имеет в виду эту ее сторону, которую он называет «сутью» всей концепции немецкого философа. Эту «суть», замечает он в своем конспекте «Науки логики», «надо было открыть, понять, hiniiberretten (спасти.— Ред.), вылущить, очистить, что и сделали Маркс и Энгельс» 25.

Если «Капитал» есть логика диалектического материализма, конкретно воплощенная в анализе капиталистической формации, то центральным пунктом этой логики нужно считать положение о противоречиях как движущей силе развития. Не случайно Ленин именно при чтении «Науки логики» высказал ту мысль, что если вкратце определить диалектику, схватить ее «ядро», то это будет «учение о единстве противоположностей» 26.

Этот аспект взаимоотношения логики Маркса и логики Гегеля следует особенно акцентировать в связи с попытками некоторых представителей современного структурализма «очистить» марксизм от учения о противоречиях как имманентном свойстве предметов и процессов, объявить это учение в марксизме непереваренной «гегель- янщиной». В действительности же их собственные взгляды на развитие, согласно которым «структуры» объектов лишены внутренних противоречий, а источник движения усматривается в столкновении беспротиворечивых структур, есть шаг назад не только от марксизма, но и от Гегеля.

33

2 За к, 123Э Конечно, как и каждый другой элемент гегелевской логики, марксизмом коренным образом преобразована и ее наиболее ценная и плодотворная идея — о диалектических противоречиях. Марксизм не только отбросил идеалистическое представление о том, что противоречия саморазвивающегося понятия суть движущая сила всего сущего. Материалистическая переработка идеи о роли противоречий в развитии привела к далеко идущим следствиям в самом понимании существеннейших сторон этого вопроса. К тому же не следует забывать, что на гегелевском учении о противоречиях сказались его социальная концепция, его политические симпатии и антипатии.

Маркс уже в ранних своих работах обнажил коренной недостаток гегелевской теории противоречий. Основной пафос критики Маркса заключался в том, что, находясь в лоне чистой мысли, чистых понятий, Гегель стремился к чистому же, т. е. мыслительному, опосредствованию противоречий, к такому их синтезированию, которое означало примирение, нейтрализацию противоречий. С особенной силой это стремление сказывалось тогда, когда Гегель переходил из мира логических категорий в мир реальной действительности, т. е. когда открывался широкий простор для проявления классовых позиций философа. В самой «Науке логики» это сказывалось слабее, поскольку здесь основным материалом, которым оперировал философ, были логические категории. Но и здесь вследствие того, что система категорий строилась как замкнутая и завершенная, неизбежен был вывод, что противоречия разрешаются раз навсегда с достижением высшей ступени развития, в данном случае абсолютной идеи.

Следует иметь в виду, что стремление к примирению противоположностей вытекает из самого характера философии абсолютного идеализма. Абсолютная идея — по замыслу всей гегелевской концепции — есть то всеобъемлющее и всепоглощающее единство, в котором снимаются в конечном счете все различия и противоречия эмпирического мира. Эта концепция неизбежно вносит метафизический и антидиалектический момент в гегелевское учение о противоречиях, хотя в Логике Гегель справедливо относит противоречия к самой сущности явлений. Критикуя Гегеля за стремление смягчить и опосредствовать противоречия гражданского общества, Маркс писал в 1843 г.: «Главная ошибка Гегеля заключается в том, что он противоречие явления понимает как единство в сущности, в идее, между тем как указанное противоречие имеет, конечно, своей сущностью нечто более глубокое, а именно — существенное противоречие»27. Иначе говоря, всякое эмпирическое противоречие, имеющее свои глубокие корни в самой сущности эмпирического же явления, рассматривается Гегелем как нечто поверхностное и ничтожное перед фактом единства в идее. Поэтому естественно, что при всей революционности своего учения о противоречиях Гегель слабее всего развил то, что связано с моментом разрешения противоречий. На это указывал и молодой Энгельс, который, критикуя Бентама за стремление к примирению классовых противоположностей, писал в 1844 г.: «Бентам совершает здесь в своей эмпирии ту же ошибку, какую Гегель совершил в теории; он недостаточно серьезно относится к преодолению противоположностей...» 28

Гегель, конечно, не обходит вопрос о разрешении противоречий. Он показывает, что на высшей ступени развития различия — на ступени противоречия — противоположности находятся в состоянии такого взаимоисключения, когда они должны быть преодолены. Форма этого преодоления в Логике осуществляется путем перехода к новой категории — к категории основания. Противоречие, по Гегелю, разрешается в основание. Основание содержит в снятом виде тождество и различие как свои «идеальные моменты». Смысл этого разрешения «в основание» состоит в том, что противоречия не могут разрешиться в ничто. Разрешение имеет позитивный смысл, оно «становится абсолютной деятельностью и абсолютным основанием» 29.

Гегель указывает, что сущность, раскрытая как единство противоположностей, есть основание, в котором противоречие не исчезает, а проявляется по-новому. В Малой логике он так и пишет, что, обнаружившись как снятие противоречия, основание «является, следовательно, как новое противоречие» 30. Таким образом, было бы прегрешением против истины, если бы мы не видели этого важного и положительного момента в гегелевской постановке вопроса о разрешении противоречий. Разрешение противоречий, согласно его концепции, есть «абсолютная деятельность», сила дальнейшего движения. И Гегель показывает в «Науке логики», как это движение осуществляется через ряд других противоречий (материя и форма, содержание и форма и т. д.).

При всем том нас не может удовлетворить эта сторона гегелевского учения о противоречиях. Гегель не акцентирует значение борьбы противоположностей в процессе разрешения противоречий. В известном фрагменте «К вопросу о диалектике», в котором Ленин как бы подводит итог своего анализа диалектики Гегеля и дает блестящий набросок своего, марксистского понимания диалектики, со всей настойчивостью подчеркивается положение о борьбе противоположностей как факторе разрешения противоречий. «Развитие, — пишет Ленин, — есть «борьба» противоположностей». Борьбу противоположностей он характеризует как «абсолютную» сторону процесса развития.

Особенно проявилось стремление Гегеля к смягчению и затушевыванию момента борьбы противоположностей — что и естественно — в работах, посвященных исследованию социальных проблем. Показательна в этом отношении его «Философия права». Автор «Науки логики» чувствуется, конечно, и в данной работе, хотя она была написана тогда, когда Гегель уже резко повернул вправо. Рисуя буржуазное «гражданское общество», т. е. экономическую систему капитализма, Гегель не скрывает свойственных этому обществу противоречий. Как диалектик, он не может не видеть их и не сказать о том, что глубокое противоречие раскалывает это общество на полярные полюсы богатства и бедности. Или, как он выражается, по мере «накопления богатства» возникает и развивается «зависимость и бедственность» положения «прикрепленного к... труду класса», что облегчает «концентрацию чрезмерных богатств в немногих руках» 31.

Он называет гражданское общество «полем борьбы индивидуального частного интереса, борьбы всех против всех». Создается парадоксальное положение, что «при чрезмерном богатстве гражданское общество не достаточно богато, т. е. не обладает достаточным собственным достоянием, чтобы бороться с чрезмерностью бедности и возникновением черни» 32. Эти и подобные мысли делают честь диалектику Гегелю, его анализу буржуазного общества. Но слишком жгучие социальные проблемы и отношение к ним самого философа, выступавшего в качестве идеолога буржуазного строя, делают выводы Гегеля не соответствующими объективному развитию противоречий капиталистического общества. Приходит в действие механизм идеалистической диалектики, в соответствии с которым движение логических категорий становится субстанцией реального движения реальных противоречий. Этот механизм Маркс ярко изобразил в «Нищете философии»: «Как посредством абстракции мы превращаем всякую вещь в логическую категорию, точно так же стоит нам только отвлечься от всяких отличительных признаков различных родов движения, чтобы прийти к движению в абстрактном виде, к чисто формальному движению, к чисто логической формуле движения. И если в логических категориях мы видим субстанцию всех вещей, то нам не трудно вообразить, что в логической формуле движения мы нашли абсолютный метод, который не только объясняет каждую вещь, но и включает в себя движение каждой вещи» 33.

Эти слова со всей остротой вскрывают неспособность идеалистической диалектики быть инструментом познания и исследования реальной действительности со всеми ее противоречиями. Как говорил Маркс в еще более ранней своей работе, специально посвященной критике гегелевской философии права, Гегель свою логику облекает в по^ литическое тело, вместо того чтобы дать собственную логику политического тела. Иначе говоря, Гегель берет определенные логические категории, в данном случае категории всеобщего, особенного и единичного, и подводит под них реальные явления — государство, классы или сословия, правительственную власть, народ и т. п. И так как эти категории опосредствуют друг друга, диалектически превращаются одна в другую, то философ, совершенно утрачивая критерий конкретности данного «рода движения», т. е. движения буржуазного антагонистического общества, производит насильственную операцию примирения классов, правительственной власти, сословий. При этом улетучивается момент борьбы противоположностей. Вместо того чтобы проследить реальное «самодвижение» буржуазного общества и импульс, даваемый этому самодвижению противоречиями, объективные тенденции развития противоречий, Гегель прибегает к мучительным уловкам, чтобы доказать недоказуемое, а именно что государственный строй есть «система опосредствования», та всеобщность, в которой находят свое выражение интересы всех классов, всего народа, что сословия представляют «особенное», опосредствующее такие противоположности, как правительственная власть и народ, и т. д.

В результате он приходит к выводу, что благодаря всеобщему опосредствованию «сама противоположность низведена на степень видимости». Оказывается, что социальные противоположности, о которых сам же он очень неплохо говорил, касаются только «поверхности», они не «субстанциальная противоположность», иначе государство (буржуазное) «шло бы навстречу своей гибели» 34. Гегель не видит и не хочет видеть, что именно в силу субстанциального характера социальных противоположностей, присущих буржуазному государству, оно неминуемо идет навстречу своей гибели. Конечно, нельзя требовать от Гегеля подобных выводов: ни объективные условия, ни классовая позиция философа не позволяли ему научно предвидеть ход развития буржуазного общества. Нам важно подчеркнуть здесь методологическую сторону гегелевского учения о противоречиях, стремление ослабить момент борьбы противоположностей. Маркс глубоко ценил то, что разрыв между гражданским обществом и политической властью Гегель «воспринимает как противоречие». «Ошибочным, однако, является то, что он довольствуется простой видимостью разрешения этого противоречия и выдает ее за самую сущность дела...» 35

Говоря о мнимом разрешении противоречий, Маркс обнажает ахиллесову пяту гегелевской диалектики и ее подхода к противоречиям. Маркс говорит еще о «мнимом критицизме» гегелевской философии, вкладывая в этот термин тот смысл, что реальное разрешение противоречий действительности подменяется чисто мысленным разрешением, т. е. движением в голове философа. Эта Марксова критика направлена против дуализма гегелевской философской системы в целом, она затрагивает основную слабость и гегелевской логики.

В своей работе «К критике гегелевской философии права», где показана «абсурдность опосредствования» противоположностей буржуазного общества, Маркс делает очень важное замечание по этому поводу: «... когда Гегель рассматривает как действительные противоположности абстрактные моменты умозаключения — всеобщность и единичность, то в этом именно сказывается основной дуализм его логики» 36. Дуализм этот заключается в том, что категории, представляющие собой лишь мысленное отражение реальных вещей, Гегель считает реальностью, по сравнению с которой действительная реальность, т. е. мир вещей, есть нечто жалкое, призрачное. С этой точки зрения достаточно разрешить противоречия жизни только посредством движения логических категорий. Но никакое мысленное преодоление противоречий не может быть реальным их преодолением. Поэтому они, эти действительные противоречия, остаются, не снимаются таким способом. Это и есть «дуализм» логики Гегеля, порождающий мнимый критицизм гегелевской диалектики.

Маркс обращает внимание еще на один слабый пункт логики Гегеля. Гегель безусловно прав, когда действительным противоречием считает не внешнее различие двух вещей, а такое различие, при котором противоположность выступает как «свое иное». Однако на том основании, что одна противоположность не может существовать без другой, что одна сторона противоречия без другой есть абстракция, Гегель полагает, что они должны лишь «опосредствовать» друг друга. Гегелевское понятие «опосредствования» содержит тот важный рациональный момент, что все связано между собой, что противоположности находятся в состоянии взаимной связи и взаимопроникновения. Когда Маркс критикует Гегеля за «абсурдность опосредствования», конечно, имеется в виду не эта сторона данного понятия, а стремление к нейтрализации, примирению, чисто мыслительному, мнимому преодолению реальных противоречий общества. Из этого, по Марксу, вытекают троякого рода ошибки в гегелевском учении о противоречиях. Во-первых, мысль о том, что та или другая сторона противоречия не может выступать как нечто относительно самостоятельное, «как целостность в себе самом». Во-вторых, то., что «резкость действительных противоположностей, их превращение в крайности считается чем-то вредным, чему считают нужным по возможности помешать, между тем как это превращение означает не что иное, как их самопознание и в равной мере их пламенное стремление к решающей борьбе». И, наконец, то, что «пытаются их опосредствовать» 37. Так Маркс уже в работе, написанной в 1844 г., поправлял Гегеля и намечал совершенно новую линию развития диалектики и диалектического подхода к проблеме противоречий. Эта линия получила свое высшее классическое развитие в «Капитале», где была разработана материалистическая и подлинно революционная логика диалектических противоречий. Маркс здесь конкретно показал, как возможны и как становятся действительными крайностями противоположности, которые в начале своего развития таковы, что их никакими силами не разорвешь. Марксу не нужно было опосредствовать их, ибо исследование их собственной логики показывало, что никакое примирение этих противоположностей невозможно, логика понятий здесь следовала за логикой вещей, а не наоборот. У Маркса в отличие от Гегеля абстракция противоречий, т. е. логическая категория, не отвлекается от существенных признаков данного конкретного рода движения, т. е. капиталистического общества и его специфических противоречий, а преломляется через этот конкретный род движения. Поэтому у Маркса движение вообще и движение противоречий в частности не сводилось, выражаясь его же словами, «к чисто формальному движению», «к чисто логической формуле движения».. Прослеживая объективное развитие противоречий капиталистического способа производства, Маркс сумел предвидеть их реальный ход и реальные формы их разрешения. Конечно, этому способствовали и более высокая ступень развития капиталистического общества во времена Маркса и го, что Маркс был пролетарским революционером. Но первостепенное значение имело и новое, материалистическое содержание марксистской диалектики, которая, как заявил Маркс в послесловии ко второму изданию I тома «Капитала», представляет собой полную противоположность гегелевской идеалистической диалектики.

5

С наибольшей силой гегелевское учение о противоречиях проявилось в развитии принципа единства противоположностей как закона мышления, как всеобъемлющего принципа, с помощью которого только и можно мыслить понятиями. Гегель подвергает критике так называемые всеобщие законы мышления формальной логики — законы тождества, противоречия и исключенного третьего. Основное в этой критике — раскрытие ограниченности и недостаточности их как форм рассудочного мышления и противопоставление категориям рассудка форм разумного мышления.

Под рассудочным мышлением Гегель понимает односторонние определения вещей, разделяющие непроходимой пропастью противоположные свойства и качества, вследствие чего понятия и другие логические формы не содержат в себе противоречий. Отсюда безжизненность, неподвижность таких понятий, неспособность их переходить друг в друга, их неизменность. Самый большой грех рассудочного мышления, по Гегелю, — это абстрактность, которая способна разделять, но не способна рассматривать разделенное как конкретную целостность.

Короче говоря, Гегель подвергает критике формальнологические законы мышления за то, что с их помощью невозможно выразить движение, развитие, изменение. Гегель при этом не отвергает рассудок и рассудочные формы мышления как абсолютно непригодные, как некое простое заблуждение человеческой головы. И в данном случае его подход проникнут историзмом, пониманием того, что рассудочные понятия представляют собой необходимую ступень познания не только в историческом, но и в логическом развитии мышления. Да, говорит он, рассудок ограничен, поскольку он создает понятия, содержащие в себе не тотальность, а «некоторую одностороннюю определенность» 53. Но в этом и сила его, так как он подготовляет условия для высшей, разумной формы мышления. Он даже говорит о «бесконечной силе» рассудка, которая посредством формы абстрактной всеобщности придает явлениям «фиксированную устойчивость». Та «жесткость бытия», которую рассудочные понятия сообщают вещам, разделяя конкретное на абстрактные определенности, необходима, ибо способствует постижению всей глубины различия, противоположности, «которая вместе с тем единственно только и есть мощь, вызывающая их переход» 38.

В своей «Истории философии» Гегель целый огромный период в развитии человеческой мысли назвал периодом «мыслительного рассудка», вкладывая в это понятие и тот смысл, о котором здесь идет речь. Логическое, будучи, по Гегелю, обобщением исторического, также не может не считаться с законами рассудка. Все дело только в том, чтобы не абсолютизировать их, а рассматривать их лишь как идеальный момент более сложной формы и метода мышления.

«Только субъективное бессилие разума, — пишет Гегель,— дозволяет этим (рассудочным. — М. Р.) опреде- ленностям иметь значимость в этом виде и оказывается не в состоянии свести их обратно к единству посредством противоположной абстрактной всеобщности диалектической силы, т. е. посредством их собственной специфической природы, а именно посредством понятия указанных (диалектических. — М. Р.) определенностей» 39.

Огромное достижение «Науки логики» Гегеля — глубоко разработанная им диалектика понятий. Ее Ленин особенно выделяет в своих оценках, даваемых в конспекте гегелевского произведения. Отмечая мистицизм и педантизм многих выводов Гегеля, Ленин указывает, что «гениальна основная идея» — это идея «всемирной, всесторонней, живой связи всего со всем и отражения этой связи — та- terialistisch auf den Kopf gestellter Hegel (материалистически перевернутый Гегель. — Ред.)—в понятиях человека, которые должны быть также обтесаны, обломаны, гибки, подвижны, релятивны, взаимосвязаны, едины в противоположностях, дабы обнять мир» 40.

Если попытаться найти какой-то узловой пункт, вокруг которого строятся все рассуждения Гегеля одиалек- гике понятий, то им будет, безусловно, положение о конкретности понятий. Само всеобщее — а философия, в іастности логика, имеет своим предметом именно всеобщее — Гегель понимает как конкретно-всеобщее, рассматривая его как единство многообразия, содержащее в себе богатство особенного и единичного. Гегель высказал пара- цоксальный на первый взгляд тезис, что «абстракциями или формальными мыслями философия... вообще нимало не занимается; она занимается лишь конкретными мыслями» 41. Это говорится о науке, которая всегда считалась самой абстрактной из всех наук! А между тем это так, и в этом гегелевском положении заключается очень глубокое содержание.

Как это ни странно, говорит Гегель, самыми абстрактными понятиями мыслит обыденное сознание, представляющееся на первый взгляд наиболее конкретным. Популярно и остроумно он это показывает в своем замечательном фрагменте под названием «Кто мыслит абстрактно?», к которому мы отсылаем читателя42. В своих логических трудах он всесторонне исследует этот вопрос, доказывая, что именно философское мышление, мышление диалектическими понятиями, есть поистине конкретное мышление. Что же Гегель понимает под конкретными понятиями?

Гегель прежде всего выступил против понимания понятия как всеобщего, абстрагируемого от многообразия конкретных единичных явлений, как пустого тождества, как суммы каких-то общих признаков. Он называл такую всеобщность «абстрактной» и противопоставлял ей «конкретную» всеобщность. В этом плане он показывает ограниченность формальнологического учения о всеобщем. Согласно этому учению, процесс абстрагирования общего от единичного есть постепенное опускание различных конкретных признаков и удержание того общего, что присуще всей группе обобщаемых явлений. Такое обобщение имеет оправдание для известных целей, например, при классификации тех или иных явлений, при необходимости четкого разграничения каких-то свойств групп и классов и т. п. Но за этими пределами такое представление о всеобщем не только несостоятельно, но и становится величайшим препятствием на пути истинного познания.

Коренным недостатком этого представления Гегель считал чисто количественный подход к решению проблемы соотношения меяеду всеобщим, особенным и единичным. Всеобщее, с этой точки зрения, «шире» особенного, особенное — шире единичного. Отсюда делается вывод, что, чем шире объем понятия, тем беднее содержание и наоборот, чем уже объем его, тем оно богаче определениями. Но к понятиям нужно подходить не только количественно, в них содержится и «возможность качества», т. е. они имеют и качественную определенность. Всеобщее не просто противостоит особенному и единичному как нечто чуждое им, а вбирает их в себя, будучи выражением их сущности. Точно так же единство и многообразие не абсолютные противоположности, а различие в тождестве, вследствие чего категории, понятия «существенным образом представляют собой тотальность всех определений» 43.

Всеобщее безусловно есть процесс снятия особенного и единичного. Оно абстрактное всеобщее, если «снятие» понимается как «отбрасывание определенности», если всеобщее не «подпускает» к себе единичность, индивидуальность. Но такое снятие удерживает всеобщее, особенное и единичное друг вне друга. Действительное, диалектическое снятие означает, что всеобщее сохраняет богатство особенного и единичного, представляет концентрированное воплощение последних. И тогда это — живое, конкретное, а не мертвое всеобщее. «Абстракция возводит конкретное во всеобщность, всеобщее же она ионимает лишь как определенную всеобщность» 44. Вот этим пафосом конкретности проникнуто все учение Гегеля о категориях и понятиях, как и других логических формах. То, что в формальной логике считалось наиболее бессодержательным — всеобщее, — Гегель представил как самое содержательное, поскольку оно есть выражение сущности многообразного мира явлений. Понятие конкретности — это синоним определенности, которая есть особенность и единичность и которую всеобщее заключает в своей «абсолютной отрицательности в себе и для себя». Тем самым устанавливается огромная позна- нательная ценность логических категорий и понятий как подлинно опорных пунктов постижения истины, раскрывается их природа как форм бытия и мышления одновременно.

Учение Гегеля о конкретности или конкретной тотальности категорий и понятий вводит нас в самую сердцевину его логики. Всеобщее как единство многообразного, как диалектически снимающее особенное и единичное есть единство противоположностей. Если истинно, что именно такова природа понятий и категорий, то тем самым различение есть необходимейший и существеннейший их момент. Момент различения, негативности, отрицательности — вот что составляет самую глубокую черту каждого понятия. И этим моментом определяется его развитие, подвижность, изменчивость. Противоречия — та сила, которая приводит понятия в текучее состояние, источник того пламени, которое возгорается в них и без которого они мертвы, неподвижны. Определенность, конкретность понятия есть «принцип его различий». Этот принцип «содержит в себе начало и сущность его развития и реализации; всякая же иная определенность понятия бесплодна»61. Если говорить об абсолютной определенности понятия, утверждает Гегель, то его нужно искать в различии с собой, в его противоречивости.

Гегель остроумно замечает, что рассудок мыслит по принципу «жить и жить давать другим», или, что то же самое, признавать одно определение, понятие, а также другое как равнодушные друг к другу. Но всякая определенность вещи ограничена не потому лишь, что ей внешним образом противостоит другая, столь же застывшая определенность, а вследствие собственной природы каждой вещи, всего конечного. Иначе говоря, понятия делают шаг к истине тогда, когда они вскрывают в существующем начало или сторону его отрицания и сами содержат в себе это отрицание или противоречие, свойственное всему конечному. Диалектика в том и состоит, что то, что кажется застывшим, определенным, неподвижным, таит в себе переход в свою противоположность, переход в иное, вследствие чего и понятия должны содержать в себе эту противоположность и быть понятиями- переходами.

Такова природа понятия. Всякое стремление рассматривать какое-нибудь понятие как некое прочное, неизменное образование оборачивается неудачей, так как при более пристальном внимании оказывается, что оно обладает гибкой природой, есть движение, переход в свое иное, в другое понятие. Поэтому понятия у Гегеля переходят, переливаются одно в другое, синтезируясь во все более глубоких и содержательных понятиях. Этот момент перехода, перелива понятий Гегель всячески подчеркивает, говоря о конкретности понятий и вообще о конкретности мышления. Конкретность понятий у него — это синоним единства противоположностей: «Каждое определение, каждое конкретное, каждое понятие есть по существу единство различных и могущих быть различенными моментов, которые через определенное, существенное различие переходят в противоречащие» 45.

Противоречие понятия разрешается путем перехода последнего в такое понятие, в котором противоположности сняты в высшем синтезе. Спекулятивное (т. е. разумное познание) есть «именно то, что содержит в себе снятыми те противоположности, дальше которых рассудок не идет... и именно этим обнаруживает себя как конкретное и целостность» 46.

Значительность всей постановки вопроса о диалектике понятий, о преобразовании неизменных понятий в текучие, гибкие, живые понятия заключается в том, что диалектическая логика решает вопрос: способны ли человеческие понятия выразить и передать движение, развитие, изменение или они обречены лишь на то, чтобы омертвлять беспрерывно изменяющуюся действительность, останавливать все текучее, отливать его в неподвижные, окостеневшие формы. Этот вопрос до настоящего времени не сходит с арены борьбы различных философских направлений. Немарксистская философия до сих пор не в силах его решить, бросаясь то в односторонность мертвящего рассудочного рационализма с его неподвижными категориями, то в мистику интуитивизма, превращающего реальный мир в поток меняющихся впечатлений субъекта.

Конечно, и Гегель не дал научного решения этого важнейшего вопроса, так как он не исходил из того, что диалектика понятий воспроизводит, отражает диалектику вещей. Но за ним остается та заслуга, что он прокладывал путь к правильному решению этого вопроса и показал, как посредством понятий рациональными, а не какими-либо чудодейственными способами человеческий разум может и должен познавать мир во всей его изменчивости и текучести. И если современные буржуазные философы пытаются доказать, что Гегель был мистическим иррационалистом и что диалектика вообще возможна лишь как идеалистическая диалектика, то они напрасно ломают копья. Историю человеческой мысли так же нельзя повернуть вспять, как и историю вообще. Марксизм и марксистская логика «сняли» по законам диалектического развития гегелевскую диалектику понятий, отбросив то, что есть в ней мертвого, неспособного к развитию, и переработав то, что было и остается в ней истинным.

Ленин в нескольких словах определил это истинное, сказав, что Гегель «гениально угадал в смене, взаимозависимости всех понятий, в тождестве их противоположностей, в переходах одного понятия в другое, в вечной смене, движении понятий ИМЕННО ТАКОЕ ОТНОШЕНИЕ ВЕЩЕЙ, ПРИРОДЫ» в4. То, что у Гегеля было неосознанным и к чему он подходил ощупью, наугад, в марксизме стало сознательным началом подлинно научной диалектики понятий. «Диалектика вещей создает диалектику идей, а не наоборот» — таково это начало, так можно ленинскими словами сформулировать направление, в каком марксизм продолжил и развил гегелевское учение, создав новое, материалистическое учение о диалектике понятий47. Современные противники марксизма, стремясь всеми способами его ущемить, опровергнуть, говорят, что марксистская логика есть просто «перевернутый» гегелизм, механическое и неправомерное перенесение диалектики идей, понятий на материальный мир. Но, во-первых, марксизм никогда не скрывал своей преемственной связи со всем предыдущим философским развитием, а что касается немецкой классической философии, то основополояс- ники марксизма прямо заявляли, что они горды тем, что идут от Канта, Фихте и Гегеля.

Во-вторых, марксистская логика, в частности ее учение о понятиях, не есть «просто» «перевернутая» и примененная к материальному миру гегелевская логика и гегелевская диалектика понятий. Впрочем, даже если бы это было только так, то почему с таким непреходящим пылом воюют буржуазные философские витии против материалистической диалектики?! Все дело в том, что это «простенькое» «переворачивание», т. е. материалистическое преобразование диалектики, революционизировало ее. от начала до конца и привело к следствиям, которые немыслимы на почве идеалистической логики. Это нетрудно увидеть и на примере проблемы диалектики понятий, которая по-новому исследована и разработана в марксистской логике. Сознательно полагая в основу своего учения о понятиях принцип, согласно которому диалектика вещей создает диалектику понятий, а не наоборот, марксистская логика подводит под диалектику понятий твердую и объективную базу, исключающую тенденцию к всевозможным спекуляциям, идущим вразрез с развитием действительности. Этот принцип дает надежный критерий для субъективной диалектики, указывая ей те границы, выход за которые превращает диалектику понятий в произвол, софистику. Хотя Гегель и провозглашал задачу объективного рассмотрения предмета, его собственного движения, он часто изменял ей и вообще в принципе не мог ее осуществлять последовательно из-за ложной идеи о примате логики понятий над логикой действительности. Выполнить эту задачу под силу только материалистической диалектике, для которой понятия и их движение есть отражение объективного мира и его развития.

Ярким и непревзойденным примером материалистической диалектики понятий, опирающейся на твердый фундамент «диалектики вещей», может опять-таки служить «Капитал» Маркса. Не трудно увидеть в «Капитале» и в этом отношении «гегелевскую школу». Но какая огромная дистанция, какая резкая «качественная граница» отделяет Маркса от Гегеля! У Маркса каждое понятие есть результат обобщения реальных фактов, будучи научно освоенной моделью этих последних. Движение, переходы, смена, связь, гибкость понятий воспроизводят в теоретически обобщенной форме движение и переходы самих вещей во всей их противоречивости. Марксу не нужно было мучительно подобно Гегелю конструировать из головы начало, прибегать к натянутым и искусственным переходам, чтобы связать одни понятия с другими. Это, разумеется, не значит, что диалектика понятий у Маркса просто заимствует переходы и связи из эмпирических фактов. На деле это сложный процесс переработки и теоретического обобщения действительности, который требует огромного напряжения мысли. Но только анализ диалектики вещей может быть реальной основой подлинно научной диалектики понятий.

Подчеркивая свой подход к диалектике понятий, Маркс говорит: «...я исхожу не из «понятий», стало быть также не из «понятия стоимости*», и потому не имею никакой нужды в «разделении» последнего». И далее

Маркс указывает, что он исходит из реального общественного отношения, которое в капиталистическом обществе проявляется в виде товара. У Гегеля, как и у его последователей, само понятие подобно клеточке самопроизвольно делится на противоположности. У Маркса иное: «...не я подразделяю стоимость на потребительную стоимость и меновую стоимость, как противоположности, на которые распадается абстракция «стоимости», — а конкретная общественная форма продукта труда, «товар», есть, с одной стороны, потребительная стоимость, а с другой стороны — «стоимость»» б6.

Подобный подход коренным образом меняет логику развертывания научной мысли по сравнению с идеалистической диалектикой понятий. Гегель, смертельно ненавидевший, можно сказать, всякого рода ползучий эмпиризм и позитивизм, сам отдал изрядную дань последним. Логика его абсолютного идеализма заставляла его развивать понятия не в соответствии с диалектикой действительности, а, наоборот, приспосабливать действительность к понятиям. Отсюда тот «некритический позитивизм», за который на него обрушился уже в ранних своих работах Маркс. Превратив идею, понятия в субстанцию действительного бытия, Гегель должен был затем воплотить достигнутую ступень «саморазвития» этой субстанции в «инобытии», т. е. в какой-то эмпирической реальности. Это извращение, писал Маркс, «имеет своим необходимым результатом то, что некое эмпирическое существование принимается некритически за действительную истину идеи. Ведь у Гегеля речь идет не о том, чтобы эмпирическое существование свести к его истине, а о том, чтобы истину свести к некоему эмпирическому существованию, и при этом первое попавшееся эмпирическое существование трактуется как реальный момент идеи» 48.

Такую, т. е. идеалистическую, диалектику понятий Гегель использует для того, чтобы сделать угодные себе социальные выводы (например, объявить монархию реальным воплощением понятия). Спекуляция мысли, указывает Маркс, состоит здесь в том, что «Гегель называет это «переходом понятия»»49.

Естественно поэтому, что диалектика понятий, основанная на диалектике самих вещей, есть не просто и не только «переворачивание» гегелевской логики, а преобразование логики в самой ее основе. В «Капитале» диалектика понятий, обобщающая реальную диалектику вещей, привела к выводу о неотвратимой гибели капитализма и объективной необходимости перехода к социализму. У Маркса переход от понятия капитализма к понятию социализма не абстрактная конструкция, не плод развития понятий, а выражение собственного развития капитализма, исследованного в форме диалектики понятий. Ленин сравнивал Маркса с естествоиспытателем, который делает выводы о тенденции развития какого- нибудь вида растений или животных на основе самого тщательного их изучения. Так изучал и исследовал капитализм Маркс, чем и объясняется, что его диалектика понятий несокрушима и подтверждается всем историческим опытом человечества.

Такова же диалектика понятий и у самого Ленина, положения которого о гибкости, подвижности, релятивности, взаимопереходах понятий, т. е. то, что он считал сущностью марксистской логики, воплощены во всех его трудах с необыкновенным диалектическим мастерством. Установив, что главное в диалектической логике — это вопрос, как в логике, диалектике понятий можно выразить движение, изменение, Ленин ясно сформулировал и ответ на него: только осознав все значение диалектического противоречия как закона бытия и познания. «И в этом суть диалектики. Эту-то суть и выражает формула: единство, тождество противоположностей» 50.

6 Выше уже указывалось, что логика, по Гегелю, имеет своей задачей познание истины. Развенчав тезис критической философии о субъективном характере познания, о неспособности его постигнуть вещи как они существуют сами по себе, Гегель ратовал за полную суверенность человеческого знания и признание за ним возможности давать объективную истину. Если люди утверждают, говорил он в «Философии духа», что «нельзя познать истину, то это злейшая клевета. Люди сами не знают при этом, что они говорят. Знай они это, они заслуживали бы того, чтобы истина была отнята у них» 70.

В «Науке логики» Гегель обстоятельно исследует проблемы познания истины, пути, ведущие к истине, закономерности этого пути, короче — то, что обычно понимается под теорией познания. Но теория познания, как уже говорилось, не есть какая-то особая область, противостоящая логике. Поскольку с точки зреншЬ Гегеля логика есть учение об истине, об истинных формах мышления, совпадающих с формами движения самих объектов, постольку она есть и теория познания и обе они вливаются в диалектику как учение о развитии. В этом смысле мы находим в «Науке логики» еще один чрезвычайно важный аспект, получивший глубокую разработку, — диалектику процесса познания. Этот вопрос так или иначе исследуется на протяжении всего произведения, но специально он рассматривается в последней, третьей, книге, посвященной понятию.

Весьма симптоматично, что к учению о познании и его путях Гегель переходит после того, как он рассмотрел бытие и его сущность, т. е., как он сам говорит, те разделы логики, которые исследуют преимущественно природу самого объекта. Гегель сам называет их «объективной логикой». Эта объективная логика составляет «генетическую экспозицию понятия» (Соч., т. 1, стр. 6). Последний раздел «объективной логики» завершается рассмотрением категории действительности, в которой синтезируются все категории бытия и сущности (т. е. такие категории, как бытие, становление, качество, количество, мера, противоречие, сущность, явление и др.). Только после этого Гегель переходит к разделу о понятии, в котором излагает свое учение о познании и его формах и который он называет «субъективной логикой». Тот факт, что субъективная логика выводится из объективной логики, говорит о чувстве реальности, пробивающем себе дорогу в концепции философа-идеалиста.

Как и всюду, все значительное в вопросе об истине и путях, средствах ее познания связано у Гегеля с применением диалектики. Он глубоко убежден, что и эта область логики должна быть преобразована лишь с помощью диалектического метода. Для Гегеля истина есть процесс, процесс развития, вне учета которого лучше и не пробовать рассуждать о ней. Истина, говорит он в «Феноменологии духа», «не есть отчеканенная монета, которая может быть дана в готовом виде и в таком же виде спрятана в карман»п. Он не противопоставляет истинное и ложное как две крайности, которые абсолютно исключают друг друга, так, что в истинном не может содержаться элемент ложного, и наоборот. Ложное есть «неравенство знания с его субстанцией». Но именно неравенство, т. е. противоречие между знанием и субстанцией, составляет, по Гегелю, «существенный момент», тот импульс, который заставляет снять это неравенство и достигнуть истинного знания. Из этого различия, пишет Гегель, возникает равенство знания с его субстанцией, «и это возникшее равенство и есть истина» 51.

Из этих определений видно, что Гегель разумеет под истиной и как в самых общих пока чертах он представляет себе путь к ее познанию. Истина есть совпадение мысли с объектом (субстанцией), но это совпадение осуществляется не сразу и не непосредственно, как полагает догматизм, а весьма сложным и противоречивым путем. Весь этот путь познания можно представить как процесс все большего сближения мысли с объектом, взаимопроникновения этих противоположностей, следовательно, как линию все большего приближения к объективной истине. В соответствии с таким пониманием Гегель сначала рассматривает понятие как нечто субъективное, как противостоящее предмету в качестве «внешней рефлексии». На этой стадии понятие или знание о предмете противостоит этому последнему как непосредственное. Однако диалектика взаимодействия понятия и предмета приводит. знание в движение, которое постепенно снимает «отделение понятия от предмета». Здесь истина находится еще «в себе». Вторая стадия — стадия «объективности понятия», когда оно выступает из своей субъективности, «внутренности» и погружается в предмет, становится тождественным с предметом. Наконец, на третьей стадии достигается такое единство субъективного и объективного, при котором понятие находит свое адекватное выражение, «поскольку оно познает этот свой объективный мир в своей субъективности и последнюю — в том объективном мире» 52. Хакое взаимопроникновение противоположностей — мысли и объекта — означает раскрытие истины.

Оценивая в своем конспекте «Науки логики» эту сторону гегелевского учения о познании, Ленин замечает, что в этом «надо искать истинного смысла, значения и роли гегелевской Логики» 53. Едва ли следует при этом снова напоминать, что, когда Гегель говорит об объективности истины и о том, что истина есть совпадение мысли с объектом, имеется в конечном счете в виду объективированная и оторванная от человека мысль, понятие как субстанция. Но за этой причудой идеалистической фантазии и часто в противоречии с ней отстаивается правильная идея о сущности познания, которую в наше время, когда всевозможные идеалистические теории широко проповедуют «инструментальный» характер истины, тем самым отвергая коренную цель и задачу человеческого познания, нужно всячески поддерживать и развивать.

Эту идею о познании как процессе все большего наполнения мысли объективным содержанием и совпадения мысли с объектом Гегель проводит в своем исследовании форм суждения и умозаключения. Применяя диалектику к познанию, он показывает, что суждение как истина реализуется в развитии. То единство всеобщего и единичного, которое как бы в свернутом виде наличествует в понятии, выходит наружу и развертывается в суждении. Суждение представляет собой процесс возведения единичного во всеобщее, поэтому оно — единство противоположностей, единичное опосредствуется здесь связкой «есть» со всеобщим. Но эта связь устанавливается во всей своей сущности не сразу, она возникает и реализуется в движении суждения. Цель этого движения — диалектическое тождество, единство субъекта и предиката, которое достигается лишь в процессе возникновения и преодоления противоречия между ними. Разрешение противоречия между субъектом и предикатом находит свое выражение в переходе от одних, низших, к другим, высшим формам суждений.

Как и суждение, умозаключение, различные формы умозаключения имеют своей целью проникнуть в приро- ду вещей и сомкнуть субъективное с объективным. В умозаключении это достигается тем, что вместо связки «есть» выступает содержательный средний термин, который опосредствует крайние термины. Развитие умозаключений состоит в том, что в процессе движения мысли от низших к высшим формам средний термин наполняется конкретным содержанием и внешнее отношение между крайними терминами превращается (опять-таки через возникновение и преодоление противоречий) во внутреннее. Средний и крайние термины становятся все более тождественными в своем различии, раскрывается их внутреннее единство.

Так субъективное понятие становится все более объективным, приобретает, согласно Гегелю, «такую реальность, которая есть объективность»54. Этими словами Гегель осуществляет переход к той самой второй стадии — стадии объективности, — о которой шла речь выше. Смысл этого перехода заключается в том, чтобы показать, что понятие, будучи сначала только субъективным, «соответственно своей собственной деятельности, не нуждаясь для этого ни в каком внешнем материале или веществе, приходит к тому, чтобы объективировать себя...». Однако объект в свою очередь не есть «нечто неподвижное», он развивается и в процессе своего развития, через ступени механического, химического и телеологического, «обнаруживает себя одновременно и как субъективное» 76.

Мистическое содержание такого объекта лежит на поверхности и не требует специальной критики. Гегель упрекает Канта, что положительное у него достигается «кривыми путями». Это же можно сказать и о самом Гегеле. В данном случае «кривыми путями» достигается та положительная мысль, что субъект в целях объективности познания должен выйти из сферы чисто субъективного понятия, перейти в мир реальных объектов, подчинить их своей власти и только таким образом он может добраться до вершин истины. Гегель понимает, что одной деятельностью понятия этой цели не достигнуть, что субъект должен более существенной формой деятельности отнять у объективного мира черты чуждости, отчуждения и сделать его своим. Только таким образом воз- можно подлинное опосредствование субъективного и объективного в их единстве, а через это и постижение истины.

Что же это за деятельность? Вот тут-то Гегель подходит к идеям, которые было бы ошибкой недооценить и которые только марксизм, марксистская гносеология сумели поднять на высоту принципиального основоположения научной теории познания. Рассмотрев в формах механического и химического низшие виды объективного, в которых понятие существует «в себе», он затем анализирует понятие цели и его роль в движении от субъективного к объективному, в их опосредствовании. Цель первоначально выступает как влечение, будучи сначала чисто субъективной целью. Ей противостоит объективность. Снятие этой противоположности возможно лишь путем реализации цели. Но эта реализация требует определенных средств, с помощью которых цель объективируется. Эти средства существуют в самой объективности, т.е. в объективном мире. «Хитрость» разума, говорит Гегель, в том и заключается, что он «вдвигает» между собой и объектом другой объект (средство, орудие) и заставляет его работать на себя. «В своих орудиях человек обладает властью над внешней природой» 55.

Таким образом, реализация цели есть деятельность, которая выполняет двойную функцию: эта деятельность снимает субъективный характер цели, поскольку цель осуществляется, объективируется вовне, и она, с другой стороны, преодолевает внешний, чуждый характер объекта, так как подчиняет его субъекту, субъективирует его. В итоге цель «смыкает себя через некоторое средство с объективностью»56. Гегель весь этот процесс изображает в виде умозаключения, крайними терминами которого являются цель и объект, а средним термином — объективное, в природе находимое или из природы извлекаемое средство, орудие. При этом он подчеркивает, что средство есть «нечто более высокое», чем цель, поскольку орудие сохраняется, а «непосредственные наслаждения проходят и забываются» 57.

Ленин справедливо усматривает в этих рассуждениях подход к пониманию того, что путь к объективной истине лежит через практику, через практическую, целесообразную деятельность человека58. Эта сторона движения познания к объективной истине находит свое дальнейшее развитие и конкретизацию, когда Гегель переходит к последнему разделу своего труда — «Идее». Здесь Гегель исследует жизнь человека, вступающего в отношения с окружающим его миром. Субъект и объективный мир противостоят друг другу вначале как чуждые противоположности. Процесс жизни начинается с потребности индивида «снять» противостоящий ему объективный мир и таким образом «объективировать себя». Это достигается тем, что субъект совершает «насилие» над внешним миром, над объектом, которое есть его «естественное средство». В этой связи Гегель снова рассматривает проблемы познания. Без познания невозможен процесс объективации субъекта, т. е. удовлетворения его потребностей.

Идея познания осуществляется теперь в двоякой форме: как «теоретическая идея» и как «практическаяидея». Это два противоположно направленных Процесса, которые, однако, пересекаются и сливаются воедино. Теоретическая идея есть процесс вбирания субъектом в себя объективного мира и наполнения себя его определениями. Разум, говорит Гегель в Малой логике, стремится снять односторонность субъективности идеи «посредством восприятия сущего мира внутрь себя», иначе субъективное не может стать объективным. В «Науке логики» он так формулирует задачу теоретической идеи: здесь понятие как субъективное «противостоит объективному миру, из которого оно берет себе определенное содержание и наполнение».

Однако теоретической идеей дело не завершается. После того как решается указанная задача, начинается противоположный процесс снятия односторонности объективного мира, т. е. процесс реализации субъекта, его цели, интересов.

Практическая идея связывается у Гегеля с рядом новых категорий, таких, как добро, воля. Особенно важное значение приобретает категория воли. Гегеля нередко упрекают в том, что он установил некую диктатуру сущности, т. е. у него развитие предопределено от начала до конца саморазвивающимся Абсолютом, не оставляющим место для субъекта, для активной деятельности человека. Говорят также, что он отнял черты субъективности в познании, чрезмерно раздувая объективную сторону. Конечно, всюду, в любой системе, где верховная власть принадлежит Абсолюту, где все реки вливаются в океан абсолютного, там так или иначе роль субъекта ограничивается, ущемляется. Это можно отнести и к системе Гегеля. Вспомним справедливую в этом отрюшении критику Гегеля Фейербахом и Белинским.

Тем не менее было бы ошибкой преувеличивать этот момент и недооценивать ту роль, которая отводится Гегелем субъекту. Это важно подчеркнуть в наше время, когда большинство современных идеалистических систем навязывают человеческому познанию и практике безудержный субъективизм. Даже некоторые философы, считающие себя марксистами, отдают здесь предпочтение Фихте, полагая, будто Гегель в этом плане ниже Фихте, призывая чуть ли не переучиваться у последнего. Гегель действительно со всем воинствующим пылом, на какой он был способен, преследовал, как он выражался, «комаров субъективности». Но Гегель, во-первых, прекрасно учитывал роль субъекта в процессе познания, как видно из всего анализа его логики. Ведь слова Маркса, что до диалектического материализма активную сторону познания развивали идеалисты, относятся прежде всего к Гегелю. Никто до него не сумел так глубоко показать роль активной деятельности человеческого разума в познании, хотя он и облекает эту человеческую деятельность в форму деятельности абсолютного духа. Во- вторых, Гегель был бесконечно прав, акцентируя момент объективности познания и логических форм, ибо познание объективной истины — цель и существо познания и логики как науки о мышлении. Марксизм продолжает в этом отношении традицию, связанную с логикой Гегеля, а не Канта и Фихте. Бесспорно, каждая историческая ступень в познании условна в смысле приближения субъекта к объекту и вследствие этого содержит в себе момент субъективности. Но главное в каждой такой ступени именно степень приближения к объекту, момент объективности истины.

Как показывает анализ гегелевского различения теоретической и практической идеи, категорий добра и во- ли, философ не ограничивается чисто мыслительной деятельностью в целях достижения объективной истины. Важной и закономерной ступенью на этом пути Гегель считает вторжение субъекта, его воли в действительность с целью подчинения ее субъекту. В результате такого вторжения сама объективная действительность становится иной. Индивид, пишет Гегель, «так усваивает себе объект, что лишает его своеобразного характера, делает его своим средством и дает ему в субстанцию свою субъективность» 59. И еще: «В то время, как интеллект, — читаем мы в Малой логике, — старается лишь брать мир, каков он есть, воля, напротив, стремится к тому, чтобы теперь только сделать мир тем, чем он должен быть» 60. Может ли так ставить вопрос тот, кто якобы отнял черты субъективности у познания и вообще у философии?! Заметим также, что все это пишется в трактате о логике, т. е. науке, которая считалась чистым учением о мышлении, куда доступ даже намека на практическую деятельность в качестве логической категории был невозможен.

Но этим не исчерпывается то положительное, что имеется в гегелевской практической идее и категории воли. Гегель глубок и в том, что самое волю субъекта он связывает с познанием истины, т. е. считает чисто субъективную, произвольную волю, не опирающуюся на объективное знание, знание истины, никчемной. И в этом смысле он намного выше современных философов, проповедующих свободу человеческой воли, «свободу выбора» без опоры на объективную истину, без подведения под свободу фундамента реальной и объективной действительности. Конечно, и Гегель не может подвести такой фундамент, для этого нужно быть материалистом, а не только диалектиком. Но сила и правота Гегеля уже в том, что он ставит вопрос о соединении воли, добра с объективной истиной, говорит о «мыслящей воле». Воля, заявляет он, «лишь сама преграждает себе путь к достижению своей цели тем, что она отделяет себя от познания и что внешняя действительность не получает для нее формы истинно-сущего; идея добра может поэтому найти свое дополнение единственно только в идее истины»61,

Мысли о роли практики в процессе познания истины безусловно следует считать крупным достижением гегелевской логики. Поэтому слова Ленина, что Маркс непосредственно примыкает к Гегелю, вводя критерий практики в гносеологию62, не звучат простым преувеличением. Но, конечно, движение вперед, осуществленное марксизмом, состоит не только в том, что намеченное у Гегеля лишь слабым пунктиром в марксистской логике и теории познания приобретает ясные и резкие очертания. Категория практики в марксизме становится фундаментальной как в понимании самой сущности познания, так и во всем развитии познания, в каждом его шаге. Посредством понятия общественной практики как основы и критерия познания марксизм преобразовал логику и гносеологию, подводя под них твердую почву.

У Гегеля само понятие практики еще аморфно и неопределенно. То содержание, которое марксизм впервые вкладывает в это понятие, в гегелевской логике пробивается лишь в виде слабых проблесков (например, в рассуждениях об орудиях и средствах воздействия субъекта на объекты). Практика понимается преимущественно как духовная деятельность человека, и критика такого понимания ее, данная Марксом при анализе «Феноменологии духа», в полной мере применима и к Логике Гегеля. Хорошо известно, какое содержание в понятие практики вкладывает марксизм, и здесь нет надобности на этом останавливаться. Практика, прежде всего ее существеннейшая форма — производство материальных условий жизни, — рассматривается марксизмом как главная сила самого становления общественного человека и всего последующего его развития. Из практики рождаются и логические формы отношения к действительности. В марксизме логика понимается как теоретическая форма практического освоения объективного мира. Логические категории поэтому представлены и как узловые моменты исторической практики человечества. Уже в ранних работах, направленных против «немецкой идеологии», основоположники марксизма подчеркивали это как решающую отличительную черту своего мировоззрения. Они говорят об «иллюзии» Гегеля, полагавшего, что идеи и понятия суть определяющие принципы, «таинство ма- териального мира». Этой иллюзии они противопоставляют человека как «чувственную деятельность», т. е. как существо, производящее и созидающее и потому и мыслящее, способное теоретически, логически осмысливать мир. Источником всей способности людей созерцать и мыслить они считают практическую деятельность, «непрерывный чувственный труд и созидание», производство. Без и вне этой практической, чувственно-деятельной основы человеческое мышление не в силах было бы раскрыть сущность вещей, а следовательно, и выразить ее в логических формах.

Но практика рассматривается марксистским учением не только как источник, из которого непосредственно или сложными опосредствованными путями проистекают логические формы мышления, но и как критерий их истинности, как та сила, которая, воплощая их в чувст- венно-созидательной деятельности, переводит их из сферы абстракции в сферу реальной действительности, из идеальной плоскости в плоскость материальную. Выведенные из реальной действительности, они затем снова в нее возвращаются, воздействуя через практику на нее, изменяя ее.

Понимая практику как вечно развивающуюся и углубляющуюся, марксистская логика решительно отвергает какие бы то ни было представления о законченности, завершенности логической теории, требуя постоянно наполнять логические принципы и категории новым, все более богатым содержанием, придавать им новые оттенки и грани, соответствующие развивающейся науке о природе и обществе, новому историческому опыту. Естественно, что такое понимание места и роли практики в логике и гносеологии дает совершенно новый угол зрения на все кардинальные проблемы науки о мышлении и познании.

7

Применяя диалектику к теории познания, к проблеме истины, Гегель ставит еще один очень важный вопрос, требующий специального анализа. Этот вопрос существен не только для понимания диалектики развития истины, но и для понимания диалектического метода в целом. Речь идет об истине и — шире — диалектическом методе, диалектической логике как системе.

Истина, говорит Гегель, это процесс развития. Истина, кроме того, есть еще и нечто целое. Ни одна из сторон истины, взятая сама по себе, не может претендовать на истинность. Только совокупность всех сторон и элементов дает истину. Гегель это формулирует так: «Истинное есть целое. Но целое есть только сущность, завершающаяся через свое развитие»63. Точно так же и результат развития не может претендовать на то, чтобы быть целым: «Не результат есть действительное целое, а результат вместе со своим становлением» 64.

Отсюда следует, что истины не существует вне системы. «Истинной формой, в которой существует истина, может быть лишь научная система ее»65. Система есть такая организация целого, в которой все его стороны и элементы определенным образом связаны между собой, так что нет целого без частей, его составляющих, и нет этих последних вне целого. При этом важно учесть, что для Гегеля система — это не просто упорядочение субъектом самого по себе неорганизованного и хаотически существующего объекта. Сам объект есть система и постольку истина о нем может быть осознана и выражена в системе.

Как диалектик, Гегель понимает систему не как нечто заранее данное, существующее в готовом виде. Если вещь есть лишь то, что становится, развивается, приходя к определенному результату, то и система существует только как процесс, как нечто развивающееся. В «Феноменологии духа» он приводит пример, проливающий свет на его понимание системы. Плод появляется в результате всего процесса развития растения, завершая весь цикл этого развития. Но это развитие совершается в виде цепи отрицаний: почка отрицается цветком, цветок отрицается плодом. Хотя каждое из этих звеньев отрицает друг друга, однако именно только благодаря этому возможно как само развитие растения, так и его конечный результат.

Как показывает этот пример, отдельные стороны целого, этапы и стадии еію развития находятся в строгом соподчинении друг другу. Поэтому организация, упор я- доченность системы должна быть понята как соподчинение, субординация сторон и элементов целого.

Таково вкратце представление Гегеля о системе как форме существования и развития вещей и истины о них. Естественно, с его точки зрения, что и логика должна рассматриваться как система, притом как развивающаяся система. Во «Введении» к «Науке логики» он сразу же и набрасывает метод построения логической системы. Возникает, однако, главный вопрос: как должна быть построена эта система, каковы принципы ее построения, каким должен быть подход к этой проблеме? В отношении науки логики этот вопрос должен быть конкретизирован так: какова последовательность развития логических категорий, из которых и состоит собственно логика, какими должны быть их переходы друг в друга, какова их субординация? Категории, суждения и умозаключения, их формы могут представлять собой целое лишь в виде некоей «алмазной сети», но какова сама эта сеть, как относятся ее нити и связывающие их узлы между собой, каков порядок, ритм перехода от одного узла к другому — вот в чем основная трудность логической, да и всякой научной системы.

Это большой вопрос, на который здесь можно ответить лишь схематично. И в данном случае закон диалектического противоречия играет у Гегеля существенную роль. Об этом он сам говорит во «Введении» к «Науке логики», рассматривая метод «поступательного движения» категорий. Этот закон тесно связан с другим законом — отрицания отрицания, который в логике Гегеля получил наибольшее развитие именно в связи с разработкой вопроса о системе диалектических категорий и с синтетическим изложением диалектического метода в целом, которое дается в последней главе книги «Абсолютная идея». Указывая, что противоречащее себе переходит не в нуль, а в определенное отрицание, Гегель пишет: «Так как то, что получается в качестве результата, отрицание, есть определенное отрицание, го оно имеет некоторое содержание. Оно новое понятие, но более высокое, более богатое понятие, чем предыдущее, ибо оно обогатилось его отрицанием или противоположностью; оно, стало быть, содержит предыдущее понятие, но содержит больше, чем только его, и есть единство его и его противо- положностй». И Гегель из этого делает общий ВЫВОД! «Таким путем должна вообще образоваться система понятий, — и в неудержимом, чистом, ничего не принимающем в себя извне движении получить свое завершение» 66.

Однако этот общий подход к построению логической системы требует конкретизации, ибо за ним скрывается ряд других принципов. В самом деле, закон диалектического противоречия и неразрывно связанный с ним закон отрицания отрицания требуют, чтобы каждое новое понятие, каждая новая категория содержали в себе в снятом виде предшествующие понятия и категории. Но остается неясным вопрос, какие конкретно понятия и категории должны находиться на нижних ступенях логической лестницы и какие на высших ступенях, что чему должно предшествовать, какова последовательность выведения их друг из друга, по какому принципу они должны развиваться друг из друга.

Гегель дает ответ на этот вопрос своим известным положением о восхождении от абстрактного к конкретному. Мы уже раньше видели, что альфой и омегой всех требований Гегеля к понятиям и категориям является требование конкретности. Чем содержательнее категории, чем глубже и полнее они охватывают противоположности, тем они конкретнее. Понятно поэтому, что такие конкретные категории не могут располагаться на нижних ступенях логической системы, не могут и не должны рассматриваться раньше менее конкретных и более бедных по содержанию. Напротив, их можно и должно выводить из абстрактных понятий, снимая по закону диалектического отрицания эти последние и «сгущая» их в себе. Иначе говоря, категории должны исследоваться и располагаться в логической системе в соответствии с принципом движения от абстрактного к конкретному.

Гегель указывает, что конкретное выступает перед познающим субъектом уже вначале, но подчеркивает, что это конкретное, «доставляемое нам созерцанием», хотя и есть «тотальность», однако представляет собой «чувственную тотальность». Для созерцания, а следовательно, и для чувственной тотальности характерно «отсутствие единства в данном многообразном» 8Э. Задача аналитического и синтетического способов познания состоит в том, чтобы постигнуть многообразие в единстве и единство в его многообразии. На первом пути познание движется от единичного к общему, тождественному. На втором пути оно развивается от всеобщего, тождественного к различному и особенному. Вот это «поступательное движение от всеобщего к особенному, — указывает Гегель, — составляет основу и возможность некоторой синтетической науки, некоторой системы и систематического познания» 67.

Правда, в действительности познающему субъекту противостоит конкретное, но в том познании, которое осуществляется в форме понятий и благодаря понятиям, находящимся в определенной системе, «первым должно быть простое, выделенное из конкретного». И это не частный принцип познания, а его всеобщий закон: «Повсюду абстрактное должно составлять начало и ту стихию, в которой и из которой развертываются особенности и богатые образы конкретного»68. Исходным пунктом всякой научной системы может быть лишь абстракция, понятие, хотя и простое и непосредственное; этим исключается возможность положить в основу рассмотрения нечто случайное, допустим какой-нибудь признак эмпирического явления, бросающийся в глаза. Все дальнейшее движение будет развертыванием исходного понятия, наполнением его все более богатым и конкретным содержанием, выведением из менее конкретных более конкретных и содержательных категорий.

65

3 Зак. 1239

Однако и этим принципом или методом восхождения от абстрактного к конкретному не исчерпываются предпосылки, необходимые для построения системы логических категорий. Остается еще невыясненным вопрос о том, что служит критерием конкретности или абстрактности той или иной категории. Без такого критерия, позволяющего выводить в строгой последовательности одни категории из других, очень легко встать на путь произвола. Гегель считает, что таким критерием должно быть единство логического и исторического. Система логических понятий основывается на истории философии и шире — истории развития всей человеческой мысли. Само движение от абстрактного к конкретному при ближайшем рассмотрении оказывается воспроизведением в общих чертах исторического хода мысли. Не только логический процесс, но и исторический процесс развития мысли начинается с абстрактных теорий, которые затем уступают место более конкретным. Правда, на первый взгляд кажется, что это не так, что первые философские системы, скажем, в древнегреческой философии, были конкретными, поскольку они опирались на созерцание действительности и непосредственное обобщение эмпирических фактов. В действительности же они были конкретными лишь по форме, по своему же содержанию они были чрезвычайно абстрактными. Только последующее развитие делало философскую науку более конкретной и более богатой определениями.

Таковы в общем те принципы и предпосылки, которые, по Гегелю, позволяют исследовать и изложить логику как целостную систему. Соответственно этим принципам и предпосылкам Гегель построил свою «Науку логики». Все логические категории он располагает в трех больших группах: бытия, сущности и понятия. Каждая из этих больших групп в свою очередь делится на меньшие, более детальные группы категорий, например группа бытия содержит категории качества, количества, меры и др.; группа сущности — категории противоречия, содержания, формы, сущности, явления, действительности и т. п. Все движение категорий можно изобразить в виде спирали, состоящей из кругов или витков, которые не просто примыкают друг к другу, а переходят один в другой, образуя единый круг поступательного развития. Гегель, следует заметить, вообще охотно прибегает к образу круга для того, чтобы выразить идею поступательного развития. Этот образ позволяет ему противопоставить дурной бесконечности, как чисто количественному развитию, диалектическое понимание развития, при котором результаты предшествующего движения не утрачиваются, а снимаются, сохраняются в новом, благодаря чему каждая высшая ступень выступает как более конкретное и богатое.

Каждая группа категорий представляет собой круг в силу действия закона отрицания отрицания. Дело тут не только в том, что высшая категория, скажем, дейст- вительность, снимает низшие — в данном случае сущность и явление, — становясь их синтезом. Если сущность есть положительное, а явление — отрицательное, то действительность снова становится утверждением, завершая таким образом локальный круг развития, чтобы уступить место другому, более сложному кругу. Дело также и не в том, что в каждой группе первая категория есть нечто непосредственное .и что она снимается второй, уже опосредствованной категорией, а третья, высшая, снова как бы восстанавливает непосредственное, но уже на иной, более широкой основе — на основе единства непосредственного и опосредствованного. Образ круга в этом движении категорий важен и потому, что, двигаясь вперед от непосредственного и неопределенного начала, мысль конкретизирует и обогащает его, обосновывает его истинность. Поэтому движение вперед есть в этом смысле и движение возвратное, и то, выражаясь словами Гегеля, «что на первый взгляд может казаться разным, — идущее назад обоснование начала и идущее вперед дальнейшее его определение, — совпадает воедино и есть одно и то же» 69. Так метод этого движения категорий образует «некоторый круг». И еще: «В силу указанной природы метода наука являет себя как некоторый завитый в себя круг, в начало которого (в простое основание) опосредствование вплетает обратно его конец» 70.

Благодаря этому методу система логических категорий реализует процесс все большей конкретизации и обогащения категорий, процесс их опосредствований, сущность которого Гегель резюмирует на последних страницах своей книги следующими словами: «На каждой ступени дальнейшего определения всеобщее поднимает выше всю массу своего предыдущего содержания и не только ничего не теряет вследствие своего диалектического поступательного движения, не только ничего--не оставляет позади себя, но уносит с собой все приобретенное и обогащается и уплотняется внутри себя» 94.

67

3* Даже краткое изложение вопроса о гегелевской системе логики показывает, что мы имеем дело с идеями, к которым нужно отнестись со всей внимательностью. Это, разумеется, не значит, что современная, т. е. марксист- екая, диалектическая логика, ее система, должна быть просто воспроизведением гегелевской системы категорий. Это значит лишь, что было бы нелепо из-за ложной идеалистической основы, на которой последняя покоится, упустить из виду ее бесспорные завоевания. И в этом вопросе, как и во всех других, необходим тщательный анализ, который отделил бы пшеницу от плевел. В значительной степени эта работа была уже проведена основоположниками марксизма. Имеются также ценнейшие мысли Ленина, проявившего огромный интерес к этой стороне гегелевской логики.

Когда речь идет о системе логики как науки о мышлении, о познании, то коренной вопрос, на наш взгляд, сводится к тому, каким должен быть «алгоритм» движения категорий, или, иными словами, какой принцип должен быть положен в основу последовательности выведения категорий друг из друга. В поисках ответа на этот вопрос было бы недопустимым придерживаться какой-то одной жесткой схемы, отвергая с порога все другие. В современной марксистской литературе предлагаются различные решения, которые должны быть внимательно изучены. Мы видели, по какому пути пошел Гегель, создавая свою систему логики. Нет сомнения, что этот путь не был делом чисто субъективного выбора, что в нем в какой-то мере обобщен опыт человеческого знания, схвачены важные логические закономерности развития познания.

Но тут мы сразу сталкиваемся с существенными различиями между гегелевским и марксистским пониманием этих закономерностей. Положив в основу движения категорий принцип развития от непосредственного к опосредствованному, от внешнего к внутреннему, от абстрактного к конкретному, от бытия вещей к их сущности, Гегель полагал, что он исследует и изображает реальное становление реального мира, вначале развивающего-- ся в форме логической идеи. Это вытекало из его принципа тождества бытия и мышления. Получалось поэтому, что сначала реально возникает чистое бытие, из него затем появляются качество, количество и все остальные свойства вещей. Эта мистика возникновения и развития реального мира посредством движения категорий отталкивала иных философов от истинного смысла гегелевской логики, затмевала ее глубокое содержание.

В действительности же у Гегеля в извращенной форме таилась совершенно рациональная мысль о том, что движение категорий от непосредственного к опосредствованному, от бытия к сущности представляет собой закономерность процесса познания реального мира. Маркс очень высоко оценил гегелевский метод восхождения от абстрактного к конкретному, увидев в нем философское обобщение действительного процесса познания — как исторического, так и логического. Известно, какую большую роль в «Капитале» играет этот метод исследования. Но Маркс подверг критике гегелевское понимание этого метода именно за отождествление движения познающего мышления с реальным движением действительности. В методологическом фрагменте экономических рукописей 1857—1858 гг. Маркс писал по этому поводу: «Гегель поэтому впал в иллюзию, понимая реальное как результат себя в себе синтезирующего, в себя углубляющегося и из самого себя развивающегося мышления, между тем как метод восхождения от абстрактного к конкретному есть лишь способ, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его как духовно конкретное. Однако это ни в коем случае не есть процесс возникновения самого конкретного»71. К этим словам Маркс добавляет, что целое, как оно воспроизводится в мысли, есть «продукт мыслящей головы», которая осваивает мир лишь ей присущим образом.

По этому же вопросу критиковал Гегеля и Ленин. В ряде мест своего конспекта «Науки логики» он, материалистически читая Гегеля, придает другой, нежели немецкий философ, смысл переходам и движению категорий. Например, по поводу положения Гегеля, что субстанция есть важная ступень в процессе развития абсолютной идеи, Ленин пишет: «Читай: важная ступень в процессе развития человеческого познания природы и материи» 72. Подобных замечаний у Ленина много.

Но дело не только в отдельных замечаниях. Ленин видит суть всей системы гегелевской логики, последовательности ее категорий в том, что в них найдена реальная закономерность движения познания, когда мысль идет от бытия, непосредственных явлений к сущности, что «таков действительно общий ход всего человеческого познания (всей науки) вообще»73. Поэтому он считает, что диалектика Гегеля есть обобщение истории мысли, и это он характеризует как великое завоевание его системы логических категорий. Само собой разумеется, что при этом имеются в виду не детали и подробности переходов категорий, как они даны у Гегеля, а принцип, суть проблемы.

Таким образом, та закономерность, которая определяет движение и расположение категорий в системе Гегеля, приемлема в своей основе и с марксистских позиций, если отбросить ее идеалистические извращения. Ведь главная задача логики как науки состоит в том, чтобы определить ритм движения познания объективного мира при помощи и посредством законов и категорий, являющихся не пособием познающей мысли, а выражением и обобщением сущности самих вещей. Движение от явлений к сущности, от сущности менее глубокого порядка к сущности более глубокого порядка и соответствующая этому последовательность категорий как раз и указывает такой ритм. В этом смысле вполне правомерно и необходимо понимание диалектической логики как обобщенной истории мысли, ибо история мысли, осознанная материалистически, т. е. как история духовного освоения мира, неразрывно связанного с историей практического его освоения, была той кузницей, в которой выковывались, формировались, развивались объективные закономерности познания. Этим объясняется, что Ленин формулирует следующий научный принцип логики и ее системы: «В логике история мысли должна, в общем и целом, совпадать с законами мышления» 74.

Признавая плодотворность общих принципов и предпосылок, которые, по Гегелю, определяют построение системы логики, марксизм их не просто перенял, а критически переработал. Это относится и к такому важному вопросу, как единство логического и исторического. Марксизм покончил с идеалистическим пониманием самой истории философии как процесса «самопорождения мысли», вносившим значительный момент преформизма и в изображение Гегелем исторического процесса, и в самое логику. Его диалектика в целом — это диалектика с немалым привкусом телеологизма. Все развитие как бы заранее заложено в идее, превращаясь из «в-себе-бытия» в «для-себя-бытие». Таков же у Гегеля процесс возникновения истины. Если история философии есть развертывание логической идеи во времени, то в свою очередь логическая идея, составляющая основу исторического процесса, гонит последний к заранее предопределенному концу.

Столь же противоположны подходы марксистской, материалистической, и гегелевской, идеалистической, логики к сложному вопросу о начале, начальном, исходном моменте (категории) логической системы. Правильно полагая, что логически первое должно быть наиболее простым и непосредственным, Гегель кладет в основание всей своей системы чистую мысль, которую он определяет как «начальное, наиабстрактнейшее и наибеднейшее» определение Абсолюта. Понятно, что такой выбор начала соответствует всему духу гегелевской философии.

Такая искусственная конструкция логического начала порочна и в другом отношении. Гегель, как мы видели выше, с непримиримой воинственностью относится ко всякой мысли о понятии как мертвом тождестве, лишенном различий и противоречий. И тем не менее он доказывает, что чистое бытие (которое равно чистой мысли) в качестве логического начала есть такое мертвое понятие. Раскритиковав формальнологическое положение «А = А», он сам указывает, что чистое бытие можно определить как А = А, «как абсолютное безразличие или тождество»75. Но если это так, то как может такое лишенное различий бытие стать основанием всего дальнейшего развития? Тут уж вмешивается воля философа, заставляющая бытие перейти в ничто и тем самым дать толчок движению понятий.

Марксистская логика отвергает искусственно и с идеалистических позиций построенное начало логической системы. Учитывая все ценное, что содержится в самой постановке Гегелем вопроса о логическом начале, марксизм с принципиально иных позиций подходит к этому вопросу. Мы имеем классический пример такого противоположного подхода в «Капитале» Маркса. Со- здавая систему экономических понятий, воспроизводящих капиталистический способ производства как целое, Маркс также кладет в основание системы понятие, составляющее ее начало и исходный пункт. Это понятие товара и товарного обмена. Но это понятие отражает реально существующее основание, из которого вырастает капитал и все здание капиталистического производства. Товар действительно представляет собой нечто простое и абстрактное по отношению к капиталу, ибо в нем в неразвитом состоянии содержится то, что в известных исторических условиях неизбежно порождает буржуазное производство. В этом смысле товар — «бытие» капитала, т. е., как говорит сам Маркс, наиболее абстрактная форма буржуазного богатства, его простая и непосредственная клеточка. В этой первичной клеточке в зародышевом виде содержатся все противоречия капитала, которые получают в дальнейшем свое развитие. Поэтому в системе категорий Маркса мы не найдем искусственных и вымученных переходов от этого начала к дальнейшим категориям и определениям.

Конечно, Марксова система экономических категорий непосредственно не решает проблемы начала логической системы диалектики, но она указывает иной, противоположный гегелевскому, путь исследования этого вопроса.

Искусственное начало логики Гегеля неизбежно предполагает и не менее искусственный ее конец. Если чистая мысль как нагота Абсолюта выступает в качестве начала, то заранее следует признавать, что процесс его облачения в одежды должен когда-то завершиться. Гегель действительно строит свою логическую систему как замкнутую и раз навсегда завершенную. Это следует из самой сути его философии, согласно которой логическая идея должна завершить свой цикл развития и уступить место другому циклу — природному. Но логика, как и любая другая наука, не может быть ни на каком этапе исторического развития законченной наукой. Подобно всякой области знания она оставляет свои двери открытыми для новых выводов, для новых понятий, вырастающих из развивающейся общественной практики и науки. Конечно, процесс обновления здесь не может совершаться с такой быстротой, как в специальных конкретных науках, но он происходит, и отрицать его было бы равно- сильно отказу от диалектики. И в этом отношении, следовательно, существует принципиальная разница между

логикой Гегеля и логикой марксизма.

* *

*

На этом мы закончим свое далеко не полное и не претендующее на полноту рассмотрение «Науки логики» Гегеля в ее связи с марксистской диалектической логикой. Мы уже напоминали о словах Ленина, что гегелевскую логику нельзя брать в таком виде, ее нужно очистить от мистики идей. К этим словам Ленин добавляет: «Это еще большая работа» 10°. Тем самым Ленин дает понять, что было бы ошибкой полагать, будто гегелевская логика имеет теперь одно лишь историческое значение. Именно в связи с современными потребностями в исследовании диалектики и диалектической логики в полной мере сохраняется значение этой «большой работы».

Весь ход современного общественного развития, а также запросы науки все настоятельнее выдвигают перед марксистами задачу систематической, все более глубокой разработки диалектической логики как целостной науки. Два мощных революционных потока характеризуют жизнь современного человечества. С одной стороны, невиданные по своим масштабам и глубине никогда ранее не переживавшиеся революционные преобразования общества. С другой — тесно связанная с ними революция в науке и технике. Оба этих процесса революционизируют не только бытие людей, их материальную и духовную жизнь, но и их мышление. Если уже во времена Гегеля, в эпоху буржуазных революций и первых революционных шагов науки, философия подняла знамя борьбы против всякой метафизической окостенелости человеческого мышления, то в наше время, в эпоху социалистических революций и постоянно прогрессирующей революции в науке, ломающей старые, привычные взгляды на мир и создающей совершенно новую, необычную картину мира, диалектические формы мышления осознанно или стихийно прокладывают себе дорогу как формы, адекватно выражающие сущность развития природы и общества, предметно-духовной деятельности людей. Задача всесторонней и систематической разработки диалектической логики тем более важна, что претензии современного позитивизма дать логику науки потерпели полный крах. Нет сомнения, что среди ряда причин, обусловивших этот крах, немаловажное значение имеет и полное пренебрежение неопозитивизма к логике Гегеля. Как заявил один из его виднейших представителей, Б. Рассел, «почти все учение Гегеля ложно» 76. За исключением некоторых специальных вопросов, связанных с исследованием проблем формализации знания, знаковых систем, математической логики, неопозитивистская логика оказалась бессильной там, где нужно раскрыть «стратегию» познания, т. е. обосновать закономерности развития познания, противоречия этого развития, способы воспроизведения в формах мышления все более углубляющегося познания сущности природы и т. д. Это может сделать только диалектическая логика.

Современная диалектическая логика должна стать философским обобщением как всего исторического развития общественной практики и человеческого познания, так и новейших революционных процессов. Весь исторический и современный опыт человечества она должна переработать, переплавить в стройную научно обоснованную систему логических принципов, законов, понятий и категорий. Это большая и трудная работа, требующая много времени и усилий, но это одно из самых нужных и важных направлений в философской деятельности нашего времени. И не может быть сомнения, что и первое гениальное учение о диалектической логике, которое было создано Гегелем на основе ограниченного исторического материала и которое благодаря марксизму не было утрачено в беспощадном потоке времени, будет в полной мере учтено при решении этой задачи.